Часть третья Университеты Школа

Часть третья
Университеты
 Школа
            
           Саша пошёл  в школу 2 сентября 1944 года девяти лет от роду. Почему 2-ого?   Да потому!
           Из камуфляжной плащ-палатки  мама    сшила   брюки, из белого парашютного шёлка -  прекрасную рубашку,   с вечера  развесила  новёхонький  наряд на единственном в доме стуле, сказала, что   утром  рано уйдёт  на работу  и  чтобы он не проспал. Да кто может проспать в такой день?!   Саша проснулся, спросил у бабушки, где Володя,  -  «Ещё спит! Рано!» Ну и он  прилёг  ещё  вздремнуть, а  когда  проснулся….. В школу он бежал изо всех сил:   напрямик через огороды,  через ручей  мимо противных лягушек, через пастбище с бодачими коровами. А когда был уже  на крыльце,  дверь распахнулась, и  из неё  буквально вывалилась разноголосая лавина – занятия закончились.  Вот ведь как бывает! Ждёшь-ждёшь, и раз – такая досада!  Вот почему,   первый  Сашин школьный день – это 2-е сентября.
На следующий день  Саша   стоял у самодельного стола,  так как скамеек  в классе не было, и  вместе со всеми  долго  разучивал какое-то   стихотворение, хотя запомнил его с первого раза.
         Учеников в классе   было много. Первоклассниками были даже такие большие ребята, как будто совсем взрослые -  те, кто  учился  в первом классе до войны.  Почти до Нового года скамеек не было, и первый класс стоя изучал азбуку, арифметику, учил стихотворения, но не писал. И только  в январе, когда появились скамейки, стали учиться писать.
        Печально запомнились первые каникулы, во время которых  праздновали 27-ую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. 7 ноября  в десять часов  утра  ученики, и первая, и вторая смена, вошли в свой класс, народу оказалось битком. Каждому дали  стакан компота из сухофруктов и маленькую булочку.    И только хотел он откусить   это невероятное лакомство, как взрослый парень отнял у него и  компот,  и булку.  Весь день он плакал и скрывал свои слёзы. Никто не должен был знать, что он, мужчина, плачет. Горечь того праздника он помнил всю жизнь и никогда никому не рассказал об этой   детской драме.               
        После октябрьских праздников начались заморозки. Обуви не было. Никакой. Как и многие  ребята,  Саша ходил в школу босиком.  Проблема была решена так: после тщательного прочёсывания чердаков был найден один левый, ещё  довоенной ботинок. Второй, но тоже левый ботинок  гораздо большего размера нашёл Вася Круглов. Вот в этих двух левых ботинках  он  и проходил всю зиму. На это никто не обращал внимания.  Некоторые ходили босиком до самого снега, а потом сидели дома. Два брата ходили в школу по очереди, через день – у них были одни валенки. Кто-то носил солдатские обмотки.  Одна девочка  ходила, например,  в шерстяных носках и  резиновых галошах, называемых  «контекс». Модные довоенные галоши предназначались под туфли с высокими каблуками, вместо которых для устойчивости были вставлены деревяшки.  Бедно, очень бедно жилось в освобождённом селе!    
            К Новому году мать  впервые купила Саше    деревянную веретенообразную ручку, перо №86, порошок для чернил  и два листа  линованной  бумаги. Радость  была  беспредельная! Саша спал и видел, как появится в школе со своими письменными   принадлежностями. И он позвал близких друзей, чтобы сделать  чернила. Вася Круглов,  как самый опытный, объяснил, что  всё очень просто:   чернильный  порошок надо развести в тёплой воде. Главное, воды не перелить, а то чернила будут бледные.   Согрели  воду, развели порошок. Но получилась бледно-фиолетовая  жидкость, которая сразу соскальзывала с пера и превращалась в водянистую кляксу.  Оказалось, что вместо дорогого кристаллического  чернильного порошка  мошенники на базаре продают  подкрашенный  сахар, завёрнутый  в  полупрозрачные бумажки  от медицинских   порошков.   Это была ещё одна невосполнимая утрата!  Но Вася Круглов  и здесь оказался настоящим другом:
- Будешь макать  у меня. Мои чернила, слава богу, настоящие.
       Эти настоящие чернила  не только хорошо писали, но  и отлично пачкали пальцы,  лицо, дорогую, потому  и редкую тогда бумагу, одежду.  Дело  в том, что держал Вася свои чернила в маленькой бутылочке, и они постоянно чуть-чуть да  проливались.
Возвращаясь из школы, три  первоклассника решали две стратегические задачи: во-первых, где взять чернильницу-непроливайку,  а во-вторых, как без мыла отмыть хотя бы лицо и руки  - об одежде речи не шло. Толя видел, как  его мать стирает золой из печки. Двинули прямо к Толе.  Эксперимент, кажется, удался: руки и лица отмыли легко.  Но Сашиной  ручки в торбе не оказалось. Потерял? Украли? Итог дня был поистине драматическим: чернил не вышло, ручка и перо потеряны, рубашка  в фиолетовых пятнах. Но  он решил ни о чём матери не говорить.  Побоев он  не боялся – он   не переносил, когда она  плакала и причитала, что  у неё бестолковый сын. Это  оскорбляло до глубины души.
        Саша не спал всю ночь. Как быть?  С одной стороны,  нельзя  обидеть мать, хотя  она  и купила на базаре  какую-то  халтуру. С другой стороны, сам виноват, что потерял ручку.  Под утро решил:  надо  спросить у  тётки, которая работала  в школе уборщицей, не нашла ли она  какую  ручку, а заодно и посоветоваться, как быть дальше.
        Целый день  Сашу  выручали ребята: то Вася,  то  Толя, то Ваня   давали  ему пописать своими ручками.  Потом он пошёл  к тёте. У тёти всегда  было хорошее настроение – такой уж она была человек.
 - Матери  зря не сказал!   Но  выход  найдём!-  затараторила она. -  Я  тут  в коридоре  перышко нашла, неделю уж никто не спрашивает  – бери! Ручки и чернил нет. Но с  довоенных пор есть  чернильница-непроливайка. Дарю!
       Из школы Саша летел как на крыльях.  Потом будут в его жизни очень разные  подарки: букеты,  дорогие коньяки,  дефицитные конфеты,  часы и портсигары,   заграничные сервизы, но дороже этого тётиного подарка  не будет. Это правда!
      Ручку сделали из веточки бузины. Заслуга Толи! Он искал подходящий ровный побег, выковыривал сердцевину, прилаживал перо. Эта самодельная примитивная ручка служила долго – год точно.
Потом делали чернила, поскольку Васины закончились вмиг.  Выжимали  сок  из бузины и свёклы, разводили сажу, пробовали дёготь – запах был одуряющий.  Трудно вспомнить из чего, однако чернила изобрели и дотянули  до конца года.
     Во втором классе  было  чуть  легче: чернила давала школа, но  не на чём было писать.  Как всегда нашлись  предприимчивые дельцы – правду говорят: кому война,  а кому мать родная.  Толина соседка продавала какие-то бланки по рублю за штуку, и  вся школа их   покупала. Слал это добро ей  из Подмосковья сын.   
    Старшие классы - третий и четвёртый -  в течение года уменьшились  раза в три. Ученики-переростки бросали учёбу, женились и выходили замуж, уходили работать в колхоз. Парней, бросивших школу, отправляли в ФЗУ, а девушек посылали на  фермы. Девчонок это «наказание» нисколько  не пугало. Они  с детства знали  крестьянский труд и без страха становились телятницами или доярками, лишь бы не учиться с малолетками.
      Для Саши третий класс был самым трудным. Туберкулёз обострился до такой степени, что у него одновременно было до шести свищей, которые открывались, закрывались, но на их месте  возникали новые.  В школу  он ходить  не мог.  В селе несколько ребят с туберкулёзом  позвоночника уже умерли – лекарств не было, не было хорошего питания, не было ухода.  Особенно напугала  Сашу  смерть  отличницы Маруси. Он целый день плакал  и  сказал  матери,  что тоже скоро умрёт. А  та спокойно ответила:
    – Не думай об этом:  скрипучее дерево гнётся, да не ломается.
 И Сашу  будто подменили. Преодолевая  боль, он кое-как ковылял к ребятам,  читал их записи в тетрадях, что-то переписывал, разбирался,  потом  просил  его экзаменовать.   И так  сам прошёл третий класс. В конце учебного года  он сдавал первый в своей жизни экзамен. В  комиссии было  несколько незнакомых учителей и директор школы.  Задавали  вопросы по разным предметам, а затем дали бумажку с задачами по арифметике. Саша на все вопросы ответил и решил задачи. Но когда сдавал листок,  навзрыд заплакал. Видимо, нервная система  не выдержала.
- Не плачь! Ты молодец! – сказал директор. -  Переводим тебя в четвёртый класс!

