Бомжиха

               

Закончилась  лекция,  и  две  однокурсницы  ЗабГПУ  отделения
 журналистики, Наташа и Ксюша, выйдя из аудитории, бросились бегом по коридору. Планов на вечер было много, и они торопились в общежитие. Рядом с общежитием, возле высокого крыльца, сидел на корточках мужчина с протянутой рукой. Ксюша в недоумении остановилась:
– Ну, ты, дядя, даёшь! Нашёл, где просить. Нам впору хоть с тобой садись. На базар иди!
Девчата засмеялись и забежали в общежитие. Наташа спросила у вахтёрши:
– Тётя Дуся, мне перевода нет?
– Нет, деточка, нет, – ответила женщина.
– Ну, нет, так нет.
– Придётся тебе, Наташа, статейку написать да снести в газету, – подсказала Ксюша.
– Да о чём писать? Нужен материал…
– Ладно, не кисни, сегодня за вечер две пятиэтажки обойдём, подписи соберём, господа кандидаты в депутаты с нами рассчитаются за подписные листы, вот тебе и деньги, – успокоила Ксюша.
Девчата побежали вверх по лестнице на третий этаж, в свою комнату. В комнате Ксюша тотчас плюхнулась на кровать и с наслаждением  развалилась  на  ней,  а  Наташа  принялась  готовить.
Включила чайник и электроплитку, поставила на неё кастрюлю с водой.
– У нас ещё банка тушёнки стоит. Сейчас рожки с тушёнкой сварим.
– Давай, – согласилась Ксюша.
Скоро в комнате запахло разогретой тушёнкой. Не успели дев-
чата сесть за стол, как в комнату вошёл Гриша, студент спортфака из соседней комнаты.
– Девочки, что это вы тут сварганили? Иду по коридору, из вашей комнаты такой запах….
– Ну, Гриха, без вас никак, – буркнула Ксюша, – садись.
Наташа, молча, положила на стол ещё одну ложку.
– Ты, Гриха, прикинь, возле общежития бомж сидит! – возмущённо сообщила Ксюша.
– Да, я его видел….  Он у меня закурить попросил. Ну, я ему дал
сигарету  и  спрашиваю:  «Чё  ты,  батя,  тут  сидишь?»  Ответил,  что
собирает деньги, чтобы платное обследование пройти в больнице.
Говорит, что весь живот режет, тошнит, а в больницу не берут, нет
полиса, нет прописки. Я спросил: «А где же ты живёшь? »
– И вы знаете, что он мне ответил? На свалке.
– Где, где? – переспросила Наташа.
– На городской свалке, – пояснил Гриша, – там оказывается, целый посёлок бомжей. Там живут, там работают.
– Ну ты, Гриха, весь аппетит испортил, – промямлила Ксюша с полным ртом.
Гость рассмеялся:
– Тебе испортишь, вон как уплетаешь – за обе щёки!
– А где они там работают? – спросила Наташа.
– Перебирают привезённый мусор. Более или менее хорошие продукты, одежду и домашнюю утварь берут себе, а металл и стеклянные бутылки сдают предпринимателям. Те рассчитываются с ними спиртом да куревом. Вот так и живут.
– Вот, Наталья, чем тебе не материал? – сказала Ксюша, разливая горячий чай по кружкам.
– А как я туда попаду?
– Да очень просто, – посоветовал Гриша. – Каждое утро мусоровоз баки возле общежития очищает и вывозит мусор на свалку.
Он встал из-за стола, изобразил поклон:
– Спасибо, девочки, всё было очень вкусно, я пошёл.
–  Нахал,  за  халяву  мог  бы  и  посуду  помыть!  –  возмутилась Ксюша.
Гриша  ещё  ниже  наклонился,  прижал  руку  к  сердцу  и  задом
попятился к двери:
– Девочки, милые, я очень спешу, как-нибудь в следующий раз.
– Вот шут гороховый! – засмеялась Ксюша.
– Да пусть стоит, вечером вымоем, – сказала Наташа, сталкивая посуду на край стола.
Она накрыла цветным полотенцем посуду и стала быстро одеваться.
– Ксюша, пошли, некогда сидеть.
Выходя из общежития, Наташа приостановилась возле бомжа,
внимательно посмотрела на него.
