PaoloGilberto - Катя. Катенька. Котёночек
Сворачиваю с проспекта на узкие улицы частного сектора. В позапрошлом году здесь провели воду. Блага цивилизации компенсировали разбитыми дорогами, я еду осторожно, но всё равно пару раз цепляю защитой картера края пересохших луж. Каждый раз скрежет от железа передаётся к спине, пробирая снизу доверху.
И всё-таки это мои улицы. Когда-то я на всех пьянках громко говорил, что никуда отсюда не уеду, что со мной тут каждый кирпич и дерево здороваются. Всегда так: наобещаешь, а судьба сама всё сделает наоборот.
Улица Привокзальная. Еду ещё медленнее. Полжизни тому назад все мои стремления и желания жили именно на этой улице. Потому что в дом номер четыре приезжала на летние каникулы Катя. Катенька. Котёночек.
А я ужасен. Нудный, лохматый, начитанный. Учусь на втором курсе медицинского. Рост метр шестьдесят три. Без шансов. Но когда все собираются на скамейке у дома Кати, я тоже здесь. Смотрю только на неё. Она замечает моё оцепенение. Смешная, смешливая. Светлая, с длинными волосами и невероятными ресницами. Конечно, смеётся, прикрывая рот ладошкой. Смеётся надо мной. Но я улыбаюсь в ответ. Хотя бы так, но обратила внимание. Она удивительная. Тонкая, стремительная, хрупкая. Идеальные ноги. Коленная чашечка не больше пятидесятирублёвой монетки. Была такая монетка до деноминации. Сколько это сейчас?
Нет у меня страсти к Кате. Мне бы просто стоять рядом и смотреть на неё. Пусть смеётся. Лишь бы ей было хорошо.
Пролетаю на велосипеде мимо их дома. Других маршрутов у меня нет. Даже в магазин, который в трёхстах метрах от дома нашего, я еду через их улицу. Дорога в четыре раза длиннее. Неважно. Сбавляю скорость - вдруг она будет сидеть на скамейке? Просто скажу «Привет!» и махну рукой. Она махнёт в ответ. Вежливая.
Но вместо Кати на скамейке сидит её младшая сестра Ирка, забавная пухленькая девочка десяти лет. Я ей нравлюсь, и это заметно. Она болтушка и у неё всё можно узнать про Катю – где она, что делала вчера, чем будет заниматься сегодня. Ирка тоже вежливая. Машет рукой и заговорщицки подзывает. Лицо хитрющее. Притормаживаю.
- Куда разогнался? – солидно интересуется она, и я принимаю её игру. Отвечаю серьёзно:
- Дела государственной важности, Ирка. Тебе меня не остановить.
- Хочешь, скажу кое-что?
- Что ж ты мне такого можешь сказать, чего я не знаю?
- А вот того не знаешь! Про Катьку!
- Ха-ха! – беззаботно отмахиваюсь я, но внутренне обмираю.
- К Катьке вчера вечером Настька приходила. Подружка. Они много о чём разговаривали, и я подслушала такое!
- Какое? Что именно?
- А ничего! Положи уже велосипед, на ухо кое-что скажу!
- Ирка, хватит играться! – я сдерживаюсь из последних сил, стараясь не выдать волнения, прислоняю велик к забору.
- Садись сюда! – Ирка подвигается на скамейке. Я с трудом сгибаю ватные ноги и устраиваюсь рядом.
- В общем, вчера Катька Настьке сказала… - она, прищурившись, смотрит мне в глаза.
- Что сказала-то?!
- Сказала Катька Настьке…
- Ну, говори!
- Так, будешь орать – ничего не расскажу! – Ирка скрещивает руки на груди и с деланой обидой на лице отворачивается.
- Ладно, Ирка, рассказывай, - прошу я уже мягче. А ей того и надо.
- Катька сказала Настьке, что любит тебя, - шепчет Ирка, и меня окатывает горячей волной. Мне это снится.
- Что за ерунда?
- Не ерунда! – тихо тараторит Ирка, - Так и сказала: «Люблю Серёжку, но он какой-то стеснительный. Сел бы рядом, обнял, что ли. Классный такой! Не то, что Артём. Наглый, надоел уже».
