Повесть. Поздние радости

ПОЗДНИЕ РАДОСТИ.


Чем никогда, так лучше поздно,
Нам чувств, движенье испытать.
Поверить в это будет сложно,
Я ж постараюсь рассказать.

ВСТРЕЧА.

   Анна, выйдя их дома, надвинула на лицо платок, спустилась осторожно с крыльца на заснеженную тропинку, пошла, утопая по щиколотку в мягком, пушистом снегу. Шла медленно вдоль домов, неся под мышкой две пары валенок в ремонт. На одних надо нашить кожаные задники, чтоб не истирались о калоши, а другие, сношенные до дыр, усилить толстой подошвою. Авось ещё послужат.
   Анна жила в большом, шумном доме. Два её сына, женившись, привели невесток, потом народились внуки. Работали братья вместе, в столярной мастерской, которой ещё до революции владел их дед, потом отец, а уж после экспроприации - работали сыновья, наёмными рабочими. Муж Анны Тихон, погиб, придавило на вырубке спиленной сосной, с тех пор одна, почти пятнадцать лет вдовствует.
   Подойдя к маленькому, покосившемуся домику с подслеповатыми оконцами, крытому соломой, посеревшей от времени, увидела, что кровля эта кое-где свисала клочьями, предавая строению несчастный, неухоженный вид. Войдя в холодные и тёмные сенцы и, обметя веничком-голичком снег с валенок, осторожно потянула за ручку на себя, открыв дверь. В нос ударил застоявшийся запах самосада, дранки и кож. Анну обволокло теплом недавно протопленной, серой, давно не беленой печи. Внутри дом напоминал скорее мастерскую, чем жильё. Только стоявшая за цветной занавеской, теперь отдёрнутой, неприбранная кровать, да посудник в углу, да стол с тремя табуретами вокруг, говорили о том, что владелец дома и живёт там, где работает. По стенам висели инструменты, лекала и заготовки для пошива. Стол завален кусками кожи и меха, отдельно - плоскогубцы, ножницы и ножи. Мастер принимал заказы на малахаи - шапки ушанки, тёплую домашнюю обувь - коты и чуни, латал кожухи и дублёные полушубки. Ещё понемногу шорничал, тачая попоны, перемётные сумки, и кое-какую сбрую.
   Василий, так звали хозяина дома, за столом, в надвинутых на нос очках шил шапку, во рту его дымилась «козья ножка». Рядом, у стены - костыли. Одной ноги у Василия не было, пустая штанина подвёрнута и подвязана бечёвкой.
   На стук он вскинул голову, взглянул на вошедшую поверх очков, не прекращая работу. Постепенно осознавал кто это, выражение лица его менялось. Смешанные чувства удивления, радости и растерянности, появились на нём. Василий оторопел от неожиданного визита:
 - Ню-та! Ты! Ко мне?
 - Да я,- сказала, сдерживая волнение Анна, расстёгивая пальто и снимая платок,- здравствуй Вася.
 - Да как же это! Проходи, проходи сейчас стул принесу!
   Василий резко вскочил и попытался дотянуться до костылей. Не получилось. Запрыгал неуклюже на одной ноге, но костыль выскользнув из трясущихся от возбуждения рук, с грохотом упал на пол, сделав Василия сразу беспомощным. Он огорчённо и растерянно опустился на табурет.
   Анна бросилась на помощь, подбежала и, подняв, быстро подала костыль Василию, однако он, пользуясь неожиданной близостью, вдруг обвил руками её талию и уткнулся в грудь женщины лицом:
 - Родная моя! Как долго я тебя ждал, мечтал о встрече этой!
 - Васенька, миленький! А я-то, я! Не жила родимый, мучилась столько годов!
 - Что с нами Нюта сотворили, жизнь украли!- он вдыхал запах любимой женщины, вспоминая его, наслаждаясь им и казалось в этот миг не было человека счастливее Василия, а уж про Анну и говорить не стоит, она плакала беззвучно и, гладя мужчину по голове, наклоняясь целовала и целовала его в макушку.
 - Почему раньше не приходила, всю жизнь из головы не выходишь?
   Взяв ладонями его лицо, и приподняв, Анна спросила:
 - Погляди на меня, экая красавица, верно? Я уже не та Анна, которую ты любил когда-то. Что, нравлюсь, уродиной?
 - Для меня не имеет это значения, я люблю тебя, как прежде, даже сильнее.
 - Вася, это жалость!
 - А почему не пожалеть любимого человека? Всю жизнь бы тебя жалел, да вот не дали.
 - Что ж ты не объявился, бирюком засел тут, я думала, придёшь.
 - Ты что, смеёшься? Пришёл бы и сказал - вот он я, обуза твоя, безногий!
 - Тысячи мужиков вернулись с войны покалеченными, не ты один, а их любят и жалеют. Не уж-то я не смогу, а?- с укором, глядя в глаза Василию тихо произнесла Анна.
   Прижав к своей груди голову любимого, она стояла, раскачиваясь, словно баюкая, успокаивая не только его, но и себя саму. Потрескивали угольки в печи, за окном завывал ветер, а на души двух одиноких людей, сошло умиротворение и покой, наверное впервые за многие-многие годы.