Голод

    Четвёртый класс – это 1947-1948 годы. Голод.  В семье трое ребят и  никакой еды. Отчаявшись, что отец уже не вернётся,  мать собрала его  вещи  и поехала  в Западную Украину менять на продукты. Привезённой фасоли и муки хватило на неделю. Мать металась, пытаясь хоть что-то добыть, но ей это не всегда удавалось. В школе  подкармливали голодных детей, однако Саша ни за что не хотел идти есть этот суп. Ему казалось, что суп у него непременно отнимут, как когда-то отняли  компот. Поэтому ни разу он  не брал бесплатный обед. А голодали невыносимо тяжело. Братья  опухли от голода, но никогда не попрошайничали. Однажды мать  принесла откуда-то  солёных огурцов и сварила их в обыкновенной воде, назвав  рассольником. Вкус этого рассольника Александр Васильевич безуспешно  ищет в ресторанах много лет.
         В конце мая  сдавали  выпускные экзамены. Саша получил «Свидетельство»  о завершении   обязательного четырёхлетнего образования. Более половины учащихся  ушли в колхоз, а желающие учиться дальше  должны были  ходить за пять километров в соседнее село.
      Выпускной вечер из четвёртого класса был сверхоригинален. Родители принесли выпивку и закуску, сели за столы и  посадили  ребят рядом с собой, как равных. Родители пили самогон, а ребята -  компот.  Потом  родители лихо отплясывали, а директор школы   во всю мочь  жал  на клавиши трофейного  аккордеона.  И  вдруг он снял с плеча перламутровый инструмент, схватил  металлические  ложки и стал  вдохновенно  выстукивать на бутылках  «Там вдали за рекой». Это был финал.
      Надо было спасать детей от голода. И мать, по совету   сельской  фельдшерицы, отправила детей  в районную больницу  как дистрофиков.  Уже  через неделю   в больнице  лежало около ста  таких же  дистрофиков,  и  её возможности иссякли. Стали давать по 300 граммов хлеба в день и жидкий суп.  И здесь ребята тоже голодали.  Кто-то обнаружил  под  окнами больницы вишнёвые косточки. Их стали  собирать, разбивать кирпичами и есть зёрнышки. Так  Саша отравился. Его еле выходили.
       Сельская фельдшерица  знала о   бедственной  ситуации в районной больнице  и  разрабатывала  новую операцию по спасению детей. Она  буквально вырвала  у  районных властей  путёвки в санаторий за Киевом. В число отъезжающих  попали Саша и его братья. Но младшего   не взяли  по возрасту, он остался в больнице до конца августа и вернулся оттуда  как из концлагеря: кожа и  кости. А счастливчики  на двух полуторках поехали  в санаторий. Из кузова был виден разрушенный Киев,  пленные немцы восстанавливали город, в котором хозяйничали три года.  Особенно запомнилось, как на Крещатике  рыли  огромные  котлованы и в них сажали  каштаны – высокие  деревья с длинными корневищами. В санаторий машины пришли  поздно вечером. Впервые за несколько лет дети  ужинали с мясом.  А утром  медкомиссия несколько человек отправила назад – туберкулёз.  Рай не состоялся!
        Все, кого не взяли, плакали. Но Саша не обронил ни одной слезинки -  ему  тринадцатый год, он мужчина. Он больше  плакать не будет.
        Дома он нашёл  больную и голодную мать, у которой был нарыв на подошве.  Ходить она не могла.  Саша ушёл к колодцу, достал воды и стал ждать кого-нибудь из ребят, чтобы донесли  воду. Часть воды  нагрели,  чтобы  распарить ногу.  Всю войну никто и нигде не лечился, поэтому  и мысли не было, что надо сходить за фельдшером.  В  оставшейся воде сварили крапиву,  которую  Саша надёргал во дворе. Было горько и невкусно, но  выбора не было.  После «обеда»  мать  вскрыла нарыв и  попыталась ходить.  Она  решила  сходить на пруд за корнями  рогоза.  Корни этого тростника  напоминали колбасы, перевязанные верёвками. Под  грубой кожей находились длинные нити, а  между ними приторный сладковатый порошок. Бабушка говорила, что эти корни  не раз спасали в голод. Мать принесла целый  мешок  целебных корней и  поручила Саше  их чистить, резать, сушить. Когда  они подсохли, их размололи  в крупу, из которой можно было испечь лепёшку.  Есть хотелось невыносимо. И как только мать сказала, что  готово, Саша разломил лёпёшку пополам и  жадно проглотил что-то сладко- волокнистое. Еду запили колодезной водой.
      Кто не голодал, тот вряд ли  поймёт, как  ноги  наливаются свинцом,  как пухнет лоб, и, если нажать,  на нём остаются вмятины,  как пучит  живот. И как ежесекундно думаешь о еде. На огороде ещё ничего не выросло – только тощий лук и едва завязавшаяся редиска. Лебедой не отравишься, но и не наешься – горькая. Основным «блюдом» становились лепёшки из корней рогоза.  На чердаке Саша нашёл  кусок дублёной кожи.  Варили её  мучительно долго, пока  не получились  мягкие  клочки -  деликатес! Где-то в селе нашли яму с зарытой, уже сгнившей  картошкой. Несколько дней питались этими отходами. Оборвали все завязи с единственной груши. Отварили целый горшок. Вкус оказался  не лучше лебеды, но горечи было меньше.
      Дальше ничего не предвиделось, поэтому Саша смастерил   крючок и пошёл на колхозный пруд  ловить рыбу. Пруд хотя и охранялся, но  были  места, недоступные для  сторожей. Если никогда рыбу не ловил, много не поймаешь. После двух карасей  клёв прекратился.  Съели их прямо с косточками.
      Коровы  не было -  история, как её потеряли,  длинная.  В колхозе ничего не давали. Засуха. И  все беды выпали на сорок восьмой труднейший год.            
       Наконец  получили долгожданную пенсию.  Мать  сходила на базар и  принесла буханку  ржаного хлеба и эмалированное ведро  молока. Решили попробовать по чуть-чуть этой невероятно вкусной еды. Первая кружка молока и кусок хлеба так разожгли аппетит, что мать не могла устоять, чтобы не повторить.  Но голод не утолялся, а разгорался  ещё больше. И они повторяли и повторяли, пока не съели всё:  2 килограмма хлеба и 10 литров молока. Страшно подумать, как  остались живы. В таких ситуациях  обычно всё завершается трагически. Саше и его матери, прямо скажем,  повезло. Известно, что долго  голодавший  человек не ощущает сытости,  он может съесть много, поэтому подвергает себя  смертельной  опасности.  Но как бы там ни было, им повезло, хотя всю пенсию и  проели за один день. Потом, в основном, держались на травах,  и  впоследствии Саша шутил, что он каждую траву знает на вкус. Надо было  дожить до первых колосков, а там должно было наступить спасение. Стали появляться маленькие тыквы. Саша их считал и говорил матери, что жаль срывать, ведь завтра они будут больше. Однако голод  не тётка. Рвали, варили  - а что было делать?!  На тыквах  протянули до  слабеньких молочных зёрнышек в колосках.  Разговоры велись   только о еде: как сварят настоящий  суп и будут есть с хлебом, как напекут блинов, как сделают в печке пшённую кашу.  Трудно вспомнить, когда сбылись  эти мечты - и сорок седьмой, и сорок восьмой год не были сытными. Наоборот, они так закалили Сашу,  что он мог   несколько дней терпеть голод, мог заставить себя не реагировать на чужие продукты, мог отказаться от пищи, чтобы не терять драгоценного времени. Так  голод закалил его  характер.