– Пошли, чё встала? – дернула её за рукав Ксюша.
– Знаешь, – нерешительно ответила подруга, – завтра с утра у нас нет занятий, я, наверно, сгоняю на свалку.
– Завтра будет завтра, а у нас сегодня дел по горло.
…В общежитие девчата вернулись поздно вечером, недовольные своей работой в предвыборной кампании.
Нужное количество подписей они собрать не смогли. Люди к ним относились не очень ласково, некоторые жильцы даже не открывали дверь и ругались, дескать, ходят тут всякие, то за одну партию, то за другую подписывайся, а жизнь легче не становится. Хватит, наголосовались.
– Ну что за народ пошёл? Ну, никакой сознательности! Неуже-
ли не понятно: какую власть выберем, так и жить будем, – ворчала Ксюша, лежа на кровати, закинув руки за голову и глядя в потолок.
– Придётся нам и завтра побегать по квартирам.
– Что поделаешь? Будем ходить, работу надо сделать, – неохотно ответила Наташа. – Только утром я, наверно, поеду на свалку.
Ксюша перевела взгляд с потолка на подругу, покачала головой в знак несогласия, но ничего не сказала. Она знала, что Наташа – человек настырный, переубеждать бесполезно.
Рано  утром  Наташа  спустилась  на  первый  этаж  общежития, здесь из окна были видны мусорные контейнеры. Она устроилась на подоконнике и стала ждать мусоровоз. Минут через тридцать появилась машина. Наташа выбежала из общежития и прямиком  к водителю:
– Здравствуйте, возьмите меня на свалку.
–  А  не  рановато  на  свалку?  Вроде  ещё  молодая,  –  засмеялся мужчина.
– Да мне статью надо написать, там говорят, бомжи живут.
Водитель подозрительно посмотрел на новоявленную журналистку:
– Ну, садись в машину, коли так.
Ждать пришлось недолго, уже через полчаса мусоровоз направился к городской свалке.
Водитель исподлобья поглядывал на девушку.
– Странный вы народ, журналисты, к чёрту на рога готовы залезть ради сенсации. А не боишься? Ведь там же бомжи?
Холодок страха прокатился по телу девушки, об этом она как- то не подумала.
– Но ведь я еду днём, там люди работают, – неуверенно ответила Наташа.
–  Да  какие  люди?  Бульдозеристы  работают  на  одном  конце свалки, а бомжи живут на другом.
Наташа съёжилась, стараясь не показывать страха. Водитель посмотрел на спутницу. Ему стало жаль её.
– Ладно, хоть и крюк для меня, лишних два километра, но я довезу тебя до них. Обратно по этой же дороге выйдешь к мусоровозам. Они через каждый час подъезжают. Бомжей сейчас нет, с утра они мусор перебирают, а Вера Петровна всегда дома. Не город, найдёшь!
Поблагодарив водителя, Наташа легко выпрыгнула из машины. Перед её взором то там, то здесь виднелись жилища бомжей – полуземлянки: нижняя часть которых вырыта в земле, а над землёй дощатые стены до метра высотой. Крыши покрыты обломками шифера и кусками толя.
В стороне от землянок горел костёр. Вокруг него валялись деревянные ящики, очевидно, служившие стульями. Лёгкий ветерок донёс неприятный запах со стороны свалки. Наташа почувствовала  отвращение,  подумала:  “Нафига  я  сюда  припёрлась? Нищета, грязь, о чём тут можно писать? “
Из  ближайшей  землянки  вышла  женщина  с  ведром  в  руках.
Она  высыпала  содержимое  ведра  в  костёр  и,  увидав,  прилично
одетую девушку, удивлённо спросила:
– Милаая, тебя каким ветром сюда занесло?
– Да я к Вере Петровне…. Где её можно найти?
–  А  вон  её  скворечник  топится,  она  там,  –  указала  пальцем
женщина.
Наташа обвела взглядом землянки, только из одной шёл дымок.
Она подошла к землянке, постучала в картонную дверь.
– Войдите, – раздался голос.
Девушка  протиснулась  в  жилище.  В  нём  было  душно  и  сумрачно. Свет струился из маленького оконца под самым потолком.
В углу топилась металлическая печь – буржуйка, на которой важно пыхтел чайник, рядом стояла кружка с каким- то отваром.
