Бумеранг

На вокзале я встречала свою дальнюю родственницу, последний раз видела её лет двадцать тому назад. Я иногда звонила ей, поздравляла с праздниками. Она рассказывала о важных событиях, о родне, которая живёт в её посёлке, кто родился, кто умер. Когда была маленькой, с родителями часто ездили в гости в Украину, где жили двоюродные братья и сёстра моего отца. После распада Союза и смерти папы мы почти перестали общаться.
Тётя Люба была очень красивой, высокой, живой. Сколько помню, она всегда с аккуратно уложенной причёской, каштановые волосы придавали лицу свежесть. Строгая, деловая, умная, она находила подход как с руководством, так и с рабочими. После окончания института уехала к родственникам далеко от родины в богатый украинский посёлок. Поначалу работала завгаром, потом заведующей центрального склада, и на зависть многим долгие годы была заместителем председателя крупного совхоза-миллионера. Её двоюродные сёстры быстро повыскакивали замуж: одна – за тракториста, другая – за шофёра, родили детей и были счастливы, а тётя Люба из-за высокого роста и своей должности никак не могла найти себе достойную партию. Как она говорила: «Мужики что умом, что телом, сильно мелкие мне попадались. В любовники набивались многие, а замуж в серьёз никто не звал». Она, как могла, помогала родне: кому лес и шифер выпишет подешевле, кого на должность хорошую устроит, а сама жила в маленькой девятиметровой комнатушке. Считала, что для себя одной хоромы строить стыдно. Она всем помогала, даже нашу семью в тяжёлые годы поддерживала продуктами, только ей никто и на копейку ничем не помог.

Был у тётушки друг Николай – инженер их совхоза. Встречались они долго, как им казалось, тайно. Жена его сильно болела и несколько лет лежала парализованной. Дети погодки ещё учились в школе, когда пришла в дом беда – умерла их мать. Ещё на кладбище Люба слышала, как судачила мать Николая с бабами: «Любовь Ивановна сирот не оставит. Вот только, как мы с ней уживёмся, не знаю! Она командовать привыкла, а детям ласка нужна». Тётя передавала подарки детям Николая, покупала одежду, но в гости к ним не ходила. Она всё думала, как тяжело ей будет жить в чужом доме, где никогда не будет полноправной хозяйкой. Как заменить детям мать? Как ей, привыкшей жить в своё удовольствие, ездить в санатории, тратить деньги на себя, теперь предстоит полностью изменить свою жизнь, подчинить себя укладу чужой семьи? Она очень любила Николая, мечтала о замужестве и, чтобы быть с ним до конца дней своих, готова была ждать его и пойти на многие, как ей тогда казалось, жертвы.

Сёстры не советовали Любе выходить замуж за Николая с упрёком: «Зачем тебе тянуться на чужих детей? У тебя что родни ближе нет, чем эти голодранцы?» А она уже давно настроилась на перемены в своей одинокой жизни, хотела о ком-то заботиться. Прошёл не один год, а только Николай не торопился делать предложение своей подруге, каждый раз при встрече говорил: «Нужно подождать пока дети вырастут, выучатся. Они любили свою мать и сейчас не допустят никакой другой женщины в их доме».

Дети выросли, окончили институт и остались в городе. Николай женился на малоприметной женщине с другого посёлка.

После распада Союза посёлок-миллионер за несколько лет превратился в умирающую деревушку без школы и магазина, а главное – без надежды найти работу оставшимся людям. Молодёжь перебралась поближе к городу. В последние месяцы работы на высоком посту тётя Люба успела построить себе небольшой домик. Выживала как все: за счёт домашнего хозяйства. Дождалась крошечной пенсии и доживает свой век на улице Молодёжной, где осталось всего четыре семьи.

После ужина мы с тётушкой удобно уселись на диване, рассматривая мой семейный альбом, вспоминали родственников и мирно вели неторопливую беседу.

– Я, Людмила, хочу просить тебя помочь поставить памятник моей маме. Крест, наверно, уже завалился, ухаживать то не кому. От деревни нашей одни деревья остались. Последний раз была там восемь лет назад, уже никого не было в живых. Это я раньше ездила на каждую Пасху, когда была машина в подчинении, а сейчас с больными ногами четыре пересадки делать тяжело. – Она затихла, её морщинистое лицо стало угрюмым. Немного помолчав, продолжила, – виновата я перед мамой, очень виновата! Только когда сама одна осталась на старости лет, вот тогда и о ней вспоминать стала часто. Раньше, когда мама была жива, в отпуск по курортам ездила, а к ней раз в пять лет заскачу на денёк и всё. Даже, когда она сильно заболела, я не захотела её взять к себе. Как же в одной комнатушке нам разместиться? Думала, где с Николаем встречаться буду? Вот же дурная была! Разве мать может мешать?