Просто учился

           Классы  с пятого по седьмой не оставили в Сашиной биографии заметного следа.   «Просто учился», -  отвечает он на вопрос, когда спрашивают об отрочестве. Конечно, читал, дружил с ребятами,  помогал  матери по дому, заботился о братьях – а кто всего этого не делает?! Но главное – учился. Если бог светлую голову дал, грешно бездельничать.   И когда он окончил седьмой класс, перед ним  не возникло  проблемы, что делать дальше. Он знал, что нужно быстрее получить специальность и  выйти  на собственный заработок.
           Нет,  кое-какие проблемы всё-таки  были. В 5-ый класс пришла новая учительница по украинскому языку и литературе. Уже на первом уроке она почему-то Саше не понравилась. Дети – народ мстительный. Так и Саша. На вопрос: «Каким размером написан стих?» - он с ехидцей ответил: «Ромбом!» - хотя прекрасно знал, что ямбом.  Учительницу ответ взбесил. Она влепила  Саше двойку,  и ему  пришлось её исправлять. Все три года Саша не хотел учить украинский язык и литературу, точнее, учил кое-как. Поэтому, по окончании семилетки,  у него по всем предметам были пятёрки, лишь по украинской литературе и языку – «хорошо».
         В другой раз  задумчивому  преподавателю  географии на вопрос: « Ну что мне  вам ещё сказать?» …. Саша предложил спеть.  Географ  очень обиделся, однако мстить не стал, понимая, что подростки -  особые люди и  их глупости  полезнее  прощать.               
        Был  и такой  случай. Учитель математики,  он же  директор школы,  сформулировал теорему и собирался  её доказывать. Класс готовился записывать. Саша и сам не понял, как сказал, что знает доказательство. Иван Тимофеевич посмотрел на него довольно  скептически, но позволил выйти к доске. Саша доказал  теорему, поставив директора в  некоторое недоумение.
-  Сам дошёл или прочитал где? Если первое – молодец! Если второе – наглец!
- Сам!
- Садись, верю!
 И Саша гордо сел за парту.

Первый  гонорар

           Когда два дня  не ел, а последнее, что было у тебя во рту, – это варево из сгнившей картошки, отдалённо похожее  на  клейстер, то ни о чём, кроме еды,  ты думать не можешь. Проверено!
           Саша бесцельно  шёл  по сельской  улице. Взгляд его  безучастно скользил по выжженной,  осеннего вида траве,  по серым палисадникам с редкими сухими стебельками без листьев, по пыльной дороге. Засуха. Зной. Ни души.  Он ничего не ждал и на что не надеялся. Чудес не бывает. Впрочем, не совсем так. Где-то на самом донышке  детской души ещё теплилось таинственное: « А вдруг?!»
         Навстречу с  вёдрами, очевидно, к колодцу, шла бабка  Микунько. «С пустыми!» -  подумал мальчик, вспомнив известную примету.  На обратном пути она его окликнула.
         Семью Микунько на улице не любили и постоянно  о ней злословили. И потому что  жили обособленно-замкнуто, и  потому что фамилию сменили – от рождения они  были   Мыколенки, и потому что давным-давно, ещё до революции, по молодости,  ездили искать счастья  в Америку, но почему-то вернулись.  Так вот бабка  Устинья, по-уличному  Микуньчиха, окликнула Сашу не просто так – ей надо было «отписать письмо племяннице». Сама она  ходила в церковно-приходскую школу  всего одну зиму, читать – ещё кое-как читала,  а писать  почти не умела, только расписывалась какой-то каракулей.
Саша  учился  в школе на одни пятёрки, но  сначала оробел.
Пришли в хату. По  деревенским  понятиям, довольно богатую: белёная печь, разноцветные полотняные дорожки на  деревянном  крашеном полу, бумажные цветы на комоде, зеркало в резной раме, герань на подоконнике.
      Микуньчиха  сразу посадила его за стол и поставила  миску борща, дала хлеба.  Пока он ел,  искала бумагу и карандаш. Задание было несложное, похожее на школьную  диктовку:  она будет  говорить, а он должен всё   записать, менять сказанное нельзя.
    Почти дословно запомнилось  Саше это письмо -  типичный образец деревенского эпистолярного жанра.               
 «Здравствуй, дорогая племянничка Таня! Мы с дядей Григорием Ивановичем сердечно благодарим тебя за твоё письмо и клянёмся, что  мы тебя век не забудем. В первых строках нашего письма мы   низко кланяемся тебе белым лицом к сырой земле». Далее шёл внушительный список родни и знакомых,  кому  ещё надо было кланяться белым лицом.
- Прочитай, что написал!
Удостоверившись, что все поклоны на месте, бабка Устинья продолжала: «Жизнь у нас трудная. Вокруг нас очень голодают люди. В прошлом году была страшная засуха. Картошка, и та не уродилась. Нас с дядей  спасает то, что мы бездетные. Вкалываем денно и нощно. В огороде кое-что вырастили, поливая  водой из колодца. От того, что мы носили вёдрами воду, волдыри  задубели -   даже от  угольев нет боли.  Корову сохранили, держим  куриц,  с горем пополам кормим одного кабана. В этом году всё посадили. Есть надежда, что  урожай будет, потому что в мае  прошёл дождик…»
       После  ситуации с голодом и надеждами на урожай  был сделан  перерыв. Она достала из погреба  кислого молока и  дала Саше ещё  кусок хлеба. От еды Саша разомлел, но мужественно «отписывал»,  как  дяде Григорию Ивановичу трудно работать, как болят у обоих спины и ноги, но они пересиливают боли и содержат хозяйство в полном порядке,  как продадут осенью подтёлка и  поставят новый  забор.  Письмо получалось длинное -  в несколько тетрадных листов. Раз  пять малолетний писарь читал написанное вслух, а  после утвердительного кивка продолжал дальше.
      Сообщив  всё самое  важное,  она велела  закончить  словами: «Ждём ответа, как соловей лета». Написав на конверте адрес, Саша, как было у них  принято, приписал на обороте: « По закону - привет почтальону!»
А  дальше случилось то, чего  деревенский третьеклассник совсем не ожидал:  Микуньчиха, о которой на селе говорили, что у неё зимой  и снега-то  не выпросишь, отблагодарила его   за усердную  работу бутылью молока и буханкой хлеба.
- Бутыль по дороге  не разбей! Да назад принеси! – сказала она строго.
     Это был первый в жизни Саши гонорар  за труд, который полвека спустя   какие-то шибко учёные дяди  назовут малопонятным словом «интеллектуальный».  И этот  интеллектуальный, вернее, натуральный заработок был как нельзя кстати в тот голодный день.  Выходит,  не зря теплилось в  детской душе это заветное «А вдруг?!»
 