УГОВОРЫ.

   В семье Пертяковых скандал. Родители уговаривают дочку Аннушку выйти замуж за Тихона Розгина, а она ни в какую:
 - Папенька, пожалейте! Не люб он мне! Я зрить его даже не могу!
 - Ничего, полюбишь!- отец сидел за столом супя брови, полный решимости стоять на своём,- ишь, моду взяли перечить родителям!
   Аннушка кинулась к матери, надеясь на её поддержку:
 - Маменька, милая! Он же охальник, сколько девок попортил, выпить любит!
 - Остепенится когда женится, со всеми так было. А девки, они сами растрепёхи, цепляются за порты парням,- жалея в душе дочь всё же не идя против мужа, проговорила мать.
 - Но я ж люблю другого, вы знаете, не променяю его ни на кого. Одним словом - не-пой-ду! Вот мой сказ!
   Отец, как ужаленный подскочил с табуретки:
 - Что? Я тебе покажу - не пойду! Как миленькая побежишь! И заткнись мне про своего Ваську! Босота, рвань он, нищая! Приданое мать тебе собирала сколь годов! Всё назапасила, не стыдно и за барина отдать! Не пойдёт она! А как выпорю вожжами, а? Как выпорю!
 - Воля ваша, бейте, коль жалости ко мне нет у Вас. Ни одна девка в селе, не пойдёт, поди, за Тишку, а меня на забаву ему отдают и кто, родные матушка с тятенькой!
   Отец, помолчав и немного успокоившись, принялся снова увещевать дочь:
 - У них, Аннушка дом зажиточный, богатый и к тому же дело своё. Шутка ли пилорама и столярная мастерская, золотое дно! Ежели даже не будут заказывать у них шкафы, столы, двери и прочий товар, то на одних гробах проживут за моё почтение. Понятно тебе? Будешь жить в достатке, сыто, какой ещё девке так пофартит?
 - Мне до их богатства нет никакого дела, я за Тишку Кривозуба не пойду!
   Топнув ножкой и вскинув горделиво голову, так что коса взмыв вверх и очертив в воздухе полукруг, рухнула на спину. Тяжела коса, ниже талии, гордость любой девушки. Да и лицом и статью Аннушка хороша, заглядишься!
 - Ну, всё лопнуло терпение! Мать! Отопри холодный чулан, пусть посидит, подумает, дура! Своего счастья не видит!
   Схватив дочь за локоть, отец поволок её к открытой двери в чулан и втолкнув, прокричал в темноту:
 - Завтра, к обеду сваты будут, понятно тебе! Поздно юлить, пора сундуки открывать и показывать приданое! А ты сиди пока, думай!
   Нащупав рукой в кромешной темноте ступеньку, Аннушка присела:
 - Ну и ладно, так даже лучше думается.
   Она вдруг всхлипнула, вспомнив о Василии. Дружили они уже несколько лет, чисто дружили, целомудренно. Чувственные поцелуи и трепетные объятия, вот и все, что было меж ними. Василий ухаживал красиво, дарил букетики полевых цветов, петушков на палочке привозил с ярмарки, платочек или ленту в косу, а не так давно, стесняясь, разжав кулак, протянул маленькие серёжки с кроваво-красными камушками. Приятно было, трогательно, заработал и купил.
   Семья Василия, конечно, бедно жила, перебивались они случайными заработками в основном. Но в этом ли дело, когда есть любовь. Они оба молоды, по восемнадцать лет всего, ещё встанут на ноги, да вот как тятеньку уговорить, беда, заартачился он. Из темноты перед ней возник образ Тихона, Анна аж содрогнулась, съёжилась, прижавшись к холодной стене.
   Тихон коренаст и рыжеволос. Отличительной чертой его внешности были зубы, за что и получил он уличную кличку - Кривозуб, она прилепилась надёжно. Как частокол, зубы эти наползали один на другой и пучились во рту, из-за чего губы, толстые, как оладьи, с приклеенной к ним дымящейся самокруткой, не смыкались никогда. Нос, точно у коршуна и круглые глаза, кошмар! Это бы ещё ничего, можно притерпеться, но главное человек он был дрянной, злобный и мстительный. Конечно молод, надежда, что с возрастом остепениться, подобреет, хоть и хрупкая, но была, да нет, всё же вряд ли. Тишка Кривозуб провокатор всяких ссор, драк и сельских побоищ. Разжигал с помощью сплетен скандалы и наслаждался их дальнейшим развитием, бывало заканчивалось и поножовщиной. Приходя на вечорки, оглядывая публику и расплёвывая по сторонам шелуху от семечек, он выбирал себе девку, щипая её за бок с вывертом, от чего та взвизгивала, тянул в сторону, настойчиво уводя от подруг. Неожиданно они исчезали, а через некоторое время, Тишка появлялся один и со словами:
 - Пойдём - хлебнём!- заманивал большую часть парней в избу к бабке Матрёне, где угощал до отрыжки, мутным и вонючим самогоном, всю честную компанию. После чего парни, да и бабка Матрёна с готовностью могли подтвердить, в случае надобности, что все были вместе и пили. Девки, которыми он овладевал быстро и по-деловому, на сене у стога, молчали, боясь расправы и позора на всё село. Так Тишка и оставался не наказанным.
   Аннушка, напрягая память, попыталась вспомнить, оказывал ли какие-нибудь знаки внимания ей Кривозуб. Было пару раз, если это можно назвать вниманием. На вечёрках, однажды, когда баянист объявил кадриль, он подошёл сзади и выкрикнул прямо в ухо, от чего Аннушка аж подпрыгнула:
 - Нюрка! Пойдём, подрыгаемся что ли?
 - Пошёл ты, дурак!- получил тогда в ответ.
   А в другой раз, когда несла Анна на коромысле воду, подлетел Тишка опять сзади и принялся пить из одного ведра, нарочито наклонив его и облив весь подол сарафана девушки студёной водой. На её негодующие крики он зашёл к другому ведру и практически вылил всю воду, при этом гаденько похохатывая.
 - Чё, Нюрка, зябко? Пошли за овин, согрею!
   Трогать по-иному как-то не решался. Два старших брата Анны рослые и крепкие, были для Тишки реальной угрозой. Он, как паршивый кобель, мог тявкать только из под забора.
   А Васенька, тот называет Анну Нюсей, Нютой, Аннушкой, смотрит с любовью, а глаза у него, как два озерка, голубые, глубокие. Волосы русые, густые, да и фигура стройная и красивая.
 - Нет, не чета Тишка Кривозуб моему Васеньке, совсем не чета!
   Аннушка, тяжело вздохнув ещё раз, уверилась в том, что будет большим грехом, ежели родители всё-таки отдадут её замуж за Тишку. Она понимала, перечить нельзя, надеялась разжалобить близких, чтобы такой несправедливости не случиться.
   Однако на следующий день, к обеду приехали Розгины свататься.

