Капитолина Кокшенева. Мусор как бренд

Мусор как бренд
http://12online.ru/blog/musor-kak-brend


Пятая международная биеннале современного искусства скоро закрывается в московском Большом Манеже. Главный выставочный проект назывался «Больше света» и представлял работы 72-х художников из разных стран мира. В общем и целом все прошло тихо... И что же в остатке? Осталась, пожалуй, только навязчивая мысль-оскомина: отчего всё это акционное (актуальное) искусство так быстро устаревает?

Первая международная биеннале 2005 года была агрессивной. Провокация следовала за провокацией: от молитвы «Отче наш» (слова которой бегущей лентой размещались на ступеньках, по которым шли люди и буквально попирали их ногами), до инсталляции со Львом Толстым, на которого две недели гадили живые (и ни в чем не виноватые) куры, живущие над его восковой фигурой. Толстовское опрощение, мол, в натуре, так сказать, представляем – вопили арт-кураторы, умеющие завернуть в «интеллектуальную» упаковку любую дрянь.

Все было грубым, пронизанным непристойностями, прекращающими действие правил логики и культуры. Язык нормы был сломан – вернее взорван. А публике часто предлагалось то буквально заглянуть под хвост муляжа коровы, то войти в некий куб, который как бы нахлобучивался на голову и ты вынужден «отдать себя» на растерзание акционерам. А это, собственно, есть уже нарушение границы личностной, – принуждение, насилие над зрителем…

Сегодня все чуть сдвинулось – в сторону буржуазной респектабельности, аккуратной европейскости. Основной проект и назвали позитивнее: «Больше света». Правда «свет» скорее словесно, чем арт-объектами, связывает пространство выставки в относительное целое: огромное количество изображенных бабочек (цифровые рисунки) трудно сочетаются смыслом с впечатляющим количеством старых башмаков и прочего скарба… Куратор выставки – бельгийка Катрин де Зегер – напоминала журналистам строчки В. Маяковского: «Светить всегда, светить везде»… Отдадим должное ее намерению внести в проект «метку местности». Хотя «свет», если говорить о его метафизике, я понимаю все же сакральнее – как Свет Евангельский, Богородичный, свет рождественский и пасхальный.

Однако (несмотря на хорошие намерения), никаких сильных эмоций из выставки не удаётся «выжать». Мне показалось, что некоторые милые экспонаты (кто-то точно назвал их «кройкой и шитьём») совершенно не могут соответствовать стратегии биеннале: современное искусство просто обязано по замыслу никогда «не смиряться» с реальностью как таковой, и все время должно её «подрывать». Правда «взрывы» эти понятны часто только самим акционерам, поскольку «кровь реальности» заменена изначально клюквенным соком. Да и «взрывы» становятся все тише и тише. Зато «громче» – другое. Страшный и непреодолимый порог для такого искусства состоит в невозможности следовать любому принципу, кроме одного: формальной новизны. Отчего эти люди так несчастны, что выбирают одноразовые формы, которые устаревают так стремительно и заставляют художника вновь и вновь попадать в кабалу новизны?! Какой это тяжелый, однообразный и мучительный труд – создавать арт-объекты из утиль-сырья.

Утверждение, что «источник художественной предметности – мусорка» вновь и вновь реализуется на биеннале (в данном случае это, например, масштабная инсталляция Альфредо и Исабель Акилисан, которая представляет хлам жизни в разных физических масштабах: от маленьких до огромных предметов). Но и актуальный экспонат «Температура» (работа Инь Сючжэнь) тоже, увы, выглядит как мусор (пусть не отдельного человека, но «больной», с «температурой», цивилизации).

Надоели вселенские смыслы, что не могут задеть ни глаза, ни чувства – не вызывают никаких «тактильных ощущений» формы такого искусства.

