Поминки

     Новая семья, в которую после замужества вошла Антонина,  была большая. Родители мужа занимали целиком  второй, деревянный,  этаж дома в Вятке. Свёкор служил машинистом паровоза, свекровь растила и воспитывала детей, нигде не работая. Железнодорожники среди гражданского населения всегда были на особом положении,  работать в любом подразделении железнодорожного транспорта было почётно, престижно и денежно, особенно это касалось машинистов, их помощников и поездных – тех, чья служба была связана с разъездами. Жёны машинистов, или как их ещё звали – машинистихи,  могли позволить себе сидеть на мужней шее, потому что другими  жёнами даже осуждалось, если  кто-то из них устраивался на работу. Но, к слову сказать, Тониной свекрови и некогда было бы работать. Сын Вениамин с женой жили тут же, в родовом гнезде, Костя только что привёл в дом молодую жену – Тоню; дочки – Марфа и Вера – были  ещё незамужние,  Лиза – гимназистка.  За таким большим семейством нужен глаз да глаз!

    Свёкор Пётр слыл весьма уважаемым человеком, справедливым,  честным, очень спокойным и сдержанным. Никогда не сквернословил, с начальством держался без подобострастия, со своей бригадой – без зазнайства. Во время кратких отдыхов, положенных ему на конечных пунктах перегонов, умел расположить к себе всех, кому случалось находиться  вместе с ним  в комнате отдыха для поездных бригад…

    Тоня тоже очень уважала и  любила его…

    Только однажды случилось непоправимое – свёкра не стало. Жизнь семьи изменилась в одночасье, суля много неразрешимых задач. Но это будет потом, когда произойдёт осознание утраты, а пока все домочадцы были заняты приготовлениями к похоронам и поминкам. Ожидалось много друзей и сослуживцев, которые  изъявили желание помянуть Петра. В конце двадцатых годов прошлого столетия не было, конечно, ни погребальных служб, ни столовых и кафе, где можно было бы заказать поминальный обед, – всё готовили сами.

    В зале - самой дальней комнате – был  накрыт один длинный, большой, составленный из нескольких, стол. Но всё равно мест не хватало, чтобы сразу разместить всех, поэтому прибывавшие поминали по очереди, стол накрывали трижды. Уже чинно и достойно посидели и сказали много добрых слов близкие друзья, начальники и поездная бригада почившего, уступив место сослуживцам,  приехавшим  с дальних станций и разъездов – со всего перегона, по которому водил свой паровоз Пётр Хлебников. На смену им сели члены семьи и большая родня – близкая и дальняя. И, после того, как была отдана дань памяти усопшему, за столом, как бывает всегда в таких случаях, завязался тихий и неспешный разговор: как жить теперь семье, как дочкам справить приданое, как младшую выучить и вывести в люди… Рыдания и причитания на каком-то этапе стихают, уступая место тихой горечи утраты. И вот как раз в это время тихой скорби и растерянности  в передней открылась дверь и в квартиру не вошла, а буквально ввалилась запыхавшаяся женщина.

     Это была жена одного из поездных с дальнего разъезда. Муж её, находившийся в поездке на момент похорон Хлебникова, наказал ей непременно съездить в Вятку и отдать последний долг любимому всеми Петру…

     В Вятку! Какая большая удача для бедной бабы, которая и на близлежащую станцию-то выбиралась крайне редко! Конечно, прежде чем прийти по нужному адресу, она побегала по кондитерским лавкам, накупив детям баранок и пряников, зашла и в самый большой магазин Кордакова – прикупить мануфактуры. И вот теперь, довольная собой и покупками, уставшая и голодная, пришла в дом Хлебниковых. Сбросив в передней на пол набитые до отказа торбы, сняв с шеи длиннющую связку баранок, она торопливо, на ощупь - зеркало завешено - приводила себя в порядок, причёсывая гребёнкой взмокшие под полушалком волосы,  не забывая в то же время заглядывать через анфиладу комнат туда, где были накрыты столы.

     Опоздавшую вежливо проводили, усадили за стол, заботливо придвинув поминальную стопочку и обильное угощение. Забыв, для чего она здесь находится, женщина, не помянув по традиции добрым словом покойного, лихо опрокинула стопку и навалилась на закуску. За столом смолкли разговоры: все наблюдали за странной бабой. А она, ничего и никого не замечая вокруг, продолжала уписывать за обе щёки. Изумление присутствующих сменилось любопытством. Наконец, насытившись, раскрасневшаяся женщина откинулась на спинку стула, разгладила на груди свисающие концы платка, мимоходом огладив сытый живот, и, полностью довольная собой и жизнью, изрекла:
    – Уф-ф,  почашше бы экие похороны-то!
    …Вдова  чуть не отправилась следом за покойным…