Сюжет и композиция ЖД продолжение
Событийный ряд любого Жития – это жизненный труд героя, восхождение к вершинам самоусовершенствования, приближение человека к божественной истине, которая делает его святым.
Однако традиционный событийный ряд не исключает разнообразия в выборе автором конкретных эпизодов из биографии своего героя. Идея любого Жития – служение Богу, но она может разрабатываться в разных ракурсах, в зависимости от того, в каком конфликте она выражается.
Вопросы, связанные с развитием идеи ЖД и его сюжета, мы рассмотрим в трех аспектах:
1) становление героя как аскета, формирование его духовного облика;
2) проявление божественного Промысла, направляющего героя;
3) позиция автора и ее проявление в тексте Жития.
14 выделенных нами сцен Жития и представляют собой основные этапы становления героя. Перечислим эти сцены, опустив составляющие их ходы, и обозначим их функцию в структуре сюжета:
1. Детство и пострижение Диодора - экспозиция;
2. Первые сведения о пустынниках - завязка;
3. Подвиги Диодора - развитие действия;
4. Конфликт с соловецкой братией - сюжетный узел I;
5. Оставление Соловков и попытка поселения на Кенозере - развязка I;
соединительное звено
6. Поселение у Юрьевой горы - завязка II;
7. Хожение Диодора ;
8. Основание монастыря ;
9.Неурядицы в монастыре - развитие действия;
10. Конфликт с Феодосием - сюжетный узел II;
11. Кончина Диодора - развязка II;
12. Перенос тела и духовная грамота Диодора - эпилог;
13. Проречение Диодора о смерти дочери новгородского крестьянина Иоанна
14. Чудо о церковном причетнике Андрее (49).
Кроме этого все сюжетные ходы, входящие в состав сцен, мы разбили на четыре группы:
группа А. Появление и деятельность положительного персонажа – помощника главного героя;
группа Б. Появление и деятельность отрицательного персонажа – антагониста главного героя;
группа В. Эпизоды провиденциального характера: чудесное знамение, видение, пророчество;
группа Г. Появление и деятельность бесов, вступающих в борьбу с героем.
Взаимодействие этих групп эпизодов в структуре сюжета можно в более общем виде представить как антитезу: добро – зло /Бог – дьявол; помощник – антагонист, т. е. группа А и В – группа Б и Г/.
Поскольку сюжетная основа любого Жития – путь святого, на котором его стережет дьявол и «покрывает» Бог, такое разделение представляется оправданным. Наша задача – выявить своеобразие исследуемого произведения в сюжетной реализации этой антитезы. Проследим с помощью анализа сюжета, как в ЖД переплетаются эти два влияния (50).
Первая сцена Жития состоит всего из одного эпизода, имеющего описательный характер. Из него мы узнаем о родине и родителях святого, после чего сразу же повествуется об уходе героя на Соловки. Рассказ о проявлении избранности Диодора в юности отсутствует, не развивается и традиционный житийный мотив: сопротивление родителей решению своего сына и их просьба вернуться на родину (51).
Семейная тема в ЖД не разработана, и сохранились лишь некоторые ее реликты. Важный для других Житий конфликт аскетических устремлений героя с намерениями его родственников здесь отсутствует, и два эпизода, связанные с братом и отцом Диодора, имеют описательный характер и никак не влияют на судьбу героя (52). Эта краткая экспозиция относится к внешней биографии героя.
Вторая сцена состоит из нескольких эпизодов и является очень важной для развития действия, так как именно здесь происходит расстановка сил, герой совершает свой выбор. Мы уже говорили о сложной композиции этой сцены. Сведения о пострижении Диодора игуменом Антонием, отдавшим его под начало священному иноку Иосифу, лишь предваряют рассказ последнего.
Идейным центром сцены является рассказ пустынника Андрея, бывшего соловецкого монаха о своем водворении в пустыне и жизни там. Рассказ этот производит разное впечатление на героев Жития: Василий возвращается в монастырь и не пытается последовать примеру Андрея, а Иосиф просит Василия отвести его к пустыннику, «умилися душой и разгореся сердцем, бе бо зело имеет тщание к пустынному житию», но бог «не изволи показати /ему/ угодника своего». /ЖД, л. 7/ На Диодора же рассказ этот произвел огромное впечатление, и «воскипе его сердце, еже водворитися с пустынножители» /ЖД, л. 7/
Функционально этот устный рассказ замещает традиционный момент чтения агиографическим героем Житий святых, после чего он и решает последовать их примеру (53).
