Как проходила амнистия зеков на Колыме

(из воспоминаний Георгия Павловича Буша)

Прииск Бурхала. 1953 год

В 1953 году началось массовое амнистирование  заключенных, появились трудности с расселением освобожденных из лагерей. Селили их, где только было возможно, в сторожках, в старых складах. Освобождались «враги народа» и уголовники, начались  грабежи  и кражи. За свой дом я был отчасти спокоен, в одной из комнат у меня был постоялец из руководства шахтой, по фамилии Капусткин. Работы с амнистированными было много, многие уезжали домой, и приходилось срочно производить расчеты в течение трех дней, а списки были огромными. Работать приходилось по 16 часов, хотелось помочь людям скорее покинуть этот чудесный край, куда они попали не по собственной воле. Вот уже почти в 3 часа ночи я пришел домой, мои спали, а постоялец открыл мне дверь и предложил поесть жаркое, которое он готовил, видимо, тоже пришел недавно. Мы с ним поели, я стал пить чай, а он по своей привычке попил из бочки холодной воды, пошел спать. Я спать не хотел (может быть от переутомления), достал книгу и стал читать. Через некоторое время услышал под окном хруст снега, отдернул занавеску, а в окне через стекло чья-то физиономия. Схватил из угла пустое ружье и выскочил на улицу. Один мужичок уже почти забежал за столярку, второй бежал мимо сарая к трассе. Я крикнул:
 – Стой-стреляю!  – остановился…
– Иди сюда, – прошел, остановился поодаль, как раз тот, что заглядывал в окно.
– Чего тебе надо? Зачем в окно заглядывал? Грабить пришел?
– Нет, что ты, так просто, любопытно, что так поздно, а свет горит.
   Выскочивший на шум Капусткин, предложил навалять ему по шее, я отказался, знаю, что связываться с этой братвой  не стоит, чтоб не усугубить свое положение.
А задержанному сказал:
– Иди, бить мы тебя не будем, но адрес этот забудь и дружкам скажи, чтоб носа не совали. Любой из вас,  при очередной попытке, отсюда не уйдет. Вот ты еще собирался, а я уже знал и ждал тебя с ружьем.
Он пошел через трассу на склад, а мы пошли спать.
Утром вышел из дома, чтоб идти на работу, подбегает ко мне сторож со склада и, попросив закурить, тихонько мне говорит:
– Георгий Павлович, я услышал, как они говорили, что тебя надо на перо посадить, так что берегись.
Я вернулся домой, немного переждал и пошел все-таки на работу с заходом на склад. Там почти все спали, двое умывались, а «мой дружок» сидел на нарах и курил. Я его поманил пальцем, он поменялся в лице, подошел.
– Вот что, «братишки», я решил зайти и попроведать вас, предупреждаю, если что-то против  меня сделать собрались, подумайте, как бы обратно в зону не вернуться лет на пятнадцать!
– Да что ты, кто тебе сказал? Ты нам ничего плохого не сделал!
– Ну, тогда я пошел.
Через несколько дней этот «дружок» в столовой ударил стеклянной банкой охранника в висок и убил. Я видел, как его отмутузили и уволокли  в  свое помещение охранники, сдается мне, что живым до зоны он не дотянет.
Немного позднее нас все-таки обокрали, среди бела дня, моим же ломиком выбили замок, вынесли все что попалось, видимо, торопились. Украли в основном одежду и отрезы ткани. У Капусткина хромовые сапоги и кое-что из одежды, вскрыли большой чемодан, а рядом стоял маленький чемоданчик с деньгами и облигациями «золотого займа», он так и остался не тронут.
 Дня через три я уже знал, что грабителей было трое, кто не сказали, но сообщили, что один  увез свою долю в совхоз Таскан, поехал на сенокос, второй – своей любовнице в соседний прииск, третий – повезет свою долю на Левый берег продавать на рынке.
В день кражи было подано заявление участковому оперуполномоченному с перечислением украденного. Третьего сняли с автобуса с чемоданом наших вещей. Это была небольшая часть вещей, а остальное не нашлось. Правда,  на участковом Капусткин  увидел свои хромовые сапоги, но претензий предъявлять не стал, это тоже было чревато последствиями…