Профориентация

          Все детские годы Саша тяжело болел.  Несчётное число раз у него открывались и закрывались свищи. Доходило до того, что он и вовсе не мог двигаться из-за цепкого туберкулёза кости. По полгода пропускал уроки, однако успешно переходил из класса в класс. Учителя агитировали его вернуться в школу учителем. Но сама мысль о педагогическом труде  вызывала   внутренний протест.  Наверное, весомую долю в это интуитивное сопротивление внесли и сами педагоги.
      Сразу вспоминалась учительница по украинскому языку, которая ядовито называла  учеников  «золотце ты моё» и с каким-то  сладостным  остервенением  раздавала двойки за «что» и «ни за что» направо и налево. Эту  обиду не скрасили ни годы, ни возраст. От  изучения (какой там любви!) украинского языка и литературы  большинство  ребят оттолкнула только она. А уж Сашины ответы не раз повергали её  в состояние гнева! 
    Преподаватель русского языка и литературы был антипедагогичен  по-своему:   интереснейшие, как потом оказалось, факты он  преподносил так скучно, что не хотелось идти на уроки. В добавок ко всему  в течение трёх лет  он искажал Сашину фамилию,  настойчиво не замечая  его негодования.
    Порой и  директор, он же математик,  человек в общем-то  терпеливый и доброжелательный,  срывался, и тогда  даже способный ученик мог схлопотать  от него   «твердолобого».
     Были где-то, наверное,  и настоящие  учителя, которых ученики  чтут и помнят всю жизнь. Саше они, к сожалению, не встретились. За исключением, быть может, одной молоденькой учительницы,   которая  ненадолго мелькнула на горизонте в первом классе, а потом куда-то пропала,  говорили, что вернулась в город. Какая уж тут педагогика?!
    После окончания седьмого класса он несколько дней взвешивал, что лучше?
    Учиться дальше?  Ближайшая десятилетка -  в соседнем селе. Ходить 5 километров туда-сюда каждый день ему не по силам. Денег на квартиру нет.
    Идти  в колхоз работать? Кем?  Сторожа - старики  все на месте.
    Техникум?  Там можно получить и образование, и специальность. К тому же, если хорошо учиться, платят стипендию.  Опять же, жить на квартире.
    Голова шла кругом не только у него, но и у матери.
    И всё-таки решили: в техникум!  Но в какой?  Кроме профессии учителя, продавца и киномеханика, он  других  «чистых работ» не знал.Киномеханику, правда,  постоянно приходилось гонять «зайцев» -  ребят, которые норовили пролезть на фильм без денег. Он и сам не раз получал крепкую затрещину от грозного стража, если не удавалось  его обмануть.
     Мать тоже  пыталась что-то узнать. Кто-то посоветовал ей отдать сына в фармацевтический техникум в сорока километрах от села. На кого там учат, мать не поняла. Зато  поняла, что работа очень интересная и связана с поездками  в Крым и  на Кавказ. Идея Саше тоже понравилась, хотя ни он, ни мать не подумали,  как он, больной парень, будет ездить по кавказам?  Но Саша   быстро собрал  документы, ему в  медпункте  даже  справку написали, что он здоров, как бык - форма № 286 тогда, к счастью,  не требовалась. И  завтра он должен был  ехать  в приёмную комиссию. Но вечером  к ним случайно или не случайно зашёл дальний родственник. Разговорились. Выяснилось, что фармацевтический техникум  ещё весной закрыли. Но рядом есть торговый, и Алексей, так звали гостя, туда поступает.
- Я  продавцом не хочу быть, -  грустно сказал Саша, понимая, что поездки в Крым и на Кавказ отменяются.
- Не продавцом, а «булгахтером»,  – пояснил родич, чувствуя своё явное превосходство над необразованной деревенщиной.
 А Саша почему-то  вспомнил  колхозного бухгалтера Пимена Ивановича,  который зимой и летом ходил  в хромовых сапогах, в брюках галифе, в чёрном кителе   и курил папиросы «Казбек».  Его даже  сам киномеханик побаивался и пускал в кино без денег.  Значит, бухгалтер выше киномеханика!   Так Саша решил  поступать в  техникум советской кооперативной торговли на бухгалтерское отделение. Без всякой школьной профориентации.

Техникум

         Конкурс в  торговый техникум был большой: шесть человек на место. Но вступительные экзамены  Саша сдал хорошо. Правда, на русской литературе немного схалтурил:  так увлёкся  рассказом про Полтавскую битву, что забыл про  тему и идею в  одноимённой пушкинской  поэме.   Потом кандидатов на зачисление  приглашали в кабинет директора на собеседование, где   задавали разные вопросы.
И вот  перед столом стоит невысокий бледный босой
паренёк с палкой. На все  вопросы он уверенно ответил. И директор объявляет, что Прокофьев зачислен.
Но когда Саша стал уходить,  неожиданно  спросил:
-    А что у вас с ногой?
- Туберкулёз кости,  –  бесхитростно   ответил наивный мальчик.
- Извините, у нас не лазарет. Вам надо лечиться.  До свидания.
 И Саша уныло побрёл на квартиру.
- Ну, как твои  дела? – спросила хозяйка, у которой он остановился на время экзаменов.
- Сказали, что посоветуются с врачами.
-    Это, считай, что отказ! Иди к директору, пусть принимает  решение сразу.
 На следующее утро Саша вошёл в кабинет директора и   с порога  выпалил:
- Не надо меня обманывать, скажите сразу!
- Мы же вам сказали, что посоветуемся с врачами.
- Советуйтесь сегодня. Я не могу ехать домой, подумают, что я не прошёл конкурс.
- Смотрите, какой гордый! – в голосе директора сквозило откровенное   раздражение. И он стал кому-то звонить.
-    Вот вам записка  в  костно-туберкулёзный санаторий. Это далеко, улица  Комсомольская. Километра два. Сумеете дойти туда и обратно?
- Постараюсь! -   И Саша   босиком, опираясь обеим руками на палку,  ушёл к врачу.
    Прошло всего шесть лет, как окончилась война. Город  лежал  в развалинах. Автобусов не было. Больше  часа добирался он до этой чёртовой  улицы Комсомольской.  Найдя кабинет главврача,    резко дёрнул обитую чёрным дерматином дверь и  вошёл.
- Что надо сделать, прежде чем войти? – строго спросил главный врач.
- Постучать.
- А  когда входят в помещение?
- Снять головной убор.
Саша снял отцовскую шапку-ушанку, в которой ходил зимой и летом.
- А теперь вон из кабинета! И ждите, пока не приглашу.
Сидя в  коридоре,  он думал, что ничего хорошего из этой затеи не получится. И директор, и главврач – оба против него.                Через несколько минут дверь отворилась:
- Заходите, молодой человек! – прозвучало  неожиданно без  всякого раздражения.
 Саша вошёл,  подал записку. Главный врач положил  её перед собой.
- Тебя как зовут?
- Саша.
- Как сдал экзамены?
- Четыре пятёрки и одна четвёрка.
- Ложись, будем смотреть твою ногу.
Уже первый свищ  произвёл на доктора  удручающее впечатление.
- Да-а! Лечиться тебе надо, Саша. И серьёзно.  Но для окружающих ты не опасен. А учиться-то сможешь?
- Смогу!
- Отец где?
- Погиб на фронте.
- Мать?
- Работает в колхозе.
- Детей сколько?
- Трое. Я – старший.
- Учись!
Словно  на крыльях  влетел Саша в кабинет директора и,
словно о стену, ударился о ледяной взгляд.
- Ну, что? –  он  долго читал записку из костно-
туберкулёзного санатория, потом велел  секретарю принести протоколы  приёмной комиссии, опять  углубился в бумаги и  как бы с огорчением сообщил:
 – Вы зачислены. Начало занятий - первого сентября.
  Радости не было предела: приняли!  Приняли  в техникум!
     Первого сентября Саша, как и положено,   прибыл на занятия. Но в техникуме его ожидала неприятная новость:  стипендию ему  не начислили. А мать дала с собой   всего три стакана ячменной крупы и денег только на дорогу. Когда он стал выяснять, почему не начислили,   директор  буркнул:
 -   Скажите спасибо, что вообще вас зачислили. Ошибку исправим. 
И вдруг неожиданно сменил тему:
-  Студент  Прокофьев,  а зачем вы курите? 
-  Привык с детства. Ведь в техникуме курить не запрещено?-
   то ли ответил, то ли спросил Саша.
-  Не запрещено. Но   вам надо покупать молоко, а не папиросы. На всё стипендии не хватит.
    Тогда  Саша  считал, что директор его не любит, унижает,  преследует. И только позже    он узнал, что   жена директора ещё    в молодости абсолютно потеряла способность передвигаться, поэтому видеть подобное  несчастье, да ещё у молодого человека   директору было  мучительно больно.
     Остаётся только сказать, как новоиспечённый шестнадцатилетний студент распорядился своей первой стипендией. Он  купил  1 метр 20 сантиметров ткани на брюки, кусок сала, а остальные деньги отдал матери.

