Тень гамлета

Событие в 2-х действиях

Действующие лица:
Гамлет – принц  датский
Джон – физик (инвалид – колясочник)
Джейн – жена Джона
Люси – дочь Джона
Хелен – служанка Джона
Роджер - священник
Иван – поэт (инвалид – колясочник)
Маша – жена Ивана
Мать Ивана
Борис – друг Ивана, журналист
Н.В. Гоголь - писатель
Василий Великий – богослов
Кот Шредингера) – кот
Попугай Парадигма – попугай
Врачи, санитары

Сцена разделена на две части. Посередине нечто вроде тамбура:  матерчатая дверь с нарисованным на ней большим крестом; над ней – большой телеэкран. Одна часть сцены – кабинет сэра Джона, другая часть – комната в квартире поэта Ивана.

ПРОЛОГ

Гамлет:
(Гамлет говорит с телеэкрана)

Сто тридцать тысяч дней прошло с тех пор,
Когда светило ревностный дозор
Установило над судьбой моей,
Чтоб только светом пропитаться ей.

Но вступит в бой не меньше двух мечей,
И мне досталось столько же ночей,
Чтобы познать изнанку бытия.
Я, Гамлет - свет, и Гамлет – гибель я.

Душа моя покоя не найдёт,
Пока она к единству не придёт.

Мне говорил Христос: иди за мной,
Но тень отца стояла за спиной,
Могильным смрадом в ухо мне дыша.
И раскололась надвое душа!

Потомок мой, мой тридесятый внук,
Возможно, Истину открыл ты вдруг:
Как примирить измену  и любовь,
Простить врага, не проливая кровь?

Познаю души нынешних людей,
Найду лекарство для души своей.
Найду  убогих,  два телесных ада,
Желаний плотских  мне от них  не надо.

Действие 1.

Сцена 1.

Роскошный кабинет в лондонском  особняке. Посреди кабинета – массивный письменный стол, оборудованный новейшей электроникой. За столом, перед  компьютером в инвалидном кресле сидит Джон, одетый в футболку и толстовку. У него каштановые  вьющиеся волосы с проседью, на носу – сильные очки,   выражение лица (чуть идиотическое?), какое бывает у людей с частичным поражением мимических мышц. 

В кабинет к  Джону входит его дочь Люси. Целует отца в затылок.

Люси: Папочка, у меня к тебе просьба.
Джон: Вообще-то сначала полагается здороваться, но ты так редко меня навещаешь, что я не буду брюзжать.
Люси: Ты  - лапочка. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как устроен мир.  Мне поручили выступить с лекцией в классе.
Джон: Прочти хоть одну мою книгу.
Люси: Это – отстой.  Ты всегда напрягаешь.  В прошлый раз ты потребовал, чтобы я сняла роликовые коньки. Я не послушалась, и посмотри теперь, какая у меня красивая, сильная попа.
Джон: Да, станок изрядный, и я, наверное, был не прав. Но сейчас я прав.
Люси: Кто  читает книги?  В Интернете всё есть.
Джон: В Интернете есть только информация, и её надо ещё пропустить через мозги. Ладно, я расскажу тебе сказку.
Люси: Папочка, ты никогда не рассказывал мне сказок, ты здоров?
Джон: Справляться о моём здоровье – это  очень интимно. Будь на твоём месте кто другой – я бы его проучил. Не волнуйся, в некотором смысле я более чем здоров. Так что, деточка, сиди смирно и слушай сказку про Кота Шредингера.
Люси: А как его звали?
Джон: Кого?
Люси: Ну, кота, который был у Шредингера?
Джон: Кота Шредингера звали Кот Шредингера.
Люси: Так не бывает. И ты забыл, что я просила про Вселенную.
Джон: С этим котом еще и не такое бывает. И он может многое рассказать о Вселенной.
Люси: Тогда давай.
Джон: Сначала это был самый обыкновенных ленивый рыжий кот, который по ночам орал на крыше, будто ему прищемили хвост, а днём отсыпался на диване своего хозяина – математика мистера Шредингера. Так бы этот кот и прожил свай век в безвестности, если бы однажды он не перешёл всех границ приличия. Вывалявшись на какой-то помойке, кот преспокойно забрался на своё прежнее место и перепачкал дорогую обивку дивана. Мистер Шредингер терпеть не мог нечистоплотных животных и решил проучить паршивца. Для этого он разработал схему очень занятного эксперимента.
Люси: Папа, ты же знаешь, я ненавижу, когда мучают животных. И особенно противно, когда учёные ставят на животных опыты. По-моему, это жестоко и цинично.
Джон: Успокойся, мистер Шредингер решил поставить над своим котом  мысленный эксперимент. Я опишу его в упрощённом варианте.
Люси: Тогда это не эксперимент.
Джон: Ошибаешься. Многие уважаемые учёные считают, что физический мир ведет себя в соответствии с законами математики, и что их мысленные эксперименты достовернее физических.
Люси: Они сумасшедшие.
Джон: Иногда это даже полезно. Так вот,  день был прекрасный, и на  Кота Шредингера  падал солнечный зайчик, который, как тебе, Люси, уже должно быть известно, представляет собой пучок частиц, именуемых фотонами. Господин Шредингер изобразил этот пучок на листе бумаге в виде направленного отрезка, то есть – вектора.  На пути фотонов учёный нарисовал полупрозрачный экран, который частично отражал фотоны, частично – пропускал. Пропущенный экраном фотон попадал на регистрирующее устройство - детектор, связанный с пистолетом, который  выстреливал  в кота.
Люси: И убивал насмерть?
Джон: Тебе не кажется необычным то, что ты так болезненно реагируешь на мысленный эксперимент?
Люси: У меня, наверное, богатая фантазия: я так ясно представила себе бедного кота.
Джон: Отнюдь не бедного. В результате эксперимента Кот Шредингера как бы раздвоился: он  сделался и живым, и мёртвым одновременно.
Люси: Так не бывает даже в сказках.  Про чертей и то понятнее.
Джон: Потому что нет никаких чертей. Приставь к ведру рога – и вот тебе «чёрт». Чертей мы выдумываем сами, поэтому представляем. А вот живых и одновременно мёртвых Котов Шредингера, которых, поверь мне, – навалом,  люди представить себе не могут.
Люси: Ладно, а что было дальше?
Джон: Дальше? Один из котов, по-видимому, выспался и отправился на кухню в поисках еды. Другой – остался на прежнем месте, потому что издох.
Люси: А когда первый кот вернётся из кухни, он увидит себя мёртвым?
Джон: Увы, нет, ему не представится такой счастливой возможности, потому что оба кота теперь принадлежат к разным мирам или Вселенным. Ведь мы  не можем  безнаказанно «выстрелить»  из микромира фотонов в наш макромир, потому что эти миры подчиняются разным законам. 
Люси: А если, например, я приду в этот момент навестить мистера Шредингера, то какого кота я у него обнаружу?
Джон: Ты – умная девочка. Какого хочешь, выбирай любого.
Люси: То есть я могу выбрать, в какой Вселенной мне жить?
Джон: На нынешнем этапе развития науки, теоретически  – можешь. По крайней мере, примерно так поступают сейчас физики.
Люси: Пастор Роджер тоже говорит, что Бог дал человеку свободу выбора.
Джон: Бог, «свобода выбора» - это не из моего словаря.
Люси: Разве ты не веришь в Бога?
Джон: Разве ты видела, чтобы я ходил  в церковь?
Люси: Все понимают, что у тебя особое положение.
Джон: А кто-нибудь спросил, почему я не хожу в церковь?
Люси: Никому в голову не приходит задавать тебе такие глупые  вопросы. И так ясно, что тебе трудно из-за болезни.
Джон: Большинству в голову вообще ничего не приходит. Поэтому я не хочу забивать это пустое пространство богом. Пусть лучше молодёжь увлекается наукой, которая, по крайней мере, постоянно движется вперёд, а не стоит на глиняных ногах догматов, как религия.
Люси: Папа, я в шоке. Я думала, что религия входила в систему воспитания вашего поколения.
Джон: У нас была система воспитания? Я о ней почему-то ничего не знаю.  И сегодня среди моих студентов есть способные, а есть балбесы, которым хоть кол на голове теши.
Люси: Значит, так их воспитали – балбесами.
Джон: Ничего подобного. Чтобы сделать из них людей, нужна генная инженерия и кибернетика. В том числе, и для таких уродов, как я.
Люси: Папочка, ты у меня самый умный и красивый.
Джон: Верю, потому что нет ничего более отвратительного, чем дурак.
Люси: Вот и поговорили. И о чём же я буду докладывать в классе?
Джон: Перескажи  мою сказку про кота, и добавь, что пока не будет открыта квантовая теория гравитации,  в описании Вселенной учёные сами будут в положении слепых котят… Ладно, иди, мне надо работать.