Эти мои находки краденного аукнулись мне в ноябре. Пошел я за куропатками, да петли проверить, сходил не очень удачно, возвращался без куропаток, но с двумя зайцами, которым связал задние ноги с передними и повесил себе на плечо  вместе с ружьем. Возвращаясь, сломал лыжу и нес лыжи в руках, пробираясь по глубокому снегу. Было уже совсем темно, когда я подходил к дому, разглядел у забора сани, в которые запряжен бык. Подумал:
– Что это водовоз так поздно?
Прошел мимо – у входной двери два человека – думаю, значит, Капусткин  и водовоз
Поставил в угол лыжи и к двери –  перед грудью рука с ножом. Один командует другому:
– Снимай зайцев!
А сам сдергивает с меня ружье, уперев ствол в меня, командует:
 – Иди на трассу.
До трассы метров сто, иду медленно, слушаю, не щелкнет ли курок моего старенького ружья, пока ничего не услышал. Вышли на трассу.
– Иди туда! – это, значит, совсем из поселка.
Я не двинулся, принялся выяснять, что им надо. Они стоят спиной к поселку, я – лицом. Напряженно вглядываюсь в темноту, вдруг под фонарем прошли двое, прислушался: Сашка Сычев с женой. Им до нас оставалось пройти  метров десять, я ухватился за ружье, дернул на себя и крикнул:
– Сашка! Выручай!
Падая, уронил и своего конвоира. Второй – с зайцами, увидев, что бегут люди, бросился бежать, а мы начали бороться, напавший на меня тянулся к голенищу, где был нож, а ремень моего ружья, ограничивал его попытки.
Подбежавшему Сашке нападавший сказал:
– Не лезь, Сашка, а то и тебе будет плохо, – но, увидев, что еще бегут люди, бросился бежать в сторону моего же дома, к огороду, уже стал перепрыгивать изгородь, когда я в запале выстрелил. Он упал камнем в снег, и наступила оглушительная тишина, пришла мысль: «Убил, теперь новый срок!..»
Немного оклемавшись, я вспомнил, что ружье заряжено на куропаток дробью, а он в ватной телогрейке. Попросил Сашку сходить за участковым, сам перезарядил ружье и подошел к забору, посмотрел – лежит в яме между забором и сугробом. Минут через десять мой подранок задвигался, поднялся и шагнул в мою сторону.
– Ложись, в стволе пуля!
– Забоишься стрелять, не будешь! 
Я не забоялся, выстрелил в забор дробью, он лег. Подошли участковый и Сашка, налетчик стал изображать пьяного, был обыскан, но ножа при нем не нашли. Участковый велел мне  идти с ними в участок, я попросил дать мне время переодеться и попить чаю. В участке мне было велено написать все, что произошло, написал. Назавтра опять вызов к участковому – пришел уже капитан ОББ (отдел по борьбе с бандитизмом) попросил снова все написать и спросил:
– Как же ты ему ружье отдал, ведь  он был безоружен? Ножа у него не нашли.
– Я, думаю, он его выбросил там же в огороде, здесь недалеко, пойдемте, поищем.
Искать долго не пришлось, метрах в трех от его лежки дырка в снегу, несколько лопат снега откинули и вот он – нож!
Вернулись в участок, при входе молодой парнишка ко мне бросился, упал на колени:
 – Прости нас!
Оказалось, это второй «с зайцами».  За три месяца до суда эта пара не давала нам проходу, подходили ко мне, приходили на работу к жене, просили прощения. Их обвиняли по статье за  бандитизм, я спросил перед заседанием, можно ли изменить им статью на хулиганскую. Мне ответили, что если я покажу, что они были пьяными, то это будет другая статья. Я так и сделал, услышал слова благодарности, но смотреть в их сторону не мог.
 Был еще один случай в моей жизни, который едва не вернул меня  из ссыльных  в заключенные. Была у меня привычка, как оказалось плохая,  отвечать на приветствия и по телефону: с праздничком!
Так вот фраза «С праздничком» не к месту прозвучала в день смерти Сталина, о данном факте я еще не знал, но был вызван в политодел, где  меня спросили, кого это я поздравлял  в такой день. Пришлось всем, кто со мной когда-либо общался  подтвердить, что это мой стиль приветствия.  Фуу… Кое как отделался от этого происшествия, навсегда забыл эти слова, за которые тогда опять мог загреметь в лагерь лет на десять.