Соседка из преисподнии

Глава первая.
Она начала свою жизнь случайно - просто взяла и родилась, думая, что единственной "инопланетянкой" на земле всегда будет только она. Мне никогда не было сложно читать её мысли, меняющие свою окраску и содержание по миллиону раз в мгновение и понимать её бессвязную, плохо поставленную речь, то и дело сливающуюся воедино с дыханием и биением сердца. Я всегда знала, что она есть, но никогда раньше не видела её воочию. И хотя по определению она не могла называться существом, почти каждую ночь я ощущала, будто кто-то живой и невидимый поселился в моей съёмной однокомнатной квартире в одном из спальных районов Омска. Она то и дело хлопала дверью, включала свет в коридоре, шлёпала лёгкими шажками по полу - в прятки играла. Могла ещё уставиться прямо в глаза и подолгу смотреть. Её взгляд обычно выворачивал на изнанку всё моё существо, которое в буквальном смысле слова трещало по швам от невозможности избежать подобного рода пытки и шипело, как чёрт на ладан. Не могу сказать, что меня стесняло сожительство с собственной Совестью, но порой это создание полностью отбивалось от рук и творило невесть что в самое неподходящее время.
Бежали дни. Шли месяцы. Медленно хромали годы.
Подобно зреющему плоду, съёмное жильё наливалось уютом. Совесть подрастала. Постепенно  она переживала удивительную метаморфозу. На сросшихся пальцах рук и ног у неё отрастали коготки, появлялся длинный закручивающийся хвост и резались зубки. Со временем она всё больше походила на голодного двуногого зверька ростом не выше шестилетнего ребёнка - пакостного и неуправляемого.
Я никогда не отличалась любовью и расположением к подобным существам, но последняя капля моего терпения пришлась на пятнадцатое мая две тысячи восьмого года. В три часа ночи этот капризный "лунатик" стащил с меня одеяло и украдкой распорол едва заметный шов, тоненькой ниточкой протянувшийся от пятки до плюсны на моей левой ступне, и хотя всю свою сознательную жизнь я дико боялась щекотки, прикосновения Совести были совершенно неосязаемыми. Через образовавшееся отверстие она залезла в мою ногу, минуя вены, мышцы и сухожилия добралась до сердца, нащупала его своими когтистыми ручонками и давай перетряхивать с горем пополам утрамбованную там память. Следующие полчаса я тревожно ворочалась из стороны в сторону, меня бросало то в жар, то в холод, сны слиплись в какую-то вязкую неоднородную массу, а их звуковое сопровождение внезапно оказалось набором бесполезных хрипловатых шорохов. Открыв глаза, я поняла, что мне больно и вот уже минут пять как я реву навзрыд от непонятного пугающего холода и тяжести в области солнечного сплетения. Тёмная комната ощущалась, как тесный панельный кокон, не позволяющий не то, чтобы двигаться, - дышать!
Когда я стала смахивать со щёк текущие ручьями горячие и почему-то густые слёзы, вместо прозрачной солёной жидкости на моих руках оказалась ...красная, - второй раз в жизни я плакала кровью по вине одного и того же приземистого юркого создания.
"Чёрт возьми! Как же мне надоели твои проделки! - я наконец поняла, что происходит и кто является причиной происходящего, - Ну-ка брысь из меня!"
В следующее мгновение Совесть издала истошный раздосадованный вопль и в спешном порядке выбралась на свет божий, вернее в тёмное, плохо проветриваемое пространство комнаты.
"Ты что себе позволяешь?! - я тут же замахнулась на неё увесистым книжным томиком, на потёртом корешке которого золотыми буквами было написано: "Каспар де Франс СУЩЕСТВА И СУЩНОСТИ", - А-ну, марш в угол!"
Внезапно с потолка посыпалась штукатурка и на ровной поверхности, покрытой тонким слоем извести, запестрели крохотные когтистые следы, оставляемые невидимкой. Потом вошканье прекратилось и я услышала слабый скрежет, который доносился со стороны не задёрнутого окна - на стекле одна за другой сами по себе выцарапывались буквы, складываясь в угрожающую надпись: "Ты принадлежишь мне, и я убью тебя!"

