Единственный рай это память

Единственный рай – это память…(воспоминания о друге)


Смерть наступает для нас
 не только тогда, когда мы умираем,
но  и тогда уже, когда умирают наши близкие.
Мы имеем в жизни опыт смерти,
хотя и не окончательный.
 /Николай Александрович Бердяев /

                Грань  между  жизнью  и  смертью  настолько  «повседневна», что человек редко об этом задумывается в своей повседневности. Проще жить, не оглядываясь  на хрупкую   «перегородку»  между жизнью и смертью,  и только тогда мы вдруг видим её, когда кто-то из близких оказывается по ту сторону этой   «перегородки», откуда уже не шагнуть назад – в жизнь.  Какое горькое сожаление,  а подчас  нестерпимая боль охватывает нас:  многое осталось недосказанным, столько не успето… Начинаешь осознавать, что человек неповторим, и ещё вчера этот неповторимый человек был рядом – можно было обмениваться  мнениями,  интересной информацией, дарить друг  другу  радость общения  и просто понимать: рядом  надёжный друг, который никогда не предаст… Проходит время, боль утраты притупляется, но не исчезает – напротив, начинаешь всё  больше понимать, что этот человек не просто друг, он – часть тебя самого, которая умерла…
                Первое время часто вспоминали с друзьями вместе, собирались в печальные дни  «годовщины» - хотелось говорить об этом человеке, вспоминать вместе  с друзьями  о всех  случаях жизни, где присутствовал он.
                Вот кто-то вспомнил, как Виктор любил петь у костра при полном отсутствии  музыкального слуха… В походах всегда уступал место в своей комфортной палатке слабым, а сам располагался на огневище потушенного костра… А сколько он знал всего! Рассказывал интересно, не навязывая свой рассказ, но уже через пять минут вокруг него было не протолкнуться: всем хотелось слышать то, что он рассказывал. И дело вовсе не в том, что он учёный и мог часами рассказывать о любимой биологии, а в том, что  обаяние этого человека настолько было завораживающим и знания его распространялись от  глубокого знания биологии в область физики, астрономии, психологии… Почти  все  вспоминают  о  его  почти  детском  пристрастии  к  сладкому.  И все  с  удовольствием несли ему  «жертвенное подношение»: варенье, конфеты. Неприхотливый в быту и пище, Виктор не мог отказаться от сладкого. Друзья и школьники знали об этой его «слабости» и обязательно готовили ему сюрприз в походе, хоть он запрещал брать лишнее в рюкзаках.
                Он не был учителем по образованию – он был учителем по призванию, Божьей милостью, как говорят. Со  своими  новыми учениками – пятиклашками – он проводил первые уроки ночью: сначала на таком уроке бывало шумно, все недоумевали, а через несколько минут все(и школьники и родители, которые привели детей ночью к школе) уже заворожённо  смотрели на звёздное небо и следили глазами за Большой и Малой медведицами,  Кассиопеей, Созвездием Псов… – небо оживало для них и становилось интереснейшей страной, по которой они прогуливались с учителем  как по знакомому парку.  Через некоторое  время  многие  родители  школьников  становились  друзьями Виктора, его почитателями, и с удовольствием  ходили  с детьми в походы. Ежегодно  Виктор организовывал   по 3-5 многодневных  и  5-10 двухдневных походов в горы в разное время года  - там он учил детей быть людьми, там самые отъявленные  «двоешники»  становились  отличниками: рассказывали,  как строит  гнездо сорока, почему нельзя уничтожать пауков  и скорпионов, зачем  в  Чарынское ущелье необходимо  идти  десятки  километров пешком, а не ехать на автомобиле… Каждый его ученик знал, что сорить на Земле – страшный, недопустимый грех,  и каждый  умел  уничтожить  мусор, не навредив экологии. А ещё он любил дарить ученикам и друзьям свои зарисовки – они всегда были со значением. Помню он подарил мне рисунок птицы на взлёте из гнезда, в которую стреляют сразу  с двух сторон, и сказал: «Дай название картинке». Я начала  оригинальничать, придумывать одно за другим названия – а он просто сказал: «Жестокость это называется».
           Как-то на пушкинских посиделках 6 июня мы,  по-обыкновению, читали стихи у костра, импровизировали, а Виктор что-то зарисовывал – потом  показал нам свою зарисовку – на ней был костёр, вокруг него мы и было небо с портретом Пушкина из облаков; мы посмотрели в небо и действительно увидели  чётко очерченный  чуть розовеющими на закате облаками портрет Пушкина. Я храню этот подаренный мне рисунок на обычном листе бумаги как талисман, несущий что-то необычно светлое, настоящее.
