Розовые коготки

Этого человека я иногда вижу в нашем  парке. Обратила на него внимание просто потому, что встречала не раз. Потом он показался мне знакомым. Захотелось подойти, спросить, где и когда мы были знакомы. Может быть, работали в одном месте?  Постеснялась, не подошла.
Вид у него всегда самый затрапезный. Одет плоховато, неухоженный. Лет уже много – семьдесят, вряд ли меньше. Можно дать и больше. Когда видела его, он бродил по парку грустный, задумчивый. Выводы напрашивались поневоле: скорее всего, вдовец, живет один, а дети, если они есть, живут своей жизнью. Теперь – горький, но банальный вариант!
Впрочем, это лишь мои догадки. Вполне возможно, что он одинок, никаких детей и в помине нет. Жена? А была ли? И где она теперь? Умерла? Или они давно развелись, потому он и коротает свой последний или, в лучшем случае, предпоследний срок в одиночестве?
И однажды как-то само собой всплыло в памяти имя: Митя. Я когда-то действительно знала этого человека. А он? Видел ли меня в парке? И если да, то – не узнал? Не вспомнил? Не захотел подойти?
Митя... Молодой, похожий на шустрого петушка, светловолосый и кудрявый, улыбчивый... Как изменило его время! Ну да, годы сами по себе творят такие дела, что с ними не справишься. Да и прошло их очень много, несколько десятков лет! С ума сойти! Иногда такие вещи кажутся очень естественными, а бывает, вот как сейчас, - нелепыми.
 
В том году, когда знала этого Митю, я работала на курсах иностранных языков. Городских, иных тогда не было: капиталистический и коммерческий век находился еще на расстоянии чуть ли не световых лет от нашей жизни. Я очень любила свое преподавательское дело. Шел седьмой год моей профессиональной деятельности, так что уже набрала обороты. Мои студенты, и Митя среди них, были довольны.
Работала я только три дня в неделю, но выкладывалась по-настоящему: две группы, восемь очень интенсивных рабочих часов, перерыв между занятиями дневной и вечерней групп всего пятнадцать минут... Однако молодость имеет свои законы, а потому, даже сильно уставая, я умела быстро восстанавливаться. В вечернюю группу, из двух мою любимую, приходила так, будто сутки отдыхала. В этой группе учились взрослые люди: все вокруг тридцати. По возрасту я была почти такой же, как они. Однако студенты считали меня как бы старшей. Ничего удивительного, я же преподаватель.
Занятия наши (а в группе была половина мужчин, что тоже важно, это гораздо лучше, чем когда учатся одни женщины) проходили интересно. Тексты в учебнике, грамматика, бесконечные упражнения, а главное – много-много разговорной практики.  Ролевые диалоги, в которых они могли разыгрывать те или иные ситуации, всем  доставляли огромное удовольствие. Когда звенел звонок, извещавший об окончании учебного дня, все неохотно поднимались и говорили: «Скорей бы послезавтра».
Нашим любимым времяпрепровождением стали, пожалуй, даже не сами занятия, а время после них. Когда, одевшись, студенты собирались на улице около здания курсов, никто не спешил уехать домой. Ждали меня, чтобы мы могли дойти до станции метро пешком все вместе. Путь неблизкий: три автобусных остановки. Таким удовольствием было прогуляться и всласть наговориться!
Студенты умудрялись идти не группками, хотя нас собиралось человек пятнадцать, а все шли рядом со мной. Потому разговор обычно бывал общим. Обо всей тогдашней жизни. На личные темы не говорили. Нам не требовались никакие пикантности или секреты, именно единый разговор казался гораздо интереснее. Мы шли, не особенно торопясь, хотя время уже перевалило за десять вечера. У метро тоже расставались не сразу.
Никогда больше, ни до того года, ни потом, в моей жизни не было столь замечательного ощущения, что у меня очень много друзей и все рады пообщаться со мной. Мы даже периодически собирались в моем доме. У себя в квартире я еще больше чувствовала себя их другом, а не просто преподавателем.