Постриженик монастыря решает уйти в пустыню – это и есть завязка действия (54). Из текста следует, что Диодор принял свое решение при одобрении его духовного отца Иосифа, который сам «имел тщание к пустынному житию» и рассказал ему историю Андрея. Однако в дальнейшем развитии действия Иосиф никакого участия не принимает, промелькнув еще один раз в эпизоде сорокадневного «блуждания» Диодора по Соловецкому острову; он исчезает со страниц Жития, и Диодор остается один на один с руководством и братией Соловецкого монастыря, недовольных его действиями.
Третья сцена посвящена описанию «подвигов» Диодора, приводящих его в итоге к водворению в пустыне и развивающих оппозицию Диодор – соловецкая братия. Противопоставление Диодора остальным монахам присутствует уже в первом эпизоде. Во время ревностной работе в хлебне Диодор видит на озере «пустынника нага по водам ходяща, яко по суху» /ЖД, л. 7 об./, недоступного взглядам других монахов. Перерывом в развитии действия выглядят два следующих эпизода, рассказывающие о ревностном исполнении Диодором своих монашеских обязанностей и приходе на Соловки отца Диодора (55). Однако эти эпизоды достаточно мотивированно вводятся в повествование и призваны показать, что Диодор был примерным монахом, отнюдь не пренебрегающим своими обязанностями, а наоборот, лучше других исполняющим их и потому готовым к пустынному житию, несмотря на свою молодость.
Однако сам герой, прежде чем окончательно водвориться в пустыне, хочет испытать себя: сорок суток блуждает по острову без пищи, а Соловецкие монахи, сочтя его мертвым, приносят его в монастырь. Диодор объясняет своему духовному отцу, что болезнует не от того, что питание имел травою и росою /как пустынножитель Андрей/, а от того, что братия «принудиша его причаститися брашна, хлеба и квасу». Таким образом, соловецкие монахи совершили насилие над Диодором, думая, что свершают добро, накормив его и возвратив в монастырь.
Этот случай только укрепил Диодора в его решении: он «исходит во остров и вселяется в келию к двум отшельникам, потом в отдельную хижину»; обходит всех отшельников на островах, помогая им; наконец, встречает на островах отшельников Никифора и Тимофея, выслушивает рассказ последнего, после чего «большею жалостию огради душу свою, еже бы ему конечне вкоренитися в пустынножители»; укрепляет, ободряет других пустынников, «на подвиг терпения моля» /ЖД, л. 12/.
Рассказ пустынника Тимофея очень близок рассказу пустынника Андрея. Отличаются эти два рассказа только объяснением причин ухода героя в пустыню /Андрей уходит из монастыря, «воспомянув многая пред богом согрешения и уязвися сердцем», а Тимофей бежит из Алексина от «нестроения и мятежа Смутного времени»/, а также описанием в рассказе Андрея его попыток вернуться в монастырь, чего нет во втором рассказе. В остальном рассказы совпадают почти дословно и выполняют сходную функцию: если после рассказа Андрея Диодор решил последовать его примеру, то после рассказа Тимофея он принял окончательное решение «вкоренитися в пустыню» и разрешить противоречия между внешней жизнью и внутренним стремлением к пустынничеству, ведь все это время он жил в монастыре, хотя и поставил себе хижину в пустыне, и приносил оттуда «потребная» отшельникам, являясь как бы посредником между двумя мирами (56). Такое двойственное положение Диодора и привело его к столкновению с соловецкой братией, отраженному в четвертой сцене Жития.
Возмущенная тем, что Диодор «разоряет монастырь, пустыни строит монастырскими потребами и наполняет братию», особенно же уходом к Диодору больничного лекаря Кирика, братия жалуется игумену Иринарху, и тот посылает в пустыню стрельцов и трудников, разоривших келии пустынников, силой вернувших их в монастырь, «аки зло некое сотвориших», Диодора же «аки старейшего злодея твердо оковавши и нужею ринуша его в больницу» (57), откуда он спасается чудесным образом через полгода.
В этом столкновении симпатии автора на стороне пустынников и Диодора, ему помогает Бог, и второй раз братия уже не может найти Диодора. Все столкновение выглядит как очередное испытание героя, где в качестве его гонителей выступают соловецкие монахи, выполняя роль пособников злой силы (58).
С другой стороны, по-своему права и братия, осуждающая помощь Диодора пустынникам в ущерб монастырю и опечаленная уходом больничного лекаря Кирика, приносившего большую пользу в монастыре, незаменимого там человека (59).
По другим соловецким источникам известно (60), что игумен Иринарх был другом прп. Елиазара Анзерского, ревнителя пустынной жизни. Возможно, он и сам одно время был пустынником, по крайней мере, в глубине острова у него была поставлена келия, поэтому гнев прп.Иринарха не могли вызвать пустынники как таковые, разъярили его именно поступки Диодора, поплатившемся за свое двойственное поведение и невольно послужившего причиной гонений на других пустынников.
