Ловец снов

Вечерело. Темные облака неслись по небу между кронами тяжелых, старых, ветвистых
деревьев. Корни стелились по земле. И очень мало травы вокруг. Шум, постоянный шум, будто
музыка, ритуальные напевы или хор, где-то звучат трубы, завывания какие-то. И все это
стонет и зовет за собой, манит, как похотливые ламии заманивают мужчин в беду.
Одиннадцать огромных черных воронов сидят на ветвях деревьев, окружающих пруд. Птицы не
смотрят, они, словно замерли, их клювы раскрыты, и сухие языки чуть торчат наружу. Я
подошел к воде. В ней блестели звезды, хотя на небе их еще не было . Мое отражение
ухмыльнулось мне. Оно схватилось за сердце, лицо скривилось в агонии. Беззвучный крик
разрывал его горло. Кровь просочилась сквозь одежду. Заструилась вниз, капала с ладоней.
Из левой груди вырастали птичьи когти и рога оленя. Глаза же моргнули горизонтально и
почернели. Я закричал, но вороны, что сидели на деревьях вдруг зашептали:
- Дыханием песен, дуновением танцев, ожерельем ласки, объятий и нежностей, тяжестью,
ложностью, сладостью, обветренной маски нежданного счастья в туманах озер, где тяжелые
ветки гнутся к воде, где жизнь познается под давлением смерти, но лишь только после,
после, перья и кости, вся кожа в золе, и пепел содрать нелегко, доносится понимание.
Меж деревьев, обрывисто, как-бы пропуская несколько кадров, двигались трое. Их путь
освещала, незаметно для меня появившаяся бледнолицая луна. Здоровенная псина, породы
шотландский волкодав. На ее холке невозмутимо ехала сова. Рядом, очень уверенно и
женственно, шла лиса. В них чувствовалось спокойствие, как будто они хозяева этих мест.
-Я бы так не сказал, - ответила вдруг собака на мои мысли, - хотя это и не далеко от
истины. Мы слишком много где, чтобы быть таковыми, я лучше назову нас бродягами, хоть и
это не совсем, правда.
Они сказали, что сегодня им в виде подаяния подбросили раненого ангела, он пытался
убежать, но они его привязали к дереву и не знают, что с ним делать. Собака посмотрела на
меня своими совиными глазами:
- Ты думаешь, нам его не жаль? Ты думаешь, что мы лишь издеваться желаем? Посмотри на
нас. Мы приходим только лишь для дополнения атмосферы, только лишь, чтобы вокруг
ощущалась загадочность ситуации. Сова, например, вор. Пока я тут с тобой говорю, она уже
украла твой плащ.
Сова сидела в моем плаще и в моей шапке.
- Лиса - чародей. Пока я рассказывала тебе про сову, лиса исполнила несколько своих
желаний и продолжает смотреть на тебя.
Лиса, вроде, сидела, где сидела, я не заметил разницы.
- Я вижу ты не веришь в лису, а как ты думаешь сова украла с тебя плащ? Мы здесь для
атмосферы, а ангел для тебя, мы его не привязывали, это все ты, так нам думается, раз
больше некому.
- Постой, -говорю, - ты про себя не рассказал.
- А я просто с ними. Я это собака. Пойдем, мы отведем тебя к ангелу, посмотришь, что
можно сделать, а мы побродим вокруг.
Мы двинулись вглубь леса, по извилистой тропе. К стволам деревьев были прибиты газовые
фонари, а под ними висели листы бумаги. Каждый был исписан полностью, ровным, мелким
почерком, черными чернилами. Я сорвал один из них:
"Одиночество не рождается внезапно, к нему плывут целенаправленно в своих лодках-судьбах.
 Освещают путь своими лампами, не видя маяков, где можно кинуть якорь. Сквозь туман,
обессиленными руками опускают весла в зеркальную гладь воды, направляя свои мечты на
север. Лодки из разбитых лодок. И в чистоте этих вод видны те, кто не доплыл. И гнилое
дерево их судеб, и ржавый металл. Лосось проходит мимо на нерест. Но никто не смотрит по
сторонам. Но я верю в то, что каналы-вены все же, течением своим, нет-нет, да соединят
кровь с кровью, сердце с сердцем, лодка упрется в берег, где начинаются другие пейзажи,
где можно сбросить якорь и уже навсегда, и только иногда возвращаться, починить лодку
проплывающих мимо."
- Пока мы идем, хочу тебе сказать, что нам бы не хотелось, чтобы ты ангела отвязывал, и
чтобы он возвращался домой, нам бы с ним поиграть, да продать подороже, мы же не со зла,
сам понимаешь, мы бродяги. Посмотри на нас, мы просто не учились, как по-другому, нас
нельзя винить, понимаешь? Так, что принимай решения исходя из этого тоже. Иначе обидишь
сову, а она не любит обижаться, потому что, тогда выигрывает лиса, и я становлюсь совой.
Вокруг лежали птичьи кости и черепа, и как специально украшено, яркие, радужные перья.
Лик луны рассекала паутина ветвей, и она превратился в ловца снов. Тысячеглазая ночь
смотрела на меня скоплением звезд, млечным путем - свастикообразной спиралью, по которой
несется поток душ воплощенных в образах животных и птиц. И ярче всех выделялась стая
аистов, скованных серебряной цепью по двое. Их перья блестели металлом. Это самые крепко
любящие, нашедшие друг друга и после смерти.
