Витюшкины истории. История девятая - топографическ

     "И чо за удовольствие – полоть эти грядки, а посмотришь на маму, когда она возится в огороде, так кажется, что лучшего занятия для неё и нет: и пропалывает, и рыхлит и окучивает, и поливает целый выходной..." – думал невесело Витюшка, с тоской поглядывая на то, сколько ещё осталось работы – луковую грядку дошёл только до половины, а ещё две нужно пройти: одна с огурцами, а другая с помидорами.
     Он сидел на корточках меж грядок, поднимавшихся над дорожкой сантиметров на сорок – так на севере заведено, чтобы земля в грядке быстрее прогревалась. Ноги быстро затекали и тогда Витюшка становился внаклон, опираясь одной рукой о колено, а другой дотягиваясь до сорняков посредине грядки и стараясь не придавить растущие по её покатым бокам репку и калегу – такое искажённое название в их краях получила капуста кольраби. Всё бы ничего, но в этом положении начинала уставать спина. Большие сорняки полоть было легко, а вот мелкие… Он выщипывал их из земли и мечтал о том, как бы придумать такое, чтоб сорняки совсем не росли. Откуда было знать мальчишке, что такой способ уже придуман и называется он мульчированием. А времени-то поди уж часов девять утра будет, вон солнышко июльское как  припекать начинает.
     В семье Рычаговых был заведён твёрдый порядок по уходу за огородом – сажали вместе, ухаживали тоже вместе. Мама с папой уходили на работу в полвосьмого, а Витюшка с вечера получал задание: прополоть столько-то, воду наносить туда-то, собрать то-то и то-то – чем быстрей выполнит задание, тем раньше может быть свободен и бежать хоть на рыбалку, хоть на велосипеде кататься, хоть купаться.
     Вот такая задача на каждый день летних каникул. А в огороде кроме картошки росли и набирали силу лук, чеснок, укроп, огурцы, помидоры, горох, бобы, сладкая репа, редька, клубника да ещё сладкая калега, которую можно было, нарезав на ломти, уплетать за обе щёки. Кроме того, часть огорода была отведена под сад – яблони сорта Ермак и Китайка Золотая, ирга, из ягод которой варили сладкое-пресладкое бордового цвета варенье, а на межах по периметру огорода зеленели кусты крыжовника да красной и чёрной смородины. И, наконец, в углу за баней было выделено место для малины, заросли которой радовали пацана похожими на вязаные в мелкий шарик шапочки ягодами, редко успевавшими при его непосредственном участии вызреть до полной спелости. Помидоры тоже созревать не успевали, но уже по другой причине – солнышка не больно щедрого летнего не хватало, в лучшем случае их снимали бурыми, а вот с остальным всё было в порядке. Ну, не то чтобы совсем в порядке – яблоня Ермак давала мелкие, но сладкие плоды, которые успевали даже пожелтеть, а вот на низкорослой Китайке вырастало не больше двух-трёх крупных зелёных яблок. На вид они были красивые, а на пробу – кислые и твёрдые. Витюшка, когда был маленьким, однажды решил попробовать яблоко, что называется, прямо на корню. Дотянулся до ближайшего, висевшего ниже других, и вонзил в него зубы. Кислый яблочный сок сразу свёл челюсти, что и спасло яблоко от уничтожения – только след от укуса остался, потемнев через полчаса, так что папа, вышедший в сад вечером после работы, сразу обнаружил покушение и сообщил за ужином, обращаясь к маме, но так, чтобы Витюшка слышал:
     - Слушай, ничо не пойму, у нас в саду какая-то гусеница особенная зубастая завелась, оставляет на яблоках во-о-т такие следы! – папа пальцами показал, какого размаха пасть у мифической гусеницы.
     - И чо ж эта гусеница натворила? – мама, поняв папину игру, изобразила на лице озабоченность.
     - Да хотела, видно, яблоко на корню попробовать, только оно не по зубам ей оказалось...
     Витюшка переводил взгляд с одного родителя на другого, соображая, что за этим последует.
     - Вишь, сидит эта гусеница за нашим столом и только глазами хлопает, – папа хитро посмотрел на сына и подмигнул ему. Все расхохотались.
     - Придётся теперь яблоку ранку бинтом перевязать, а то загниёт и пропадёт, – деланно вздохнула мама, – Ешь давай суп, вредитель!