Итак, хотя Диодор достиг желаемого и после побега вторично водворился в пустыню, однако разорение жилищ пустынников и насильственное возвращение их в монастырь надломили его душевно, подтверждением чего служат столкновения Диодора уже с бесами, жестоко избившими его. Диодор решает оставить Соловки, признав тем самым в определенном смысле свое поражение.
На этом заканчивается соловецкая часть Жития, занимающая приблизительно половину объема всего повествования, но это лишь первая попытка нашего героя приблизится к Богу, на этом не заканчивается история его духовных поисков, и продолжает развиваться главная идея Жития: каждый человек проходит собственный путь, «Бог же всякого человека хощет спасти и в разум истинный привести», только Ему ведом этот путь, и люди не вправе вмешиваться, как сделала это соловецкая братия (61).
Своеобразие ЖД состоит в том, что эта идея воплощена в нем непосредственно в сюжете: Диодор сам становится основателем монастыря, и под началом его находится братия, не всегда поступающая так, как подобает монахам, но Диодор не только не наказывает, но даже не осуждает их, моля за них Бога: «Господи, не постави им греха сего, не видят бо что творят», – или утешая отступника тем, что его злые поступки «дело бесовское» (62).
Так ведет себя Диодор в положении судьи, а в конфликте с соловецкими монахами он выступает в роли гонимого и не молит Бога простить своих обидчиков, а лишь смиряется с происшедшим: «Милостиве Господи, Владыко Человеколюбче, аще Тебе угодно сие – буде воля Твоя» /ЖД, л.14/.
Напомню, что одна из наших задач – проследить, как в сюжете Жития проявляется божественный Промысел. Кроме уже приводившихся примеров (63), он играет важную роль в дальнейшем развитии действия. После молитвы: «Господи, наставь меня на путь Твой, яко же Сам веси», – Диодор «Божьим изволением» море благополучно проиде в малой лодейцы» /ЖД, л. 15 об./. В этом эпизоде, кроме географических реалий /Соловки отделены от континента морем, и, только переплыв его, можно туда попасть/, отразились и народные представления о «мировых водах», о преодолении водного пространства как изменении в судьбе или переходе в другой мир. Монах – это живой мертвец, а лодка – важный компонент похоронного обряда, поэтому когда пустынник Тимофей и Диодор переплывают море в лодке, и автор останавливает на этом наше внимание, происходит не только событие, но герой попадает в другой мир и изменяется сам (64).
Покинув Соловки, Диодор не отказался от своего желания быть пустынником, и следующий эпизод, пятая сцена Жития, столкновение Диодора с онежскими крестьянами, по своей функции дублирует предыдущие эпизоды. Крестьяне, гонители Диодора, избившие его и «спалившие» его келию и карбас, ведут себя как соловецкие монахи и как бесы, хотя причины их поведения другие. Они преследуют Диодора не как пустынника, а как возможного конкурента, основателя монастыря на их земле: «Что ты вселяешься зде и монастырь хощешь построити и нашей земли угодие наше и ловитву рыбную умыслил еси насилством у нас отъяти!» – упрекают они Диодора, хотя он еще не помышляет об основании монастыря, его судьи снова ошибаются.
Встреча «с московским гостем» Надей Святечниковым дает Диодору возможность восстановить справедливость и отомстить обидчикам, как предлагает ему Надея, но Диодор молит не делать этого, а на предложение испуганных угрозой крестьян построить ему новое жилище отвечает: «Как Бог // изволит, тако и будет» /ЖД, лл. 17 об./ (65).
Диодор с честью выдержал все испытания и оставил Соловки для того, чтобы основать собственный монастырь, хотя в Житии нигде об этом прямо не говорится, лишь сигнализирует /по выражению Д.С. Лихачева/ переход через море. Когда же Диодор поселился у Юрьева озера, автор уже говорит об этом его стремлении прямо:«И виде место красно и стройно к сожительству и возрадовася и сотвори молитву». /ЖД, л. 17 об./. Дальнейшее уединенное пребывание Диодора в течение семи лет является этикетным моментом (66) для повести об основании монастыря, по которой и развивается дальше сюжет ЖД.
В.Ф. Ржига выделял три обязательных момента для такой повести: 1) отшельник удаляется в необитаемые места и строит там себе хижину;
2) после нескольких лет подвижник получает указание свыше: в сонном видении ему указывается место и предсказывается слава обители;
3) отшельник обращается к князю с просьбой дать указание возвести церковь и возвести монастырь. Далее могла описываться жизнь во вновь созданной обители (67).