Как мало у нас было

     Саша поселился у той же хозяйки, у которой  жил во время вступительных экзаменов. Она сдавала  единственную комнату исключительно не от хорошей жизни, а сама с больной матерью и четырьмя малыми  детьми  ютилась в прихожей. Студентов-квартирантов  было пятеро. Итого – одиннадцать душ в маленькой хибарке. Какой это был уют, представить легко:  старые складные металлические кровати с провисшими сетками  и удобства на улице.
      Пять парней. Один, постарше, фронтовик  без ноги, по профессии часовщик, решил стать товароведом. Остальные – пацаны  14-15 лет, дети погибших на войне солдат. Жили скудно. Часовой мастер и Алёша (ему единственному мать  привозила достаточно  продуктов) держались особняком. Остальные организовали коммуну и  так называемый общий котёл,  в который вносили на неделю  по два стакана ячневой крупы и деньги на хлеб. Научились варить различные супы.  Пустой суп: вода, крупа, соль. Богатый суп –  то же плюс картошка. Очень богатый суп:  богатый суп плюс лук и сало. К пятнице продукты заканчивались, и два дня коммунары ходили, блестя  голодными глазами.
     Буфет в техникуме  только мечтали открыть,   поэтому  хлеб надо было покупать в  магазине.  Это было трудное время. Очередь  занимали вечером, стояли всю ночь, утром «давали» хлеб – одна буханка в руки. Чтобы эту кривобокую  буханку получить, надо быть  физически крепким,  уметь орать, врать, ругаться  и толкаться. Саша за хлебом не ходил – габариты не те.  Очередей было две. Одна  - общая, человек триста. Другая –  покороче, очередь инвалидов. И вот ребята стали уговаривать  Сашу  встать  в очередь инвалидов. Уговорили.  Правда, из этой затеи вышла весьма печальная история, потому  как был он человек сельский, скромный, нескандальный и  в очередях  никогда не стоял. 
       В 8 часов вечера он, как ему объяснили,  был у магазина. Старшая по очереди, была и такая единица,  поставила его  к инвалидам, где маялось уже человек 20. Но это всё-таки  не 150,  как в общей.   Несколько раз за ночь  его злобно допрашивали, инвалид ли он, как будто это не было видно. Несколько раз выгоняли: а  ты, сопляк, где воевал и почему стоишь в  этой очереди!?  Наконец,  утром  толпа  донесла его до прилавка, и в  руках оказалась заветная буханка.
      Но история на этом не закончилась. У входа в магазин  здоровенный детина просто выхватил  у него  хлеб и побежал. Слава богу, что хулигана  догнали, к тому же милиционер оказался на месте.  Саша ждал  ребят, чтобы отдать  хлеб и идти  в техникум, а их как на зло  не было. От свежего  хлеба шёл просто одуряющий запах,   и откусить хоть крошечный  кусочек хотелось смертельно. Однако хлеб был общим,  и трогать его было  нельзя.  Но мучительная борьба «отщипнуть – не отщипнуть» закончилась полной победой голода над  умом,  волей и совестью –   всё-таки  отщипнул. Дальше он ничего не помнит.  Словно у  него  сознание помутилось.  Пришёл в себя только тогда, когда  услышал:
- Ты хлеб купил? Хлеб где?
- Наверное, я  его съел…
- Как съел?!  Всю буханку?!  Это общий хлеб!  Мы тебя сейчас убьём!
- Убивайте! Я не знаю, как это вышло!
 И все заплакали.  На занятия  ребята пошли  голодными.
     На уроках Саша ничего  не слышал и думал только о случившемся. Ему было стыдно, обидно, горько. Он называл себя слабаком и подлецом, представлял, как пренебрежительно будут относиться к нему ребята – словом,  ему во что бы то ни стало надо было не только загладить свой проступок перед  товарищами, но и доказать себе, что он сильный человек. А доказать это можно было только одним-единственным способом  – опять выйти на ночь в очередь за хлебом.

Победа над болезнью

       Техникум работал уже  три года, однако  никак не был приспособлен для нормальной учёбы. Не было ни раздевалки,  ни библиотеки,  ни общежития, ни  столовой. Иногородние студенты, а их было большинство,  готовили еду там, где жили. Отопление везде было печное,   и печку всегда топила хозяйка – вдруг пацаны дом сожгут. Топила  не всегда утром, а для своей семьи. Так что несчастный суп сварить было  далеко не просто. Не было и дружбы между студентами-квартирантами. Один,  фронтовик,   не считал нужным общаться с пацанами. Другой, хоть и ровесник, жил обособленно,  держал чемодан с продуктами на замке, чтобы нищие соседи не тронули. Коммуна тоже не сплачивалась, потому что постоянно  выясняли, кому идти за хлебом.  За ним  по очереди стояли ночами, а потом, не выспавшись, шли на занятия.
     Были  у  Саши  и  свои  личные «проблемы». Во-первых, он никак не мог получить паспорт и по наивности боялся, что его, живущего без документов,  посадят в тюрьму. Во-вторых, рост у Саши на шестнадцатом году был всего   метр  сорок.  Видимо,  голод и болезнь тормозили нормальное развитие. К тому же, палка, которая не делала его привлекательным – костыли он отверг сразу. И  вдруг  ему невероятно захотелось мелу, которым писали на доске. Он даже во сне его видел. Но где его взять?  Выручил новый приятель – Павел.   Он  бесцеремонно  прошёл  по  аудиториям  и собрал  куски мела  в газетный кулёк.  И Саша  с огромным аппетитом съел содержимое кулька. Никакие яства не могли сравниться с простым мелом, который он  ел теперь  каждый день! И   …   он стал лучше себя чувствовать,  подрос, да ещё как -  до ста семидесяти девяти сантиметров.  А свищи, которые непрерывно  мучили  его несколько лет,  стали затягиваться.  Мел сотворил  чудо! Нога перестала болеть, но ступать на неё он пока боялся.  Тяжелейшая болезнь  отступила. Это  как  второе  рождение!
         Годы спустя  со своей  далёко не медицинской  позиции  он попробует объяснить,  что же помогло, практически без докторов,   победить   страшную болезнь.       Во-первых, голод. Да, голод! Организм не тратил силы на переваривание пищи, а кинул их целиком на борьбу с болезнью. Вторая причина в том, что мать  внушила  веру: скрипучее дерево дольше живёт. Третья -  это стихийное появление несъедобного, но  столь  необходимого для формирования костей  простого школьного мела -   осадочной  горной породы, основу  которой  составляют карбонат кальция  и карбонат магния.  Четвёртая причина  – гены: бабушка  по линии отца прожила 96 лет и никогда в жизни не была ни у одного врача.  Пятая причина - организм  от природы имел   потенциал роста, а болезнь стояла на пути, но помог мел. Всё вместе и  продлило   трудную, часто драматическую, однако,  интересную жизнь.

