Путешествие из самары до черного моря

   
               Из Самары в Санкт-Петербург.

   Все лето я был в командировке в поселке Мирном, Архангельской области, на космодроме Плесецк, а Рахимов ушел без меня в поход на речку Урик. Всегда мы старались ходить с ним вместе, но в этом году над моею головой висела эта сладкая гиря – котельная 140-й площадки Спецстроя России – и я, как человек глубоко порядочный и ответственный, постоянно сидел на чемодане и ждал вызова. Дело в том, что после командировок на Новую Землю, я больше занимался бумажными делами, и как наладчик, стал терять свои навыки, начал закисать, и тут вдруг выпала командировка на космодром Байконур. Туда мы поехали с Сашей Иракиным, с которым работали на Новой Земле, потом в Якутии, и я поехал в эту командировку с большой радостью.
  В Байконуре нам повезло с заказчиком – все было организовано настолько грамотно, что мы сделали свою работу точно по намеченному графику, подписали все акты, и уехали в Москву с благодарственным письмом. Наш генеральный директор похлопал нас по плечу, выставил наши Байконурские фотографии в качестве рекламы в Интернет, и срезал 70% денег с наших заработанных объемов. Мы уже к таким вещам привыкли, поэтому ничуть не расстроились – с оставшихся 30% объема премия нас вполне устроила. Главное, на космодроме нам пообещали ещё два объекта.
  Потом, словно из рукава фокусника, вдруг появился объект на космодроме Плесецк. Я туда поехал заключать договор еще в январе, затем меня вызвали в апреле, определиться окончательно с объемами работ, и вот в июле пришел вызов.
  И в самый разгар летних походов, я помчался выполнять свой долг. В Плесецке, вместе с программистами из города Чебоксары, мы занимались наладкой шкафов для управления технологическим оборудованием котельной. Вдруг, в начале августа, в нашей работе выпала пауза до сентября месяца, и моя контора любезно предоставила мне отпуск. И я решил никуда не дергаться, а просто осуществить свою давнюю мечту: побывать на Соловецких островах. Затем, мы с женой решили хотя бы раз в жизни отдохнуть на Черном море, тем более, нас туда пригласили в гости наши дальние родственники. Времени было достаточно, и я задумал путешествие из Самары до Черного моря, через  город Санкт-Петербург и Соловецкие острова.               
  И вот, ранним августовским утром, при очень хорошем настроении, я направился в аэропорт Курумоч и сел в самолет компании Боинг. Я летел в город трёх революций Санкт-Петербург, в гости к своим детям, к Анечке и Антоше. Самолет сначала доставил меня до Москвы, в аэропорт Домодедово. До вылета в Петербург оставалось еще четыре часа, поэтому я отправился в столовую, где мы обычно обедали во время командировок. Здесь мы начали работать еще с 2005 года. Сначала проектировали автоматику котельной, по этим проектам работали наши монтажники, потом уже велись пусконаладочные работы.
 Столовая не работала, потому что воскресенье у нее выходной, а сегодня было как раз воскресенье. Но рабочие показали мне другую столовую, которая была очень ловко замаскирована, но зато работала все дни. Я покушал, погулял по лесочку, и как раз подошло время улетать в Питер.
   Такой же точно Боинг, только другого цвета, долго стоял перед стартовой площадкой, не решаясь взлетать. Наконец двигатели взревели, самолет тронулся, очень быстро набрал скорость, и смело оторвался от земли. Через полтора часа я уже оказался в аэропорту Пулково.
  Меня встретил Антон. Мы сразу поехали за Дамиром, мужем Анечки, взяли его на борт и поехали к Антоше домой, где он снимал квартирку. К Анечке в больницу было еще рановато, но я очень хотел ее повидать, потому что она собиралась рожать, причем первый раз. Врачи сказали, что должен родиться мальчик, и тогда я стану настоящим дедушкой.
  Еще я хотел съездить в поселок Лебединое озеро, где мы с Антошей побывали зимой, и нашли организацию, из которой я уволился тридцать семь лет назад. А дальше я надеялся попасть на Соловецкие острова, где должен был состояться слет Питерских бардов.
  После сытного завтрака, мы поехали кататься по городу. Антон пошел к себе на работу отпрашиваться, а я погулял по близлежащим паркам возле института имени Бехтерева. Потом поехали к Анечке в больницу, поговорили, и поехали в Лебединое озеро, надеясь встретить кого-нибудь из сослуживцев, с которыми я когда-то работал.
  На въезде в поселок нас остановили военные и потребовали пропуск. Я, недолго думая, предъявил пропуск на космодром Плесецк, откуда я недавно приехал из командировки - а вдруг прокатит. Не прокатило.
- Или прописка, или пропуск в поселок, а по этому документу мы вас пропустить не можем. Разворачивайтесь и уезжайте.
- А если оставить машину и пешком?
- Нет, - твердо сказал солдат в полевой форме, - здесь погранзона, и вам дальше нельзя.
Из КПП вышла молодая женщина в военной форме, вполне разумная на вид, и лицо у нее было очень доброжелательным. На ее погонах я заметил звездочки, какой чин не разобрал, но обратился к ней со словами:
- Понимаете, у нас тут намечена встреча ветеранов, которые здесь работали до 1975 года, и меня пригласили. Я специально для этого случая приехал из Плесецка.
- Вы, кто, военный?
- Нет, я офицер запаса, специалист по радиотехническим измерениям.
- Вы надолго туда?
- Да нет, нам хватит пятнадцати минут, встречусь с друзьями и обратно.
- Ладно, езжайте, - махнула рукой дама в военной форме, - только, пожалуйста, долго не задерживайтесь.
Мы быстро нашли дорогу в филиал НИИ «Тепловых процессов». Время было перед окончанием рабочего дня, я зашел в проходную и тут же заметил, как мне навстречу идет изрядно постаревший Володя Поляков. Меня он не узнал, и вышел на территорию завода. Я спросил молодую вахтершу:
- Простите, это не Поляков прошел?
- Да, Поляков Владимир Дмитриевич, начальник технического отдела.
- Будьте любезны, позовите его, пожалуйста.
- Сейчас он сам вернется.
Но Поляков  гулял по территории завода и не собирался быстро возвращаться. Мимо меня прошел молодой сотрудник филиала, и я попросил его:
- Слушай, земляк, позови, пожалуйста,  Полякова.
Он вышел на территорию и скрылся среди кабельных барабанов. Оттуда решительным шагом вырулил  Поляков и подошел ко мне:
- Вы по какому вопросу, товарищ?
- По самому простому, товарищ Поляков. Вы меня не узнали? Я Вас сразу вычислил. Меня зовут Табрис, помните такого?
Он поморгал белесыми ресницами, потом хлопнул себя по бокам, наклонил слегка голову, (я сразу вспомнил этот наклон), посмотрел на меня очень внимательно через мощные очки, и радостно рассмеялся:
- Боже праведный! Это ты, Табрис, Шарафиев фамилия, да? Сколько воды утекло!
- Да, много. Еще кто-то сейчас работает с того состава?
- А кого ты помнишь?
- Ну, Толик Васильев, умный был такой, Сережа Анисимов, Ирина Борисовна, Курчанов, Максимов...
- Васильев переехал в Питер, сейчас он работает главным конструктором. Сережа Анисимов здесь, тоже работает. Ирина Борисовна на пенсии, уже не работает. Курчанов и Максимов умерли, оба от рака. Еще умерли Фролов, Счастливенко, Бондаревский Владимир Ильич...
- Владимир Ильич! Это который пел серенады женщинам, у него был очень красивый голос?
- Да, вот. Как-то очень неожиданно, все удивились.
Повеяло каким-то сырым могильным холодом, и задавать вопросы дальше было жутковато, но все же я спросил:
- А помнишь, Володя, была одна женщина, Анна Сергеевна, из отдела Фролова. Кажется, Карелова по мужу.
- Да, они потом в эти дома переехали, она и муж. Умерли оба, года два назад. Сыновья живые, один уехал жить в Питер, а младший здесь.
  У меня потемнело в глазах, словно прошлое ударило кирпичом по затылку. Земля на минутку перестала вращаться и стала часто-часто дышать. Так иногда бывает, когда витаешь в лазурных облаках далекой юности, а ВРЕМЯ тебя берет за шкирку и опускает на землю.
  "Так тебе и надо, - сказал злой внутренний голос, - зачем ты приехал сюда, зачем задаешь эти дурацкие вопросы, кого ты надеешься здесь найти через тридцать семь лет?"
  Володя стоял и молчал, кажется, он понял, что со мной происходит. Возвращаться в прошлое всегда опасно, потому что, та красивая картинка, которая висела в коридорах памяти после  шумных и веселых проводов, вдруг начинает трескаться и ломаться, словно на нее наехал гусеничный трактор. ВРЕМЯ БЕЗЖАЛОСТНО. Оно течет неумолимо вперед с равнодушием бульдозера. А я видимо считал, что в местах, откуда я уехал, время стоит на месте и терпеливо ждет, пока я снова туда возвращусь.   
- Позвать кого-нибудь? - спросил Володя.
- Да нет, мы обещали не задерживаться. А вечером у меня поезд в Кемь, собрался на Соловецкие острова.
- Тогда счастливо доехать. Мне тоже надо идти. Запиши на всякий случай мой телефон.
Владимир Дмитриевич глубоко вздохнул. Устал он от этой встречи, это видно по всему.
- А ты на чем приехал-то?
- Сын привез, на машине, вон стоит.
Антон вышел из машины.
- Вот, вот! - радостно закричал Володя, - таким вот тебя я и запомнил. А так, ни за что бы ни узнал. Ну, давай, Табрис, счастливой дороги.
- Спасибо за все, Владимир Дмитриевич. До свидания.
Мы развернулись и уехали. Скорее домой, подальше от этой погранзаставы с красивым названием Лебединое озеро, где твои друзья от прикосновения к прошлому превращаются в покойников. Нужно всех помянуть, и попросить у них прощения, что вернулся так поздно.

