Хиндустанский волк. Книга III. Глава 13

***   *****   ***

ХИНДУСТАНСКИЙ ВОЛК

Владимир П. Паркин

Роман.
Книга III
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»
©  Владимир П.Паркин, автор, 2013.
©  Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-06-0

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА   13.

*****

Подпоручик Васильев и «Красный Крест». Карасакал и Войтинский. Дзебоев и Джунковский.
 
Закаспийская область. Асхабад. 13 апреля 1912 г.
 
 Татьяну Андреевну Баранову, фельдшера Областной больницы «Красного Креста и Красного Полумесяца», сдавшую от полуночи в течение часа десять двадцатиграммовых шприцов крови, Борис Николаевич Агапьев смог поддержать только инъекцией глюкозы. Естественно, в эту ночь она спала в ординаторской. Проснулась только к обеду. У её постели Елена Сергеевна. Первым делом Татьяна Андреевна спросила:
– Как Васильев, Леночка?
 
– Танечка! Проснулась… Я за тебя больше, чем за него волновалась! Хорош Васильев, успокойся. Молодой, выдержал. Температура резко спала. Тридцать семь и семь ещё держится, но не сорок один! Дыхание ровное, руки тёплые. Спит спокойно. Будет жить.
 
Татьяна Андреевна резко встала, пошатнулась.
– Ой, голова закружилась…
 
– Ты лежи, отдыхай. Вот, выпей компот из сухих груш с малиной. Сладкий. Агапьев рекомендовал. Он и сам ещё спит. Вся больница на цыпочках ходит!
 
В ординаторскую вошел сам главврач и хирург.
– Это кто спит?! Я за вами. Идемте, Васильева проведаем. Он у нас теперь знаменитость!
Вышел, дал возможность Татьяне Андреевне подняться, привести себя в порядок.
 
Васильев не проснулся, но его внешний вид беспокойства уже не вызывал.
– Будите пациента! – приказал Агапьев. – Пока он от голода не умер.
 
Татьяна Андреевна легко провела ладонью по лицу Васильева. Он открыл глаза.
– Ну, здравствуй, Никита! Как дела у моего братика?
Васильев попытался приподняться, его удержали. Агапьев ладонью потрогал лоб больного, по сонной артерии просчитал пульс.
– Поздравляю, господин подпоручик. Вырвали вас у смерти. В следующий раз берегитесь афганских стрелков!
Васильев с живым любопытством оглядывал палату, смотрел на окруживших его врачей и сестёр милосердия. Он не помнил, как попал в больницу.
– Ладно, – сказал Агапьев. – Ему сейчас повар нужен, а не врач. Кормите, вставать не давайте три дня минимум. Все хорошо. Слава Богу!
 

*****

 23 апреля 1912 года.
 
Через десять дней подпоручик Васильев из больницы был выписан.
С истинно нерастраченной материнской заботой его обмундированием занималась сама Татьяна Андреевна. Толковых портных и каптенармусов в Первом Таманском казачьем полку, что дислоцировался в ауле Кеши на северо-западной окраине Асхабада,  не осталось. Одни седые деды. Практически весь полк ушёл в Персидскую экспедицию.
Татьяна Андреевна набралась смелости и связалась по телефону с самим начальником пограничной бригады генералом Ковалёвым. Тот её выслушал, передал привет полковнику Баранову. Прислал в больницу вольнонаёмного портного из пограничной сапожно-пошивочной и шорной мастерской. Той, что на улице Вокзальной, у самой железной дороги. Так что, Васильеву не только поставили заплату на пробитые пулей шаровары, но и справили новые. Заодно и сапоги, уже изрядно истерзанные песчаными барханами и каменистыми тропами Куги-Танга, починили и отполировали.
Так что подпоручик пограничной стражи Никита Александрович Васильев на скромных проводах сиял не только своей счастливой улыбкой. Заказал в кофейной «Гранд-отеля» сливочный торт с розами и вишенками, купил большую коробку французского шоколада «Бон-бон» с «ангелочками» из Центральной Африки на лакированной картонной коробке. Поблагодарил и Бориса Николаевича, и Татьяну Андреевну, и всех сестер милосердия. Но смотрел только на Елену Сергеевну. Были в числе присутствующих на чаепитии и иные сёстры милосердия – и юные, и миловидные, и ухаживавшие за Васильевым не за страх, а на совесть. Все знали, молодой офицер холост. Не из князей, не из богатеев, но из приличной интеллигентной семьи. Хорошая партия! Увы. Васильев смотрел только на Елену Сергеевну. Подарил букет Копет-Дагских горных тюльпанов Татьяне Андреевне, но вложил в него письмо для них обоих.
Подъехал вызванный Васильевым фотограф Минкин. Сделал общее фото. В центре Агапьев и Васильев рядом со своей «сестричкой» по крови Татьяной Андреевной. Вокруг – врачи, сёстры милосердия и даже больные.
Минкин просчитал фотографируемых, объявил – сорок копеек большое общее фото. Через день будет готово каждому. Никто не сказал – дорого.
Татьяна Андреевна попросила фотографа сфотографировать её вместе с Леночкой. Заказала шесть штук.
Прошли в ординаторскую к столу. Пили чай с тортом, с шоколадными «бон-бонами». Всем понравилось. Желали Васильеву здоровья. Поздравляли Агапьева с удачей в освоении нового метода лечения!
 