СВАТОВСТВО.

   Надо сказать, что Аннушкиного отца с Розгиными связывали деловые отношения и о свадьбе детей они договорились давно. Как-то сидя за столом, дали спьяну слово друг другу, лет тому пять назад и распили по этому поводу ни одну чарку. Наблюдая за распутством подросшего сына, Розгин теперь озаботился остепенить его женитьбой и напомнил партнёру Петрякову о договоре. Отказать никак нельзя, не по-партнёрски это.
   Сваты, ввалившись в дом шумной компанией, сразу заполнили его суетой и разговорами. Мать Тишки вошла первою и, перекрестившись на иконы в переднем углу, поклонилась хозяевам. С сыном они были удивительно похожи, просто одно лицо. Затем, оглаживая окладистую бороду, вошёл сам Розгин, потом сваха и наконец, жених с двумя дружками. Стоя у большой русской печи, хозяева радушно приветствовали гостей, приглашая проходить к столу, заставленному яствами. В углу, прислонившись спиной к стене, как бы ища опоры, мечась испуганно по сторонам глазами, замерла подурневшая от слёз и горя Аннушка. Она вдруг отчётливо поняла, её уже ничего не спасёт, свадьбе быть, доля её горемычная уже решена.
   За дело принялась сваха, заученно нараспев начала:
 - У вас товар, а у нас купец, не отдадите ли голубку вашу за нашего …,- ну и так далее, как заведено было.
   Все расположились за столом. Ох, уж и расстаралась хозяйка! Не пожалели средств Петряковы, чтобы ублажить сватов, разугощать на славу. Аннушка со стеклянными, наполненными слезами глазками сидела за столом рядом с маменькой, прямая и напряжённая, как струна. Вдруг, кто-то дёрнул её за рукав и резко обернувшись, увидела она соседского мальчишку:
 - Чего тебе?
 - Васька кличет, выдь,- шёпотом сказал он на ухо Аннушке.
 - Как стемнеет, за скотным двором пускай ждёт,- быстро ответила она.
   После выпивки и обильной еды, мужики пошли курить на воздух, а сваху с будущей Аннушкиной свекровью маменька повела смотреть приданое. Сундуки все отперты, на стульях для обзора раскинуты платки, полушалки и шали. Юбки нижние, батистовые с кружевным шитьём, юбки на каждый день и выходные, жакеты, кофты и регланы, бумазейные, репсовые и шерстяные платья и многое другое вывернула маменька на показ сватам. А постель? Пуховые перины и набивные из гусячьего пуха подушки, крытое атласом стёганое одеяло и всё для нарядного убранства постели. Сватья на ощупь проверяла, мяла в руках спальные принадлежности и оставалась довольная. Ещё швейная ножная машинка «Зингер», кровать с «шишечками», самовар латунный и угольный утюг, да чугуны, кастрюли и сковороды, ну и столовой посуды не счесть.
 - Вот как надо дочек готовить к замужеству! Любо дорого посмотреть!- похвалила мать сваха.
   Разглядывали ещё штуку полотна, рулоны разной цветной материи, ситца да штапеля, на платья. Тишкина мать на глазок прикинула сколько аршинов будет, одобрительно закивала головой.
   Петряковы давали за дочкой ещё надел земли для строительства дома.
   Оставшись довольными осмотром приданого, вышли в горницу к столу, пить чай.
 - Ну что, сына, люба ли тебе невеста?- спросил Розгин.
 - Ни чё, девка справная,- жуя пирожок, с набитым ртом ответил сын.
   От этих слов лицо Аннушки зарделось румянцем негодования, что все тут же посчитали за стеснительность.