Артём. О-о-о… Армянин. КМС по боксу. Крепкий, дерзкий, красивый. Первый парень на наших улицах. В дорогом спортивном костюме. Модник девяностых. Как у всех армян, после твёрдых согласных у него проскакивает буква «С», «З» или «Ц». Он так и говорит: «ЗдрасЦе. Меня зовут АртСём». А ещё у Артсёма есть огромная овчарка. По кличке «ДЗинго», соответсвенно. Я пробовал ему робко намекнуть, что динго – это дикая австралийская собака, и никакого отношениям к восточно-европейским овчаркам не имеет, но он, тыча пальцем и громко хохоча, посоветовал мне вместо чтения книг заняться спортом. Ржали все на скамейке тогда. Кроме Катьки. И я это заметил.
А теперь вот как всё оборачивается. Она меня любит. Мне хочется орать. Вместо этого я треплю Ирку за ухо, счастливо смеюсь, хватаю велосипед, прыгаю на него и срываюсь с места.
- Вечером приедешь? – кричит вслед Ирка.
- Разумеется-а-а-а! – запрокинув голову, отвечаю я ей, а сам изо всех сил жму на педали. Адреналин счастья – страшная штука. В хорошем смысле этого слова.
Середина августа. Звёзды, прочертив длинную светлую полосу на чёрном небе, падают всё чаще. И по стечению каких-то невероятных обстоятельств мы с Катей остаёмся вдвоём на скамейке. Я её обнимаю, а она кладёт голову мне на плечо. А ещё говорят, что время не остановить. Ещё как остановить. Жаль, об этом не знает Катина бабушка.
- Катя, домой! – деликатно прокашлявшись, кричит она из-за забора.
- Иду! – Катя мягко убирает мою руку, улыбается и встаёт. В темноте вижу её счастливые сияющие глаза.
- До завтра! – подмигивает она мне.
- До завтра, - эхом отзываюсь я и откидываюсь на спинку скамейки. Мне не нужны нирвана и рай. Всё у меня уже есть.
Никакого «завтра» не было. На следующий день Катя уехала по путёвке с родителями на море, а когда вернулась, чудо куда-то исчезло. Она стала меня избегать, а потом через ту же Ирку попросила, чтобы я больше к ним не приходил. Глупость какая-то вся эта первая любовь, одна сплошная глупость.
Фары выхватывают из темноты ту самую скамейку, и у меня замирает сердце. Она не пуста. И этот силуэт я ни с каким другим не спутаю. Катя. Катенька. Котёночек. В руках алюминиевая банка. «Охота крепкое». Тоже не спутаю. Пятый год не пью, но главных разрушителей своей жизни помню детально.
Катя совершенно не обращает внимания на мою машину, уставившись куда-то в одну точку. Я останавливаюсь, выхожу, и на таких же ватных ногах, как и тогда, приближаюсь к скамейке.
Горло пересохло. Выронил как-то крикливо и нервно:
- Привет.
- Привет, - безразлично отвечает она, так же глядя перед собой, - Что хотел?
- Кать, ты меня не узнаёшь?
Она нехотя поднимает голову. И вздрагивает.
- Серёжка?!
- Значит, узнала, - напряжённо улыбаюсь я.
- Ага, - улыбается она в ответ, - Ты так изменился, конечно, мистер Звезда. Борода у тебя, обалдеть! И машина крутая! Ну, ты даёшь! Ирка мне рассказывала, что ты в Москве каким-то диктором работаешь. Видимо, получается?
- Получается понемногу. А ты как?
- Честно говоря, - она трясёт полупустую банку, прислушивается и грустно выдыхает, - Уже хуже.
- Что это значит?
Она вдруг дерзко ухмыляется.
- А не угостит ли состоятельный Серёжка даму пивом?
Не раздумываю ни секунды.
- Да, конечно!
Но спохватываюсь:
- Так времени уже двенадцатый час, Кать, пиво не продадут, - виновато развожу руками.
Она вздыхает ещё грустнее.
- Без вариантов?
«Да фиг бы с ним», - почему-то зло думаю я и решаюсь:
- Мадемуазель, я приглашаю Вас в ресторан!
- О-о! – Катя одним глотком допивает банку и аккуратно ставит её под скамейку, - Ни за что бы утром не подумала, как вечер закончится!
Оглядывает себя и мрачнеет.
- Только, Серёж, кажется, одета я не очень.
- Кать, главное не форма, а содержание, помнишь? Мне ещё все завидовать будут, что я с такой дамой! – улыбаюсь и протягиваю ей руку.
Конечно, честно говоря, джинсовая куртка, непонятная майка и короткая чёрная юбка далеко не платье для коктейля, но…
В машине она зябко обнимает себя за плечи.
- Сделай потеплее, пожалуйста!
- Ага! – я накручиваю «+26» на климат-контроле, - Ещё что-нибудь?
- Ну, музыку какую-нибудь включи.