Уехал подпоручик Васильев к своему месту службы. Назад в Керки.
Агапьев покинул чайный стол и женское общество. Вернулся в свой кабинет. Женщины убирали со стола. Леночка украдкой посмотрела в зеркало. Было стыдно. Щёки пылали алым цветом, как тюльпаны, подаренные госпоже фельдшеру Барановой!
 
– Не расстраивайся, Леночка! – сказала Татьяна Андреевна. – Васильев привет Александру Георгиевичу передаёт. Они, оказывается, знакомы. Да вот письмо, оно нам обоим адресовано, читай!
 
– Нет, нет, Танечка, не нужно. Не нужно Васильева. Это искушение. Мне о маленьком нужно думать и мужа ждать. Вытянули Васильева из могилы, слава Богу! Так предопределено было. Пусть ему легко дальше живётся, без соблазнов. Я помолюсь за него сегодня. Но только один раз!
 
Татьяна Андреевна обняла и поцеловала племянницу. Потрогала её животик.
– Растёт! Чувствуешь?
 
– Конечно! Для меня сегодня – он – самый главный и самый любимый! Всё остальное – глупости. Собирайся, Таня, пойдём домой. Из Персии вахмистр Брянцев приехал. К нам зайти должен. Может, знает что…
 
*****
 
Поручик конвойной стражи Збигнев Мечислав Мария Войтинский, давший подписку на перевод в Особый отдел Закаспийской области, давший согласие на участие в секретной заграничной операции политического сыска «Бирюза», не был поставлен в известность об отмене названной операции. 
Войтинский не знал, что все договорённости, джентльменским способом заключённые в Фирюзе на даче Начальника Закаспийской области с заведующим Особым отделом области полковником Отдельного корпуса жандармов князем Дзебоевым, более ничего не значат, силы не имеют. Эти договорённости могли бы быть исполнены, если бы не была отменена сама операция, курируемая Особым отделом Департамента Полиции Министерства Внутренних Дел.
Откуда было поручику Войтинскому знать,  что его имя более не числится ни в каких списках военных чинов. «Убыл» из седьмой конвойной команды есть. А «прибыл» – отсутствует. А куда прибыл то? Куда положено. Кому нужно – знает.
Сверхсекретная заграничная разведывательная операция «Колчестер» ещё содержала в своих документах имя Александра Кудашева. Все иные именовались просто как «вспомогательные лица».
Збигнев Войтинский не знал, что едет по горным дорогам Персии по имени, внесённому в персидский паспорт, как «руми-аид Воид-Истанбули, подданный Его Величества Шах-ин-шаха, кул Караджа-батыра Ширази».
………………………………………….
* европейский иудей Войт (сокр.) из Стамбула, раб Караджа-батыра из Шираза.
………………………………………….
 
Сам Войтинский еще месяц назад не поверил бы такому, расскажи ему кто-нибудь другой, но уже реально случившемуся с ним. Скоро придется поверить. И задать себе вопрос: что за бардак? И дать самому себе ответ – «организованный бардак, сиречь «хаос», это не бардак, а система!». Значит, это кому то нужно.
 
Войтинский не знал, что его законная супруга не получила за него положенного жалования. Ёланта Войтинская была выселена из предоставленной квартиры в двухэтажном доме на улице Куропаткина напротив второго городского сада и выслана из Закаспийской области с билетом на поезд до Вильно и сторублёвкой на дорогу.
 
Однако, польская шляхтянка – не русская сестра милосердия. Это Леночка, не получившая в финансовой части жалованья за своего мужа, молча унесла с собой свою обиду. Ёланта Войтинская пробилась в кабинет адъютанта Начальника области и высказала на плохом русском и хорошем польском в лицо полковнику Дзебоеву всё, что она о нём думает. И только после этой аудиенции села в поезд.
 