Митя учился в этой же группе. Относился ко мне почтительно. Всегда разлюбезнейше открывал передо мной дверь класса. Спешил вымыть доску, если на ней что-то оставалось написанным с предыдущих занятий. В наших пеших прогулках до метро обязательно нес мою сумку. Он был на пару лет моложе меня, кажется, самым молодым мужчиной в этой группе. Иногда я старалась быть с ним по-учительски строгой – если вдруг начинал пропускать занятия или плохо готовился к ним. Но надолго моей праведной педагогичности не хватало, внутренние вожжи ослабевали сами собой, так что всё возвращалось на круги своя.
Как-то раз Митя подошел на перемене и спросил, нельзя ли ему позвонить мне, дело у него очень срочное. Мне совсем недавно поставили телефон, и почти самыми первыми людьми, кому я дала номер, были как раз студенты этой группы – чтобы могли позвонить насчет какой-то языковой трудности или узнать задание, если пропустили урок и больше узнать оказалось не у кого.
Митина просьба не удивила меня, но немножко напрягла. Что случилось? Он уточнил, что сможет рассказать это только при личной встрече. Значит, какие-то реальные трудности? Конечно, я разрешила. Когда он позвонил, тут же последовала другая просьба: нельзя ли ему ко мне приехать, потому что дела у него идут неважно. Да что же случилось? И какие советы я смогу ему дать?
Наверное, я долговато молчала в трубку, потому что Митя вдруг стал уговаривать: «Ну, пожалуйста, разрешите приехать. Мне очень, очень нужно посоветоваться с вами отдельно, когда вас не окружает группа». Голос был настолько просительный и даже несчастный, что я согласилась.
Он приехал в тот же день. Время было дневное. Сезон? Месяц? Видимо, ближе к лету, уже в мае, потому что запомнилось: в квартиру пробивалось щедрое солнце. Я пригласила Митю в комнату, но он сразу протянул мне коробку с тортом, так что ничего не оставалось, как пройти на кухню и поставить чайник.
Чувствовалось, что Митя никак не решается начать свой нелегкий  разговор. Мялся, жался, говорил о погоде. Спрашивал, что будет завтра на занятиях. И что вообще я думаю о нем как о студенте. Да я всегда все говорила им прямо, ничего не утаивала, могла поругать, чаще хвалила. Ну что спрашивать, он прекрасно знает мое мнение о себе: очень неплохой студент, к языку способен, дела у него идут успешно. Никак не могла понять, зачем он напросился на визит.
- Я пришел к вам вот почему, - начал он. - Речь идет о моей личной жизни.
- А вы уверены, что я смогу дать вам точный совет? По возрасту мы почти ровесники, жизненные познания у нас примерно одинаковые – какой уж тут совет...
- Я не сомневаюсь в том, что вы всё поймете и дадите мне правильный совет.
- У вас что-то случилось?
- Да как вам сказать... Пока – нет. Но я просто горю и пропадаю.
- Значит, происходит что-то неприятное?
- Да. – Он понурился и какие-то минуты сидел, опустив голову.
Чайник на плите зашумел. Я погасила газ, достала чашки с блюдцами, разлила чай, пододвинула чашку Мите, рядом поставила блюдце с куском торта, вазочку с конфетами.
- Понимаете, я просто пропадаю, - повторил он очень драматично. - Душа горит!
На секунду мне показалось, что он пересказывает отрывок из английского романа, который мы тогда читали.
- Я сейчас... сейчас всё объясню, - продолжал он. – Просто замучился...
- Да вы попейте чаю, - предложила я, почувствовав, наконец, что у него действительно серьезные проблемы, а вовсе не мура, как мне до сих пор казалось.
- Я влюблен! – продолжал Митя. – Эта девушка мне очень нравится! И я совершенно не знаю, что делать.
Сказал, как выдохнул.
- Вы вместе работаете? Или раньше учились в одном институте?
Я спросила это, просто чтобы что-то спросить...
- Нет, мы познакомились случайно, в доме отдыха на танцах.
- И что же дальше?
- Путевки заканчивались, мы обменялись телефонами, в Москве я стал часто названивать ей. Иногда вместе ходим в кино, бывает, что на концерт ее приглашу.
- Так у вас всё идет путем!
- Ах, если бы...
- И сколько же вы встречаетесь?
- Да больше полугода.
- И что же вас расстраивает? На всё нужно время.
- Хотя она мне очень нравится, на самом деле я понимаю, что она большая дрянь.
- Да что вы говорите? Зачем же тогда встречаться?