      Теперь-то Витюшка уже не позволял себе такие шалости, как-никак взрослый – в шестой класс уж осенью пойдёт. Выполнив отмеренное задание, он обычно набивал пазуху стручками гороха и бобов так, что казалось со стороны, что живот его под майкой раздувался какими-то буграми и выростами, и бежал со своей вкусной ношей на речку. Но на сегодня планы были другие – они с Мишкой Шиловым сговорились пойти в лес на Берёзовую гору к топографической вышке, возле которой Витюшка ещё ни разу не был. Мишка же хотел вместе с ним на неё залезть, чтобы сверху посмотреть, насколько далеко оттуда видно – говорили, что высота вышки метров двадцать пять будет.
     Было уже одиннадцать часов, когда Витюшка, дополов последнюю по заданию грядку, пришёл к Мишке и поднялся на крыльцо. Шиловы жили в полутораэтажном доме, обшитом по брёвнам потемневшим от времени тёсом. Пройдя по окружавшему дом с двух сторон, как и у них, коридору-веранде, Витюшка открыл дверь в кухню, из которой вверх в жилые комнаты вела лестница. А в кухне – пороховой дым коромыслом: в сизом тумане едва разглядел Мишку, что-то увлечённо творившего на столе. Оказалось, приятель изготовил из катушки из-под ниток пушку и стрелял из неё по нарисованному на куске картона кораблю дробью. Понятное дело, боеприпасы стянул у отца-охотника.
     - Мишка, привет. Ну ты чо, в лес-то пойдём ли чо? – поприветствовал друга Витюшка, меж тем с интересом разглядывая Мишкино поле боя, – А ну, дай стрельнуть пару раз!
     Пушка-катушка с задней стороны была заткнута деревянной пробочкой, а чуть дальше затычки Мишка ножом проделал прорезь для поджигания заряда. Порох засыпался с открытой стороны и утрамбовывался тупым гвоздём-шомполом. Потом в ствол закатывалась крупная дробина, и всё – пушка к бою готова. Дробина при стрельбе вылетала из слегка обугленного от вспышек пороха деревянного ствола с достаточной скоростью, так что на картоне, если в мишень удавалось попасть, оставалась заметная вмятина. Для того, чтобы пушка на своих колёсах, сделанных из второй такой же катушки, не откатывалась при  выстреле, её приходилось придерживать свободной рукой. Хорошо, что Мишка предусмотрительно стрелял не в сторону входной двери, а в побеленный бок русской печки, к которому и прислонил картонку, а то любой входивший в кухню мог попасть под обстрел.
     Пару раз Витюшка всё-таки выстрелил, не всё ж приятелю в одиночку воевать! Пока собирались, открыли двери и окно, чтобы проветрить задымлённое помещение, провонявшееся к тому же пороховым кисловатым запахом. Одним словом, вышли уже в двенадцать часов, взяв с собой отцову охотничью собаку – западно-сибирскую лайку Кучума.
     Минут через сорок добрались до леса, а до Берёзовой-то горы ещё где-то час надо было топать. Шли сперва по наезженной к лесничеству дороге, потом свернули на лесную тропинку. Кучум бежал впереди, изредка возвращаясь к ребятам и делая вокруг них пару кругов почёта, приветственно помахивая друзьям хвостом-калачиком. Потом опять убегал вперёд и где-то там слышался его заливистый лай – видно кого-то на дереве облаивал – может, белку, а то и сороку-стрекотунью. Когда собачий лай стихал, был слышна нечастая дробь дятла: тр-р-р-р, тук-тук-тук и потом через какое-то время опять – тр-р-р, тр-р-р, тук-тук-тук. Да где ж он спрятался-то? А вон, вон, прилепился к стволу старой сосны и выковыривает из-под коры жуков-короедов – тёмный, только хохолок на голове красный. Встретился на пути муравейник – муравьи для своего сооружения стащили со всей округи сухие сосновые иголки, так что получилась куча высотой почти до пояса. Рыжие кусучие, они мириадами сновали по ней вверх-вниз, скрываясь внутри. Если сунуть в сооружение палку, хозяева вмиг облепливали посторонний предмет и орошали его похожей по запаху на уксусную эссенцию муравьиной кислотой. В качестве прикрытия своего дома муравьи обычно выбирали разлапистые ели, но те, ветки которых раскидывали свой шатёр метрах в двух над землёй. Рассказывали жуткие истории о том, что иногда над такими муравейниками находили привязанные к стволу дерева человеческие скелеты – лихие люди, убив жертву, подвешивали её над ним, и через какое-то время от трупа оставались одни белые косточки – никаких улик!