Потолок и стены были обиты картонными коробками, а возле стола даже наклеены обои. Металлическая кровать застелена пикейным покрывалом пепельного цвета с оранжевым замысловатым рисунком. Над кроватью висел матерчатый рисованый ковёр: олень среди цветущего луга, а вдали – горы в синеватой дымке. Пол устлан разноцветными круглыми половиками, связанными вручную крючком из матерчатых лоскутков.
Наташа  была  поражена.  Она  ожидала  увидеть  грязь  и  полупьяную бомжиху. Но в землянке было чисто и даже уютно, а перед ней стояла худенькая, аккуратная женщина
– Здравствуйте! Вы – Вера Петровна?
– Да, а тебе чего?
– Я – журналистка, хотела с вами побеседовать.
– Побеседовать.., – усмехнулась женщина. – Ну, проходи к столу, садись.
Наташа села на ящик, служащий стулом, и только сейчас заметила, что треть стола занимали аккуратно сложенные книги.
– Вы читаете?
– А чему ты так удивляешься? В советское время безграмотных  не  было.  Мы  читали  везде  –  дома,  в  поездах,  в  автобусах.
Чуть выдалась свободная минутка, сразу за книгу или журнал. А сейчас… Книги, которые мы в наше время не могли достать, просто выбрасывают на свалку! Полные сочинения Толстого, Вересаева, Булгакова, Есенина… Парадокс! Духовная ценность нашего поколения на свалке, - женщина посмотрела на книжки и махнула рукой.
– Что это я? Я ведь тоже на свалке, – добавила она.
– Вы так странно говорите о классиках. А вы кем работали?
– Тебя как зовут? – вопросом на вопрос ответила Вера Петровна.
– Наташа.
–  А  работала  я,  Наташенька,  преподавателем  литературы  и русского языка в политехническом техникуме, ныне это лесотехнический колледж.
Девушка была поражена:
– Да, как же вы тут-то оказались?!
– Не живи, как хочешь, а как Бог даст. Хотя в Бога на свалке никто не верит. Да и сытым народным избранникам и канцелярским крысам тоже никто не верит, здесь все прошли через боль и унижение. На свалке больше к человеку сострадания, нежели в некоторых благопристойных офисах. Я, Наташенька, давно и тяжело больна, а эти бедолаги меня кормят, ухаживают, согревают
теплом… – женщина слабо улыбнулась. – У нас тут, на свалке, – маленький коммунизм, к которому наше поколение так стремилось. Ни за что не платим, всё бесплатно, еды и одежды нам хватает… Работаем по возможности, едим по потребности.
– Вы ещё и шутите. Как же вы сюда…
– Это длинная история.
– Ну а всё-таки? Расскажите, пожалуйста, – попросила Наташа.
Старушка тяжело вздохнула, подняла голову к оконцу и, уставившись в одну точку, с сожалением проговорила:
– Всё было…всё, что нужно….  И враз кончилось с этой перестройкой. Перестроились на капитализм!
Она опустила голову и задумалась. Наташа смотрела на собеседницу в ожидании продолжения рассказа, но старушка молчала, а у Наташи не хватало решимости поторопить её. Так продолжалось минут десять. Наконец Вера Петровна заговорила:
–  Всё  было...  Муж,  дети,  трёхкомнатная  квартира,  хорошая работа. Я двадцать лет работала преподавателем в техникуме, а муж – инженером на машзаводе. Жили в самом центре города – на улице Журавлёва. Двух детей растили.… И в мыслях даже не было, что когда-то у меня не будет куска хлеба. Верили в светлое будущее,  в  коммунизм.  Работали  с  душой,  зарплата  была  хорошая. Постепенно завели всё, что нужно в доме. И машину “Москвич-412” купили. Почти каждый год в отпуск всей семьёй ездили в Татарстан. Муж был родом из тех мест. Это и стало нашей бедой.
– Как это? – удивилась Наташа.
–  А  вот  так.  Когда  началась  перестройка,  начали  закрывать предприятия, обанкротили и машзавод. Муж остался без работы и принял решение ехать на родину. Я уволилась, всё продали и – поехали. Только там мы были не нужны. Там творился такой же хаос, что и всюду в России. Да ещё во всех грехах винить русских начали.