- Если бы вы знали, сколько гадостей она мне говорит, - продолжал он, не услышав моего вопроса. – Она меня так презирает!
От неожиданности я замолчала, совершенно не понимая, куда он клонит и о чем мне его спрашивать.
- Смеется надо мной... Всегда! Говорит, что я жалкий и глупый...
- Но она ошибается! Никакой вы не жалкий! И совсем не глупый! Интересный молодой человек, ума вам, вроде бы, не занимать...
- Договоримся с ней о встрече, - продолжал Митя. – Прихожу. Ее нет. Ладно, жду дальше. Иногда час, а бывает, что и два. Если придет, то с большим опозданием. Не сомневается: я ее дождусь!
- А вы бы однажды взяли да ушли. Может, тогда она бы изменилась.
- Ну как я уйду? Она не простит. И тут же бросит меня. Она постоянно смеётся надо мной! Говорит, что и зарабатываю я мало, и одеваюсь плохо, и...
- Что за ерунда! Никогда не видела вас плохо одетым. А заработки… Так все же временно. Станете старше, стаж увеличится, повысят в должности, и заработки вырастут.
- И если бы смеялась надо мной наедине... – продолжал Митя очень горько, снова не обратив внимания на мои слова. – Нет, именно на людях. Получается, что всегда меня позорит...
- Но люди-то видят, что всё не так.
Митя и впрямь одевался очень аккуратно, вполне в духе времени. Всегда ходил в костюме, в чистой рубашке, о чем, наверное, заботилась мама, при галстучке. Симпатичный парень, весьма культурный. Английским занимался как раз для того, чтобы подняться по работе. Почему эта девица так странно относилась к нему?
- Как-то позвал ее на танцы в свой НИИ, - продолжал он, - у нас был  вечер по случаю Восьмого марта. Так что вы думаете? Она ни одного танца со мной не станцевала, всё с кем-нибудь другим. Только я приглашу ее, и она вроде согласна, и уже выходим на круг, а тут откуда ни возьмись какой-нибудь хлыщ. Лишь кивнул ей – и она уже пошла танцевать с ним. А я... стою, как баран... Потом всё повторяется. Глупо! А цветы, с которыми я ее встретил... Положила на банкетку и тут же забыла про них.
- А вы когда-нибудь спросили ее, зачем она вас так унижает?
- Один только раз. Но она не ответила, лишь еще больше стала смеяться и издеваться. А совсем недавно вообще такое отчебучила! Я договорился с ней, что приду к их конторе, провожу до дома. Согласилась: да, да, приходи. Я пришел. Жду. Вышла лишь через полчаса, говорит: начальник задержал, Ну, ладно, хорошо, что хоть вышла. Я уже собираюсь пойти с ней на остановку, как тут навстречу нам какой-то мужчина. Я его видел, он с ее работы. Подошел – и сразу берет ее под руку. И она уходит с ним. А я... Знаете, от неожиданности я не мог и шага ступить.
- Нехорошо...
- Конечно, куда уж там! Но не догонять же их и не отбирать ее у него. Постоял, постоял. И пошел домой.
- Знаете, вы неправильно себя ведете, - решила я. – Вам не хватает чувства собственного достоинства. Зачем вы позволяете такие вещи?
- Не знаю.
- Раз вы сам себя не уважаете, то как же она вас уважать будет?
Митя молчал.
- И потом: зачем вообще встречаться с такой девушкой? Ничего хорошего и впредь не будет. Наверное, самое разумное – просто перестать ей звонить, хотя бы временно, показать, что ее отношение вас не устраивает. В таких случаях обычно всё меняется. Но мне кажется, вам с этой девушкой вообще встречаться не стоит.
Я понимала: все мои наставления и объяснения не проймут его. Такие ошибки делает каждый человек, в равной мере и мужчины, и женщины. И пока сам не поймёшь чего-то или что-то важное не случится, трудно изменить положение. Самой себе я тоже могла бы кое-что посоветовать, и советовала, но бесполезно...
И все же сейчас невольно думалось о другом. В его группе училась чудесная девочка Нина, самая младшая из всех, еще студентка института. Митя очень нравился ей, и не только все это знали, но и он сам. Она буквально сохла по нему, не могла скрыть своих чувств. Однако для него это не имело ровным счетом никакого значения: Нина была, в его понимании, такая же, как все. Мне очень хотелось подсказать ему, чтобы обратил на Ниночку внимание. Но... как подскажешь? Не сделаешь ли хуже? В частности, и ей, чего мне никак не хотелось...