Успеваемость

     Учебников не было. На уроках преподаватели  диктовали, а Саша  не умел писать быстро и  по этой причине  не имел конспектов, что  никого не волновало. На следующий день    обычно спрашивали  пройденное,   и  он, конечно,    получал неудовлетворительные отметки. Нагрузки в техникуме были втрое больше, чем в школе. На  первом курсе проходили всю  программу десятилетки  и одновремённо изучали  специальные предметы. Так что  в  конце семестра был полный завал, а потом - полный  аврал,  поскольку с двойками   к экзаменам  не допускали.  К тому же,   даже с одной  тройкой  стипендию не давали.  Денег у матери нет, поэтому  дальше  первого курса  учиться, может быть, и  не придётся.  Только осознав это, Саша сумел собраться и сдать экзамены на стипендию. Тогда  же он впервые   задумался, почему он из лучшего ученика стал худшим студентом? Вывод был нелицеприятный: разгильдяй, слабак,  не умеет работать над собой. Наверное, тогда и появилось его жизненное кредо -  надо уметь заставлять  себя  работать над тем, над чем   работать трудно или даже  невозможно,  не давать  обстоятельствам победить себя. И болезнь здесь не при чём!  Ещё не раз он будет сжимать зубы и собирать в кулак всё  своё самолюбие, но всё же  одолеет  пока  катастрофически непонятный   бухгалтерский учёт, хотя и придётся во имя его  пожертвовать каникулами.
         Если бы учёбу на втором курсе можно было бы представить в виде истории болезни, то в ней неоднократно фигурировала  бы одна и та же запись: положение стабильно тяжёлое, но опасности для жизни нет. Второй курс шёл трудно, но не так драматически, как первый.

План планом, а жизнь жизнью

      На  втором курсе   студентов  послали на  первую практику. Саше выдали назначение в сельпо.  Сейчас этого слова молодые даже и не знают, а люди постарше употребляют исключительно в бранно-снисходительном контексте, дескать, «необразованная деревенщина». Хотя  сельская потребительская кооперация  до сих пор  жива.
    Руководитель практики  приказал   студентам составить план на каждый день, не прогуливать, всё постигать  и  после завершения практики принести характеристику.  Саша  добросовестно распланировал  все занятия, определил для себя  самое важное и приготовился «всё постигать». На первые дни  по его программе постижения бухгалтерского мастерства  почему-то  был намечен  вопрос «Выявление результатов инвентаризации и передача материалов в суд по взысканию растраты».  Он явился  к  старшему бухгалтеру сельпо,  и тот   переадресовал практиканта по инстанции -   счетоводам: 
-        Помогите человеку!                -       Как звать? –  обыденно  спросил лысый мужчина в
       нарукавниках.
- Саша Прокофьев.
- Что  знаешь в бухгалтерском учёте? – спросил  другой,  с  проседью.
- Всё! – самоуверенно выпалил Саша.
- Вот  здорово! – с притворным  восхищением сказал лысый, щёлкая на счётах. – Тогда давай начнём  обработку документов банка.
- У меня сегодня  по плану «Выявление результатов инвентаризации и передача материалов в суд по взысканию растраты».
- А у  нас сегодня, вот незадача,  нет инвентаризации!
- Я не могу отклониться от плана,   –  настаивал практикант.
- Ты парень, надеюсь,  не глупый и понимаешь, что инвентаризации проводятся редко, а растрата – это вообще  ЧП. И мы  не можем ради твоей практики   делать инвентаризацию. Такая возможность скоро  появится,  и ты свой  план выполнишь
Нехорошо, что практика началась с перепалки, из которой Саша понял только одно: он  сразу создал о себе далеко не выгодное мнение, которое  передадут старшему бухгалтеру и, возможно,   председателю сельпо. Так оно и случилось. Когда Саша, смирив гнев на милость,  начал работу с документами,  председатель сельпо, женщина с типично торговой фамилией Розенбаум,  приказала старшему бухгалтеру закрыть склад универмага на инвентаризацию и назначить председателем инвентаризационной комиссии прибывшего практиканта.
- Я не имею права быть председателем!
- Такое право я вам  предоставляю,  – не без ехидства  сказала Роза Марковна. – А будете возражать, отправим в техникум с плохой характеристикой.
- Слушаюсь! – отрапортовал Саша по-военному, но испугался до смерти.
Делать было нечего, вернее, дел было много. Ревизия  окончилась в полном соответствии с его планом: была выявлена растрата. Заведующая складом плакала, председательша  её утешала, а Саше стало жаль этой милой  тётеньки,  в  облике которой не было и намёка на жульничество. В объяснительной  заведующая складом  написала, что причины растраты  не знает,  что у ней трое детей и муж погиб на фронте, поэтому  она просит не направлять материалы в суд, а недостачу обязуется погасить из своей зарплаты.
- Какое решение будем принимать? – спросила председатель сельпо  у председателя комиссии.
- По закону! Направим материалы в суд! –  прозвучало без запинки.
- Куда  детей денем?
- Не знаю, –  уже без эмоций ответил Саша.
- То-то! В жизни  куда сложнее, чем в плане. Может, и растраты-то  нет. Вот сделаем баланс, тогда увидим. Передать дело  в суд очень просто.
     Только сейчас Саша начал соображать, что он не умеет  всесторонне анализировать   факты реальной жизни. Человек – это главное, а всё остальное потом. Вот какой вывод сделал он из этого нелепого случая на практике. И никогда потом он  не станет ущемлять людей, если только  те сами не накличут на себя беду.
     Первая практика далась будущему бухгалтеру  нелегко.  Так винить  же некого -   сам   создал  себе репутацию упрямого и негибкого работника.  Его щадили счетоводы, однако был к нему очень суров, даже жесток старший бухгалтер. Поэтому в дневнике  практики он  написал столько замечаний!
- Да, чувствуется,  была у вас война со старшим бухгалтером. Я это ценю. Значит, вы  имели свою позицию, а  уважаемым  бухгалтером без собственной  позиции не станешь.  На  работе будет гораздо сложнее.
      Ставлю вам зачёт условно.
Нетрудно догадаться, чьи это были слова.