                Анна Сергеевна.

                Ну что ты нигде не живешь?
                Мы то, вообще поживаем... 
                Ю. Визбор

  В поселке Лебединое озеро работать было очень удобно - все рядом, работа, общежитие, квартиры, магазины, столовая. На работу все ходили пешком, обедать многие ходили домой. Молодые специалисты жили в общежитии, а обедали в столовой.
  Однажды во время обеда я стоял в очереди, и когда до окна раздачи оставалось почти ничего, ко мне подошла красивая брюнетка средних лет, мило улыбнулась, и протянула свою сумочку:
- Подержите, пожалуйста, я пойду, причешусь.   
Я не смог устоять против ее улыбки с ямочками на щеках, взял сумочку.
Потом она подошла и спокойно встала передо мной. Обедать мы сели за один стол.
 "Вот счастье привалило, - подумал я, - чего это она от меня хочет? Или ей просто не хочется стоять в очереди?"
  На второй день это повторилось. Потом еще раз. Я стал привыкать к ней, но завязать разговор стеснялся. Дело в том, что я долго не мог избавиться от деревенских комплексов, несмотря на то, что уже успел четыре года проучиться в городской школе, потом пять лет в институте. Стеснялся своего отражения в зеркале, стеснялся своей одежды, которая отстает от моды, и вообще, всего стеснялся. Но в груди зажглась какая-то лампочка и стала меня беспокоить по ночам. Меня как-то странно начало тянуть в столовую, и я боялся, вдруг она перестанет приходить и что-то важное не состоится.
  Был у нас один ловелас, Слава Перетятько, который активно занимался бадминтоном, разъезжал по разным турнирам, и часто рассказывал про свои победы на самых разных поприщах. Он мне однажды сказал:
- Ты с ней не шути, это очень серьезная женщина.
- Как ее зовут?
- Карелова Анна Сергеевна. Почти как Анна Каренина, - засмеялся он.
- Я, может быть, серьезно, - не знаю почему, сказал я.
- «Она другому отдана, и будет век ему верна». Муж, правда, у нее редко бывает дома, все время где-то в бегах.
  Все праздники в поселке Лебединое озеро мы отмечали на работе всем коллективом. Как-то встречали Новый год. Сначала был концерт местной самодеятельности, потом банкет и танцы. Анна Сергеевна пришла со своим мужем, красивым и абсолютно уверенным в себе мужчиной. Местная библиотекарша, которая мечтала родить ребенка от Муслима Магомаева, тут же взяла его в оборот:
- Анна, отдохни пока, мне нужно поговорить с твоим Кареловым.
  Я никогда не питал иллюзий насчет фотографии своей внешности, поэтому не боялся, что муж Анны будет ревновать ее к какому-то невзрачному начинающему инженеру, у которого нет даже джинсов и приличной обуви. Но все же, когда женщина замужем, нельзя играть в открытую, нужно держать безопасную дистанцию. Я неуверенно пригласил Анну танцевать, она кивнула, и смело стала меня водить. Я осторожно начал кружить ее в обратную сторону, как учили в школе танцев. Тогда она положила обе руки мне на плечи, слегка откинулась, и посмотрела прямо мне в глаза своими блестящими черными глазами. Взгляд у нее был ласковый, но пронзительный, и у меня внутри появилось сильное волнение, смешанное с любопытством. Дело в том, что я впервые влюбился в открытку с фотографией Элины Быстрицкой, когда мне было десять лет, и с тех пор всех женщин сравниваю с этой актрисой. Любовь тогда была безответной, но каждая женщина, которая ее напоминает, волнует мне душу. А от этой Анны веяло какой-то тайной печалью Блоковских стихов и Чеховских рассказов.
- Вы похожи на цыганку, - сказал я, - «кто Вы такая? Откуда Вы? Ах, я смешной человек» - это Булат Шалвович Окуджава.               
- Я из Балаклавы. Моя бабушка была турчанкой, кто-то из родителей наполовину греки, наполовину украинцы, а я вот такая получилась.
"Живым от нее, пожалуй, не уйдешь", - подумал я с тревогой.
  После Новогоднего бала мы пошли гулять по улицам, где народ веселился вовсю. Библиотекарша что-то шумно рассказывала Карелову, он весело хохотал. Пользуясь моментом, я начал ухаживать за Анной. Я был навеселе, водка кружила мне голову. Мне даже показалось, что я могу ей понравиться – а почему бы нет? И я набрался нахальства и  поцеловал ее в щеку.
- Табрис, вот этого не надо.
- Почему? Я ведь просто от новогоднего настроения это сделал.
- Куда я это потом дену, ты подумал?
- Простите меня, пожалуйста, сударыня, больше это никогда не повторится!
- Я тебе дам, не повторится! - шепотом сказала она мне в ухо, и больно ущипнула.
Я растерялся окончательно. Я не знал, как себя вести дальше с этой гречанкой из Балаклавы, тем более при живом муже, поэтому быстро попрощался и ушел в общежитие. Народ продолжал отмечать Новый год, спать никто не собирался. Володя Панкратов, поглаживая свою почти седую бородку, меня спросил:
- Говорят, ты начал ухаживать за нашей Анной? Смотри, это тебе будет стоить очень дорого. Просто так мы ее тебе не отдадим.
- Мир полон слухов, а это просто новогодняя шутка, - ответил я.
- В каждой шутке есть доля шутки, остальное правда. Прости, старик, все это словеса. Но она женщина непростая, и я думаю, ты ей не пара. Ты простой, как одна копейка, а она светская дама. Тем более, у нее семья. Не обижайся на меня. Смотри сам. За ней многие пытались ухаживать, но безуспешно.
Он, безусловно, был прав. Но если бы все было так просто! 
Мне казалось, что между нами уже протянулась какая-то ниточка и постоянно теребила мне душу. Я-то сам был гол как сокол, а у нее муж, дети, семья – на что мне рассчитывать?