Все три указанных момента присутствуют в ЖД, своеобразие второго заключается в том, что он как бы разделен на две половины: вместе с присоединившимся к нему учеником Прохором Диодор слышит звон на горе и во время молитвы получает указание на то, что на этом месте «Бог изволил быти» двум храмам и монастырю, а в последующих явлениях «мужа светла» – указание обратиться за помощью к келарю Троице-Сергиевой лавры Александру Булатникову; после же возвращения из Москвы Диодор молит Бога указать ему место храма и получает такое указание – видение креста, о котором мы уже писали.
Третьему моменту соответствует хожение Диодора в Москву и в Новгород за материальной помощью при строительстве монастыря, а также «благословенной грамотой и антиминсом». Этот эпизод соответствует по нашей схеме третьей части и седьмой сцене Жития и отличается описательным характером. События не затрагивают внутренний мир героя, относятся к его внешней биографии.
О.А. Белоброва писала о том, что в XVII в. жанр хожений был одним из самых распространенных и сложившихся, и существовал в двух видах: мытарства и паломничества (68), – однако автор ЖД не воспользовался достижениями этого жанра, и хотя в списке МЧМ наше произведение названо Житие и хожение, что и нам даёт возможность так назвать эту часть ЖД, трудно обнаружить в тексте черты этого жанра, прежде всего потому, что повествование в хожении ведется от 1-го лица и посвящено описанию путевых впечатлений автора-паломника (69).
Впрочем, словосочетание "житие и хожение" могло иметь и вполне определенный смысл как устойчивая формула жизненного пути героя. Д.С. Лихачев писал о героях агиографии: «Жизнь – это проявление себя в пространстве» (70). И действительно, кроме передвижений чисто географических: Диодор из Двинской области приходит на Соловки, оттуда бежит на материк, переселяется с Онеги к Юрьеву озеру, предпринимает путешествие в Москву и Новгород, перед смертью отправляется в Каргополь, и даже после смерти его тело переносят в Юрьевы горы, – когда Диодор или другой персонаж живет на одном месте, в пустыне или в монастыре, об их жизни говорится в таких выражениях: «назначенныя ему службы добре ПРОЙДЕ»; «пустынное и безмолвное житие ПРОХОДИЛИ» (71).
Интересно, что Диодор не принял сана священника, так и остался простым иноком, и митрополит Киприан дал ему священника в обитель.
В дальнейшем ЖД не выходит за рамки повести об основании монастыря, описывая жизнь вновь созданной обители. Мы уже писали о композиционных особенностях этой части, построенной как цепь чудесных знамений, с точки же зрения развития сюжета, здесь отражен не только определенный событийный ряд /внешняя биография героя/, но прослеживается связь этого события с главной идеей произведения, постижением героем божественной истины.
Правда, испытания героя здесь нужны скорее для того, чтобы показать, что «кроткий душею» Диодор в то же время «тверд верой» и не поддается напастям. Образ героя в этой части статичен, задан с самого начала, развитие действия происходит за счет разрастания напастей, углубления его испытаний.
Сначала голодные монахи ропщут на Диодора и грозятся оставить монастырь, но Диодор неизменно /троекратно/ утешает и ободряет их, наставляет ловить рыбу или ждать милости Божией, и неизменно /троекратно/ следует благополучное разрешение конфликта.
В описании совместной ловли рыбы и находки лисицы членами монашеской общины нашли, возможно, отражение народные представления. Древнейший обряд братчины – вкушение членами общины совместной добычи как залог успеха – был распространен на европейском Севере (72).
Чувствуется мастерство автора, описанием неурядиц в отдаленной пустыни, предваряющего традиционную формулу: «и посем начаша монастырь распространятися, Дом’ян же и братия начаша под пашню лес сещи и землю пахати и тем питатися», – и тем самым подводящего читателя к мысли о необходимости и неизбежности этого труда.
Эта формула могла бы завершить повествование, но не такой конец нужен автору Жития. Присланный в монастырь в ссылку старец Феодосий становится противником Диодора и замышляет его убийство. Автор подчеркивает наивную веру Диодора в человека: «старец же злобы его не разуме и шед с ним в лес», а также кротость его. Случайно оставшийся в живых Диодор /Феодосий счел его убитым и бросил в лесу/ обещает никому не рассказывать о случившемся и не наказывает Феодосия, объясняя ему: «то дело бесовское, а не твое», – и даже «возлюби его паче прежнего».
Но Феодосий не угомонился и стал «наущать» братию оставить монастырь, что ему и удалось. Семнадцать монахов ушли из монастыря, при этом еще и ограбив монастырскую казну, «елико доволно себе изнести, Диодору же поругався и много пакости сотворивши». Но наш герой и после этих ужасных событий сохранил свою кротость, «уповая на Бога», не печалился об имении своем и даже радовался уходу Феодосия – «да не соблажняет более братию» (73).