Кстати, вы никогда не задумывались о происхождении этого бестельного уродца и почему все его действия сводятся к "угрызениям" да "мукам"?.. Признаться честно, меня подобные вопросы не интересовали до тех пор, пока этой самой Совести не  надоело играть эпизодическую роль в моём подсознании и она с ярко выраженным нахальством не перебралась в реальность. Этот своеобразный переезд в профанное пространство состоялся порядка трёх лет назад. Именно тогда я попыталась проанализировать: кем, собственно говоря, является это неугомонное существо?
Вот одна из наиболее очевидных теорий, объясняющих принадлежность Совести к потустороннему миру: Вполне вероятно, что она начала своё скитание по сердцам и душам человеческим со времён жизни Иисуса Христа, а точнее сказать - Иуды Искариота. Получив обещанные сорок серебренников, выше упомянутая личность покончила с собой, повесившись на первой осине в лучах рассветных. По всей видимости все до единого действия, совершённые им в последние часы земного существования были ничем иным, как муками совести, но исходящей отнюдь не из чистосердечных побуждений, так как прогнившая до дыр душа Иуды не могла породить светлое чувство, впоследствии преобразованное в живую материю. Сам факт того, в следствии чего началось её существование, накладывает чёткий отпечаток на все дальнейшие поступки этого существа и в полной мере характеризует его как некую тёмную сущность.
Я знаю, что непозволительно долго относилась к ней снисходительно и чисто из любопытства в рамках эксперимента пыталась одомашнить всеми возможными способами, однако события последних нескольких минут легко и просто определили дальнейшую судьбу моей - теперь уже бывшей - соседки из преисподнии. В эту же самую ночь Совесть впервые оказалась не только вне моего разума, но и вне квартиры, которая благодаря ей едва не превратилась в свалку из лохмотьев и лоскутков давнего и недолгого прошлого. К тому же, в массовом скоплении людей разглядеть чертовку будет почти невозможно. Никому ведь не придёт в голову выискивать где-нибудь на оживлённой улице потустороннее существо, правда?..

Глава вторая.
Она стояла на остановке и чертила взглядом пустых овальных глазниц причудливые прерывистые линии на противоположной стороне автомобильной трассы. Эти линии закручивались в нелепые завитки и зависали над головами прохожих, витринами магазинов и плоскими мокрыми крышами в виде перистых майских облаков. Она ждала, когда третий по счёту глазок светофора окрасится в зелёный цвет и разрешит ей перебраться через размытую недавним и недолгим дождём зебру, начерченную поперёк двум встречным векторам, по которым на сегодняшний день жил весь общественный городской транспорт. Ну, или почти весь...
В следующее мгновение примерно в двадцати метрах от неё резко и дерзко затормозила стального цвета иномарка, из которой доносились характерные звуки ссоры:
- Выметайся к чертям собачьим! Видеть тебя не желаю!
- Я бы ещё поспорил насчёт того, кто кого видеть не желает! - с этими словами дверца переднего сиденья распахнулась и салон автомобиля покинул молодой человек, одетый в кожаную куртку, слегка потёртую за - смею предположить - не первый год носки и заманчиво пахнущую теплом напополам с дорогим одеколоном. Юноша спрятал руки в карманы и неторопливо зашагал вдоль трассы против массового течения транспорта. Провожая взглядом потенциального хозяина, "инопланетянка" манерно поморщилась, пару раз чихнула, но вскоре довольно-таки быстро адаптировалась к резковатому сладкому аромату, источаемому курткой, и направилась следом за ним.

Тем временем я всё ещё восседала на изрядно измятой кровати в искажённой "позе лотоса" и тщательно зашивала свою собственную ступню. Во мне кое-как умещались противоречивые чувства по отношению к самой себе: я пыталась ругать себя за то, что имела неосторожность допустить подобную ситуацию; оправдать своё негодование по поводу неуёмного любопытства и детского - несерьёзного восприятия самого настоящего дьяволёнка, путающегося под ногами; плюс ко всему прочему я почему-то жутко и не на шутку себе сейчас не нравилась...

