Интеллигентный диалог
- Позвольте-ка с вами не согласиться: интеллигенты есть, правда, их меньше, чем хотелось бы.
- Вы, сударь, стараетесь выдать желаемое за действительное, ибо интеллигенты давным-давно повымирали, как в свое время динозавры.
- Весьма-таки странно звучит сие утверждение.
- Странно? Чего тут странного?
- Да всё!..
- Ах, перестаньте! Мор на интеллигенцию напал, потому что, по сути своей, она, как любил выражаться Ульянов (Ленин), внутренне «гнилая».
- Если «гнилая», то почему в таком случае, скажите на милость, именно она, русская интеллигенция, первой оказалась под «гильотиной революции»; отчего же тот же самый «вождь мирового пролетариата», напуганный «гнилой», стало быть, немощной интеллигенцией, пошел на нее с огнем и мечом?
- Легко, хе-хе, ответить на вашу риторику: скажите, как поступит хирург, если обнаружит в вас злокачественное образование, то есть признаки гниения? Молчите? То-то же! А я вам скажу: удалит! И чем быстрее он это сделает, тем лучше для организма.
- Вот-вот, голубчик! Лишь слабо подготовленный и чрезвычайно трусливый хирург тотчас хватается за нож, завидев первую же опасность. Трусу всегда что-нибудь мерещится. А, кстати: тот господин, которого вы недавно изволили назвать, был сам гнилой, как фигурально выражаясь, так и на самом деле, уйдя из жизни довольно молодым. Он гнил на корню сам и считал, что другие так же, как и он, «гниют». Поговаривают, что болел сифилисом, болезнью, которая тогда считалась неизлечимой.
- Враки, сударь, наветы недругов и вам не пристало их повторять.
- Недругов, говорите? А были ли у него друзья, и был ли он сам кому-либо другом?
- Был. И многим.
- Нельзя ли поконкретнее?
- Отчего же… Можно… Ульянов (Ленин) был другом мировому пролетариату…
- Не смешите, Ей-богу и оставьте в стороне агитки-лозунги! Что он, дворянин-белоручка, знал о пролетарии? Стоял у ткацкого станка? Нет. Варил сталь? Нет. Может, пахал, сеял, а после ходил по полю с серпом или по лугу с косой? Тоже нет. Он, говоря его же словами, адресованными, правда, другим, был «страшно далек от народа». Он не был и быть не мог другом ни пролетариату, ни интеллигенции. Он был другом, но лишь самому себе. Себя он и, правда, любил. Впрочем… Он позволял себе и любить хорошеньких революционерочек: завидев красивенькую мордашечку, тотчас же лез к ней в постель. Лез почти на глазах своей жены и соратницы.
- Мы, сударь, несколько отошли от темы.
- И с этим не могу согласиться: «вождь мирового пролетариата» и все, что с ним связано, имеет самое прямое отношение к вопросу об интеллигенции: море интеллигентской кровушки пролил и миллионы интеллигентских душ он поковеркал.
- И все же, сударь… Кто такой интеллигент и чем особенным отличен от всех остальных?
- Многим.
- Например?
- Истинный, а не мнимый, интеллигент – это человек, который всегда стремится оставаться в обществе незаметным; он не станет, расталкивая локтями других, выпячиваться.
- И только-то?
- Вам – мало? Тогда – извольте! Интеллигент – это человек, для которого говорить тихо и мало - есть норма поведения в обществе; он, говоря, современным языком, не станет хабалить и горлопанить.
- И все?
- Вполне и этого достаточно, хотя могу привести и другие характеристики.
- Сделайте одолжение, приведите.
- Интеллигент – это человек, которому и в голову не придет кичиться своими умом, образованностью, культурностью; он ценит окружение значительно больше, чем самого себя.
- Позвольте, позвольте, голубчик, и тут возразить: скромность – не есть признак интеллекта, скорее – удел оголтелого дурачья…
- Скажете тоже!
- А что? И скажу! Вспомните все величайшие открытия и их авторов.
- Готов с охотой вспомнить. Что вы, сударь, этим хотите сказать?
- А то! Если бы они были великими скромниками и сидели в уголочке да тихонечко посапывали в тряпичку, то что бы с ними было?
- Было бы то же самое, ибо умение толкаться локтями, распихивать окружение, карабкаться наверх по трупам других, простите, что повторяюсь, не свойственно гению. Гений – и в Африке гений. Я не прав, да?