Свое смирение и кротость Диодор сохранил и в других испытаниях, моля Бога за своих обидчиков: «Господи! Не постави им греха сего, не видят, что творят», – и не пытаясь преследовать и мстить, не пытаясь судить других.
Любопытен способ, каким Феодосий соблазнил братию. Во время работы в лесу он вырезал на бревне лицо Диодора, под которым подписал его имя: «поругався много, бив шелыгами и сотвори смеятись братию» (74). Заставив монахов посмеяться над Диодором, он как бы развенчал его, унизил, лишил уважения и сделал беззащитным . Феодосий вроде бы восторжествовал, но на самом деле это не так, поскольку он только способствовал очищению монастыря от плохих иноков, тех, что в видении Диодору срывались со столпа, ведущего на небо. (76).
Нельзя сказать, что после всех перенесенных испытаний Диодор совсем не изменился. Если в начале жизни в обители он наставлял братию и работал как простой инок на благо ближних: «со всяким прилежанием и с любовью на братию тружаяся в хлебнее и поварне, и свитки на братию мыеше, и во всем о братии печашеся, яко же отец им работая», – то в конце жизни «Дом’ян нача с безмолвием тружатися и удаление от человек имея и молитве прилежа день и нощ, и тайныя советы злоумных человек с любовью обличая и молением в любовь приводя».
По сути, Диодор вернулся к жизни отшельника. То, что такой жизненный путь Диодора был духовным восхождением, автор подтверждает тем, что только в конце жизни Диодор обретает дар чудотворения, о чем рассказывается в одном из финальных эпизодов Жития. Казалось бы, каргопольский священник, который «последи пития не истрезвяся служив литургию», заслуживает наказание и мучение от бесов, но явившийся в церкви Диодор избавил его от них, защитил и исцелил. На благодарность священника Диодор отвечает, что за это нужно благодарить Бога.
Этот эпизод логически завершает сюжет о кротком Диодоре, не осуждающем людей и потому удостоенном благодати, а финальные сцены /смерть Диодора в Каргополе и перенесение его нетленного тела учеником Прохором в Юрьевы горы/ лишь подтверждают это (77).
ЖД практически лишено философских отступлений и богословских рассуждений, они присутствуют здесь лишь на уровне отдельных традиционных формул: «Бог не презре моления его», «Человеколюбец Бог желая спасение всем человекам, наставляет на путь» и т.д.(78) – хотя в отдельных случаях такие комментарии просто необходимы для того, чтобы правильно понять смысл происходящего.
Авторская позиция выражена непосредственно в композиции и сюжете ЖД, при этом, сохраняя в основном житийную схему, автор наполняет ее таким образом, что становится явным своеобразие его позиции, и так перерабатывает источники, что они органично входят в цельный рассказ о святом.
Мы рассмотрели сюжет ЖД и развитие его главной идеи, а также обратили внимание на то, что памятник этот лежит на границе книжно-церковной и народной культуры.
Каким же образом происходит тот переход от Жития к простой биографии, который отмечал еще В.О. Ключевский в группе житий XVI-XVII вв.? И можно ли вообще сказать, что «народные» редакции житий тяготеют к «простой биографии», а не к другому типу повествований (79)?
Действительно, из четырех традиционных частей жития святого в том виде, в каком оно утвердилось после Епифания Премудрого и Пахомия Лагофета: предисловие, собственно биография святого от его рождения до смерти, похвала святому и его посмертные чудеса, – в ЖД присутствует только «биография», и в этом смысле замечание Ключевского верно.
Народные представления автора отразились не только в отдельных образах /ворона – монаха, бури как гнева Божия, преодоления моря на лодке как перехода в другой мир/ и отдельных сценах /совместная ловля рыбы как реликт обряда братчины/, но и в самой структуре Жития, сближающегося с «волшебной» сказкой (80).
Хотя божественный Промысел и играет важную роль в сюжете Жития, антитеза божественный Промысел – бесовские козни раскрывается преимущественно в сфере земной жизни и реализуется как антитеза герой и его помощнки-праведники – антагонисты, наущаемые бесом. Происходит сведение героя на землю, его жизненный путь определяется реальными обстоятельствами и, как и у героя «волшебной» сказки, завершается победой, потому что праведная смерть житийного героя, конечная цель которого – «спастися», вполне сопоставима с воцарением и женитьбой героя в волшебной сказке (81).
Размышляя о взаимодействии фольклора и литературы, исследователи отмечали широкое использование в агиографии сказочных образов и мотивов (82), однако при этом ограничивали круг памятников, где очевидно такое взаимодействие /Киево-Печерский патерик, Повесть о Петре и Февронии, Повесть и Тверском отроче монастыре/, а за пределами агиографической литературы отмечали тесную связь со сказкой повестей XVII в. /демократическая сатира, Сказание о начале Москвы и др./, однако не рассматривали в этом аспекте «народные редакции» житий.
