Город оkaijaнный
-Лара, тут факс к нам такой интересный пришел. Как раз для тебя,- сказал Михалыч, входя в кабинет. Он положил на стол довольно длинный лист с текстом. – Читай-читай, история какая-то темная и хитрая, как раз в духе нашего времени.
Михалыч довольно потер руки; в его черных, живых глазах зажегся неподдельный интерес. Лара, подняла голову, не дописав предложения, посмотрела на заведующего отделом рекламы газеты. Маленького роста, худой, с изрядно поредевшей темной шевелюрой, он ей напоминал птицу, скорее всего, внимательного и осторожного грача. Михалыч явно хотел поделиться своими соображениями. Она предложила ему присесть и потянулась за принесенным листом.
- Ого, целое послание. И прямо из Москвы.
Лариса углубилась в чтение, отметив про себя, что ее коллега даже поерзывал на стуле от нетерпения. «…Хотим обратиться к вам, журналисты, может, вы поможете восстановить справедливость…Год назад мы заключили контракт на поставку ГСМ в N-ск с фирмой «Сатурн», президентом которой является Раймонд Бурвис….У нас не было оснований не доверять Бурвису, т.к. ранее мы осуществили два контракта, поэтому юридическая основа последней сделки была, скорее, формальной.… Наша фирма поставила «Сатурну» ГСМ на 1,5 миллиона долларов, но не получила оплаты ни в установленные сроки, ни теперь – год спустя. Все попытки получить деньги за топливо оказываются тщетными. Наша фирма – на грани банкротства, а Бурвис , как нам известно, строит в вашем городе современную автозаправочную станцию… Расскажите в вашей газете о деловой репутации Р.Бурвиса. Мы готовы предоставить все документы Контактный телефон…»
-Вот это дела! Нет, Михалыч, вы только посмотрите, полтора лимона и формальное юридическое обеспечение!- воскликнула Лара.- Как вы думаете, такое может быть на самом деле или все это – полная ерунда?
- Вот и я о том же, Ларочка. Не знаю, ей-богу…. За последние годы уж столько всего невозможного случилось. С начала перестройки этой долбанной грабеж России не прекращается. Так по их меркам это, может, и немного было, чтобы все оформлять, как положено. Тоже, видать, не святые ребята, а наш-то, говорят, мент бывший, обул своих подельников, то бишь партнеров. А что? На безбедную старость хватит, если доживет, конечно. Что делать будешь, ведь мои ребята уже договорились с ним о большой рекламной публикации. Интервью должно быть без сучка и задоринки, чтоб читатель увидел молодого, энергичного предпринимателя.
-Ну, не факт, что это послание – чистая правда. А откуда он нарисовался, этот король бензоколонки? Вы раньше о нем слышали? Нет? Ну ладно, разведаю сама; в этом городе все обо всех знают всё.
Михалыч ушел. Лара, еще раз перечитав бумагу, пододвинула телефон и набрала московский номер. На другом конце провода сразу взяли трубку
-Здравствуйте, я – Лариса Рябинина, корреспондент газеты «Город» из N-ска, Латвия. Мы получили ваш факс, и я хотела бы кое-что уточнить.
Далекий собеседник назвал себя, подтвердил все написанное.
-Девушка, приезжайте к нам, мы тут на месте все подробнее расскажем. Если поможете нам деньги вернуть,10 процентов – ваши.
Лара предложила другой вариант, как ей казалось, более логичный и законный, а проценты благодарности проигнорировала: помогать нужно бескорыстно, просто ради торжества справедливости, это во-первых. А во-вторых, нечего дразнить воображение такими суммами – опасно для душевного равновесия. Разговор закончился ничем. «Зависли на ноте «ля-ля»,- констатировала про себя Лара, хотя собеседник обещал подумать и позвонить.
Вечером, вернувшись домой, она даже обрадовалась, что отправила дочь отдыхать в Юрмалу: можно ничего не готовить и не отвлекаться на ежевечерние разговоры по душам.
Она сделала себе несколько бутербродов, разложив их на тарелке вместе с зеленью и овощами, налила большую кружку чая, достала из морозилки непременный летний десерт – мороженое. На столике перед телевизором возникла вполне аппетитная полянка. Лара устроилась в кресле, нажала кнопку пульта. Российские новости не радовали, журналисты чернушничали вовсю, стараясь больнее ударить по мозгам и нервам зрителей.
-Да уж, - подумала Лара, - в нашей стране вечнозеленых помидоров поспокойнее будет. И пассионариев тут не водится, и воровать особо нечего: ни тебе золотых приисков, ни алмазных копей; один песок. Ну, разве что леса все под топор пустят и опять же российскую нефть стырят, пока еще не совсем транзит иссяк. Да, кстати о ворье, то есть о предпринимателях местного разлива: завтра же у меня с этим, как его, Бурвисом-Дурвисом интервью. Надо вопросы набросать.
Лара выключила телек, собрала посуду и отправилась в свой «рабочий кабинет» - на кухню, и принялась обдумывать завтрашнюю встречу.
За три минуты до назначенного часа Лара вместе с фотографом вышла из редакционной машины у невысокой оградки, от которой узкая дорожка из розовой плитки вела через изумрудно-зеленый газон прямо к входной стеклянной двери светлого здания. В холле тихонько журчал ручеек, сбегая по декоративным камешкам. Его лепет рассеянно слушал симпатичный парень-охранник. Лара поздоровалась, назвала себя, сказала о встрече.
- Извините, я уточню,- юноша явно смутился, но не спешил пропускать журналистов.
Лара внутренне усмехнулась: каких-то десять лет назад охрана была, ну, в обкоме партии, ну, в министерствах, на режимных предприятиях. Да – еще в закрытой столовке ЦК комсомола на Кировской в Москве, а теперь даже в этом мелком городишке куда ни глянь – везде офисы, президенты и все – с охраной.
Наконец, парнишка получил указание и заулыбался: « Пожалуйста, проходите, вас ждут». Но это оказалось не совсем правдой. В приемной юное создание в непременной мини-юбке, но с испуганными глазами, опять преградило дорогу: «Президент беседует по телефону». Спустя несколько минут дверь в кабинет шефа все-таки открылась, и на пороге возник молодой мужчина, приглашая внутрь. Журналисты оказались в просторном помещении, разделенном на несколько зон. В одной стоял массивный овальный стол для совещаний. Огромный аквариум с диковинными рыбками отгораживал от него уголок отдыха с кожаной мебелью. Третью часть кабинета занимал рабочий стол президента, тоже дорогой и внушительный. Помимо рыбок здесь было еще много разнообразной растительности в разнокалиберных горшках. Мельком глянув на весь этот ботанический сад на выезде, Лара протянула руку хозяину кабинета и представилась. Здороваться за руку с мужчинами она не любила, но при первом знакомстве делала так всегда: рукопожатие говорило о многом, как и вообще рука человека. У Бурвиса руки были довольно приличной формы, ладони сухие и теплые, не какая-нибудь сырая котлета, как, например, у прежнего начальника строительного треста Пескаренко, ходящего теперь одновременно в бизнесменах-неудачниках и местного розлива политиках-оппозиционерах.
Пока фотограф Юра примеривался и так, и эдак, отщелкивая кадры, Лариса сказала пару дежурных любезностей, чтобы расположить к себе несколько напряженного Бурвиса.
Юра, уловив какой-то интересный момент, попросил президента фирмы подойти к аквариуму. Раймонд послушно двинулся к рыбкам какой-то утиной походкой. Ларе стало смешно, она опустила глаза и сразу увидела его туфли. Это был шедевр из шедевров: разношенные до неприличия, с облупившимися носами, стоптанные набок, они впечатляли, мощно контрастируя с довольно дорогим летним костюмом и модными часами Бурвиса. «Президент предпочитает лапти», нет – постолы – соответственно
местному колориту – вот это был бы отличный заголовок для интервью, но рекламная публикация, за деньги, значит, не прокатит»,- подумала журналистка.
Тем временем Юра закончил «фотосессию», а на пороге кабинета бесшумно появилась та девушка из приемной. Она внесла поднос, уставленный сладостями и кофейными чашками. Юра, увидев шоколадные конфеты, не смог отказаться, хотя торопился на другую съемку. Быстро выпив кофе, он взял пару «мишек» и убежал.
-Меня не беспокоить, я занят,- строго сказал глава фирмы секретарше и, поудобнее устроившись в кожаном кресле, обратился к Ларе: «Ну, я готов отвечать на ваши вопросы».
Беседовать с ним оказалось ужасно скучно. Изъяснялся он только простыми предложениями, кстати, часто совсем не связанными друг с другом, как в поговорке «в огороде – бузина, в Киеве – дядька». Какой там блеск остроумия, полет мысли! Собеседник не проявил даже элементарной начитанности, со словарным запасом у него был полный швах, как сказала бы Ларисина подруга, острая на язык Мила. Но кое-что из корявых откровений этого «юноши под сорок» все-таки вырисовывалось.
Вырос Раймонд в сельской местности, после школы был призван в армию, потом окончил школу милиции и был направлен на работу участковым.
- В начале 90-х я уволился из милиции и занялся бизнесом. Как видите, довольно успешно,- несколько самодовольно сказал Раймонд, окидывая взглядом кабинет.
-В этом вам помогли московские партнеры, которым вы забыли вернуть полтора миллиона долларов за бензин?- как можно простодушнее спросила Лара и посмотрела Бурвису прямо в глаза. Он, не ожидавший ничего подобного, смешался, уши стали малиновыми, глаза полыхнули нешуточной угрозой, словно два дула «Макаровых» уперлись в лицо слишком любознательной собеседнице. Но он справился с приступом ярости. Отвел взгляд и даже заставил себя улыбнуться: «Ну кто распускает про меня такие сплетни? Бизнес – это серьезно. Деньги крутятся большие. Мне просто завидуют. Если кто считает, что я должен, пусть в суд идут? А они не обращаются, значит, мы все по-честному сделали.
Тем временем Юра закончил «фотосессию», а на пороге кабинета бесшумно появилась та девушка из приемной. Она внесла поднос, уставленный сладостями и кофейными чашками. Юра, увидев шоколадные конфеты, не смог отказаться, хотя торопился на другую съемку. Быстро выпив кофе, он взял пару «мишек» и убежал.
-Меня не беспокоить, я занят,- строго сказал глава фирмы секретарше и, поудобнее устроившись в кожаном кресле, обратился к Ларе: «Ну, я готов отвечать на ваши вопросы».
Беседовать с ним оказалось ужасно скучно. Изъяснялся он только простыми предложениями, кстати, часто совсем не связанными друг с другом, как в поговорке «в огороде – бузина, в Киеве – дядька». Какой там блеск остроумия, полет мысли! Собеседник не проявил даже элементарной начитанности, со словарным запасом у него был полный швах, как сказала бы приятельница Лары, острая на язык Мила. Но кое-что из корявых откровений этого «юноши под сорок» все-таки вырисовывалось.
Вырос Раймонд в сельской местности, после школы был призван в армию, потом окончил школу милиции и был направлен на работу участковым.
- В начале 90-х я уволился из милиции и занялся бизнесом. Как видите, успешно,- несколько самодовольно сказал Раймонд, окидывая взглядом кабинет.
-В этом вам помогли московские партнеры, которым вы забыли вернуть полтора миллиона долларов за бензин?- как можно простодушнее спросила Лара и посмотрела Бурвису прямо в глаза. Он, не ожидавший ничего подобного, смешался, уши стали малиновыми, глаза полыхнули нешуточной угрозой, словно два дула «Макаровых» уперлись в лицо слишком любознательной собеседнице. Но он справился с приступом ярости. Отвел взгляд и даже заставил себя улыбнуться: «Ну, кто распускает про меня такие сплетни? Бизнес – это серьезно. Деньги крутятся большие. Мне просто завидуют. Если кто считает, что я должен, пусть в суд идут?»
-В Гаагский? Ведь так почему-то записано в контракте?
-Да все равно – в какой. А они не обращаются, значит, мы все по-честному сделали.
После этого щекотливого вопроса Бурвис сослался на занятость, и Лара поблагодарила за интервью, сказав, что пришлет материал для визирования.
-Не надо, я вам доверяю, тем более, я завтра улетаю в Испанию на отдых.
В доме напротив уже не было ни одного горящего окна, когда Лара закончила писать интервью. Для рекламного материала оно было даже слишком сдержанным; получалось, что молодой предприниматель скромен и немногословен, никаких заслуг себе не приписывает, но имеет свой взгляд на мир и даже желает усовершенствовать окружающую действительность.
-С чего начался ваш бизнес?
-Можно сказать – с бочки бензина. Когда с «горючкой» было сложно, мне с друзьями повезло купить вскладчину цистерну. Продали с прибылью. Так и пошло.
«Представляю, как будут хихикать братья по бизнесу, читая такой ответ»,- хмыкнула Лара, немного зная, как начинался бензиновый бизнес в Латвии. Помимо хороших связей нужны были хитрость, наглость, жестокость, чтобы элементарно выжить, а не быть расстрелянным в упор на выходе из ресторана или, например, взорванным в кабине лифта своего дома. А у нас просто мальчик - одуванчик. На думу наезжает за то, что подведомственное ей управление коммунального хозяйства не хочет купленные им саженцы в землю вкопать и украсить город новой зеленой аллеей.
Оказывается, в думе от его подарка отмахнулись, мол, хочешь аллею, сам и сажай, у нас других забот хватает.
- Укол, конечно, мелкий для избранного с триумфом на второй срок
председателя городской думы Антона Алексеевича Святицкого, - думала Лара,- но пусть наш «святой папа» пошевелит вконец обленившегося Мишу Репнина, главу городских коммунальщиков, а то он, кроме анекдотов, вообще скоро все забудет».
Интервью с фотографией «молодого, успешного» не осталось незамеченным. Реакция на него была такой, какую и предполагала Рябинина. Знакомые звонили, переспрашивали: «Неужели вот так прямо и сказал про бочку бензина?», а мэр вызвал «на ковер».
- Лара, ну, зачем было про аллею писать?
-А что, это – криминал, Антон Алексеевич? Репнин ведь и вправду не пошевелится лишний раз. В микрорайоне, где я живу, уже лет пять, если не больше, обещают чернозема привезти для газонов, ведь сплошной песок у домов. И до сих пор – пустыня Гоби, только вместо верблюдов – собачники со своими лохматыми друзьями или дети в бедуинов играют. Каждую осень Репнин обещает, что к весне здесь будут яблони цвести.
Святицкий слегка поморщился – знал, что Лара права. У него дочка жила в доме напротив этой «пустыни» - недавно переехала к мужу, тоже жаловалась, что песок в окна летит.
-Но мне Бурвис сказал, что про аллею ты сама придумала, он тут ни при чем.
-Правда?- Лара даже слегка опешила. Видимо, этот Бурвис тот еще фрукт – врет, как дышит. Значит, московские ребята, факс приславшие, действительно влипли «по самое не могу», как говорит коллега из рекламного отдела.- Антон Алексеевич, а вы меня только для этого и вызвали?
Мэр, стройный и симпатичный мужчина с красивой проседью в густых волосах, смутился: - Ну что ты, Ларочка, я всегда рад тебя видеть, но ты же никогда не заглянешь просто так, в гости.
- Вы – занятой человек, да и у меня времени немного. Столько дел появилось у свободной прессы.
Лара чуть-чуть нажала на слово «свободной». Святицкий понял.
-Ты не думай, пожалуйста, что я хотел тебя одернуть…Давай лучше кофе попьем, присаживайся.
Отказываться она не стала, но минут через 15, поболтав о том, о сём, поблагодарила и ушла.
Раймонд с самого утра чувствовал себя отлично. Его правая рука, Славик, сообщил, что груз благополучно втащили в Латвию. А это значило, что «таможня дала добро», просто «не заметив» вагонов с горючкой. Значит, можно было назначать день открытия АЗС и…
На столе запищал телефон. Секретарша Маша, как обычно тихо сказала: «Раймонд, инвалидка какая-то хочет вас услышать. Соединить?» «Да и принеси мне кофе». В трубке послышался какой-то писклявый, почти детский голосок: «Господин Бурвис? Позвольте представиться: я – Эмилия Францевна, инвалид с детства, родилась в блокадном Ленинграде, можно сказать, под бомбежкой. С тех пор и все мои несчастья. Жить-то я
вроде живу, раньше даже ходила кое-как, с палочкой, а теперь все – в кресле. С пятого этажа уже не спуститься, но я от жизни не отставала – телевизор смотрела, радио слушала. Неделю назад мой «голубой огонек» потух, и я дома, как в могиле. А тут прочитала о вас статью в газете. Вы, хоть и богатый, но добрый. Не сочтите мою просьбу нахальством, но если вам не трудно, не могли бы вы мне помочь: может, у вас есть какой старенький телевизор, вы же, богатые, долго вещами не пользуетесь. Я на свою инвалидскую пенсию уже не смогу его купить, а без телевизора – как мне жить?». Слова сыпались часто-часто, словно женщина очень боялась, что ей не дадут договорить, оборвут, просто бросят трубку. Раймонду стало немного не по себе. Спрятанные, казалось бы, раз и навсегда в самом темном подвале души воспоминания вдруг рванули наружу с такой силой, что горло словно сдавили невидимые железные пальцы. Вспомнилась потрепанная одежда, которую приходилось донашивать за двоюродным братом, убогая обстановка родного дома и кислый, буквально въевшийся в кожу, запах бедности.
-Да, я понял. Вы, это, не волнуйтесь. А где живете?
Он записал адрес, попрощался. Маша, осторожно открыв дверь, внесла на подносе кофе, сливки, конфеты.
-Позови сюда Славку и найди мне ту газету, где про меня писали.
Через минуту девушка вернулась с газетой, Славки в офисе не было. Раймонд набрал номер его мобильника: «Ты скоро будешь? По дороге зарули в магазин, купи телек небольшой, но хороший, отвези на улицу Кандавас, в квартиру одну. Скажешь, лично от меня». Маша не уходила, дожидаясь указаний шефа. «Если будут звонить или приходить, меня пока нет». Он удобно устроился в мягком кожаном кресле и стал читать про себя. Все, вроде так, но не так: газетный Бурвис значительнее, умнее и фото такое удачное получилось.
Снова зазвонил телефон, теперь уже мобильный. Эйнар Лейтанс. Он вызывал в Бурвисе легкое отвращение своей маленькой, круглой фигуркой, пухлыми ручками, всегда слипшимися редкими прядями на изрядно полысевшей голове и большим толстогубым ртом. Но отвращение перебивалось страхом и зависимостью – Эйнар был одним из самых известных адвокатов в столице.
-Ну, sveiki,sveiki, дорогой, - заворковала трубка.- Читал - читал про тебя, поздравляю. Дельце есть одно, очень интересное. Пора тебе бросать свой контрабас и становиться первой скрипкой в твоем городишке. Хочешь?
Раймонд насторожился. Эйнар опять затевал какой-то балаган ради собственной выгоды и потехи, иначе и быть не могло. С контрабасом все ясно – так все называют контрабанду, но что такое «стать скрипкой», да еще и первой?
-Ну, что молчишь? Говорю же, есть хорошее дело или боишься?
-Ну что ты, Эйнар, могу подъехать, перетрем.
-Я сам к тебе приеду через пару дней. Жди, чтоб все как обычно. Сделаешь?
«Чтоб ты СПИДом заразился, урод»,- с ненавистью подумал Раймонд, а вслух сказал: «Без вопросов, отзвони только». Выходит, надо готовиться к серьезной терке, а потом Эйнар потребует мальчиков и уединенный домик с сауной. Раймонд вновь набрал номер Славки – этот парень был незаменим и умел держать язык за зубами.
Бурвис глянул на часы, а затем вышел из кабинета. Сотрудники фирмы уже кучковались в общем зале, где стоял кофейный аппарат, болтали, пили кофе. Увидев входящего шефа, притихли. Раймонд улыбнулся всем и позвал бухгалтера, но через прозрачную стеклянную стенку увидел, что по лестнице поднимается Юрий Кедрин. Бурвис торопливо развернулся и вышел из зала навстречу гостю, протягивая руку для рукопожатия.
Тем временем Юра закончил «фотосессию», а на пороге кабинета бесшумно появилась та девушка из приемной. Она внесла поднос, уставленный сладостями и кофейными чашками. Юра, увидев шоколадные конфеты, не смог отказаться, хотя торопился на другую съемку. Быстро выпив кофе, он взял пару «мишек» и убежал.
-Меня не беспокоить, я занят,- строго сказал глава фирмы секретарше и, поудобнее устроившись в кожаном кресле, обратился к Ларе: «Ну, я готов отвечать на ваши вопросы».
Беседовать с ним оказалось ужасно скучно. Изъяснялся он только простыми предложениями, кстати, часто совсем не связанными друг с другом, как в поговорке «в огороде – бузина, в Киеве – дядька». Какой там блеск остроумия, полет мысли! Собеседник не проявил даже элементарной начитанности, со словарным запасом у него был полный швах, как сказала бы приятельница Лары, острая на язык Мила. Но кое-что из корявых откровений этого «юноши под сорок» все-таки вырисовывалось.
Вырос Раймонд в сельской местности, после школы был призван в армию, потом окончил школу милиции и был направлен на работу участковым.
- В начале 90-х я уволился из милиции и занялся бизнесом. Как видите, успешно,- несколько самодовольно сказал Раймонд, окидывая взглядом кабинет.
-В этом вам помогли московские партнеры, которым вы забыли вернуть полтора миллиона долларов за бензин?- как можно простодушнее спросила Лара и посмотрела Бурвису прямо в глаза. Он, не ожидавший ничего подобного, смешался, уши стали малиновыми, глаза полыхнули нешуточной угрозой, словно два дула «Макаровых» уперлись в лицо слишком любознательной собеседнице. Но он справился с приступом ярости. Отвел взгляд и даже заставил себя улыбнуться: «Ну, кто распускает про меня такие сплетни? Бизнес – это серьезно. Деньги крутятся большие. Мне просто завидуют. Если кто считает, что я должен, пусть в суд идут?»
-В Гаагский? Ведь так почему-то записано в контракте?
-Да все равно – в какой. А они не обращаются, значит, мы все по-честному сделали.
После этого щекотливого вопроса Бурвис сослался на занятость, и Лара поблагодарила за интервью, сказав, что пришлет материал для визирования.
-Не надо, я вам доверяю, тем более, я завтра улетаю в Испанию на отдых.
В доме напротив уже не было ни одного горящего окна, когда Лара закончила писать интервью. Для рекламного материала оно было даже слишком сдержанным; получалось, что молодой предприниматель скромен и немногословен, никаких заслуг себе не приписывает, но имеет свой взгляд на мир и даже желает усовершенствовать окружающую действительность.
-С чего начался ваш бизнес?
-Можно сказать – с бочки бензина. Когда с «горючкой» было сложно, мне с друзьями повезло купить вскладчину цистерну. Продали с прибылью. Так и пошло.
