Как зарабатывали отгулы

С 1965 и до 1992 года, время моего ухода на пенсию, я проработала в так называемом «почтовом ящике». В те годы сотрудники были озабочены получением «отгулов», то есть мы все хотели к своим четырем неделям годового отпуска добавить еще несколько дней. О сверхурочных работах мы не думали. На рабочем месте было не принято задерживаться, да и с какой стати?

Отгулы зарабатывали тремя способами.

Первый способ – обязательный для всех категорий работников: неважно, простой вы инженер, ведущий специалист или начальник отдела. В определенные дни осенних и зимних месяцев мы были обязаны в рабочее время потрудиться на овощных базах и, хочешь не хочешь, получить за эти дни отгулы.

Ох, уж эти овощные базы! Одеваемся в самое что ни есть старье и едем к метро «Варшавская». Главная забота, не встретить какого-нибудь знакомого, чтобы не испугать его своим рабочим видом.
 
Нас, женщин, обычно ставили «на  картошку». Это значит, что мы должны встать цепочкой вдоль конвейера и сортировать картофелины. Хорошие надо класть в бумажные пакеты, гниль – в отбросы. В подвале сыро, холодно. Главная забота – не простудиться. Я разбирала картофель и думала: интересно, сколько бы получила за эту неквалифицированную работу какая-нибудь малограмотная женщина, а я, работая здесь, получаю большую по тому времени зарплату, 280 рублей в месяц, ведь я кандидат наук.

И еще я, как и другие сотрудницы с нетерпением ожидала перерыва. Наши мужчины обычно разгружали вагоны с арбузами и дынями. Они всегда по-братски приносили нам или арбуз или дыню, да хорошего качества, а не такие, какие мы могли купить в овощных магазинах. На территории базы ешь, сколько хочешь, а с собой, конечно, ни-ни. Специально проверяют нас при выходе откормленные злые дяди и тети. Стыдоба!

Вспоминаю один уморительный случай. Дело было зимой, мы гурьбой шли от метро «Варшавская» к базе узкой обледенелой тропкой над железнодорожным полотном. Я то и дело скользила и очень боялась упасть с насыпи. Это заметил шедший рядом со мной молодой паренек, мой новый лаборант. Ему хотелось мне удружить и он сказал, что вечером обратно мы пойдем другой дорогой и сразу выйдем на площадь. Я обрадовалась, но не спросила, почему же сейчас мы идем таким сложным путем.

Закончили работу, все направились к проходной, как обычно. Лаборант меня остановил и повел в противоположную от проходной  сторону. Я удивилась, но пошла за ним, меня так пугал тот утренний переход по скользкой тропе. Мы подошли к высокому деревянному забору, и я с ужасом увидела выломанную в нем дыру. «Боже! Так вы хотите, чтобы я лезла в эту дыру, как будто у меня карманы набиты государственным добром? Что я, девочка что ли? Да ни за что! Идемте обратно!»

На это мой благожелатель ответил, что назад нам дороги нет. Выходить с базы мы обязаны всем коллективом. Что мне оставалось делать? Лаборант через секунду просочился через дыру, а я в своей старой толстой шубе застряла! Тогда паренек влез обратно и посоветовал мне снять шубу. «Как, – воскликнула я, – раздеться среди мороза? У меня слабые легкие!» Но делать нечего. Я снимаю пальто, и хотя на улице мороз, пот заливает мое испуганное лицо. Кавалер подталкивает меня сзади за «самое толстое место» и, наконец, я на свободе! Какое счастье, что меня не видели мои сотрудники, работники овощной базы или милиция! Но метро действительно рядом, и я, наконец, еду домой...

Второй способ заработать отгулы – участвовать в рейдах добровольной народной дружины, ДНД. Служащие, рабочие, студенты обязаны были раз или два в месяц после работы с 18 до 24 часов отдежурить в микрорайоне, который курировало то или иное предприятие. При этом группы по пять-шесть человек с красными повязками на рукавах и обычно одним свистком на группу обходили дозором вверенную им территорию и, если  наблюдали какие-либо беспорядки, например пьяные драки, нападения хулиганов на прохожих и другие чрезвычайные происшествия, то свистком должны были вызвать ближайшего постового милиционера или по телефону-автомату сообщить в отделение милиции.