Вот тебе и первая любовь. Я ведь ничего о ней не знаю. Какая у неё любимая музыка? Любимый цвет? Цветы? Запахи? Еда?
Она лукаво щурится:
- Забыл про ту песню, Серёж? Есть у тебя она?
Нет. Не забыл. Лишь запамятовал. Есть у меня эта песня. No Doubt . “Don’t Speak”. Её любимая песня. Для Кати я записал её на обе стороны кассеты, чтобы она не перематывала, а просто слушала и слушала, бесконечно. Подобрал аккорды. Но так и не сыграл – сгорел бы от стыда.
А сейчас перематываю я. Жизнь на шестнадцать лет назад. О, этот до-минор, запускающий по телу мурашки…
Когда начинается гитарное соло, Катя убирает громкость.
- А мы в какой ресторан едем?
Хороший вопрос. Я в родном городе по ресторанам не хожу, предпочитаю быть дома, среди близких.
- Я даже не знаю, Кать. А куда лучше?
- Можно бюджетно, можно не очень, - хохочет она.
- Без разницы.
- Поедем в «Жизель», на улицу Металлургов?
- Дорогу покажешь? – имитирую я московского бомбилу. Она не понимает шутку и серьёзно кивает головой.
Будний вечер, ресторан почти пуст. Мы садимся за столик у окна. Вид хороший, вокруг нас никого. Официант молча подаёт нам меню и разворачивается, чтобы уйти.
- Подождите! – останавливает его Катя, - Мне, пожалуйста, виски с колой!
- Вам в коктейле, или отдельно виски и отдельно колу?
Она задумывается и вопросительно смотрит на меня.
- Конечно, в коктейле, - отвечаю я, - А мне чай, чёрный, самый обыкновенный, и тирамису. Кать, ты будешь что-нибудь есть?
- Не-а, если закусывать - алкоголь впустую! – смеётся она, и от этого смеха мне становится не по себе.
Официант уходит, и я тоже встаю.
- Сейчас вернусь, - подмигиваю я ей. Она кивает, глядя в окно.
Подхожу к барной стойке.
- Там у девушки заказ на виски с колой, виски буквально одну каплю, хорошо? Она и так уже не слишком трезвая.
Бармен понимающе кивает, а я иду в туалет.
Возвращаюсь. Перед Катей на столе открытая бутылка «Пепси» и полный квадратный бокал виски. Отдельно.
- Я что-то передумала. Может, они тут разбавляют. Так лучше, да?
- Наверное, - хмурюсь я.
- А ты почему не выпиваешь?
- Ну, во-первых, я за рулём, а во-вторых – бросил. Сильно пил раньше. Начались косяки на работе, да и вообще. А ты почему выпиваешь? – с нажимом спрашиваю её в ответ.
- Да от скуки. Бывает, не пью, не пью, а потом дня на три – как пропаду! – смеётся она, - Главное, что без последствий.
Вдыхаю поглубже.
- А муж твой не против?
Катя ласково смотрит на меня.
- Я не замужем, Серёж. Живу с одним козлом, - у неё вдруг резко портится настроение. Она шумно хлебает из бокала и запивает колой. Вытирает рот рукой, - И этот козёл меня вчера выставил за дверь. Не к матери же ехать? У неё своя семья. А Ирка меня пьяную не переносит. Пришлось вот к бабушке попроситься.
- А Ирка-то, кстати, как?
- Медсестрой в больнице. Довольна жизнью, две дочки у неё уже. В мед пошла только потому, что ты её впечатлил своими рассказами. Вроде не разочаровалась. И то хорошо.
Катя хмурится.
- Ирка так тяжело перенесла смерть папы… Да и не только Ирка. Мы с мамой тоже от горя чуть с ума не сошли. Ты знал про папу?
Катя была из состоятельной семьи. Той, что сейчас называют «выше среднего класса». Всё тащил её отец – несколько ларьков, автосервис. Единственная в городе огромная красно-белая американская машина. Молодец мужик. Сталь в голосе, сталь в мышцах. Бывший военный. И всего было у него много, а вот рабочая почка – одна. И та стала отказывать. А когда встал вопрос об экстренной пересадке, не нашли донора. Деньги есть, а донора нет. Так и лежал он, прикованный к аппарату гемодиализа, в одной из лучших палат в нашей провинциальной клинике. А когда стало совсем плохо, его перевели в реанимацию. Я всего этого не видел, застал лишь финал.