*****
 
Владимир Георгиевич выбрал время, навестил Елену Сергеевну и Татьяну Андреевну, поговорил с ними. Сделал официальный запрос на имя полковника Джунковского. Ответа не получил. Подполковник Калинин от встречи умело уклонялся. Пришлось, как адъютанту, посвятить в дела Особого отдела своего прямого начальника по военной линии – Командующего войсками Закаспийской области генерал-майора Шостака. Ответ получил, мягко говоря, не совсем такой, какой ожидал.
 
– Дорогой Владимир Георгиевич, – начал Шостак, – с жалобой-то – не по адресу! Не официально, а по-дружески могу попенять: сами не уберегли Кудашева! Какого рожна проводили его в военную разведку? Что, в Особом отделе мало работы было? Завтра с вами, не дай Бог, сердечный приступ, так кто работать будет? Ваш прапорщик Илларион Ованесян? Эта кадровая проблема – только ваша собственная. А в разведывательном отделе свои методы, свои приёмы, свои законы, свои беззакония… И полная секретность. Я к ним не вхож.
 
Полковник Дзебоев стоял, как под холодным душем. Всё правильно. Сам виноват.
А генерал-майор Шостак продолжал:
– Из Ташкента уведомление о смене заведующего Особым отделом получили?
 
У Дзебоева защемило сердце. Предчувствие было не добрым.
 
– Полковник Джунковский освобожден от должности адъютанта Начальника Войск ТуркВО и от должности заведующего Особым отделом Управления Полиции. Переведён в Военно-санитарную службу ТуркВО. Начальником.
 
– Ничего не понял, Фёдор Александрович! – сказал Дзебоев. – Голова разболелась. Разрешите выйти?
 
– Подождите, Владимир Георгиевич. Что-то вы в последнее время сдавать стали. Избави Боже, я не в упрёк. Все нормально, к вашим делам претензий нет. И адъютантская служба на высоте, и в Особом отделе одни победы. Только сам всё без отпуска. Может, возьмёте пару месяцев, да в Швейцарии отдохнёте или у себя на Кавказе? Канцелярия расходы оплатит. Заслужили.
 
– Благодарю, Фёдор Александрович! Я подумаю.
 
Попрощались. Дзебоев гулял по скверу, курил. Сорвал цветок. Бросал в арык лепестки, смотрел, как вода уносит их. Думал.
 
Было о чём подумать. В первую очередь о Джунковском. Не такой это был человек, чтобы просто так сдать завоёванные позиции, позволяющие держать руку на пульсе практически всех дел, всех направлений деятельности в ТуркВО. Что такое «санитарная служба»? Борьба с эпидемиями, эпизоотиями, противочумные станции, проблемы мусора, свалок, захоронений… Такие службы везде есть. Служба статская. А военная?.. Для Джунковского? Полковника отдельного корпуса жандармов, кавалера орденов Святого Георгия четвертой и третьей степеней, столбового дворянина, с роднёй, вхожей в Зимний Дворец? С родственником – градоначальником Москвы Джунковским Владимиром Фёдоровичем? Не может быть. Что-то здесь не так. Сколько ни гулял, сколько ни думал, ответа не нашел.
Ответ пришел в голову на следующее утро. Без ньютоновского яблока. Сам. Не случайно Джунковский пропал. Оборвал все связи. Уж своего прямого подчинённого по Особому отделу мог бы предупредить? Вывод прост. Война не за горами. Джунковский не снят со всех постов, а пошёл в гору. Новая служба – прикрытие. Лучше прикрытия не придумать. Замечательно. Пока беспокоить не нужно. Джунковский поднимает большое сложное дело. Без Дзебоева и Кудашева не обойдётся. Он знает – они – карты его колоды. Вот и хорошо. Не будем паниковать, подождем. Вызовет!
Вышел из машины у «Гранд-отеля», пошёл в канцелярию пешком. Неожиданно для себя сказал вслух:
– Надо самому в Ташкент съездить! Надо к Саше собственного гонца послать. Угробит его «Кукловод»!
 
Хорошо, прохожих рядом не было.
 
*****
 
Спуск с Гауданского перевала по дороге к Кучану по сравнению с подъемом по северному серпантину более пологий, как и весь рельеф южного персидского склона Копет-Дага. Его нельзя было назвать трудным.
Снег уже стаял. Отдельно стоящие деревца дикого урюка в цвету.  Алое море тюльпанов. Каждая травинка, каждая божья коровка, птица, газель, человек – вся природа в едином весеннем упоении красотой и счастьем славит Создателя! Ночь напролёт не смолкает соловей – бил-бил. Призывно ревет, как обыкновенная городская кошка, самка снежного барса. Звенят цикады. Тюрррр! – поют сверчки. Не слышно голодного воя волков, но лай пастушеских собак, охраняющих стадо, разносится далеко вокруг. И тишину, наступившую на какое-то мгновение, может нарушить нежное «беее!» маленького ягнёнка, потерявшего тёплое, пахнущее молоком, вымя своей мамы… А из горного аула ветерок доносит еле слышный аромат тёплого хлеба!
 