Молодой человек направлялся в сторону ресторанчика, больше похожего на самое обычное кафе, до неприличия распиаренного посредством рекламных роликов и громко звучащего слогана: "Вкусно и дёшево!" - там его ожидал первый за сегодняшнее утро стакан ароматного свежемолотого кофе и целый мешок не рассортированных надлежащим образом мыслей. Совесть умастилась на противоположном краю стола и, свесившись вниз головой, принялась вычёсывать кусочки памяти из дымчато-серой всклокоченной шерсти бродячего кота, обитающего здесь благодаря одной единственной крысе, якобы замеченной каким-то непутёвым официантом в одном из подсобных помещений порядка двух недель назад. Видите, как бывает: какая-то самая обычная крыса, чьё предназначение - сдохнуть в кошачьих лапах, своим жалким существованием - и только(!) - спасает своего смертного врага от скитаний по подворотням и обеспечивает ему пускай временное, но всё-таки жилище...
Не хочу переносить цепь ассоциаций в мир человека и социального статуса тех или иных личностей, но зачастую аналогичную ситуацию можно наблюдать именно среди людей...
Однако, не будем заострять внимание на подобного рода отступлениях, которые, разумеется, уместны в ограниченных количествах как информация к размышлению, и всё же не должны перетекать в нарочитую назидательность из вполне безобидного и тонкого сравнения.
С каждым новым глотком горячий кофе растоплял наледь обиды, сковавшую сердце молодого человека, который задумчиво смотрел сквозь свою новую, пока ещё не замеченную подопечную и не видел ничего, кроме большой плазменной панели телевизора, сообщающей посетителям прогноз погоды на ближайшие двое суток. Ссоры с отцом повторялись изо дня в день, как плохо отрепетированная театральная миниатюра, и всякий раз обрывались на желании обоих сторон разбежаться, чтобы забыть на некоторое время о существовании друг друга. Наличие собственной квартиры позволяло юноше хотя бы изредка абстрагироваться от скучной и скудной на события реальности.
Несмотря на внушительные размеры отцовского кошелька, молодой человек не гонялся за популярностью и не пытался укорениться в обществе посредством так называемых "денежных взносов" за место под солнцем. Он очень много читал, учился на вечернем отделении омского классического университета имени Достоевского, обожал восемнадцатый век, дождливые вечера и всё, что хотя бы отдалённо было связано с парапсихологией. А ещё - ценил память, какой бы горькой и щемящей она не была. Бывали моменты, когда он, погрузившись в воспоминания, отдавал явное предпочтение прошлому и капризно отказывался жить настоящим.

Глава третья.
Итак, кофе постепенно заканчивался, обида сходила на нет и в скором времени Валя Вайпан покинул надоевшее кафе, тщетно пытающееся казаться рестораном. Спустя мгновение, Совесть, беснуясь, выскочила следом и в два счёта нагнала уже знакомую фигуру молодого человека, направляющегося в сторону обшарпанной книжной лавки, неприметной и навряд ли всё ещё посещаемой ...людьми. Вот призраками да духами, не разучившимися существовать в эпоху масс-медиа - дело другое. Он никогда не покупал здесь книги. Ему просто нравилась атмосфера - целые лабиринты из полок и стеллажей, пропитанные чем-то таким, что не подходило под словесные описания, но очень хорошо чувствовалось и ещё лучше вдыхалось вместе с негромким скрипом деревянных половиц и редким шелестом пожелтевших книжных страниц, испещрённых текстами всевозможных шрифтов и содержаний. Порой, особо внимательным покупателям попадались, уникальные в своём роде, раритетные издания начала девятнадцатого века. Эти скромные "старожилы" частенько терялись на фоне современных красочных обложек, но в большинстве своём одерживали неоспоримую победу, благодаря смысловой "начинке", обладающей неповторимым вкусом - в меру мягким, пикантным, не приторным. Валентину нравилось ещё и то, что подавляющее большинство продаваемых здесь книг не имело названий, а если говорить точнее, то по неизвестным причинам после имён и фамилий весьма странных авторов на корешках и обложках "толстячков" и "худышек", утрамбованных плотно друг к другу, ничего не печаталось. Создавалось впечатление, будто бы вся книжная лавка была одной огромной картотекой из бесчисленного количества утративших актуальность личных дел, прочно замаскированная под типичный городской магазин.
Даже Совесть сейчас вела себя на удивление смирно - плелась по пятам за парнем, поникнув, подобно погибающему растению и неохотно рисовала ножницами неровные дыры в пыльном, пропахшем плесенью пространстве.
Совершенно случайно "инопланетянка" поранила хозяйку книжной лавки - особу средних лет, отрешённо проходящую или, точнее сказать, проплывающую мимо. В следующее мгновение из глубокой раны, зияющей на предплечье женщины, посыпались мясистые кольчатые черви, вскарабкивающиеся  друг на друга с той же неторопливостью, с которой происходило осознание мира этим глубокомыслящим моллюскообразным человеком, всю свою жизнь ползающим от одной книжной полки до другой и лаконично изъясняющимся цитатами, которые благодаря фотографической памяти, надёжно и прочно устраивались в её голове вплоть до знаков препинания и номеров страниц, на которых, собственно говоря, обитали "до" попадания в поле зрения Климентины Кирилловны Ночь. Она продолжала медленно вышагивать, скрестив руки за спиной, и изучала водянистым взглядом единственного покупателя. Создавалось впечатление, что ещё немного - и хозяйка до последней капли растворится в атмосфере пыльной полудрёмы собственной книжной лавки. Валентин никогда не считал её человеком. И хотя у него не получалось подобрать подобающее название этой весьма странной личности, он не пытался удостовериться в её мнимой, плохо играемой роли заурядной земной женщины.