Сопоставим некоторые мотивы ЖД с мотивами волшебной сказки (83):
Сказка * ЖД
1) встреча героя с Бабой Ягой * Встреча Василия Кенозерца с Андреем, Диодора с Тимофеем
2) герой вынужден оставить дом * Диодор вынужден оставить Соловки в результате конфликта с монахами
3) волшебные средства /помощник/действует вместо героя * Надея вместо Диодора вступает в объяснения с крестьянами; Александр Булатников вводит Диодора к Марфе Иоанновне, посылает письмо митрополиту Киприану; Прохор слышит глас от иконы Богородицы
4) испытание героя, часто троекратно, поединок его с противником * Троекратное испытание прозорливости Диодора, своеобразный поединок с монахами
5) соперники пытаются убить героя или обмануть его * Феодосий предпринимает попытку убить Диодора
6) соперник претендует на то, чтобы занять место героя * Феодосий соблазняет братию, посмеявшись на Диодором тайно от него, и становится их предводителем
7) герой попадает к месту нахождения предмета поисков * Диодор переплывает с Соловков на материк, попадает в Москву и Новгород, а затем в Юрьевы горы
8) герой вступает в брак, воцаряется * Диодор перед смертью принимает схиму
9)герою дается новый облик * После смерти Диодора тело его нетленным, что свидетельствует о его праведности /преображении/
Происходит как бы внедрение волшебной сказки в житийную схему, наложение и совпадение двух генетически разнородных жанров, книжного и фольклорного.
При этом в ЖД явственно прослеживается архаические черты, память жанра на языковом уровне, в частности, тогда, когда речь идет о причинах, побуждающих героя действовать, в процессе мышления, принятия решения, выбора, вообще о внутренней жизни героя.
Феодосий становится противником Диодора, будучи «врагом научен», никакой другой мотивировки его действий автор не дает. А постижение истины житийным героем, связь его с внешним миром передается таким образом, что мы чувствуем его зависимость, несамостоятельность: «Бог в разум истинный привести хощет», «случися от помыслов во искушение прийти», «прииде ему во ум», «пресяти мя милость Божия», «слышание вниде во ушии», «желание вниде в уста», «брань бесовстей нашедшу на мя», «полк силен мрачных демон нападе на мя», «не оставит /меня/ Бог», «не наведу на себя гнева Божия». Во всех этих примерах для передачи изменений во внутреннем мире героя используется глаголы движения, емкость семантической структуры обеспечивает развитие у них переносных значений.
Душа человека предстает ареной борьбы двух начал: добра и зла, божественного и бесовского, – источники которых находятся вне ее. В душе «угодников Божиих» пребывает Господь, но Он может покинуть ее, и тогда душа становится жертвой темных сил. Потому Диодор и молится за своих противников, моля Господа: «Не постави им греха сего – не ведят бо что творят», – что понимает: злые деяния людей – дело бесовское (84).
Не только помыслы, но и дела рабов Божих не зависят от них самих. Герой ЖД не действует, не принимает решения и исполняет их, с ним "случаются" события. Это находит отражение в лексико-грамматической структуре текста: составное глагольное сказуемое с субъектным действием /хотех идти, хощет привести, изволеся прийти, помысли отъити/ в количественном отношении намного уступают объектным сказуемым с дополнением инфинитивом /случися ходити, лучися идти, прилучися изыти, и т.д./, При этом субъектное глагольное сказуемое с модальными глаголами хотите, изволити, помыслити используется в тех случаях, когда говорится о действии либо не осуществившемся, либо самовольном и потому не угодном Богу, что приводит к неудаче и отказу героя от первоначального плана. Такое сказуемое может употребляться и в случае, когда герой принимает решение после появления «мужа светла», повелевающего ему предпринять что-либо, т.е. действует по его указанию.
Составное субъектное глагольное сказуемое с модальным глаголом устремитися используется для более точного описания характера движения, без оттенка волеизъявления, так же, как и сочетание причастия с глаголом /шедшу посетити, восставши восходит, нашедшу нападе/.
На языковом уровне автор остается в сфере книжных, агиографических представлений, он еще не заговорил на своем языке, как позднее сделает это Аввакум, влияние фольклора затрагивает лишь верхний /сюжетный/ уровень произведения.
Н.С. Демкова отметила внедрение принципов устного рассказа, «народной беллетристики» в житийную схему в Житии протопопа Аввакума (85). Но Аввакум имел предшественников, и даже такое новаторское произведение, как его Житие, не могло возникнуть на пустом месте. Одним из предшественников Аввакума и был автор Жития Диодора.
