Воздушные шары

ОСТОРОЖНО: речь идет о насилии. Убедительная просьба слабонервным покинуть данную страницу!

Мне было восемь, когда отец впервые пришел в мою комнату. Он, как и я сейчас, был сильно пьян и дико зол.
И тогда, как бы позавчера, у меня было день рождения, и он принес мне воздушные шары. Два красных, синий, зеленый и желтый.
Я навсегда запомнил их цвета. Потому что смотрел на них всю ночь, пока он...
Смотрел только на них, запретив себе плакать.
Я перестал кусать его руку, которая зажимала мне рот. Не потому, что мне уже не было больно и я устал кричать, а потому что мне не нравился вкус его крови.
С этого момента и до того дня, как Мастер нашел меня, я больше никогда не плакал. Я просто не мог. Я хотел, но не мог и слезинки из себя выдавить.
Это как сейчас. Внутри уже фарш, но меня до сих пор рвет и раскалывает. И я пью этот противный вискарь, но он ледяными кубиками падает, падает в меня, не согревая, не опьяняя так, как обычно. Он застывает в области диафрагмы и с противным металлическим лязгом перекатывается... И сейчас, как тогда - я не могу. выдавить. из себя. ни слезинки.
Я не плакал, когда мне было десять и лучший друг предал меня, рассказав о моей "ненормальности" чуть ли не всей школе. После этого друзья стали запретом. Я сам себе их запретил. Я не плакал, когда отец умер, и снег укрывал его гроб. Я не плакал, когда мне было 13 и я, попробовав впервые наркотики ради парня, который мне нравился, был просто использован и выброшен. И дальше, когда все стало еще хуже, я не мог.
Я не смел! Я не позволил! Я уничтожил в себе все, что делало меня слабым.
И я думал, надеялся, что больше никогда в жизни никто, ни один человек в мире не увидит и не узнает, что я могу плакать.
А потом появился Мастер, со своей магией, безусловной любовью ко мне, хотя я более, чем уверен, ему было очень нелегко принять меня.. со своей мудростью и знаниями, тайнами и непонятными словами... горячими ладонями, глазами, которые темнеют от возбуждения.. губами, которыми он вынимал из меня каждый атом боли, которую я вогнал в себя так глубоко, что ни один психолог и прочие земные способы не справились бы.
Он заставил меня умереть и родиться заново.
Тогда, когда мы только начали жить вместе, мы гуляли по парку. И он купил мне воздушный шар. Я не рассказывал ему про отца. Он не должен был знать. Но он знал.
И он сказал:
- Отпусти это...
Я не мог. Я держал в руке этот шарик, наполненный гелием, и не мог разжать пальцы. Я цеплялся за его белую тонкую ленточку, зажимая ее в кулаке как можно крепче. Мы стояли в лесу, далеко от парка, там, куда уже никто не доходил. Он целовал меня, мое лицо, глаза и губы, виски и щеки, так мягко и ласково, так нежно и по-родному... целовал и шептал:
- Отпусти... отпусти.. отпусти его..
Он не разжимал мои пальцы, нет. Он хотел, чтобы я сам сделал это. Чтобы я сам понял.
Я не плакал восемь лет. В глазах темнело и кружилось. И этот знакомый ком в горле, судороги по всей груди, сжатая диафрагма, пустые легкие, горящие от нехватки кислорода.
И слезы.
И боль.
Невыносимая. Словно мне вынимают глаза. Я видел фиолетовые струйки, которые тут же растворялись в воздухе, и не верил происходящему.
Я плакал.
Сначала это были капли, быстрые, словно пытавшиеся скрыться. Они выходили по одному, скапливались на подбородке и исчезали в сухой осенней траве. Потом они, эти несносные слезы, решили прорваться, как будто адские врата были открыты всего на секунду. Потоком, который сносил все мои плотины.
Я снова был слаб.
И я рыдал, упав на колени и лбом на сырую землю!
Кричал, как мне полагалось кричать, когда отец зажимал мой рот своей грязной ладонью!
Плакал, все еще зажимая воздушный шарик в руке.
И этот фиолетовый дым.. он все вился и вился вокруг меня...
Мастер поднял меня с земли и снова - мягкими, успокаивающими поцелуями, шептал:
- Давай, отпусти... ты уже можешь..  прямо сейчас. Отпускай, Малыш... отпускай его..

И я разжал свои пальцы