Глава четвёртая.
Тем временем я наконец-то закончила латать свою ступню и несмотря на то, что электронные часы, умастившиеся на прикроватной тумбе, показывали "тринадцать тридцать шесть", попыталась заснуть. Положив голову на подушку и закрыв глаза в предвкушении глубокого зыбучего сновидения я никак не могла перестать думать о событиях прошлой ночи: "На свете есть Бог, проповедующий любовь и добро, а есть ещё и Дьявол с подчинёнными ему "тёмными" силами... Совесть была "тёмной", но почему, чёрт возьми, мне так её недостаёт?!.. Да, это существо грозилось убить меня, но его отсутствие ...убивало не меньше."
Не стану мучить вас утомительными лекциями на тему добра и зла, потому как у каждого человека своё собственное - субъективное понимание, впрочем, как и восприятие той и другой противоположности, а лучше просто скажу, что уснуть в тот день у меня так и не получилось.
До самого вечера я шаталась по дому без дела в окружении кровососущих мыслей и рассевшихся по углам теней, выщипывающих из меня весьма внушительные куски жизни. Я не знаю, откуда они появлялись и куда впоследствии исчезали, но отсутствие Совести позволяло им поедать меня. Медленно и заживо...
Примерно к шести часам вечера я с горем пополам нашарила в шкафу пальто, влезла в него, будто бы в новую оболочку, создавая тем самым временное препятствие плотоядным невидимкам, поселившимся в каждом сантиметре пространства, и кое-как выбралась на лестничную площадку, потратив последние силы на то, чтобы захлопнуть за собой невероятно тяжёлую железную дверь.
На четвёртом этаже как обычно не горел свет и голый холодный подъезд постепенно погружался в прозрачный пыльный полумрак. Провернув наскоро отыскавший замочную скважину ключ против часовой стрелки, я на некоторое время слилась воедино со спасительной мглой и прохладой, вызвала вечно опаздывающий лифт и, спустя пару минут, покинула кирпичную великаншу - новостройку, в которой располагалась моя бедная, заражённая нечестью, квартира № 12.
Бетонного цвета небо казалось разломанным на неровные атмосферные плиты и всем своим видом грозилось рухнуть на Землю. А может и пусть бы рухнуло... Да, вот только, оно постоянно то "кажется", то "грозится" и никогда, чёрт возьми, не оправдывает ожиданий. Плохое небо. Трусливое. Боится покончить с этим миром, в котором порой всякая всячина заводится.
А надо бы...
Надо было убить время. И не частично, как это чаще всего бывает, а целиком и полностью. Из револьвера. Прицельным выстрелом. В самое сердце. Насмерть.
И, кажется, сегодня у меня это получилось.

