Ремень

Холодный свет электрической лампочки тускло освещал комнату. На кровати лежал человек, худой и словно чем-то обездвиженный, по крайней мере в лице:
- Вот ещё один день прошел, а я так ничего и не сделал, снова никем не стал, не принес окружающим никакой пользы. А какие прекрасные мечты, какие иллюзии вели меня все эти годы. Думать, искать в этом смысл - разве не счастье? Эх, в последний раз я именно на этом и прогорел и вот теперь лежу здесь, крепче прежнего. Всеми брошенный, бросивший всех. Наедине со своей безмолвной совестью. Нет, не годится. Что ж я в самом деле: найду работу - снова почувствую вкус к жизни, вроде так это делается? Так-то оно так, но...
Примерно следующее происходило в его голове последние пару часов, одна мысль сменяла другую - вылетала в окно, затем свежая просачивалась под дверью, влетала в ухо и эта процедура повторялась, по крайней мере - уже почти неделю.
- Ах, я так ничего и не понял, столько книг прошло через эти руки, быть может проблема в том что я был слишком глуп что бы внять смыслу их бесконечных символов, слишком глух к их тихому зову, слишком слеп, или быть может у меня были слишком грязные руки и действительно следовало взять лопату и пойти кидать говно, как говаривал мой отец, с такими-то руками и за книжки...
За окном царила вьюга, безжалостно окутывая всё на своем пути, заманивая улицы под своё обжигающе холодное крыло и напоследок вырезала на стекле свой безжалостный узор, одного ей понятного смысла, затем безмолвно растворялась в ночи, что бы вернуться снова.
-Когда-то я уяснил себе следующую закономерность: Что чем лучше я пытаюсь стать - тем беспомощней становлюсь, но сперва это меня не остановило и вот теперь я здесь - прямо на этой кроватке, лежу, красивый и умный: не способный ни чем помочь миру, не в силах рассказать ему что-то новое, ни чем не пытаясь кого-то удивить, обрадовать, научить, не кого учить, да по большому счету и не кому. Но все же одна из этих назойливых мыслей меня мучит как-то по особенному, её суть в том что: если я понимаю всю абсурдность, бессмысленность и ужас ситуации, то почему я не в силах отказаться участвовать в ней, ведь не глупый же малый. Как говорил Фёдор Михалыч: «I'm a motherfucking genius». Отказаться в этом участвовать - взять и наполнить жизнь новым смыслом, любым которым захочу, который выберу. И действительно. Решено, завтра же меняю всё - найду приличную работу, женюсь, помогу своим старикам свести концы с концами, сам проживу до глубокой старости, а потом глядишь: и вовсе картины писать начну, да какие картины. И никто слова мне не скажет, что мол делаю что-то не так, не правильно живу, разгильдяй мол, тунеядец.
Хочется пить. Стакан с водой стоит на тумбочке, но дотянуться до него я как обычно не в силах.
Послышался стук в дверь.
-Занято - бодро выпалил человек на койке.
Дверь приоткрылась и из-за неё показалось румяное мужское лицо.
- Здорова Серёга, я войду?
-Да, разумеется проходи располагайся. Чаю себе наливай, заварка на столе.
-Ой спасибо, спасибо. Давненько не виделись, чего нового у тебя, над чем сейчас пыхтишь? Всё песни свои горланите?
- Ой, Вадим лучше не спрашивай, отгорланили уже. Так на гитаре иногда бренчу - ничего серьезного. У самого как?
- Да вот. Бизнес вроде наладился, машину купил, всё в ажуре.
-Что за бизнес?
-Винно-водочный, не помнишь что ли?
-Не обижайся, но что-то, как отшибло.
-Ну грубо говоря, в прошлом году я тебе рассказывал ещё, что мол палатку поставил в магазине, более менее пошло в гору, сейчас ещё пару ларьков запендюрил у нас на рынке. Жизнь налаживается короче. Цветёт и пахнет.
-Поздравляю.
-Да брось ты, сам то когда за голову браться думаешь? Или чо ты в поэты заделался, так и будешь до сорока лет ахинею эту собирать, а потом, бац, поймёшь: жизнь то, она вон куда ускакала, глядь под ноги: а всё на скакалке своей скачешь, да по классикам прыгаешь, только уже не со мной, а с сыном моим. Ты это брось, сейчас время другое, Серый, не знаю быстрое или чо там, сейчас эти ваши: сентенции из пальца никому не упали, это раньше серьезно всё было, сейчас так это всё, от безделья короче. А надо бабки рубить, по курортам гонять, да хату упаковывать - жить короче. Ну или ещё понимаю ты бы хоть деньгу за это получал, тогда ещё можно по корчиться, но ты то как этот ведь, сам себе режиссёр ёмаё, ни родины - ни флага.