Последний курс

      В 1954 году Саша учился на последнем  курсе Уманского техникума советской кооперативной торговли. Успеваемость стабилизировалась. Даже по нелюбимому сначала  бухучёту. Навсегда в сознание врезалась фраза   весьма жёсткого преподавателя  по этому профильному предмету, что бухгалтер -   беспристрастный представитель государства, государственный контролёр, и он должен быть небезукоризненно подготовлен.  Студенты очень  гордились, что достигнут такого статуса.
     В группе бухгалтеров было 29 человек,  мальчиков - всего пять. Связывало их только одно –  весьма снисходительное отношение  к девушкам, так называемому групповому  безалаберному большинству. Причин  женоненавистничества было несколько и все  разные.
     Михаил учился  отлично, оценками гордился, перед однокурсниками  заносился, с парнями  общался крайне  мало и высокомерно, а уж девушек просто не замечал – просто так, не замечал, и всё! Павел дружил с Сашей, девчонок презирал, считал, что жениться  вообще незачем,  и  громко заявлял, что уж он-то  никогда не женится. Витя был горбат, да ещё и  заикался,  а поскольку слушать его было тягостно, поэтому  он всегда  отвечал письменно и получал отличные оценки, по поводу девушек страшно комплексовал.  Он сидел на первой парте с Мишей, который  его терпел исключительно потому, что он был успешным учеником. Пятый, Федот,  был сам по себе,   учился кое-как,  больше общался с группой Саша-Павел, потому что они были из  одного района, к тому  же все курили,  но от него  так  разило самосадом, что даже   Саша, дымивший лет с семи,  не мог его долго  переносить.
     Девушки на третьем курсе  были совершенно взрослыми и,  как  насмешливо замечал преподаватель физики,  невесты  мечтали уже во время учёбы выйти замуж  непременно  за городских. Но вышла лишь одна -  самая незаметная  Маруся Ступак -  и  даже успела родить ребёнка. Некоторые пытались  обратить на себя  внимание  Михаила, но он принимал  свой  привычный  независимый вид, девчонки  фыркали и обижались. Сашина кандидатура тоже, видимо, обсуждалась девушками, потому что нет-нет да и  замечал он знаки внимания в свой адрес.  Нина Кучеренко, например,   говорила Саше, что не удивится, если  увидит его имя в прессе, правда, не поясняла, по какому поводу. Маруся Ксендзюк таинственно  улыбалась и  предлагала сходить вместе  в кино. Лида дарила фотографии с надписью о вечной памяти. А Саше смертельно нравилась маленькая  чёрненькая Нила, но  разве он мог об  этом сказать хоть  слово!?
    Куратором, или групповым  руководителем,  бухгалтеров  под занавес назначили   преподавателя военного дела Ивана Степановича, в прошлом  подполковника.  Он заменил физика Ивана Фёдоровича, типичного западника,  страшного ненавистника всего и всех, которому группа платила  тем же. Новый руководитель безумно любил  свою работу и свою группу, к каждому относился отечески. Казалось, он мог бы Сашу и не знать, ибо тот был освобождён от воинского обучения. Однако Иван Степанович постоянно расспрашивал его о здоровье, о материальном положении, давал советы. Когда Саша решил  посещать уроки военной подготовки  и выполнять то, что ему под силу,  Иван Степанович  не возражал. Более того, он восхищённо подчёркивал, что Саша хорошо  знает виды оружия,  лучше всех   разбирает  и собирает карабин,  без промаха поражает мишени,   отлично разбирается в   воинских званиях   и обладает обширными знаниями о Великой Отечественной войне, её военачальниках и сражениях. Ребята даже завидовали ему.
    Экзамены за третий курс были сданы на отлично,  кроме  организации и техники советской торговли. Здесь Александр получил «удовлетворительно».  Причина была внешне пустяковая. Именно внешне. Он не мог освоить взвешивание на чашечных весах, потому что из-за больной ноги не  держал равновесия. А преподаватель злилась, не понимая беды учёника. Таким образом, стипендия за два месяца (практика и государственные экзамены) у него полетела. Как решились финансовые проблемы,  уже не вспомнить.
     Когда предложили список мест  для  последней  практики, то он выбрал Киевскую область, точнее,   Корсунь-Шевченковский райпотребсоюз.  Его  очень интересовал город, но  не как торговый центр, а  как центр двух исторических битв:  Корсунь-Шевченковской группировки, разбитой нашими войсками, и  как место последнего сражения Богдана Хмельницкого с поляками. В 1954 году был, как известно,  величайший исторический праздник -  200 лет воссоединения Украины с Россией. Ему предоставили такую возможность. И он поехал.

