Альби. глава 3

Колетта старалась справиться с волнением. Но напрасно. Ее била нервная дрожь. За праздничным столом она не съела ни кусочка. Даже вино не помогло, лишь обострило восприятие.

Девушка обвела взглядом спальню, где ей предстояло провести первую брачную ночь. Комната поражала своим великолепием. Покрытые золотым шитьем гобелены алых и голубых тонов украшали стены. Но на этих холодных стенах были и иные произведения искусства – прекрасные фрески с пасторальными сценами сельской жизни. Середину спальни занимала широкая кровать орехового дерева, дорого и со вкусом убранная – настоящие подмостки для театра жизни, ритуалов каждого дня. От потолка спускались ало-голубые завесы, украшенные вышивкой на сюжет мифа о Единороге.
 
Белокурая служанка отдернула завесу, и Колетта увидела белоснежные простыни, ожидавшие прикосновений и горячих объятий. Если бы ноги ее слушались, она бежала бы отсюда. Слишком много понимающих глаз было на нее устремлено.
 
Служанка поставила на ночной столик кувшин вина и чашу с восточными сладостями. Потрескивали свечи в золотых подсвечниках, еле уловимо пахло корицей. Беатрис, мать Жана, мягко взяла ее за плечи и подвела к горящему камину. Волны тепла, набегая одна за другой, ласкали девушку. Служанки стали умело ее раздевать.

- Я так счастлива. – Беатрис молитвенно сложила руки и ласково смотрела на Колетту. – Если бы ты знала, как я рада, что смогу теперь называть тебя дочерью.

Колетта улыбнулась, и ей стало не по себе. Да, Беатрис прекрасная женщина и нравится ей, но разве она сумеет заменить ей настоящую маму, Патрисию. Боже мой, боже, ведь Патрисия на днях должна покинуть замок! Начнется новая жизнь. Отныне Колетте предстоит держаться новой семьи, разделить все их радости и беды. Все будет хорошо. Она не одна, она с Жаном.

С головы Колеты сняли венок из золотых цветов, удерживавших прозрачную вуаль. Патрисия распустила ее волосы и взяла гребень.

- Дитя мое, ты прекрасна, - сказала она задумчиво. – Твой брак будет удачным, я знаю.

- Но, мама…

- Ничего не говори, и не бойся ничего. Жан любит тебя. Ответь ему взаимностью, и он отдаст тебе свое сердце. Он станет заботиться о тебе, как о самом дорогом, что у него есть. Отныне ты принадлежишь ему.

- Да, мама. И я люблю его. Всем сердцем!

- Такого мужчину нельзя не любить. Он горяч и смел, а ты будь мудра, ты – женщина.

- Да, мамочка.

- Я горжусь тобой, детка. – Патрисия ласково провела кончиками пальцев по щеке Колетты. – Я жалею только об одном, что твой отец не дожил до этого счастливого дня.

Колетта вздохнула и опустила глаза. Она всегда с нежностью вспоминала своего отца. Где-то вдалеке играл дуэт музыкантов. Лютня и арфа. У камина было жарко, но по телу Колетты пробегала нервная дрожь, которую она не могла унять, и которая, - она знала - пройдет, лишь порог переступит Жан.

Холодный шелк скользнул по плечам, когда ее облачили в ночную сорочку, и пряди блестящих распущенных волос упали вниз. Колетта точно онемела. Ей снова что-то говорили, но она слышала лишь сумасшедший стук собственного сердца.
 
Наконец дверь в спальню распахнулась. Вошел Жан, и на бледном обморочном лице Колетты расцвела улыбка. Она даже не обратила внимания на то, что в спальню ввалилась сопровождавшая жениха шумная компания. На Жане была зеленая меховая мантия, он хмурился и старался поскорее отделаться от приятелей, - смотрела она только на него.
 
Жан повернулся к ней, их взгляды встретились, и он сделал еле заметный успокаивающий жест. Она кивнула. Да, это ее мужчина, отравляющий душу любовью к себе, бесконечно необходимый и бесконечно опасный, как боевая секира, грозящая разнести на куски мир Колетты.

Беатрис поднесла ей кубок вина.

- Пей, - сказала она. – Пей, Колетта, и ни о чем не думай. Скоро эти болтуны уйдут, а дальше все случится само собой.

Колетта послушно взяла кубок и выпила пару глотков. Язык ощутил тонкий вкус пряностей и красного винограда. Жан оказался рядом, взял кубок из ее рук, выпил оставшееся вино, высоко подняв подбородок. Потом обнял Колетту и горячо поцеловал. Раздались ободряющие возгласы молодых повес. Лицо Колетты горело, а к ним уже протискивался преподобный Бернар, дабы сделать новобрачным отпущение грехов, освобождавшее их от мук совести.

- Где вас носит, святой отец? – прошипел один из приятелей Жана, крепко ухватив священника за рясу. – Мы уже думали, новобрачным не дождаться вашего благословения.

- Еле успел, сын мой, еле успел! – бормотал отец Бернар, вытирая платком толстый загривок. Он был пьян и еле держался на ногах. – В этом замке так много страждущих, ожидающих благословения, что я счел своим долгом…

- Благословите молодых, святой отец, - перебил его рыцарь. – Не ждать же им до утра.