- Ни на грамм!
- Простите, но это всего лишь эмоции.
- Мои эмоции покоятся на фактах.
- Это, на каких же? Извольте привести хотя бы один.
- Да хоть тысячу!
- Тысячу – не надо, а вот один, сделайте одолжение.
- А вот: великий Леонардо да Винчи. Его гений, надеюсь, не станете подвергать сомнению?
- Нет, не стану. И что из этого следует?
- А то, что названный мною итальянец не отличался, как показывают исторические хроники, скромностью. Более того, он велик во многих сферах человеческой деятельности – материальной и духовной; достиг всего не сопением в тряпичку в уголочке.
- Мог бы оспорить ваше заключение, но не стану…
- Вот! Не хотите оспаривать, потому что крыть вам нечем: Леонардо да Винчи – мой козырной туз.
- Не совсем так. Я знаю другого итальянца, не менее гениального, жившего в одно время с Леонардо да Винчи…
- Так-так-так… Это уже интересно: кого же изволите иметь в виду?
- Скульптора, художника, архитектора, инженера-фортификатора и, наконец, поэта Микеланджело, для представления которого, между прочим, хватает и одного имени. Его фрески, украшающие Сикстинскую капеллу, вот уже почти пятьсот лет заставляют восхищаться человечество. А скульптуры? А сонеты?
- Да, соглашусь с вами, Микеланджело тоже гений, однако и он не отличался особой скромностью.
- Какая, право, чепуха!..
- Изволите гневаться, сударь? Значит, вы не правы.
- Не в этом дело?
- В чем тогда?
- Микеланджело никого не расталкивал локтями и про свои гениальные работы не трубил по всему миру…
- Он? Не трубил?!
- Именно! Он всячески уходил от славы…
- А слава сама шла к нему?
- Ваша ирония неуместна: скромность Микеланджело не знала границ…
- Всего лишь общие слова.
- Этот творец любил работать уединенно…
- Может, это всего лишь признак эгоистичности?
- Нет. Ему мешала шумиха. Он чувствовал, что у него рождается что-то великое…
- Гордыня, голубчик, в нем говорила, гордыня.
- Позвольте мне закончить мысль?
- Да, ради Бога.
- Он чувствовал, что у него рождается что-то великое, но он скрывался от суетности мира, от его соблазнов. Расписывая купол Сикстинской капеллы, он запирался на замок, не допускал к себе никого. Не хотел, повторяю, никакой шумихи вокруг своего имени.
- Стало быть, величайший скромник?
- Без иронии, пожалуйста. Трудился, как раб, а жил в нищете; создавал великие вещи, но никогда и ничего не просил от сильных мира сего.
- Это удел всякого творца.
- Увы, не всякого. Одновременно с Микеланджело творили и другие, менее талантливые, но зато более пронырливые, и они купались в роскоши. Потому что для тех делом принципа было не само творчество, а то, какой доход оно может принести.
- Характерец-то у него был еще тот…
- Правда, тяжел. Недругов у него были тыщи, а друзей – единицы. Да, кстати, твой Леонардо не слишком жаловал Микеланджело. Мне кажется, что Леонардо не хотел видеть величие в других: на тогдашнем Олимпе славы он жаждал восседать в гордом одиночестве. Если вернуться из прошлого в настоящее, то я так скажу: истинный интеллигент ни за что не будет унижать другого за счет собственного возвеличивания.
- Выходит, интеллигент – это ангел? Однако их нет на земле и быть не может.
- Верно: не ангелы. Однако интеллигента от неинтеллигента отличает…
- Еще что-то?
- Отличает его вечное стремление к совершенству, терпимость к окружающим, а «вождь мирового пролетариата», кстати говоря, многих считал, извините за выражение, говном…
- Я, умоляю вас, сударь, оставить… Как-никак вождь…
- Именно потому, что вождь, мы должны знать, чем он пахнет… И если, потянув носом, почуем присутствие отхожего места, то… Знай, что тебя ждет.
- А если отхожее место содержится в гигиене, не воняет, а благоухает?
- Никакие благовония не помогут, если обоняние ваше, сударь, в полном порядке.
ПЕНЗА - ЕКАТЕРИНБУРГ, январь 2013.
Свидетельство о публикации №213101701748
Иванко 2 05.11.2013 22:33 Заявить о нарушении
Иванко 2 14.12.2013 15:23 Заявить о нарушении