48.По объему одна сцена может состоять из нескольких эпизодов, тесно связанных между собой. Термин «сцена» в применении к Житию Аввакума использует Н. С. Демкова. /Демкова Н.С. Житие Аввакума. Л., 1974, с. 148./ Правомерность использования этого термина подтверждают и наблюдения Д.С. Лихачева: «Древнее искусство в большей степени символизирует и сигнализирует, чем показывает и живописует. Некоторые события как бы заново инсценируются, драматизируются диалогами, домысливаются объяснениями. Все это делается для того, чтобы сделать объект повествования абсолютно ясным». /Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1979, с. 281/.
49.Сцены 13 и 14 являются необязательными элементами повествования и есть не во всех списках Жития: сцена 13 отсутствует в списке МЧМ, а сцена 14 есть только в списках второй редакции.
50.В качестве иллюстрации приведем рассуждение автора Жития Авраамия Смоленского на эту тему: «Господь, видя силу неприязненную и его злобу на нас, не допускает дьявола творить все по своей воле, а только своим соизволением попускает по силе принимать его борьбу, для того чтобы совершеннее рабы Божии стали. И также Бог сему блаженному Авраамию свою благодать и силу подавал и избавлял. И всеми этими испытаниями сатана испытывал блаженного и не одолел, ибо помогал Авраамию Бог» /с. 10.
51.См. Жития Феодосия Печерского, Сергия Радонежского, Александра Ошевенского и др.
52.Приход отца Диодора Ерофея на Соловки, его пострижение и смерть только укрепляют Диодора на «больший подвиг», а появление в рассказе родного брата никак не объясняется, преподносится как уже известный читателю факт: «Живущу ему в Соловецком монастыре».
53.В ЖД эта мотивировка является вторичной.
54.В Житие Александра Ошевенского тоже присутствует этот мотив: юный Александр тоже хочет уйти из монастыря в пустыню и обращается за благословением к игумену, но игумен не отпустил его, объясняя свое решение молодостью и неопытностью Александра: «Во обители живущии братия друг друга укрепляют.., ты же, повинувся помыслу своему, яко благому, начнеши бездельне пребывати, ни молитвы, ни труда держатися, и учитель хотя бытии, ни ученик могий быти», - и Александр послушался игумена и остался в монастыре.
55.Эпизод с пустынником заимствован автором из «Повести о Кириаке», а два следующих эпизода отсутствуют в Повестях о соловецких пустынножителях.
56.В обоих рассказах искушение пустынника в течение трех лет соответствует трехлетнему послушничеству в монастыре перед пострижением, и искус этот проходит и монах Андрей, и мирянин Тимофей. Это говорит о том, что в представлении автора Жития пустынножительство и для монаха является более высокой и трудной ступенью в духовной жизни, требующей испытания на пригодность к ней. Андрею даже труднее пройти это испытание, и он неоднократно хочет вернуться в монастырь.
57.«В темницу» в МЧМ и ДБ.
58.Хотя мотивировка действий монахов как «наущаемых дьяволом» есть только в третьей редакции Повестей.
59.«Никто же бо нас упокое, яко же сей Кирик, а ныне воистину скорбны есмы», - объясняют соловецкие монахи.
60.Жития Елиазара Анзерского и Иринарха, Повести.
61.Мотив гонения праведника не понимающими его людьми присутствует, в частности, в Житии Авраамия Смоленского и автор Жития Ефрем посвящает одно из философских отступлений рассуждению на тему «не судите»: «Говорит Спас: «Все, кто смущает вас, примут суд», кто бы ни был…Но если мы возьмем на себя других осуждать, изгонять по суду и без суда, то уже отпали мы от Бога и предались его противнику дьяволу… Как говорит Господь: «Люди, взявшие на себя суд мой, их судят, а я их не сужу», - да не будете за это осуждены Богом. Того же, кто примет благодать от Бога и дар поучения, не может оскорбить весь мир, ибо имеет он Бога своим помощником, как сказал Господь: «Я с вами пребываю и никто не может одолеть вас» /с. 107, перевод В.В. Кускова/.
62.Такое поведение святого также является традиционным. Например, в Житии Авраамия Смоленского: «Блаженный же Авраамий не умеа что глаголати или что отвечати, но едино упование имеа к Богу и к нему моляся от такая избавитися печали и в собе въспоминая страсть Господа нашего Иисуса Христа, яко вся претерпе нашего ради спасения, и за них /своих обидчиков. – Н.Г./ моляся: «Гоподи, не постави им греха сего не попусти на раба твоего предатися в руце их, но украти и запрети» /с. 81/.
63.Сгруппируем их: Бог показал Диодору пустынников, скрытых от взора других монахов, освободил его из тюрьмы, укрыл его в пустыне от розыска монахов, избавил от бесовских козней в пустыне.