- И в самом деле!

- Хозяева замка великодушны к вам.

- И впрямь!

- От вас так несет, святой отец.

- Да? Я как-то не замечал.

- Не приближайтесь к невесте, иначе ей станет дурно.

Отец Бернар приосанился.

- Расступитесь! – громко сказал он. – Дорогу служителю церкви.
Молодожены стояли, обнявшись, но как только священник очутился перед ними, Колетта охнула и спряталась за Жана.

- Дети мои! Господь творит чудеса! – провозгласил отец Бернар. - Еще день назад вы, молодая госпожа, были тугим бутоном, а теперь уже расцветшая роза, которая только и ждет, чтобы быть сорванной должным образом.

Присутствующие охнули. Ярость и стыд вскипели в груди Колетты. Шуточки молодых повес – это еще куда ни шло, все-таки старая свадебная традиция. В день бракосочетания принято подначивать жениха и невесту, что ж поделаешь? Но священник! Это уже слишком!

- Вас призвали сюда для того, чтобы благословить детей и отпустить грехи, преподобный, - процедил сквозь зубы Карл де Монвалан, неслышно вошедший в спальню.

- Ваша светлость, вы не дали мне произнести речь, которую я подготовил к этому торжественному моменту. – Отец Бернар громко высморкался. – Итак, с вашего позволения, я продолжу.

- Нет. – Карл де Монвалан глядел на него исподлобья. – Никаких речей. Делайте, что должны, и убирайтесь.

Бернар подошел к постели и забормотал очищающие молитвы. Речь его была несвязна, а знание латыни оставляло желать лучшего. Щедро разбрызгав по углам святую воду, он призвал Жана и Колетту целовать распятие. Девушка не смогла заставить себя коснуться губами креста и поцеловала воздух вблизи от холодного металла. Жан сделал то же самое, хотя щека его нервно подергивалась.

- Что ж, за работу, парень! – воскликнул отец Бернар, пряча крест под сутану.
Покачиваясь, он пошел к выходу. Кто-то под общий смех отвесил ему воздушный пинок.

- Давно пора оставить молодых в покое, - проворчал граф де Монвалан. Он с необыкновенной нежностью расцеловал Колетту и своего сына, и быстро покинул спальню. За ним последовали дамы и веселая компания, которую ожидали все сокровища винного погреба.

Наступила странная тишина. Жан обнял Колетту и провел ладонью по ее спине. Она охнула, вырвалась и бросилась в постель, закрыв голову от нестерпимого стыда.
Некоторое время Жан помедлил, потом подошел и сел рядом. Колетта была где-то далеко, в абсолютном одиночестве. Хотелось плакать. Было слышно, как на стенах перекликаются часовые, и в вышине гудит ветер. Все-таки она была не одна. Она еще долго лежала, зарывшись в подушки, а Жан гладил ее по волосам.

- Колетта? – Он заставил ее повернуться и взволнованно посмотрел в глаза.
–  Прости, - сказала она. – Я растеряна. Устала. Был долгий день, вот и все.
 
Она подавила всхлип, но плечи ее затряслись, и она уткнулась в его грудь.

- Колетта, перестань. Не могу смотреть, как ты плачешь.

Он теснее прижал ее к себе, стараясь успокоить. Она подняла голову и посмотрела на Жана. Тот сидел на краю постели прямой, со странной улыбкой на губах и изучал ее пристальным взглядом синих, истинно франкских глаз.

- Почему ты плачешь?

- Сказать?

- Да, скажи.

- Ты сочтешь это глупостью.

- Нет, не думай так.

- Лучше все забыть. Я не буду плакать.

- Колетта, мы давно знакомы. Теперь я твой муж. И хочу все знать о тебе.

- Когда перед твоим приходом меня раздевали служанки, я смотрела в огонь, - шептала Колетта, ощущая биение его сердца. – Мне вдруг стало очень страшно. Будто весь мир в огне, и я куда-то лечу. Что это может означать, как ты думаешь?
Жан молчал, опустив глаза.

- Меня мучили ночные кошмары о пожарах, когда я была еще совсем маленькой девочкой, - продолжала Колетта. – Как-то раз к нам в замок пришел монах и прочитал нам проповедь об адском пламени, ожидавшем всех еретиков…

- Ох уж эти монахи! – сквозь зубы процедил Жан, глядя поверх ее головы на густые тени в углу. – Наверняка их полным-полно в аду.

Взяв ее за подбородок, он приблизился и поцеловал соленую щеку и бархатные губы.

- Я люблю тебя.

- Я люблю тебя, Жан.

- Я люблю тебя. Ты так прекрасна!

Глаза его сверкали, он дышал глубоко и неслышно. Он пересел поудобнее, и лицо его вдруг изменилось – густая тень окутала его, а на гладкий лоб наискосок легла полоса света. Взгляд его смутил Колетту, но одновременно она ощутила новое для себя, странное волнение.

- Я обещаю, я клянусь тебе богом, что никогда из-за меня ты не будешь плакать, - прошептал Жан. – Я желаю одного, чтобы ты была моей.

- Я тоже хочу этого, - ответила Колетта.

Стиснув зубы и ощущая, что все внутри горит и рушится, он тихонько развязал пояс на ее рубашке.