Огненно-рыжие светлячки взлетают потревоженные их кустов и, как искры из костра, кружатся
в воздухе. Их танец гипнотизирует, наполняет тело смешанным чувством, одновременным
умиротворением и тревогой. Они как будто шепчут:
- Спи, твои веки так тяжелы, ляг, отдохни.
Из темноты леса доносится множество звуков. Где-то очень далеко воет волчица. Этот вой -
это плач, он так протяжен и тяжел, и полон скорби. Мертворожденный помет. Где-то кричит
жертва - это местные снимают скальп, одновременно вырывая сердце, что продолжает еще
пульсировать в руках, разбрызгивая кровь. И сразу вступают огромные кожаные барабаны, по
которым костяными молотками отбивают ритм разукрашенные люди в козлиных масках. А справа,
совсем близко шумит река, и все вокруг происходящее вызывает у меня только одну
ассоциацию - река Лета, но здесь слишком много природного, стихийного, животного для
античных мифов.
Река шумит каким-то медленным тяжелым, массивным шумом. В нем ощущается тайна, величие,
мощь ее вод, всего, что скрыто в ней, хоть она и совсем не широкая. И так не хочется
знать, что же прячется в этой мутной смеси.
Противоположный берег ее совсем плотно зарос, но сквозь эту зелень видно, что вдоль
проходит аллея. Она так же освещена газовыми лампами. И по ней прогулочным шагом движется
 человек в длинном плаще, его лицо скрывает шляпа. На его плече сидит сова, справа
грациозно и немного кокетливо идет лиса. Собака идет слева, ангел в ошейнике, цепью
пристегнутый к ошейнику собаки плетется сзади.
Я остановился. Старался разглядеть его лицо, но тень от шляпы надежно скрывала его.
- Пойдем, мы уже почти на месте, - позвала собака.
Ангел стоял у дерева - низкого и широкого дуба. Бечевкой руки были привязаны к телу, а
тело к стволу. Длинные, запачканные русые волосы скрывали лицо. Белая, грязная ряса
мешком висела на узких плечах. Ангел молчал и был похож на загнанное животное, доведенное
до отчаяния. Я достал флягу с водой и поднес к его губам. Он жадно стал пить, вода текла
по волосам, что налипли на рот.
-Так приручают оленей, - подумал не я, просто отдалось в моей голове. И ангел прижал щеку
к моим ладоням.
-Ты ему нравишься, хочешь забрать себе?
Мне было его жалко, и я не мог поверить жестокости моих спутников. Ночь принимала сложный
характер.
-Если я могу принять решение, то я его отпускаю.
- А ты помнишь, что я тебе говорила о наших пожеланиях?
-Я помню.
-Твое решение основывается только на жалости, ты не объективен. Тебе нужно время, поэтому
 мы проведем здесь остаток ночи, а после спросим тебя еще раз.
-Можно его хотя бы развязать?
-Лиса, сделай что он просит, только учти мое мнение.
Из-за спины ангела из темноты на его шее резко захлопнулся ошейник и с земли поднялась,
натянувшись, цепь, другим концом пристегнутая к ошейнику собаки. Бечевка ослабла и спала,
на коже остались красные ссадины.
-Он развязан, можем теперь сесть отдохнуть.
Меня немного трясло и я не смог ничего сказать, просто сел. Сова бросила меж нас
несколько сухих веток и они вспыхнули костром.
Треск сухого дерева в пламени. Пламя танцует и успокаивает. Меня клонит в сон, но я
стараюсь прогнать его, как могу. Все поплыло перед глазами. Веки все дольше остаются
опущенными, и когда я в очередной раз их открываю, я вижу, как собака сидит, зажав меж
задних лап большой кожаный барабан, и выстукивает какой-то ритм, сначала тихо, почти
беззвучно, потом все сильнее, громче. Лиса, что прохаживалась вокруг костра, встает на
задние лапы и начинает пританцовывать в такт. Она делает это с чувством, со страстью, а
огонь разгорается все ярче и выше. Лиса растворяется в нем и вновь проявляется. Я вижу
все это в полудреме, расплывчато. Ритм звучит все внушительней, все сильней, превращая
происходящее в камлание. К барабану добавились новые звуки, как будто басовый струнный
инструмент. Вероятно это сова. Бас вкрадчивый, монотонный. Языки пламени ласкают тело
лисы, но шерсть не вспыхивает, ласкают ее передние лапы, оплетают задние, поднимаясь
выше, струятся по бедрам, животу, нежно касаясь нижней части груди, сосков... Лиса
обернулась нагой женщиной, внушающей страстное желание овладеть ей, желание, близкое к
голоду, но мое тело обессилено, я могу лишь наблюдать. Пламя, что так чувственно играло с
лисой, стало вести себя еще более одушевленно, и в языках его проявились пальцы,
касающиеся лишь подушечками, двигающиеся от внутренней части бедер, провели осторожно по
половым губам, дальше вверх, устремляясь к груди - я не сводил в этих пальцев взгляда,
пока не заметил лицо их обладателя. Он стоял у лисы за спиной. На голове сидела шляпа,
что раньше скрывала его лик. Теперь же я видел отчетливо ловца снов на месте лица.
Предрассветная дымка расползалась по горизонту, небо постепенно светлело, скрывая звезды
на млечном пути, придавая какую-то, даже неуютную после прошлой ночи доброту. Как будто
чьи-то пальцы раскрыли мне глаза, и я проснулся. Собака с совой на плече, ангелом на
цепи, в компании с лисой уходили по тропе в глубь леса.
-Можешь не торопиться с принятием решений, у тебя ведь еще есть тысячи жизней в запасе, -
 с сарказмом произнесла собака, обернувшись, - до встречи.