Люси целует Джона  и уходит, пританцовывая,

У Пегги был весёлый кот,
Все сказки знал наперечёт.
Спляшем, Пегги, спляшем!
У Пегги  сдох весёлый кот,
Но в сказке всё наоборот,
И ни черта понять нельзя…
Спляшем, Пегги, спляшем!


ГАМЛЕТ
Я говорил, что наши мудрецы,
Такие же ослы,
Как их отцы.
Но этот физик - Джон чуднее всех:
И кот его страшней, чем смертный грех.
Выходит, что и я - почти живой…
Либо у него неважно с головой?

Попугай (орёт): Парадигма! Бедный Иорик!
ГАМЛЕТ (пугается крика попугая): Мне кажется, что эта птица видит меня. Впрочем, откуда нам знать, что видят птицы. Как тебя зовут, птица?
Попугай: Парадигма!
ГАМЛЕТ: Что это значит?
Попугай:  Осёл!  Просрали  революцию, отравители!
ГАМЛЕТ: Отравители? Эта тема мне  знакома.  Кто отравители?
Попугай (бурчит): Христиане отравили  человека.
ГАМЛЕТ: Не  будь я дух,  отвернул бы тебе башку. Однако не сам же ты это выдумал?

Сцена 2.

Входит пастор Роджер, в дверях сталкивается с Люси.

Роджер: Ваша дочь – красивая девица, сэр.
Джон: Да, недурна, вся  в меня.
Роджер: По-моему, Вы несколько преувеличиваете своё участие. Ваша жена, сэр, интересная женщина.
Джон: Дело не в участии, а в породе, и только в ней, святой отец.
Роджер: Дарвинизм, сэр?
Джон: В какой-то мере…
Роджер: В какой?
Джон: В отличие от Дарвина я считаю, что биоселекция  человека должна быть более осознанной.
Роджер: Опасная точка, сэр. Некто, не к ночи будет сказано, (крестится)
уже занимался селекцией  «истинных арийцев» и докатился до нацизма.
Джон: Нацизм –  язычество и национальный психоз.   Но благородные и рабские роды несомненно существуют, поэтому отбор необходим.
Роджер: Вы считаете возможным  отличить благородную человеческую особь от рабской особи?
Джон: Считаю возможным. Благородство должно обладать способностью  к трансформации самого себя, так что тут есть зацепки для тестирования.
Роджер: Для тестирования? Но – кого, каким образом, и с какой целью, сэр?
Джон: Я хочу протестировать таких же калек, как я, пастор.
Роджер: Какую  цель Вы преследуете на сей раз, сэр?
Джон: Я хочу подтолкнуть  этих  несчастных  к бездне
Роджер (крестится): Какой ещё бездне?
Джон: Бездна – то, что увидел Гамлет: бессмысленность рациональной жизни. Разве можно продолжать жить, увидев смерть?
Роджер: Почему Вы выбрали  неизлечимо больных, сэр?
Джон: Потому что, бездна  интересуется именно заглядывающим в неё.
Роджер: И чего  Вы хотите добиться?
Джон: Истины, пастор, только Истины! Я хочу увидеть реальную Вселенную.
Роджер: Сэр, но Вы уже как бы открыли Истину, определив научную точку опоры истории Вселенной. Эта история стартовала в момент Большого взрыва звезды, ставшей Чёрной дырой, и привела к человеку. Сам Римский Папа увидел в такой целеустремленности космоса Божественный Промысел!
(Пастор опускается на колени и крестится)
Джон: Не делайте из Папы дурака, пастор. Папа  понял так, как ему удобно было понять.  Он понял, что в моей истории Вселенной, берущей начало от «биг бэнга», время было мнимым, ибо я делал вычисления  именно с мнимым временем, применимым  в квантовой механике. Но суть в том, что моя модель была понятнее в реальном времени – он его и выбрал.
Роджер: Сэр,  Католическая церковь одобрила  Ваше толкование.
Джон: Не моё, пастор, а Папы Римского. Тогда я не стал возражать. Я понял, что пел глухим и промолчал. Но я не могу с этим жить, пастор! Модель Вселенной в реальном времени  противоречит бесспорным научным фактам.
Роджер: Каким ещё «бесспорным» фактам, сэр?
Джон: Роджер, и дайте мне в зубы сигару, чтоб дым пошёл.

Пастор  прикуривает сигару и вставляет её в рот Джону, не преминув упрекнуть, что курение вредно для здоровья.
Джон: Если ещё кто-нибудь здесь упомянет о моём здоровье, я, кажется, лопну от злости. Вы считаете себя здоровым, пастор?
Роджер: У меня болят колени, сэр.
Джон: Вот видите, пастор, боль напоминает Вам, что Вы ещё живы. Представляете, насколько жив я, если у меня болит всё? Ха-ха! Так вот, святой отец, нынешняя модель Вселенной  противоречит  второму закону термодинамики! Вспомните, как в Библии Господь  гордился своим творением:  «И  увидел  бог  все,  что  он создал,  и  вот,  хорошо  весьма»? Что хорошего-то? Неудачу в Космосе? Неуклонная потеря температуры во Вселенной означает уход из порядка назад в хаос, распад порядка в полный беспорядок! И что тут «хорошего»? Может быть, он имел в виду все-таки иную Вселенную?
Роджер: Господь Иисус Христос возродит Рай через Своё второе Пришествие.
Джон: К сожалению, поэзия Библии рисует довольно абстрактную картину. Я бы предпочёл увидеть в  книге Апокалипсиса  математические формулы.
Роджер: Но, ведь  Папа…
Джон: Папа-то поумнее Вас, пастор.  Ньютон и Галилей объединили мир в рамках единых  законов природы. Эта система взглядов (парадигма) теперь устарела. Современная физика пользуется разными наборами законов для классического и квантового описания  мира. И Папа должен был сделать выбор. И он выбрал дермо!
Роджер: Сэр, я  совсем заморочен, увольте. Что  Вы хотите сейчас лично от меня?
Джон: Я хочу слетать в Космос.
Роджер: Вы собираетесь что-то спросить  у самого Господа Бога?
Джон: Вы, пастор, действительно, отупели. Для встречи с Богом коммунисты уже посылали  Гагарина. Но они видимо разминулись… 
Однако я тоже  немного устал. Вот что: найдите мне «второго пилота» из подготовленного мной списка – здесь все исключительно инвалиды. Разошлите им приглашения. И идите, идите…
Попугай (орёт): Парадигма!!!

Пастор Роджер пугается крика птицы и почти убегает со сцены.

На экране  девушки занимаются гимнастикой. Сэр Джон в такт кивает головой и напевает:

Вздох глубокий,
Руки шире,
Сядьте на пол –
Три-четыре…



Свет меркнет над частью сцены, где помещается кабинет Джона. Освещается другая часть сцены – квартира поэта Ивана.


Сцена 3.

Тривиальная комната в советской однокомнатной пятиэтажке («хрущёвке») на первом этаже. Нищета. Из мебели: книжный шкаф, диван-кушетка, железная кровать с приделанной к спинкам трубой из нержавейки, телевизор «Горизонт» и  старый компьютер  на  подоконнике.
В примитивном инвалидном кресле у окна сидит Иван в теплом свитере, ноги у него прикрыты пледом, а к ладони правой руки примотана пластырем шариковая ручка. У него темные с проседью, чуть вьющиеся волосы, высокий лоб, но в чертах лица угадывается что-то неправильное  (от частичного поражения нервов, управляющих мимическими мышцами).
Кресло Ивана стоит боком к окну, чтобы он мог чертить какие-то, ему лишь понятные каракули на листке бумаге, лежащем на подоконнике, и управляться с клавиатурой компьютера.