               С  каким-то детским волнением вспоминаю я ту экскурсию  по  ночному  небу, на которую я привела  свою  дочь, да так и осталась сама как ученица.  Потом мы разводили  детей по домам, и Виктор всю дорогу рассказывал  о  звёздах, созвездиях и о космических галактиках... Тогда я поняла, что у моей дочери будет удивительный учитель биологии, который может один заменить десяток других учителей.  Мы подружились с Виктором после  интеллектуальной  игры "Что? Где? Когда?», которую  он организовал между командами учеников, их родителей и учителей.  С ним  интересно было говорить на любую тему: шла ли речь о детях и методах обучения, или о путешествиях по Дальнему Востоку и Забайкалью, о строительстве дома с мансардой  или  о небесной карте созвездий, об осуществлении давней мечты – поездки в Гималаи  или о   сплаве  по бурной  реке  с  горными  порогами, о  поэзии  или  об истории  происхождения народов… -   он умел  вести дискуссию, не навязывая собственной  точки зрения,  но  аргументы его всегда были таковы, что трудно было не согласиться  с их убедительностью.  А как он рассказывал! Виктор много путешествовал и всегда привозил из путешествий слайды (тогда, в 80-е,  ещё не было доступно нам чудо компьютерной технологии), фотографии  и слайды  он  делал  сам – демонстрировал их с какой-то «тихой»  гордостью: они действительно были сделаны профессионально.
                В трудные годы «перестройки» он водил по туристическим маршрутам иностранцев, показывал им красоты наших  гор  на  коммерческой основе – не любил он это занятие: слишком много лишнего тащили с собой в горы иностранцы. В связи с этим занятием у него рождалось много юмористических историй, которые он с удовольствием нам рассказывал. Вообще, Виктор был талантливейшим  человеком: говорил по-английски, рисовал, играл в  самодеятельном  школьном театре… Ему  можно было задать вопрос, который тебя интересует, в любой области знаний – он был удивительно эрудирован, хотя многословным  никогда  не был.  Рядом с ним всегда было как-то надёжно. Казалось, этот человек - абсолютно порядочный и благородный, умный  и  надёжный,  честный  и внутренне свободный, умеющий быть другом и всегда вовремя прийти на помощь – всегда будет рядом, потому что уйти от него добровольно никто не захочет, а сам он друзей не бросает. Никто не задумывался о том, что Виктора может просто не стать… Тогда  я  впервые  узнала, что  рыдать взахлёб может само сердце, а не только глаза…
                Позже  мне  пришлось  побывать в ситуациях, когда я говорила себе: как  жаль, что нет  Виктора – он  бы поддержал, помог, посоветовал… И свои поступки мне тоже хотелось оценить его мерами порядочности и принципиальности, а  если принимала какое-то решение в профессиональной деятельности – пыталась взвешивать на его «весах»: честно ли я выполняю своё дело?.. достаточно ли профессионально?
               За  несколько  дней  перед  тем своим последним восхождением он зазвал меня на чай: хотел  вручить мне книгу Ключевского(мы как-то дискутировали с ним на историческую тему), и разговор зашёл о религии – а Виктор был убеждённым атеистом,  - я не сумев привести в защиту религии и существования божественного мира достаточно убедительных аргументов, сказала ему шутя, что тот из нас, кто первым уйдёт из жизни, обязательно должен  найти способ послать оттуда весточку, если мир этот всё-таки существует.  Через несколько дней в горах Виктор погиб. А примерно через два месяца я получила «весточку» - написанную его почерком походную песню на тетрадном листке, вложенном  в словарь  Даля, и я точно знала, что он мне не писал этой песни. Через несколько дней листок исчез. Я попробовала рассказать об этом – в ответ недоумевающие взгляды, но мне всё равно: я-то знаю…
              Прошли годы. Пришло  понимание того, что такие друзья, как Виктор,  бывают  только в единственном  экземпляре. Теперь всё меньше хочется говорить – чаще хочется думать о нём, что-то осознавать – то, что не успевалось осознать. Начинаешь понимать, что этот человек – часть твоей жизни, твоей судьбы, часть тебя самого…  Понимаешь, что тебе дано было соприкоснуться с чем-то неординарным, необыденным, чем-то величественным, о чём вряд ли расскажешь словами, сколько их не наворачивай.  С этой смертью умерла  и  часть  меня… 
              Всплывают  в памяти  слова  Жан  Поля: «Память – единственный  рай, из которого нас не могут изгнать».  В этом раю  хочется  пребывать бесшумно и без суеты, наверное, потому что там – в памяти – с нами  все  те,  кого  мы  так  неожиданно  потеряли,  так  и  не  успев  поговорить  о  чём-то  самом  главном.