- Вадим, можно тебя кое о чем попросить?
-Да, конечно.
-Видишь водичку, вон ту, подержи мне пожалуйста стакан, я попью.
-Да без проблем, чо.
- Благодарствую, а то жажда замучила.
Сергей выпил. Вадим поставил стакан обратно.
- Вот спасибо. Рассуждаешь ты конечно здраво Вадик и правда твоя, но видишь в чем загвоздка. Ты нашел в этом смысл: тачки, бабки, курорты - в то время как я не нашел его ни в чем - в должной мере, кроме как в этих маленьких глупостях из которых состоит моя жизнь. Каждый день я просыпаюсь и в мою голову впиваются сотни мыслей: о боге, о смерти, об искусстве, а порой и вовсе о какой-нибудь херне, как рой диких невидимых пчёл. В сущности банальнейшая несусветица. Но не в силах от них отбиться я скольжу по волнам своей глупости, оставив надежду когда либо выбраться на берег. И уж тем более сухим, вот прям как ты сидишь сейчас. И здесь посреди этого океана мне спокойно, не нужна никакая машина - мне её просто некуда будет поставить. И каждый день как на курорте, только погода переменчивая: то обжигающее солнце, то леденящий озноб. Искусство - да насрать мне на искусство, на плаву меня держит лишь это чувство очищения - которое успокаивает мою душу, освежает в жару и греет в стужу. Вон как стихами заговорил. И да, ты прав моё отношение к жизни ужасно, я не пытаюсь ни заработать на этом - не прослыть гениальным. Мне насрать. Как говорил Достоевский: «Fuckin' clear». А то что окружающие мучаются со мной, ну что ж это их выбор. Да, топчусь на месте. Вот прям на этой койке - ворочаюсь. Мне важно лишь высвобождать этот заряд пока в один прекрасный день он не высвободит меня. Сечёшь? Это как постоянно лепить долбанного Буратино, вставлять ему глазки и пинком запускать шататься по подворотням, мелочь шкулять, как некий священный объект для насмешек - пущай над ним смеются, мне то мол что. Схема примерно такая.
-Да уж Серый, ты не исправим, не понял я нихрена, в чем тут собственно важность момента то? Точнее даже понял, всё в принципе как на ладони, но в чем смысл то? В плане что, ну верь ты в свой этот прикол, кто запрещает то, но полно ведь и других, да и повкуснее бывают. Я вот тебе апельсинов привёз.
-Да нафига они мне?
-Ну как, новый год на носу как-никак, все празднуют. Покушаешь.
-Ну спасибо. Дай бог тебе здоровья.
-Да не за что, братан. Слушай я наверно побегу, в налоговую ещё надо заскочить. Ты давай поправляйся.
-Да я вроде не болею.
Сергей хотел протянуть руку попрощаться, но передумал. И вместо этого уставился на стену напротив. Обшарпанная русская стена - нет зрелища печальней, знаете эти: на половину покрашенная самым отвратительным цветом который был в каморке у завхоза, на половину побеленная потрескавшейся от времени известкой и наконец поделенная чуть выше середины корявой чертой символизирующей безбрежно раскинувшийся океан мысли какого-нибудь незатейливого, едва сводящего концы с концами маляра, волна сменяется волной нам снится всё, но не покой. Сидит он сейчас где-нибудь, чай пьёт, борщи хлебает или там набрал пива, смотрит по телевизору футбол, болеет за наших - хотя наши то и не участвуют в матче, так это и не важно. Преданный пацан - настоящий патриот. Таких хоть в огонь, хоть в воду, хоть в ассенизаторскую бригаду. Чаще впрочем, последнее. Этому ещё повезло: он в дурдоме где наш Серёга лежит - стены красил. Уважаемый человек, скоро глядишь и на машину накопит и в Ялту съездит.
Вдруг взгляд Сергея оторвался от стены, скользнул по телу и он увидел множество кожаных ремней, плотно стягивавших его тело. Тяжело вздохнул:
-Ну вот ещё, а в этом-то какой смысл?
Закрыл глаза и заснул.
И снилось ему, будто от санитаров он удрал и бежит теперь по глубоким сугробам, по бескрайнему русскому полю, в чём мать родила.
Вадим тем временем уже ехал в налоговую на своём новеньком ягуаре, не пристегивая никаких ремней и лучики солнца, отражаясь от капота щекотали ему глазки, заставляя его, чуть морщась, нежно поеживаться в удобном кожаном кресле.