«Представляю, как будут хихикать братья по бизнесу, читая такой ответ»,- хмыкнула Лара, немного зная, как начинался бензиновый бизнес в Латвии. Помимо хороших связей нужны были хитрость, наглость, жестокость, чтобы элементарно выжить, а не быть расстрелянным в упор на выходе из ресторана или, например, взорванным в кабине лифта своего дома. А у нас просто мальчик - одуванчик. На думу наезжает за то, что подведомственное ей управление коммунального хозяйства не хочет купленные им саженцы в землю вкопать и украсить город новой зеленой аллеей.
Оказывается, в думе от его подарка отмахнулись, мол, хочешь аллею, сам и сажай, у нас других забот хватает.
- Укол, конечно, мелкий для избранного с триумфом на второй срок
председателя городской думы Антона Алексеевича Святицкого, - думала Лара,- но пусть наш «святой папа» пошевелит вконец обленившегося Мишу Репнина, главу городских коммунальщиков, а то он, кроме анекдотов, вообще скоро все забудет».
Интервью с фотографией «молодого, успешного» не осталось незамеченным. Реакция на него была такой, какую и предполагала Рябинина. Знакомые звонили, переспрашивали: «Неужели вот так прямо и сказал про бочку бензина?», а мэр вызвал «на ковер».
- Лара, ну, зачем было про аллею писать?
-А что, это – криминал, Антон Алексеевич? Репнин ведь и вправду не пошевелится лишний раз. В микрорайоне, где я живу, уже лет пять, если не больше, обещают чернозема привезти для газонов, ведь сплошной песок у домов. И до сих пор – пустыня Гоби, только вместо верблюдов – собачники со своими лохматыми друзьями или дети в бедуинов играют. Каждую осень Репнин обещает, что к весне здесь будут яблони цвести.
Святицкий слегка поморщился – знал, что Лара права. У него дочка жила в доме напротив этой «пустыни» - недавно переехала к мужу, тоже жаловалась, что песок в окна летит.
-Но мне Бурвис сказал, что про аллею ты сама придумала, он тут ни при чем.
-Правда?- Лара даже слегка опешила. Видимо, этот Бурвис тот еще фрукт – врет, как дышит. Значит, московские ребята, факс приславшие, действительно влипли «по самое не могу», как говорит коллега из рекламного отдела.- Антон Алексеевич, а вы меня только для этого и вызвали?
Мэр, стройный и симпатичный мужчина с красивой проседью в густых волосах, смутился: - Ну что ты, Ларочка, я всегда рад тебя видеть, но ты же никогда не заглянешь просто так, в гости.
- Вы – занятой человек, да и у меня времени немного. Столько дел появилось у свободной прессы.
Лара чуть-чуть нажала на слово «свободной». Святицкий понял.
-Ты не думай, пожалуйста, что я хотел тебя одернуть…Давай лучше кофе попьем, присаживайся.
Отказываться она не стала, но минут через 15, поболтав о том, о сём, поблагодарила и ушла.
Раймонд с самого утра чувствовал себя отлично. Его правая рука, Славик, сообщил, что груз благополучно втащили в Латвию. А это значило, что «таможня дала добро», просто «не заметив» вагонов с горючкой. Значит, можно было назначать день открытия АЗС и…
На столе запищал телефон. Секретарша Маша, как обычно тихо сказала: «Раймонд, инвалидка какая-то хочет вас услышать. Соединить?» «Да и принеси мне кофе». В трубке послышался какой-то писклявый, почти детский голосок: «Господин Бурвис? Позвольте представиться: я – Эмилия Францевна, инвалид с детства, родилась в блокадном Ленинграде, можно сказать, под бомбежкой. С тех пор и все мои несчастья. Жить-то я
вроде живу, раньше даже ходила кое-как, с палочкой, а теперь все – в кресле. С пятого этажа уже не спуститься, но я от жизни не отставала – телевизор смотрела, радио слушала. Неделю назад мой «голубой огонек» потух, и я дома, как в могиле. А тут прочитала о вас статью в газете. Вы, хоть и богатый, но добрый. Не сочтите мою просьбу нахальством, но если вам не трудно, не могли бы вы мне помочь: может, у вас есть какой старенький телевизор, вы же, богатые, долго вещами не пользуетесь. Я на свою инвалидскую пенсию уже не смогу его купить, а без телевизора – как мне жить?». Слова сыпались часто-часто, словно женщина очень боялась, что ей не дадут договорить, оборвут, просто бросят трубку. Раймонду стало немного не по себе. Спрятанные, казалось бы, раз и навсегда в самом темном подвале души воспоминания вдруг рванули наружу с такой силой, что горло словно сдавили невидимые железные пальцы. Вспомнилась потрепанная одежда, которую приходилось донашивать за двоюродным братом, убогая обстановка родного дома и кислый, буквально въевшийся в кожу, запах бедности.
-Да, я понял. Вы, это, не волнуйтесь. А где живете?
Он записал адрес, попрощался. Маша, осторожно открыв дверь, внесла на подносе кофе, сливки, конфеты.
-Позови сюда Славку и найди мне ту газету, где про меня писали.
Через минуту девушка вернулась с газетой, Славки в офисе не было. Раймонд набрал номер его мобильника: «Ты скоро будешь? По дороге зарули в магазин, купи телек небольшой, но хороший, отвези на улицу Кандавас, в квартиру одну. Скажешь, лично от меня». Маша не уходила, дожидаясь указаний шефа. «Если будут звонить или приходить, меня пока нет». Он удобно устроился в мягком кожаном кресле и стал читать про себя. Все, вроде так, но не так: газетный Бурвис значительнее, умнее и фото такое удачное получилось.
Снова зазвонил телефон, теперь уже мобильный. Эйнар Лейтанс. Он вызывал в Бурвисе легкое отвращение своей маленькой, круглой фигуркой, пухлыми ручками, всегда слипшимися редкими прядями на изрядно полысевшей голове и большим толстогубым ртом. Но отвращение перебивалось страхом и зависимостью – Эйнар был одним из самых известных адвокатов в столице.
-Ну, sveiki,sveiki, дорогой, - заворковала трубка.- Читал - читал про тебя, поздравляю. Дельце есть одно, очень интересное. Пора тебе бросать свой контрабас и становиться первой скрипкой в твоем городишке. Хочешь?
Раймонд насторожился. Эйнар опять затевал какой-то балаган ради собственной выгоды и потехи, иначе и быть не могло. С контрабасом все ясно – так все называют контрабанду, но что такое «стать скрипкой», да еще и первой?
-Ну, что молчишь? Говорю же, есть хорошее дело или боишься?
-Ну что ты, Эйнар, могу подъехать, перетрем.
-Я сам к тебе приеду через пару дней. Жди, чтоб все как обычно. Сделаешь?
«Чтоб ты СПИДом заразился, урод»,- с ненавистью подумал Раймонд, а вслух сказал: «Без вопросов, отзвони только». Выходит, надо готовиться к серьезной терке, а потом Эйнар потребует мальчиков и уединенный домик с сауной. Раймонд вновь набрал номер Славки – этот парень был незаменим и умел держать язык за зубами.
Бурвис глянул на часы, а затем вышел из кабинета. Сотрудники фирмы уже кучковались в общем зале, где стоял кофейный аппарат, болтали, пили кофе. Увидев входящего шефа, притихли. Раймонд улыбнулся всем и позвал бухгалтера, но через прозрачную стеклянную стенку увидел, что по лестнице поднимается Юрий Кедрин. Бурвис торопливо развернулся и вышел из зала навстречу гостю, протягивая руку для рукопожатия.
В субботу Лара решила разобрать завалы в книжных шкафах и выбросить все ненужное. Ей нравилось наводить порядок, хотя делала она это не слишком часто и под настроение. Свои любимые книги, стоявшие на открытых полках шкафов, она бережно протирала от пыли, перелистывала, читая знакомые строки стихов. Наконец, очередь дошла до нижних закрытых ящиков. Открыв один, Лара вытащила наружу стопу старых газет с наиболее памятными публикациями. Газеты рассыпались по полу – вот она, запечатленная в печатном слове, жизнь маленького города, сплетенная из историй самых обычных людей, застигнутых эпохой перемен. Это и ее история, начавшаяся тогда, на закате советской жизни.
… Поезд с лязганьем и пыхтеньем растворился в темноте, и они вдруг оказались в полной тишине незнакомого городка N-ска. Прошли через совершенно пустой вокзал и вышли на небольшую площадь, от которой прямо уходила пешеходная улица. Вдоль нее, словно зажженные огромные светильники, стояли в два ряда каштаны, усыпанные белыми соцветиями-свечами. Ночной майский ветерок, прилетевший невесть откуда, принес незнакомые запахи, тихий шелест слов с искрами смеха.
Они стояли в начале улицы как на пороге новой жизни, которая может начаться здесь, а может и не начаться. Все зависит от того, понравится ли им этот чужой городок.
-Ну что, посмотрим? – спросила Лара мужа.- Каштаны словно нас приветствуют, по-моему, хороший знак.
- Красиво, - откликнулся Виктор,- и тишина какая-то неправдоподобная после Москвы. Тут хоть кто-нибудь есть в 12 ночи? Хотелось бы до гостиницы добраться.
-Да ладно, успеем. Ночью даже интереснее бродить по незнакомым местам. Смотри, все-таки люди тут есть и много.
Действительно, чем дальше от вокзала, тем оживленнее становилась улица. Под каштанами стояли кучки молодежи, о чем-то говорили, пробивалась откуда-то музыка. Голоса сливались в мягкий шепот, шелест, и от этого становилось спокойно и уютно. Виктор спросил у первого встреченного, где гостиница, и высокий светловолосый парень вежливо объяснил, куда идти. Впрочем, это было совсем не сложно. Она находилась в двух кварталах на этой же улице, а за ней – главная площадь города с непременным Ильичом в центре.
Внутри гостиницы у стойки администрации милая женщина на вопрос «Есть ли свободные номера?» ответила утвердительно и предложила номер на 5-м этаже.
Утром Лара проснулась от солнца, коснувшегося ее лица. Вскочив с кровати, она подошла к окну и тут же стала тормошить Виктора, еще сопевшего в постели: «Просыпайся скорее, смотри, смотри! Это же собор Святого Петра в миниатюре! Как же мы вчера его не заметили?». Виктор, знавший восторженный характер жены, просыпался неохотно: «Ну что ты выдумываешь, какая Италия в этой провинции?» Но когда глянул в окно, его скептицизм увял на корню. «Здорово! Очень похоже».
Через полчаса они уже бодро сбежали по ступенькам, игнорируя лифт, и вышли прямо на площадь. «Лар, смотри, какой забавный трамвай, как в кино 50-х», - махнул рукой Виктор в сторону грохочущей, еле двигавшейся единицы общественного транспорта.
«Да, трамвай, правда, смешной, но ты сюда посмотри: гранитный Ленин в шапке-ушанке! Я такого сроду не видела, просто полярник какой-то на фоне голубых елочек». Лара, смеясь, направилась прямо к памятнику, потом пошла вокруг, пытаясь найти имя творца, ваявшего вождя мирового пролетариата в таком утепленном варианте, и вдруг буквально скорчилась в приступе смеха.
Серый монумент на «самом интересном месте» имел довольно большую треугольную вставку розоватого цвета. Много позже они узнали, что памятник Ильичу делали для какого-то северного города, но там его почему-то не стали устанавливать, а пристроили в N-ск. То ли по пути, то ли при установке от монумента откололась часть, которую потом восстановили, только с цветом гранита малость промахнулись. Так и разжился Ильич розовой заплатой пониже спины.
Не прошло и часа, а путешественники уже знали все центральные улицы N-ска. Впечатление дополнила прогулка на такси; местный водитель провез их вдоль старинной крепости, отлично сохранившейся со всеми своими валами, бастионами и рвами, выложенными тесаными каменными глыбами, а потом сказал: «Надо вам символ наш показать» и привез к постаменту, где стилизованная, огромная чайка из серебристого металла раскрыла крылья для полета. «Наш N-ск называют городом чаек. Их тут полно на реке и на озерах. Красиво. По-латышски чайка – kaija. Так что город у нас такой – окаянный.
- Плохо вам тут жить? Трудно?- спросила Лара.
- Да какие тут трудности?! После войны уже много лет прошло. За это время все построили: заводы работают на весь Союз, всяких мелких фабрик хватает. А молодежь вон и учиться может, есть институты, училище военное. У нас хорошо, а природа какая! Грибы-ягоды в двух шагах от дома. Ленинградцы все лето отдыхают из года в год. Озера у нас чистые, лес сосновый и дачи еще с прошлого века сохранились. Теперь у самого большого озера больницу построили, чтоб люди быстрее выздоравливали, воздух там – нектар.
- А чего ж тогда - «окаянный»?
- Можно сказать: игра слов и смыслов, но окаянство в N-ске точно какое-то есть. Судьба у города древняя, сложная, сколько тут боев прошло, сколько народу побито. Войны, пожары, наводнения... А все равно живет, и чайки всегда возвращаются на родные берега.
За ужином в гостинице Лара и Виктор подводили итоги знакомства с N-ском.
-По-моему, Виктор, тебе стоит принять приглашение о переводе сюда на работу. Городок славный. Всех проблем – памятник вождю с заплаткой.
- Да я, в общем-то, не возражаю, мне тоже здесь понравилось, - согласился муж.- Но ты точно не пожалеешь, что из Москвы в такую деревню забралась?
- Поживем-увидим, но, когда нам сегодня водитель про город чаек говорил, у меня в душе что-то екнуло. Larus - это «чайка» в переводе с латыни.
Прошло двенадцать лет. Да нет, эти годы даже не прошли, они пронеслись над страной чудовищным ураганом, оставив от великой империи социализма груды обломков.
В 1991-м году Латвия вышла из состава Союза в нарушение действовавших тогда законов. Москва вроде как махнула рукой: «Ну, хотите свободы, нате, получите!» И – никаких условий. Национальные вдохновители «развода», поделили народ на граждан, чьи предки жили здесь до 1940-года и неграждан, к которым относились все, приехавшие поднимать республику из руин после 1945 года; на титульную нацию и мигрантов-оккупантов. Латышский язык был объявлен главным достоянием и стал насаждаться с тупым остервенением.
Коммунистов признали врагами Латвии. Людей с билетами партии рабочих и крестьян «вычищали» со всех должностей. В обществе приветствовались публичные покаяния и демонстративное уничтожение партбилетов. Как на дрожжах стала расти ненависть к русским и России. А латвийским русским местные «нацики» пытались навязать комплекс вины и страх. Разжигание ненависти и вражды отвлекало людей от действий новоиспеченных или быстро перекрасившихся из «красных» в «красно-бело-красных» деятелей, вставших у руля маленькой страны. И если простой народ соображал, как теперь выжить в капиталистическом раю, «верхи» «прихватизировали» все, что досталось от «проклятого» режима советской «оккупации». А досталось немалое наследство в виде современной промышленности, сельского хозяйства, тысяч километров железных дорог, автомагистралей, осушенных болот, электролиний; морские порты, торговый флот. Лидеры «песенной революции» рвали друг у друга самые вкусные куски вчерашнего народного достояния, демонстрируя редкую жадность и хуторской индивидуализм.
В N-ск, вместо опытного председателя горисполкома Антона Алексеевича Святицкого Рига назначила главой города сельского учителя Валдиса Бремзиньша. Все его заслуги состояли в том, что он сносно играл в студенческие годы в волейбол, за что получил прозвище «Кувалда», потом вступил в «Народный фронт» Латвии. Там обратил на себя внимание почти детской внушаемостью, что было очень кстати. И вот этот назначенец расположился в кресле руководителя города. Люди, привыкшие верить власти, приняли его вполне благожелательно. Но он с невероятной прытью растранжирил кредит народного доверия. Став главой управы (так стал называться руководитель города, напоминая старикам времена фашистской оккупации), «Кувалда» выгнал прежних спецов, работавших в исполкоме. Они все поголовно были коммунистами и преимущественно русскими. Так уж сложилось исторически: N-ск никогда не был латышским городом. С незапамятных времен здесь преобладали русские, жили поляки, немцы, евреи, белорусы и латгальцы, которых латыши из западных областей страны презрительно называли чанглами (пастухами). Языком межнационального общения опять же издавна был русский, поэтому в начале 90-х мало кто из жителей мог похвастаться хорошим знанием латышского языка. Для вылупившихся вдруг в N-ске немногочисленных национально-озабоченных «патриотов» это было просто подарком судьбы. Ленивые, малообразованные, они теперь рвались в большие начальники, чтобы компенсировать застарелые комплексы, обиды, зависть. Отсутствие профессиональных знаний и навыков никого не смущало, главное – знать латышский язык. Этого было вполне достаточно, чтобы стать начальником хоть бани, хоть банка.
С незапамятных времен в N-ске жили русские, поляки, немцы, евреи, белорусы и латгальцы, которых латыши из западных областей страны называли презрительно: чанглами (пастухами). Языком межнационального общения опять же издавна был русский, поэтому в начале 90-х мало кто из жителей мог похвастаться знанием латышского языка. Для вылупившихся вдруг в городе немногочисленных национально-озабоченных патриотов это было просто подарком судьбы. Малообразованные, сидевшие в советские времена на каких-нибудь незаметных, хоть часто и непыльных должностях, они теперь стремились стать большими начальниками с большими же зарплатами. Отсутствие необходимых профессиональных знаний не смущало, ведь теперь главной ценностью был объявлен латышский язык. Этого стало вполне достаточно для начальника любого уровня. Так рядом с Кувалдой появился Янка Ругинс – глава квартирного отдела, бывший таксист, и Модрис Туговс – начальник отдела культуры, прежде ваявший примитивные горшки из глины.
В замы Бремзиньша, правда, пробился Анисим Меркушев из местных староверов, работавший до этого в строительном тресте. Говорили, что его крепко обидел начальник – хамоватый, сильно выпивавший Николай Пескаренко. Обиженный кинулся в ряды борцов с «красным режимом». Одним словом, Кувалда обзавелся достойными соратниками и сразу занялся вопросами личного благоустройства. Остальные ни в чем не отставали от своего начальника.
Первым делом Кувалда разжился шикарной «сталинкой» в центре города. Прежние жильцы были выселены в другие квартиры, как говорится, без суда и следствия.
Янка Ругинс торговал городским жильем как своим, выдавая ордера тем, кто давал на лапу. Затем эта компашка сообразила, как уводить деньги из городского бюджета. И началось…
Слухи о художествах новой власти распространялись по городу в мгновенье ока. Люди, поверившие в то, что в свободной Латвии жизнь будет тоже свободной и справедливой, без блата, членства в партии, «волосатой руки», завалили редакцию газеты требованиями разобраться с махинациями. Работы у газетчиков было выше головы.
В 90-е народ буквально ловил на лету каждое печатное слово. Журналисты по-настоящему стали выразителями общественного мнения. Им верили безоговорочно и любили; их боялись и ненавидели; с ними безжалостно расправлялись и шли за помощью. За газетами выстраивались огромные очереди, их давали друг другу почитать, но обязательно - с возвратом. И лишь потом стало понятно, что плодами свободы и гласности под шумок воспользовались, как и во все времена всех революций, совсем не романтики и не идеалисты…
В N-ске, как и везде на постсоветском пространстве, шли те же процессы. Но у благополучного города был хороший запас прочности, поэтому погружение
в пучину безысходности и бедности происходило медленно, постепенно. Вдруг на гостинице «Латвия» потухли электронные часы: управа не могла найти небольшую сумму в бюджете, чтобы платить за их обслуживание. Трава на всех, до этого стриженых и ухоженных газонах вымахала чуть не по пояс, уличные фонари не зажигались. Исчезли урны для мусора, и трамвайные билеты, фантики от конфет и прочие ненужные вещи валялись на давно не метенных дворниками тротуарах. Автобусы и трамваи стали ходить вопреки расписанию, грязными, переполненными. Рынок в центре города выглядел просто пугающе для жителей, привыкших к чистоте и аккуратности. Его главные ворота еле держались в скрипучих петлях, и, казалось, вот-вот рухнут от резкого порыва ветра. Такими же ветхими, облупившимися были и забор вокруг, и деревянные торговые ряды, заполненные торговцами. К тому времени уже стали закрываться заводы, многие другие предприятия, и вчерашние инженеры, учителя, квалифицированные рабочие становились челноками, промышляли мелкой спекуляцией, которая теперь называлась свободным предпринимательством. Торговали всем, что можно было с выгодой перепродать: продуктами, вещами, валютой. Кто-то на этом быстро поднялся, скопил немного денег, чтобы купить первую в своей жизни иномарку, импортный телевизор, одежду. В основном зарабатывали те, кто имел доступ на еще пыхтевшие заводы: приводных цепей, химволокна, электроинструмента. Их продукцию сбывали в Польшу и другие страны.
Еще можно было отлично заработать на изготовлении шерстяных беретов. Рукодельницы их вязали сотнями, затем везли в ту же Польшу, а потом куда они только ни разлетались. N-ск тогда называли столицей береточного края.
Кувалда, будучи главой управы, тоже приторговывал на базаре. Правда, не в городе. Через родню он брал подешевке в местном цветоводческом хозяйстве розы и гвоздики, ехал в Питер (официально еще называвшийся Ленинградом). Там, на бойком месте возле метро, за пару выходных сбывал все и возвращался в руководящее кресло.
А уже из этого кресла можно было позволить себе весьма недвусмысленные высказывания в адрес «русских оккупантов». На реальные хозяйственные дела не хватало ни сил, ни времени. К тому же у вчерашнего учителя физкультуры не было элементарных знаний, опыта, нужных связей. Но пока не истощились старые запасы, все еще худо-бедно двигалось по инерции. К зиме возникли проблемы с поставками мазута и газа. В некоторых домах, расположенных в дальних микрорайонах, была отключена горячая вода, не подавалось тепло. Но в самом худшем положении оказались жители микрорайона, где полностью исчез газ. Лара помнила пылающие во дворах костры и закопченные ведра, подвешенные над огнем. Так люди готовили себе после работы еду, так грелись и обсуждали наступившие времена.
Статью с красноречивыми фотографиями, как потом ей рассказали, читатели переслали на сытый Запад, приветствовавший «освобождение Прибалтики», но такая неудобная правда была там никому нужна…
Воспоминания Лары прервал неожиданный звонок в дверь. На пороге стояла соседка – Наталья.
-Лар, я с тобой посоветоваться хочу. Ты не очень занята?
-Заходи, я порядок в доме навожу. Вот, нашла старые газеты начала 90-х, разбираю и вспоминаю. Даже не верится, что такое было.
- Да уж, я тогда под сокращение попала «на цепочках», думала вообще без своего завода не проживу, но ничего, выкрутилась. Скажи, он немного пыхтит или уже совсем загнулся? Там хоть человек 500 осталось из трех тысяч?
-500 – осталось, хотя неизвестно, надолго ли. Правда, новые хозяева хотят как-то с немцами задружиться, чтобы свой завод спасти.
-«Свой завод»! Слышать это не могу. Мой дед после фронта был сюда направлен. Приехал с женой и детьми: мой отец с теткой – были еще маленькие. Жили в каком-то клоповнике, тесно, холодно, дед чуть не сутками на работе пропадал. Построили завод приводных цепей, работали на весь Союз, а теперь жулье какое-то хозяевами стали. Хорошо, хоть дед не дожил до такого. Был N-ск самым промышленным городом Латвии, да весь вышел…
Наталья подняла с пола одну из газет, перевернула страницу.