Всё это оставалось у меня в душе. А то, что я говорила вслух, Митя слушал, не поднимая головы. И чем дольше мы сидели, тем однозначнее я понимала, что помочь ему невозможно, это не по силам ни мне, ни кому-то другому. Выходило, что все трудности таятся в нем самом. Правда, от этого не легче! Он действительно нуждался в совете и помощи. Тогда еще не принято было обращаться за советами к психологам, и я подумала, что, наверное, ему лучше поговорить с кем-то, кто лучше знает его, гораздо ближе ему, чем я, и старше по возрасту.
Неожиданно Митя выпрямился и посмотрел на меня ясными-ясными глазами.
- Ну, вот, - сказал он. – Я же знал, что именно вы дадите мне хороший совет. Вы такая умная, жизнь понимаете. Потому, наверное, и педагог.
Я смутилась, покачала головой.
- Ну что я особенного сказала? Это любой человек понимает. Сам себе не всегда помочь можешь, а уж другие...
- Очень умная и хорошая женщина, - продолжал он, неожиданно осмелев и забыв о своей понурости. – Только вот какая вещь... Я... Знаете, я уже и сам сто раз сказал это себе. Согласился с собой. И решения принимал. Ну, вот, думаю, завтра же скажу ей, что больше встречаться не хочу...
Я с надеждой смотрела на него. Понял! Теперь, точно, сделает всё, как надо. Поймет хотя бы одну великую истину: насильно мил не будешь, никому.
- И всегда бывает одинаково, - продолжал он. – Сегодня всё сам правильно понял, а назавтра прихожу к ней – именно для того, чтобы решительно поговорить, а она... Знаете, протянет мне свою ручку... Вот так... – И он неожиданным изящно-кошачьим, киношно-романным жестом вытянул свою руку вперед, будто дама, которая жеманно протягивает руку кавалеру для поцелуя... Я слегка оторопела...
- Такая кошечка! – продолжал он. - Такая милая и симпатичная! И эти ее розовые ноготки, тщательно накрашенные лаком, заточенные, каждый ноготок... как леденец монпансье... И – всё, я не могу ничего ей сказать. Я снова ее раб. А уж когда она изящно держит сигарету, я совсем теряю голову.
Он замолчал, видимо, вспомнив какое-то из своих свиданий, а я сидела почти раздавленная, понимая: вряд ли я ему помогу.
- Розовые ноготки... Кошечка... – повторял Митя, перестав смущаться из-за своих переживаний. – Ноготочки... Когда я их вижу, я... просто теряю разум! Это так красиво... Так женственно...
Я смотрела на него с огромным сочувствием, готовая, если бы такое было можно, погнать время вперед, чтобы оно само встряхнуло его и принесло облегчение. Но такое, к сожалению, невозможно...
А потом он встал, поспешил в прихожую. Накинул белый пыльник, наимоднейшую тогда мужскую одежду на случай летней прохлады, и протянул руку к замку. Вид у него был потерянный, несчастный. Я вежливо попрощалась, даже сказала: «До завтра!», имея в виду наше очередное занятие на курсах. Он шагнул к лифту. И вскоре тот бодро зашумел, увозя Митю к его нерешаемой проблеме. А я все стояла на лестничной площадке и слушала, как в воздухе шелестят его слова: «Ноготки... Розовые... Кошечка... Ноготочки...» В моей душе бушевали совсем другие слова: «Неправда это! Не ноготочки, а коготочки! Розовые и очень хищные!»
Вскоре наш учебный год подошел к концу, курс закончился, так что группа распалась сама собой. Нет-нет да кто-то позванивал мне в течение следующего года, а потом все разбежались по своим жизненным дорожкам.

И вот редкие встречи в нашем парке, десятки лет спустя... Действительно ли этот старый человек тот самый Митя? Подойти к нему, спросить? Не знаю... Думаю, не получится. Да и зачем? Если это не он, то трижды не нужно. А если он, то что я скажу ему, о чем спрошу? Очень несчастливый человек. Не розовые ли коготки исцарапали в кровь всю его жизнь?