 - Скромна девка, молодец,- одобрила мать Тишки,- я, таких уважаю, и ты сынок не прогадаешь, смиренную-то ни где сейчас не сыщешь.
 - Да я любую усмирю,- самодовольно выдал Тишка, развалившись от сытости на стуле.
   В душе у Аннушки всё клокотало:
 - Урод этакий! Бахвалится ещё!- негодуя и сверкая в сторону жениха недобрым взором, думала Аннушка.
   Сговорились родители, через месяц сыграют свадьбу, Аннушка вообще сникла, безнадёжность навалилась на неё.

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ.

   Вечером, когда стемнело, она накинула тёмный платок на голову и задами, через огород, побежала на встречу с Василием. Он ждал, топтался и нервно курил стоя за сараем.
 - Васенька, милый, не будет нам счастья! Через месяц свадьба! По мне, так уж лучше в омут головой, чем за Кривозуба идти!- сквозь рыдания, со всхлипами, говорила Аннушка.
   Желваки на скулах Василия заходили ходуном, набычив голову, стиснув зубы и сжав до хруста кулаки, он молча принялся, что есть силы, долбить ими в стену сарая. Анна пыталась остановить любимого, испугавшись за его состояние. Разбив в кровь пальцы на руках и, видимо уняв немного душевную боль, он вдруг обмяк, и, закрыв лицо ладонями, заплакал навзрыд. Аннушка, жалея его, пыталась успокоить, перестав плакать сама.
 - Пойдём, пойдём сядем под стожок, поговорим,- увещевала она.
 - Я убью этого упыря! У меня другого выхода нет!- глядя в пространство невидящими от слёз глазами, твердил Василий.
 - Что ты! Что ты! И не удумай даже! Каторга пожизненная будет, сгинешь там!- ужаснулась, замахала руками Аннушка.
   Опустившись на застеленное платком сено, принялась она ласкать да целовать Василия, пытаясь отвлечь от страшных мыслей. Он поддался сначала на хитрость её, да вдруг его самого охватил трепет от близости любимой. Повалясь на сено они предались ласкам с исступлением, чувствуя, что последний раз так милуются. Чужая невеста теперь Аннушка.
 - Васенька,- вдруг, отстранившись, произнесла девушка,- я хочу, чтобы ты был у меня первый, да! Не допущу, чтобы честь моя девичья, досталась Тишке. Желаю близости с тобой, только с тобой!
   Казалось небо рухнуло от того чувства, которое овладело ими, закружило в любовном вихре, подняло с земли в иступлённом откровении. Обвив друг друга руками, слившись в долгом поцелуе, они предались ненасытным любовным ласканиям. В этом их слиянии чувствовалась и страсть, и безысходность. Вдруг, неожиданно Василий как-то обмяк, расслабил руки, так сильно ещё минуту назад, обнимавшие девушку:
 - Нет! Так нельзя Нюта, не могу я! Если судьбе угодно разлучить нас, не дам возможности Кривозубу унижать тебя, что честь свою потеряла до свадьбы. За такое он гнобить будет всю жизнь, топтать и позорить, уж я-то его знаю.
 - Так ты что, отказываешься от меня что ли?- с ужасом, и слезами в голосе, обхватив голову свою руками, выдохнула она,- ты, ты предал меня! Пренебрёг мною! Пошёл к чёрту!
   Резко вскочив, Анна, пошатываясь, волоча за собой по земле платок, медленно побрела через огороды к дому. В голове образовалась пустота, а на сердце тяжесть. Василий не окликнул её, не остановил:
 - Ну и пусть уходит,- пронеслось у него в голове,- а-то вдруг не сдержусь! Так даже лучше будет, с обидой на меня. Выдержать бы только! Эх, нищета, ничего не поделаешь!

