Обновка. Глава девятнадцатая Мейлах в октябре

               

                И медный грош
                На «халяву» хорош!

В послеобеденное время тёплого солнечного дня сияющий Мейлах шёл по улице Красноармейской в прекрасном настроении. Его распахнутый рот, сверкающий новыми золотыми зубами, был открыт так широко, что казалось, его хозяин хотел поймать, как сачком, оглоблю проезжающей рядом встречной повозки.

Он шёл от большого специалиста по протезированию зубов – Ивана Григорьевича Духновского. Из золотых монет, подаренных Дорой, Иван Григорьевич слепил ему такую красоту в виде зубных протезов, что их можно было демонстрировать любой даме.

Причём они красиво выглядели и во рту, и как он предполагал - на золотой цепочке, на шее дамы в виде  украшения, и даже в стакане с водой, выставленные на ночь в туалетной комнате, для ожидания утра!

Радости Мейлаха не было предела. Он не шёл, а летел, пританцовывая, применяя в ходьбе элемент основного движении   белорусского народного танца  «Крыжачок». Ему казалось, что каждый встречный смотрит на его зубы и радуется вместе с ним.

 По причине малолюдности на пути следования ему попадалось недостаточно много прохожих, и он пошёл вокруг, по оживлённой улице, что бы порадовать собой, как можно большее количество людей.

У порога родного дома его, сияющего, увидели почти все друзья и соседи. На крыльце, как ласточка металась возгордившаяся добрым поступком Дора. Ей не терпелось первой заглянуть в рот счастливому Мейлаху, но она, собрав всю свою скромность в единый кулак, не стала лезть в число первооткрывателей.
 
Рахиль Менделевна, сдержанно отнеслась к свершившемуся событию. Она боялась, что Дора победит её в состязании перетягивания Мейлаха на свою кровать, поэтому, презрительно хмыкнув по поводу зубов, Рахиль нагло заявила, что без зубов Мейлах выглядел лучше.

Компания мужиков, в которую входили Федя с Василием, подозвали счастливца к себе и заинтересованно рассматривали во рту сложный агрегат. Лёня тоже ни остался без интереса и сразу же спросил:
- Дядя Мейлах! А чем вы цепляете эти зубы за рот?

Мейлах отцепил агрегат и пустил по рукам, для изучения. Василий, попыхивая папиросой, наклонив голову, с интересом разглядывал протез. Фёдор тоже со стороны прицеливался зорким глазом к диковинной штуке, затем попросил у Василия прикурить.

Василий, вставив свою папиросу в зубы протеза, передал ему, через Лёню. Фёдор, прикурив, не вынимая папиросу Василия, окинув устройство беглым взглядом, пробурчал: «Нормально» - и вернул вещь. Экспертиза прошла успешно.
- Мейлах! Нужно обмыть обновку! Что бы хорошо работала…

Мейлах не возражал. Фёдор, Мейлах и Василий уютно расположились под ветвями раскидистой акации. На газете разложили лук, чеснок, кусочек сала и незаменимые ничем плавленые сырки, солёные огурцы и краюху чёрного хлеба. Самая дешёвая водка, под простонародным названием «Сучёк» посматривала на друзей сургучной головкой, вызывая весёлое оживление жаждущих.

- По сколько будем наливать? – спросил Мейлах и тут же получил ответ вопросом на вопрос:
- Ты, что, краёв не видишь? Наливай по полной! – сказал Василий и успокоился, наполненным стаканом.
После первой беседа пошла оживленней. Мейлах почувствовал, что горючая жидкость нашла своё уютное место в организме. Ему тоже захотелось принять участие в беседе с приятелями, но новые зубы пока не научились разговаривать и издавали трудно различимые словосочетания.

 Мейлах, не стал лишать себя приятного разговора и, вытащив изо рта обновку положил её рядом, на травку. Теперь и он бегло заговорил на народном языке, марая рот неприличными словами из категории «матных». Даже не верилось, что водка такой хороший переводчик литературной речи, на неприличную.

Символическая ритуальная встреча, называемая замочкой, перешла в затяжную тайную вечерю. Пили до состояния ни «пока хватит», а пока -  «уже всё». Когда пошли танцевать под «ля –ля  – ля» цыганочку с выходом, то про зубы Мейлаха никто не вспомнил.

 Кто их затоптал в траву и на каком этапе торжества – тоже не было замечено. Во сколько закончилось мероприятие, Мейлах не помнил. Проснулся он утром, под той же акацией, под которой резвился с вечера. Пробуждению предшествовала сувенирная обильная капля, оброненная сидевшей на акации вороной. Она полакомилась остатками сыра от вечернего застолья , ну и, естественно...

Вытерев лопухом заляпанную вороной физиономию, Мейлах потискал двумя руками, голову, как это делают, проверяя зрелость арбуза. Голова снаружи не трещала. Она трещала изнутри. Подташнивало. Во рту было такое ощущение, будто там оправился соседский кот.

Мейлах поднялся на ноги и кое - как добрался до телеграфного столба. Упершись в него головой для равновесия, он, мыча и пуская обильное слюнотечение, пытался забодать столб безрогим лбом. Пошарив во рту рукой, он не обнаружил своих зубов… Настроение совсем испортилось. Он заплакал от обиды, укоряя себя за легкомысленное поведение. Мейлах знал, что у него голова не дружит с водкой! Знал, а пил, пока в ней не погнулась вся арматура и не проквасились мозги!

Утро поднимало обитателей «чудильника». Дора, не спавшая всю ночь, утопая в слезах от обиды, что Мейлах даже не соизволил её навестить, хотя бы с несколькими словами благодарности. Конечно, она ждала большего, но, что поделаешь… Уж климакс близится, а близости всё нет… Ей опять стало тоскливо. Услыхав непонятный стон, она обернулась и увидела страдающего кавалера.
-Мейлах, что с вами?
Увидав пожелтевшее лицо, подгибающиеся ноги, опустевший рот и плачевное состояние своего кумира, поняла, что он накануне, радовался жизни! Сочный синяк под глазом, происхождение которого оставалось «между нами», подчеркнул красочный портрет Мейлаха, как последний штрих художника, завершившего шедевр.