Часть 5. К нам едет генерал...

Как-то в воинской части ожидали приезда важного военачальника из Москвы. А такие лица в одной машине не ездят. Следом тянется целый хвост сопровождающих, охраняющих и еще неведомо каких машин.
А поскольку в таких случаях и разговоры о посещении будут проходить в очень высоких кабинетах и выводы будут делать на той же высоте, нужно показать место посещения лицом.
Лицо, как правило, в таких случаях лицуют. Метут. Моют. Красят. Говорят, что даже где-то листья на деревьях пробовали подкрасить. Наверное выдумки. А вот умудриться, три раза перекрасить казарму   – такое было.

На утреннем разводе роты, старшина обьявил, что ему нужны два умелых курсанта на покраску казармы, коим сейчас надлежало выйти из строя. На два шага из строя шагнули: Парубец и Ясенев.
Рота ушла на занятия, а старшина велел ребятам прикатить бочку и залить водой. А потом получить на складе и принести мешок охры. Когда все было исполнено, он велел половину охры высыпать в бочку и хорошенько размешать. А потом плеснуть несколько мазков на стену и ожидать дальнейших его распоряжений.

Отлынивая таким образом от надоевших классных занятий, ребята проворно исполнили все наказы и перекуривали под стеной казармы, ожидали возвращения старшины. Казарма была большая, трехэтажная. На первом этаже поместился клуб части и  авторота. На втором –  четвертая рота, а на третьем этаже – пятая.
Наконец из-за стены донеслись тяжелые шаги старшины и он, полюбовавшись уже высохшим ляпом на стене, остался доволен.

– Годится. Так и красьте, –  Отирая большим носовым платком выступивший на шее пот,  распорядился он. – Ни воды, ни краски добавлять не надо. –
– Есть, товарищ старшина. – Дружно ответили курсанты и с присущей молодости старанием принялись за дело. Один качал ручной автомобильный насос, а другой форсункой на длинном наконечнике водил в достаточной близости от стены.
После обеда старшину вызвал командир роты и повелел красить казарму в более светлый тон.
– Хмуро получается, старшина. Хмуро. Посветлее надо. Повеселей. –
Старшина ответил:

– Есть, товарищ капитан. – И повелел еще добавить воды.
– Есть, товарищ старшина. – С готовностью ответили курсанты и кинулись за водой. А когда развели краску, как надо и получили одобрение старшины, принялись заново омолаживать стены.  В этот день они покрасили, без малого, два этажа.
На другой день работа продолжалась с прежним упорством. Но дело двигалось медленнее. Стены второго и третьего этажа приходилось окрашивать высовываясь из окон строения.
Большая каменная казарма, преображалась на глазах. Выгоревшие на беспощадном закавказском солнце, вылинявшие и омытые непогодой и порывистыми горными ветрами белесые стены, покрывались сочным лимонным цветом. И все строение молодело на глазах и казалось стройнее и выше. Дело двигалось к концу, когда из-под окон казармы донеслись отрывки недовольного голоса комбата:

– Что это такое? Как на ярмарку… Старшина…  Что? –
А еще через короткий промежуток с характерным придыхом откликнулся голос ротного старшины:
– Товарищ майор… Пасмурно же… Понял... Слушаюсь. –
Скоро на лестнице третьего этажа застонали ступени и в помещение роты ввалился усталой походкой старшина Стученко. Это был ветеран части. Сорока с лишним лет, двух метров роста и ста двадцати семи килограммов веса.

Курсанты его уважали. Не было случая, чтобы на полковых соревнованиях по перетягиванию канатов они со старшиной во главе, не взяли первого места. К канату вставало по десять человек от каждой роты. Старшина Стученко вставал в самый хвост команды. Когда давали старт, все десять человек дружно натягивали канат, стараясь вырвать его из рук десятка соперников.
В это время раздавался трубный голос старшины:
- Держи, хлопцы... держи! Я щ-а-с-с...
И качнувшись вперед и слегка ослабив канат, совершал свой коронный рывок. Умножал его весом восьмипудового тела. Канат звенел струной. Команда старшины, почувствовав перевес, наваливалась еще дружнее и вскоре орала победное: "Ур-р-р-а...".
И сколько бы еще добрых молодцев ни выходило на ристалище, результат поединков был неизменным.

 Сегодня старшина выглядел усталым. Раскачиваясь из стороны в сторону этот раз особенно заметно, он подошел к затаившимся в дальнем углу малярам.
– Отбой, ребята. – Тяжело, придавленным одышкой голосом, проговорил он. – Сливай воду… –
– Прямо здесь? – Переспросил опешивший Парубец.
– Здесь не надо. Дорого и мне и вам обойдется. – Отвел усталый взгляд, а потом, все еще размышляя о чем-то своем, добавил. – На сегодня шабаш. А завтра увидим. –
На следующее утро малярам-самоучкам приказано было снова навести бочку краски, но гораздо темнее.
 
Когда утратившие пыл и старание курсанты, выполнили все наказы и снова вымазали новой траурного цвета, как им казалось, краской угол казармы, пришел старшина и командир роты. О чем-то тихо переговорив в стороне от наряда, несколько раз неприязненно взглянув на запачканный угол, ротный командир досадно махнув рукой и ничего больше не сказав и не оборачиваясь, удалился.

– Ну что, орлы, заждались? –  С нотками притворной веселости обратился к курсантам старшина. –  Давайте казарму докрашивать. –
– Может быть к командиру полка сходить, спросить у него? – Проворчал Ясенев. – А то завтра в зеленый цвет прикажут… –
– Нет, не прикажут. Никто больше ничего приказывать не будет. –
– И Вы? – Недоверчиво спросил Парубец.
– И я, не буду. – Заверил его старый, дослуживающий свой армейский срок старшина.

Еще за два дня стены были перекрашены в темный цвет. Казарма превратилась в хмурое, угрюмое здание, во многом схожее с характером контуженного на войне комбата.