Ранний дневник 30 Валентин Семёнович Непомнящий

      Из дневников давних лет, мне 24 года, 25 лет:

           эпиграф Ивана Алексеевича Бунина, цитирую по памяти: "Самое интересное - это дневники, остальное - чепуха."      

                Валентин Семёнович Непомнящий

В музее Пушкина на вечере переводчиков был Валентин Семёнович Непомнящий,  тоненький, в лице что-то страдальческое и мальчишеское одновременно.  В конце вечера он стоял один и курил. Я хотела подойти к нему, спросить о следующем вечере, подарить книгу о древнерусском искусстве. Но это не принято и легко могло вызвать не ту реакцию, недоумение и так далее. Я надменно прошла мимо. Струсила.

Видимость, иллюзорность этого мира слишком доказуема. Лица у людей больные и измождённые.

Гуляли с Олегом Ивановым в районе Арбата, он влюбился в Булгакова и полностью поверил в то, что описывается в романе “Мастер и Маргарита”.

Долго приручал дикую кошку, сказал ей, что скоро ей будет веселей, птицы прилетят, нежно разговаривал с ней. Олег неважно выглядит, морщины, хорош только его профиль. Он очень любит животных. Мы с ним всё ещё на “Вы”. Голос его по телефону всегда печален.

Сон: От Валерия Б. пришло письмо, конверт подписан чужим почерком, внутри написано: “Спасите его”.

Гуляли днём с моим другом художником и архитектором Борей Талесником в лесу, потом зашли в пивнушку. Герои Брейгеля или Босха, герои дурных снов, погибающие люди. Барменша со всеми ласкова, всех знает по именам. Это матушка Россия...

Видела Алика – радость мою. Мы после вечера альтиста Вадима Васильевича Борисовского зашли на телеграф. Алик пленил меня совершенно. В нём уравновешенность и мудрость сочетаются с юмором и добротой. Во сне я говорю Кате Дружининой, что Алик замечательный человек, она мне верит.

Алик открыт и простодушен, вместе с тем полон невиданного, не знаемого. Он,  пожалуй, моя противоположность в отношении к миру. Общее в нас – винни-пушество. От него исходит покой.

Я должна быть счастлива, что иногда беседую с ним, но отчего я печальна? Мне надо только видеть его, больше мне ничего не надо, только быть рядом. Я покаялась ему, что обозвала одного дядьку наглым человеком, Алик на это сказал, что это влияние города и рассказал мне, что он обругал как-то какую-то тётку чуть ли не матом, обращаясь к ней на “ты”.

Алик напоминает студентов интеллигентов начала века. У него открытое, честное лицо, прямой добродушный взгляд, детский рот, округлое лицо, светлые брови, хрипловатый голос. Он умеет водить автомобиль. Не хочет и не может менять свою специальность. Судьба его, как музыканта, сложилась удачно, всё шло само собой, почти без его воли. Он знает свои силы и довольствуется ими. Алик спросил: “Где был рай? Кто дал разум человеку?”.

Он всегда прощается первый. Смотря и слушая его – не вижу и не слышу. Два слова при отдавании книги и всё. ”Конец. Развязка. Занавес у входа. И лавровый заснеженный венец” (Иосиф Бродский).

Опять казнь разлуки. Я не имею возможности узнать его, видеть даже изредка.  Прощай, ещё одна земля обетованная, ещё одна надежда. Сердце остывает, образ Алика гаснет.

Я подобно Евгению Баратынскому, “из гордого усилия ума” стараюсь бодрее смотреть на жизнь.

Тревога, рана и любовь. Хочу всё понять, всё чувствовать, любить и верить людям.

Я почти на Алика не смотрела, когда мы рассматривали с ним огромную книгу икон издательства “Юнеско” у Натальи Львовны.

Выйдя с Аликом на улицу, я, захлёбываясь, рассказывала ему о роли Данте в жизни Натальи Львовны и Шервинских. Алик естественен, у него хороший вкус, правильные реакции. Я должна узнать, вслушаться, вглядеться, почувствовать своё. Душа моя ищёт высокого.

Как все стареют на глазах.

Алик такой юный, с простодушным взглядом. Только бы он не досадовал на меня никогда.

Меня почти не волнует плотское, чувственное. Мир сузился до Натальи Львовны и Лины. Где взять людей? Ни жить, ни умирать – не с кем.

Коварные мелкие мысли, мелкое самолюбие, мелкие обиды. Бессилие, но не из разряда смирения.

Невозможно не быть человеком, невозможно не быть грешником.

О чём говорить мне с людьми? Я могу жить на свете с папой, с Натальей Львовной, с Линой, с тётей Сусанной.

Мой рисунок.