Стук в дверь в квартиру Ивана.

Иван: Открыто!

В дверях комнаты Ивана появляется  Борис с «огнетушителем» (0,8л) дешёвого красного вина -  «777»
 
Борис: Всё нетленку ваяешь?
Иван: Хоть бы раз сказал что-нибудь оригинальное.
Борис: Креатив – не мой конёк. Наш брат - журналист падалью питается.
Иван: Зачем же ты так? У тебя есть вкус.
Борис: Это намёк, что нам пора вкусить от этой виноградной лозы?
 
Борис приносит из кухни два стакана и разливает по ним вино.

Иван: За что сегодня пьём?
Борис: За лесть. Она укрепляет дружбу.
Иван: Сомнительное утверждение.

Борис сначала выливает вино в рот Ивана, затем пьёт сам.

Борис (смотрит на экран компа): Иван, у тебя на «мыле»  письмо. Посмотрим?

Иван кивает,  Борис открывает электронную почту и читает вслух письмо Джона.

« Уважаемый товарищ Иван!
Давайте познакомиться. Меня зовут Джон,  я - физик. Несмотря на то, что я прикован к инвалидному креслу, я хочу лететь в Космос. Для того,  чтобы по примеру  советских атеистов подтвердить отсутствие бога на небесах. Юмор. Ваши газеты  писали: «Гагарин летал в Космос и бога не видел, значит, его нет». Но мне нужны более весомые аргументы. Юмор. У меня к Вам  предложение: лететь в космос вместе. Красивое решение для  многих проблем:  «мир – дружба!»,  первый шаг к космическим Паралимпийским играм,  реклама для моей науки и Вашей поэзии…  Плюс N преимуществ (где N стремится к бесконечности). За деньги не стоит беспокоиться – всё оплатит телевидение.
Простите за мой русский язык, что  хромает.
С уважением, Ваш Джон».

Борис: Вот это бомба!   Хочешь полететь в космос с ним на пару? Я бы взялся за менеджмент.
Иван: Нет, невозможно, я читал об этом Джоне в Интернете. У нас разные заболевания. У него паралич от бокового амиотрофического склероза, а у меня шея сломана. 
Борис: Жаль! Вот это бомба!  Можно я хотя бы опубликую это письмо в своей  районной газете?
Иван: Как хочешь.
Борис: Тогда  помчался, чтобы успеть в типографию.
Иван: А вино?
Борис: Некогда, после забегу

Борис убегает.

В комнату к Ивану входит его жена - Маша. Она целует мужа и замечает на окне початую бутылку вина.

Маша: Опять тебя Борис спаивал? Вы у меня дождётесь: я его выпру из дома.
Иван: Мне насильно никто в рот не наливает.
Маша: Тебе-то как раз наливают.
Иван: Но рот я открывал добровольно.
Маша: Разве ты можешь отказать другу! Конечно, «добровольно»! Так, между прочим, большинство и спивается: за компанию.
Иван: Борис, кстати, принёс очень интересную информацию.
Маша: Что интересного мог сообщить этот щелкопёр?
Иван: Английский физик Джон – я тебе про него рассказывал -  летит в космос. Знаешь, он и меня пригласил. Прислал письмо, прочитай.
Маша: Я  ещё  не сошла с ума, хотя ждать недолго. Лучше бы  этот Джон прислал тебе хорошее инвалидное кресло: я уже устала ремонтировать  наше отечественное барахло. И вообще, по-моему,  твой Джон просто зажрался: на черта ему нужен космос - он и так, поди, живёт, как в раю.
Иван: Я думаю, рай для инвалидов ещё не сотворён.
Маша: Сотворён. Только он переполнен их жёнами.
Иван: Маша, ты опять? Разве я не понимаю, как тебе трудно?
Маша: Ну, прости. Всё из-за твоего Джона. У него, ведь, - ты говорил – даже дети есть.
Иван: Это, наконец, невыносимо! Ступай и заведи себе ребёнка. Вон хоть с Борисом!

Входит Борис.

Маша: Лёгок на помине! Пойдём ребёнка делать – муж предлагает.
Борис: Вы совсем с катушек съехали?
Маша: Тут съедешь. Давайте, мужики, выпьем что ли.

Борис приносит из кухни ещё один стакан и разливает вино.

Борис: За что пьём-то?
Маша: За поэта – за что же ещё? Ему вон и слава, и  в космос зовут. А мне за всю жизнь хоть бы чего… хоть бы какого ребёночка…

Маша выпивает вино и, разрыдавшись, уходит на кухню.

Борис: Я лучше пойду, раз такое дело.
Иван: Да, иди, в последнее время с ней такое часто.
Борис: Климакс.
Иван: Хрен его знает. Мы с ней  давно живём  как брат с сестрой.  А я бы многое отдал, чтобы опять влюбиться.  Пишу много, но  тухло как-то. Кажется,  деградирую.
Борис: Вот и лети в космос, взбодришься. На халяву и уксус сладкий.
Иван: Ты не понимаешь: никакой космос или там Марианская впадина мне не поможет. Как тебе объяснить… У Гоголя в «Записках сумасшедшего»  мысли герою  приносит ветер с Каспийского моря – мне  «ветер» нужен.
Борис: Какой ветер? Чёрт вас поймёшь, поэтов! Ну, - влюбись.
Иван: В кого? Свою прежнюю любовь к Маше я уже настолько изнасиловал, что одни ошмётки остались.
Борис: А ты влюбись  в Беатриче, как Данте.
Иван:  Чушь несёшь. Что ты знаешь о Данте? Иди лучше.

Борис уходит. Иван пододвигает кресло к клавиатуре компьютера и одним пальцем набирает какой-то текст. (Свет гаснет).



Сцена 4.
Освещена половина сцены – кабинет Джона.
Входит пастор Роджер.

Роджер: Увы, сэр, врачи единодушны в своём приговоре: полёт космос Вам категорически противопоказан.
Джон: И чёрт с ним. Этот Космос мне надоел, как собака.  Но, сама идея, согласись, - изрядный пиар. Много ли   писем разослано  инвалидам  с предложением лететь в Космос вместе со мной?
Роджер: С десяток, сэр. Как раз в те страны, где были переведены и изданы Ваши книги и опубликованы статьи. Признаюсь,  результат превзошёл мои ожидания: местные газеты размещают эти письма на первых полосах!  Но зачем все-таки Вам  Космос, сэр?
Джон: Мне – ни к чему. На этом «курорте» я уже был тысячу раз. Дрянь, признаюсь Вам, порядочная.
Роджер: Значит, Вы, сэр,  просто морочите голову  несчастным инвалидам?
Джон: Естественно,  если, конечно,  у них есть, что морочить.
Роджер: Между прочим, некоторые из них, по моему мнению,  не заслуживают подобного отношения. В качестве примера я бы привёл весьма любопытный ответ  из России от  товарища Ивана. Хотите я  прочту?
Джон: Сгораю от нетерпения.
Роджер (читает с листа):
«Уважаемый,  сэр Джон! Я перевожу для заработка иностранные журналы и много читал о Вас. Поэтому  польщён Вашим предложением и искренне сожалею, что приходиться от него отказаться (по причине особенностей моего заболевания). Однако я догадался, что Ваше послание не имело единственной целью вытащить меня в космическое пространство (да ещё по такому сатирическому поводу, как встретиться на орбите с Господом).
Но также я не смею надеяться, что такой великий  человек, как Вы, хочет извлечь ещё какую-нибудь пользу из нашего общения. Ведь я  – единственно – поэт и ничего более. Правда, наш национальный гений - Пушкин  говорил, что в математике немало поэзии, но я не уверен в обратимости этого утверждения. Посему хочу уточнить: зачем я Вам понадобился? Впрочем, даже если это какое-то недоразумение или, может быть, статистика либо тест,  остаюсь  благодарен  за Ваше послание. С уважением и благодарностью, Ваш Иван, поэт Божией милостью».
Джон: Однако - стиль! Хоть перебрал с божьей милостью. Калека, да ещё и поэт! Мы попали в цель, пастор!
Роджер: Пора бы объясниться, сэр.
Попугай: Парадигма!
Джон: Вон, птица – и та понимает. Пастор, я  хоть и не особенно силён в искусстве, но могу  предположить, что художники попутно обладают  аналитическими и ретроспективными способностями. Так почему бы им не взглянуть на науку под  художественным углом зрения? Они видят бесконечность, так пусть услышат в ней мелодию.
Роджер: Зачем?
Попугай:  Бездна!
Джон: Гениально, курица!  Этого Ивана  надо чуть подтолкнуть: ведь, согласитесь, святой отец, столкнуть в бездну легче того, кто уже стоит на краю?
Роджер: В какую бездну, сэр?
Джон: В бездонность сознания, пастор, где  тайны тех миров, откуда нет возврата.
Роджер: Страх-то какой!  Но зачем?
Джон: Может быть,  этот Иван сможет представить, как могут существовать одновременно живой и мёртвый коты Шредингера.
Роджер: Однако он может и свихнуться, сэр.
Джон:  Какие пустяки Вас беспокоят, пастор!  Когда технологии начнут развиваться непредсказуемо (математики называют это сингулярностью), человечество уже не спасти. А поэты и так все ненормальные – им мой тест не повредит.
Роджер Какие страсти Вы говорите, сэр, (крестится)  Господь не допустит  катастрофы.
Джон: Господь уже допустил грехопадение и ждёт Апокалипсиса, потирая руки.
Роджер: Вы дерзаете сферы запрещённые сознанию – это грех. Брать небо штурмом – величайшее зло!
Джон: Личность человека сублимируется из тёмных инстинктов, проще говоря  – из зла. Рискнём и мы, пастор. Пошлите Ивану  парадокс кота Шредингера. И сделайте одолжение,  пригласите ко мне Хелен.