Мы с мужем прожили около тридцати лет. И свекровь, и родственники всегда относились ко мне очень хорошо, а тут волком смотрят на меня. На работу никуда не берут. Дочери, они у нас двойняшки, хорошо экзамены сдали, а в институт не приняли… У мужа после этого случился инфаркт, и я с детьми осталась одна. Вернулись обратно в Читу, сняли квартиру. Хотела возвратиться в техникум, вернее, он уже стал колледжем, а у меня в битком набитом автобусе – я даже не заметила! – сумочку разрезали,
украли кошелёк и документы. На работу меня без документов не взяли, хотя администрация прекрасно знала меня. Пыталась получить новый паспорт. В паспортном столе заподозрили, что я хочу получить вид на жительство, фамилия-то у меня Шамсутдинова. Затребовали свидетельство о браке, а его у меня тоже нет. Сделала запрос в Татарстан, где когда-то мы с Долгатом регистрировались, – ответа не пришло. Вот и получилось, что без бумажки я букашка, – усмехнулась Вера Петровна и замолчала.
– А дальше что? – тихо спросила Наташа.
– А дальше я поняла, что на нормальную работу мне не устроиться. Денег у нас осталось не так уж много. Девчонки мои поступили все-таки в университет. Чтобы хоть как-то обеспечить им будущее, сняла им комнату, как иногородним студентам. Оставшиеся деньги положила девчонкам на сберкнижку, а сама…  Надела тёмные очки, кепочку, чтобы не узнали знакомые, и пошла работать на рынок к китайцам. Там документов не спрашивают, китайцы и сами без документов.
Жила вместе с ними в подвале. А потом привязался ко мне этот  кашель...  Китайцы  лечили  меня  своими  таблетками  и  отварами, но облегчение наступало ненадолго. Однажды приступ  удушья случился прямо на рынке, вызвали «скорую». Врачи откачали, сказали, что у меня астма, нужно серьезно лечиться. Только в больницу не взяли – нет полиса. Вернулась я в подвал к китайцам, но они закрылись и меня больше не пустили. Стала ночевать то на вокзале, то в кочегарке, то в подъезде, в общем, там, где
есть тепло. Старалась выглядеть более или менее прилично, чтобы можно было зайти в столовую, где много народу, сесть за столик и дождаться, когда кто-нибудь из посетителей оставит недоеденное блюдо…
Там  же  на  рынке  я  познакомилась  с  жителями  свалки  и  вот
живу теперь здесь.
– А что, дочери отказались от вас?
– Боже упаси! Они обо мне не знают. Я им сказала, что поеду в деревню на Чикой к нашим знакомым… Мол, там далеко от цивилизации, можно и без документов жить. Буду огород садить, за  скотом ухаживать.
Собеседница замолчала, тяжело вздохнула.
– Хорошо, что от китайцев достался сотовый. – Она вынула из кармана халата простенький сотовый телефон.
– Вот, раз в неделю детям звоню, а счет они мне пополняют. Берегу его, в нём – вся моя радость. – Она бережно положила телефон в карман. – Так далеко шагнул прогресс: сотовые телефоны, компьютеры, Интернет. Со свалки можно позвонить в приличный дом. Однажды я была у детей. Хозяйка уехала в Китай. Она занимается коммерцией, я и приехала, так сказать, из Чикоя в гости, – усмехнулась Вера Петровна.
– Очень мне хотелось увидеть девчонок, посмотреть, как они
живут. Поразилась, как много стало бытовой техники у людей! У
хозяйки квартиры микроволновая печь, тостер, кухонный комбайн. Хлебопечь, сама всё делает: и хлеб, и булочки, только ингредиенты положи. А стиральная машина – просто чудо, всё на кнопочках.
Телевизор подключен к “тарелке” и показывает тридцать каналов. Я всю жизнь мечтала побывать в Ленинграде, походить по музеям. Девчонки усадили меня за компьютер, вышли в Интернет и – вот они, музеи. Впервые за все эти годы отдохнула душой и телом. Так было хорошо…
Женщина замолчала, перевела взгляд на своё крохотное оконце.