Она часто поправляла рукой свои короткие, жидкие, седые волосы.
– Тётя Люба, ты же такая красавица была, почему замуж не вышла? Могла бы ребёнка и для себя родить. Всё не одна была бы! – любопытствовала я.
– Ребёнка? – Она задумалась и тяжело вздохнула. – Я о нём всю жизнь мечтала, очень хотела сыновей, чтоб не маялись, как бабы. Мужики вон даже уроды и те женятся, а красивая девка за переборками частенько одна остаётся.
Продолжая рассматривать фотографии, я спросила у неё:
– Тётя Люба, маму твою помню, а вот папу нет. Он в войну погиб?

– Да прямо! Такого гада земля долго носила! – Она изменилась в лице, зло сжала губы. По всему видно было, что ей хотелось поговорить, но не знала с чего начать, задумалась, и с раздражением начала рассказывать. – С войны он вернулся, да только не к нам с мамкой, а к зазнобе своей из соседнего села. У неё было двое пацанов, а дом большой, не то, что наш – кухонька и комнатушка. Мамка сильно его любила, долго горевала за ним. А я каждый день у неё спрашивала, когда папка вернётся с войны? – Тётушка покачала головой, в слезящихся глазах её было выражение печали, она задумалась. – Как-то после зимы обвалилась почти вся стена кухни и, чтобы отремонтировать дом, нужна была глина. Мать выпросила лошадь у председателя, и мы поехали. Километров пять от дома была яма, из неё мать подавала тяжелое ведро с глиной, а я перекидывала его в телегу. Погода начинала портиться, мелкий моросистый дождь зарядил надолго. Наполнив телегу не доверху, жалея хилую лошадь, спотыкаясь и падая, мы медленно шли домой. Помню, как мама сняла с себя фуфайку и, укутав меня, сама шла почти раздетая. Мы очень уставшие, насквозь промокшие, переоделись и опять поехали за глиной. Всю дорогу я ныла от усталости. Ноги скользили по грязи, и я несколько раз падала в яму, роняя тяжёлое ведро и заливаясь истерическим плачем. Ведь мне тогда всего двенадцать годков было. Мамка заболела потом, даже в больнице лежала. И вот как-то пришла я из школы, а за столом сидит отец, конфеты протягивает мне, улыбается. И мамка тоже радостная, всё хлопочет перед ним, а у меня всё закипело в нутрии, как кинулась на него с кулаками. Бью его по спине, по голове, да так сильно, что рукам больно стало, а он даже не сопротивлялся: склонил голову и молчал. А я кричу: «Где ж ты был, когда мы дом ремонтировали, за глиной ездили, болели? Уходи! Вон от сюда!» Убежала я тогда к родственникам. Глупая была, о матери не подумала! Далась мне эта глина!
Тётушка опять поправила пушистые, белые, напоминающие одуванчик волосы и продолжила рассказ:

– Потом, года через три, сватался к матери ещё один мужчина. Пришёл он тогда с сыном, помладше меня, звал нас к себе жить. После смерти жены, в соседней деревне, рядом со школой, у него остался большой дом. Но я обратила внимание, как моя мама обнимала, гладила по голове чужого мальчишку, как давно не жалела меня. Обида, ревность во мне заиграли, да ещё как представила, что от подружек придётся уехать! Шепнула матери: «Ты как хочешь, а я останусь дома сама жить!» И опять сбежала. Только вскоре окончила школу и навсегда уехала из дома. – Тётя Люба замолчала, отвернулась и тихо заплакала. Потом она из сумки достала небольшой узелок. На цветастом платочке я увидела золотые украшения. Она нежно провела пальцами по своим дорогим вещам, как бы прощаясь с ними, сказала: – денег у меня больших нет, осталось только это. Людмила, ты мне поможешь? Узнай, если сдать всё это в ломбард, хватит на хороший памятник для мамы? – Немного взволнованно я кивнула головой. – Из-за меня – эгоистки – она свою жизнь не устроила. Я очень перед ней виновата! – жалостливо сказала тётушка, вытирая слёзы.
Больно было смотреть на женщину в прошлом сильную, властную, а сейчас на восьмом десятке, без кабинетов, без связей, без машины с водителем, потерявшую друзей и родственников, очень ранимую, больную. Человек остался один. Разве такое возможно? И я, немного подумав, предложила:

– Тётя Люба, А давай перевезём тебя к нам! Места в квартире много, мои дети все устроены, рядом со мной живут. Да и моей маме повеселей будет! Подумай и соглашайся! – Глаза у тётушки заблестели, она улыбнулась.