Роджер уходит озабоченный.

Сцена 5.
 
Входит служанка Хелен.

Хелен: Что-то случилось, сэр Джон? Сейчас мы займёмся нашими «танцами», и Вы у меня будете, как огурчик!
Джон: Хелен, девочка, может быть, мы сегодня отложим «танцы» и просто позавтракаем, я что-то не в настроении.
Хелен: Ни за какие коврижки, сэр Джон! Это Ваш приказ: тормошить Вас, в каком бы виде Вы не были.

Хелен ласкает Джона, подбираясь к интимным местам.
Джон громко стонет.

Джон: Уф! Вот это танец! Я, кажется, сейчас сдохну. Скорей вина и сигару.

Хелен поит Джона вином и прикуривает ему сигару.

Джон: Оказывается, местами я ещё ничего!
Хелен: Даже очень ничего, сэр.
Джон: Всё верно, тело должно работать, чтобы нормально обслуживать мозг. Большинство людей, правда, считают наоборот. Кроме того, это весьма приятно, и… снимает напряжение.
Хелен (заигрывает): Какое напряжение, сэр?
Джон: В некоторых органах.
Хелен: В каких органах, сэр?
Джон: В тех, которые тебе, кажется, по душе, Хелен.
Хелен: Не только по душе, но и по размеру, сэр.
Джон: Ха-ха, с тобой не соскучишься.
Хелен: Скучать глупо, сэр; это – участь неудачников!
Джон:  Ты считаешь себя успешным человеком?
Хелен: Безусловно. Быть рядом с Вами – большая удача.
Джон: Разве? Моя жена считает, что всю жизнь мучается со мной.
Хелен: У неё, по-видимому, предвзятое отношение к мужчинам. Быть женщиной – это тоже надо уметь.
Джон: Весьма недурно сказано, ибо нужно реализовывать в себе женское начало. Совершенному человеку нужны совершенные самки.
Хелен: Не вижу в Ваших словах ничего обидного: в  актрисах, например, тоже главное – сексапильность. Женщину, прежде всего, должны хотеть мужчины, иначе, что будет с родом человеческим?
Джон: Да ты философ, моя девочка, и это очень приятно. Потому что я не перевариваю дур так же, как и дураков. Кроме того, разве получаемое удовольствие не является  доказательством правильности наших поступков?
Хелен:  С таким подходом уж точно не будешь неудачницей.
Джон: Ты, кажется, была замужем, Хелен?
Хелен: Была, но, как говориться, замуж – не напасть, да как бы замужем не пропасть. Я чуть не завяла на корню, сэр.
Джон: Ха-ха! Отчего же?
Хелен: Мой муж знал не более трёх десятков слов из  английского языка, половину – непечатных. Хотя он был рок-музыкантом,  поэтому я на него и запала.
Джон: Мне казалось, что музыка должна стимулировать словотворчество.
Хелен: Да, он писал песни.
Джон: С таким скудным словарным запасом?
Хелен: Что Вы, сэр, с гораздо меньшим.
Джон: И как тебе удалось избавиться от такого  мужа?
Хелен: Обычная история, сэр, - наркотики. Когда эти рокеры становятся пустыми, как барабаны, по которым они лупсачат, то начинают пичкать себя LSD, чтобы подсмотреть что-нибудь новенькое в мире грёз. Но там, по-видимому, ничего нет. Или что-то несъедобное.
Джон: Ты занятный человечек, Хелен, я боюсь увлечься  всерьёз.
Хелен: Увлекитесь, разве Вы трус, сэр Джон?
Джон: Вот уж нет. Трусость просто не поместилась бы в тесноте моих болезней и пороков.
Хелен: Тогда всё о-кей, не заморачивайтесь.  Однако мне пора идти - готовить Вам второй  завтрак.
Попугай: Парадигма! Завтрак в постель! 

Хелен уходит, вихляя задом.
За этой сценой из-за кулис подглядывает жена Джона – Джейн


ГАМЛЕТ
Куда я влип?  Ему ж полсотни лет!
Распутство там, где даже плоти нет!
Но в этой бабе столько естества,
Что сам я не увлёкся ей едва…
Какая глупость - я ведь только дух.
Хотя мой дух, пожалуй, стоит двух.



Свет на половине сцены Джона меркнет, на половине Ивана – загорается


Сцена 6.

В квартире Ивана: к поэту приходит Борис и  подаёт ему газету.
Входит мать Ивана.

Мать (крестится): Ой, Борис, свят-свят!  Мне сказали, ты умер?

Иван и Борис оборачиваются к матери и очумело смотрят на неё.

Борис (приходит в себя и находит силы плоско пошутить): Слухи о моей смерти сильно преувеличены.
Мать: Как преувеличены?  Эльза Ивановна точно сказала. Она никогда не ошибается. Но, может быть, ты – дух Бориса?
Щупает Бориса.
Вроде, не дух… И не пахнешь. Ничего не понимаю. Надо спросить Эльзу Ивановну насчет твёрдости духов.

Мать Ивана уходит.

