Звучное название, которое я не смогла придумать

14:32
Решила хоть как-то начать, не откладывая до прихода вдохновения или очень уж цепляющей первой фразы (после которой, как водится, всё остальное идёт как будто само собой). Не знаю, теряю ли трезвый ум, но даже минимальное сопротивление ситуации пропадает. Уже нет на моём лице саркастической улыбки, в голове всё медленнее работают механизмы, отвечающие за мыслительный процесс. Может статься, что это всё мне кажется, тем лучше. Ну а если нет? Если нет, то стоит успеть описать ситуацию до превращения в иное, уже плохо мыслящее, существо. Вы простите, писатель из меня никудышный, да и понапичкана я всякой дрянью, которая, как оказалось, со временем отшибает память. Даже слова некоторые забываются. Ещё и зрение у меня плохое, а очки сломались на прошлой неделе, теперь сижу, скрючившись, под тусклым светом ламп среди взрослых людей, собирающих дурацкие мозаики с Чебурашкой и смотрящих параллельно в угол, на экран, корябаю это на листочках, которые выдают нам для рисования. Грохочет телевизор - очередной тупой американский фильм. Когда я только поступила, мне казалось омерзительным, что два десятка взрослых (хоть и с небольшими психическими расстройствами) людей сидят, как один, уставившись на изображение в маленьком допотопном телевизоре. Да ещё и смотрят всякую ахинею. Я, как вы понимаете, намеренно выбивалась из этой кучки. Ко всем моим странностям для окружающих прибавилась ещё одна - я всё время читала. Зрение, к сожалению, садится удивительно быстро, но что ж, коли все целый день смотрят зомбоящик с перерывами только еду и сон. Но вчера, к своему ужасу, я посмотрела две киноленты совершенно неинтеллектуального характера. Ещё и поэтому пришло решение не временить с записями, а то с такими темпами и до конечной черты недалеко. До недавнего времени, не знаю, правильно ли это, у меня складывалось впечатление, что я единственный нормальный человек в отделении. Нормальнее всех. Даже медперсонала. Случайно проговорила последние предложения чуть ли не в голос, и медсестра, присматривающая за нами, оторвалась от газеты и взглянула на меня исподлобья. "Не разговаривать" велит. И сама хихикнула. Говорю ж, здесь все ненормальные. Да, представьте, нам нельзя разговаривать. Меня это, конечно, не сильно расстраивает, но всё же... Молодость, она, хоть и в таких заведениях, требует разговоров, Тем более, что у нас почти все молодые и нормально говорящие люди. Правда, порой ерунду несут, прямо как из телевизора. Вообще, контингентик забавный здесь. Вопреки моим давним надеждам и ожиданиям нет ни одного потерявшегося в жизни поэта или художника. Да и интересного психа, если честно, нет. А если все эти - интересные психи, то, простите, всё почти население земного шара нужно немедленно поместить в больницы. Ну, или наш мир уже и есть одна большая психушка... Вот какая дребедень в голову лезет. Ага, принесли обед. Ретируюсь. Жрать мне уже давно не хочется, а перспектива измазать всякой гадостью записи тоже не улыбается, как вы понимаете. Допишу в коридоре.
11:07
Ни хрена я вчера не закончила. Из коридора забрали на капельницу, а после неё дрыхнешь тысячу лет. Вообще, капельница - ощущения не из приятных: суют каждый раз иголку в вену (не знаю отчего, но мой организм не принимает катетер на длительное время), несколько часов потом лежишь на спине, спать хочется, руки и ноги коченеют, валяешься в забытьи. Когда кажется, что вот-вот от тоски сдохнешь, снимают капельницу, а ты спишь, спишь, спишь... Просыпаешься хрен знает когда, без ощущения времени, плетёшься в общую комнату по холодному коридору, шаркая ногами и потирая глаза, только в ней смотришь на часы (единственные часы в отделении) и хоть как-то начинаешь ориентироваться во времени, плюхаешься на стул, под грохот телевизора досыпаешь, а потом в упоении читаешь до того момента, пока буквы не станут сероватым месивом, а глаза не захочется вырвать от боли. Но в этот раз, увы, с чтением я повременю, дабы дописать сие убогое письмецо невесть кому. Может потомкам, может себе самой, может Богу. Я верю в Бога, только не понимаю. Не могу понять. Вот сейчас сижу, смотрю на знакомые лица, направленные в известную сторону, слышу матерные перешёптывания, очередной раз в голову лезут совершенно бредовые мысли. Если, если это всё от Бога, Этот мир - в Боге, то, значит, и мой мир - в Боге, мир людей, что окружают меня - в Боге.  Тогда, простите, не могу сдержать истеричного смешка, ведь получается, что этот самый творец удивительный наркоман, потому что мой мир нельзя было иначе придумать без ЛСД какого-нибудь. Или, может, Бог заключает в себе полнейшее сумасшествие и хаос без всякой дряни, в отличие от нас, людей, с помощью которой мы словно приобщаемся к вечному и одновременно тотально быстротечному. И не нужно ли лечить вместе с нами самого Бога? Блин, что за фигня. Я однозначно схожу с ума.