-Ой, помню эту твою статью про этого, кавказца - миллионера. Правда, что он тогда нашего Бремзиньша чуть не застрелил? За что?
- Помнишь, в городе аэродром был военный? Когда армия уходила, начальник этого хозяйства предлагал оставить городу все это в рабочем состоянии, чтобы не демонтировать. Мол, берите, пользуйтесь; аэродром еще лет 20 без ремонта простоит, даже военные транспорты принимать может. И расположение удобное. Наш физкультурник выслушал и заявил, что свободной Латвии не нужно наследия Советов. Я у командира тогда интервью брала, он мне это рассказал и добавил, что таких тупиц сроду не видел даже среди прапоров, а тут – руководитель города. «Мне уже жалко эту страну. Лет через 10 на пузе поползут лизать какой-нибудь сапог хозяйский»,- сказал. Как в воду глядел тот полковник. С аэродрома увезли оборудование, но осталась отличная взлётка. Через некоторое время нарисовался этот кавказец и попросил продать аэродром ему, в личное пользование. Бремзиньш пообещал все оформить, но за чемоданчик с «благодарностью». Чемоданчик принял Меркушев, зам его тогдашний. Мне рассказывали, что удачную сделку обмывали на хуторе у Бремзиньша. Кавказец со своей бригадой туда приволок живого барашка, чтобы прямо на месте зарезать на шашлык, но дети Бремзиньша подняли крик, барашку жизнь спасли. А потом оказалось, что аэродром этот уже изрядно разграбили, землю кто-то прихватил за фантики-сертификаты, в общем, восточный гость пролетел, как фанера над Парижем. Но про деньги Кувалда вроде как
забыл. Тогда нукеры этого «шейха» пришли в управу, поставили всех на уши, у Меркушева в кабинете даже пальнули из пистолета. Он, бедный, от страха под стол полез. Его оттуда извлекли, и велели денежку принести в том же самом чемоданчике. Представляешь, принесли даже больше, чем брали. Бремзиньш на полусогнутых рванул к Ругинсу, занял у него деньги, которые тот вымогал за ордера на квартиры. Благо, Янка их хранил прямо в ящике рабочего стола, чтоб жена не знала о его доходах.
- А полиция что?
- Да ничего, никто даже в ту сторону не поглядел. Этот «шейх» в итоге развел начальство локомотиворемонтного завода и даже рижскую верхушку на уровне премьера. Снял с наших лохов бешеные бабки, как теперь говорят, и укатил на черном мерсе. Кстати, недавно совершенно неожиданно мне рассказали, что этот великий комбинатор умер от рака. Сгорел за неполных три месяца. Вот. Наташ, так о чем ты хотела со мной посоветоваться?
- Лар, я в Ригу собираюсь переехать. Совсем.
- Одна? А муж, дети?
- С Сергеем развожусь, замучил он меня своей пьянкой. Дети уже большие. Оля в институте доучится, а Пашка в училище тоже последний год. Договорились, что они до следующего лета у моих родителей поживут, а потом я их заберу к себе.
Наталья замолчала, что-то внутренне решая для себя, а потом продолжила:
- Понимаешь, я прошлой зимой познакомилась с Женей. Он такой человек хороший, серьезный и меня любит, замуж зовет. Я уж думала, что все, так и буду тянуть эту лямку с Сережкой до конца и вдруг – такое счастье, просто не верится.
- Так это же здорово! Конечно, если любишь, соглашайся. Дети как? Не против?
- Да нет, наоборот. Ольга особенно настаивает. Но, ты понимаешь, он меня моложе на целых восемь лет! Мне – 45, а ему – только 37! Да и килограммы у меня лишние.
-Он, я думаю, тебя любит со всеми твоими килограммами, если на свадьбе настаивает. А возраст – это, по-моему, не дата в паспорте, а образ жизни. Посмотри вон на Галкина-Алкина. Разница – 30 лет, а про килограммы и волки не воют. Так что брось ты эти глупости. Если мужик достойный, соглашайся. Кстати, в истории немало примеров очень счастливых союзов, где женщина была старше, ну, например, Сальвадор Дали и Гала его. Между прочим, она русская была, кажется, настоящее имя ее – Елена Дьяконова. Так что счастья тебе от всей души.
-Лар, а ты сама никого не встретила, сколько уже лет прошло, как Виктор твой погиб?
-Восемь. Нет, не встретила. Мужчин вроде вокруг хватает, а вот не цепляет никто. Душа молчит, не отзывается, а надо, чтобы бабочки порхали.
-Говорят, такое только в юности бывает.
-Но мы же не перестаем с возрастом быть людьми и чувств не утрачиваем. Я как-то совсем не чувствую груза «своего богатства».
- Да тебе больше 30 никто не даст. Фигурка – хоть на подиум выставляй.
- Неужели я такая тощая? Там же девчонки – как наглядные пособия в анатомичке.
- Ой, ну не смеши. У тебя все на месте, но ничего лишнего. На диете какой сидишь?
- У меня силы воли для этого не хватит. Я же жить не могу без всяких пирожков, шоколадок и, главное, мороженого. Кстати, в холодильнике крем-брюле притаилось. Сейчас кофе сварю.
Через час Наталья ушла, а Лара опять вернулась к уборке. И воспоминаниям. Их было много, всяких, но в последние годы – невеселых. На волне «свободы» поднялось столько человеческой дряни, что просто дух захватывало. Одному из таких мерзавцев Рябинина даже проиграла суд. Первый в ее жизни суд по статье за оскорбление чести и достоинства.
В детском отделении больницы работал травматологом Улдис Спагис. Врач он был весьма посредственный, но держали за охоту к ночным дежурствам. Он никогда не отказывался подменить коллег. Правда, все знали, что во время дежурств он часто напивался. Когда власть переменилась, Улдиса как подменили. Он вступил в организовавшуюся военизированную структуру охранников края – земессаргов. В начале 90-х у латышей прямо башню срывало от страха, что Кремль одумается и подаренную свободу отберет. Вот и стали возрождать всякие такие общества. Конечно, ни на что серьезное они не годились, но любой новоявленный земессарг получал удостоверение, пистолет и вполне мог устрашить окружающих. Спагис стал пить больше и вести себя наглее, угрожая разобраться с « русскими оккупантами, засевшими в больнице». Дошло до того, что однажды Улдис с тяжелого похмелья набросился на другого врача и гонялся за ним с пистолетом по больничным коридорам, пока не был пойман и скручен коллегами. И вот этот доктор с пьяными глазами и мозгами, с огромными заскорузлыми ручищами выполнял работу детского травматолога. Как? Детей с переломами рук, ног, плачущих от боли и страха, он бил, чтоб не дергались во время осмотра и наложения гипса. Сестры, видевшие это, молчали, покрывая садиста в белом халате. Все выплыло наружу, когда Спагис так ударил семилетнего мальчика по лицу, что сломал ребенку челюсть. Мать оказалась женщиной решительной и пообещала добиться увольнения этого чудовища из больницы. Лара написала про Спагиса гневную статью. А он пошел в суд. На судебном заседании против доктора свидетельствовали и родители маленьких пациентов, и коллеги.
Все в один голос говорили, что в статье – все правда до последней запятой. Тем не менее, новый латвийский суд решил по-другому. Садист был признан потерпевшим, а редакцию оштрафовали за то, что журналистка Рябинина посоветовала доктору переквалифицироваться в забойщика скота. Улдис вышел из суда героем. А в следующее ночное дежурство так напился, что заснул и наделал полные штаны. Коллеги вызвали среди ночи главного врача. Спагиса разбудили, кое-как отрезвили и заставили написать заявление «по собственному». Выдать ему «волчий билет» у главного не хватило духу. Дети были спасены от садиста и пьяницы в белом халате, но о торжестве справедливости не было и речи.
Очень быстро стало понятно, что наступило время кривосудия. Новая латвийская Фемида оказалась не только слепой, но и продажной. Результаты не замедлили сказаться: в тюрьму на долгие сроки отправлялись неосторожные воришки, хулиганистые пацаны, в общем, всякая мелкая рыбешка. Те же, кто сумел убрать конкурента с помощью киллера, украсть сотни тысяч из казны государства, соорудить бизнес на глупости ближних и продажности власти, приобретали известность и вес в обществе, становились политиками и предпринимателями новой свободной страны.
У них была своя мораль и своя правда, которую они непременно хотели внушить обществу. Так к заводам-пароходам они добавили еще и газеты-журналы.
В N-ске конкурентом «Городу», стало издание под названием «Сантим». Газетенка, названная в честь самой мелкой монеты латышских денег, появилась в результате крупной махинации ее владельца – Ефима Пупцова. Фима, в свое время приехал в N-ск, рассчитывая, что в небольшом этом городе сумеет выбиться в люди. Но, с трудом попав в городскую газету, он так и не сумел стать хорошим журналистом, зато вовсю использовал служебное удостоверение для завязывания полезных знакомств. Когда власть переменилась, Пупцов буквально выклянчил у кучки руководителей денег на учреждение новой газеты. Денег ему дали, но чего-то не досмотрели, и хитрый Фима стал единоличным владельцем «Сантима». И тоже начал извлекать из этого пользу для себя, не гнушаясь довольно подлыми методами.
- Ладно, и это пройдет, как гласила надпись на перстне царя Соломона, - вздохнула Лара, запихивая стопку газет на нижнюю полку шкафа.- Но кто бы мог подумать, что через какие-то пять-семь лет новые газеты станут дубиной, которой их владельцы выколачивали лично для себя деньги, места в городской думе и прочие блага?
Но сориентировались в N-ске не только владельцы газет. Несмотря на то, что Бремзиньша и его команду горожане с позором прокатили на выборах, избрав мэром прежнего председателя исполкома Антона Алексеевича Святицкого, сообразительные поняли, что самое прибыльное дело – политика. Она дает власть, безнаказанность и большие деньги. А в сонном N-ске не так уж и сложно взять власть в свои руки. И теперь эту задачку предстояло решить Бурвису под четким руководством своих наставников.
Июльская жара наконец-то уступила место мягкому августовскому теплу. С утра Лара решила выйти из автобуса на пару остановок раньше, чтобы до работы зайти на базар и купить яблок, а потом уже появиться в редакции. Остановившись у прилавка, где душистой горкой высилась краснобокая блестящая малиновка, Лара вдруг услышала за спиной обрывок разговора: «…вчера убили, рядом с рестораном «Дзинтарс». Мне Сашка сказал, что пьяные полицейские». Рябинина повернула голову и увидела спины двух девушек, идущих к центральному выходу на трамвайную остановку. Потеряв всякий интерес к яблокам, она устремилась за ними. Но тут подошел трамвай, и девушки уехали. Лара быстро пересекла улицу, мимо гостиницы «Латвия» почти добежала до «тарелочки» - сквера с круглым фонтанчиком и фигуркой девочки посередине. С недавних пор здесь появилась православная часовня с золотым крестом на круглом куполе – напоминание о стоявшем на этом месте величественном и прекрасном соборе Александра Невского, взорванном в 60-е годы местной коммунистической властью. Добежав до старинного здания, где размещалась редакция, она быстро одолела два марша крутой лестницы, резко распахнула дверь в холл и чуть не столкнулась с главным редактором Крыловой, шедшей с наполненным водой электрочайником. Лилия Аркадьевна со смехом увернулась.
- Не снеси двери с утра пораньше. Надеюсь, конец света не наступил?
- Нет, здравствуйте, не наступил, но, кажется, опять кого-то убили,- выпалила Лара единым духом, понимая, что Лилия уже не выпьет спокойно свой кофе.
- Кого? Когда? В номер дать успеем? – Крылова уже шла с Ларой в ее кабинет. – Давай, звони скорее.
Рябинина набрала номер дежурного полиции. На другом конце провода оказался добродушный Селезнев.
- Леонид Петрович, что там ночью у «Дзинтарса» стряслось?
- А что стряслось, Ларочка? – спросил в ответ дежурный.
- Леонид Петрович, не темните. По городу уже страшные слухи гуляют, что ваши архаровцы устроили там страшную стрельбу, пятерых убили, а потом еще на машине гонялись за случайным свидетелем и палили по нему на поражение.
- Лара, это – полный бред. Никто не стрелял, просто один «нефтяник» пьяный на шкурку от банана наступил, упал, головой ударился, наши, наоборот, помощь ему хотели оказать, но не успели.
- А свидетель?
- Ну, какой там свидетель. Вместе с этим бизнесменом пил, а потом стал кричать, убегать. Ребята его сюда привезли, чтобы немного в чувство привести. Ой, да не пытай ты меня, у нас и так…
Дежурный повесил трубку на полуслове. Видимо, в полиции происходило что-то серьезное.
- Ну что там, что? – главред даже притопывала от нетерпенья. – Имей в виду, что до вечера ты должна хоть что-то раскопать для завтрашнего номера.
- Рябинина, не снеси двери с утра пораньше. Здравствуй! Надеюсь, конец света не наступил?
- Нет, здравствуйте, не наступил, но, кажется, опять кого-то убили,- выпалила Лара единым духом, понимая, что Лилия уже не выпьет спокойно свой кофе.
- Кого? Когда? В номер дать успеем? – Крылова уже шла с Ларой в ее кабинет. – Давай, звони скорее.
Рябинина набрала номер дежурного полиции. На другом конце провода оказался добродушный Селезнев.
- Леонид Петрович, что там ночью у «Дзинтарса» стряслось?
- А что стряслось, Ларочка? – спросил в ответ дежурный.
- Леонид Петрович, не темните. По городу уже страшные слухи гуляют, что ваши архаровцы, упившись, устроили там страшную стрельбу, пятерых убили, а потом еще на машине гонялись за случайным свидетелем и палили по нему на поражение.
- Лара, это – полный бред. Никто не стрелял, просто один «нефтяник» пьяный на шкурку от банана наступил, упал, головой ударился. Наши, наоборот, помощь ему хотели оказать, но не успели.
- А свидетель?
- Ну, какой там свидетель! Вместе с этим бизнесменом пил, потом стал кричать, убегать. Ребята его сюда привезли, чтобы немного в чувство привести. Ой, да не пытай ты меня, у нас и так…
Дежурный повесил трубку на полуслове. Видимо, в полиции происходило что-то серьезное.
- Ну что там, что? – главред даже притопнула от нетерпенья. – Имей в виду, ты должна хоть что-то раскопать для завтрашнего номера.
На следующий день читатели потрясенно узнали про убийство Юрия Кедрина.
Поздним вечером он зашел в ресторан с приятелем. У барной стойки, где они брали дорогую бутылку коньяка, к ним пристали два изрядно поддатых парня. Все вчетвером вышли на улицу, выяснить отношения, разбившись на пары. Юрий, в прошлом боксер, зная силу своего удара, не был настроен на драку, да и его противник как-то вдруг присмирел. Они перекинулись парой фраз и протянули друг другу руки. В этот момент другой, оставив приятеля Кедрина, с диким криком подпрыгнул и впечатал ногой Юрию в область груди. Не ожидавший нападения Кедрин качнулся назад и, не удержав равновесия, рухнул всем своим мощным телом на асфальт. Край бордюрного камня пришелся как раз на то место шеи, где находится свод основания костей черепа. В удивленных затухающих глазах Юрия застыл отблеск далеких звезд…
Раймонд узнал о случившемся утром. Настырный телефонный звонок выдернул его из сна. Толком не разлепив глаза, Бурвис поднес к уху мобильник. «Да»,- сказал тусклым голосом.
- Хватить дрыхнуть, Рая. Твой заклятый друг уже с архангелами беседует. Наши братаны из криминалки постарались.
Голос принадлежал бывшему начальнику уголовного розыска, впоследствии переименованного в криминальную полицию, Евгению Грачу. Год назад его уволили «из органов» по собственному желанию, на самом деле - за злоупотребление служебным положением. Грач занимался «крышеванием» валютчиков, брал взятки за развал дел, отмазывал от суда воров и бандитов. Беспредельничал он так лет пять, пока кто-то из торговцев валютой не стукнул «кому надо» в Риге. Столичный спецназ, оказавшийся в городе так, словно материализовался из воздуха, поставил на уши весь N-ск.
Обыватели, оказавшиеся невольными зрителями представления «маски-шоу» на базаре, где новоявленные «бизнесюки» торговали валютой, потом еще долго с придыханием и заметно круглевшими глазами рассказывали об увиденном. Грача взяли прямо в момент получения денег. Со службой ему пришлось проститься, но к тому времени он уже сколотил кругленькую сумму и вложил ее в надежное дело. Так что «прощанье было без печали». Однако, занимаясь тихим бизнесом, он не терял ни связи со старыми приятелями, ни интереса, как он сам говорил, «к соленым и перченым блюдам жизни».
Грач помнил, что во время работы в полиции Раймонда за глаза называли Раей за смазливую внешность и вихляние бедрами при ходьбе.
Бурвис это тоже знал и злился на своих наблюдательных коллег.
- Что ты мне с утра мозги трахаешь?- мгновенно проснулся он.
- «Алинку» включи, нефтяник, - с усмешкой сказал Грач и положил трубку.
Бурвис нажал кнопку музыкального центра. Местное радио «Алина» заканчивало сообщение о трагической гибели Юрия Кедрина. Раймонду стало не по себе: в памяти всплыл недавний разговор и зловещая ухмылка Стаса, обещавшего убрать конкурента.
- Бред собачий, просто совпадение,- успокаивал себя Раймонд, направляясь в ванную.
Новый звонок заставил его на полпути свернуть в кухню. Он нервно схватил трубку стационарного телефона, уронил, вновь схватил.
- Не дергайся раньше времени, все идет по плану,- в голосе Стаса слышалась легкая брезгливость. Эйнар шлет тебе привет и советует купить самый большой венок для друга. Через недельку будем.
Похороны Юрия собрали огромное количество народа. Пришли школьные и институтские друзья, спортсмены, сослуживцы, даже из России приехали те, кто налаживал с ним дело. Бурвис прибыл с роскошным венком, увитым лентами с надписью: «Юрию – от друга и коллеги».
Лара с фотографом протискивались сквозь толпу, поближе к произносившим речи у гроба. Остановившись за чьими-то спинами, Рябинина услышала, как впереди стоявший парень, судя по крепкой фигуре, тоже, видимо, из спортсменов, сказал, наклоняясь к другому: «Ты посмотри на эту сволочь Бурвиса, тоже приперся, а Кедрин его терпеть не мог из-за делишек его грязных. У них, кажется, даже разборки какие-то были. Но у этого гада подвязки на таможне».
Лара отодвинулась в сторону, подумав мимолетно: «Тот еще гусь Бурвис. А как заливал в разговоре: бизнес начал с бочки бензина! Какими тропами он ту бочку в N-ск закатал? А Кедрина действительно жалко».
Месяц назад Лара писала о нем статью и очень поразилась, увидев в его кабинете шкаф с книгами, где, среди экономических и юридических справочников стоял двухтомник Плутарха.
-Юрий, вы Плутарха читаете?
-Да, интересуюсь, - просто ответил он.- Я в детстве мечтал стать историком, археологом. И найти, как Шлиман, свою Трою. Не получилось…
Лара вспомнила, как он наморщил лоб и улыбнулся почти виновато. В горле возник предательский комок, и она поспешила отогнать воспоминания. Оглянувшись, Рябинина заметила среди толпы Павла – приятеля и коллегу Юрия, бывшего с ним в тот зловещий вечер. Он вышел из толпы и нервно закурил, прислонившись к дереву. Лара подошла, представилась и спросила: «Говорят, когда «скорая» увезла Юрия, вас забрали в полицию и угрожали?»
Мужчина оглянулся по сторонам: «Да, привезли в ментовку и сразу – в подвал. Надели наручники, ударили несколько раз. Я вообще ничего не понимал, только когда увидел тех двоих, что к нам с Юрой привязались, дошло, что они тоже – менты. Все они орали, матерились: « Ты, урод пьяный, не видел никого и ничего! Трепанешь хоть слово, на лекарства не напасешься, понял?» Ну и под дых мне. Наверное, час меня молотили. А потом кто-то чином повыше пришел, на них наорал. С меня наручники сняли и выпроводили на улицу. Я домой чуть не ползком полз, хорошо, что недалеко, стал звонить в больницу, а мне говорят: «Умер Кедрин». Он уже мертвый был, когда его врачи забирали. Потом меня в полицию вызывали дважды. Я написал все, как было, но мне нагло велели показания переписать, не вспоминать, что меня в мусарне били, и что те двое ментов были пьяные. Им экспертизу не делали, и вообще замотают это дело, спишут все
на трагическую случайность. Только вы не пишите, что я сказал. Юру все равно не вернешь, а меня предупредили: «Держи язык за зубами, а то ведь у тебя семья, дети». Простите, я понимаю, что не герой. Самому противно, но город-то маленький и жить надо».
Вернувшись в редакцию, Лара засиделась допоздна над статьей. От разговора с Павлом остался отвратительный осадок. Почему некоторые, с виду вполне уверенные в себе, крепкие мужчины так легко ломаются под влиянием обстоятельств, превращаясь буквально в трусливых кроликов? Страшно за себя, близких? Да, она это знала. И тоже получала угрозы. И тоже боялась, за себя, за дочку. Но….
- Если трястись только за себя, предавать друзей, соглашаться со всякой подлостью, во что же мы все превратимся? – вслух спросила Лара. И, словно отвечая ей, неожиданно громко зазвонил телефон.
Лара машинально сняла трубку.
-Привет! Ты ночевать, что ли в редакции собралась? Иду мимо, а у тебя в кабинете свет горит. Выходи, я тебя с таким красавцем познакомлю.
Голос принадлежал недавнему знакомому Андрею. Про него Лара собиралась написать очерк – интересно сложилась судьба этого парня. Жил себе вполне обычно, спортом занимался, в военном училище учился. А потом оказалось, что молодые лейтенанты начала 90-х никому не нужны ни в России, ни тем более в Латвии. Пришлось пробиваться в жизни самостоятельно. И не у всех это получилось. Андрюху тоже покрутило изрядно по необъятным просторам бывшего Союза. В итоге оказался он в Азии, жил в буддийских монастырях. Монахи открыли в нем удивительные способности: он мог лечить, будущее предсказать. Когда вернулся домой, бывшие друзья-приятели восприняли такую перемену по-разному: кто-то смеялся, кто-то побаивался, но за помощью обращались все.
Он отказался «светиться» в газете, но дружеские отношения с ним у Лары сложились легко.
-Привет, Андрей, сейчас спущусь.
Лара достала связку ключей, последовательно заперла все двери, включила сигнализацию и вышла на улицу, окунувшись в ласковое тепло летнего вечера. Рядом с «буддистом» на тротуаре сидел огромный угольно-черный ньюфаундленд с добродушной мордой.
- И правда – красавец. Как тебя зовут, псина?
-Его зовут Шериф. Хозяева уехали в Канаду, его мне передали по-соседски. Мол, на историческую родину такого здоровяка брать хлопотно, самими бы устроиться.
-Ну, меня везде полицейская тема преследует, даже здесь. Лара протянула руку и потрепала собаку по холке.
-Лар, ты чего сидишь на работе до полуночи?