Борис: Меня чуть Кондрат не хватил! Надо же такое ляпнуть.
Иван: Представляешь, кто бы за мной ухаживал, если бы не Маша? Я бы давно свихнулся или сыграл в ящик.
Борис: Ладно, наплевать. Только бы не сглазила. Видел, в моей газете письмо Джона на первой полосе?  Корпусом набрали.
Иван: Да,  места не пожалели. Только это ведь ничего не значит.
Борис: Значит - не значит, не о том думаешь.  Это - реклама! Я забегал в книжный магазин: все   сборники твоих стихов раскупили!
Иван: Не может быть! Сейчас и прозу-то никто не читает, не то, что стихи.
Борис: И это ещё не всё.  Городской отдел социального обеспечения готовит какую-то акцию для инвалидов. Зашевелились, ворьё! Проси кресло, но чтобы  немецкое,  с электроприводом. И ещё –  ноутбук.  Дери с них всё, что сможешь. 
Иван: Мне неудобно.
Борис: А когда новая власть тебя до нитки обобрала –  «удобно» было?
Иван: Лучше не вспоминать… На сберкнижке я хранил  гонорары за публикации и сборники. Копил на новую операцию. И все сбережения вмиг испарились благодаря  денежной реформе, носящей имя (представляешь!) героя моего детства – Гайдара… и его команды. Ты  знаешь, как переводится Гайдар?  Всадник, скачущий впереди.
Борис: Да, премьер-министр  Гайдар - внук писателя Гайдара, тоже выскочил вперёд, и значительно подмочил авторитет героев нашего детства. За что придётся заплатить  потомкам и Аркадия Гайдара, и его внука - Егора.
Иван: Уже платят. Ты слова из нынешних песен помнишь, хоть какие-нибудь?
Борис: Помню, в магазине запись крутили: «Привет Америка - Европа, а у меня большая жопа». Все слова запомнил, потому что других не было. Молодежь совсем отупела. Кстати, где Маша - вечер уже, на улице хулиганья полно.
Иван: Поехала в монастырь, к мощам Матроны Московской приложиться. У неё теперь пунктик - ребёнка  хочет.
Борис: Не туда ездит, ей в Кострому надо,  иконе Феодоровской Матери Божией поклониться - помощнице при родах.
Иван: Каких родов?
Борис: Элементарно: искусственное оплодотворение -  и она в марьяжном интересе.
Иван: Чушь! Зачем нам ребёнок? Она  со мной скоро до ручки дойдёт. Борис: Это точно, без ухода  ты - не жилец.
Иван: Слушай, ты снам веришь? Я не верил, но тут такое кино приснилось, что я весь мокрый проснулся. Дерутся будто наши с фашистами, но не на земле, а на небе. Однако всё остальное, как в бою положено: танки, бомбёжка. Вдруг, из нашего окопа вылезает мальчонка лет пяти и бежит навстречу немцам. А за ним бежит моя Маша. Зареванная вся, голос надрывает; зовёт парнишку назад, но тот не слушается, и он вроде близко, но догнать она его никак не может. А немцы – вот уже! И один эсэсовец автомат на ребенка направляет. Я посмотрел ему в лицо и узнал – это Джон! И он  стреляет. Пули трассирующие, и видно, что они огибают мальчонку и все достаются Маше.
Она падает вперёд и успевает схватить ребенка за рубашку и накрыть собой.
И  я  чувствую, что на меня тоже кто-то навалился, и что будто этот ребёнок – я сам, и Маша меня душит своим телом. Просыпаюсь, а это вторая подушка упала мне как раз на лицо, и я задыхаюсь.
Борис: Странный, конечно, сон, но я же не Фрейд, чтобы толковать. Слушай,  а тебе не кажется, что этот Джон немножечко  «того»?
Иван: А я, по-твоему, здоровый?
Борис: Ты, конечно, не здоровый, но нормальный.
Иван: Роскошный комплимент! Как  в  Библии: худшие наши враги  – наши близкие.
Борис: Я тебе враг?
Иван: Ты не враг, ты – друг.
Борис: Но ты сказал – враг.
Иван:  Нет, я сказал, что ты - хуже врага.
Борис: Не ожидал от тебя. Прощай!

ГАМЛЕТ
Поэзия – загадка для меня.
Ведь, сколько б в сердце не было огня,
Не передать бумаге этот жар.
Мои стихи к Офелии – кошмар!
Я соблюдал и рифмы и размер…
Быть может мне ослепнуть, как Гомер?
Речь, как река, безудержно течёт,
И бездну тайн хранит в пучине вод.
В ней всякий может зачерпнуть слова:
Берёт одно, а оставляет – два.

Попугай: Осёл!  Трус! Сверхчеловек!
ГАМЛЕТ: Нет, наверняка эта птица нахваталась чего-то новенького.  Какой-то демон, а не попугай.


Борис уходит. Входит мать Ивана.

Мать: Ваня, хотела прочесть тебе очень хороший стишок, который недавно вспомнила. Вот послушай …  Ой, забыла…
Иван: Мама, ты мне мешаешь.
Мать: Уж и слова нельзя сказать! Будто я так часто захожу к тебе. Ты, сынок, стал таким же грубияном, как твоя жена. Я всё-таки мать тебе.
Иван: Мама, не мучь меня. Иди по своим делам.
Мать: Ладно, я сейчас схожу в магазин, и прочитаю тебе стишок, когда вернусь.

Иван что-то чертит  на листе бумаги. В комнату Ивана возвращается мать.

Мать: Я вспомнила стишок на полдороги в магазин и решила вернуться к тебе, чтобы опять не забыть. Вот слушай …  Ой, опять забыла.
Иван: Это невыносимо! Меня сегодня, наконец, оставят в покое?!
Мать: Не кричи на мать! Я ещё не выжила из ума. Ты забыл, сколько я сделала для тебя и твоей Машки – потаскушки? А теперь, когда я состарилась, можно меня оскорблять?
Иван: Господи, что ты несёшь? За что мне это?
Мать: Ей, между прочим, после нас останется и твоя, и моя квартиры! Она на уме с горошком, ты думаешь, мать старая – ничего не видит?

Маша уже некоторое время стоит в дверях комнаты
 и слушает этот разговор.

Маша: Вот и я дождалась награды. Спасибо Вам, милая мама, спасибо и тебе, муженёк! С меня хватит! Счастливая  и богатая съезжаю с ваших апартаментов.
Иван: Маша, опомнись! 
Маша: Опомнись? Это ты ей должен был сказать,  своей маме. Но ты ведь не хочешь её расстраивать. Даже если твою жену обзовут потаскухой! Всё, миленький, хватит, натерпелась, прощай.

Маша убегает в слезах, хлопает входная дверь. Вслед за ней уходит мать Ивана, она что-то бормочет, погруженная в свои хлопоты.

Иван: Вот,  ведьма! Как чувствовал! Знал, что эти  спиритические сеансы с  Эльзой  Ивановной добром не кончатся. Лезут, куда им запрещено, старые дуры –  и допятились…. Зачем я? Что  создал? Рифмованный дневник воспоминаний! Лермонтов умер в 27, Есенина убили в 30, Маяковский застрелился в 37, а мне, уроду,  уже за 50. Я измучил и себя,  и всех.  Пора и честь знать.
Иван наклоняется вперёд и, раскачавшись, отталкиваясь от подоконника ещё живой рукой, падает на пол вместе с креслом. 


ГАМЛЕТ
Быть может, люди и не так плохи,
Но мир заполонили дураки.
Недаром Homo Sapiens из двух
Слов состоит: он человек и дух.
Смешались эти некогда роды
И множится подобие бурды.
Их надо бы рассечь и разделить,
Но как при этом крови не пролить?
Святая Церковь собирает всех.
Ну а по мне: дурак вредней, чем грех:
Грех можно искупить, живой пока,
Но только смерть спасёт от дурака.

Попугай: Сам дурак! Сыграл в ящик!
ГАМЛЕТ:
Он выживет. Есть признак смерти тела:
Его душа ещё не отлетела.


Сцена 7.

Действие происходит в кабинете Джона. Входит Джейн.

Джейн: Джон, Вы опять задумали какую-то глупость? Зачем Вам космос?
Джон: Зато Ваши шансы, Джейн, значительно возрастают. Ведь, есть вероятность, что после полёта в Космос меня  могут не реанимировать.
Джейн (подносит к глазам носовой платок): Как Вам не стыдно, Джон! Хотя бы ради наших детей Вы постеснялись произносить такие слова. Я отдала Вам свою молодость. Всё!  Кому я теперь нужна?
Джон: Вы сами сказали – Вы нужны нашим детям. Разве этого мало для женщины?
Джейн: Я уже почти не женщина. Вашими усилиями я превратилась в старуху.
Джон: Вот это мне более всего и не нравится. В моём положении я бы предпочёл видеть рядом что-нибудь более аппетитное.
Джейн: Это жестоко, Джон. Вспомните годы нашей молодости. Как мы любили друг друга!
Джон: Не спорю, но наши  пылкие чувства остыли довольно быстро, и превратились в довольно унылое общение. Разве Вам это не надоело? Не беспокойтесь, после развода Вы не будете бедствовать.
Джейн (плачет): Всё из-за этой вертихвостки Хелен!
Джон: Вам не кажется, что в моей ситуации ревновать более чем смешно?
Джейн: Нет, мне не кажется! Я знаю, как она Вас ублажает. Извращенка!
Джон: Видимо так же Вы определяете и меня? Да, для работы мне необходимы гормоны, адреналин и, уж поверьте, ради дела я не остановлюсь перед таким пустяком, как развод. А теперь будьте любезны оставить меня в покое.
Джейн (заламывает руки): Джон, у меня к Вам не осталось ничего, ничего!
Джон: Уверяю Вас, мир не стал после этого ни лучше, ни хуже.
Джейн: Побойтесь Бога, Джон!
Джон: Я его уже боялся. Пусть Бог теперь попросит меня о милости к нему.



