Балканы

Шли месяцы, и российский император всё чаще поглядывал в сторону Балкан. Простые люди не понимали этого: крестьяне и мещане, мелкие торговцы и рабочие мануфактур не разумели, зачем императору Балканы. Они мыслили категориями своей обыденной жизни: из дома — в поле, с поля — в государев кабак или в город, на заработки. Вся жизнь крестьянина укладывается в десяток километров. Жизнь мещанина — километра полтора в одну сторону, да ещё десять минут на трамвае. Балканы виделись им чем-то далёким, несуществующим за лесами и степями, исчезающими за туманным Кавказом и бескрайним, чёрным морем, пахнущим серой и мелкими, как селёдка, дельфинами.

В древности всё было ещё сложнее: люди жили в небольших деревнях, отрезанных друг от друга, а заодно и от Балкан, бескрайним, глухим пространством, никому не известным, опасным и, что самое страшное, совершенно нужным. В те времена мир состоял из деревни и ещё одной деревни, леса, да города где-то далеко. Часто никакого города не было, и его выдумывали старики, которым нечем было больше занять себя. Те же старики и выдумали Балканы.

Балканы в их сказках стояли очень далеко и служили источником несметных богатств. В те времена крестьяне возделывали почву, вырубали деревья и сжигали пни, чтобы на освободившемся месте вырастить свою скудную пищу. Это называлось "подсечно-огневым земледелием" и не особенно радовало их. Но рождалось много детей, ведь летом было сложно, а зимой было скучно. Так что и рубили деревья, и жгли пни.

Как-то младший сын одного крестьянина не захотел пахать землю. Не любил гнуть спину, не хотел работать полгода и полгода тосковать. Не хотел рубить деревья и сжигать пни — ему больше нравилось рубить людей и сжигать дома. Такая жизнь сулила много хорошего: награбленные что в дальних странах, что в соседней деревне сокровища зимой открывали бочки с лучшими винами, отпирали ворота самых щедрых домов и раздвигали ноги самых красивых девиц.

Отец не понимал его: зачем отправляться в такую даль, покидать родной дом, когда здесь так много невспаханной земли, тысячи тысяч деревьев? Их хватило бы на много поколений вперёд. Братья тоже не понимали младшего — зачем идти за дальние горы ради призрачного вина и неизвестных женщин, когда в родной деревне всегда есть кислое пиво и рыжие девки? Мать тоже не понимала сына. Ей было трудно понять, как можно сжигать дома, такие же, как твой собственный, и убивать людей, таких же, как ты сам. Но младший сын плюнул под ноги и ушёл, пока все спали. Он взял с собой лук и копьё, отправился в город, а из города — на Балканы.

Другой сын крестьянина строил дороги. Он клал прямоугольные камни в землю и подгонял их друг к другу деревянной киянкой. Камень за камнем, вместе с другими строителями. Он был очень беден: в его краю земли было мало, и младшие дети уходили строить дороги и грести на огромные, страшно скрипящие корабли. Но этому человеку нравилось строить дорогу. Ему всегда хотелось быть причастным к чему-либо, особенно к чему-то великому, а дорога была велика: она тянулась от первого Рима к второму. Человек любил и помнил каждый камень, он чувствовал, как по ним идут люди, катят телеги, стучат копыта. Строитель гордился камнями. Сын крестьянина, вместе с другими, построил многие мили дорог, связал города и сделал балканские долины не такими страшными и чужими людям, какими они были в сказках.

После холодного, мелкого и тёмного Днепра, беспокойного и сурового Днестра тихий и ровный Дунай был похож на плуг. Гладкие каменные дороги ласкали ноги после изрытых слепышами степей, гнилых заднепрвовских болот и острых плоских лысых Карпатских гор. Путь был нелёгкий. Строители дорог, жители связанных дорогами селений, их дочери, жёны, поля и богатства — пожар утешил людей с копьями, и домой они вернулись с мешками, полными сокровищ. Сын крестьянина, строитель дороги, смотрел на дым родной деревни и думал, виноват ли он, что построил путь, по которому пришли люди с востока. Может быть, ему стоило взяться за копьё?

Жизнь человека с копьём прекрасна, но коротка. Закованная в железо от островерхих шлемов до лошадиных копыт византийская кавалерия наступает, и человек превращается в пыль.

Российский император знал эту историю, но всё равно смотрел на Балканы. Он знал, что люди не любят войну. Война кажется хорошим делом до тех пор, пока вы ты не превратился в пыль, а твой дом и семью не сожрёт огонь. Чужая земля того не стоит, тем более, когда своя земля бесконечна и щедра, а чужая так далеко. Но император мыслил иными масштабами. Он хотел мыслить шире, глобально, поэтому никогда не смотрел в окно. Он смотрел на карту и видел Балканы. Балканы казались такими близкими: у иных карт очень маленький масштаб.