Утром пришёл на практику в единственный городской морг и наткнулся на тело. Из больницы в морг вёл подземный тоннель, видимо, его ночью привезли, подняли из подвала на лифте, да так и оставили перед дверями секционной, чтобы в первую очередь отправить на вскрытие. И вот лежит он передо мной, на грязной железной каталке, спокойное лицо, но искривившийся от интубационной трубки рот, кровяные сгустки и пятна йодоната после катетера вокруг ключицы. И та же сталь в мышцах. От трупного окоченения. Потрясённый, я вышел через заднюю дверь во двор, достал сигарету.
Если наш город распилить пополам, а потом посмотреть на срез, то он будет похож на кардиограмму. Один-в-один. Небольшой пик, потом высокая гора, впадина и снова небольшой холм. Больница и морг стоят на горе, и с неё прекрасно виден квартал элитного жилья на холме далеко внизу. И я точно знал, что именно в этот момент в одной из квартир шестнадцатиэтажки с престижными тогда пластиковыми окнами сейчас бьётся о стены такое горе, о котором я и понятия не имею. Но мне тоже было больно. О том, что это называется умным словом «эмпатия» я услышал гораздо позднее.
- Нет.
Не хочу ей рассказывать про то утро.
- Сочувствую тебе.
- Да ладно, - махнула она рукой, - Уже почти прошло. С Антоном было сложнее.
- А это кто?
- Парень у меня был. Никогда так никого не любила. Пожениться собирались, - Катя сделала большой глоток виски и даже не поморщилась, - Так всё вышло… Глупо и прозаично… В клубе на танцполе кого-то случайно задел плечом. И его сразу – ножом в живот. А я в этот момент у барной стойки тусила. Антон отошёл в угол за сцену и сел там на ступеньки. Я его найти не могла, в клубе темно. На улицу выбегала. Мобильника не было тогда. Когда все разошлись, свет включили, уборщица его нашла. Белый, как салфетка эта, - Катя потрепала бумажный уголок под бутылкой «Пепси», - Внутреннее кровотечение. И всё. Милиция так никого и не нашла. Мать меня на похороны не пустила, дала тайком снотворного, сказала, что таблетки от сердца. Я дома проспала весь день. Не могу её простить до сих пор, не понимаю, зачем она это сделала.
Я молчу. Она молчит. О чём ещё говорить?
- А ты кем работаешь, Кать?
- Да когда как. Офис-менеджером в последнее время. Была. Уволили. На корпоративе перепила. Непристойное поведение, бла-бла-бла. Хотя шефу я сказала чистую правду и о нём, и о его компании. А вообще, знаешь, был бы жив папа, всё было бы сейчас по-другому. А когда резко начинается взрослая жизнь, теряешься совершенно.
- Я так тебя понимаю. Меня тоже гложет до сих пор чёртов инфантилизм.
Смеёмся. Она поднимает руку и громко кричит официанту:
- Молодой человек! Повторите!
- Кать, может, поедем уже? – вижу, что она пьяна. Но Катя упрямо мотает головой и выхватывает стакан виски из руки официанта.
- Этот, и всё. И принесите счёт.
Он кивает и уходит.
На столе один раз громко вибрирует и моргает мой мобильный. Смс. Тупая московская привычка – выкладывать телефон на стол. Как будто именно тогда, когда ты ешь, позвонит кто-то очень важный и сделает предложение всей твоей жизни. Ни разу такого не было.
- Жена? – угадывает Катя, хитро и пьяно улыбается, - А она знает про меня?
- Даже я толком ничего не знаю про тебя, Кать, - честно отвечаю я и смотрю на экран. «Ты дома, всё нормально? Я ложусь спать, целую. Завтра мы в налоговую едем в 11, не забудь». Отвечаю: «Да, всё в порядке. Не забуду. Спокойной ночи!»
- Хорошая она у тебя? – спрашивает Катя.
- Скорее, хорошая, нежели очень хорошая, - улыбаюсь я.
- А как бы всё могло быть у нас, как ты думаешь? – вдруг серьёзнеет Катя.
Меньше всего мне хочется сейчас фантазировать на темы альтернативной реальности.
- Понятия не имею. Ты же помнишь, как всё было? Просто смотрели друг на друга. Теория такая есть: чем больше схожи глаза двух человек, не цвет, а именно разрез, глубина, наклон, тем ближе они друг другу. Возникает какая-то необъяснимая симпатия, а может, даже больше.
- Может, и больше, - она допивает стакан и громко ставит его на стол. Долго смотрит на меня, - Глаза у нас, кстати, совсем не похожи. Ну, поехали?
Её окончательно развезло.