                Сцена 8
Джейн уходит.  Входит Роджер.

Роджер: Ваша жена вышла вся в слезах. Что случилось?
Джон: Ничего особенного: я с ней развожусь.
Роджер: После стольких лет совместной жизни, сэр?
Джон: Именно этот срок меня и угнетает.
Роджер: Но где же милосердие к  женщине?
Джон: Милосердие выдумали священники, чтобы властвовать над  рабами, кстати,  и над господами тоже.
Роджер: Боже, как она страдает!
Джон: А я смеюсь, потому что наслаждение физическим страданием другого присущи  простой, ничем не стесненной, "здоровой" ментальности. Поступок, к которому вынуждает инстинкт жизни, правилен, потому что приносит удовольствие. Я так хочу – вот истинная мораль, извращенная в нас религией. Если зло сможет принести  пользу – я буду злым.
Роджер: Я предвижу большие несчастья, порождённые Вашей нынешней философией.
Джон: Нельзя запугать несчастьями человека в моём положении. Я иду к пропасти и мне наплевать на всё, если не перешагну. Признайтесь, Вы давно догадались, пастор, что я поклоняюсь гению Ницше. Великий пророк, непонятый временем, представленный шутом и безумцем... Он оповестил нас о приходе Сверхчеловека. Но именно теперь пришла пора отдать ему должное:  сверхчеловек может спасти Вселенную.
Роджер: Ницше - глашатай космической бессмысленности,  укравший  цель жизни у человека! Он  поставил в конце земного пути Ничто!
Джон: Его  «Ничто»  не глупее абсолютной недосягаемости Бога. Оно, по крайней мере, разворачивает наши  стремления от Небес к Природе, открывает источник и средоточие ценностей в самих себе, а не в непостижимом идеале.
Роджер:  И что же мы  откроем в себе, сэр Джон?  Мерзость, которую накопил мозг  в  процессе эволюции? Вера – вот узда для  свинства и жадности, в том числе – для бесцельного технического прогресса.
Джон: Именно из этого мерзкого материала сублимируется творчество, пастор. А церковь апеллирует исключительно к небесам, к  мифу. К тому же,  вы постоянно цапаетесь внутри ваших Церквей. Научные лаборатории работают, и если даже воруют идеи, то всё идёт  в одну копилку – в прогресс технологий. Дайте мне Ваше Божественное откровение и я покаюсь, я буду славить Господа. Но Вы не дадите или  опять опоздаете, и мир полетит ко всем чертям. Нет,  пока Вы топчетесь на месте, я обращусь к человеческому гению, пусть даже вскормленному эволюцией грехопадения.  Я буду плясать, пастор, заслужу прозвище безумца и скомороха, я сгорю до пепла, но  я трансформируюсь! Теперь посмотрите, какие  сельвуплясы отделывает этот наш товарищ Иван.

Роджер читает  письмо Ивана с компьютера:

«Уважаемый сэр Джон!
Ваша сказка  про Кота Шредингера – прелесть. Но я уже прежде  читал про этот парадокс. Даже размышлял о нём в силу своих возможностей, и думаю, что парадокс  Шредингера – изящная шутка, и она неразрешима в пределах человеческого восприятия. Если, конечно, не понимать под «sapiens» нечто иное. Сошлюсь на свой профессиональный опыт. В связи с парадоксом Шредингера у меня вдруг родилась ассоциация со стихами  великого поэта - Фета:
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
С точки зрения логики – полная бессмыслица, не так ли? Что это за «огонь», да ещё плачущий?  Не тот ли самый «кот»?  И таких полуживых-полумёртвых «котов» в большой поэзии хоть пруд пруди. Откуда они появляются? Из математического пространства, которым так гордятся учёные? Но что это за пространство?  Может быть, всё-таки: «Богу – Богово, а кесарю – кесарево»? 
С уважением, Иван».


Роджер: Кто этот Фет – немец?
Джон: В том-то и дело, что русский. Но покруче Гёте, прямо – Прометей! Иван за своего Фета цепляется, хотя понимает, что сам жидковат. Вот тут-то ему и надо дать нахлобучку – но с другой стороны. Он ведь тоже к скале прикован, и орёл ему печень клюёт: так пусть воспользуется единственной привилегией человека – проклятием! Пусть всё своё дрянцо соберёт да в бездну и плюнет! На, мол, тебе, боженька, за твои заботы! А бездна-то и отрыгнёт, то, что надо. Напишите-ка ему ответ.

Джон диктует, Роджер набирает на компьютере.



«Дорогой Иван!
С котом Вы неплохо выкрутились.  Фет тоже произвёл на меня сильное впечатление. Но теперь  рассудите ситуацию. Некий учёный – физик был приглашён «на ковер» в Ватикан, и, фигурально выражаясь, поставлен на колени с требованием покаяния. Суть в том, что этот учёный заявил, что Господь создал не нашу Вселенную, а какую-то другую.
- Какую ещё такую «не нашу»? - возмутились богословы. – И где доказательства, что «не нашу»?
- Доказательства будут, когда мы узнаем, что было до Большого Взрыва, - отвечал физик.
И тут сам Папа сказал: "Наука сама по себе не может разрешить все такие вопросы: человеческое знание этого рода должно подняться над наукой и над астрофизикой, и над тем, что называется метафизикой; знание должно прийти, прежде всего, из Откровения Божия".
- Пока мы ожидаем этого Откровения, человечество может погибнуть, - возразил физик.
- С чего бы? Разве вы пророк Апокалипсиса? – отвечали ему.
- Я пророк технологической сингулярности, - сказал физик. –  Трагедия современности – это лаборатория: техника вовсе не является практическим применением науки, а наоборот - развивается ей вопреки. И однажды – практически мгновенно – это приведёт к катастрофе.
- Без Откровения ничего нельзя сделать, - подытожил Папа.
На костре  физика не сожгли – хоть желание  было наверняка, но и учёный  не чувствовал себя победителем. Он ждал помощи, а получил  пощёчину.
А я (тот самый физик – признаюсь) крайне самолюбив (как любой урод),  решил, что мне больше  не о чем говорить с этими остолопами.  Иван, помогите хоть Вы мне:  освободите демона внутри Вас, загляните в бездну и трансформируйтесь в сверхличность – и мы вместе найдём Истину.
Я сам тренируюсь сейчас, и мне было бы легче знать, что я не одинок. Люди  обленились, не хотят думать, все  – или  цивилизованные кровопийцы, или жвачные животные! Потому я  исповедуюсь такому же больному, как сам. В страдании – наша сила, тайна иррационального –  наша цель. Ваш Джон».
Роджер: Не к добру это, сэр.
Джон: Надо его максимально раскачать – а там увидим.
Роджер:  Вам бы исповедоваться, сэр Джон.
Джон: Кому, пастор? Гравитации, которая создала Вселенную без помощи Бога? Извольте!
               
                Роджер уходит удручённый.
Джон  ночует на диване у себя в кабинете. Его жена -Джейн прокрадывается и включает кондиционер на полную мощность.


ГАМЛЕТ
Проклятый мир! Несёшься ты вперёд
Так яростно, что оторопь берёт.
Остановиться, поглядеть назад
Всем некогда. Вперёд! И прямо  в Ад.
На том Кресте лилась вода и кровь.
Как говорил Григорий Богослов,
Был человеком лишь Иисус Христос.
И кровью вновь окрашен мой вопрос.