Глава пятая.
Прошло несколько лет. Я даже, наверное, не смогу сказать конкретно - сколько, потому как меня подобная ерунда больше не интересовала. Моя бывшая квартира пережила череду ремонтов и содержалась в относительном порядке новыми хозяевами, выкупившими её у прежней владелицы, которая сначала всё ещё пыталась искать невесть куда запропастившуюся квартиросъёмщицу, потом трижды прокляла и забыла. Хотя, какое-то скрытое запустение, - необъяснимое, но осязаемое, - здесь всё же чувствовалось.
Здесь - в квартире.
И вот здесь - в душе...
Отныне я считала себя почти чужой на этом празднике жизни, но смотрела на это с позитивной точки зрения. Моя, и без того не новая одежда износилась до дыр, и превратилась в лохмотья, в спутанной пакле соломенного цвета волос завелись личинки моли, кожа обветрилась, изрядно высохла и частично утратила пигментацию. постепенно я разучилась питаться и дышать "как все". Можно сказать, что всё моё существо - духовное и физическое - эволюционировало: сопла, в хаотичном порядке разбросанные по всему моему телу, всасывали в себя нечто большее, чем воздух и если обычный человек после каждого очередного вдоха непременно делал выдох, то я была исключением. Существование без Совести научило меня брать, ничего не отдавая взамен. Мой организм никак не реагировал на переменчивые погодные условия и в один прекрасный момент отказался и жить, и умирать одновременно. Он продолжал существовать параллельно времени, но не в нём. Существовать по своим собственным - особенным - правилам. А точнее - по их отсутствию. Мне нравилось ощущать свою в некотором роде уникальность и, умастившись где-нибудь на несколько этапов выше, чем человек, наблюдать за жизнью. Такой была свобода ...во всех её проявлениях.

И знаете, что странно? - за всё это время Омск должен был совершенствоваться, становиться всё более и более современным городом, проживание в котором было бы наполнено ритмикой, динамикой, движением... А он ветшал и рушился как домик, построенный из потрёпанной колоды игральных карт, в которой изначально имеются недостающие; выдыхался, как дешёвые духи, чья парфюмерная композиция, состоящая в основном из головных и сердечных нот, чаще всего - по аналогии - вызывала головную да сердечную боль у тех, кто наивно (или по незнанию) до сих пор пытался дышать отравленным городом в полную силу.
К числу таких вот "самоубийц" относился упомянутый мной ранее Валя Вайпан. Все эти годы его Жизнь прямым текстом нашёптывала ему: "Уезжай отсюда! Тебе нечего здесь делать! Спасайся!", однако все до единой попытки Судьбы спасти непутёвого человечка, похоронившего родителей, умерших по старости, и себя, гибнущего по глупости, были тщетными. Почти каждый новый вечер он проводил в своей прежней квартире, которую покидал всё реже, по одному и тому же страшному сценарию: уползал в какой-нибудь тёмный, поросший сорняками и толстой липкой паутиной угол, собирался в бесформенный комок, положив на колени болевшую голову и кормил собой Совесть. Всё его тело было изрядно изрезано и по сто раз перезашито нитками после бесчисленных попыток "инопланетянки" добраться до его сердца. За то время, количество которого я никак не могу подсчитать, он выплакал всю кровь, стал бледным и тощим, часто мёрз и не мог согреться даже в жаркий летний день, а всё потому, что не мог выставить за дверь нахального "лунатика", когда-то давным-давно грозившегося убить меня. Ну, что ж, теперь Совесть убивала его. На первых порах Валя пытался защищаться посредством физической силы - беспомощно колотил руками пространство, питая надежду, что обязательно попадёт в бестельное прыткое существо, но всякий раз сгибался напополам от нового мощного удара в живот или в солнечное сплетение и неохотно примирялся с очевидным поражением. Чуть позже у него возникла идея наладить контакт с дьяволёнком, затесавшимся в его скромную жизнь - он пытался подкармливать Совесть, разговаривать с ней; и даже почти повторил мою ошибку с приручением, но, как вы уже успели догадаться, - этот план с грохотом провалился.

