На Енисее

    Вскоре  Андрей Ошанин был отозван из острога. Ему на смену прибыл новый воевода, - Василий Аргомаков. А вместе с ним – совсем еще молодой, но уже имевший не малый боевой опыт тобольский сын боярский  Петр Бекетов, назначенный в острог стрелецким сотником.  Служилые разглядывали Бекетова, вполголоса делились впечатлениями.
  - Молод то, ему ж годов двадцать два – двадцать три.
  - Однако ж не напрасно сотник. Видно, что в боевых переделках бывал, - вишь рубец то на скуле, не иначе, как от сабельного удара.
  - Поживем, увидим.

    Прибывшие застали острог в полном расстройстве. Казаки голодали. Несмотря на отправку в Тобольск  виновников и зачинщиков бунта, дух недовольства и шатости продолжал витать над людьми. Масла в огонь добавили служилые отряда Дубенского, добравшиеся, наконец, до Енисейска. Перемёрзшие, изодранные, изголодавшиеся,  казаки надеялись, что в остроге они отдохнут, отъедятся после трудного и долгого пути, но встретили лишь неприязнь и неудовольствие нового воеводы, не знавшего, как и со своими-то управиться.

    Настойчивые требования Дубенского  лишь усилили взаимную неприязнь. Дубенской, ссылаясь на  наказную память, требовал от него амбаров для размещения   боевого наряда и походного снаряжения, изб для  казаков; просил дать ему 80 четей  посевного зерна, - ржи, ячменя и овса;  трёх мастеров-плотников для постройки судов, смолы на судовое дело; передать ему пищаль затинную с пулками;  300 копей железных, а если столько не наберется, так еще и железа на ковку остальных, да снасти кузнечные для такого дела и для ковки судовых скоб. С сотника Бекетова  требовал два долота,  два напаря и  два скобеля,  тоже при этом ссылался  на наказную память тобольских воевод.

    Аргамаков за голову схватился:
  - Ты што, острог мой разорить хочешь? Не тыкай мне  памятью. Нет у меня ни изб, ни амбаров порожних! Казну государеву, припас боевой как-нибудь размещу, а об остальном договаривайся в слободе, або строй сам своей силой. Мастеров-плотников и смолы на судовое дело дам, а пищаль затинную не дам, не проси, - самому обороняться нечем.  И хлеба нет у меня, - ни семенного, ни едового. Вишь, у меня служилые тож голодают…

    Казаки Дубенского освирепели, - не пропадать же с голоду. Часть из них, объединившись с енисейскими казаками, пошла в самовольный поход на Ангару добывать себе пропитание. «За зипунами», – потешались они, вспоминая разбойничьи вылазки своих дедов-прадедов в Прикаспии. Пёхом, на самодельных лыжах, в стужу, по глубоким снегам, с пищалями за спиной, голодные и злые прошли они, ночуя у костров и зарывшись в снег,  больше ста верст. Казаки, бывшие в последнем походе с Перфильевым, указывали дорогу.

    Как снег на голову свалилось это  драное  войско на зимнее стойбище тунгусов, открыло пальбу.  Не обращая внимания на разбегавшихся во все стороны жителей, врывались   в их жилища, хватали, что попадало под руку.  Не нужно было им ни пленников, ни женщин. Брали, что можно было съесть.

    Резали скот, оленей, тут же разводили костры, не утруждая себя поиском топлива. В дело шли обломки убогих жилищ, брошенные нарты, вытащенные на берег  рыбачьи посудины, - все, что могло гореть. У костров же и заночевали, поставив караульных.
 
    Куда девались жители стойбища, - воины, старики, женщины и дети, нашли ли они способ добраться до других стойбищ, или замерзли в снеговой стуже, напуганные и полураздетые, - это никого не интересовало.  Казаки думали лишь об одном, - как бы выжить самим.

    С рассветом другого дня пошли они по брошенным чумам и юртам, собирая все, что осталось съестного, - в основном вяленую рыбу и мясо, а также все то из нехитрого домашнего скарба аборигенов, что могло пригодиться самим,  быть продано или обменено в остроге, - меховую одежду и обувь, охотничьи и рыболовные снасти, мягкую рухлядь, боевые луки и стрелы. Два дня продолжался этот грабёж, прерываемый лишь возобновляемой трапезой.
 