  Время шло. Как-то бестолково пролетел январь, февраль уже покатился в сторону марта.  23 февраля отмечали День Советской Армии. Меня пригласили в Сосновый Бор в гости, там жил мой однокашник Володя Прохоров, благодаря стараниям которого, собственно, я здесь и оказался. Мы хорошо погуляли, и я вернулся на электричке в Лебединое озеро. Ноги сами понесли меня на окраину поселка, на улицу Севастопольская. Словно меня ожидая, возле калитки стояла Анна Сергеевна с полными ведрами. Я подошел к ней и, молча ее обнял. Она расхохоталась.
- Господи, на кого ты похож! Откуда тебя занесло сюда?
- С электрички иду, вот заблудился. Смотрю, Вы тут стоите. Дай, думаю, поздороваюсь. Сегодня, все-таки, мужской праздник.
- Поздравляю Вас, товарищ старший лейтенант. А теперь, кругом, и в общежитие. Завтра поговорим.
- Слушаюсь, мадам.
Я неуверенным шагом отправился в общежитие. Оно гудело, как пчелиный улей во время медосбора. Меня встретил неугомонный Володя Панкратов со стаканом в руке:
- Вот идет наш рыцарь печального образа. Наверное, Дульсинея дала от ворот поворот. Давай, выпей с нами, за нашу доблестную Красную Армию!
И громко запел: "От южных окраин до северных морей, Красная Армия всех сильней!"...
 Время катилось дальше, без особых перемен, и наступило восьмое марта, которое мы на работе всегда отмечали с особенным усердием. Я собрал у мужчин с нашего отдела по нескольку фотографий, вырезал из картона красного цвета кусочки в форме сердец, наклеил туда фотографии, и подарил нашим женщинам. Они были просто в восторге.
  Состоялся традиционный концерт местной самодеятельности, потом банкет и танцы. Я танцевал с женщинами нашего отдела, приглашать Анну Сергеевну не хватало смелости. Она сама пригласила меня на белый танец. К тому времени народ прилично набрался, свет в зале выключили, начались нормальные танцы, когда женщину держишь в руках и прижимаешь ее к себе.
- Знаешь что, - сказала Анна, - проводи меня сегодня. Все-таки, женский праздник.
Как-то странно забилось сердце.
- Пошли прямо сейчас, - предложил я, - мне здесь уже неинтересно.
- Я пойду, оденусь, выйду, подышу около общежития. А ты потом выходи.
Она оделась и ушла. Я попрыгал один быстрый танец для конспирации и отправился ее догонять. Падали пушистые снежинки, светили фонари, а высоко в небе пели жаворонки и смеялись звезды. Она уже была на полпути к своему дому. Скоро мы подошли к знакомой калитке.  Я остановился в нерешительности и сказал:
- Ну, еще раз с праздником Вас, сударыня, и я пойду. До свидания.
Сердце мое дрожало от ожидания – что она скажет?
- Да, иди. Только, пожалуйста, в эту сторону калитки. У меня есть хорошее вино, а выпить не с кем. Может быть, составишь компанию?
- Хорошо. Только я стесняюсь твоих домочадцев.
- Сегодня я одна. А одной быть не хочется, хочется продолжения праздника.
Вино действительно было очень вкусным, мы пили вино, и слушали музыку.
- А еще у меня есть импортные сигареты, хочешь попробовать?
Я вспомнил, что где-то в просторах мирового океана, в районе Гибралтарского пролива, гуляет по морям хозяин этого дома. Как будто кто-то шаркнул по душе серпом.
- Это он привез? - спросил я.
- Да он.
- Не хочу, спасибо. Я курю только «Приму».
- Почему?
- Потому что, дым отечества нам сладок и приятен!
- Ну, не кури тогда.
Она поняла мое настроение и задумалась. Я все собирался подойти к ней и обнять ее, но что-то меня останавливало. Вдруг она сказала:
- Ну, подойди, поцелуй меня...
Я только этого и ждал, подошел, поцеловал ее, и не решился идти дальше, только стал нежно гладить ее волосы. Она вдруг заплакала.
- Только мы не будем этим заниматься, мне сейчас нельзя. Но мне одной очень плохо, прошу тебя, не уходи сразу.
- Да обойдемся мы без этого, разве это главное. Есть долг, и я это хорошо понимаю.
- Долг тут не причем. Все что происходит, не так уж сильно отличается от этого. Мне просто нельзя это делать по женским делам, очень опасно. А я хочу быть твоей.
"Вот это заявочки", - испуганно подумал я и спросил:
- А что же нам тогда делать с твоим мужем?
- Ничего. У него на корабле есть радистка, пусть с ней и живет. А я хочу быть с тобой. Можно? Или, кто я тебе?
- Ты мой зайка, дружок, а я дед Мазай,- приплел я известные строчки Юрия Осиповича и еще раз ее поцеловал. Она улыбнулась, и глубоко вздохнула.
- Ладно, Мазай, иди домой. Мне стало легче.
 Она перестала плакать и вытерла слезы. Я отправился в общежитие.
  Прошло много времени, Анна куда-то уезжала, потом возвращалась.  Я очень по ней скучал, иногда видел ее, но подходить стеснялся. А в моей душе образовалось целое озеро из какой-то сладкой печали, и я купался в этой печали как водяной воробей. Мой сосед по комнате Толик Васильев купил катушечный магнитофон, и мы часто слушали музыку. Одну песню я мог слушать бесконечно – уж, чем она меня покорила, не знаю…

                Береза белая, подруга
                Весенних зорь, прозрачных рек,
                Скажи, скажи, какая вьюга,
                Скажи, скажи, какая вьюга
                Тебе оставила свой снег?

                Ветвями тянешься за мною,
                На плечи руки мне кладешь
                И шелестящею листвою,
                И шелестящею листвою
                Без слов, без музыки поешь.

                О чем поешь, моя береза,
                Качаясь тихо, как во сне?
                И почему, не знаю, слезы,
                И почему, не знаю, слезы
                Приходят светлые ко мне.