ДЕЙСТВИЕ 2

Сцена 9

Возвращается Маша. Она видит Ивана, нелепо распростёртого на полу, и бросается к нему. Не может прощупать пульс, и думает, что Иван расшибся насмерть. Она обезумела от горя.

Маша (воет): Милый, любимый, проснись! Одна я во всём  виновата! Не стерпела, не уберегла. Бог наказал меня за ребёночка, ты – мой единственный сыночек, тебя я кормила и нянчила – никого мне больше не надо.
Ну, хочешь, я буду твои стихи читать, ты это любишь? Я их все наизусть знаю.  «Грызи румяные шафраны, от солнца щурясь и смеясь» Это про нас, это ты мне посвятил. Не хочешь?  Давай другие прочту, я  наизусть знаю:«По крупицам своим покидаем жилища / И всё больше к небесному льнём шалашу. / И в чужих временах мы постоя не ищем, /А свои изгоняют… Уходя, ухожу». Ты всегда хотел от меня уйти! Ты  уходил, отталкивал меня, чтобы мне было легче с тобой расстаться.  Глупый,  мне так не легче, я первой уйти хотела, потому что не пережила бы тебя.  И не переживу.  Встань, миленький!  Не встанешь?  Тогда я иду к тебе.  Не спеши, я догоню.

Выбегает на кухню, приносит какую-то бутылочку и выпивает из неё. Корчится от боли, падает.

Входит Борис. Бросается к Ивану и Маше. Вызывает «Скорую помощь». Входит врач и санитар, осматривают Ивана и Машу.

Борис: Живы?
Врач: Живы пока. У инвалида болевой шок и нога сломана. А женщина сожгла себе пищевод уксусной эссенцией –  вряд ли её спасут.

Врач и санитар  уносят Ивану и Машу на носилках.
Входит мать.

Мать: Обоих увезли. А я как же? Обо мне подумали? О старом человеке никто не думает. Родишь их, вырастишь, и оказываешься никому не нужна. Хоть бы в гроб скорей, да смертушка не берёт. Эльза Ивановна всё правильно сказала, только ошиблась, видно, сослепу. Помер-то не Борис, а Ваня.  Кто теперь меня хоронить будет? Бросят, как собаку, за забор, и сгнию.  (Плачет).




Сцена  10

На половине Джона большие изменения. Появилась новая техника, а у Джона новый «ошейник».
(Джон диктует одним пальцем все, что хочет сказать, а специальное звуковое оборудование синтезирует написанное через компьютер в электронную речь).
Входит Роджер.

Роджер: Как Ваше самочувствие, сэр?
Джон (говорит не своим голосом через микрофон): Прекрасно, пастор! Врачи удалили мне голосовой нерв, зато кибернетики сконструировали  синтезатор речи, и теперь я говорю через компьютер  одним пальцем! Как  Тиль Уленшпигель: «Поцелуйте меня в уста, которыми я не говорю по-фламандски»?  Ха-ха-ха!
Роджер:  Божья кара, сэр Джон!
Джон: Ничего подобного, это  инстинкты моей  (уже бывшей)  супруги Джейн. Это её бунт:  «Я так хочу»!  Обделались Вы, пастор, и с показным смирением и лживым страхом божием. А я, пока мыслю – следовательно - существую.
Роджер: Однако это ведь Вы толкнули женщину на отчаянный шаг.
Джон: Упрощаете, святой отец: как она могла согрешить без божьего ведома?  И закон Ваш  подкачал  (о любви здесь и речи быть не может, не так ли?),  я – вне  закона – оказался прав, получив  Хелен, жена – по закону – осталась в дурах.
Роджер: Не обобщайте, сэр.  Ваш «второй пилот» Иван сообщил, что у него умерла жена, сэр. Он любил её и  очень страдает.
Джон:  Уже умерла? Какое совпадение.
Роджер: Чем больше молишься, тем больше видишь совпадений.
Джон: Отнюдь, пастор, - по  закону микромира о взаимосвязи событий явления происходят  попарно. Такова  смешанная вероятность потерь жён у меня и Ивана.
Роджер:  Совпадения  указывают на присутствие Духа Святого, а не на  потерю жён. Вы сами запутались, сэр.
Джон: Ошибаетесь, пастор, связь наших жён имеет квантовый привкус, ибо «запутанность» - фундаментальный закон Вселенной. Так что я достаточно вооружен для диспута со Святым  Духом.
Роджер: Мы говорим о морали, а не о какой-то механике, сэр.
Джон: Мораль – продукт сознания, пастор. Без   широкомасштабной квантовой запутанности с  высокоорганизованной системой (типа мозга) сознание  не могло бы возникнуть.
Роджер:  Сэр, Ваш говорящий палец  просто невыносим.
Джон: Да, я, кажется,  реабилитирую выражение «пальцем в небо», как что-то сказанное невпопад.
Роджер: В таком случае, сэр, может быть,  Вы найдёте хотя бы у одного Вашего пальца сочувствия  к страдающему товарищу Ивану, если считаете, что несчастья с жёнами закономерно связаны?
Джон: И не подумаю! Пусть хорошенько выстрадается – это пойдёт ему на пользу. Впрочем, давайте, действительно, напишем Ивану письмо. Печатайте, Роджер, я буду диктовать:
 « Дорогой Иван!
Я узнал о Вашем несчастье, и примите мои соболезнования. Я тоже потерял жену – развёлся. Все, исповедующие мораль старых баб, осуждают меня. А я смеюсь, ибо это ещё один шаг в моей трансформации  к сверхчеловеку.
И Вы не сдавайтесь!  Не становитесь живым трупом. Это страшнее смерти.  А что, если  оба кота  Шредингера всё-таки живы? Ведь тогда и Ваша жена не мертва. Согласен, трудный вопрос для художника, но стоит ли тратить талант на мелочи, когда Вы работаете с тайной, и  радость придавать  форму этому едва уловимому материалу – не есть ли наслаждение?  Дерзайте, Ваш
Джон»

.
ГАМЛЕТ
Какую Джон  запутанность навёл?
Так Буриданов околел  осел:
Насытиться не мог  он стогом сена,
А два сожрать нельзя одновременно. 
И, оказалось, есть такой закон:
Из двух стогов, один – не  видит он.

Но, кто же даст на мой  вопрос ответ?
Напрасно Джон твердит, что Бога нет:
В Кесарии великий жил мудрец,
Уж он бы спору положил конец.
Как звать – забыл я. Не стареть ли стал?
Истёрся, хоть без трения летал.

Попугай: Сам осёл! Парадигма!





Сцена 11
Комната Ивана. У поэта новое кресло на колёсах и ноутбук. Однако в комнате грязно, постель всклочена, тарелки с остатками еды и т.п. Иван осунулся, непричёсан, одет кое-как, одна нога в гипсе. Он в глубокой депрессии.
Входит Борис.

Борис: Что у тебя за бардак!
Иван: Наплевать.
Борис: Ты так долго не протянешь, надо вызвать социального работника.
Иван: Не хочу никого видеть, кроме моего ангела.
Борис: В таких условиях – скоро увидишь. Да уж,  что имеем – не храним, потеряем – плачем.
Иван: Мне крышка - жить незачем.
Борис: А стихи? Ты говорил, что главное - творчество. Душа, мол, в заветной лире твой прах переживёт…
Иван: Это Пушкин говорил, а таких, как я – сотни.
Борис: Без сотен не было бы и одного.
Иван: От этого не легче. Я – лишь литературное удобрение. Вот её жизнь – настоящий подвиг.
Борис: Да, Маша  жила, как декабристка.
Иван: Но до чего всё глупо! Противнее всего, что так просто и мерзко. Хряп – и всё! Так мы, не задумываясь, давим мух, и наша жизнь обходится с нами ничуть не сложнее. Зачем я не убил себя!
Борис: Самоубийство – грех, ведь рано или поздно сам помрёшь.
Иван: Ну, да, сгнию на этой вот грязной койке.
Борис: У тебя на «мыле» письмо от Джона, дай почитать.
(читает)
Джон развёлся с женой  и – вот чудак, считает это победой. И опять про котов… Ему одна дорога – в дурдом.
Иван: Нет, - он колдун. Помнишь, я тебе свой сон пересказывал, в котором Джон Машу застрелил.  Он её и убил. Теперь мне ясно – это магия. Наподобие той, которой занимается Эльза  Ивановна. Только  очень сильная магия. Джон хочет что-то у меня выведать, а Маша ему мешала. Ну, что ж, я теперь просто так не сдохну, я такого кота ему подсуну, что подавится, фашист!
Борис: Брось ты эти сказки. Да и чем ты можешь ему навредить? 
Иван: Я до самого Бога докричусь, чтобы эту мразь вытравить. Подай мне силы, Господи!
Борис: Э, да у тебя крыша поехала.
Иван: Если Гоголь смог сжечь «Мёртвые души», кровавыми слезами   политые, то и я что-нибудь придумаю.  Ты «Литургию» Гоголя читал? – недавно опубликовали, наконец. Вот с этого и начать надо, а там поглядим. Иди, Борис, я теперь знаю, что делать. Сперва  прочту письма Гоголя.