Глава шестая.
Молодой человек обвёл взглядом тёмное захламленное помещение: обои, отчасти - исцарапанные, отчасти - исписанные угрожающими фразами; мебель, сдвинутая вокруг с целью защититься от постоянных нападений. Пыльно. Тихо. Холодно. Из решётки над дверью доносится приглушённое гудение кондиционера. За окном льётся потоками колкий осенний дождь. Запотевшее окно существует где-то позади него равнодушным и гладким срезом - гранью между обычным миром и тем, в котором ему внезапно пришлось оказаться. Не обнаружив вокруг себя никаких признаков присутствия Совести, Валя глубоко вздохнул и сделал отчаянную попытку покинуть гнетущую комнату, как вдруг на короткое и очень быстрое мгновение стал свидетелем собственной физической смерти: две дымчато-серые когтистые лапы возникли из пустого пространства и потянулись к нему, за ними следом прорисовывалось приплюснутое треугольное лицо; сквозь тонкую прозрачную кожу виднелись постоянно сокращающиеся мышцы и вены, по которым перемещалась вязкая синяя жидкость. Внезапно молодой человек ощутил резкую и глубокую боль в области глаз, после чего оказался опрокинутым в кромешную бесконечную тьму - зрение резко пропало.
Но даже теперь, когда он не мог видеть, он продолжал помнить. Сначала его подхватил водоворот разноцветных бликов и заиндевевших картинок прошлого. Одно событие резко сменялось другим, таким же важным, как и предыдущее, но именно сейчас из общей массы галлюцинаций выделялась та самая – первая встреча с Совестью. Валя очень хорошо помнил, когда и как он впервые ощутил присутствие чего-то потустороннего в своём доме. В ту глухую холодную ночь он вернулся домой после вечеринки по поводу дня рождения бывшей девушки, которая была для него смыслом жизни, но встречалась с его другом и, естественно, был в нетрезвом состоянии. Погремев связкой ключей, он наконец оказался в коридоре и чуть было не занялся поиском выключателя, как вдруг услышал тихий плач, доносящийся из спальни. Резкий выброс порции адреналина заметно уменьшил состояние опьянения и молодой человек направился в комнату. Легонько толкнув дверь, которая тут же поприветствовала хозяина протяжным загробным скрипом, Валентин отшатнулся в сторону. И не потому, что переусердствовал в употреблении алкоголя – перед его глазами предстала жуткая сцена: посреди комнаты, в оттиске лунного света, отпечатавшего на линолеуме правильный квадрат, возвышался силуэт существа, стоявшего на коленях, ярко выраженная сутулость которого бросалась в глаза из-за очень низко опущенной головы и сгорбленной спины. В некоторых местах его тела тёмная тонкая кожа была натянута до предела и казалось, что одного малейшего вдоха будет достаточно, чтобы её, как тончайшую мембрану, прорвали торчащие отовсюду кости. Продолжая отступать назад, Валя случайно зацепился рукавом за торшер, который не слишком-то тихо пошатнулся, задев собой стену. В следующий момент молодой человек зажмурился, его сердце забилось так, как будто ему больше никогда не разрешат выстукивать ритмичную мелодию пульса, однако странное создание продолжало изображать из себя мраморную статую. И действительно, в темном пространстве комнаты оно чем-то напоминало собой монолит – холодный, вечный, безжалостный.
Следующим воспоминанием были похороны родителей. Долгие. Болючие. Как две сквозные раны, не заживающие даже после регулярного приёма такого эффективного на первый взгляд анальгетика, как время.
Потом девушка, денежки и прочее, прочее, прочее…
 Как долго "инопланетянка" глумилась над беззащитным человеческим сердцем  - я не знаю, но в скором времени Валю покинули остальные четыре чувства: слух, обоняние, осязание и вкус.
Вкус чего-то густого и солёного, возникший за доли секунды до...

Закончилась осень. Где-то в середине декабря я совершенно случайно набрела на впечатляющего вида магазин. Он располагался в деревянном одноэтажном здании, фасад которого кардинально отличался от всех остальных "избушек" своей мрачностью и необъяснимой пугающей притягательностью... Помещение было пустым и пропылённым. Особа среднего возраста медленно плавала меж полок и смотрела сквозь меня, заинтересованно изучающую ассортимент. Книги привычно теснились на грубо отёсанных стеллажах, были сложены в шаткие стопки и всем своим видом сообщали, что хранят какую-то страшную тайну. Мне безумно хотелось дотронуться до некоторых и понять, что именно они скрывают, как вдруг мой взгляд упал на тоненькую серую книжонку, служившую подпоркой тяжёлому стулу, на корешке которой скромно существовало имя: Валентин Сергеевич Вайпан...
Помните такого?