     По краям тропинки кое-где встречались кусты волчьей ягоды – красивая, красная, но ядовитая. А вот низкорослые кустики черники радовали своими сизыми плодами. Когда хотелось пить, можно было притупить жажду листиками кисленькой заячьей капусты, усеивавший то тут, то там солнечные полянки. Кое-где выглядывали из-под прошлогодней листвы коричневые головки маслят, а под елями поднимали палые иголки воронкообразные шляпки рыжиков. Но ребята оставляли их без внимания – цель у них была сегодня не грибы собирать, а совсем другая, высокая, так сказать.
     Тропинка вывела их на дорогу, по другую сторону которой начинался берёзовый лес. Дорога эта, наезженная машинами расположившейся по рассказам родителей километрах в пятнадцати отсюда геологической партии, вскоре поворачивала налево и поднималась в гору вдоль крапчатых белых стволов. Сразу стало светлее и прозрачнее. Берёзы стояли правильными рядками, видно было по всему, что деревья не сами выросли, а посажены лет тридцать назад человеком. Это и была Берёзовая гора – по её некрутому склону да ещё по дороге подниматься было достаточно легко.
     Судя по положению солнца, проглядывавшего сквозь светло-зелёные кружевные кроны, было часа два, когда приятели достигли вершины горы, свободной от леса. На ней красовалась высоченная четырёхгранная пирамида деревянной вышки, ноги которой, опиравшиеся на бетонные фундаменты, отстояли друг от друга метров на десять. Посредине между них была устроена бревенчатая площадка, от которой наверх поднималась маршами деревянная же лестница с перекладинами. Каждый марш высотой метра по три перемежался промежуточными дощатыми площадками: марш – площадка, другой – площадка, и так до самого верха насчитывалось семь промежуточных площадок.
     Мишка взобрался на бревенчатый приступок первого марша и, поставив ногу на перекладину лестницы, обернулся к Витюшке:
     - Ну, чо, полезли?
     - Полезли, – Витюшка взобрался вслед за другом туда же.
     Пёс обследовал сооружение и, по-хозяйски задрав заднюю лапу на каждый из четырёх фундаментов, с удовлетворением зевнул во всю пасть и лёг на полянку под вышкой, вытянув передние лапы и с интересом наблюдая за пацанами.
     - Кучум, жди нас и никуда не уходи! – приказал Мишка, добравшийся уже до первой промежуточной площадки.
     Витюшка полез его догонять: один марш – первая площадка, другой – вторая площадка, затем третья и четвёртая. На этой площадке приятели перевели дух. Высота около двенадцати метров. Оставалось ещё три промежуточных площадки, а над ними – цель их подъёма, самая верхотура. Но уже здесь, на двенадцатиметровой высоте чувствовался лёгкий мандраж, ноги в коленях дрожали и голова при взгляде вниз начинала кружиться. А неутомимый Мишка уже опять взбирался по лестнице, и его надо было снова догонять.
     Берёзы, окружавшие вершину горы, даже самые высокие, остались далеко внизу, где-то на уровне второй площадки. Витюшка карабкался теперь не спеша, стараясь по возможности смотреть только вверх, туда где мелькали Мишкины босые пятки – обувь они предусмотрительно оставили внизу. Пятая площадка – пятнадцать метров. Уставшие руки уже плохо слушались, казалось, что пальцы, охватывавшие тёплую деревянную перекладину, вот-вот разожмутся и Витюшка сорвётся с этой головокружительной высоты. Вокруг было только небо, перекладины лестниц и опоры вышки. Шестая площадка – восемнадцать метров. Усилием воли Витюшка отвёл взгляд от бездны и полез вслед за Мишкой, которого, похоже, высота нисколько не пугала. Предпоследний марш, седьмая площадка. Осталось всего три метра – каких-то несколько ступеней. А Мишка был уже наверху. И тут подгнившая перекладина сорвалась с ржавого гвоздя под Витюшкиной ногой. Сердце рухнуло куда-то вниз, а потом бешено заколотилось в горле. Мальчишка что есть силы вцепился в перекладину руками. Он не мог оторвать взгляда от боковины лестницы, и видимая им картинка застыла перед глазами: серое от времени дерево, срез сучка, а от него тянется продольная узенькая трещинка. Витюшка представил себе, как сейчас сорвётся и полетит вниз, ударяясь о перемычки, площадки, марши и грохнется на то место, где ещё недавно лежал Кучум. И всё. Ни мамы, ни папы – ничего больше не будет. Всё тело стало ватным, а на лбу выступили капельки холодного пота. И тут возле сучка он увидел невесть откуда взявшуюся на такой высоте ползущую вдоль трещины и блестевшую оранжевыми в крапинку надкрыльями божью коровку. Хорошо ей, маленькой – она высоты не боится. Вот божья коровка подползла по боковине лестницы на уровень его лица и остановилась, поводя усиками, словно давая мальчишке понять, что бояться-то нечего. И Витюшка вышел из оцепенения. Вздохнув, подтянулся на руках, всё ещё плохо слушающейся левой ногой нащупал следующую целую перекладину, затем другую…, третью…, четвёртую... Всё. Спасительная верхняя площадка. Он обессиленно вполз на нагретые солнцем доски и, полежав некоторое время, поднялся на колени.
