На Чёрной речке
О Марлене Хуциеве, который вел во ВГИКе режиссерско-актерские курсы, ходили легенды. Он мог на собеседовании час-два проговорить с кем-нибудь из абитуриентов, безошибочно определяя уникальность личности, потенциал и талантливость будущего студента. Многие его ученики впоследствии составили гордость и славу отечественного и мирового кино. Среди них можно назвать Андрея Тарковского, Андрона Михалкова-Кончаловского, Николая Губенко, Станислава Любшина, Викторию Федорову…
В «Заставе Ильича» он снял в эпизодической роли тогда еще никому неизвестного Владимира Высоцкого. Фильм этот в 60-е годы произвел небывалый фурор в кинематографической среде. Он поражал не только своей удивительной пластикой и ярким монтажом, но и обилием режиссерских и операторских находок, которые потом у Хуциева беззастенчиво заимствовали многие деятели кино. В этом фильме были заняты ранее неизвестные актеры, многие из которых тогда были студентами мастерской Хуциева, а позднее стали выдающимися мастерами кино и театральной сцены.
Очевидно, Валентина Никиткина специально пригласила Хуциева для беседы с нами, чтобы мы, первокурсники, почувствовали профессиональный уровень уникального режиссерского мышления. И мне на всю жизнь запомнился этот человек, который, по сути, успел нам рассказать лишь историю своей, увы, так и несостоявшейся двухсерийной художественной картины о жизни Александра Сергеевича Пушкина. Он дважды запускался в производство с режиссерским сценарием этой картины, но бдительные кураторы от Госкино, Министерства культуры и идеологического отдела ЦК КПСС добивались приостановки съемок. Накануне 180-летия со дня рождения поэта, как объяснил нам Хуциев, фильм не дали ему снимать потому, что он пригласил на роль Пушкина какого-то неизвестного актера из провинциального театра. Хуциеву навязывали на эту роль других именитых артистов, но он хотел снимать именно того актера, которого сам видел в роли поэта…
Меня тогда поразило в рассказе Хуциева то, что в его воображении уже были словно откристаллизованы практические все эпизоды и сцены будущего фильма. В подробностях и нюансах Хуциев так ярко живописал нам сцену дуэли Пушкина с Дантесом, что мы как будто увидели ее воочию. По его словам мы живо, как будто в кадрах, представили себе, как по сигналу секундантов Пушкин стремительно подходит к барьеру, взводит курок, вытягивает руку и берет на мушку приближающегося к барьеру противника. Дантес же, еще не дойдя до барьера, видит пронзительный и прищуренный взгляд Пушкина, видит нацеленное на него дуло пистолета. И он знал, что Пушкин не промахнется. Александр Сергеевич считался классным стрелком - это было широко известно среди бомонда петербургского общества. И тогда Дантес «играет на опережение» - он нажимает на курок своего пистолета, не дойдя до барьера. Он стреляет по ходу своего движения и не выпрямленной рукой, а согнутой в локте, что правилами дуэли не запрещалось. Пуля, как известно, угодила Пушкину в живот…
Поэт, пошатнувшись, рухнул на колени, а потом уткнулся лицом в снег. К нему бросились секунданты. Но он находит в себе силы приподняться, вытирает с лица снег и, отстранив секундантов, глухо произносит: «Выстрел за мной…» И бросает Дантесу известную фразу: «К барьеру!»
И французский офицер послушно подходит к барьеру, встает к нему боком, подняв пистолет вверх дулом, как и предписывалось правилами дуэли. И, подавляя страх, смотрит в лицо своей смерти…
После такого ранения в живот, которое получил Пушкин, как утверждают специалисты, не каждый человек мог бы подняться. Однако Пушкин был физически очень крепким человеком и достаточно тренированным атлетом. Истекая кровью, он смог не только приподняться, но и прицельно выстрелил в соперника.
- Промах! – выкрикнул поэт и с досады швырнул пистолет в сугроб.
Марлен Хуциев верил в версию: Пушкин не промахнулся. Дантеса спас офицерский мундир, от пуговицы которого пуля просто отрикошетила…
Кто-то из моих однокурсников высказал распространенное утверждение, что под мундиром у Дантеса якобы было надето что-то вроде бронежилета. Хуциев нам объяснил, что в пушкинскую эпоху понятие офицерской чести ценилось настолько, что Дантес даже не мог помыслить о подобной предосторожности. Режиссер сказал это так, что мы поверили тому, что в 1837 году понятие чести значило для порядочных людей очень многое. Дантес тогда обесчестил бы не только себя, но и всю Францию. Другие были времена, другие нравы…
Три года назад мне довелось побывать в Санкт-Петербурге. Я встретился там со своим бывшим однокурсником Николаем Винокуровым, который работал в то время в журнале «Аврора». Он жил недалеко от станции метро «Чёрная речка». Мы с ним вспомнили студенческие годы, рассказ Марлена Хуциева и решили дойти до места дуэли Пушкина, которое уже давно находится в черте города.
Стоял довольно прохладный сентябрьский вечер. Метался ветер. В маленьком скверике горели фонари. Опадала листва, оголялись ветви деревьев и кустарников. А у бюста поэта, установленного на месте его гибели, алели свежие цветы. Рядом – ни одной души. Только мчались мимо автомобили, не замедляя скорости. Иные нынче времена, иные нравы…
2003
Свидетельство о публикации №213101901108