-А куда спешить? Полюшка в Юрмале отдыхает, свиданий не запланировано, даже машина в починке. Я и не заметила, пока писала, как время прошло. Ты про убийство Кедрина слышал?
- И слышал, и похоронную процессию видел. Нехорошо Бурвис начал.
- А он тут с какого бока? Убийство Кедрина уже сейчас объясняют роковым стечением обстоятельств.
- Вот именно – роковым. Кто-то очень сильно постарался для этого. А к этому Бурвису, приглядись повнимательнее. Вот увидишь: пешка пробьется в ферзи, но ненадолго.
«Буддист» словно рассуждал сам с собой, сосредоточенно глядя в сумрак притихшей улицы Имантас. Пес степенно вышагивал рядом.
-Ты просто как Нострадамус предрекаешь будущее.
-Я его не предрекаю, оно уже существует. Просто я вижу некоторые события, только не знаю точно, когда они произойдут. Со временем у меня сложные отношения.
- Ну, тогда и для меня увидь что-нибудь приятное.
- Да у тебя все нормально будет. Только «контора» твоя развалится.
- Редакция что ли? Ты смеешься? У нас хорошая газета, тираж большой, коллектив приличный. Живем скромно, конечно, но ни от кого не зависим.
- Извини, говорю, что вижу.
- А как это у тебя получается?
- Трудно объяснить. Что-то я вижу, будто на экране, а что-то просто знаю: будет так.
- Тебя этому кто-то учил?
- Если бы! Да я бы сроду не поверил, что я – вполне нормальный материалист, советский офицер, вдруг приобрету какие-то странные способности. Но так получилось: поехал в
Азию к друзьям, были кое-какие идеи насчет бизнеса. А в итоге встретился с буддийскими монахами, они меня с собой в горы увели. Сначала я воспринял это как экзотическое приключение, ведь не каждого приглашают в горный монастырь, тем более я для них – чужак, другой крови. Согласился, не раздумывая, и оказался будто в параллельном измерении. Все другое: быт, уклад жизни, еда. Освоился я быстро, даже сам удивлялся. Иногда казалось, что я все это когда-то испытал. А теперь все быстро вспоминал. Стал заниматься духовными практиками, и тоже все как-то само собой получалось, без напряга. В какой-то момент я будто проснулся и понял, что вижу и понимаю жизнь иначе. Не линейно, а объемно, в единстве всего со всем, в неразрывной связи Инь и Ян, где одно содержит в себе зачатки другого. Потом осознал, что могу кого-то вылечить или предостеречь от беды, в общем, разное. Из монастыря я ушел, но остался жить в тихом местечке и даже известность приобрел, люди ко мне из разных мест стали приезжать. Но все-таки азиатская жара меня утомила. Год назад вернулся, родина все-таки…
Он хмыкнул и замолчал, решив не продолжать. В парке, куда они вошли, перейдя дорогу, было безлюдно и тихо. Пахло свежескошенной травой и ночной фиалкой. На круглой площадке автовокзала зафырчал и стал медленно разворачиваться «Икарус» - большая желтая гусеница.
- Вот и моя карета подана, спасибо, что проводил, предсказатель. Пока.
Открытие своей заправки Бурвис наметил на 1 сентября. Это была не рядовая презентация, а настоящий праздник, рассчитанный на взрослых и детей. Да и сама АЗС тоже была не просто площадкой со стеклянной будкой. Ее строили на пустыре, поросшем неряшливыми кустами по бережкам двух крошечных озерец, в просторечии именуемых лужами. Это место летом безраздельно принадлежало любителям попить пивка в неформальной обстановке. Жители окрестных домов периодически вызывали полицию и ругали власть за неумение обустроить городские улицы. И вот, наконец, все изменилось. Заброшенную территорию выровняли, засыпали плодородной землей, посеяли изумрудную газонную травку, разбили цветники, посадили декоративные кустарники и молодые деревца, выложили дорожки разноцветной плиткой, а «лужи» очистили, расширили, выложили берега каменной кладкой. В получившиеся славные прудики запустили рыбу. Народ тихо млел от подобной красоты, ожидая завершения работ. Но когда здесь за день до открытия установили деревянную телегу и мельницу, ненастоящую, конечно, но вполне солидный макет с крутящимися деревянными крыльями, особо любопытные пробрались за ограждающие сетки и все как следует рассмотрели. «Сарафанное радио» тут же разнесло по городу слух о том, что
один молодой и красивый бизнесмен за пару месяцев сделал для народа то, что власть не удосужилась сделать за последние десять лет. Городское радио и газеты
сообщали, что на открытие новой АЗС приглашаются все желающие, в том числе и на бесплатную рыбалку.
К двум часам дня здесь было полгорода: нарядные школьники, уже испачкавшие свои тетрадки первыми в новом учебном году заданиями; активные пенсионеры, рыбаки с удочками. Потом прикатили местные предприниматели, пресса, и, наконец, к самому открытию прибыли думские работники и мэр города Святицкий. В толпе ходили артисты, одетые в костюмы разных зверушек и клоунов. Они раздавали детям голубые шарики с надписью «Saturns» и шоколадки в фирменных «сатурновских» обертках – синих с золотыми шестиконечными звездами. Наконец ведущие объявили о начале праздника. Сияющий Бурвис подошел к микрофону, чтобы сказать речь. Лара, стоявшая, как и другие журналисты, довольно близко, опять отметила про себя, что он совсем не умеет говорить, даже простыми предложениями. Услышав: «Мы хочим, чтобы все тут отдыхали», она тихонько прыснула, повернула голову вправо и вдруг встретилась взглядом со Святицким. Его черные глаза были непроницаемы, на губах вспыхнула и погасла мимолетная усмешка презрения и превосходства. Как мэр города он поздравил Бурвиса, сказав все, что полагается в таких случаях, взял с поднесенной подушечки ножницы, перерезал синюю ленточку, символически открывая АЗС, и спокойно пожал руку суетливо оглядывавшемуся по сторонам, красному от волнения Раймонду. Когда почетных гостей позвали внутрь помещения, где планировался магазин, а пока был накрыт большой, красиво сервированный стол, мэр попрощался и ушел, сославшись на важную встречу с банкирами, от которых зависел кредит на строительство газопровода для города.
В новом сквере, где автоматы с бензином и стеклянный павильон казались явно лишними, веселье с обещанной рыбалкой, призами и немудреными конкурсами для детишек, песнями и танцами затянулось часа на четыре. А когда небо вдруг посерело от набежавших тучек, вверх взметнулись огни фейерверка. Народ ликовал. Бурвис ходил среди людей именинником, улыбался, бесконечно пожимая руки всем подряд, благодарил за похвалы, но если вдруг видел, что кто-то с асфальтовой площадки или дорожки, выложенной плиткой, ступал на газон с изумрудной травкой, тут же строго делал замечание сам или кивал охранникам, спешившим к нарушителям приличий. Лара общалась со многими знакомыми, договаривалась об интервью, узнавала имена победителей-рыболовов, в общем работала.
-Мам, привет! – услышала над ухом знакомый голос. – Хорошо, что я тебя здесь встретила, а то бы пришлось на автобусе домой трястись. Мы после школы с девчонками зашли в кафе, а потом сюда. Здорово, правда? Только эта арба меня прикалывает. – Дочка, как всегда сияла улыбкой и тараторила без умолку.
-Привет, радость моя! Ну и выражаешься ты, а еще старшеклассница!
- Еще год трубить до окончания школы. Но к выпускному, мамуль, буду изъясняться, как тургеневская девушка, на хорошем русском языке.
Дочка взяла Лару под руку и снова засмеялась.
Дочка взяла Лару под руку и снова засмеялась.
-А на английском и латышском?
-Английском – тоже. И даже – французском. А на латышском – зачем? Мам, я же в Париж собираюсь, а не на хутор Бумберишки.
-Ладно, идем к машине, вон она там, среди мерсов, совсем потерялась.- Лара обняла дочку за плечи.
- Мам, а я, правда, хорошо выгляжу?
-Да не то слово, просто супер!
-А я еще вырасту?
-Зачем? Или ты в баскетбольную команду собралась?
- Ну, хотя бы как ты. До 167 сантиметров дорасту? У нас все такие длинные в школе.
- Полюшка, да дело не в росте, а в пропорциях – этому еще древние греки учили. Они принцип золотого сечения вывели, и идеальной считали фигуру, которая ему соответствует. У тебя все – в лучшем виде. Да и подрасти ты можешь, какие твои годы?
-Какие-какие, через два месяца уже восемнадцать будет.
…Святицкий проводил заседание думы как обычно, спокойно и уверенно. Самые тяжкие времена, казалось, прошли. Местные предприниматели, правда, жаловались на маленькие обороты, на конкурентов, дурацкие законы, но он-то знал, что большинство прибедняется в надежде получить от городской власти какую-нибудь поблажку. Но потворствовать кому попало он не собирался – только своим, проверенным, умеющим урвать не только себе, но и городу кинуть какую косточку.
Для эффектного завершения заседания, чтобы журналистам было о чем писать, Святицкий припас отличную новость – через два дня приедут рижские министры. В городе построен
газопровод – они его откроют, ленточку перережут, и городские котельные с этого дня перейдут на дешевое топливо.
-Вы знаете,- говорил Антон Алексеевич,- что мы старались не повышать цены за тепло. В нашем городе они были самыми низкими в республике, но все равно многие жители не могли оплачивать счета в полном объеме. У предприятия теплосетей тоже росли долги за мазут. Теперь, когда на теплостанциях будет использоваться газ, цены за отопление квартир и горячую воду снизятся, а предприятие сможет постепенно рассчитаться с долгами.
Новость была отличная, особенно на фоне того, что творилось в соседних городах, где отопление просто не включали с наступлением холодов, и люди обогревались, как могли.
Но через два дня, когда в город действительно приехала солидная делегация, все прошло как-то скромно и тихо. Не было ни шариков, ни помпезных речей, ни даже непременного атрибута всех мало-мальски заметных событий – танцевально-певческой группы в национальных латышских костюмах. Только водители машин, заметив на дамбе, у теплостанции, знак объезда, недовольно ворчали: «Опять какое-то начальство из Риги приперлось, а нам объезжай».
Лара, вспомнив рыбалку и подарки на заправке Раймонда, улучила минуту, когда вокруг Святицкого рассосалась публика, спросила: «Антон Алексеевич, а что же так скромно представляем хорошее дело?»
-Ларочка, ну зачем нам дешевая шумиха? Люди и так оценят, когда счета понесут оплачивать. Что же нам по каждому поводу щеки раздувать?- снисходительно улыбнулся Святицкий.
Лара вздохнула. Не понимает наш мэр, не понимает, что в памяти людей остается только что-то яркое, необычное, а еще скандальное, провокационное. Весной водозабор сдали, вода из кранов побежала кристальной чистоты, артезианская, не то, что раньше, - муть болотная. И что? Да ничего. Все уже забыли, кто им эту водичку в краны пустил. В прошлом году Ледовый дворец построили первыми в республике с момента ее независимости. А сколько денег на помощь малоимущим идет? Больше миллиона латов в год – на такой-то мелкий городок! Воспринимается все это как должное, а вот если бы из этого устроить аттракцион невиданной щедрости! Нет, не будет этого Святицкий делать. Недаром его зовут за глаза «Святым» или «Святошей», только этот имидж сегодня скорее раздражает многих. Сейчас стало модно быть дерзким, наглым, непредсказуемым. Как российский политик Жириновский, например. Чего он только ни вытворяет! И соком плещется, и за волосы теток таскает, и дерется прямо в Госдуме России, а популярность просто зашкаливает. А правильных и умных слышать не хотят. Надоели. Как этого не понимает Святицкий? Впрочем, может и понимает, но перестроиться не может. То ли дело Бурвис! После того интервью он стал мелькать и на местном телевидении, и в других газетах по любому, самому ничтожному поводу.
Все это крутилось у Рябининой в голове, пока она быстро, как всегда, возвращалась в редакцию. Вот знакомое старинное здание, крутая лестница, дверь. Интересно, сколько раз она ее открыла-закрыла за годы работы здесь? Вот знакомый холл, коридоры, кабинеты, даже запах здесь особенный. Коллектив такой разный, но тоже, кажется, все почти родными стали.
Вот опять «ураганная девушка» Людмила, сидя за компьютером над версткой полосы, кричит из своего кабинета в другой через открытые двери: «Антонина Яновна! Опять ваши покойники в полосу не лезут, положите их в запас, мне еще металлистов надо воткнуть и колдунов».
Обычная история: для объявлений опять не хватает места на полосе. А рубрика «Ушли в мир иной» надо сказать, странная, но читатели требуют: то ли за себя радуются, что еще
живы, то ли знакомых ищут, чтоб в последний путь проводить. Но в эти годы умирают так много, что, кажется, скоро и провожающих не останется.
Редактор, увидев, что Лара вернулась, позвала в кабинет, спросила, как прошло мероприятие.
-Не поверите, Лилия Аркадьевна, не было почти никого, даже наша братия была только мной представлена, как будто ларек на рынке открыли, а не газопровод для всего города.
-Зато нам тут приглашения принесли. Вот, тебе конверт именной.
Лара вскрыла конверт, достала красивую, на хорошей бумаге, открытку: «Уважаемая г-жа Рябинина! Приглашаем Вас на автогонки на стадион «Лакамотив». Президент фирмы «Сатурн» Раймонд Бурвис».
- Грамотеи, ёлки зеленые! Но зато, какая бумага – прямо как на дипломатический прием зовут. Кстати, мой приятель сказал, что «эта пешка пробьется в ферзи».
-Он, вроде бы, уже пробился. Бизнес серьезный, заправку построил, скоро начнет строить большую гостиницу.
- А тот факс помните? А похороны недавние Кедрина? Говорят, что весь бизнес у него-контрабанда, а смерть Кедрина пришлось ему так кстати, что это вызывает определенные подозрения.
- В нашем городе про всех более-менее заметных людей гадости говорят. Да, а как идет расследование этого дикого случая?
- Никак. Свидетеля запугали, экспертизу ментам, которые к Казарину вязались, не сделали. Теперь пытаются на него стрелки перевести, что, мол, он сам их спровоцировал. Этих двоих даже с работы не уволили. Ну и информацию никакую не дают в прокуратуре. Тоже боятся, как бы чего не вышло. Так что придется писать про автогонки красавчика Раймонда.
…Лара возвращалась домой раньше обычного. «Пройдусь немного»,- решила она, выходя из автобуса. На улице шел снег, тихий, легкий, как в мультике. Она подставила руку, и невесомые звездочки тут же украсили черную кожу перчатки. Она лизнула их языком, как в детстве, и с легким смехом оглянулась украдкой, не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел. «Еще один год растаял, как эти снежинки, а я и не заметила толком. Скачу, как лошадка на цирковой арене: круг – год, круг – год».
-Ларочка, здравствуйте! – мелодичный голос вывел Рябинину из задумчивости.
-Здравствуйте, Ирина Львовна, с работы?
Лара улыбалась, глядя на бывшую дочкину воспитательницу детского сада.
-Да, с работы. У нас в саду прямо праздничный переполох случился. Сегодня в садик целый ворох подарков привезли детям и большой торт – воспитателям. Мы думали – от профсоюза, но его же давно нет, а нам говорят: президент фирмы «Сатурн» во все садики города подарки прислал. Вы представляете?! Вот это я понимаю – бизнесмен, а другие только себе карманы набивают. А как вы поживаете, как дочка?
-Спасибо, Полина уже в 11-м классе, весной школу закончит.
-Ой, как время летит! Ну, привет ей от меня.
Распрощавшись, Лара зашла в магазин и основательно запаслась продуктами.
-Мамчик пришел,- обрадовалась дочка, открывая на звонок.- О, сколько всего накупила! Правильно, а то в холодильнике, как ты говоришь, мышь повесилась.
Лара потянулась чмокнуть дочь в подставленную щеку и застыла на полпути.
- Полина, тебя из школы выгонят. У тебя же волосы зеленые, как у русалки, что опять случилось?
- Мамуль, не парься, ну подумаешь – легкий оттенок, ты же ведь не сразу заметила. Это просто братик промахнулся. Ну, помнишь: «Акела промахнулся!» Вот и он промахнулся
- Братик – это кто?
- Дик, мам, Витя Петров, мы же с ним по духу родные, как брат и сестра. Он стилистом хочет стать. Я тебе говорила, только ты все забываешь со своей работой. Мы с ним поэкспериментировали немножко, но не очень удачно: он синий получился, а я – с зеленоватым оттенком. И еще мы ванну запачкали, но я отмою, только скажи – чем.
- Телек включи, радость моя, там все узнаешь. У нас квартира скоро в хлев превратится.
- Да ладно, мам, «еврик» нам все равно не светит с твоими честными заработками и принципиальностью советской.
- Так, разбери-ка лучше пакет и запомни: есть вещи, которые не продаются и не меняются, тем более, на ерунду всякую.
-Мам, ты у меня правильная, как… теорема Пифагора. Но я тебя люблю, в отличие от теоремы.
Дочь взяла пакет и отправилась на кухню, а Лара заглянула в ванную. «Ну, не так все страшно,- подумала она, глядя на зеленые разводы и синие капли на белой поверхности.- Где друг «Доместос»? Будем уничтожать абстрактную живопись. Экспериментаторы».
-Мам, ну иди сюда,- звала из кухни дочка.- Не обращай внимания, я же сказала: сама отмою. Я тут тебе такую мулю расскажу. Представляешь, нам сегодня в школе сладкую жизнь устроили. Этот Бурвис, про которого ты писала, сегодня заявился к нам в школу с кучей подарков и всем, представляешь, всем (!), от первоклашек до одиннадцатиклассников, раздал кульки с конфетами. Пакетики все – с его портретиками, мы прямо офигели.
- Господи, ну как ты выражаешься! Уши вянут. А что у нас сегодня на ужин?
- Традиционное блюдо итальянского дедушки – макароны с сыром, еще салат и мясо. Вот сюда лучше посмотри.- Дочь поставила на стол серебристый пакет с портретом улыбающегося Бурвиса и надписью: «С Новым 2001-м годом вас поздравляет фирма «Сатурн»!
После массового выброса конфет в народ, фирма «Сатурн» установила великолепную елку на автозаправке Раймонда, к которой радостные горожане тут же стали ходить фотографироваться. Зеленая красавица, вся в мигающих огнях и нарядных игрушках, была настоящим вызовом нелепой «египетской пирамиде», которую собрали на главной площади N-ска. Идея соорудить на площади металлическую конструкцию и утыкать маленькими елочками, принадлежала, главному художнику города, но ругали за нелепое украшение, конечно, мэра Святицкого.
И, наконец, добил всех салют в новогоднюю ночь. У Бурвиса в его сквере с заправкой был грандиозный салют, а фейерверк городской был очень скромным, чтобы не сказать – жалким. А людям так хотелось праздника! Все-таки новое тысячелетие наступало и новый век! От сознания этого факта захватывало дух. В новогоднюю ночь на площади было не протолкнуться. Казалось, весь N-ск здесь. Без конца хлопали пробки от шампанского, народ подставлял пластиковые стаканчики, все что-то кричали друг другу. Обнимались и целовались совсем не знакомые люди. Над площадью витало ожидание чуда. Вот наступит новый день, и все образуется: оживут замершие заводы, начнут платить зарплату и все будет хорошо в новом тысячелетии. Свободой все уже сыты по горло, теперь опять хочется просто хлеба. Желательно как прежде – с маслом.
Сразу после праздников Бурвис созвал на пресс-конференцию всю местную прессу и объявил, что фирма «Сатурн» покупает у иностранцев завод химволокна, вернее, то, что от него осталось за годы постсоветской хищнической эксплуатации. Сидевший по правую руку от Бурвиса Эйнар Лейтанс открыл солидную папку, где лежала стопка документов. «Мы имеем детально разработанный бизнес-план восстановления завода, договоренности с партнерами и банками,- сказал он.- Мы готовы вложить на первом этапе в восстановление производства миллион латов». Кто-то из журналистов присвистнул: «Не хило, это же почти 2 лимона зелени».
-Да, миллион латов,- нервно подхватил Раймонд.- Мы восстановим завод, который Святицкий продал «баклажанам», то есть этим…
«Сингапурцам»,- услужливо подсказала одна из «пираний» местного телеэфира, уже по секрету рассказавшая многим из пишущей братии о своих особых отношениях с Бурвисом.
- Да, я хочу сказать, что да,- продолжал Раймонд, повышая голос.- Святицкий там раньше работал, а стал мэром, о людях забыл. Мы это изменим. Опять на заводе будет три тысячи работать. Но Святицкий против. Он не дает нам купить завод.
«Не может быть! Почему – против?»- загалдели присутствующие. Телеоператор забегал камерой по недоуменным лицам.
-Я должен сказать, что да. Нам тоже не ясно. Но мы от своего не откажемся!- закончил Бурвис, пристукнув ладонью по столу. Его глаза как-то лихорадочно блестели, уши были пунцовыми. Он попросил выключить камеры и диктофоны, отказался отвечать на вопросы, «чтобы не раскрывать карт» и стал угощать всех кофе с шоколадными конфетами, щедро насыпанными в большие вазы. «Без протокола» глава фирмы сказал, что ему нужна поддержка прессы в таком важном деле, как восстановление производства в городе. Все, конечно, обещали и стали понемногу расходиться.
Лара кинула в сумку блокнот и ручку вместе с парой конфет в красивых обертках: «Вот дочери презент за хорошие отметки» и повернулась к двери. Раймонд остановил ее вопросом: «Вы можете задержаться, Лара? Я хотел бы с вами поговорить». Она обогнула большой аквариум с феерическими рыбами и опустилась в мягкое кожаное кресло. Бурвис сел напротив в такое кресло у журнального столика.
-Лара, вы хороший журналист, вам читатели верят. И вы мне должны помочь.
Рябинина вскинула бровь - ишь ты, должна.
- Каким образом?
- Ну, почаще писать о нас, о наших делах. Вот мы завод запустим, потом партию создадим. Я хочу, чтоб вы ко мне вступили. Я вам буду дополнительно платить за работу.
- Спасибо, Раймонд. Но все, что в городе происходит, всегда у нас появляется в газете, без всяких там доплат. А что касается партии…Я в студенческие годы даже от КПСС увернулась. А уж теперь, тем более, никуда, по примеру героя старого советского анекдота, вступать не собираюсь. Журналист должен быть свободен хотя бы от партийной принадлежности.
- Ваши коллеги так не думают. Я уже со многими поговорил, никто не отказался. И от денег тоже.
- Ну, каждому – свое. Раймонд, я вообще не очень понимаю, зачем вы так перестраховываетесь? Ругать вас пока не за что. Завод собираетесь поднимать, праздники для людей устраиваете. О вашей конфетной щедрости просто легенды слагают. И вообще, мне кажется, горожане на вас возлагают большие надежды. А мое дело писать объективно и правдиво.