    Казаки, не успевшие  награбиться, предлагали идти к другому стойбищу, однако уже обремененные добычей и разомлевшие от сытой еды, не хотели больше ничего, кроме как добраться до острога, да разжиться вином.

    Утром решили выступать. Назад, нагруженные поклажей на немногих уцелевших нартах, шли медленно, - почти четыре дня. На подходе к острогу от дозорных узнали, что бывший воевода Ошанин со своим обозом съезжает в Тобольск. Енисейские служилые люди, опьяненные успешной вылазкой к тунгусам, загорелись мыслью отомстить воеводе. Побросав в остроге добычу, прихватили коней, и пустились вдогонку. С ними увязались  десятка два казаков из отряда Дубенского. Догнали, разбили и разграбили воеводский обоз, прихватили все, что смогли унести, еще и за бороду надрали, - знали, что воевода не вернется и жалиться не станет, - у самого рыло в пуху, ждет  и его самого в Тобольске сыск воеводский. 

                *
      
    У  Аргомакова ото всех этих дел голова кругом. Сначала он всеми силами противился домоганиям  Дубенского и его казаков, как саранча объевших все вокруг, пытался даже урезонить их стрельцами  Бекетова. Да как с ними управишься, когда их вдвое больше, чем всех енисейских служилых. Понял, наконец, что выход один, -  сделать все, что просят, лишь бы  разбойный отряд поскорее  ушел  из острога.

    Четыре долгих месяца с рассвета и до заката, полуголодные и оборванные трудились казаки Дубенского, строя суда для похода на Красный Яр. К середине мая  закончили постройку двенадцати дощаников и трёх больших стругов. Еще лед шел по Енисею, как стали грузиться. Аргомаков со злорадством наблюдал, как переполненные грузами суда чуть не черпали воду бортами.  Бубнил, поглядывая на Дубенского:
  - Нахватал выше горла, жига, как то поплывешь?

    Дубенской приказал остановить погрузку, - судов явно не хватало. Созвал атаманов и пятидесятников.
  - Что делать то будем? - спрашивали они, толпясь вокруг воеводы.
  - Времени на постройку  дощаника уже нет, Енисей вот-вот очистится, нужно  торопиться,  что там еще  ждет нас  впереди, - озабоченно  молвил Дубенской.

  - Дощаник то можно и купить у торговых, али у промышленных людей, - вступил в разговор Астраханец. Кивнул  на берег, где лежали вытащенные на зиму  суда, - вон их сколько с самой осени напорожне стоит. Да только где денег взять?  Совсем проелись, нет ни у кого и алтына, а  он, дощаник то рублев двенадцать потянет.
  - Ну, ежели как след пошарить,  то, может, со всего войска рубля три и наскребём, -  возразил ему Иван Кольцо, - надысь вон Васька Артемьев у десятника  Шохина в зернь целу полтину  выиграл.

    Воевода поморщился, - опять этот Васька, мало, видно, его пороли.
  - Да и у меня пара гривен найдется, - продолжил  атаман. Полез своей ручищей запазуху, - берёг, чтоб, когда придем на место, обмыть это дело,  усмехнулся он, - да для такого дела не жалко. Думаю, и Васька даст.
  - Найдется и у меня кое-что, - Андрей извлек из кармана две новых блестящих ефимки, - тоже, можно сказать, последние.

    Пятидесятники задачу поняли, кликнули десятников, растолковывали им, что и как. Те пошли по своим десяткам, сгрудившись, шарились по карманам, прикидывали,  нельзя ли кому  что продать из остатной одежонки. Атаман Кольцов направился в острог, - торговать дощаник. Сторговал-таки, и с немалой выгодой, - за десять рублев. К вечеру  наскребли казаки  двенадцать рублёв, да четыре алтына с полушкой. Сторговали еще и две малые лодки.

    17 мая, чуть только сошел лед с Енисея и Ангары,  флотилия Дубенского двинулась в путь. Аргамаков вздохнул с облегчением. Только тяготил его прибывший из Тобольска  наказ, – впредь  доставлять хлебное жалованье из Маковского острожка  на Красный Яр енисейскими служилыми людьми.
  - И так людей не хватает, за ясаком посылать некого, так еще и эта докука…