Группа Караджа-батыра ужинает, пьет чай. Вопреки европейским обычаям дастархан накрыт в стороне от огня. Ничего, что в темноте. Мимо рта еще никто не пронес ни кусок лепёшки, ни пиалу с чаем. В горах, как и в степи, ночью на огонь летят бызыл-баши – медведки. Они не опасны, но удар тяжелого, закованного в панцырь, насекомого, мало кого обрадует. Бегут к огню и фаланги, и скорпионы. Хуже них лихие люди. Могут пальнуть из темноты по огню из винтовки.
 
Что-то в темноте заставило забеспокоиться коней. Кони – предмет первой заботы и внимания. Приказ Караджа-батыра слышали в группе: потерявший коня ответит головой.
Спят на свежем воздухе все кроме Войтинского. Для него ставят палатку в четыре жерди, накрытых куском английской белой парусины, на которой еще видны полустёртые буквы «Ост-Инд…». Палатка Войтинскому не для комфорта, для работы. За его конём присмотрят другие.
Войтинский раз и навсегда освобождён от ночного дежурства. С вечера после ужина уходит в палатку, прихватив спрятанный в вязанку хвороста деревянный пенал. В пенале английские топографические карты на папиросной бумаге, чистая бумага для собственных  схем-абрисов, циркуль, транспортир, стальная линейка с дюймами и сантиметрами с клеймом London.
 
Нет оснований не доверять английским картам. Но они датированы 1885-м годом, а за двадцать шесть лет многое могло измениться. Каждый вечер Войтинский уточняет на карте изменения, увиденные и запомненные им на местности.
 
Каменная башня, служившая много лет убежищем пограничной страже, наблюдательным пунктом, сегодня превратилась в бесформенную груду отёсанных когда-то камней, уже поросших лишайниками и мхом. Безымянная речка под номером R-12 изменила русло. Мост через ущелье пришёл в негодность, и путники пользуются неудобным опасным переходом тремя сухопутными милями ниже по склону. Вот интересная точка – высотка. На карте обозначена. Но нет на ней перекрестка трёх пешеходных троп! В другом квадрате пора ставить особую отметку: завал на дороге. Расчищается уже несколько лет. Путники разгружают свои арбы, переносят поклажу, а потом и сами арбы на руках. Переводят животных, рискующих переломать ноги…
В палатку заходит Караджа-батыр. Не мешает работать. Смотрит с любопытством. Чувствует карту и масштаб интуитивно. Иногда вставляет замечание, вроде этого:
– Укажи родник, Войт! И большой чинар. Мы здесь будем строить. Хорошее место для караван-сарая. От него по четыре этапа в каждую сторону. Это хорошо!
Потом спрашивает:
– Это для задания?
 
– Да.
 
– Сколько заплатят?
 
– Я офицер, не купец. Это моя работа, не товар!
 
– Тяжёлая работа. Плохая. Целый день смотреть, считать, запоминать. Ночью писать. Долго, много. Глаза болеть будут. Почему без приборов? Есть приборы. Буссоль, нивелир, компас, теодолит! Я все и сам знаю, видел. Только раньше писать не мог. Теперь могу.
 
– Не нужно пока с приборами. Я только маршрут уточняю. С приборами, конечно, точнее, но быстро не поедем. И нас все увидят. Вопросы будут.
 
– Конечно, будут. Шпион, скажут. В зиндан посадят!
 
– Нам в зиндан не нужно.
 
– Ференги зиндан не боятся. Деньги платят, их никто не трогает, им помогают. Завтра увидим: немцы с теодолитами работают, я разговор сегодня слышал. Хочешь, у них карты заберем?
 
– Ограбим?
 
– Нет. Сами отдадут! И свои маузеры тоже!
 
– Интересное предложение. Давай его в Ширазе обсудим. Лично у меня приказ – уложиться в двадцать дней до Шираза.
 
– Может, уложимся, может – нет. На всё воля Всевышнего. Живи сегодняшним днём, Войт. Неизвестно, что нас ждёт завтра.
 
Вот так и разговаривали. Потом Караджа-батыр шёл к своему Кара-бургуту. Войтинский убирал карты, бумагу, карандаши и инструменты в пенал. Прятал пенал в вязанку хвороста, который никогда не использовался для топлива. И ложился спать. Всё-таки, в палатке лучше, чем под открытым небом!

***  *****  ***
***  *****  ***

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***