Раймонд, как всегда, несся по дороге на предельной скорости. Новая «ренушка» шла легко, асфальт, довольно ровный и уже просохший, позволял не особо напрягаться. Март,
солнце ликует в синем, высоком небе, и кажется, что уже давно апрель. Впрочем, красот природы он не замечал. Мысли были заняты другим: завод химволокна вроде бы взят в аренду, вроде бы даже там идет работа. Для вида приглашаются специалисты на совещания, в цеха приходят рабочие, но все это так, имитация бурной деятельности. На самом деле Бурвис понятия не имел, что со всем этим огромным, сложным, но уже наполовину разграбленным заводом делать. А ведь продержаться нужно обязательно до выборов в городскую думу, то есть до осени. Раймонд мчался за советами к Эйнару и Стасу.
Друзья встречали его в офисе Эйнара. Юрист, как всегда, причмокивал при разговоре и похихикивал. А Стас прямо с порога испортил настроение: - Чего трясешься, как заяц? Мы тебе сделали бешеный рейтинг конфетами-салютами. Теперь твое дело – резину тянуть до осени. Будешь сопли жевать, все дело нам завалишь, а это тебе не прокатит. Ты москвичей развел на лимон, так теперь два придется отдать. Жить хочешь красиво – отработаешь. Лично тебя контролировать буду!
Стас зло глянул на Раймонда, но Эйнар, как всегда, постарался разрядить обстановку.
-Не злись, Стас, все Раймонд сделает, как только мы укрепим его дух.
Высокопарная загадочность фразы и хитрая улыбка Лейтанса насторожили Бурвиса: что еще они затевают за его спиной?
Раймонд покосился на Стаса, но тот с отсутствующим видом уставился на небольшую картину на стене. В черной рамке прямоугольника он рассмотрел изображение черепа и кинжала на багровом фоне, покрытом каким-то сложным орнаментом из непонятных знаков.
-Ладно,- после затянувшегося молчания холодно сказал Стас, - Вступишь в клуб, если, конечно, никто из наших не будет против.
Он встал и направился к двери, вынимая из кармана пиджака противно вопивший мобильник.
Эйнар оживился: «Поздравляю, дорогой! Ты не представляешь, какая это честь. Скоро ты станешь другим человеком».
- Эйнар, скажи, откуда взялся этот Стас? Мне в натуре два лимона отдавать придется?
Лейтанс сделал круглые глаза и замахал пухлыми ручками: «Он – очень большой человек. С о-о-очень большими связями! Он должен с помощью надежных людей сделать нашу Латвию базой США, 51-м штатом Америки под носом у России. Такой проект.
Кто в него сейчас попадет, всю жизнь будет в шоколаде. Я тебя рекомендовал Стасу по старой дружбе. И хватит вопросов, идем лучше пообедаем.
В ресторане, едва они устроились за столиком, Эйнар со смешком обратился к Бурвису: «Надеюсь, дорогой, ты, как и я, не поклонник нашего национального серого гороха со шпеком?» Довольный своей шуткой, он углубился в изучение солидного меню, молниеносно появившегося вместе с безукоризненным официантом.
Обедали почти молча: Раймонд – потому, что проголодался за время дороги, адвокат – просто из любви к процессу. «Последнее дело отравлять разговорами вкус кулинарных шедевров, - наконец изрек Лейтанс, прожевав последний кусочек нежнейшего бараньего бока, обильно сдобренного острым соусом, и сытым взглядом скользнул по лицу своего визави. Раймонд увлеченно подбирал корочкой хлеба остатки соуса на тарелке. «Ну, хуторянин дикий, до сих пор не обтесался»,- насмешливо подумал юрист, а вслух произнес: «Раймонд, я должен сказать тебе еще одну о-о-очень важную вещь. Решено принять тебя в клуб «26».Это откроет тебе такие перспективы, о которых ты и мечтать не мог. Но от тебя кое-что потребуется». Лейтанс понизил голос почти до шепота.
-Че ты шепчешь?- занервничал Бурвис.- Выборы выиграть помогите, а там разберемся. Мне уже и так кислород перекрывают. Святоша наш на контакт не идет, и на таможне надо новые концы искать.
Эйнар замахал на него пухлой ладошкой: «Не кипятись, ты даже не представляешь, какая крыша у тебя появится. К тебе все на брюхе поползут».
Дело Кедрина за прошедшее время почти не сдвинулось с мертвой точки. В прокуратуре отмалчивались, ссылаясь на тайну следствия, а полицейские причастные к убийству, по-прежнему носили форму и ходили на службу без всякого для себя урона. В городе говорили о круговой поруке, полной профнепригодности и продажности стражей порядка. Криминальная статистика фиксировала лишь мелкие происшествия, вроде краж кошельков и мобильников, да драк на бытовой почве. Отчасти это объяснялось особенностью местного менталитета: народ здесь все-таки сохранял спокойствие, несмотря на суровые испытания последних лет. А, может быть, это было продиктовано страхом за себя: живи тихо, прикинься травой и никакие бури не страшны.
На очередной планерке в понедельник главред Крылова полушутя-полусерьезно сказала, обращаясь к Рябининой: « Ну что нам завотделом криминальных новостей и социальной жизни скажет? Где убийства? Где изнасилования? Где громкие скандалы? По тиражу мы, между прочим, стали уступать пупцовскому «Сантиму».
- Лилия Аркадьевна, вы же знаете, что Пупцов нагло врет, тираж завышает в два раза,- сказал «производственник » Симаков.
- Ну, врет, конечно, только и читатели, и рекламодатели верят, что у него тираж- 20 тысяч экземпляров. А вот то, что они из всякой ерунды делают сенсацию, у них не отнять.
- Вчера наблюдал, как за Рыскиным у базара какая-то тетушка припустила с криком: «Мерзавец, врун проклятый, чтоб тебе ни дна, ни крышки!» - хмыкнул сдержанный Боря. Журналисты засмеялись и тут же припомнили, как неделей раньше, в редакцию того же злосчастного «Сантима» ввалился разъяренный местный водочный король Женька Тихомиров. Бывший афганец, по случаю приватизировавший местный спиртзавод и быстро наладивший выпуск недорогого алкоголя, в новой жизни чувствовал себя вполне комфортно. И, главное, не жадничал – водку давал «по левой» всем, кто к нему обращался, очень рассчитывая на уважительное к себе отношение. Собственно так и было, но в один, совсем не прекрасный для Жени день, Рыскин где-то нарыл информацию о том, что, якобы, мать Тихомирова дома гонит самогонку и продает ее из-под полы всем местным алкашам. Рыскин тут же сляпал гадкую статейку о семье Тихомировых, а Фима, как редактор и издатель, чуть не прыгал от радости, выпуская это в тираж. Он очень рассчитывал, что после такой плюхи Женька станет исправно платить за лояльность. Но Пупцов, который уже освоил этот фокус на других, тут изрядно просчитался. Многие, более-менее заметные люди в городе, прочитав о себе какую-нибудь гадость, шли к нему «договариваться», принимали извинения, рюмку коньяку, а потом соглашались на будущее быть героями положительных публикаций, но уже за определенную сумму. Тихомиров поступил иначе. Как только увидел публикацию, его, что называется, переклинило. Разъяренный двухметровый амбал ворвался в редакцию с матюками, чуть не снеся дверь с петель и запугав до потери сознания редакционных женщин. Услышав шум, Пупцов высунулся из своего кабинета, но был сметен натиском обиженного бизнесмена. Не зная, что делать в небольшом пространстве, Фима полез прятаться в шкаф. Женька не поленился извлечь его оттуда за шиворот, затем встряхнул и рявкнул: «Где эта жидовская морда?» «Я, я, я»,- лепетал придушенный Пупцов. «Да не ты, - Рыскин!» «Не знаю, он у меня по договору»,- блеял Фима. «Не найдешь его сейчас, сам весь тираж сожрешь, сука!».
Водочный король швырнул редактора на кожаный диван, затем, увидев на столе бутылку колы, скрутил крышку, сделал несколько глотков, остальное вылил прямо на разложенные на столе статьи, какие-то бумаги. «Не напишешь опровержения, спалю, нахер, всю твою богадельню, урод!» Пупцов копошился на диване, трясущимися руками пытаясь приладить на нос очки. Во всей редакции на тот момент не осталось ни души, все разбежались кто куда.
- Да, не везет Пупцову с Рыскиным, и я вас не призываю клеветать на людей, но вы же сами видите, что читатель ищет в газетах,- продолжила Крылова.- Кстати, а что по делу Кедрина суда не было?
- Дело даже не передали из прокуратуры, - сказала Лара.- Но конфликт в городе зреет. Это я про завод химволокна, который сегодня «Сатурн» арендует. Люди Бурвиса уже вовсю с работниками «химии» беседы ведут, подбивают на митинг.
- Вот и верь в народную любовь: давно ли праздновали свержение Бремзиньша? Святицкого на руках внесли в думу и засыпали цветами по макушку, а сегодня готовы уже топтать своего кумира,- заметил писавший про спорт Гуров.
-Хорошо, Лара, раскручивай тему, но осторожно. Антон Алексеевич – человек порядочный и уважаемый, а эти новоявленные дельцы особых симпатий не вызывают, особенно, если знать, как они стали такими крутыми. Но и про криминал тоже помни. Кстати, друзья мои, всех касается, в газете должны быть «гвозди», и броские заголовки. Ну что у нас еще? – Крылова, как всегда, была собранной и сосредоточенной.
У Лары в кармане пиджака заверещал мобильник. Она извинилась и вышла из кабинета главреда. Звонил знакомый фотограф Игорь. Фотограф он был толковый, к тому же мог похвастаться завидным чутьем, позволявшим ему оказываться в нужное время в нужном месте. Одна беда – Игорь много пил, поэтому долго его нигде не держали. Он перебивался тем, что продавал свои удачные фото всем, кто хотел их купить, и выполнял разовые необременительные заказы. На скромную жизнь и выпивку хватало, к тому же Игорю повезло с женой – она его принимала таким, как есть, не пилила, уважая в нем талант и жалея за нереализованность оного.
- Лара, привет! Мне тут такое дельце подвернулось! Если хочешь поучаствовать – приглашаю, тебе понравится. Давай я к тебе зайду, можно?
- Конечно и побыстрее, а то у меня через час встреча назначена.
Игорь появился минут через пятнадцать.
-Я тут разузнал: в санатории одном, уже не действующем, сходняк будет. Ну, нет, не криминал, солидные кексы, что-то вроде закрытого клуба, будут решать, как город дербанить. Хочешь со мной? Я там снимки сделаю, а ты все увидишь своими глазами. Представляешь, что будет, если все это в газету попадет? Но сразу предупреждаю – затея не сахар. Если поймают или стукнет кто… В общем, сама понимаешь.
Фотограф говорил почти шепотом, несколько раз оглянулся на дверь кабинета.
- Лар, пошли на улицу покурим.
- Когда мероприятие?- спросила Рябинина уже во дворике, глядя на тонкую струйку сигаретного дыма.
- В ночь на 1 мая, в Вальпургиеву ночь, короче, когда вся нечисть в разгул пускается.
Тут не очень далеко, но я думаю, поедем на моей машине.
- Нет, лучше на моей. Она у меня маленькая, работает тихо, а твой дизель будет реветь на всю округу. Но это еще не скоро, а вот через неделю на заводе рабочие собираются митинговать против Святицкого. У нас, правда, снимать будет наш фотограф, Юра.
- Ничего я тоже приду, сделаю фотки, может, в Риге возьмут или музей наш, для истории.
Митинг, о котором знало полгорода, проходил в одном из цехов завода. Огромный, когда-то шумный, дышащий особой производственной жизнью, он теперь был полупустым из-за снятого оборудования, холодным, темным. Бурвис велел охране пропускать через проходную всех желающих. Людей пришло очень много, причем среди заводчан выделялись организованные группки по пять-семь человек, которые образовали первый ряд вокруг импровизированной сцены и развернули самодельные плакаты с глумливыми надписями и карикатурами на Святицкого и его замов. Такое было впервые. Некоторые заводчане, знавшие Святицкого много лет по работе на заводе, начали, было, возмущаться, но их сразу осаживали какие-то парни, шнырявшие в толпе. Настроение у людей было подавленное, все напряженно ждали выступления мэра. Антону Алексеевичу, несмотря на выпады Бурвиса и его подручных, люди верили и очень надеялись, что он не обманет их ожиданий, скажет, что завод будет работать и жить, а они - получать зарплату и кормить детей.
Святицкий приехал на митинг со своими подчиненными из числа думских руководителей помельче. Лучше бы один. Хорошо одетые женщина и мужчина, переминались с ноги на ногу в отдалении от людей и раздраженно косились в сторону собравшихся. Мэр вышел к микрофону, и…чуда не произошло. Что-то неуверенно сказав о своей прежней работе на заводе и прежних временах, Святицкий выдохнул в микрофон: «Ну а сегодня что я могу? Я – мэр города, а завод принадлежит государству. Поэтому Агентство приватизации сначала продало его фирме из Сингапура, а когда они, наделав долгов, скрылись из города, опять продает. Город здесь ни при чем, самоуправление не может заниматься бизнесом. Это запрещено законом. Наше дело обеспечивать жизнеспособность города, чтобы были электричество, вода, общественный транспорт работал».
«Но мы-то не на луне живем, а в городе. Или вам все равно, что нам детей кормить нечем?» «Нам «баклажаны» зарплату полгода не платили, кому жаловаться?», «Вам, начальству, на простых людей наплевать!» - со всех сторон уже раздавались возмущенные возгласы.
-Это неправда,- попытался отбиться Святицкий, - мы на социальную помощь тратим больше всех в республике.
«На эти крохи жить нельзя, можно только подыхать медленно!» - крикнул кто-то истерически. Люди зашумели, задвигались, но тут к микрофону, бесцеремонно оттеснив Святицкого, выплыла женщина внушительной комплекции. Люди смолкли.
- Мы пришли узнать правду, а не кричать. Скажите нам честно, Антон Алексеевич, почему вы препятствуете фирме «Сатурн» в покупке нашего завода? – зычно спросила Людмила Леоновна Власова, уперев руку в бок
Святицкий дернулся, было, к микрофону, но она остановила его жестом:
-Не надо, я сама скажу. Вы хотите организовать подставной аукцион, на котором завод купит фирма вашего друга Мосальского. Скажите, там есть ваши доли? Вы хотите через него стать владельцем завода?
-Да кто вам такие глупости нагородил? - возмутился наконец-то Святицкий в полный голос.- Поймите вы, что завод нельзя восстановить в прежнем виде! Все, что вам обещают – авантюра! На заводе нужно провести аудит, затем все, что можно, продать и расплатиться с долгами людям и другим предприятиям. Это – законный и честный путь. Другого просто не существует!
И тут же после этих слов к микрофону почти бегом выскочил Бурвис
. - Я хочу сказать, что да, наш мэр неправ. Мы запустим завод! Мы дадим работу всем, кто был уволен! Мы можем все изменить! Вот мой советник может все объяснить.
В голосе Раймонда слышались истерические нотки. Он дернул головой в сторону, откуда к нему уже шел с солидной папкой Эйнар Лейтанс.
Юрист очень спокойно, приоткрывая папку и показывая внушительную стопу бумаг, стал говорить о том, что фирма уже произвела свою оценку и расчеты, уже нашла инвесторов и специалистов и готова хоть завтра на полную катушку запустить завод, но
мешают местные власти, тормозящие проведение аукциона. «Мы сейчас лишь арендуем завод, поэтому не можем приступить к реализации серьезных проектов. Мы не верим, что
нам дадут спокойно работать, что не расторгнут договор под нелепым предлогом»,- убежденно говорил юрист.
Толпа все больше мрачнела. Лара, стоявшая так, что ей было видно всех участников этого митинга, вдруг обратила внимание на светлоглазого невысокого мужчину, который неподвижно стоял в некотором отдалении и словно гипнотизировал собравшихся людей. Он был точно не из числа местных деятелей, вообще было в нем что-то чужое и зловещее. Она тихонько подошла к Игорю, который как раз нацелился объективом на толпу: «Щелкни вон того, голубоглазого, только незаметно, странная здесь персона». В этот момент незнакомец слегка повернул голову в их сторону, и Игорь нажал на кнопку.
Святицкому и его коллегам пришлось несладко. К микрофону их больше не подпустили, хотя с удовольствием давали слово каким-то людям, которые на разные лады хвалили Бурвиса и требовали отдать ему завод.
Святицкий махнул рукой и двинулся со своими подчиненными на выход. Толпа неодобрительно гудела, и сквозь этот гул прорвались выкрики: «Позор!», «Не верим!».
Через несколько дней после митинга у здания думы сторонники Бурвиса провели пикет, затем ходили по центральной улице с самодельными плакатами. Обстановка в городе накалялась. Еще через неделю был объявлен закрытый для прессы аукцион. Мероприятие оказалось странным и непонятным. Говорили, что выиграла его какая-то спешно созданная друзьями Святицкого фирма, но потом от своей победы отказалась в пользу «Сатурна», а Бурвис через газеты заявил, что откладывает покупку завода до лета. И если народ изберет его мэром, он точно воскресит завод.
Раймонда теперь постоянно видели в окружении людей, еще вчера бывших в команде мэра Святицкого. Офис Бурвиса стал своеобразным штабом, где обсуждались смелые планы по проведению скорых выборов в городскую думу, распределялись «вкусные» должности, готовились акции и встречи с жителями N-ска, направленные на дискредитацию Святицкого и других знающих и порядочных руководителей.
Стас, теперь сопровождавший Бурвиса везде, видел, как Раймонд меняется прямо на глазах, входит в роль спасителя, если не страны, то уж этого маленького городка с доверчивыми людьми, - точно. Стас презрительно хмыкал про себя, глядя на эту, снедаемую жаждой честолюбия и наживы марионетку. Радовало лишь приличное вознаграждение за грязную работенку.
Антон Алексеевич, до которого доходили слухи о деятельности Бурвиса, воспринимал все как мышиную возню, не стоящую внимания. Если ему доносили, что Бурвис опять мутил воду в каком-то коллективе, Святицкий морщился и говорил: « А мне-то что за себя агитировать? Люди всю мою работу каждый день видят. Народ у нас умный, разберется, за кого голосовать».
Лара, постоянно видевшая Святицкого в работе, не могла не заметить, что к концу второго срока мэрства он изменился. Его избаловала народная любовь, он заматерел. В нем появились некоторая вальяжность и снисходительность к «малым сим». И абсолютная уверенность в том, что он будет в этом кресле до конца своих дней. Бурвиса он воспринимал как назойливую муху, которую можно прихлопнуть одним ударом. Ближайшее окружение его в этом заблуждении активно поддерживало.
Рябинина, как-то встретив в думе Алекса Ракова, которому Святицкий помог за пару лет развернуть в городе очень прибыльный и надежный бизнес, сказала: «Алекс, ну ты же друг Антона Алексеевича, посоветуй ему пиарщиков нанять, а то ведь выборы продует – к бабке не ходи».
- Стоп, Лара, так дела не решаются. Поедем-ка на часок, кофе попьем, поговорим за жизнь. Возражения не принимаются.
Ракова Лара знала давно, почти с момента своего приезда в город. Познакомились, когда он пришел в редакцию улаживать одну скандальную историю, в которую вляпался из-за двух дур. Ларе тогда понравилось, что он не качал права, а вел себя достойно и
рационально. «Умный, но не «образованец», просто от природы такой, - отметила про себя Рябинина, - и не мельтешит, как вся эта шелупонь в малиновых пиджаках».
Иногда они пересекались в городе, но только по делу. За все годы знакомства Лара не изменила к нему доброго отношения, хотя, чем удачливее и богаче он становился, тем больше грязных сплетен роилось вокруг его имени.
Они приехали в один из самых дорогих ресторанов, устроились за удобным столиком. Лара быстро и эмоционально говорила Алексу о том, что Раймонд очень активно настраивает людей против Святицкого и его команды. По городу гуляют мерзкие сплетни, слухи – и все это грязное вранье выдается за чистую правду.
-Пусть кто-нибудь из родственников Святицкого сходит на базар. Он там такое услышит! Ему нужно срочно вылезать из своего кресла и вперед – в коллективы: рассказывать, убеждать и обещать всего и сразу, но только после того, как стопки бюллетеней с его именем будут толще всех остальных. Алекс, ну попробуй ты его на это сориентировать, ведь проспит выборы!
- Я уже пытался, а он: «Как я людям буду обещать то, что сделать не смогу?» Он - совершенно советский руководитель: ответственный, принципиальный и наивный до ужаса. Он на самом деле верит, что жители города такие умные, что все видят и все знают. Представляешь? Я, конечно, попытаюсь до него достучаться, но думаю, может, пусть он жестоко обломается на этих выборах. Хоть очки розовые с него слетят.
Вечером, 30 апреля, Лара предупредила дочку, что вернется очень поздно, оседлала свою, уже видавшую виды, но надежную машинку. Проехав по дамбе вдоль реки, переехала по мосту на другую сторону, тормознула у магазина, где подобрала Игоря.
-Ну, и куда мы едем?- спросила Лара.
- На озеро, в бывший ведомственный санаторий. В начале 90-х он оказался бесхозным, но ненадолго. Выкупили его через подставных лиц кто, что – неизвестно. Там в сторожах оказался дружок моего детства. Нелюдим, всю жизнь один живет. Молчун, каких свет не видел, разве что редко по пьяному делу что-нибудь ляпнет. Но тут, месяц назад, я в
деревню ездил, ну и встретил его на дороге. Пока подвозил, он сказал, что сил его нет работать, ушел бы, да деньги хорошие платят. Такого там насмотрелся – не хуже любого триллера будет. Весь ужас, говорит, в том, что организаторы и участники – все крутые ребята, многие по телеку постоянно мелькают, посты занимают.
- А мы его не подведем под монастырь своим появлением? А потом вдруг еще репортаж напечатаем?
-Нет,- убежденно сказал Игорь.- Он – хитрый мужик, изобретательный, только косит под дурака для самосохранения. У него там есть такое убежище секретное, в общем, не бойся, только мы с тобой машину далеко оставим, в лесу, потом пешком туда проберемся, чтоб ни одна живая душа нас не увидела.
Уже темнело, когда впереди среди деревьев обозначился высокий глухой забор.
- Теперь иди за мной, не отставай,- шепотом произнес Игорь. – Сейчас тут будут полуразрушенные траншеи. Еще с войны остались.
Они спрыгнули вниз, шли какое-то время. Вдруг Игорь остановился, наощупь стал что-то искать.
– Давай фонарик включим.
-Не надо.
Он еще немного повозился, и в углублении обнаружилось хорошо замаскированная дверь.
- Иди сюда, Лар.
Она шагнула в темную, душную пустоту. Игорь закрыл дверь и только после этого зажег фонарик.
-Сейчас, тут свет есть.
Он нашел выключатель, и коридор осветился тусклым светом.
- Ничего себе, как в кино. Это что – подземный ход?- восторженным шепотом прошептала Рябинина.
- Да, это мой друган нашел, потом оборудовал и замаскировал. Он идет как раз в то здание, которое нам нужно. Так что сначала будем под землей, потом попадем на чердак по лестнице. Там – наш наблюдательный пункт. Ну что, страшно?
- Да уж – вечер перестает быть томным, как говорил Остап Бендер. Конечно, страшно.