Я слушал эту песню, а Анна стояла передо мной как живая, и в ее глазах я видел огромное море любви и печали, что мне столько просто не поднять. Если бы я умел петь!
  Мне стало казаться, что она попросила меня проводить ее просто из-за минутной слабости, в минуту отчаяния, а теперь об этом жалеет. Да кто я такой, чтобы стоять рядом с ней!?
  Я подружился с альпинистами, часто выезжал с ними в Приозерск, на Бараньи Лбы, еще куда-то. Местный альпинист, Володя  Янкин, стал обучать меня приемам скалолазания. Про амурные дела я как-то позабыл, горы и скалы притягивали даже сильнее. Может быть, даже к лучшему, иногда думал я. Но что прописано в книге судеб, того не миновать, с этим тоже не поспоришь. 
 Однажды мы с Володей Прохоровым поехали к Вите  Заяцу, нашему общему другу, который жил в городе Колпино. Он уже был женат, у него родился сын Тарас, и работал он  сварщиком, потому что защищать диплом отказался, и перед защитой свой дипломный проект просто сжег. Такой был интересный товарищ. Хорошо посидели, уже поздно вечером из Колпино ехали в метро на Балтийский вокзал.
  В Ленинградском метро много пересадок, и вот, в одной из них, я сел на свободное место, посмотрел направо, там сидит Анна! Глаза у нее округлились необычайно, она прижалась ко мне и сказала:
- Только час думала о тебе. Мне показалось, что это снится, я даже испугалась. Сегодня я тебя никуда не отпущу.
Из электрички мы вышли раньше, не доезжая до станции Лебединое, чтобы быстрее дойти до ее дома на улице Севастопольской. Вот и знакомая калитка... Я остановился в нерешительности: известная картина - налево пойдешь, коня потеряешь, направо пойдешь, все потеряешь, прямо пойдешь, потеряешь голову... Ну и черт с ней, с этой глупой головой, только сердце трепещется, оборотов тристо дает.
- Ну, чего ты стоишь как пень, проходи, раздевайся.
- Как, совсем?
- А ты собираешься спать со мной, не снимая ботинок? - сказала она, и стала быстро раздеваться.
Я тоже разделся, подошел к ней вплотную, и хотел было обнять.
 Вдруг она с маху ударила меня по спине подушкой, и я потерял всякое сознание. Земля застыла на месте, словно завороженная, потом медленно поплыла в сторону Луны, качаясь как колыбель, а в ушах зазвучала неземная музыка. Слова превратились в тяжелые камни, и упали куда-то вниз, в глубокую пропасть. Осталось только желание летать, и мы парили в облаках, взявшись за руки, и не страшно было упасть - Земля уплыла далеко, везде одно сплошное лазурное небо и бесконечный океан…
Как океан меняет цвет, когда в нагроможденной туче, вдруг полыхнет мигнувший свет, так сердце под грозой певучей, меняет строй, боясь вздохнуть, и кровь бросается в ланиты, и слезы счастья душат грудь, перед явлением  Карменситы....  (А. Блок).
- Знаешь, - сказала она мне, когда мы обратно вернулись на Землю, - у меня два мальчика уже есть. Я постараюсь, и рожу тебе девочку. От мужа я уйду, он меня не любит, живет на корабле со своей радисткой.
- Ладно, - сказал я, - только у меня совсем нет посуды, и всякого такого хозяйства, зато есть много книг. Я буду читать тебе стихи.
- Интересно, а кто нас кормить будет?
- А мы заведем огород, посадим картошку, а еще будем ловить рыбу. И еще у меня есть планы стать полярником.
- Слушай! Хватит мне одного Магеллана, и ты туда же?
- Ну, поедем зимовать вместе.
- А детей куда?
- А может быть, нам приезжать к тебе по очереди? Составим график, и вперед.
   Она посмотрела в потолок, задумалась. Глаза ее стали горькими и холодными, перестали блестеть.
"Все вы одинаковые" - было написано на них.
  На меня словно вылили ушат холодной воды, и заточенная велосипедная спица прошила грудь насквозь – такой боли я уже давно не испытывал.
"Вот дурак, - подумал я, - взял и обидел женщину ни за что. Сейчас еще заревет."
- Анна, прости меня, пожалуйста. Я люблю тебя. Как только ты первый раз оставила у меня сумочку в столовой, я сразу все понял - это судьба. Что-то внутри загорелось, и горит, и ноет, не могу понять, хорошо это, или плохо. Такое впечатление, что я выпил сладкого яда. Только у меня есть один недостаток - я глупый и недоразвитый. Всю жизнь меня преследуют разные комплексы. Сначала скажу, пытаясь казаться бравым, потом мороз по коже, надо же такое придумать. Ну, прости. Просто от радости я начал куражиться, и сделал тебе очень больно. Мне не легче.
 Она поморгала длинными ресницами и сказала:
- Ну почему же, это хорошая идея. Я поговорю с мужем. Кстати, он через неделю приезжает, я оставляю ему детей и уезжаю отдыхать в Крым.
- Это жестоко по отношению к моряку дальнего плавания, ты не находишь?
- Может быть. Но он от моря отдыхает, пока я отдыхаю на море. Так у нас повелось. У него отпуск длинный, потом поедем к его родителям.
- А он что, дал телеграмму, что едет?
-Да нет. Нам просто звонят с пароходства, предупреждают, чтобы всякие полярники тут не валялись, и чтобы мы успели убрать окурки.
- Все. Я собираю свои куклы, тряпки, и бегу отсюда, сломя голову.
- Нет! Сначала ты еще раз меня поцелуешь, чтобы Земля перевернулась обратно и встала на место. А то, неудобно как-то перед соседями, у них забор покосился.
И мы снова отправились в полет. Вокруг нас летали лебеди, и кричали неземными голосами, Луна стала большой и круглой, как воздушный шар, и хотелось до нее долететь, плавно махая крыльями. На этот раз полет был долгим и утомительным, и звезды стали прижимать нас к Земле, потому что приближался рассвет...
  Через два месяца я уехал в город Куйбышев, где устроился работать на станкостроительном заводе. Анна приехала ко мне в гости на Первомайский праздник. В этом году был один из последних слетов на Молодецком Кургане. Я жил в общежитии станкозавода, недалеко от автостанции «Аврора». Я ее встретил в аэропорту Курумоч, приехали мы с ней в общежитие, и за нами сразу пришла комендантша:
- Знаете что, дорогие товарищи, - сказала она, - у нас совместное проживание запрещено!
- Почему вы решили, что мы собираемся проживать здесь совместно? – спросил я.
- Интересно, а что вы собираетесь здесь делать?
- Мы хотим собрать рюкзак и отправиться в путешествие до Молодецкого Кургана.
- Ну, тогда счастливого пути. А то у нас тут режим и распорядок.
- А мы можем, хотя бы, попить чаю с дороги, это не запрещается?
- Да ради бога. До 11.00  имеете полное право.
- Спасибо. Большое спасибо. Вы очень добры.
- Вы извините, нас тоже контролируют, поймите меня правильно. Не обижайтесь.
- Ничего страшного. Мы понимаем.
- Ладно, надеюсь, вы все поняли, и все сделаете правильно. До свидания.
  Мы отправились пешком на Молодецкий Курган, где замечательно провели время. В архивах клуба туристов политехнического института сохранились даже кадры, где Анна Сергеевна стоит среди моих друзей и улыбается ….
  Перед отъездом Анна спросила:
- Ты не хочешь жениться на мне?
- Не знаю Анна. Я не представляю даже, где мы будем жить, у меня кроме общежития ничего нет. Просто голова кружится от этих мыслей.
У нее на глазах появились слезы. Она горько улыбнулась и сказала:
- Да, похоже, я взлетела очень высоко, теперь так больно падать. Очень жаль.
- Прости меня, пожалуйста. Если честно, у меня кроме тебя никого нет. Но разве можно так просто разрушить твою семью, оставить детей без отца?
- Ты пожалуй прав, это я летала в облаках, а ты оказался мудрее. Видно, не судьба. Проводи меня до самолета, и я полетела к детям.
 Чувство вины перед ней преследует меня всю жизнь. У меня теперь своя семья, дети выросли, живут в Питере, и я к ним приехал в гости. Кажется, я понял, почему так меня тянуло в Лебединое озеро. Я тайно надеялся, что увижу ее, и попрошу прощения. Не успел.
  Ну что ты нигде живешь, Анна Сергеевна?   
 
                Дорога в Соловки.