СВАДЬБА.

   В июле 1913 года сыграли свадьбу. Стала Аннушка теперь Розгина.
   Свадьба была шумная, весёлая. Закусок вдоволь, самогона - хоть залейся, как говорят. Буйство, разноцветье бабьих юбок, девичьих сарафанов и платьев. У ребят в картузах по цветку, а вороты рубах-косовороток расшиты цветистым узором, двух одинаковых нет. Гармони, балалайки, трещотки и бубны, звуком своим привлекают народ на погляденье и с других краёв села. Все кучно стоят у открытых настежь окон, усыпая семечной шелухой землю, вытаптывая хозяйкины цветы, ну уж тут никуда не деться. Судачат, шепчутся, тычут пальцами в сторону молодых, да и злословят, так заведено и так было всегда.
   Аннушку со сватовства, будто перевернуло наизнанку. Из весёлой хохотушки, уверенной в себе красавицы, превратилась она в бледную, неулыбчивую и молчаливую. Как будто радость самой жизни покинула её. Предательство, как она считала Василия, и перспектива жизни с Тихоном, постепенно сделали её равнодушной к своей судьбе.
   Когда кричали «Горько!» она вставала не сразу, после тычка Тишки и шипения его в ухо:
 - Чё, уснула?
   Липкие губы-оладья Тишки, втягивали её губы и, по телу прокатывалась мелкая дрожь омерзения. Жених пил, не пропуская ни одной рюмки, на что обратили внимание не только гости, но и родители.
 - Будет заливать глаза, пропускай!- подойдя, сказал старший Розгин,- а-то упьёшься раньше времени.
   Аннушка млела затянутая в белое платье с высоким кружевным воротничком и длинными рукавами. Фата со свисающими восковыми цветочками по обе стороны лица невесты подчёркивала её бледность и грусть. Она и в храме-то еле выстояла и на вопросы священника отвечала тихо и сбивчиво, что жутко бесило жениха, а родственники недоумевали, что с девкой? Теперь, сидя за столом, Тихон еле сдерживал в себе злость на молодую жену:
 - Что за размазня мне досталась, так бы и врезал ей! Накрутил бы косу на руку, да вмазал! А ведь в девках была бойка! Сидит, пренебрежение выказывает! Погоди, я из тебя дурь-то выбью. Дождёшься!
   Вскоре, как через вату услышала Аннушка чьи-то слова:
 - Молодые хотят отдохнуть! Дорогу молодым!
   Все принялись намекать, едко подтрунивать над ними и через коридор, образованный пьяными гостями, с маслеными от жирной пищи, улыбающимися лицами, прошли Тихон и Анна в спальню.
   Войдя и увидев уже разобранную для них постель, Анна содрогнулась, неуверенно замерев у порога, но Тишка подтолкнул жену к кровати. Не зная как себя вести присела Анна на уголок, с краешку.
 - Чё расселась-то, неживая, раздевайся и ложись, меня парни ещё ждут.
   Кое-как стянув с себя это ненавистное платье, отколов с волос фату и оставшись в батистовой кружевной рубашке, Аннушка трепеща легла в холодную, хрустящую от крахмала постель и, затаив дыхание в страхе принялась убеждать себя:
 - Я выдержу, перетерплю. Это же быстро, наверное?
   Как медведь, залёг Тишка на брачное ложе и сразу приступил к делу. Молча, завернув рубашку жены ей на грудь, он взгромоздился сверху, при этом рыгнул от переполненности желудка, в лицо Аннушке смесью запахов самогона, лука и табака. Навалившись, ткнулся жирными, скользкими губами в щеку, потными горячими пальцами промял, прощупал дрожащее от прикосновений тело, трепещущее от страха под ним, после грубо и резко овладел девушкой, от чего она пронзительно вскрикнула.
 - Ори, ори, пусть все слышал,- с усмешкой сказал Тишка и удовлетворённо хмыкнув, добавил,- ещё не то будет! После, вытеревшись об рубашку жены и оставив на белом батисте кровяные разводы, принялся одеваться, чтобы продолжить пьянку. Уже натягивая лаковые сапоги, ехидно усмехаясь, произнёс:
 - Чё же Васька не воспользовался, первый не распечатал,- и горделиво добавил,- меня забоялся, факт!
   В этот момент дверь с шумом распахнулась и ввалилась толпа гостей. Впереди сваха с глиняным горшком в руках. Она с силой кинула его об пол, прежде оглядевшись и убедившись, что всё свершилось, как должно было быть. Брызнули черепки по сторонам!
 - Горшок разбит, невеста целая была! Поздравляем жениха и его родителей, девка досталась честная!
   Все вывалились из спальни, жених с ними, и через минуту, раздались наигрыши «матани» и притопы под гармонь. Гости продолжили веселиться.
   Анна лежала, не шелохнувшись, раздавленная и растерзанная. Вдруг она отчётливо поняла, как прав был Василий, мудрость проявил, о ней побеспокоился, а она, дура, на него злобилась!
 - Васенька, любимый!- слёзы потекли ручейками из глаз Анны и она, от души оплакала и свою девичью невинность, и Васеньку, потерянного теперь навсегда, и будущую свою несчастливую, как она предполагала, жизнь с Тишкой.
   Свернувшись у стенки калачиком, Аннушка заснула тревожным, полным жутких видений, сном.
   Любовь к Василию часто представлялась Анне маленьким, пушистым котёнком, который со времени их расставания жил у неё в груди, возле сердца. Когда, оставаясь одна, или за работой Анна вспоминала о любимом, тогда котёнок мурлыкая грел её сердце, ласкался в груди и становилось от того трепетно и приятно, а происходящее вокруг совсем не волновало. Ни с кем не откровенничала Анна о своих ощущениях, это была её тайна.