Из подземелья они попали в большую каменную трубу с лестницей внутри, по ней поднялись вверх, в темную, пыльную каморку с круглым оконцем. Взглянув в него, Лара увидела внизу освещенный зал, часть которого занимал длинный стол со стульями, все остальное пространство было свободно. По стенам, частью задрапированным черным материалом, были развешаны какие-то непонятные знаки, на черном полу красной краской была нарисована пентаграмма. Зловещую картину дополняли большие кованые подсвечники, напоминающие собранные в пучки стрелы.
- А нас отсюда не увидят, если кто-то голову поднимет?
- Нет, из зала это выглядит как вентиляция.
- Как ты снимать-то будешь?
- Нормально, у меня кое-какие хитрости есть. Давай чайку выпьем, у меня с собой термос маленький.
В это время, Бурвис, оставив свою машину на автозаправке, пересел в подошедший «мерс», где уже сидели Эйнар Лейтанс, Стас – за рулем, и еще какой-то незнакомый мужчина.
Как только машина тронулась, Стас сказал: « Сейчас тебе глаза завяжут, новичкам не полагается знать дорогу». Незнакомец, чье лицо скрывала широкополая шляпа, набросил Раймонду на голову черный колпак. Бурвис даже среагировать не успел, как Стас продолжил: « Не дергайся, все путем».
Прошло, по всей вероятности, минут двадцать. Машина остановилась. «Выходим,- продолжал командовать Стас. – Раймонд, капюшон не снимать».
Лейтанс дружески взял его за локоть: «Не переживай, идем, тут ровная дорожка».
Наконец его куда-то ввели и сняли с головы колпак. Бурвис увидел широкий коридор, освещенный тусклыми лампочками, вделанными в багрового цвета стены. Черный пол был покрыт какими-то непонятными красными знаками.
-Тебе – туда, - шепнул юрист, кивнув на дверь.
В комнате Раймонда встретил невысокого роста человек в странном одеянии, напоминающем одежду католических монахов прошлого: черная до пят хламида с капюшоном была подпоясана грубой веревкой.
- Рады новому брату, - сказал человек, не поднимая капюшона, скрывавшего почти все лицо. При этом он поднял к груди руки, сжатые в кулаки, и дважды стукнул ими друг о друга.
- Здрасьте,- смущенно ответил Бурвис.
- Вам надо переодеться, - продолжил хозяин комнаты, смерив Раймонда взглядом, подошел к шкафу. – Снимайте с себя все, вон там, на диване. А это наденете.
Он подал Бурвису пару вешалок и коробку.
Раздевшись до плавок, Раймонд потянулся к коробке, но хозяин комнаты из-за шкафа вдруг подал голос: «Не смущайтесь, снимайте все. Отбросьте глупые оковы стыда».
Бурвис старался сохранять спокойствие, но в душе все кипело: «Что все это значит, и куда втащил его друг Лейтанс? Одно дело – контрабанду таскать и дурить всех на заводе, а это – что?»
Раймонд с ожесточением стянул с себя плавки и облачился в штаны странной конструкции с одной застежкой на поясе, такую же хламиду с капюшоном и туфли без задников на толстой подошве. Он подошел к зеркалу, висевшему рядом со шкафом, и просто не узнал себя. А хозяин комнаты, напротив, был очень доволен: «Сейчас вас пригласят на церемонию посвящения. Ничего не бойтесь, выполняйте все, что скажут. Скоро вы будете одним из нас».
Едва он закончил, откуда-то раздались звуки тяжелой, зловеще-торжественной музыки, а на пороге комнаты вырос еще один «капюшон»: «Пойдемте». Бурвис, стараясь не наступить на полы хламиды, двинулся вслед. Коридор закончился несколькими ступеньками, ведущими вниз, в просторный зал, где в странных подсвечниках горели черные свечи, а на черном полу была выведена пентаграмма, в центр которой и был введен Раймонд Бурвис.
Лара, наблюдавшая сверху это действо, не скрывала удивления: «Ну, кто бы рассказал про такой театр, не поверила. Просто какие-то масоны-сатанисты собрались».
Игорь сделал несколько кадров.
- Ты уверен, что твое «щелканье» не засекут?
- Уверен, я же тебе говорил, что есть у меня кое-какие хитрые приспособы.
Раймонд увидел, что по периметру комнаты стояли люди в точно такой же одежде, с капюшонами на головах, хотя ему запретили накрывать голову. Музыка смолкла, цепь людей разомкнулась, и из другой двери вышел в сопровождении двух других людей некто, тоже в странном одеянии, напоминающем мантию. На голове у него было что-то вроде рогатого шлема, закрывающего лицо до рта. На груди сверкала
массивная цепь с черным медальоном в виде оскаленной морды пантеры. Глазами хищника служили два красных камня, вспыхивающих искрами в свете многочисленных свечей. Остановившись как раз напротив Бурвиса, этот человек дважды стукнул кулаками согнутых на уровне груди рук, после чего к Раймонду подошли двое его помощников и взяли его за предплечья.
Затем в зал вошли шесть женщин, тоже в длинных черных, прозрачных балахонах, сквозь которые просвечивали их совершенно голые тела. Две внесли за ручки вместительную металлическую чашу и поставили ее на край стола, который был ближе к Раймонду. Две другие были с подносами, уставленными пузатенькими кружками, которые стали разбирать все присутствующие. Наконец, третья пара внесла два больших кувшина, из которых в чашу полилось красное вино. В воздухе запахло пряностями, а женщины удалились почти бесшумно.
-Ты хочешь быть членом нашего клуба? – спросил «шлем».
- Да, - ответил Бурвис.
- Ты готов служить общему делу, что бы от тебя ни потребовали?
- Да.
- Ты знаешь, какая участь ждет предателя?
- Да.
После этих слов мужчины, державшие его повыше локтей, не ослабляя хватки, с обеих сторон резко дернули его за хламиду у ворота, обнажив грудь. Раймонд чуть не закричал от неожиданности, напрочь забыв совет держаться спокойно, закрутил головой, но тут перед ним возник невысокий человек в шляпе и маске, в забавных бархатных штанишках и белой рубахе.
Из прикрепленных на поясе небольших ножен он достал длинный узкий нож. Раймонд внутренне сжался и мгновенно вспотел от страха. По лицу метнулась гримаса ужаса.
«Не бойся, не зарежем, - насмешливо шепнул коротышка. Ты нам живой нужен, а это - просто спектакль, хотя кровь я тебе немножко пущу».
Раймонд, перепуганный и растерянный, стиснул зубы, не переставая метаться взглядом по непроницаемо-черным капюшонам.
Человечек легко ткнул ножиком в грудь Бурвиса. Выступила кровь, обмазавшая кончик лезвия. В зале раздался одобрительный гул. Все присутствующие подняли вверх еще пустые кружки, а коротышка опустил нож в подготовленную чашу с вином. Главный в рогатом шлеме протянул к чаше руку, щелкнул зажигалкой, и вино мгновенно вспыхнуло синим пламенем.
- Ты стал одним из нас! Твой личный номер - шесть! - громко произнес он.
Коротышка, что-то пробормотав, дунул на ранку Раймонда, и кровь почти сразу же остановилась. Державшие его мужчины вернули на плечи хламиду. В зале появилась девушка в уже знакомом одеянии с черными кудрявыми волосами, спадавшими ей на плечи. Она подошла к чаше, зачерпнула кружкой вино и протянула Бурвису.
«Я не пью», - чуть было не выпалил Раймонд, но, встретившись с ней глазами, послушно взял кружку. В это время присутствующие тоже стали зачерпывать вино. Главный воскликнул: «За нашего нового брата!» Все подняли кружки и откинули капюшоны. Бурвис не верил своим глазам: здесь были несколько банкиров, бизнесмены, депутаты Сейма, два министра и еще какие-то незнакомцы. Грянула музыка, в зале снова появились женщины с подносами, уставленными разными закусками.
Все очень оживились: кружки наполнялись вновь и вновь, музыка стала более веселой, женщины затевали откровенные танцы. Последнее, что удержала память Раймонда в тот вечер,- прохладные и умелые женские руки, проникшие под его черную хламиду…
- Слушай, меня сейчас стошнит, - сказала Лара. – Это же просто гнусная оргия.
- Я тебя предупреждал: Вальпургиева ночь. Вишь, ты, как нечисть разгулялась. Зато какие у меня снимки будут, закачаешься. Я даже не ожидал, что увижу здесь такое количество
публичных рож. Нет, ты глянь, что они вытворяют, а женам, наверняка, будут врать про срочные совещания в правительстве или еще какую чушь нести.
- Игорь, компромата выше крыши, только вряд ли кто это опубликовать возьмется. Пойдем уже, мне не только противно, но и страшно. Если вдруг кто-то что-нибудь заподозрит, нам ведь запросто голову снесут. И к тому же оттуда запах какой-то дурманящий идет, голову давит, а мне машину вести.
Они тихонько спустились по лестнице, нырнули в потайной ход и вышли в прохладную ночь. Лара чувствовала, как весенний воздух смывает с нее грязь увиденного, наполняет чистой прохладой легкие. Игорь ненадолго включил фонарик, проверяя, надежно ли замаскировал вход.
До города добрались без приключений по пустынной дороге, но Ларе все время чудились по обочинам какие-то тени, неясные фигуры, сотканные из тумана. Она подавленно молчала, пристально глядя вперед, зато Игорь ерзал, потирал руки и, не
переставая, сыпал обрывочными фразами о своей удаче, новой жизни и самом дорогом коньяке, который только можно найти в N-ске. Рябининой он обещал через три дня принести несколько готовых фотографий.
Через неделю из сводок полиции стало известно, что фотограф пропал. Лара через знакомых осторожно выясняла, что произошло. Оказалось, в воскресенье Игорь поехал посмотреть на городские автогонки, где, как стало известно в последнюю минуту, будет выступать Раймонд Бурвис на своей машине под номером 666. Соревнования стали уже привычным развлечением. Простым жителям, привыкшим к спидвею, очень популярному в городе, такое зрелище было тоже по душе, несмотря на его более чем скромный уровень. Бурвис, появившийся среди участников на ядовито-желтой машине с тремя шестерками во весь капот, произвел фурор и «дьявольским» номером, и наглой манерой езды. Призового места ему не досталось, но зрители только о нем и говорили.
Игорь похвастался знакомым, что у него есть бомба для этого «чертова павлина», и после соревнований пошел поговорить с Бурвисом. Что было дальше – никто не знал. Игорь как в воду канул. Рябинина догадалась, что он шантажировал Бурвиса фотографиями и поплатился за это. Лара не думала, что Игорь проболтался о ней, но все равно было страшно и за себя, и, главное, за дочь. Рябинина догадывалась, что Бурвис как-то был причастен к убийству Кедрина, и вот теперь новое преступление, которое не то, чтобы раскрывать, его даже считать таковым не будут: мало ли – человек пропал, к тому же изрядно пьющий. Нету тела, нету дела, и точка.
Лара стала очень внимательно присматриваться и прислушиваться к происходящему вокруг. Но все шло своим чередом. На работе – бесконечная череда встреч, событий, о которых надо быстро сообщать читателю, дома – дочь готовится к выпускным экзаменам, но, разумеется, как все девчонки, думает не о хороших оценках, а о платье для школьного бала.
Наконец Рябинина решилась, набрала номер Андрея, договорилась о встрече.
- Знаешь, по-моему, идет усиленная обработка сознания городской общественности,- говорила Лара.- Бурвис с компанией просто оседлал единственную в городе телестудию и полгорода натурально зомбировал. Бабульки у нас просто телефоны обрывают, требуя, чтобы мы тоже писали, как он приходит к ним на посиделки в общество пенсионеров, привозит бутерброды и конфеты, со старушками танцует. Местные бизнесмены с ним в хоккей-футбол за счастье считают поиграть, на машинах погоняться. Все почему-то видят в нем совсем другого человека, такого, знаешь, спасителя Отечества, даже если это Отечество – десяток улиц и 100 тысяч народу. Мне все это напоминает сказки Гофмана. Я…
Она оборвала себя на полуслове, вспомнив про ночь «посвящения».
-Ты - слишком умная, Лара, и знаешь гораздо больше, чем другие. Но Бурвис – маленькое звено в общей цепи. Он сделает то, что ему прикажут, выборы же скоро. Ребята, которые его ведут, вполне грамотно все просчитали. Я, кстати, одного из них знаю.
- Невысокий, со светлыми глазами?
- Да, это Стас, надо же, а я думал – ошибся. Как-то мы с ним пересеклись в Риге, в одной компании. Мне предлагали заняться тем, чем он тут занимается. Я отказался, а он, выходит, нет. До развала Союза он учился в одной очень засекреченной конторе. У него подготовка – мама не горюй! И мощнейшие парапсихологические способности. Так что твои предположения насчет промывки мозгов – прямо в точку.
- Этот Стас – специалист по управлению массовым сознанием,- продолжал Андрей, - да и много чего другого умеет. Теперь продает свои способности за хорошие деньги, только делает это тихо, в отличие от клоунов вроде Лонго с Грабовым. Так что будет у нас новый мэр. А городу будет каюк.
- И опять народ в дураках останется…
- Ты знаешь в истории какие-то другие примеры? Народ во все времена, в любой стране оставался в дураках. Но ты особо не расстраивайся, Бурвис слишком тупой и жадный, долго не удержится. Кстати, у народа появится хороший выход – рвануть отсюда подальше, в трудовую эмиграцию. Процесс уже идет, но дальше будет массовый отъезд.
- Неужели нельзя что-то изменить?
- Так вот они и меняют. С помощью Стаса, например. Есть компания, которая выполняет задание по уничтожению этой страны. И не позволит, чтоб ей мешали. Я слышал, что фотограф Игорь пропал. Это не просто так. Бурвис имеет к этому прямое отношение. Кстати, ты тоже поосторожнее будь, но не бойся. У тебя самой столько силы, что ты им просто не по зубам.
- Андрей, мне всерьез не верится во все эти магические и оккультные дела, все-таки в век науки и технического прогресса живем.
- Вера или неверие не имеют никакого значения. Это все равно, что сомневаться в наступлении ночи или утра. Оно просто происходит.
В субботу утром, пока дочь была в школе, Лара проснулась с твердым намерением вымыть, наконец, окна. Она наскоро позавтракала горячим бутербродом и чашкой кофе со сливками, собрала волосы в смешной хвостик на макушке, достала резиновые перчатки. И тут неожиданно зазвонил домашний телефон. Лара с удивлением узнала голос Бурвиса.
-Лара, давайте встретимся. У меня для вас есть очень интересная информация.
Рябинина насторожилась. Где-то в области «солнышка» сжало, в голове мелькнули недавние события, вспомнились слова Андрея, и отказываться она все-таки не стала. Интуиция подсказывала, что Раймонд не в курсе, что она вместе с Игорем наблюдала ту оргию. Лара позвонила главреду Крыловой, сообщив, что едет на встречу с Бурвисом в его офис, а потом все-таки включила пылесос, подумав, что успеет убраться и привести себя в порядок.
Раймонд встретил ее прямо у входа в офис, галантно открыл дверь и пригласил в уже знакомый рабочий кабинет, где в аквариуме задумчиво скользили нарядные рыбки, а на журнальном столике стояла непременная ваза с конфетами. Бурвис сам налил кофе в изящные чашечки и поставил на стол.
- Я помню, Лара, что вы отказались вступать в мою партию,- начал он,- но вот, я вам первой сообщаю, что все уже официально зарегистрировано. Я хочу, чтобы вы в следующем же номере написали о новой партии «Свет справедливости». И я снова предлагаю вам вступить в мою партию.
- Сокращенно «СС»,- звонко выпалила Лара.- Да мои деды, которые в войну погибли, в гробах перевернутся. Вы это серьезно?
- Лара! - зло одернул ее Бурвис.- При чем тут ваши деды? Ну, так получилось. Никто ничего сокращать не будет и вообще, кто сейчас помнит про какую-то войну?
- Что значит: «про какую-то»? Старикам-ветеранам это скажите или вам милее фашистские недобитки из легиона СС, которые 16 марта парады в Риге устраивают? Реверанс в их сторону в такой завуалированной форме? Рискованная аналогия и символ тухлый. Знаете, в какие камыши вы загребете с таким названием? Впрочем, мне все равно. Мне в партию вступать по штату не положено. У нас же теперь свободная пресса.
- Да ваши коллеги уже все пристроились, кто куда мог.
- Вы мне это уже говорили. Значит, останусь я, как всегда, в гордом одиночестве.
- Но я бы не хотел, чтобы мы с вами оказались по разные стороны баррикад.
- А что, на вашей стороне очень боевая команда собралась?
Лара с улыбкой посмотрела на Раймонда, отметив, как вспыхнули у него уши.
В помещении повисла неловкая пауза, выдержав которую Лара поднялась и попрощалась. Выйдя на улицу, она облегченно вздохнула, словно скинув с плеч тяжкий груз. На улице светило солнце, весна явно стремилась перейти в лето, и казалось, что за первым же поворотом ждет пусть маленькое, но самое настоящее чудо. Но на душе все равно было противно. Рябинина теперь понимала, что в республике сплетена невидимая, но прочная сеть, в которую попадают далеко не все. Но попавшие счастливчики всегда будут
барахтаться в ней по правилам «внутреннего распорядка», предполагающим грызню всех со всеми, лицемерие, и невиданное, циничное стяжательство. Эти, связанные одной сетью, новые политики как бы демократической и вроде бы независимой страны, готовы пойти на любые преступления ради того, чтобы в кругу таких же стервятников хвастаться нажитыми непосильным трудом миллионами. И плевать им на все остальное.
Лару раздражала собственная беспомощность: сколько уже лет она пишет-пишет, пытаясь донести до людей правду, а толку? Читателей газет становится все меньше, люди копошатся в своих проблемах и наивно надеются на какого-то мифического барина, который придет и сделает им красиво.
«Ну, зачем мне эта артель «Напрасный труд»?- подумала она, садясь в машину и включая зажигание.- Переквалифицируюсь в управдомы».
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас»,- пропело радио голосом «Макароныча».
- Тьфу на тебя,- засмеялась Лара, - помечтать не дашь девушке о приятном.
Когда она вернулась домой, дочь уже пришла из школы и хозяйничала в кухне.
Ближе к вечеру Рябинина предложила дочке покататься на машине.
- Над Даугавой такой закат красивый, давай, собирайся, поедем дышать хвойным воздухом и любоваться окрестными пейзажами. И мне лишний раз порулить – одно удовольствие.
Полинка поотнекивалась для порядка, но все-таки согласилась. Приехав на берег, откуда открывался чудесный вид на извилистую, сверкающую в закатных лучах Даугаву, они долго смотрели на реку, на сосны, розовые облака в высоком небе, впитывая в себя эту вечную красоту и гармонию природы. «Господи, какая же прекрасная страна и какое ущербное государство»,- непроизвольно вырвалось у Лары.
-Мам, я надеюсь, ты не будешь сильно против, если я летом в Париж уеду?
- Жванецкий утверждает, что фраза: «Мне в Париж по делу» - не идет пока. А у тебя очень даже убедительно получилось. И что там за дела у вас, мадемуазель Полин?
-Мамуль, не грузись. Я же говорила, что поеду в Сорбонну поступать. Там можно учиться бесплатно, а на жизнь я подработаю. Сейчас все студенты в Европе так живут.
- Одну не пущу. Ну, если только перешагнешь мой хладный труп.
-Фу, мам, ну и шуточки у тебя. Да не бойся, нас несколько человек поедет.
- Полюш, у тебя же английский перфектно, а французский так себе. Как учиться-то будешь?
- Я же способная, ну скажи «да». Потом будешь ко мне приезжать, и мы с тобой в Гранд Опера пойдем, в Лувр на Мону Лизу любоваться; будем бродить по старинным улочкам, пить кофе в открытых кафеюшках и слушать уличных музыкантов.
За две недели до съезда партии «Свет справедливости» на местном радио и в эфире телестудии крутилась шумная реклама. Рекламные статьи появились и в пупцовском «Сантиме». Рекламщики «Города» тоже радовались: нечасто за небольшую площадь рекламного объявления платят, не торгуясь, хорошие деньги и в срок.
Правление новоявленной партии во главе с Бурвисом усиленно приглашало желающих вступать в ПСС, обещая всякие льготы, но самое главное – политическую карьеру и места депутатов в городской думе.
В назначенный день народу в большом зале Дворца культуры завода химволокна набилось под завязку. В основном это были простые заводчане, безоглядно верящие в то, что скоро завод с Бурвисом во главе вновь заработает на полную мощь. Но были и «новые местные», как их звали по аналогии с «новыми русскими». Эти ребята уже срубили первые тысячи и теперь хотели приобщиться к власти и политике, пусть пока местечковой. У большинства было какое-то эйфорическое состояние, словно люди ждали чуда. И чудо-таки произошло.
Началось все, можно сказать, с торжественного выхода Бурвиса на сцену. Под бурные, иначе не скажешь, аплодисменты Раймонд из зала поднимался на сцену. В темном костюме, с тщательно уложенными и выпрямленными волосами, которые обычно курчавились в беспорядке, он выглядел хорошо. Вслед за ним следовали его ближайшие соратники, вернее, соратницы.
Лара хмыкнула про себя: «Семь кур – один петух». Машинально посчитала – и правда, ровно семь. Женщины, все, как на подбор, корпулентные, разряженные в пух и прах, с кучей золота на всех местах, с какими-то немыслимыми прическами, с ярким макияжем, победно оглядывали зал и посылали восторженные взгляды кумиру, то есть Бурвису. Обо всех ходило немало пикантных историй, отнюдь не красящих этих дам ни лично, ни профессионально. Все чинно расселись за длинным столом, покрытым бордовой скатертью, кроме одной, которая направилась к трибуне. Занда Пиле, спросив для проформы: «Какой язык выберем рабочим?» и, услышав привычное «русский», скосила маленькие заплывшие глазки на заранее заготовленные листочки, затараторила сиплым голосом. Вскоре ее сменила другая «соратница», затем – третья и, наконец, к трибуне вышел сам «светоч справедливости». Первые слова он произнес коряво, бессвязно, а потом вдруг резко изменился, стал размахивать руками, грозил кулаком и перешел на прямые оскорбления Святицкого. Народ зааплодировал, загудел одобрительно, послышались выкрики: «Долой воров!» Далее на сцену один за другим стали подниматься «благодарные горожане». Одна бабуля, не в силах сдержать восторга, с криком: «Раймонд, сынок, дай я тебя поцелую!» кинулась к Бурвису с объятиями и стала звонко чмокать его, обхватив за уши. Ее сменил странного вида человек, представившийся поэтом, и стал читать: « Ты к нам пришел, наш смелый Раймонд, спасти от кровососов нас. Ты сам весь вышел из народа, с рабочими будешь ты за нас». Но переплюнул всех учитель пения. Он поднялся на сцену вместе с десятком третьеклашек и аккордеоном наперевес. Песню, как он объявил, сочинил сам и вдарил по клавишам. Детишки дружно запели: «Бурвиса Раймонда славим вовек. Он – свет справедливости, чтоб не померк» и далее в таком же духе. Лара сидела в зале, рядом с какой-то женщиной средних лет, постоянно вытиравшей набегавшие слезы умиления. Когда Рябинина не сдержавшись, засмеялась, прикрываясь блокнотом, она послала ей испепеляющий взгляд: «Девушка, вам тут не цирк, а съезд партии». Ларе вспомнились кадры старой документальной кинохроники, повествовавшие о всякоразных съездах с выступлениями вождей. Что там творилось с простыми людьми, смотреть жутко. «Ну и чего я так удивляюсь? Столько лет народ приучали к поклонению и восхвалению. Сознание людей – штука инертная. Вот он – наш маленький вождь и вот обожающие его народные массы», - думала Лара, глядя на восторженные лица.