Поздно вечером, Антон проводил меня на Ладожский вокзал. Я сел на Мурманский поезд и поехал в Карелию, в город  Кемь. Время уже было за полночь, но народ не спал. В моем купе плацкартного вагона сидели два веселых пассажира – один худой, другой толстый,  и пили пиво. Который потолще, посмотрел на меня и спросил:
- Третьим будешь?
- Ну, если вы не против.
Второй, который потоньше, молча достал рюмку, молча налил. Толстый сказал:
- Ну, давай брат, за встречу.
Второй начал резать колбасу.
Пришла проводница проверять мой билет. Она указала на початую бутылку под столиком:
- У вас там запретный продукт, с вас три чая.
- Давайте сразу четыре, я буду два стакана,- сказал я и достал деньги.
- Вот это по-нашему, - сказала проводница, и принесла чай, - угощайтесь.
В три часа ночи водка кончилась. Тонкий зевнул, и сказал:
- Я на сегодня отстрелялся, а вы как хотите.
У меня в рюкзаке была припрятана бутылка кедровой настойки. Я спросил своих соседей:
- Если я достану бутылку, будете пить?
- Конечно, будем. Доставай.
Водка была закопана глубоко, но я перебрал весь рюкзак и все же докопался до нее. Водка кончилась в пять часов утра. Я лег спать, и проспал до девяти часов. Когда я проснулся, мы уже ехали по Карелии. Я смотрел в окно, читал двойные названия станций, получая при этом огромное удовольствие, и вспомнил свои матросские времена, когда добирался из Питера до Беломорска. Шел сильный дождь, великолепный карельский лес стоял умытый и свежий, как в начале лета. Проводница принесла чай и сказала:
- Вы ведь до станции Кемь? Перед выходом не забудьте сдать белье.
- Кемь как-то переводится? - спросил я.
- Река такая есть, впадает в Белое море. Вот так и переводится.
- А Николай Васильевич Клепцов, мой начальник на полярной станции, в самые трудные моменты говорил так: "Короче, Кемь, мужики. Камни, елки, мученье, мягкий знак для смягчения".
- Ну, только не елки, а покрепче будет. Это заключенные во времена УСЛОНа  (управление специальными лагерями особого назначения) так придумали. На Соловках сидела вся интеллигенция, которая была несогласная с режимом. Ну и, все известные священники.
  Не доезжая до станции Кемь, когда поезд остановился, я выглянул и увидел до боли знакомое мне название:  Беломорск! Сколько воспоминаний вдруг всплыло в памяти: матрос Травкин, капитан Шандриков, матрос Кейльман, Северный морской путь...
  А вот и станция Кемь. Я сказал спасибо проводнице и своим попутчикам, сошел с поезда, и отправился покупать обратный билет, чтобы через четыре дня уехать в Самару через Москву. Купил билеты, пообедал в местной столовой, и поехал в морской порт, в надежде, что как-нибудь доберусь до Соловецкого острова.
  Катера ходили в ту сторону только утром, и я купил билет на восемь часов утра, а через трое суток на обратный рейс, на шесть часов вечера. Мест в гостинице не было, потом номера оказались очень дорогими, и я решил поставить палатку, только нужно было найти подходящее место. Я спросил у администратора гостиницы:
- А если я где-нибудь поставлю палатку, меня не арестуют?
- Зачем это Вам такие хлопоты? Идите в подворье при церкви, где останавливаются паломники. Там всех пускают, недорого, и всегда есть места.
Следуя указателям с надписью "Паломники", и чувствуя себя некоторым образом паломником, я дошел по деревянным мосткам до подворья, которое представляет собой одноэтажное деревянное строение с высоким деревянным крыльцом, и нерешительно постучался в мужскую половину. Никто не ответил. Я зашел внутрь, через двойную дверь, и увидел бородатого мужчину средних лет, который усердно молился перед иконой, и бил поклоны до земли, почти касаясь лбом деревянного пола. На звук двери он оглянулся и кивнул головой.
- Добрый вечер, здравствуйте.
Он ответил длинным православным приветствием, перекрестился, и представился: "Сергий".
Я растерялся - мое имя не склонялось так - и назвался Борисом. Только креститься я не умел.
- Вы на Соловецкий монастырь? - спросил я его.
- Да, - коротко ответил он.
- Надолго?
- Хочу остаться там навсегда, если получится.
Он снова начал креститься и бить поклоны.
"Настоящий паломник, как бы лоб не расшиб," - подумал я. Я снова начал сомневаться, не пойти ли мне и не поставить палатку? Как ни крути, я для них басурман.
- Скажите, а у кого нужно получить разрешение, чтобы остаться до утра?
- Не беспокойтесь. Сейчас придет хозяйка и Вас пропишет. Может, хотите чаю?
- Да, не откажусь. Только схожу до лавки, куплю что-нибудь.
Я вышел на улицу. Дождь усилился.
"Все как в песне Валентина Ивановича, - подумал я. - На Соловецких островах, дожди, дожди". 
  Дошел до магазина, купил пряников к чаю, и вернулся в подворье. Паломников заметно прибавилось, и я на всякий случай занял место в первом ярусе трехэтажных деревянных нар. Паломники все прибывали, и уже некоторые расположились на полу, на своих пенопластовых ковриках. Чайник кипятили без остановки, пили чай, беспрерывно молились. Из потолка капала вода, и нужно было постоянно выливать из котлов накопленную дождевую воду. Пришла хозяйка и собрала со всех взрослых паломников по 150 рублей.
Утром пошли на пристань, но рейс катера "Василий Косяков" был отложен до 11 часов из-за сильного ветра и большой волны. Ну, наконец, в 10 часов 30 минут объявили посадку, и в 11.00 мы отправились в сторону Соловецкого острова. Волна была приличная, брызги долетали до верхней палубы, катер сильно качало. Сидящая рядом со мной белокурая девушка с тревогой спросила:
- Это нормально?
- Да нормально, - сказал я, - на море всегда качает, тихим бывает только Карское море, когда покрыто льдами.
- Не знаю, я первый раз.
- Вам, что, страшно?
- Да нет, просто плохо себя чувствую, тошнит.
- Это морская болезнь. Но она кончится сразу, как только вы наступите на берег.
До берега было еще далеко, а ветер усилился, катер начало бросать из стороны в сторону, многие пассажиры стали выходить на палубу и кормить рыбу. Во рту появился характерный железный вкус, внутри желудка что-то урчало, хотелось, чтобы эта качка быстрее закончилась. Я вышел проветриться на палубу и снова почувствовал себя матросом стеклянного каравана.
 "Летают волны, ветер свищет, а мачта гнется и  скрипит. Увы, он счастия не ищет, лишь от несчастия бежит". (М. Лермонтов).
  Чайки плавными кругами летали над катером, на палубу золотым дождем падали мелкие брызги, нос катера взлетал ввысь, уходил чуть в сторону, будто бы извиняясь,  и снова опускался с тихим восторгом. Продолжалось это около часа, потом волна начала стихать, и ровно через два часа после отправления, мы пристали к Тамариной пристани.
" Надо же, - подумал я, - катер называется Василий Косяков, а пристань Тамаринский, просто Тома Косякова, Генки Храмова жена".
Я стоял на Соловецком острове и оглядывался по сторонам - куда мне идти?

                На Соловецких островах.