ГОДЫ СТРАДАНИЙ.

   Ровно через год, в конце июля, началась Первая мировая война. Парней стали мобилизовывать на фронт, призвали и Василия. Он даже обрадовался этому. Знать, что любимая рядом, но принадлежит другому, было тяжело. Аннушка часто приходила во снах к Василию. Во снах всё было замечательно - любовь, страсть, нежность. Просыпаясь, он попадал в реальность и, становилось ещё больнее.
   Анна не встречала его с того памятного вечера, их расставания. Узнав, что Василий уходит воевать от его друзей, что ищет смерти и отправляется с радостью, Анна очень огорчилась, понимая, сам будет лезть под пули. Тихона не призвали потому, что для их артели много стало работы, заказов военного ведомства - кресты, гробы и другое необходимое на войне.
   Жизнь с мужем была для Анны не сладкой. Разговаривал он с ней грубо, оскорблял, а когда, построившись, стали жить своим домом, отдельно от родителей мужа, он и руку поднимал на жену. К тому же часто и по многу пил. За годы войны, Анна была беременна несколько раз, но от побоев и постоянных нервных переживаний постоянно скидывала, не доносив дитя до положенного срока. Каким-то чудом ей удалось всё же родить двоих мальчиков, которых она сильно любила и берегла. Издевательства Тихона не прекращались и как-то, посчитав, что щи ему поданы на обед холодные, он, вылив их на жену, обжёг ей грудь и руки. Страдая, пришлось Анне долго лечиться. Мучаясь ночами от боли, она думала о Василии:
 - Вот он бы никогда не поднял руку, жалел бы, любил.
   От этих мыслей котёнок в груди принимался мурчать и ластится, и боль утихала, будто сам Василий проливал бальзам на больное тело любимой. Жаловаться к родителям не ходила, понимала, пустое это. Позор, если венчаная жена вернётся в родительский дом, а увещевать, да совестить Тихона бестолку.
   Дела на пилораме, в столярной мастерской и лавке при ней, по продаже изделий шли в гору. Розгины обогащались. Закончилась война и, многие вернулись в село, многие, но не все. А вот Василий возвратился целым и невредимым, без единой царапины, как говорится. Возможно, уберегла его любовь Анны, которая каждый день молила Бога о спасении любимого. Василий пришёл с войны кавалером Георгиевского креста «За мужество и отвагу», причём награду получил по «приговору роты», а это ценнее гораздо, чем от начальства.
   Он, по-прежнему, был холост. Похоронив родителей, уже в двадцатые годы, стал жить один в небольшом их домишке.
   Промчались сквозь село важные для страны события - революция, войны, продразвёрстка, продналог, экспроприация, которая лишила Розгиных былого финансового благополучия. Всё перешло народу, однако Тихон остался работать мастером столярного цеха, и сыновей приучал к этому ремеслу.
   Василий всё же женился, уже довольно в зрелом возрасте, точнее сказать его женила на себе бойкая заезжая комсомолка Рая.
   Приехала она к Василию с заказом из соседнего района, сшить сбрую для лошадей. Задержалась, сразу не уехав, и попросилась переночевать, да вот и осталась. Была она лет на пять моложе Василия, шумная и боевая, став сразу в селе комсомольским вожаком.
   А у Розгиных в семье, неудовлетворённость друг другом переросла в открытую ненависть. Муж сутками не появлялся дома, закружили Тихона амурные дела. Узнала Анна, что ходит он к другой женщине, а хозяйство-то всё на ней, мальчишки предоставлены сами себе. Возраст ребят такой, что только глаз да глаз нужен. Однажды, после долгого отсутствия, пришёл как-то Тихон пьяный и принялся придираться к жене. То не так, это не этак. Она ему возьми да и напомни об отцовских обязанностях. Слово за слово, взял он, да и двинул кулачищем своим жене в висок. Стоя у печи, она ещё головой резко ударилась об неё, сразу потеряв сознание. Когда очнулась, поняла, что перекосило на одну сторону всё лицо. Лицевой нерв повреждён, так сказали врачи. Уголки левой части рта и глаза опустились вниз, будто половина лица плачет. С той поры жили супруги в состоянии враждебности. Анна замкнулась ещё больше. Мысленно она возвращалась в пору юности, где было беззаботно и радостно.
