Двойные экипажи

В начале 70-х во время одного из первых отпусков после окончания академии я приехал в Ленинград и решил посетить родителей моего друга Володи Петрова. Случилось так, что он попал на Тихоокеанский флот. Мы не переписывались, и я хотел расспросить о нём его родных.
Отец Володи был военным моряком и погиб в годы Великой Отечественной войны. Сам Володя не пошёл по стопам отца, так как плохо переносил морскую болезнь, но выбрал путь офицера.
Судьба всё равно внесла поправку, - Володя стал моряком.
Лето кончалось, погода стояла по-питерски хмурая и ветреная, временами одаривая прохожих мелким дождиком. Тротуары отдавали покрытой трещинками сталью с жёлто-зелёными печатями из недождавшихся осени кленовых и берёзовых листьев.

Петровы жили на проспекте Юного Ленинца в Ломоносове. Мать Володи меня обрадовала:
- Так Вова здесь! Он сейчас на даче в Дубках.
Если бы я знал, что в Дубках нет уличного освещения, взял бы фонарь. Приехал туда поздно, в кромешной тьме не видно где улица, а где забор.
Выручил какой-то старичок, который довёл меня до усадьбы Петровых, не пользуясь никаким светильником. Я шёл, держась за рукав его плаща. Кажется, к концу этого перехода я сам стал видеть в темноте, как кот; во всяком случае, света из окон дачи Петровых теперь было достаточно, чтобы я мог видеть всё вокруг.
За домом сквозь куст тёмной зелени, скорее всего сирени, просматривались постройки поменьше; очевидно это были банька и сарайчик; в одной из них светлячком мерцал синеватый огонёк.
Обитатели обходились керосиновыми лампами.
Зоя, жена Владимира, провела меня к одной из построек:
- Они тут с соседом «гудели», и Вова, наверное, уснул.
Вовка действительно спал, вытянувшись на такой кровати, какие в то время обычно стояли в казармах. На столе напротив его кровати еле мерцала керосиновая лампа с прикрученным фитилём, и её свет слабо отражался в никелированных стенках койки. Зоя фитиль подкрутила, и комнату залил свет, показавшийся мне даже слишком ярким.
Я растормошил друга и тот сел в постели, уставившись на меня. Потом произнёс:
- Славка! Здорово ты мне снишься, ну как живой!

1968 год. Я заканчиваю Ленинградскую военную академию связи, в которой учился по профилю радиоразведки.
В июле нас ждёт защита диплома. Это ничего не значит: ещё в мае кадровики провели собеседования и распределили нас по воинским частям радиоразведки Сухопутных Войск.
Но перед самой процедурой вручения дипломов в академию прибывают кадровики ГРУ с Обращением Верховного Совета СССР к выпускникам 1968 года с просьбой дать согласие на продолжение службы в военно-морском флоте.
А нам всем – за 30 лет! Отказаться? Кто на это решится? Между собой у нас теперь только и разговора – а смогу ли переносить морскую болезнь?
Я же за месяц  до того отлежал в госпитале с радикулитом и меня на это собеседование и не приглашали, но заменили назначение с Бугров под Питером на Ташкент, так как в ташкентском полку из пяти по штату был всего один инженер и тот зампотех полка. Второй – зампотех батальона – должен убыть по замене на Южный Сахалин.

Почему Володя и другие мои однокурсники стали моряками?
Всё дело в предыстории.
В Интернете можно найти статьи о разведывательных кораблях СССР и США, работавших на всех морях и океанах с начала 50-х, и замаскированных под гидрографические суда.
Такие разведывательные суда не имели вооружения и никак не могли противодействовать провокациям со стороны вероятного противника. В частности наши разведсуда несколько раз обстреливались кораблями как Северной Кореи, так и Южной. Разведчикам приходилось проявлять выдержку и мужество.
Но был случай, когда такое судно морской разведки СССР подобрало и спасло американского военного морского офицера, который был передан американским кораблям. В благодарность американцы передали на наше судно подарки – сигареты и деликатесы.

В феврале 1968 года северокорейцами было захвачено американское специализированное судно радио- и радиотехнической разведки «Пуэбло».  Несмотря на противодействие северокорейцев, наши специалисты осмотрели его. После этого на Николаевской верфи два строящихся судна перепрофилировали на специальные корабли радиоэлектронной разведки. Радиоэлектронная промышленность СССР стала готовить аппаратуру радиоэлектронной разведки для морского базирования на кораблях.
Вот тогда-то в пожарном порядке и было перенацелено назначение «свежих» военных инженеров радиоразведки.
Из двадцати пяти человек нашей академической группы лишь несколько выпускников не попали на флот.
Новоиспечённые моряки год переучивались. Одно из новых судов электронной разведки ушло на Тихий океан, другое – в Средиземное море.
С прибытием наших специалистов, на каждом корабле образовались две команды офицеров: «хозяева» и «гости», между которыми долго не устанавливались дружеские отношения.
Володя рассказывал, что всё дело было в привычках: «наши» не приучены к обедам в кают-компании, опаздывали, а «истинные моряки» блистали аристократизмом, пользуясь салфетками надо-не-надо. К тому же снобизм «аборигенов» проявлялся и в разговорах, когда «истинные» обсуждали, у кого ботинки лучше начищены и кто более изящно, не прикасаясь к поручням и не согнувшись, спускался по трапу. Наверное, если бы моим собеседником был член постоянного экипажа, тот бы освещал их взаимоотношения иначе.

Может быть, среди моих читателей найдётся кто-нибудь, служивший на военных кораблях радиоэлектронной разведки с таким «двойным» экипажем, и расскажет о нюансах подобного «симбиоза»?