  На Соловецких островах беспрерывным потоком шли дожди уже третий день. Я расположился на самом бугре палаточного лагеря, где мне любезно предоставили место старожилы. Рядом с моей палаткой было готовое кострище, стол, сиденья, а с дровами не было никаких проблем. На самом входе в палаточный городок лежала огромная куча дров в виде старых досок, брусьев, оконных рам, дверных косяков, оставшихся, видимо, от сноса старых строений.  Вообще, в этих краях все решалось удивительно просто, и не просто люди, а сама Соловецкая земля дышала каким-то обаятельным гостеприимством. Мои соседи наперебой приглашали меня в гости и предлагали выпить, а то попробовать соловецкой селедки и супа из белых грибов, которых здесь было предостаточно. Трудно было от всего этого отказываться, и к вечеру я перешел в другое измерение, где кроме счастья, трудно что-то другое сыскать. В день приезда вечером лил сильный дождь, дул ураганный ветер, и мой сосед дядя Володя ушел спать в гостиницу. Его одноместную палатку просто смяло дождем и ветром. Я соорудил из досок таежный костер, долго пытался его разжечь с помощью бересты и зажигалки, которая работала как миниатюрная газовая горелка. Но ветер сразу же сдувал любое пламя. На помощь пришли соседи - они принесли целую сковородку горящих углей и мой костер разгорелся так, что начал гудеть как топка паровоза. Я сварил кипяток, заварил чаю, и начал сушить мокрые вещи, потому что дождь, наконец, прекратился. Вернулся дядя Володя, мы с ним выпили, и он достал гитару. Он из Сочей, пенсионер, большой любитель бардовской песни, неплохо поет. Как мне в жизни везет! Куда не поеду, куда не пойду, везде встречаю замечательных людей, которые знают мои любимые песни, играют на гитаре и не брезгуют со мной выпить.
  На второй день я ждал приезда группы москвичей из нашего управления во главе с Вячеславом Викторовичем Бобренковым, а с ними вместе, Валеры Бокова  и Юры Грушина. Они должны были прийти первым катером. Но в администрации сообщили, что в связи с наводнением поезда встали, потому что затопило железную дорогу, и катера тоже не ходят - непогода.
  Я пошел смотреть главную достопримечательность острова - Соловецкий монастырь. Уже при первом приближении меня поразили стены крепости, сложенные из таких крупных камней, гранитных глыб, величиною с деревенский дом, что это не укладывалось в сознании. Один строитель подсчитал, что есть камни весом до пяти тонн, если плотность умножить на объем. Некоторые крупные камни были подняты на высоту не менее двух десятков метров. И все это сделали люди, вооруженные только рычагами и лебедками! Подъемных кранов наверняка тогда не было. Поистине, египетская работа!
- Вот это монахи отгрохали, - сказал я восторженно. 
- Какие монахи! - сказал тщедушный на вид мужчина с недовольным выражением лица. - Монахи они только молятся. Все это сделали такие же крестьяне, какие мы с тобой. С помощью лошадей и лебедок.
Но кто бы ни строил, это сделали живые люди, земные, а не какие-то там инопланетяне. И все это сделано на века, потому что на проверку раствор оказался крепче гранита.
  Я несколько раз обошел монастырь внутри и снаружи, сходил за фотоаппаратом и сфотографировал все доступные мне панорамы. Потом начал ходить кругами в разные стороны от монастыря, изучая окрестности, пока не стемнело. Кажется, я набил себе мозолей, потому что ноги были мокрые - ничего, до свадьбы заживет, подумал я, и отправился в лагерь погреться.
  После полночи пришли два катера. Приехал из Питера клуб "Восток" во главе с Валентиным Ивановичом Вихоревым. Я с ним поздоровался.
- А, Вы, кажется, муж Валентины, - сказал он мне, пожимая руку. Также говорил Валентин Разин, вечный полярник, которого я встретил на Новой Земле, на станции Кармакулы, через двадцать лет после зимовки на острове Белом. Дело в том, что у меня трудное имя, а жена моя очень известная личность. Она шьет очень крутые рубашки и дарит их очень известным людям. Этой чести удостоились Анатолий Гришин, Гена Храмов, Евгений Александрович Евтушенко, Валентин Вихорев, его друг художник Тимофеев, только я и Колмыков остались неохваченными, вернее, никак до нас не дойдет очередь. Но мне достаточно того, что я прославился как муж Валентины. Она продвигается дальше - стала руководителем экологической службы Грушинского фестиваля, участвует на пресс-конференциях, ее приглашают на передачи в телевидение. Если так дело пойдет, меня будут узнавать на улицах, просить автографы, как у мужа легендарной женщины, и придется покупать парик и черные очки, чтобы не доставали поклонницы. 
  Я позвонил Бобренкову. Оказывается, они прибыли первым катером и сидят в филиале Петербургской гостиницы. Я немедленно направился туда, и вовремя – коньяк, который привез Юра Грушин, еще не выпили, кончился он только в четыре часа утра. Мы очень весело провели время. Я рассказал две истории, связанные с мужем Валентины, то есть со мной лично. Они так громко смеялись, что пришла дежурная и сделала замечание. Юра Грушин тут же позвонил моей жене, разбудил ее среди ночи, и сообщил - что я жив здоров, и гуляю с ними.
  В семь часов утра я направился в свой лагерь, поспал до десяти часов, собрал рюкзак, попрощался с соседями и ушел в администрацию, где шла подготовка к фестивалю. Но в шесть вечера мне уезжать, поэтому я еще погулял два часа по территории крепости. Потом пообедал в кафе "Кают- компания" и направился на Тамаринскую пристань.      
"Василий Косяков" уже стоял наготове принять на борт пассажиров, народ подтягивался, а море было спокойным и приветливым, как великодушный хозяин. Скоро объявили посадку. В первую очередь пускали тех, у кого были заранее куплены билеты, и я прошел одним из первых. Потом сели все остальные, кто хотел сегодня уехать.
 Катер отправился в Кемь. Я вышел на верхнюю палубу. Отсюда открывалось необыкновенной красоты зрелище: освещенный солнцем кильватерный след за катером, над ним в белых брызгах воды переливались разноцветные радуги; белые чайки летали за кормой и с криком хватали кусочки хлеба, которые им кидали пассажиры. Вдалеке виднелось множество голых каменных глыб, которые выступали из воды, словно головы фантастических морских животных. Чайки даже садились на борт катера и кормились прямо с рук пассажиров.
  Скоро Соловецкий остров остался позади. Я собрал из карманов мелочь и бросил за борт, с надеждой, что судьба позволит мне сюда когда-нибудь еще вернуться.

                В Самару.