 - А если увидит меня такую уродину Василий, наверное не захочет и обернуться в мою сторону, пройдёт мимо.
   От этого предположения сердце сжималось с болью, но котёнок мурлыкал в груди:
 - Он любит тебя, всё равно любит, любую,- и душа успокаивалась. 
   Василий узнав, что сотворил Тишка, однажды подкараулил его у дома зазнобы, вечером, схватил за грудки и, притянув к себе, процедил сквозь зубы, вложив всю ненависть в слова свои:
 - Ты, тварь, ещё хоть раз попробуй ударить Анну, убью!
 - Ой, испугал!- выворачиваясь ужом и пытаясь освободиться, с издёвкой выкрикнул Тишка,- моя баба, чё хочу, то и ворочу!
 - Я тебя предупредил, только тронь!- он резко отпустил ворот рубахи Кривозуба и тот, не устояв, навзничь повалился на землю.
   Уходящему прочь Василию Тишка прокричал в след:
 - Засужу! Не старое время!
   Василий даже не обернулся. Однако с тех пор Тихон не прикасался больше к жене. С людьми она общалась изредка, по необходимости только, натянув платок на изуродованную сторону лица, что бы не пугать своим видом.
   Через три года после этого случая погиб Тихон. Пилили в бору строевой лес, сосны. Видимо не рассчитал расстояние, стоя и командуя рабочими, придавило его поваленным деревом. Осталась Анна одна с сыновьями.
   У Василия с женой детей не было. Она занималась общественной работой, жила полной событиями, интересной жизнью, а отношения между супругами были, мягко говоря, прохладными. Ему хорошо за работой, ей в кругу молодёжи. Что держало этих людей рядом, неизвестно. Но, буквально перед Второй мировой войной, остался и Василий один. С Раисой случилась трагедия.
   В селе стирали и полоскали бельё в основном в реке, на выступающих далеко вперёд, мостках. Раиса, подхватив тяжёлый таз с выстиранным бельём, спустилась по пологой тропинке к реке. Ближе к берегу, все места были заняты женщинами, которые стирая, били вальками бельё, громко переговариваясь и смеясь. Пришлось ей пройти дальше по мосткам, вперёд. Подоткнув юбку и встав голыми коленями на скользкие от мыла доски, стала, наклонившись, Раиса выполаскивать вещи в проточной воде. Течение в этом месте быстрое, река глубокая с обильными раскачивающимися в глубине водорослями. Одного раза ей показалось мало, решила, не лишним будет и ещё прополоскать, чтобы уж и отжать, как следует. Неудачно повернулась, колени соскользнули, и Раиса упала в реку, скрывшись под водой с головой. Женщины не сразу поняли, что случилось. Но увидели вдруг, что Раиса вынырнула, голова её показалась над водой, и все очевидицы облегчённо вздохнули, спеша помочь ей выбраться. В этот момент Рая протянула руки, желая схватится за край доски, а ухватилась за таз, который соскользнув, рухнул всей тяжестью мокрого белья ей на голову, окончательно притопив. Больше уж она не появилась. Женщины принялись истошно кричать, звать на помощь, кто-то побежал за Василием. Буквально через пол часа на берегу собрался народ, мужики с баграми, но тело так и не нашли, решив, что течением его утащило далеко. Василий и сам нырял неоднократно, обследуя дно, тщетно, не нашёл жену. Однако выловили тело Раисы через два дня, всё под теми же мостками, вцепившуюся окоченевшими руками, намертво в таз. Он-то и задержал тело на месте утопления. Остался Василий бобылём, прожив с Раисой около десяти лет.

