На Щипке. Детское воспоминание

Подъехавший трамвай, звеня и поскрипывая своими сочленениями, свернул с узкого проезда Серова на Щипок и встал. Народу Политехнический проезд, заслуживший второе имя вследствие усиленной работы на прибывающем транспорте карманников, именуемых в просторечии щипачами, в это дневное воскресное время вмещал много. Ещё бы. Здесь делали круг несколько номеров трамваев, троллейбусов и автобусов,доставлявших неисчислимые сонмища пассажиров, желающих посетить центральную часть столицы. Такие магазины, как Детский мир, ЦУМ и ГУМ были в пределах десяти минут ходьбы. Плюс сюда прибывали и те гости, которых привлекали музеи и архитектурные памятники центра Москвы. А таких тоже было не мало. Итак, трамвай остановился, и, как всегда, через переднюю дверь начали выходить пассажиры. Но вот, один из них немного замешкался в дверях . Оказалось, что  рукав его черного бушлата, аккуратно пришпиленный к поле и пустой, зацепился за поручень, мешая его продвижению. И именно в этот момент три мужчины лет по двадцать пять, громко обсуждавшие на остановке достоинства и недостатки проходивших женщин, решили войти в вагон. Судя по всему, до этого было выпито, и выпито много. Глядя  на заправленные в прохаря брюки, пиджаки, надетые на майки и слыша специфический лексикон, нетрудно было догадаться - »блатари», причём из числа тех, кто, по-пьяни, любил поглотничать над слабыми, поучить дворовых пацанов уму-разуму, похвастать бывшими и будущими ходками. Завёрнутая в носовой платок и носимая в нагрудном внешнем кармане финка, обязательная »фикса» на клыке, руки, расписанные татуировками, да шальной блеск в глазах, вызванный потреблённым горячительным-были отличительными чертами новоявленной троицы. Грубо расталкивая вышедших, парни устремились к передней площадке. Войти в вагон оказалось невозможно. Выходящий пассажир единственной своей рукой стянул с себя потёртый бушлат и, помогая себе зубами, выдернул застрявший рукав. Одетая на нём белая рубашка ярким пятном выделялась на фоне красного трамвайного вагона. Синими разводами проглядывал в вырезе рубахи треугольник тельняшки. К рубахе были пришпилены три медали »За отвагу», »За оборону Севастополя» и »За пробеду в Великой Отечественной войне!» Чёрные брюки, хромовые сапоги и пустой рукав, в настоящий момент заправленный под ремень брюк. Как много после войны я видел таких вот русских мужиков, одевавших награды только по случаю. С тех пор, как за них перестали выплачивать премиальные, многие, из протеста, не надевали их вовсе, ограничиваясь колодочками на пиджаках. Судя по всему, было какое-то событие, в связи с которым и надеты медали. Их перечень красноречиво рассказывал о владельце!  Всё ещё стоя на ступеньках вагона, инвалид попытался надеть бушлат. Было видно всю нелёгкость его действий. И в этот момент один из подошедшей гопоты дернул его за руку вниз. Бывший мореман, неловко пытаясь сохранить равновесие, упал на асфальт площади. Закричала какая-то женщина. Но что всё это было для чувствовавших себя господами положения парней? Ничего! И они молча начали было подниматься в вагон. Однако случилось неожиданное, причём  как для них,  так и для всех окружающих. Лежавший на земле человек резко вскочил на ноги. Движением руки он выдернул из брюк широкий флотский ремень с массивной бляхой. И началось! Такого поворота событий не ожидал никто. Вот только что, была жертва и упивавшиеся бессилием человека шакалы. А сейчас троица буквально исчезла в вихре ременных ударов. Ни о какой пощаде не могло быть и речи. Сошлись смертельные враги. Флотский дрался так, как будто за ним и сейчас простирался защищаемый им Севастополь. Пряжка летала по головам, рукам и плечам. Не скажу, что сопротивления не было. Ещё плохо понимая изменение ситуации, с ослабленным алкоголем болевым порогом, глоты пытались сопротивляться. Но перед ними был не человек. Вырвавшийся на свободу демон войны мстил за всё сразу. За отобранную войной руку. Своё человеческое и солдатское достоинство. За оставленный Севастополь, где он был предан своим же командованием, бросившим всех сражавшихся в городе без возможности эвакуироваться. За своих погибших и попавших в плен товарищей, числом в несколько сот тысяч бойцов. Непониманием мотивов, когда командующего обороной генерала Петрова и его штаб вывезли на Большую землю специальной подводной лодкой, а за такую же попытку, не остаться в тылу врага, расстреливали любого, хотевшего на подручных средствах уйти в море, избежав плена и позора! Летели ошмётки кожи, хлестала кровь, троица, буквально, исчезала в вихре ударов. Раздались милицейские свистки, и из подъехавшего мотоцикла с коляской вышли три милиционера. Сюда же бежали стоявшие на посту сотрудники ОРУДа и люди в штатском от расположенного поблизости огромного здания Комитета Государственной безопасности. Моряк остановился.Лежавшая уже на асфальте, поверженная в прах, в полном умоте, троица подавала слабые признаки жизни и пыталась ползти. Толпа народа, плотным кольцом окружившая место происшествия зримо препятствовала продвижению к эпицентру сотрудников карательных органов. Я пробрался между ногами,дернул  сражавшегося за оставшуюся руку и крикнул: »Бежим!» Мгновенно оценив ситуацию и действуя как на поле боя, моряк, прихватив пиджак, бросился за мной. Толпа молчаливо расступилась и тут же сомкнулась вновь. Раздался резкий сигнал приближающейся кареты Скорой помощи. Но мы уже нырнули во двор Политехнического музея. Короткая пробежка по дворам и на Ильинский сквер вышел человек с ребёнком. Ещё в воротах я помог ему просунуть на место ремень и отряхнул пиджак. Спасибо, пацан, - проговорил мой внезапный попутчик и исчез в толпе, идущей по улице Куйбышева по направлению к ГУМу! Различить его среди  таких же идущих уже не было никакой возможности! А я пошёл домой, где меня ожидала давно желанная книга Бероуза »Приключения Тарзана!», данная мне на два дня моей соученицей имя которой я до сих пор с благодарностью вспоминаю. Наташа Коршунова!