Конечно, членами ДНД должны были бы быть здоровые мужчины, прошедшие специальное обучение. А в основном-то дежурили женщины в возрасте, близком к пенсионному. Молодые мужчины редко вызывались тратить свои вечера на борьбу с хулиганами, да это ведь кроме всего прочего могло оказаться и опасным. А свободные дни, отгулы им были не особенно нужны, дома дел-то все равно особых не было. То ли дело женщины. Они, конечно, не думали о свободном от работы времени, как об отдыхе. Пять дней в неделю работа по восемь часов, чаще всего два тяжелейших часа в пути на работу и обратно с полными сумками. Сумки наполнялись за полчаса, предназначенных на обед. Это время тратилось на беготню по ближайшим магазинам, ведь после работы купить продукты было невозможно. На женщинах лежали основные обязанности по поддержанию порядка в доме: стирка, готовка, уборка, дети и их домашние уроки, да мало ли что? Им эти отгулы были очень нужны.

И вот, спрятав страх, они ходили группами по темным московским улицам и мечтали только о том, чтобы в их дежурство не случилось никаких происшествий. Интересно, что красная повязка на рукаве все-таки давала какое-то чувство уверенности в себе. Но как только дежурство заканчивалось и мы сдавали эти повязки в районный центр ДНД, мы сами становились этими испуганными прохожими, и разбегаясь по домам уже поодиночке, молили Бога невредимыми добраться до дома, обычно находившегося на другом конце огромной Москвы. Тут мне вспоминается смешная карикатура в журнале «Крокодил». Две овцы с красными повязками членов ДНД идут по темному лесу, и одна говорит другой: «если сегодня нас не съест волк, завтра мы будем иметь отгул!» Два раза в месяц я чувствовала себя такой овцой.

Однако все в жизни имеет две стороны. Один раз и мое дежурство ознаменовалось довольно забавным эпизодом. Это был день 7 ноября – очередной годовщины Октябрьской революции. Меня и мою напарницу Людмилу Петровну, начальника моей лаборатории, послали дежурить на полигон, с которого  производился в нашем районе праздничный салют. Цель дежурства – следить, чтобы любопытные ребятишки не проникли на территорию этого полигона.

Часам к девяти вечера, когда должен был начаться салют, мы с Людмилой Петровной уже были на объекте. На душе было спокойно, ведь мы этих салютов навидались еще с 1943 года. Нам даже было радостно от предвкушения того факта, что сегодня уж мы увидим салют во всей его красе. Никакие здания не смогут загородить нам эту восхительную картину. И тут вдруг раздался залп такой мощной оглушительной силы, что мы в одно мгновение оказались животами на грязной промерзлой земле. Мы не сговаривались, мы просто должны были спасать свои жизни. Большего страха я, по-моему, не испытывала со дня бомбежки 41-го года. В перерыве между залпами мы, не глядя друг на друга, поднялись, отошли подальше от охраняемого объекта, зажмурились и закрыли уши ладонями, и так честно простояли до конца салюта. В метро и автобусе пассажиры с большим подозрением и неодобрением провожали взглядами мою сильно испачканную фигуру.

Дома мама отнеслась к моему виду очень по-философски. «После праздников, – сказала мама, – сдашь пальто в срочную химчистку, а на эти пару дней возьмешь отгулы. Нельзя же зимой ходить без зимнего пальто!»

В восьмидесятые годы появился и третий способ заработать отгулы – принять участие в первомайской и ноябрьской демонстрации. Я вспомнила, с каким подъемом ходила на демонстрации в пятидесятые годы моя мама, и записалась однажды на демонстрацию за два дня отгула... Какие времена – такие и песни. Что поделаешь?