  На вокзале в Кеми было много туристов. Поезд пришлось ждать недолго, но в этот раз в моем купе плацкартного вагона ехала женщина с двумя маленькими детьми. Маленький мальчик еще не умел говорить, а кричал как баклан, показывая пальцем на все подряд, что ему попадалось на глаза. Девочка сидела насупившись, молчала, иногда мило улыбалась, но иногда начинала реветь по любому поводу, когда у нее портилось настроение. Я пытался что-то ваять на компьютере, но от детских криков мои мысли разбегались в разные стороны, как воробьи после выстрела из рогатки. Спасал только сон. Я запасся бутылочкой командирского коньяка, который действовал как снотворное. В нашем купе ехал еще один пассажир, молодой парень, который на станциях запасался пивом, выходил на тамбур и проводил там время. Приходил он только спать. Потом мы с ним разговорились, как товарищи по несчастью. Оказывается, он работает третьим механиком на рыболовном судне. У нас нашлось много общих тем, я предложил ему коньяк, но он вежливо отказался.
- Я пью только коньяк, водку не употребляю, но никогда не мешаю с пивом, - сказал он,  немного смутившись.
 Поезд делал много остановок, люди садились и выходили, и вот освободились боковые места напротив нашего купе. Мы с третьим механиком тут же его заняли, и жизнь стала налаживаться - можно было покушать, попить чаю и пиво, а то и чего покрепче. Я даже развернул компьютер и начал работать. Так доехали до Москвы. Здесь мне предстояло перебежать с Курского вокзала на Казанский, чтобы успеть на Ташкентский поезд. Меня выручил отряд МЧС. Молодые ребята с рюкзаками, которые ничем не отличались от туристов, если бы на спине крупными буквами не было написано МЧС, ехали с нами в соседнем вагоне. На мой вопрос к одному из пассажиров:
- Как быстрее добраться до метро? - один из членов команды МЧС крикнул:
- Беги за нами, дед, мы на Комсомольскую!
 Я побежал за ними, еле успевая, но до метро добрался быстро. Поезд "Москва-Ташкент" еще даже не подали, хотя осталось до отправления чуть больше полчаса. Наконец объявили посадку, и огромные толпы узбеков с огромными тюками кинулись на первую платформу, сшибая все на своем пути. С трудом я пробился на седьмой вагон, мое место было свободным. Моими соседями оказались очень молодая мама, которая напоминала подростка лет тринадцати, и ее очень беспокойный сын. Энергия выливалась из него бурным потоком, но, в конце концов, он успокоился и уснул. Его мама рассказала всю свою историю: она занималась гимнастикой, участвовала в олимпиадах, дошла до мастера спорта, но десять лет назад ее сбила машина, и она еле выжила. Потом вышла замуж, родила сына, и теперь занимается его воспитанием. Он занимается всеми доступными видами спорта, даже биатлоном.
- Даже стрелять умеет? - спросил я.
- Конечно, умеет, как же иначе.
- И даже стоя?
- Ну да. А что тут такого?   
- Какой молодец. Такой активный.
- Конечно. Всю нерастраченную энергию я передала ему.
  Когда утром я проснулся, их уже не было, они вышли в Саранске. Поезд уже проехал Сызрань, до Самары было рукой подать.
  Через три часа я доехал до Самары.

                На Черное море.

  Перед тем как уехать на юг, предстояла поездка в Оренбургскую область, к сестре,   у нее был юбилей, исполнилось 50 лет. Прямо с поезда я побежал в гараж, взял машину, и приехал домой. После недолгих сборов мы поехали в сторону города Бугуруслана, а уже после полуночи доехали до села Азаматово. Народ еще не спал, стол был накрыт по полной программе, и мы сидели до четырех часов утра. Потом легли спать,  а в восемь часов утра я пошел на рыбалку. Рыба клевала вяло, я смог выловить только одного голавля на кукурузу. К вечеру мы уехали в Самару, потому что завтра предстояло отправиться на поезде в Крым.
  Вернулись домой, и после недолгих сборов поехали на вокзал. Поезд уже прибыл из Челябинска, мы нашли свой вагон, но нас ожидал сюрприз: в каждом билете был забит номер моего паспорта, а билетов было четыре, а мы даже не догадались раньше проверить. Дело в том, что мы брали билеты туда и обратно, и вот оказалось, что у жены билеты с номером моего паспорта, ее не пускают в поезд, и предлагают сбегать в кассу и поменять билет.
  Она ушла, я затащил вещи в вагон и вышел на перрон. Проводницы сразу на меня набросились с требованием, чтобы я предпринимал какие-то меры.
- Звоните, звоните, узнавайте, мы уже волнуемся. Что Вы собираетесь делать?
- Придется ехать одному и искать другую женщину, - спокойно сказал я.
- Как можно так говорить! - возмутились они, и я позвонил.
- Я уже иду, все нормально, - ответила Валентина.
- Эх, не повезло, она уже все уладила, - сказал я им. - Она возвращается.
На билете написали чернилами номер ее паспорта, поставили печать со словами: "исправленному верить". Бригадир поезда возмутился и потребовал расписку, что если нас с таким билетом не пропустят через границу, он ни за что не отвечает. Причем тут пограничники и проездные документы, мне было не совсем понятно. Мы благополучно пересекли все границы, и через двое суток приехали в Симферополь, с опозданием на два часа. Встречающие запутались в расписании поездов и уехали обратно в поселок Рыбачий, куда нам предстояло добираться после того, как только мы встретим Анечку.
 Через полтора часа прибыл ее поезд, мы ее сразу же нашли, и после недолгих проволочек поехали на маршрутке в поселок Рыбачий.
Дорога крутилась серпантином с подъемами и спусками, и ехать по ней доставляло огромное удовольствие. Вдалеке виднелись горы, потом мы увидели море, и это было Черное море. Скоро мы доехали до автостанции поселка Рыбачий и по адресу: улица Бедненко 24 нашли своих родственников, к великому их удивлению. Муж моей сестры Валера, который нас встречал в Симферополе и не смог найти, пытался до нас дозвониться, но у меня был разряжен телефон.
- Как это вы так быстро пришли к нам? - спросил он. - Я думал, вы будете искать до утра.
- Я пешком дошел до Антарктиды и не заблудился, - сказал я, - а что тут собственно искать? Адрес есть, поселок крошечный, и вот, мы тута.
- И, слава богу. Ну, давайте, располагайтесь, и будем ужинать. 
  Нам выделили прекраснейшие аппартаменты - половину дома с однокомнатной и двухкомнатной квартирой. Пока жарили шашлыки, я сходил к морю, до него было метров двести. Синее-синее море, под лучами вечернего солнца, слегка волнуясь и облизывая берег из мелкой гальки, раскинулось до самого горизонта и дальше, сколько снилось воображению. Где-то там, вдали за горизонтом, Турция, Босфор и Дарданеллы, другие моря, дальние дали, и все вода и вода, сколько видит глаз.
  Ну, здравствуй, Черное море!

                Ах, это море!