- Серёж, давай чуть помедленнее, что-то меня укачивает!
Она мотает головой, щурится, пытаясь разглядеть дорогу.
- Ой, ой, что-то… Притормози!
«Ещё не хватало», - думаю я. Катя делает глубокий вдох через нос, морщится.
- Нормально. Подожди пару минут.
Мы сидим в тишине. Вдруг она широко и некрасиво улыбается.
- Серёж, как мне тебя отблагодарить за вечер? Может, как говорится, завершим гештальт? – она томно потягивается, медленно проводит руками по бёдрам и сдвигает чуть выше и без того короткую юбку.
«А что, - мелькает у меня мысль, - Съеду с дороги в любом месте, один фиг, в городе ночью никто не ездит, задние стёкла у меня тонированные наглухо. Да можно хоть здесь!».
Но мысль остаётся мыслью, я давлю на газ, Катя пожимает плечами, хмыкает, откидывается в кресле и начинает дремать.
Вот она, в двадцати сантиметрах от меня, совсем рядом, моя первая и, может, самая настоящая любовь. Пьяная, какая-то мерзкая. Где же та Катя, Катенька, Котёночек, которая улыбалась мне так, как никто и никогда больше не улыбался? Где она? В этой отключившейся тридцатилетней тётке? Вряд ли. Та Катя где-то в далёком прошлом. Слушает No Doubt на одной кассете по кругу. Несомненно.
Катя громко икает и во сне поворачивается ко мне лицом. На подбородке – дорожка слюны.
А может, я сам виноват в том, что больше любил свою любовь к Кате, чем саму Катю, которой всего-то было надо, чтобы я сел рядом и обнял. Кто теперь узнает? «Может, и больше», вспоминаю я её слова и останавливаюсь у дома номер четыре. Фонарь на придорожном столбе не горит. Так даже лучше. Открываю дверь, беру Катю за руку и за талию, аккуратно вытаскиваю из салона. Она даже не просыпается, но на ногах каким-то чудом стоит. Подвожу к воротам, звонко стучу по стальному листу пальцем с обручальным кольцом. Скрипит крыльцо, спускается бабушка. Ждала, наверное, поэтому так быстро вышла.
- Кто там? – тихо спрашивает она.
- Такси, - зачем-то вру я, - Девушку доставил.
Бабушка охает, открывает ворота и, не глядя на меня, тянет её за руку во двор. До меня доносится: «Катя, Катюш, да что ж ты так, а?»
Окна не закрываю - так свежее. В динамиках тихо жужжит какая-то тяжёлая музыка. Загоняю машину в гараж. Чуть не оторвал правое зеркало. Долбаные слёзы. Всё расплывается.
Как и договаривались, в одиннадцать паркуюсь во дворе дома жены. Кто-то дёргает дверную ручку сзади. Оборачиваюсь. Тёща, а с ней ещё две дамы такого же возраста. Открываю. Все три, кряхтя и охая, усаживаются на заднее сиденье.
- Серёжа, здравствуй, - треплет меня за плечо тёща. Она у меня мировая. И я у неё. Секрет - в расстоянии. Между нами тысяча километров. И видимся мы несколько раз в году, да и то на пару часов. Можно даже рассчитать скорость нашей взаимности: тысячу километров делим на, допустим, пять часов. Получается двести километров в час. Ни у кого такой взаимности нет.
- Здрасьте! – так же радостно отвечаю я ей.
- Серёж, вы же с Ритой в налоговую едете сейчас, да?
Я киваю.
- Будь добр, завези нас с девчонками в баню, там как раз по пути.
- Конечно, завезу!
Смотрю в зеркало заднего вида. «Девчонки». Седые волосы, морщинистые лица. Грустно усмехаюсь про себя. Я буду таким же. Мы все будем такими же. Застрянем в прошлом. Кто одним мизинцем, а кто и с головой. Да что там… Я уже такой. Если встречаю друзей, говорю им: «Привет, пацаны!». А какие они, нафиг, пацаны? У одного пузо до колен, а другой вообще в сорок лет дедом стал. Но всё равно – пацаны. Эх…
О вчерашнем даже вспоминать не хочу. Катя. Катенька. Котёночек. Теперь уже точно всё. В прошлом. Навсегда.
Со ступеней подъезда быстро сбегает Рита, улыбается, открывает дверь, плюхается в кресло. И тут же подскакивает.
- Ф-с-с-с! – шумно втягивает она воздух сквозь сжатые зубы, - Серёж, сиденье насквозь мокрое! Ты что тут разлил?!
Свидетельство о публикации №213102001353