17:00
Забыла как выгляжу. Правда. У нас нет зеркал. В окне лица не рассмотришь, а в ложке я получаюсь очень уж некрасивая. На мысли о внешности меня навели студенты, которые приехали на практику, с повёрнутыми пообщаться, так сказать. Быть может (и это вероятнее всего), у них со мной лишь завязался разговор оттого, что я самая нормальное. Однако зёрнышко мысли о ещё не до конца утраченной красоте начало прорастать во мне. Тщетно пытаюсь понять сколько мне лет на данный момент, но ни хрена не выходит. Даже не знаю сколько здесь торчу. Счёт времени потерялся с тех пор, как я утратила веру на выписку. Поступила я, если не ошибаюсь, когда мне было 25. После.. хотя неважно. Воспоминания. Опять тоска, нет сил писать ничего больше. Говно внутри, говно снаружи.
13:30
Я живу в комнате с Дашей. Надо сказать прежде всего, что соседка она идеальная. Разговаривает мало, да и то сама с собой бессвязными словами, изредка кричит, что ей нужно пописать, говорит медсёстрам "Я тебя люблю" и "Скоро меня выпишут?" Знали бы вы как сжимается моё сердце каждый раз, когда ей на последний вопрос отвечают, что, мол, скоро, завтра, хотя все мы понимаем... Она очень хорошая. Правда, смеётся часто внезапно и истерично, зато тихо и по-доброму. Не буянит. Я часто думаю про то, что у неё внутри. Наверное, любовь. Наверное, много любви. Наверное, она лежит здесь из-за этой любви. Она не даёт ей контролировать себя. Место каких-то качеств, которые присутствуют у нормальных, как мы говорим, людей, занято этой любовью. Так значит, чтобы быть нормальной, ей надо преуменьшить свою любовь? Вселить в себя чуть отрицательных качеств? Значит, масса нормальных просто содержит в гармонии любовь и ненависть? Не все же такие. Как Даша.
15:53
Мне смешно смотреть на новеньких, которые, стоит отвернуться медсестре, выплёвывают только полученную таблетку. Ведь все такими были. И все потом принимали со смирением сложившуюся в их жизни ситуацию и глотали послушно всё, что им давали. Можно ли сказать, что все они сдались? Все мы сдались? Думаю, нет. Мне в один момент пришло осознание того, что мы просто люди, которые выпали из механизма. Жизнь снаружи - огромная машина, непонятно для чего работающая, но на ней держится всё. Нас вполне можно было бы утилизировать, ведь мы поломанный детали. Но нет, почему-то нет. Вдруг и такие заведения, как наше, лелеющие поломки, - это тоже часть механизма. Или отдельный механизм. И тут, как говорится, похороните меня за плинтусом, вместе с моей ненормальной философией, засоряющей энергетику мира, это множество нитей-мыслей, что уже натянуты в воздухе и ждут только, когда мы их заденем. Похороните меня заживо. За плинтусом я никому не буду мешать. И не задену чужих мыслей.
12:40
Осень, что за окном... За решёткой. Частые дожди. И разум - мой враг, моё сокровище. Он говорит мне, что наша песенка спета, что те, кто живёт внутри осени и за решёткой, не впуская её внутрь, к себе, уже не оживут. Но эта надежда, надежда, что живёт. Взрасти мы из неё веру, прибавь мы любовь (даже меньше дашиной) - выйдем в мир. Но никто ни хрена не делает. Живём в фантазиях и телевизоре. Я - в книгах. Видим отражение жизни и жадно пожираем его. Эх, выпустить бы те силы, что спят у меня в груди. Дошла бы до великого, дошла бы до прекрасного, дошла бы до счастья, правда. Дошла. Кабы не слабость, кабы не страх, кабы не тоска, наваливающаяся ни с того ни с сего. На воле, на воле, жила бы, жила. Да только я за решёткой теперь. Вспоминая те горести, что заботили меня, когда я ещё могла открыться осени, когда окно можно было распахнуть и кричать, можно было пойти куда хочешь и с кем хочешь, я смеюсь. Смеюсь с сожалением и печалью. Глупые мы, что и говорить. Сейчас, когда мне нет выхода, прошу вас, радуйтесь. Радуйтесь каждому дню. Вы так напичканы мудрёными истинами, что настолько простых советов не воспринимаете. Вы знаете всё это, чёрт возьми, и ни хрена не делаете. Но ради себя, прошу, ради мира, ради таких людей, как я, которые только и могут, что просить, живите. Любите. Любите всё и всех. И это действительно работа, это действительно тяжело. Тяжело любить преданно, тяжело отдавать. Но вы любите, хоть за те секунды экстаза, которые вы непременно получите взамен. Найдите время остановиться в череде одинаковых дней и бесконечного бессмысленного бега и осмотреться по сторонам. Поймите, что находясь среди невероятной красоты мира, вы обложили себя дерьмом собственных убеждений и принципов. Верьте в чудеса и творите их сами. Учитесь видеть знаки Бога, космоса, небес или как вы та это называете. Они постоянно в вашей жизни, постоянно рядом с вами. вы улыбайтесь просто. Улыбнитесь. И будет всё так, как должно. А я буду верить. Верить в вас и в ваши чудеса. Буду жить потихонечку, взращивая в себе веру, надежду и любовь.