    Пожалуй, никто так точно не описал настроение человека, который оказался на черноморском курорте, как это сделал Юлий Черсанович Ким.
       Черное море! Чудное море! О этот блеск, плеск близкой волны. Мы окунулись- раз- в       
       Черное море. И оказались, словно негры черны...
После шикарного ужина с шашлыками в день приезда, утром немного болела голова, но я встал пораньше и отправился на пляж. Людей было совсем немного, вода в море чистая, чистая, и ласково теплая. Я давно не купался с таким наслаждением. Правда, я боялся далеко отплывать от берега, а тянуло куда-то вдаль! Я не знал своих спосбностей по дальности плавания, потому что в последнее время купался только в верховьях Енисея, где дальше двух метров не проплывешь - очень холодно. Хотя мы живем на Волге, как-то очень мало в ней купаемся, может быть только во время Грушинского фестиваля, и еще пару раз за лето. А здесь я купался по несколько раз на дню, по два три часа, и это не надоедало. С каждым днем я увеличивал расстояние от берега и заплывал все дальше. Морская вода выталкивает тело как пробку, нужно только немного работать руками и ногами, и можно плавать сколько угодно. Но все-таки уплывать далеко от берега страшновато, поэтому я делал три заплыва, по пять минут в одну сторону, и после каждого заплыва отдыхал пять минут. Однажды мы взяли катамаран и отплыли от берега очень далеко. Это было великолепно! А еще мы совершили несколько морских путешествий на прогулочном катере "Санта - Барбара". Первый раз просто в открытое море, полтора часа, чтобы испытать наши организмы на предмет морской болезни. На второй день поехали уже дальше, на три часа, смотреть представление с дельфинами.
   Это было что-то. Я раньше много слышал про эти загадочные существа, во время морских путешествий по Черному морю даже видел, как они сопровождают суда, синхронно выскакивая из воды и ныряя обратно. То, что мы видели здесь, поразило мое воображение настолько, что я начал думать о том, что дельфины намного умнее людей. Не только умнее, они намного добрее, веселее, намного талантливее, и к людям относятся с таким добродушием, что позволяют на себе кататься, играют с людьми в мячик, и выполняют любые команды. Они перепрыгивают через кольца, все трое одновременно, они выскакивают из воды на сцену и позволяют себя гладить, они делают свечу, полностью выскакивая из воды, и совершают такие головокружительные упражнения, которые не снились никаким мастерам спорта по гимнастике. Они умеют петь, они умеют рисовать!
  Рисовали они очень просто - тренер давал им кисточку в рот и подставлял полотно, а дельфин крутил головой и получалась картина. Все три дельфина по очереди нарисовали свои фигуры, потом на эту картину объявили аукцион. Начали с 50 гривен, дошли до тысячи. Сидевший рядом с нами небритый мужчина яростно боролся за картину, и он прибавил к тысяче еще сто, но почему-то его не услышали, и после тысячи прозвучал гонг. Потом дельфины катали в лодке с упряжкой детей победителей и фотографировались с ними на память. Усталые и счастливые мы пошли садиться на наш катер, ведь осталось до отъезда всего двадцать минут.
  На следующий день мы только купались и пили вино. Потом купались еще и еще, невозможно было оторваться от этого занятия.
  Перед отъездом поехали смотреть водопад Джур-Джур. Местный лихач на каком-то открытом драндулете так мчался по горной дороге, что мы боялись вылететь на поворотах. Особенно сильно трясло на последнем участке, где дорога состояла из сплошных каменных кочек и рытвин. Дальше мы пошли пешком, по огороженной деревянными перилами дороге с подъемами и спусками, и скоро дошли до водопада. Вход на смотрины водопада был платный - около шести крепких парней зорко следили за посетителями - не дай бог, кто-то пройдет бесплатно. Это напоминало сбор денег на ремонт Провала из романа 12 стульев, потому что за экскурсию мы уже заплатили по 300 гривен. Я пошутил:
- Пэнсионэрам скидки немае?
- При наличии пенсионного удостоверения! – ответили они мне хором. Я достал для смеха удостоверение российского ветерана федерального значения. Один из парней посмотрел, поморщился:
- О боже, Самарская область, чужая страна! - я смотрел на него с веселым любопытством, - ладно батя, сделаем! - весело сказал он, будто ему передалось мое настроение. Мне сделали скидку на целых 15 гривен. Я пошел и тут же их пропил. Здесь продавали все сорта вин, которые делали в мире. Я все сорта перепробовал и заказал сто граммов чачи, вина напоминали сладкий компот.
  Наконец подошли к водопаду. Небольшой ручей мирно стекал по каменным плитам, и затем падал с высоты примерно десяти метров. Народ в диком восторге фотографировался на память на фоне водопада. Одна девица встала под самый водопад, и позировала, раскинув руки и закатив глаза, а ее парень щелкал фотоаппаратом, меняя позиции и угол атаки.
  Я вспомнил Язевский водопад на Катуни, водопады на реке Оке перед ущельем Архабом, водопады Кызыл-Хема, Чегемские водопады на Кавказе, и прикинул в уме, сколько же гривен я сэкономил. Пойду завтра на рынок к Мустафе, который умеет делать великолепные коктейли из сухих и десертных вин, и даже со вкусом Хензмараули, возьму на эти сэкономленные гривны домашнего Каберне и коньяк, только бы хватило сил дотащить до дома. Так я и сделал.
- Мустафа, скажи, а где ты берешь все эти чудесные напитки? - спросил я его.
- Вино я делаю сам из своего винограда. Бери Каберне, это чистейший виноградный сок, вообще считается стратегическим материалом, раньше давали только космонавтам.
- А коньяк?
- Коньяк я делаю из чачи, шесть лет выдерживаю в дубовых бочках.
- Где научился?
- Я работал старшим инженером на винодельческом заводе. Знаю все секреты, как делают вина, что туда подмешивают.
- Я спрашиваю, где научился врать? Разве может один человек делать дома столько сортов вина и коньяк, да еще шесть лет сидеть около него и ждать, когда он созреет? Тем более, старший инженер, на заводе ничего не берешь?
- Обижаешь, брат. Из своего винограда я делаю вино до 300 литров, и все уходит. Меня тут знают все. Да, десертное вино я беру у знакомых, абсолютно надежный продукт. Беру только для коктейлей. Давай я тебе сделаю настоящее Хензмараули, который пил сам Сталин. Ты сам откуда?
- Из Самары. Но мои предки казанские татары.
- Я и вижу, что ты татарин. Кстати, Казанское ханство основал Гирей-хан, наш крымский. Вот тебе Хензмараули. Ко мне ходит один грузин, говорит, что даже дома такого вина не пил.
Вино мне понравилось.
- Сколько с меня?
- Всего 12 гривень. Коньяк будешь пробовать?
- Буду. Хотя, я тебе поверил, давай наливай литр, не хочу мешать все в одну кучу. Потом попробую.
- Наливай! Нет, уважаемый, коньяк я наливаю только один раз, в специальную стеклянную посуду, а для тебя, уважаемый, из специальной бочки, потом оценишь.
Он куда-то сходил на базу и принес две бутылки коньяка, заполненные доверху. Одну открыл, отлил два глотка в специальный стаканчик:
- На, убедись, что покупаешь.
Я купил у него четыре литра Каберне, два литра десертного вина, литр коньяка. Он все это аккуратно сложил в двойной пакет и осторожно передал мне. Я с ним рассчитался, и хотел было уйти.
- Спасибо Мустафа. Дай тебе аллах здоровья и удачи.
- Погоди. Я тебе еще одну вещь сделаю. Это подарок.
Он полез куда-то под полку, достал две бутылки с белым вином, потом в равной пропорции смешал четыре сорта вин в одном стакане, добавил немного коньяка, и протянул мне:
- Это коронный коктейль, Мустафа называется. Кто один раз пил, каждый день приходит. На здоровье.
Я медленно, смакуя, выпил, попрощался с Мустафой, чувствуя, что еще немного, и я потрачу здесь все свои гривны. А мне еще нужно было купить на дорогу фрукты, чай, сахар, колбасу. 
Наконец мы уложили чемоданы, до отправления автобуса в Симферополь оставалось два часа, и я пошел прощаться с морем.
  Море сегодня казалось особенно прекрасным. В лучах заходящего солнца огромное зеркало воды чуть колыхалось, на рейде стояли корабли, катера с парапланами носились по морю, опуская и поднимая снова летающих людей; водяные мотоциклы носились как угорелые, выжимая адреналин и гривны из курортников. Взрослые и дети, с одинаковым восторгом, купались, загорали, пили лимонад и пиво. Между ними с подносами и с корзинами ходили местные торговцы, предлагая самые разнообразные закуски и восточные сладости:
- Пахлава, трубочки, самая сладкая в мире пахлава!
- Самосы, фруктовые и творожные самосы! Отдыхай, купайся, загорай, и кушать не забывай! Как сказали эскимосы - что за отдых без самосы!
- Бычки, мидии, рапаны, крупная и мелкая креветка! Вяленая и копченая рыба!
- Кукуруза, сладкая вареная кукуруза! Кто желает?
- Шиповник! Горная энергия сладкого шиповника! Шиповник!
Маленький мальчик, передразнивая продавцов, звонким голосом кричит:
- Кукулуза, сладкая валеная кукулуза, кто желает?
Это все вместе называется курортным уголком поселка Рыбачий на Черном море.
Прощай, свободная стихия!
 Вечером мы сели в автобус и уехали в город Симферополь, где нас ждал поезд Симферополь-Самара.
               
                Август, 2012 г, Самара.