Не обошлось и без аттракциона невероятной щедрости. После шумного мероприятия
всех, кто записался в члены ПСС, пригласили на фуршет. Но пролезть к столам, уставленным тарелками с разнообразными симпатичными бутербродиками, пытались и просто зрители партийного шоу. Охранники Раймонда как могли, сдерживали людей. У дверей, ведущих в малый зал, образовалась давка, и Бурвис, наблюдавший за всем в отдалении, дал знак пропускать всех. Народ рванул к столам и через 15 минут тарелки были пусты.
- Ну что? Ты готов сесть в кресло мэра? – спросил Стас, когда все разошлись.
- Выборы еще будут, - отозвался Раймонд, ошарашенный свалившимся на него обожанием.
- Все уже сделано, народ, как говорится, к разврату готов. Через месяц станешь мэром, а что дальше делать – Занда скажет. Теперь от нее будешь получать указания «братьев». Ее уже наметили тебе в «инструкторы», разумеется, втемную. Будут играть на ее честолюбии, обещать продвижение и полезные знакомства. Ты ее тоже не отталкивай.
Посмотрев на инстинктивно скривившегося Бурвиса, Стас усмехнулся.
- Ну да, не Шерон Стоун. Но зато будет предана, как собака. Пахать на тебя будет, чтобы ты на нарах не оказался и все, чего от тебя ждут, сделал в лучшем виде. «Братья» шутить не любят.
Добравшись до дома, Раймонд понял, что чертовски устал. Потянулся отключить мобильник, но он заверещал у него прямо в руках.
- Шеф, я выполнил все поручения, хочу заглянуть к тебе перед дорогой,- с легким раздражением в голосе говорил безотказный в любом деле Славка.
Раймонд понял, что парень хочет получить обещанную за фотографа сумму. Сколько ни оттягивай, а платить придется, впрочем, за такое дело не жалко. Тот пьяница возомнил себя крутым шантажистом, хотя фотки у него были действительно жуткие. Только одной, где Раймонд, с перекошенным лицом, держит за волосы распластанную на полу девушку, а известный депутат Сейма хлещет жертву плеткой, хватило, чтобы навсегда поставить на нем и многих других жирный крест. Он вспомнил, как у него на миг потемнело в глазах, и как гнусно ухмыльнулся этот фотограф, рассыпав на столе убойный компромат.
- Ну, подъезжай.
Минут через десять Бурвис уже впускал позднего гостя в квартиру.
- Вот, как договаривались, забирай,- Раймонд протянул парню пухлый конверт.
В ответ бывший работник протянул ему небольшой сверток.
- Ты уверен, что здесь все и никаких копий нет?
- Уверен, шеф, как и в том, что этого свободного художника, если и найдут, то лет через 100, но археологам его вид точно не понравится,- хохотнул Славка.- Не бойся, шеф, заброшенные карьеры умеют хранить тайну.
- Что ни день – то сюрприз,- сказала Лилия Аркадьевна, выслушав Ларины впечатления о съезде.- Ну и как будем на это реагировать?
Рябинина пожала плечами:
- Ну, как? Писать надо, только потом гадостей не оберешься. Вы бы видели, как его купали в волнах восторга. Что у нас за народ такой – без кумиров жизнь не мила. Помню, как Святицкого несколько лет назад подхватили на руки около суда и понесли за пять кварталов в думу. Вот это было зрелище! Если бы тогда кто-нибудь осмелился хоть слово против него сказать, запинали бы, наверное. А сейчас многие из этих «носильщиков» поносят его последними словами на каждом углу. С Бурвисом – та же история. Он сейчас на пике обожания, я даже не сомневаюсь, что его мэром выберут, поэтому, если мы сейчас напишем про его художества на заводе, нас его бешеные бабки затерроризируют.
- Антон Алексеевич просил ему помочь,- внушительно и четко произнесла Крылова.
-Да подготовлю я статью, только вот Святицкий наш и сам бы мог пошевелиться, а не прятаться за чужие спины. Взял бы и выступил с разоблачениями как мэр, пообещал бы людям возродить этот чертов завод, так нет, мямлит и ничего не делает. А мы ему должны каштаны из огня таскать?
- При чем тут это? Завод, который сразу после выборов, якобы, заработает, Бурвис просто растаскивает: продукция, которая еще была на складах, вагонами отправляется в Эстонию, по какому-то странному адресу. Деньги за нее на завод не приходят. Во многих цехах оборудование демонтируют, причем, ночью. Достаточно новые станки забирает какая-то фирма, а более старое оборудование увозят в металлолом наши «жестянщики». Вот, возьми, мне под большим секретом передали копии списков всего, что буквально за несколько недель увезли с завода. Под уничтожение попали станки, без которых просто невозможно выполнять определенные технологические операции. Несколько специалистов эти списки добывали прямо как заправские шпионы. Эти люди прекрасно понимают, что завод окончательно добивают. Там одного металла чуть не на миллион, поэтому люди собрали документы и понесли в прокуратуру. Там обещали заняться этим делом.
- Хорошо, узнаю, кто возьмется из прокуроров. Если после моих подколок о съезде напишем про то, как «светоч справедливости» завод пилит, Бурвис и его окружение воспримут это как прямой вызов. Наши коллеги из «Сантима» Раймонду уже подошвы его туфель до блеска вылизали. Тоже на нас набросятся.
- Ну, мы можем себе позволить говорить читателям правду. Положение у нас вполне устойчивое, хозяина-барина нет. К тому же, Ларочка, я думаю, ты ошибаешься насчет Святицкого – у него и уважение, и опыт. Люди ему верят и выберут на новый срок.
Лара не стала спорить с главредом, не хотелось портить Крыловой настроение, тем более что Святицкий когда-то был ее одноклассником и другом юности.
Рябинина, зайдя в свой кабинет, сразу же набрала номер знакомого прокурора.
-Сергей, привет! Удели мне пару минут твоего драгоценного времени, скажи, ты будешь заниматься заводом химволокна? Дашь мне комментарий для статьи?
С просьбой о комментарии она обратилась и к Бурвису, когда прочитала все документы, переданные ей Крыловой. Раймонд, сославшись на дела, от личной встречи отказался, но по телефону заверил, что оборудование вывозится из цехов лишь с одной целью – расчистить место для новых станков, которые совсем скоро поступят на предприятие.
Прокурор Сергей Хованский был человеком честным, что уже само по себе в новых условиях жизни было неудобно, а он вдобавок еще считался хорошим спецом, что было неудобно вдвойне. Проверка завода была поручена именно ему. Как только Хованский появился на предприятии, стал знакомиться со всеми документами, разговаривать с рабочими и оставшимися инженерами, стало понятно, что материалов хватит с избытком, чтобы начать уголовное дело. Бурвис занервничал и срочно вызвал на помощь Лейтанса и Стаса. Эйнар, как всегда причмокивая, взялся уладить дело мирным путем. Однако затея адвоката сорвалась: Сергей не внял уговорам коллеги закрыть глаза на некоторые факты и открыть карман для благодарности. Он честно пообещал довести дело до суда, причем, в кратчайшие сроки.
Через некоторое время он позвонил Ларе и попросил зайти в прокуратуру.
В его небольшом кабинете с неприметной мебелью был большой железный сейф, где хранились особо важные документы.
- Ну что? Новая власть за столько лет даже на новые стулья не раскошелилась?- произнесла Лара, оглядывая кабинет.
- У нее есть дела поважнее, чем заботиться о своих «внутренних органах»,- хмыкнул Сергей. Голос у него был невеселый.- Лар, тут вот какое дело.…Сможешь статью написать о проверках на заводе.
- Нет вопросов, а чего ты такой добренький? Обычно из вас слова не выколотишь, а тут – сам предлагаешь. Неужели так все серьезно?
- Более, чем. Мне все это время буквально шагу ступить не дают. Уже взятку предлагали, потом к жене в парке подошел какой-то отморозок, когда она с нашим мелким гуляла. Сказал, мол, хорошенький малыш и мама ничего, жалко будет здоровье портить из-за глупого папы. У жены такая истерика была. В общем, я боюсь, что мне наркотики в машину подбросят, или еще какую гадость сотворят. Я думаю, что если в газете статья появится, они уже не смогут так нагло действовать.
Материал появился в следующем номере газеты. «Город» буквально расхватывали в киосках, передавали друг другу. Люди не могли поверить, что такое творится в тихом N-ске. А через два дня Хованского задержали с большим шумом, якобы, при попытке получения взятки в особо крупном размере. В акции участвовали откуда-то взявшиеся полицейские машины с мигалками, в одной из которых, разумеется, совершенно случайно оказался оператор местной телестудии и парочка журналистов из «Сантима». Всю следующую неделю местные СМИ на все лады обсуждали прокурора-взяточника. Лара просила у главного прокурора города вразумительных разъяснений и каких-то действий, но начальник Хованского, вжав голову в плечи и избегая взгляда, понуро бубнил: «Ну что мы можем? Надо суда дождаться». Сергея под конвоем в тот же день доставили в КПЗ, вернее, в изолятор временного содержания – так более демократично это стало называться.
За всеми этими событиями как-то совсем незаметно для общественности наконец-то прошел суд над полицейскими, убившими Юрия Кедрина почти год назад.
Лара, бывшая в зале суда, вышла оттуда подавленной. Виновных практически оправдали.
Одного освободили прямо в зале суда, другому придется немножко побыть под условным наказанием. От работы в полиции их тоже не отстранили. Друга Кедрина, главного свидетеля, которого эти же стражи порядка лупили в полиции, как боксерскую грушу, вообще не было в зале суда. Даже вдова уже была как-то равнодушна ко всему происходящему. Знающие шептались, что ей предложили неплохие отступные, чтобы не подавала апелляций. Вот она и успокоилась.
Во всем этом Ларе виделось вероломство и бездушие.
Эти неприятности несколько отдаляли ее от дочери, которая сдавала экзамены и готовилась к выпускному балу.
-Мам, у тебя одна работа на уме, а я – вечно на втором плане, - сердилась Полина. – Ну, посмотри, на тебе же лица нет. Сколько можно за всех переживать?
- Да я переживаю оттого, что помочь не могу. Слышала, наверное, что прокурора посадили за взятку. А я знаю, что Хованского изолировали, чтобы завод по винтику растащить.
- А тебе больше всех надо, как всегда? Мам, ты у меня, конечно, замечательная и справедливая, но ты все-таки моя мама, единственная. Я хочу, чтобы ты так не парилась, а думала немного о себе и обо мне. Давай будем ужинать и поговорим о моем выпускном и платье. Я такой салатик сделала и блинчиков напекла. Кстати, ты от родителей нашего класса речь толкаешь для учителей, так что должна быть при полном параде.
- Торжественно обещаю произвести впечатление и речью, и внешним видом, правда, при условии, что твой аттестат тоже на меня произведет впечатление. Приятное, разумеется.
- Не переживай, мамчик, я в этом году все-таки, как ты любишь говорить, взялась за ум и школу заканчиваю с приличными оценками.
Ближе к вечеру следующего дня Лару позвала к себе Крылова. Главный редактор немного нервничала.
- Лар, сегодня Бурвис приезжал в редакцию злой, как черт после твоих статей, и без всяких церемоний потребовал тебя уволить, а остальным писать о нем хорошо. Тогда после выборов нам тоже будет хорошо. А если нет, нам несдобровать. Что думаешь по этому поводу?
- Думаю, что все так и будет. Я уверена, что его «СС» выборы выиграет.
- Ну что ты говоришь? По нашим опросам Святицкий просто вне конкуренции.
- Да подхалимские это опросы, Лилия Аркадьевна. Их Симаков делал, обзванивая работников самоуправления и родственников Святицкого. Он просто выслуживается перед вами и Антоном Алексеевичем. И уже ему сообщил, как народ его любит. Не иначе за этим последует личная просьба к Святицкому пристроить дочку в финансовый отдел. С работой, сами понимаете, как.
- Злая ты, Рябинина.
- Возможно, но ведь Симакову, по большому счету, на газету наплевать. Ему, насколько я вижу, журналистика нужна для решения личных вопросов, а уж никак не общественных. Если говорить о выгоде для редакции, то надо точно прислоняться к Бурвису. Но это значит, что мы все будем помогать этому подонку в уничтожении города. Конечно, надо поддержать Святицкого, но это - реальный проигрыш. Кстати, а почему Святицкий не
подписывает наши документы на приватизацию здания редакции?
- Боится, что мы выступим на стороне Бурвиса.
- А то, что мы на улице можем остаться, значит, не боится?
- Ну ладно тебе. Лучше скажи, откуда у тебя взялся такой настрой против Бурвиса? Ведь ты первая его городу представила. Выходит, у тебя легкая рука.
- Выходит. Только год назад я не знала того, что знаю теперь. Думаю, этот человек способен на любую подлость. Поэтому надо поддерживать Святицкого, хоть совесть будет чиста.
Выпускной бал дочери отвлек Лару от политических баталий. Она взяла недельный отпуск и словно переместилась в другую реальность, где все было иначе: красиво и весело, где бурлили молодые надежды, где мечты и амбиции не знали границ. В доме постоянно крутились Полинины друзья и одноклассники, шумели, слушали музыку, строили планы на будущее. Накануне выпускного бала девчонки долго сидели, обсуждая последние мелочи своих туалетов и причесок. И вот, наконец, пришел этот долгожданный день.
- Надо же, какими взрослыми кажутся девчонки в дорогих платьях, со сложными прическами и ярким макияжем,- думала Лара, войдя с дочерью в прохладное фойе театра, где уже собрались выпускники и родители.- Мы с подружками 25 лет назад выглядели совсем подростками в коротеньких белых платьицах. А мальчишки почти такие же: немножко смешные и угловатые в парадных костюмах
-Мама, я тебе сюрприз приготовила,- как всегда радостно выпалила дочь и нырнула в толпу. Через пару секунд она появилась вновь вместе с симпатичным высоким парнем, темноволосым и таким же зеленоглазым, как она. Парнишка выглядел очень смущенным.
- Вот, мамуль, это Артур. Он не из нашей школы, уже студент. Мы вместе в Париж поедем, так что ты будешь спокойна.
Уже совсем поздно, когда дочь вернулась домой, вволю наплясавшись со своими одноклассниками и учителями, ради такого случая отбросившими учительскую строгость, Лара спросила ее про Артура.
- Прости, что раньше не сказала тебе, крепилась из всех сил, чтобы не проболтаться,- обняла Полюшка.- Хотела сюрприз сделать. Как он тебе?
- Первое впечатление – очень даже ничего. Милый юноша, и краснеть умеет – редкое по нынешним временам качество.
-Хорошо, что завтра на работу,- подумала Лара, выходя из ванной и забираясь в постель. Уже несколько дней Рябинина тоскливо бродила по опустевшей квартире, перебирала
дочкины фотографии и напряженно ждала звонка. У Полины все складывалось гладко, переживать не было смысла и все-таки…Мобильник, лежавший рядом с книжкой на тумбочке ожил, запел.
- Мамуль, у меня все в порядке. Буду учиться в Сорбонне. В Сорбонне, мам! И с работой мы уже договорились, так что на жизнь хватит. Мамчик, все классно! Не переживай, я же с Артуром, он надежный, как скала, и шлет тебе привет. Обещаю учиться лучше всех. Мам, Париж – такой суперский город! Я тебя люблю. Пока!
Лара заснула счастливой, а на следующий день уже снова нырнула в привычную реальность.
Выборы в самоуправление на этот раз были шумные. Сторонники Бурвиса, члены его партии «Свет справедливости» - «эсесовцы», как их сразу же окрестили местные остряки, даже в день выборов открыто агитировали голосовать за Раймонда и его команду, предлагая заплатить 5 латов за голос. Многие соглашались. В итоге за Бурвиса проголосовало больше, чем за Святицкого. Перевес голосов в основном обеспечили заводчане, которые верили обещаниям восстановить производство; купленные избиратели и «бешеные бабки» - пожилые женщины, очарованные вниманием молодого, симпатичного мужчины.
Ночь, когда подсчитывали голоса, стала триумфом для Раймонда. В своем офисе за обильно накрытым столом он собрал активистов своей партии, сотрудников фирмы. Самыми почетными гостями были Стас и Эйнар Лейтанс и еще трое мужчин, приехавшие из Риги. Бурвис, хотя выпил лишь несколько глотков шампанского, оказался изрядно пьяным. И вел себя соответственно: лез со всеми целоваться, предлагал тосты за победу. В какой-то момент он совсем потерял контроль над собой и стал истерично выкрикивать: «Я – победитель! Я – мэр! Мэр!» Поймав презрительную ухмылку Стаса, Раймонд буквально вышел из себя: «Ты что кривишься? Получил двести кусков и отвали!». Бурвис выругался, сжал кулаки и двинулся на Стаса, но вдруг, словно ударившись о невидимую стену, стал оседать вниз и неожиданно для всех разрыдался, упав на колени и закрыв лицо руками. Все, кроме Стаса и Эйнара, постарались поскорее выйти из зала в фойе, сделав вид, что ничего не случилось.
Лейтанс растерянно переводил взгляд с замершего на полу Раймонда на Стаса. Тот нагнулся, быстро ударил «победителя» несколько раз по лицу, пристально посмотрел в глаза. Бурвис очнулся, а Стас, демонстративно вытер руки салфеткой, швырнув ее в лицо Раймонду, вышел из помещения. Эйнар захлопотал вокруг униженного приятеля, пытаясь выправить ситуацию. Затем кинулся в фойе приглашать всех продолжить торжество. Вернулись не все, и продолжить в том же духе уже не получилось. Что-то зловещее повисло в воздухе, и люди стали быстро расходиться. Не спешили только гости из Риги. Один из них, когда уже не осталось чужих, напомнил о «братьях» и сказал очухавшемуся Раймонду о том, какие первые шаги он должен сделать на посту главы города.
В это же время в мэрии, в просторном кабинете Святицкого собрались его сторонники. В примыкавшем к кабинету небольшом зале для переговоров тоже был накрыт хороший стол с закусками и напитками, но настроение собравшихся было далеко не праздничное.
- А что такое непоправимое случилось, господа?- спросил, обводя всех безмятежным взглядом голубых глаз, спонсировавший выборы Святицкого Алексей Раков. – Ну, будет Бурвис мэром и?.. Много ли он сумеет сделать? Среди депутатов достаточно наших людей, да и на руководящих должностях – тоже. Да и переизбрать его сумеем, если уж надо будет. А сейчас пусть плебс тешится. Поэтому я предлагаю тост за нашу будущую победу.
Лара, которую тоже пригласил Святицкий, видела, как все нехотя чокались и пили.
Быть в роли проигравших оказалось очень неприятно. Сам Антон Алексеевич из всех сил сдерживался, чтобы не показать, до какой степени он разочарован и подавлен. Святицкий догадывался, что Бурвис нацелится на приватизацию ключевых предприятий города, и понимал, что это приведет к росту цен на «коммуналку», городской транспорт и прочее. Такое уже случилось в некоторых соседних городках. В итоге многие жители просто уехали, а те, кто остался, на долгое время лишились тепла и горячей воды в домах, вынуждены были ходить пешком или ездить на своем транспорте. Для N-ска, если такое произойдет, это будет началом конца родного города.
Несмотря на теплые деньки, в самоуправлении наступил ледниковый период. За какой-то месяц Бурвис успел нахамить всем, кто работал там не первый год.
Оскорбления подчиненных преподносились как новый, эффективный стиль работы. Особенно усердствовала правая рука Бурвиса – на редкость отвратная особа. Третьеразрядный юрист, прославившийся взятками и проваленными делами, Занда Пиле получила огромную власть, став первым замом мэра. Теперь самый ничтожный вопрос можно было решить только в ее кабинете. Выслушав посетителя, она невозмутимо писала на бумажке «цену вопроса» и номер счета, а затем, визгливо похихикивая и утопив змеиные глазки в складках лоснящейся физиономии, сообщала: «Придете с оплатой, поговорим».
- Мерзейшая баба, да еще разит от нее, как от полковой лошади, - рассказывал Рябининой о своем визите к Пиле владелец небольшой пивоварни Миша Лукин. – У нее все полки в кабинете забиты лягушками игрушечными. Она, может, головушкой скорбная? Это же позор на всю страну! А взятки она вымогает просто в открытую! Я с такой наглостью откровенной еще не сталкивался, хотя считал себя тертым калачом, - негодовал Миша
- Миш, а ты готов эти свои впечатления в газету дать?
- Нет, Лар, извини. А вдруг что-нибудь по бизнесу случится, знакомые узнают...Нет, не могу.
- Ну, понятно, вы с уродами боритесь, четвертая власть, а мы в сторонке покурим. Тогда не жалуйся, если это чудовище тебя без порток оставит,- разозлилась Рябинина. Миша смущенно крякнул и исчез за дверью.
Слухи о деятельности Бурвиса и его компашки множились день ото дня. Журналисты «Города» и вдруг прозревшие коллеги-телевизионщики обрушили на нового градоначальника залпы разоблачительной критики.
Вступившая в свои права осень не охладила журналистский пыл. И Раймонд ринулся в атаку.
После очередной пресс-конференции он подошел к Рябининой и, не скрывая злости, заявил: «Все, госпожа Рябинина, мое терпение кончилось. Мне надоело читать про себя гадости. Я уничтожу вашу газету».
-Что?- вскипела в ответ Рябинина.- А почему это вам правда так не нравится? Работайте, как обещали людям и а не забывайте, что у нас теперь свобода прессы и страна победившей демократии.
Лара гордо вышла из конференц-зала, но на душе было мерзко: она понимала, что
Раймонд сделает все, чтобы закрыть «Город», вопрос в том, насколько быстро он сумеет это сделать.
Лара поделилась своими предчувствиями с Крыловой.
- Не хотела тебе говорить, да и тебя прошу в коллективе не проболтаться, но Бурвис уже начал через подставную фирму процесс перекупки нашей газеты. Но, я думаю, смогу все решить через знакомых адвокатов. У нас же нет никаких серьезных проблем, зацепиться практически не за что. Правда, один небольшой должок типографии, но мы его гасим, так что все в порядке.
Пятницу Раймонд уже не считал рабочим днем. С утра, правда, он все-таки немножко позанимался городскими делами: подтвердил по телефону нетерпеливому представителю польского завода, что город купит у них автобусы в нарушение условий конкурса, но за отдельную «благодарность» лично мэру, вес которой Бурвис оценил по нынешнему курсу валют в 300 тыс. долларов. Не так уж и много для почти четырехмиллионной сделки, но поляки взвыли и сообщили, что больше, чем на 200 не потянут. Пришлось соглашаться. Хорошо хоть удалось настоять на авансе в половину суммы. Обещали, что гонец явится с чемоданчиком, с банковскими перечислениями решено было не связываться.