В абсурдистской пьесе Жарри «Король Юбю» Ведущий, который начинал спектакль, говорил так: «Действие, уважаемые дамы и господа, происходит в Польше, а значит – нигде». Современная биеннале представила в основном арт-объекты из ниоткуда. И именно это прискорбное обстоятельство сильно уже утомило, – по крайне мере у нас, в России. В сущности, у биеннале нет широкой публики. Слишком одномерная ориентация на узко-эгоистическое «я» художника, пренебрежение большими культурными смыслами привело к тому, что актуальное искусство все время вынуждено кусать собственный хвост… Одни «культурные индивидуализмы» презентуют себя перед другими «индивидуальными культуралистами»… Активная пустота. «Я хочу, чтобы было так!», – будто говорит художник-акционист. «Ну, и продолжай хотеть! – все отчетливее говорит публика. – Только мы тут при чем?». Презирая общие смыслы, которые надо добывать; демонстрируя свободу творчества как сугубый эгоцентризм и нарциссизм выражения, они получили то, что и должны были получить: скуку.

Спекуляции на тему, что «публика у нас не понимает такого искусства», протомившись столько лет «за железным занавесом», – такие спекуляции больше не проходят. Игра в интеллектуальную инвалидность публики сыграна. Как и ложно-умные концепции всяческих кураторов и экспертов, видящих «множественность значений» там, где нет и одного. Говоря их же словами – в нашем пространстве произошло «перепроизводство хлама». Культурного. И никакие «иконостасы» из железяк, никакие лыжи и санки, никакие натуральные срубы «колодцев» в сочетании с неоновой буквой М.; никакие корыта, железяки, вырезанные тряпки; чайные пакетики и стоптанные башмаки не заставят публику полагать этот натурализм, обессиленный повседневностью и повсеместностью, – полагать дающим большое эстетическое удовольствие. Мусор как бренд, смею предположить, больше не интересен.

Долгие годы участникам биеннале удавалось поддерживать к себе скорее политический интерес, выставив в качестве своего постоянного оппонента мифопроект о «тоталитарном СССР». Вывернутая наизнанку, наша оплеванная и упрощенная недавняя история, однако, смогла сама постоять за себя. Время научило видеть. Оказывается, многое в СССР мы первыми делали в мире, и обладали тем, чем не обладаем сейчас: не только Гагарина в космос выпускали первыми, не только фантастически успешным был гуманитарный проект (с миллиардными тиражами, отменной даже массовой литературой, русской школой живописи и пр.), но и социальной справедливости было побольше, чем в иных передовых странах. Теперь нет этой напряженности противостояния, дающего биеннале пионерский задор: модный соц-арт, черпающий вдохновение не в победах, а в поражениях, в бытовизмах, коммунальных склоках и социалистических штампах, – модный соц-арт раскуплен в основном иностранными музеями и коллекционерами. (И тут этот «ужасный социализм» продолжал кормить художников: ну никак от него не избавиться, – просто ни за что невозможно стать свободным и голодным! Они в него «плевали», а им денежки давали и приходилось брать, и будто не понимать, что платят не за свободу, а за плевки в свою страну). Конечно, и биеннале (особенно первая) отработала сполна идею разрушения культуры.

На пятой биеннале проект Лисицкого и Кабаковых (ориентированный на воссоздание советской эпохи от 1917 года до падения СССР) даже не выставили в главном месте: крупнейшее собрание их произведений представлял музей Ван Аббе на мультимедийной арт-площадке. Названия говорят сами за себя: «Чистота форм – Мусор», «Космос – голоса в пустоте», «Победа над бытом – быт победил».… Мне кажется, что все это свидетельствует о культурной инерции…. Борьба с «советским» принадлежит истории. Это нужно признать, чтобы не превращать целую эпоху в склад штампов и магазин жалких безделушек.

Актуальное искусство проделало большую разрушительную работу: разодрало на куски целые столетия культурных пластов, ворвалось в табуированные области (христианской догматики), вызвало всяческое отвращение к нормам. И… проиграло. Культурный глобализм как новый интернационализм (будь то «Энциклопедический дворец», или «Венецианцы» с «изъеденнеными телами», или «Мебиосные структуры») утомил и требует обновления. Человеку надоело взирать на мир разбитый. Новая культурная интенсификация будет непременно опираться на этническое разнообразие мира. В масштабной инсталляции китайского художника Сун Дуна привлекательна пусть небольшая доля, но подлинного как «своего»: о бедности и безумии тихо кричат вещи, которые собирала всю жизнь его мать… И это «мусором» не назовешь.

+