ВОЙНА И ПОЗДНИЕ РАДОСТИ.

   А вскоре началась Вторая мировая война. Василия на фронт по первости не взяли, ему было сорок пять лет. А уж ближе к концу и он понадобился.
   Узнав об этом, в день отправки Анна приехала на станцию, но показаться Василию не решилась, наблюдала со стороны. Видела, что он ходит взад-перёд возле эшелона, нервно курит, оглядывается, будто ждёт кого-то. Когда объявили посадку в вагоны, Анна перекрестила издалека Василия, пожелав мысленно ему вернуться живым. Каждый день вспоминала о нём, нося и грея свою любовь в груди, надеясь, это сохранит ему жизнь там, на войне.
   Прошло с полгода и вот однажды, дверь распахнулась и на пороге появилась соседка:
 - Нюра, ты слыхала, Васька вернулся с войны, прямо из госпиталя, на костылях. Ногу у него оторвал! Сказывали, обоз их разбомбили немцы.
   Анна рухнула на скамейку у стены, сердце окаменело, закрыв лицо скомканным передником, не сдержавшись, заплакала:
 - Ой, какое горе! Как же он жить теперь будет один, да покалеченный?
   А позже, ощутилось чувство вины:
 - Это я его не уберегла, мало думала, редко ласкала словами, видимо плохо Бога просила о помощи!
   Всё же первой к нему не пошла, стесняясь своего лица, а он не звал, обходился как-то.
   Минуло года два. Сыночки её, вернувшись с войны, женились и у Анны появились внуки. Каждодневные хлопоты отвлекали от мыслей, реальность закружила. Василий так и жил бобылём у себя в домишке, работал, руки-то у него золотые. Люди подкармливали его, расплачиваясь в основном продуктами. К себе Анну не позвал, боясь быть обузой, инвалид ведь, а она не решалась пойти и даже просто поговорить. Но любовь в душе хранила, как и прежде.
   А однажды, невестка сказала ей:
 - Вы бы мама присели, отдохнули, мы с руками, справимся. Хочется уж и самим похозяйствовать, а не у Вас на подхвате быть.
 - Вот оно что! Лишняя стала и даже не заметила как!- пронеслось в голове Анны с обидой, но тут же подумалось,- а ведь и правда, что суюсь? Своей жизни нет, так липну к детям.
   Поразмыслив так дня два, решила всё же набраться храбрости и сходить к Василию.
 - Не выгонит же он меня, выслушает, неверное.
   Для предлога взяла валенки в ремонт.

   Возле чистенькой белёной хатки, с голубыми ставеньками, под крышей из посеревшей старой соломы, на скамейке, утопающей в буйно растущих с огромными шапками цветов георгинов, сидят два пожилых человека, мирно беседуя. В каждом жесте чувствуется теплота и заботливость друг о друге. Вечереет, солнышко опускается, медленно клонится к закату. Оно освещает последними своими лучами ковыльную степь, отчётливо видную со скамейки, раскинувшуюся бескрайне на другом берегу реки. Лёгкий ветерок взбивает вихры ковыля, пригибает его до земли, надеясь сломать. Но не ломается седой ковыль, только клонится в разные стороны, гнётся и выпрямляется, на зло, ветрам.