На обед Раймонд отправился в компании с Зандой в уютный грузинский ресторанчик. Хозяин тут же принес бутылку хорошего вина, от которого Бурвис отказался на радость своей спутнице, тут же осушившей полный бокал. На щеках Занды вспыхнули красные пятна.
Спутница Раймонда, хихикая, сообщила, что на созданный недавно расчетный счет горожане уже накидали столько денежек, что глупо будет перечислять их все жилкомхозу. Эта контора все равно ничего не делает: крыши в домах текут, трубы прорываются, а деньги на ремонт исправно списываются.
- Мы отправим эти средства на счет нашей партии, а там уже решим, как найти им достойное применение, - резюмировала она и отхватила изрядный кусок от румяного хачапури; стала пальцами обрывать сырные нити, потянувшиеся из теплого нутра пирожка.
У Раймонда зазвонил телефон.
-Скажите, что я срочно уехал на встречу с министром, пусть не ждут меня, - приказал он.
И добавил, рассмеявшись, уже для своей спутницы, - Вот, черт, забыл совсем, что назначил встречу с банкирами. Они из Риги прискакали, а я – тут.
- Да, ладно, Раймонд, еще приедут, не велики птицы,- отмахнулась Занда.- Вот скоро нам деньги капнут, и я начну ремонт в квартире, да и машину хочу поменять на новую, из салона.
Часа через полтора дуэт, сытый и довольный, решил завершить многотрудный рабочий день. Внушительный счет за обед, как и прежние, направился для оплаты в бухгалтерию самоуправления.
Лара с удовольствием кидала вещи в спортивную сумку: русское общество «Родина» включило ее в состав делегатов конференции, которая намечалась в Санкт-Петербурге. Рябинина искренне радовалась такой возможности. Вырваться из этой будничной круговерти, вдохнуть русского воздуха, побродить по осеннему Питеру – такое счастье!
Поездка начиналась нетрадиционно: поломался автобус, на котором должны были ехать, другой за такую сумму арендовать не удалось; в итоге пришли к тому, что все поедут на поезде. На перроне Ларе вручил билет руководитель поездки: «Извини, Ларочка, ты у нас в другом вагоне оказалась, но, я думаю, не потеряешься».
Лара скорчила гримаску, забрала билет и отправилась в другой вагон. «Ну и хорошо,- подумала она, - буду всю дорогу смотреть в окно и молчать. Надоело это бесконечное общение». В тамбуре вагона какой-то мужчина приветливо сказал ей: «Здравствуйте!» Рябинина машинально ответила незнакомцу, нашла свое место в середине плацкартного вагона, закинула сумку в ящик нижней полки. Народу в вагоне было немного, хотя у нее соседи явно присутствовали, судя по вещам и минералке с глянцевым журналом на столе.
«Надеюсь, соседка не будет меня грузить историями из своей жизни», - Лара сняла плащик и устроила его на крючок. Появившаяся проводница прошла по вагону, призывая провожающих выходить на улицу. Сентябрьское солнышко, клонясь к закату, заглянуло в окно поезда.
-Еще раз здравствуйте!
Лара повернулась от окна на звук голоса и увидела того незнакомца. Высокий, мощный, с сединой в густой шевелюре. «Хорош,- промелькнуло в голове Рябининой,- Голливуд точно отдыхает. А глаза-то какие, будто фиалки пеплом присыпали».
- Здравствуйте, - несколько равнодушно сказала Лара и опять взглянула в окно.
Поезд дернулся и плавно покатился по рельсам. Незнакомец потянулся за журналом, который оказался не то историческим, не то географическим.
- Нет, неудобно читать. Давайте лучше знакомиться и беседовать. Меня зовут Александр Сергеевич, - сказал мужчина. И добавил весело: - Нет, я не Пушкин, я – другой… Бирюзов. Для друзей - просто Саша.
- Осталось сообщить, что вы - внук маршала Бирюзова.
- Надо же, какие познания. Нет, я не его родственник, во всяком случае, мне про это неизвестно. А откуда вы-то про маршала Бирюзова знаете?
- В Москве иногда ходила по улице его имени. Вот, вспомнила.
- А вы – москвичка? И как вас все-таки зовут?
- Я давно здесь живу, поэтому уже нет. А зовут меня Лариса Леонидовна Рябинина, впрочем, здесь не принято обращаться по имени-отчеству, так что просто Лара.
Она отвечала суховато, стараясь ничем не выдать внутреннего беспокойства. В самом центре солнечного сплетения, возникло какое-то тянущее чувство, словно душу поймали на крючок. «Глупости,- рассердилась про себя Лара, - просто я немножко расслабилась. У него, наверняка счастливая семья, возможно, уже и внуки есть». Но постепенно ее строгость смягчалась. Новый знакомый оказался интересным собеседником, знавшим немало исторических подробностей о жизни России и Европы и умевшим это рассказывать. Лара увлеклась, стала задавать какие-то вопросы.
- Вам, правда, интересно?- вдруг оборвал себя на полуслове Александр.
- Правда, вы, видимо, историю преподаете?
- Нет, просто дочке с детства было интересно узнавать «про прошлую жизнь», как она говорила. Мы с ней любили побродить по минувшим векам. Так у меня эта привычка и осталась.
- Дочка историю разлюбила?
- Она умерла от скоротечного рака. А потом жена покончила с собой; считала, что виновата в гибели дочери. Так что я уже почти 10 лет один.
- Извините, Александр. Мне очень жаль, я знаю, что такое потерять близкого человека, а уж сразу двоих… Извините.
Проводница, предложившая чай, пришла, как нельзя, кстати.
Потом Лара узнала, что Бирюзов, после трагических событий продал опустевшую просторную квартиру в Минске и перебрался в Петербург, хотя в Беларусь ездил регулярно, повидать друзей и навестить родные могилы. И сейчас был тот же случай.
- Ну вот, а я еще не хотел в Вильнюс из Минска заезжать. Теперь знаю, что это нужно было, чтобы встретить вас.
Лара наморщила нос: последняя фраза звучала банально и пошловато. Впрочем, и вся ситуация была какой-то киношной. Такой распространенный у сценаристов штамп: двое одиноких людей встречаются в вагоне поезда и влюбляются друг в друга.
Александр смутился: «Не верите, я понимаю, но я, действительно, за все эти годы не встретил женщину, которую хотел бы видеть рядом с собой. А тут вы. Я вас во сне видел и сразу узнал сегодня. Глупо звучит, можете не верить, но это-правда».
Лара смутилась, действительно не зная, как к этому относиться
- Давайте чай пить. Я вас пирожками угощу. Испекла на целую компанию, а все оказались в другом вагоне.
Бирюзов оказался благодарным «кушателем» и Ларе было приятно смотреть, как он ест.
- Вы просто волшебница какая-то. Без номера телефона не отпущу, а то где же вас искать, когда мы приедем? Я хочу вас пригласить на экскурсию по осеннему Санкт-Петербургу.
-Судя по вашему напору, вы – точно внук генерала. Ну, хорошо, записывайте. Только завтра, когда будем выходить из поезда, мы – не знакомы. Не хочу, чтобы мои коллеги засыпали меня расспросами и предположениями.
Лара стала устраиваться на ночлег, а новый знакомый ушел «прогуляться». Она заснула сразу, словно провалилась в какую-то синюю бездну. К реальности вернул голос проводницы: «Подъезжаем!». Рябинина открыла глаза. Соседа не было. И его журнала – тоже. Вместо него лежал пестрый тюльпанчик, аккуратно сделанный из вырванной страницы журнала. Забавно. Такие бумажные тюльпанчики ей дарил в пятом классе влюбленный в нее мальчик Саша. Лара аккуратно сложила цветок и убрала в кармашек сумки.
Следующие два дня Рябинина чувствовала себя где-то рядом с тем, что происходит. Механически шла куда-то, что-то слушала, с кем-то говорила. А внутри, в душе пели флейты. И порхали бабочки. Александр позвонил утром третьего дня, который был отведен на «культурную программу», и Лара с чистой совестью отправилась на свидание.
-Я покажу вам одно место на Васильевском. Там, в башне, как гласит легенда, жил
человек, который по ночам выращивал грифонов, а на рассвете выпускал их в мир, - пообещал Александр.- А потом поедем в Царское Село, как вы хотели.
У Екатерининского дворца клубились разноплеменные толпы туристов, зачарованно взиравшие на роскошь царских апартаментов, а старинные аллеи парка оставались почти пустыми. Здесь, вдали от любопытных глаз, они долго бродили, как школьники, взявшись за руки, и смотрели друг на друга удивленными глазами, веря и не веря непрошенному счастью.
Вернувшись в N-ск, Рябинина позвонила дочери.
- Полин, я, кажется, влюбилась в хорошего человека.
- Ну, мамчик, ты даешь! Круто! А где ты его нашла, хорошего?
- Да я и не искала. Просто в поезде познакомились случайно.
- А он кто по профессии?
- Военный инженер-электронщик. Сейчас работает программистом на каком-то предприятии.
- А фотку пришлешь, чтобы посмотреть, какой он весь из себя?
- Нет у меня фотки, но сообщаю, что он - высокий, спортивный, с седой шевелюрой и царским именем – Александр.
- Ну, здорово, мам. Ты что, в Питер уедешь?
- Нет пока. Будем общаться набегами. Не могу оставить здесь незавершенные дела. Так что переезд состоится не раньше, чем будущим летом.
Лара не очень-то хотела посвящать дочь в свои производственные неприятности.
Пока Рябинина целую неделю отсутствовала, стало известно, что по подложным документам их коллектив признан неплатежеспособным, что газету забирают за долги, что суд уже прошел и проигран, о чем главред молчала, пытаясь найти адвоката и отыграться. Не смогла. Раймонд, действительно, выполнил свое обещание по удушению газеты. В коллективе пошел разброд, многие уже лихорадочно искали новое место работы.
Протянуть руку помощи никто из местных «богатеньких буратин» не захотел. Все вдруг стали опасаться, что кто-нибудь настучит Раймонду о помощи непокорному коллективу. А он так скор на расправу. В администрации города уже уволены все мало-мальски компетентные люди. У руля ключевых городских предприятий поставлены свои: какие-то бывшие спортсмены, бывшие менты. Цель у всех одна – украсть как можно больше. И наглая, непоколебимая уверенность в своей неуязвимости и безнаказанности. Как ни странно, город покорно принял новые правила жизни.
«Нет, Лар, извини, помочь не смогу, - в который уже раз слышала Рябинина от очередного знакомого.- У меня бизнес, заказы муниципальные. Вы уж сами как-нибудь, вы же – четвертая власть».
Телефон, который раньше верещал беспрерывно, стал подавать голос редко и, как казалось Ларе, робко, словно извиняясь.
- Да что за психология такая рабская – об них ноги вытирают, а они прямо рады подставляться,- возмущалась Рябинина.
- Что ты хочешь от местной публики: рабы они и есть рабы. Это уже на генетическом уровне сидит, - объяснял ей Борис.- Здесь всегда были «господами» поляки, шведы, русские, немцы. А местные – покорными, трусливыми холопами.
- Да ведь и советские «оккупанты», которые после войны здесь все создали и построили, так же себя ведут.
- Психология рабства заразна не хуже чумы.
В редакции тоже не обошлось без трусов, но большая часть коллектива все-таки осталась. Работать приходилось практически бесплатно, так денег от реализации газет и совсем чуть – от рекламы, хватало лишь на типографские услуги. Из здания редакции их выселили, и все собирались на квартире у Крыловой.
-Надо Святицкому благодарность передать через газету: сколько раз просили дать приватизировать здание, все выжидал чего-то,- злилась Лара.
- Ладно тебе, он же не думал, что все так обернется,- заступалась за бывшего мэра и давнего друга Крылова.- Лучше скажи, почему Куцевич так притих? Все крутился рядом с Бурвисом, условия ему ставил, даже, говорят, шантажировал перед выборами.
- Насколько я знаю, он приторговывает наркотой в своем ночном клубе. Раймонд это давно знал, а тут нашел, как Генку на крючок посадить. Так что теперь он с Бурвисом, скрипя зубами, делится прибылью от наркоты и уже начал его похваливать. Ему же не хочется на новый срок зайти.
- И что это творится такое?- взвихрился Михалыч.- Все всё знают, только полиция и прокуратура не знают ровным счетом ничего! А суды! Недавно сообщали, кажется, в Риге, парнишка сырок творожный в универсаме стащил, так его на несколько лет укатали, а как миллион хапнут – никак виновных не найти.
- Ну, так давайте хоть мы будем честно выполнять свои профессиональные обязанности,- Лара не успела закончить фразу, как ее довольно зло оборвал Симаков.
- Довыполнялись уже, Рябинина. Все – из-за твоей прыти. Надо было с Бурвисом дружить, и все было бы в ажуре. А теперь по твоей милости ни у кого – ни работы, ни зарплаты. Кому она нужна, твоя правда? Очки розовые сними, взрослая ведь тетка уже. Жили мы без тебя спокойно, а последние годы как на вулкане: давайте то, давайте это. Пойми: никому ничего не нужно! Народ – тупое быдло, ему на все твои статейки – плевать с высокой колокольни. К тому же городок наш – весь под одним одеялом спит; кто – родня, кто – с одного детсадовского горшка, а ты нарисовалась тут – честная, блин!
Лара обводила взглядом своих коллег, сидевших в скромной гостиной Крыловой. Все тягостно молчали. Рябинина встала и вышла из квартиры. У подъезда она села в свою безотказную «ласточку» и, твердя себе: «Спокойно, спокойно»; завела машину. Проезжая мимо супермаркета, увидела Андрея, по всей видимости, только что вышедшего из недр торгового заведения. Лара тормознула, опустила стекло:- Привет, садись скорее, подвезу и поговорить надо, если не торопишься.
Забравшись в машину, он удивленно сказал: - Да у тебя тут просто шаровые молнии летают. Что случилось-то? Я тебя сто лет не видел.
- Знаешь, у меня такое чувство, что я – дура набитая. Столько лет потратила на борьбу со всякими уродами, а результат? У власти – ворье, приличные люди – в полном загоне. Я не вижу никакого смысла в своей работе и вообще в жизни в этом городе и стране.
- В каждом поражении уже существует победа, а в каждой победе – поражение.
- Ну, какое поражение? Эти стервятники за несколько месяцев уже полгорода разграбили, а все молчат.
- Успокойся, Лар, самого главного они сделать не сумеют. Развалится у Бурвиса все, кстати, и благодаря прессе тоже. Только это не очень быстро произойдет.
- Андрей, я знаю, ты же можешь повлиять как-то на ситуацию, выправить ее что ли. Помнишь, перед выборами все были такими загипнотизированными. А сейчас во всех депутатах сидит страх действовать против Бурвиса. Они его как видят, так сразу впадают в ступор. Я знаю, я со многими разговаривала да и вижу, как они себя ведут на заседаниях думы. Заканчивать надо этот цирк с конями. Пора уже местного «крошку Цахеса» представить в его настоящем обличье
- Хорошо, я поработаю. Постараюсь ускорить события и убрать этот морок. Только и ты кончай дурить. Ты же понимаешь, что ничего в этом мире не происходит просто так, случайно. Раз ты здесь оказалась, значит, так было надо.
ХХХХХХХХХХХХХХ
…На столе, стоящем на солнечной террасе, блестел старинный пузатый самовар с медалями, стояли в вазе краснобокие яблоки из сада, остывала только что вынутая из духовки кулебяка с капустой. Александр размешал в большой чайной чашке сахар, посмотрел в сад, наполненный дарами щедрого августа, перевел взгляд на Лару.
- Даже не верится, что ты здесь и даже пироги печешь. Целый год тебя ждал.
-Ну, не год, а почти год,- улыбнулась Лара, - мы же ездили друг к другу и перезванивались. Но, поверь, мне, Саш, я правда, не могла вот так все бросить и уехать. Это все равно как с поля боя удрать – лапки кверху, сдаюсь! Я бы себя загрызла. А теперь во мне есть чувство выполненного гражданского и профессионального долга. Окаянный город отпустил на волю чайку.
- Ну, расскажи, хотя бы вкратце, а то ведь я толком и не знаю, что там происходило в славном городе N-ске.
- Тут, на твоей чудесной даче, такая благодать, яблоками пахнет и приближающейся осенью. Не хочется возвращаться к этим теням прошлого, хоть и совсем недавним, ну да ладно. Скажу и забуду. N-ск – уже закрытая страница моей жизни.
Лара помолчала, слушая, как в саду зашелестели листья под легким ветром, и упало несколько яблок.
- Прошлой осенью мне казалось все – тупик. Газета болтается на волоске от полного краха, Бурвис со своей камарильей творят, что хотят. Представляешь, они в ноябре стали деревья в городе кольями окружать, причем, не только молодые саженцы, но и все без разбору. Это были такие бревна, из которых когда-то возводили частоколы вокруг городов. Ох, отутюжили мы тогда Раймонда, но главное раскопали, что на «приколье» нашего городка ушло почти 100 тысяч, если в долларах считать, бюджетных денег. Потом была их наглая афера с покупкой автобусов. Бурвис единолично решил, что конкурс выиграла одна польская фирма, но за это решение потребовал себе 10 процентов от четырехмиллионной сделки. Поляки обещали отдать частями, но только 200 тысяч. И первый чемоданчик ему привезли где-то в начале зимы. Мне говорили, что Раймонд тогда даже кое с кем из своих приближенных поделился, но очень не по-братски. Все это время его команда брала на город кредиты, и потом с этих денег снимали откаты. Набрали огромные суммы, такие, что министерство финансов пригрозило отлучением от кормушки и введением в городе внешнего управляющего. При этом Бурвис не платил крупным строительным фирмам за сделанные объекты, если ему не давали «откупных». Так разорилось несколько компаний, люди потеряли работу и зарплату. К нам постоянно обращались – помогите. Пришлось работать в сумасшедшем темпе: писать обо всех этих безобразиях, много чего отсылать в столичные СМИ, в полицию, прокуратуру, в комитет по борьбе с коррупцией. Сначала не было никакой реакции, а потом с Раймонда словно сняли защитный панцирь, и понеслось… В конце января газовый монополист сообщил через республиканские СМИ, что перестает поставлять в N-ск газ из-за скопившегося огромного долга. Мы со своей стороны, тоже выяснили, что деньги люди платили, но средства по хитрой схеме уходили на счета зарубежных фирм. Долги были и за электричество, в общем, за всю коммуналку. Народ встал на уши от такой информации. Кто-то даже призывал повыдергать все колья и посадить на них всю эту шайку. Ты не поверишь, но колья за несколько дней повыковыривали из мерзлой земли бригады рабочих и увезли в неизвестном направлении. А Бурвис так испугался, что сочинил себе какую-то командировку и смотался из города. И тут в его отсутствие депутаты, которые были в оппозиции, наконец-то осмелели, перетащили парочку его союзников на свою сторону, созвали экстренное заседание думы и выкинули его с должности. Раймонда,
конечно, пытались предупредить, но он просто не смог прилететь из Испании – там случился какой-то немыслимый для тех мест снегопад, парализовавший страну на трое суток. Когда стало известно, что его скинули, в городе только что праздничного салюта не было по этому поводу. Все вдруг прозрели.
И самое главное, правоохранители тоже резко оживились, было заведено несколько уголовных дел по контрабанде нефтепродуктов, по махинациям на заводе, который он после выборов сразу же обанкротил. В общем, для Раймонда, хоть и хапнувшего городских денег, наступила черная полоса. А с поляками история закончилась анекдотически. Когда они во второй раз набрали чемоданчик и заявились в думу к мэру, их встретил совсем другой человек. Они дисциплинированно так сообщают, что привезли «благодарность» в зеленых тонах, а им отвечают, что, мол, нынешний мэр ее принять не может, а прежний - уже не мэр. «Пшеки» обрадовались до беспамятства и на реактивной скорости рванули домой. С Бурвисом чуть удар не случился, когда он про это узнал. Говорят, звонил, требовал денег, но ничего не получил.
И еще всплыла страшная история с исчезновением одного городского фотографа. Из отдела по борьбе с организованной преступностью просочилась информация, что Бурвис имел прямое отношение к его внезапной пропаже. Потом к нашим пинкертонам попали
жуткие фотографии, которые, если опубликовать, смели бы многих министров правительства и депутатов Сейма. В общем, заварилась такая каша…
- А этот деятель после такого позора куда делся?
- Да никуда не делся. Ходит по городу, даже без охраны. Думаю, отсидится пару-тройку лет, а потом его покровители пристроят куда-нибудь на непыльную хлебную должность. На мерзавцев сегодня повышенный спрос. Встретились мы случайно после его отставки, так он буквально зашелся: «Это вы, Рябинина, виноваты в том, что меня выкинули! Ненавижу вас, журналюг! Я вам отомщу, вот увидите!» Еще бы ему не биться в истерике - газету мы отстояли. Все-таки помог один местный олигарх.
Рябинина, конечно, была права насчет востребованности негодяев. Но не учла, что в Небесной канцелярии есть свои планы на каждого из нас.
Когда Раймонда и всю его команду отогнали от власти и «братья» узнали, что про их тайны уже кое-что известно по вине Бурвиса, главе организации пришлось принимать срочные меры. После этого Эйнар Лейтанс спешно уехал в Америку, а Бурвиса «братья» на время будто бы совсем забыли. Но, наконец, нашли и ему дело, чтобы реабилитировался, а заодно ума-разума набрался.
В тот же августовский день, Бурвис безмятежно валялся в гамаке на своем хуторе. Казалось, самое противное в его жизни уже прошло. Его глаза уже не наливались кровью, когда он вспоминал свою позорную отставку, свои беседы с ребятами из отдела по борьбе с коррупцией. Даже воспоминания о разводе с женой не угнетали, впрочем, это было самое легкое: дети выросли, а утешить его в печали рвалась не одна женщина. Звонок от «братьев» грянул, как гром среди небесной сини. И отказаться было никак нельзя – приглашали для серьезного разговора в местечко под Ригой. Раймонд, пересиливая вдруг навалившийся противный страх, стал собираться, нервно брился и каким-то немыслимым образом сильно порезался бритвой, которой порезаться было просто невозможно. Остановил кровь, надел новую рубашку и новые белые туфли. Затем вывел из гаража свой пижонский автомобиль. Дорога была пустой и свежеотремонтированной. Бурвис не обращал внимания на спидометр, где стрелка уже убежала за отметку 200. В сумке на соседнем сиденье подал голос телефон. Раймонд на пару секунд отвлекся от дороги, достал телефон и увидел прямо перед лобовым стеклом коричневую громаду лося, растерянно застывшего на шоссе…
- Ну и хорошо, что эта страница для тебя закрыта. Будешь теперь пользу приносить своей исторической родине. Но это – потом. А завтра к двум часам едем в ЗАГС, заявление подавать. Надеюсь,ты не передумала стать моей женой?
Лара встала, обняла за шею сидящего Александра, потерлась щекой об его проклюнувшуюся щетину: «Я не только не передумала, я даже надеюсь дожить до нашей золотой свадьбы и столетнего юбилея. Рискнем?»
© Copyright: Альбина Давыденко, 2013
Свидетельство о публикации №213101700159
Свидетельство о публикации №213101700159
Рецензии