Последняя практика
 
    На предвыпускную практику Саша Прокофьев ехал и  с радостью, и с тревогой. Дорогой   думал,  что учиться осталось всего ничего, хотелось побыстрее начать самостоятельную жизнь. Но было и тревожно, как-то  преодолеет он свой последний рубеж, ведь от результатов практики зависела его дальнейшая судьба. Вот в таком двойственном настроении он и подошёл к двухэтажному массивному зданию Корсунь-Шевченковского райпотребсоюза в центре города, которое не сумели разрушить даже  тяжёлые немецкие фугасы.  В  кабинете  начальника отдела кадров было шумно-весело. Хозяин кабинета, это все замечали  сразу,   был человеком широкой души,  с   блестящим чувством  юмора и наповал сражал окружающих    моментальным остроумием.
Вбегает к нему в кабинет  женщина и невероятно эмоционально тараторит:
- Я не могу здесь долго задерживаться -  у меня машина  стоит.                - Машина стоит!? Жаль, что она  не умеет сидеть! - и раздаётся общий хохот. Женщина смущается и дожидается решения своего  вопроса.
- Вы не представляете, как мне трудно, - вопит следующая дама.
-  Первых сто лет, мадам,  всегда трудно, а после  будет легко, -   и вновь все  беззлобно смеются. 
Потом все умолкают и без какого-либо раздражения  ждут, когда до них дойдёт очередь. Очередь, впрочем,  недолгая.
Алексей Иванович не только начальник отдела кадров, но и секретарь парткома райпотребсоюза.
- Привет, мой юный друг! -  так необычно для строгого кадровика  обращается он к незнакомому юноше. – По какому вопросу? Излагайте!
Юноша  подаёт документы:
-        Приехал на практику. Вот направление.
-  Александр Васильевич, - уже серьёзно, называя практиканта по имени и отчеству, говорит  начальник. – Вас сейчас проводят к главному бухгалтеру,  у него и будете проходить практику. В конце рабочего дня  зайдёте ко мне,   определимся с местом  жительства. Вопросы есть?
-    Никак нет! – по-военному отрапортовал только  что   принятый практикант.
      На этом формальности закончились, и Саша отправился в бухгалтерию. Открывая массивную дверь, он никак не ожидал увидеть знакомое лицо. Но за крайним столом, почти у самой двери, сидел его приятель, окончивший техникум годом раньше. Само собой вырвалось:
-      Серёга! Здравствуй! Вот здорово! –  и практикант был уже готов обняться со своим однокашником.
-     Здравствуй! – без особого энтузиазма ответил Сергей.
-     Молодой человек, подойдите  сначала сюда! – властно
произнёс мужчина, сидевший за самым большим столом, как оказалось, главный бухгалтер.
-    Здравствуйте! Я  из отдела кадров -  на практику.
Мужчина  долго   читал документы, выражение лица его было каменным. Наконец он  поднял глаза:
- С документами всё в порядке, но с этикетом – не очень! Кто вам дал право так себя вести?!
- А что я  сделал? –  невольно робея, спросил практикант.
- Как вы сейчас назвали его!? – и он показал на бывшего  Сашиного однокашника.
- Серёжа, -  всё ещё   ничего не понимая, ответил Саша. 
- Так вот, дорогой, перед вами  не Серёжа, а старший на правах главного бухгалтер оптово-заготовительной базы райпотребсоюза Сергей Иванович. И, находясь в этих стенах, забудьте, что  вы  вместе учились. Фамильярность  – это принижение  авторитета нашего специалиста, прекрасного специалиста. Я  вам этого  не позволю!
- Извините, я понял.
- Вспомните, уважаемый практикант, как Пётр Первый  называл купцов!  По имени-отчеству!
И  Сашина практика началась с небольшой лекции о том, что ни в одной стране нет подобного высокого звания, как у нас,   - имени-отчества, как смешно  называют  учительницу в Германии: «Фрау Хильда!» -  по-нашему: женщина Хильда, что это  позорище,  а мы великий русский народ, а не Иваны, не помнящие родства.
-  Улавливаете?! – несколько артистически  подытожил он, в упор глядя на  практиканта,  озадаченного  таким необычным началом. –  А теперь идите  к Сергею Ивановичу, пусть он вас учит уму-разуму.
- Сергей Иванович! Возьмите  практиканта Прокофьева. Оформите  талоны на  питание, командировочные. Какая у вас семья?
- Мама и  два младших брата.
- Отец?
- Погиб на войне.
- Понятно! Вопросы есть? Если появятся, обращайтесь!
    Впоследствии Саша узнал, что  главный бухгалтер районного союза потребительской кооперации –  фронтовик  без обеих ног  на двух протезах, что он  человек  иногда  не в меру жёсткий,  но заботливый и справедливый.  И при  его содействии   нашли работу, зарплату и уважение  десятки  искалеченных фронтовиков.
     А  практикант  вспомнил, что много лет назад ему, тогда ещё ребёнку,  дед Иван, простой крестьянин, говорил  практически то же самое: уважение к собеседнику начинается  с того, как ты его назовёшь.  И,  в  первую очередь, это характеризует тебя самого, твоё отношение к людям.  Помни и ты об этом,  мой дорогой читатель!
   Сергей Иванович,  горбатенький паренёк мальчишеского вида, сразу   выдал Прокофьеву талоны на бесплатные обеды и ужины и отправил его   в столовую:
-  Когда  вернёшься,  я тебе  всё объясню.
- Хорошо, Сергей Иванович, -  подчиняясь  усвоенным правилам,  сказал Саша,  отныне и на многие годы ставший  Александром Васильевичем.
   Столовая Александру Васильевичу  очень понравилась. Обед был простой, но вкусный и сытный. Особенно удивило то, что было много хлеба, и лежал он на каждом столе свободно, в тарелке  под бумажной  салфеткой. И никто не считал,  кто сколько кусков  съел.   
   После обеда Сергей Иванович объявил, что  практика начнётся с учёта в  универмаге, и подвёл Прокофьева к старшему бухгалтеру  крупного универмага, довольно симпатичному мужчине, который назвался Анатолием Анатольевичем и  без лишних слов, словно у него перебывало сотни практикантов, поставил Сашу на проверку товарных отчётов заведующих секциями. Потом, не найдя ошибок в выполненном задании, заставил перепроверить правильность инвентаризационной описи.
    В конце рабочего дня Александр Васильевич вновь пришёл в кадры для  решения квартирного вопроса. Вопрос с жильём решился быстро и очень  неожиданно:  начальник отдела кадров сообщил, что жить практикант будет у него. Пока или всё время, не уточнил. Почему так был решён вопрос о его проживании,  Саша Прокофьев   не узнал. Хотя это никак  не  вязалось со здравым смыслом:  Алексей Иванович  сам не имел жилья. В небольшом кирпичном домике   он снимал  одну комнату, в которой жил с женой  Марусей, Марией Ивановной,  и грудным ребёнком.
    Квартиранту  предложили располагаться  как дома,  раскладушку и совместное питание. Вручили ключ от входной двери и предупредили, чтобы являлся  не позднее 10 часов.  Опыта подобного проживания у Саши не было, поэтому он  не знал, насколько  усложнит жизнь хозяев.
   В первый  на практике  выходной  день был праздник Воссоединения Украины с Россией. Торжества проходили  на  центральной площади города.  Они начались с официальной  части. Звучали пафосные речи  работников горкома КПСС,  выступления рабочих и колхозников были попроще. Поднимались на трибуну  фронтовики, увешанные орденами и медалями.  Их слушали  внимательно, потому что говорили они  не всегда складно, зато «от себя», а не по кем-то написанным бумажкам.  Особенно  запомнилось  Саше выступление одного  полковника, Дважды Героя Советского Союза,  фамилию которого ведущий произнёс, к сожалению, невнятно.
- Товарищи! Дорогие мои земляки! Сегодня  воистину самое знаменитое событие на моей родной Украине. Мы празднуем 200 лет, как восстановлено кровное единство нашей Родины:  ридной  Украйны  с её законной сестрой  Россией. Русские, украинцы и белорусы –  это единый  народ,  и победа над фашизмом это доказала.   
       Концерт на площади  шёл  целый день, было много  известных  артистов  из  всех советских республик, которые с большим уважением относились к этой  исторической дате.
      Вместе с жителями города  искренне  ликовал  и   практикант Прокофьев.  Он впервые присутствовал на таком масштабном празднестве. Ему нравилось всё:  и  специально подготовленная экспозиция   в  музее исторической Корсунь-Шевченсковской битвы,  и яркие транспаранты на улицах, и многочисленные лоточницы с пирожками и мороженым, и духовой оркестр. Но самое главное, что он запомнил, – это радостные люди, которые шли целыми семьями, несли на плечах детей, смеялись, громко разговаривали, мешая русскую и украинскую речь.
       Практика в универмаге прошла успешно. Анатолий Анатольевич, тоже  фронтовик на деревянном протезе,  дал практиканту отличную оценку и даже проявил к нему симпатию.  Потом  Александр Васильевич попросил главбуха  направить его в хлебопекарню. Тот  удивился, но  согласился.  Красавица  Марина Петровна, бухгалтер основного производства,   отнеслась к практиканту прямо по-матерински, постоянно пытаясь угостить его выпечкой, а тот     настойчиво хотел  познакомиться с калькуляцией хлебопечения.  И в пекарне практикант получил высокую оценку. Далее Александр Васильевич вникал в  работу общественного питания  в столовой, в которой ежедневно обедал. Завершилась практика на оптовой базе
     Оценки везде  были  отличные. А  грозный главный бухгалтер написал   «молодому человеку» очень хорошую  справку.  Но больше всего  Сашу поразило участие  в его судьбе в общем-то незнакомых людей.
    В техникуме преподаватель бухгалтерского учёта внимательно изучила дневник студента  Прокофьева,   несколько раз перечитала отзыв   руководителя практики,   удовлетворённо  заметила:
-  Прокофьев, а из тебя, пожалуй,  получится неплохой бухгалтер, -  и оценила практику на «отлично».
Павел и Федот даже позавидовали Саше,  у них были успехи поскромнее: у одного - «хорошо», у другого  – «удовлетворительно».

Финишная прямая

     Государственные экзамены Саша сдал как-то легко. Получил отличные оценки и диплом, в котором  было указано: «Решением Государственной квалификационной комиссии от 30 июня 1954 года гражданину                А.В. Прокофьеву присвоена квалификация бухгалтер».
    В городском театре был шумный выпускной вечер, на который были приглашены и родители, но  Сашина мама приехать не смогла. Выпускники  плакали, обнимали друг друга,  целовались на прощание.   Из мальчиков больше всех целовали   Сашу, потому что Миша получил красный диплом и зазнался ещё больше. Витя был вне девчоночьих симпатий, хотя ему тоже достался красный диплом, который  открывал прямой путь в Институт советской  торговли.  Павел целовать себя не разрешил, он ведь ещё не оставил мысли никогда не жениться. Крепчайший  «Шипр»   так и не смог замаскировать запах табака, пропитавший Федота. Так что пришлось за всю мужскую часть группы отдуваться Саше.
    Получив диплом, Александр Васильевич Прокофьев,  хотел поработать и определиться в своих пристрастиях.   Заявок на молодых специалистов было много. Можно было выбрать любую из 26 областей Украины. Саша попросил оставить его на родине,  во вновь созданной Черкасской области. Его просьбу удовлетворили.
   Каникулы перед началом  трудового стажа он провёл  у мамы. Его друзья-ровесники: Толя Бачинский, Витя Карпинский, Володя Федоренко -  окончили десять классов  и   решали, куда пойти после школы.  Они   не скрывали зависти, что Саша  уже получил и среднее образование,  и профессию. А ребятам предстояла ещё и служба в Советской Армии.