64. «Символизм мировых вод как рубежа между живыми и мертвыми помогает понять, почему столь часто у многих народов практиковались захоронения в лодке, ведь именно с ее помощью покойник достигает другого мира». / Мифы о вселенной, с. 51/.
65.Столкновение подвижника с местными крестьянами является традиционным для севернорусских Житий, например, см. Житие Андриана Пошехонского, где жители с. Белоселья убивают главного героя. К.А. Докучаев-Басков выделяет этот момент Жития как традиционный: «Сначала дикари ожесточаются против новых поселенцев и проповедников новой веры – жгут их хижины, грабят имения, угрожают смертью, но христианское терпение и кротость пустынников обезоруживают их врагов. Святость их подвигов и величие чудес покоряют дикарей». /Докучаев-Басков К.А. Преподобные обонежские пустынножители //Памятная книжка Олонецкой губернии на 1868-1869 гг., с. 3.
66.См. Житие Сергия Раданежского, Александра Свирского и др. Выделял этот момент и К.А. Докучаев-Басков: «Пустынник среди дремучих лесов ставил часовню или малую хижину. По мере извещения о том, к нему собиралась братия, устраивала монастырь, расчищала пашни и питалась своими руками». /Докучаев-Басков К.А. Преподобные обонежские пустынножители.., с. 10/.
67.Ржига В.Ф. Из истории повести. Известия Тверского пединститута: Вып. 24. Тверь, 1928.
68.Белоброва О.А. Жанр хожений в памятниках XVII в. // ТОДРЛ, т. 27. Л., 1972, с. 128.
69.Прокофьев Н.И. Хожение: путешествие и литературный жанр // Книга хожений. М., 1984, с. 13.
70.Лихачев Д.С. Поэтика.., с. 181.
71.В летописях процесс мышления сравнивается с полетом птиц. В ЖД с полетом сравнивается жизнь отшельника: «житием яко высокопаривый орел летая».
72.О бытовании этого обряда и в более позднее время писал Д. Зеленин: «Под влиянием усложнения и изменения религиозных верований... обряд превратился сначала в языческое жертвоприношение при сборе добычи или урожая, а после воспринял много христианских черт. Церковные братства, восприняв форму древней братчины, сами положили на нее свой новый отпечаток». /Зеленин Д.С. Братчина как обряд // Статьи по славянской филологии и русской словесности /В честь А.И. Соболевского./. Л., 1923, с. 130.
73.В краткой редакции ЖД составитель добавил своё объяснение: «И печален бе преподобный не о Феодосиеве отлучении, но о соблазнении братии» /Ок., л. 75/.
74.Замещение героя его образом кажется реликтом языческих представлений.
75.Д.С. Лихачев писал о функции смеха в древнерусской литературе: «Смех открывает в одном другое, несоответствующее: в высоком – низкое, в духовном – материальное, в торжественном – будничное, в обнадеживающем – разочаровывающее. Смех раскалывает действительность». /Лихачев Д.С. смех в древнерусской литературе/ /Избр. работы: В 3-х тт. Л., 1987, т. 2, с. 378/.
76.В церковной культуре запрет на смех играл большую роль, об этом писал А.М. Панченко. /Панченко А.М. Смех в древней Руси. Л.: Наука, 1984, с. 123./
77.Несколько неожиданным выглядит введение в самом конце Жития текста духовной грамоты Диодора, направленной против пьянства и тематически связанной лишь с предыдущим эпизодом. Хотя текст духовной грамоты мог завершать житие подвижника, обычно она была обширной и затрагивала многие темы. См., например, духовную грамоту /завещание/ Иосифа Волоцкого.
78.Эти традиционные формулы встречаются в Житиях Авраамия Смоленского, Михаила Хлопского, Сергия Радонежского, Луки Колочского и др.
79.Ключевский В.О. Древнерусские жития.., с. 365. Смысл этого термина не совсем понятен, если учесть, что перед нами все-таки литературное произведение, построенное по литературным законам.
80.По терминологии В.Я. Проппа.
81.Померанцева Э.В. пишет о герое волшебной сказки: «Основная повествовательная линия всех сказок одна: мужественный, бесстрашный, верный, красивый герой преодолевает все беды и невзгоды и завоевывает себе счастье, будь то царский престол, рука царевны или победа над врагами Родины». /Померанцева Э.В. Русская устная проза. М., 1985, с. 47./.
82.Там же, с. 21-22.
83.Мотивы волшебной сказки по Проппу В.Я. Морфология сказки. М., 1969.
84.Подобным образом ведут себя и другие подвижники. См. Житие Авраамия Смоленского, Иоанна Новгородского и др.
85.Демкова Н.С. Житие Аввакума, с. 167.
На фотографиях - Юрьева пустынь сегодня
Свидетельство о публикации №213101701346