     Мишка помог приятелю встать на негнущиеся ноги. Он не видел, как хрустнула перекладина – был увлечён открывавшейся сверху панорамой. Витюшка осмотрелся. Площадка была окружена метровым дощатым барьером, так что можно было без опасения подойти к краю. Однако, мальчишке всё казалось, что и здесь что-нибудь оторвётся. Кроме того, наверху дул довольно сильный ветер и вышка под его порывами ощутимо раскачивалась с амплитудой примерно в метр. Далеко внизу, задрав голову вверх, вилял хвостом Кучум, казавшийся отсюда маленьким, размером не больше спичечного коробка.
     Вид с площадки открывался просто сказочный. Окрестности были видны вокруг километров на десять, а дальше всё скрывалось за туманной дымкой. За лесным массивом вдалеке слева видна была река Очёр, повторявшая на своём пути изгибы ландшафта. В другой стороне виден был их посёлок с заводской трубой и обезглавленной колокольней ремесленного училища. Солнце, уже начавшее склоняться к западу, бликовало на поверхности кажущегося отсюда лужицей  заводского пруда.
     На какое-то время Витюшка забыл свои страхи. Его охватил восторг полёта, примерно такой же, когда он стоял на верхушке крыши их дома и орал на всю округу песни. Время остановилось.
     - Витёк, давай спускаться будем. Пока до дому дотопаем, часов шесть уже будет, – Мишкин голос вывел Витюшку из птичьего состояния, и он, вспомнив, что назад придётся преодолеть сломанную лестницу, снова пришёл в состояние ужаса, понимая, что другого пути нет и хочешь не хочешь, а спускаться отсюда придётся – крылья в одночасье не вырастут и парашюта никто не притащит.
     - Мишка, там перекладина одна оторвалась, как спускаться-то будем?
     - Да ты чо, правда чо ли? – Мишка слегка оторопел, но, посмотрев в проём лестницы, всё же после некоторых раздумий полез вниз первым – отступать было некуда. Витюшка наблюдал, как тот, достигнув сломанной перекладины и на секунду замешкавшись, сполз на животе по боковине лестницы до следующей целой, затем уже без проблем спустился на седьмую площадку и, задрав голову вверх, крикнул:
     - Витька, спускайся так же как я и не бойся, всё нормально!
     Легко сказать "нормально", когда руки-ноги опять перестали слушаться, тем более, что наверху он был теперь один. Витюшка, собрав остатки пацанячьей воли в кулак, лёг животом на край лестничного проёма и, нащупав первую перекладину, начал медленно спускаться  по лестнице, прижимаясь к ней и считая про себя: вторая, третья, четвёртая, пятая… Он помнил, что оторвалась шестая перекладина сверху. Вот тут надо сползти по боковине лестницы. Он буквально впился руками в дерево, словно пытаясь врасти в него всем телом, и с замиранием сердца сполз до следующей ступени…
     Всё остальное было как во сне. Витюшка пришёл в себя, только коснувшись ногами твёрдой  надёжной земли, и обессиленно прилёг на траву. К нему подбежал Кучум и лизнул в висок, всем свои видом показывая, как счастлив от того, что они снова вместе, а мальчишка, отмахнувшись от пса,  всё смотрел туда, куда поднимались конструкции вышки. В голове до сих пор что-то покачивалось и ему никак не верилось, что они только что были в небесах…
     Домой добрались действительно уже после шести вечера, делясь по дороге впечатлениями от пережитого. Родителям ребята ничего не сказали, дальновидно опасаясь их справедливого гнева и вполне возможного наказания. История умалчивает, как Мишкины, а Витюшкины родители узнали об их топографическом приключении лишь лет через десять после описываемых событий. А вот боязнь высоты сохранилась у него на всю оставшуюся жизнь.

13…27.10.2013