– Да-а, – продолжала она. – Жизнь прекрасна.… Только нет в этой жизни места нам, людям прошлого века. Не смогли мы приспособиться к этой перестройке, что началась у нас в стране. Не научились воровать, обманывать, привыкли доверять людям. Мы  просто жили, работали и верили в светлое будущее, а оно оказалось на свалке….
Она замолчала, дрожащими руками провела по пуговицам халата, из глаз потекли слёзы.
– Что вы, Вера Петровна, успокойтесь! – засуетилась Наташа,
не зная как успокоить собеседницу.
Женщина плакала, тихо шмыгая носом.
– Да я не одна тут такая, Клавдия вон двухкомнатную квартиру обменяла на коттеджик в пригороде. Молодой мужик предложил  коттедж, вещи и мебель, всё за свой счет перевёз. Клавдия была рада. А через месяц оказалось, что это жилище не его, приехали хозяева. Кинулась она в свою квартиру, а там другие люди живут, законно купили квартиру. Она – в суд подала заявление. А оказалось, что она сама продала квартиру по доверенности. Вот так, – развела руками Вера Петровна. – Или вон Алексей, работал инженером  на КСК, предприятие закрылось. Он долго не мог найти работу, ну жена его и выгнала. Теперь на свалке собирает металлолом, бутылки и сдаёт коммерсантам.
– Извините, но вас послушать, так на свалке одни ангелы живут, – невольно усмехнулась Наташа.
– Не ангелы, конечно…. Но немало вполне нормальных людей, попавших в беду. В силу обстоятельств не смогли выкарабкаться. А подонки среди нас не задерживаются. Они живут в городе, грабят  на  вокзалах,  в  автобусах,  в  общем,  живут  за  чужой  счет.  А здесь – своим трудом, только расчет за него дешёвым спиртом, а не деньгами. Пьют здесь много. – Старушка тяжело вздохнула. – От безысходности, наверное... Боль душевную заливают. Но горящую душу спиртом не залить. Она гибнет. А здесь, на свалке,
чем быстрее, тем лучше. Меньше мук примешь.
Кашель прервал её. Она дышала с трудом, с каким-то свистом. Подойдя к печке, она трясущейся рукой взяла кружку с травяным отваром и стала пить маленькими глотками.
– Скорей бы умереть, устала я, – прохрипела она. – Ничего уже
не радует, ничего хорошего не жду. Правда, хотелось бы дожить до юбилея, в январе мне будет пятьдесят лет.
Наташа вытаращила глаза. Господи, перед ней стояла дряхлая старуха, лет семидесяти. Девушке стало тяжело и неуютно в этой землянке, захотелось бежать отсюда. Она встала и попятилась к двери.
– Извините, мне надо идти.
Вера Петровна заволновалась:
– Я что-то разоткровенничалась с тобой. Ты не вздумай девчонок моих искать! Я всё равно уже не жилец, а этой правдой можно  им  жизнь  испортить.  Я  хоть  и  неверующая,  но  молюсь  Всевышнему, чтобы помог моим детям окончить университет, найти работу, благополучно устроиться в жизни, чтоб хоть они могли спокойно жить и радоваться жизни.
–  Не  волнуйтесь,  я  не  нарушу  вашей  тайны.  А  вам  желаю
встретить свой юбилей. До свидания, – выпалила Наташа и выскочила из землянки.
«Надо же.… Сама умирает, а думает о детях!» – пронеслось в её мыслях. Ком горечи подступил к горлу, слёзы покатились по щекам.  Наташа  шла  по  дороге  к  разгружавшемуся  мусоровозу, шмыгая носом и смахивая рукой слезинки.
Всю дорогу до самой Читы Наташа ехала молча. Пожилой водитель  искоса  поглядывал  на  девушку,  не  решаясь  заговорить, только остановившись в городе, спросил:
– Что, деваха, на свалке свои?
– Нет там своих, статейку хотела написать. Сенсацию хотела,
вот – получила!
Поблагодарив водителя, Наташа выпрыгнула из машины. Возле  общежития  сидел  всё  тот  же  нищий.  Наташа  остановилась,
вспомнились  слова  Веры  Петровны:  «Жизнь  прекрасна,  только
нет в этой жизни места нам…».
Девушка вынула из кармана последнюю десятку и подала мужчине.



                Зинаида Лобачёва