Иван читает по ноутбуку:

«Разогни книгу Ветхого Завета: ты найдешь там каждое из нынешних событий, ясней как день увидишь, в чем оно преступило пред Богом, и так очевидно изображен над ним совершившийся Страшный Суд Божий, что встрепенется настоящее».
Иван: Вот оно - заклятье!
Борис уходит.

Сцена 12
Кабинет Джона. Входит  Люси.

Люси: Привет, фазер! У тебя новый  нотик, это клёво.
Джон: Тебя мать прислала?
Люси: Нет, я сама. Мазер в депре. Ну и голосочек у тебя! Как у робокопа, реально.
Джон: Что за дурацких словечек ты нахваталась?
Люси: Сейчас на тусовках только так трутся. А ты что - не въезжаешь?
Джон: Понять можно, но, по-моему, это – словесный мусор.
Люси:  Папочка, я уже не бэбик, мне надо форс держать.
Джон: А кто ты, если не «бэбик»?
Люси: У меня есть френд , значит, можно сказать, что я - гёрла.
Джон: Во как! Но ведь от френдов и чилдрен  случаются.
Люси: Папик, сейчас изобрели столько таблеток, что сперматозоиды  перевариваются, как червяки в рыбьем желудке. Так что можешь не волноваться.
Джон: Конечно, не мне тебя учить, но…
Люси: Никаких «но», секс – такой улёт, и я не вижу причин от него отказываться. Да и наши клюшки из класса меня бы не поняли.  Кстати, за свой доклад о Вселенной я получила «экс», то есть – пять баллов!
Джон: Поздравляю, но верится с трудом. Как же ты выкрутилась?
Люси: Не забывай, что я - твоя дочка, фазер. Я взяла железный ящик, посадила туда кота, а в классе подключила ящик к электрической розетке. И спрашиваю: кто может, не заглядывая в ящик, сказать – живой там кот или жмур?
Джон: Люси, ты же любишь животных…
Люси: Папа, ты не догоняешь: внутренность ящика я изолировала резиной.
Джон:  Это, конечно, не эксперимент Шредингера, но, однако любопытно, что ответили ученики.
Люси: Ученики поступили так, как твои физики (я запомнила, что ты мне говорил): они выбрали  «практический вариант», и большинство проголосовало за живого кота! Скажешь, это не свобода выбора?
Джон:   Ты, безусловно, достойна похвалы. Однако твой эксперимент просто психологический фокус, и не нужно его смешивать с религиозным понятием «свободы воли», как выбором между богом и дьяволом.
Люси: Зато это голосование показало, что большая часть класса  любит животных.
Джон: Большинству  нравится стиральный порошок «Колгон».
Люси: Папа, ты – циник.
Джон: Возможно, но в данном случае цинизм не причём:  в подходе физиков, называемом  «для всех практических целей», кот либо мертв, либо жив.  Такая позиция продуктивна для вычислений, но  не дает нам картины реальности.
Люси: То есть, я облажалась?
Джон: Вовсе нет, ты просто поигралась. Было весело – вот тебе результат.
Люси: Ну и ладно. Слушай, извини, конечно, - тебе весело с Хелен?
Джон: Круг моих развлечений весьма ограничен, поэтому даже небольшое удовольствие я не хочу упускать.
Люси: Роджер сказал, что браки свершаются на небесах, и ты здорово согрешил.
Джон: Пусть пастор сам сначала определиться с небесами, а потом осуждает. Священник повенчал нас с твоей матерью в заведомо грешном мире, то есть разыграл некую комедию. Но с тобой, Люси, нас объединяет нечто большее: наследственность передаётся квантово-механическим путем на уровне молекул ДНК. И это происходит, скорее всего, в другом пространстве-времени. Так что твоё мнение для меня более важно, чем Роджера.
Люси: Да мне параллельно! Это ваше личное с мазер дело. Вы всё рано  цапались – так что теперь мне даже проще. Ну, пока, целую.

Люси уходит.

Сцена 13.
Комната Ивана. Такой же кавардак. Иван сидит в кресле и что-то бормочет.
Входит Н.В.Гоголь.

Иван: Господи Иисусе Христе, помилуй мя....Господи Иисусе Христе, помилуй мя.  Туже тысячу раз повторил, и ничего не почувствовал. Может быть, я что-то не так делаю?  В сочинении «Откровенные рассказы странника» об умной Иисусовой молитве сказано: «Сядь безмолвно и уединенно, преклони главу, закрой глаза; потише дыши, воображением смотри внутрь сердца, своди ум, т. е. мысль из головы в сердце»…
А ведь и у меня в стихах есть нечто похожее:
И кажется: повсюду моё сердце…
Не всё от солнца светит на земле.
И Старцы учили: «собери в любовь ко Господу рассеянное по всей земле сердце».  Но ведь это не одно  и  то же. Вот почему   странник писал  о необходимости  наставника.  Мол, без наставника  получается  «малоуспешно».  Где ж  его взять? Гоголь, Толстой, Достоевский по пустыням ездили.  Мне кажется Гоголь сжёг свои рукописи именно тогда, когда вступил на путь подвига. Гением своим пожертвовал ради  спасения души. В моём кресле до Сергиева Посада не доехать…
Гоголь: И внемлет арфе серафима / В священном ужасе поэт, - как сладко прочесть эти строки Пушкина понимающему человеку. Ты – брат мой, Иван, брат любезный. Ты угадал мои мотивы относительно третьего тома «Мёртвых душ». Ибо среди живых – мертвечиной воняет, под одеждами – труха от гнилого ореха, большинство человечества выветрилось настолько, что выеденного яйца не стоит. В  душевном бессилии, в телесной боли восклицаешь: “Боже! где же, наконец, берег всего?” Но потом, опомнишься и поймёшь: как нужны нам недуги!   Ибо зная, что жизнь моя на волоске, я ужаснулся, что не дам никаких процентов на данные мне Богом таланты, и вновь взялся за перо - во славу Господа.
Иван: Я только тогда и понял Вас, Николай Васильевич, когда прочитал «Размышления о литургии» и  «Выбранные места из переписки», и ужаснулся пропасти,  которую Вы решили перешагнуть. Но я другой, мой талант ничтожен, и всё, о чём я сейчас мечтаю – отомстить бесу, сэру Джону, толкнувшего меня на путь «сверхчеловека». Из-за него Маша умерла, я знаю.
Гоголь:  Что ж, так бывает: из гордыни мы открываем людям невызревшие движенья души своей. Но лишь завянет  хмель юной любви, меркнет и свет поэзии. А все эти  «сверхчеловеки» - сами измельчают и сойдут в бездну, ибо не раз так было: в изобретениях, в науках, философии, многие видели прогресс, а по христианским понятиям, никакого прогресса не было в человечестве,  и быть не может. На Суде Божием ответит каждый.
Иван: Выходит, не стоит мне сражаться с  Джоном, ведь и сил  у меня нет.
Гоголь: Зло должно быть наказано – и это может быть твоим подвигом. А силу  даст молитва и любовь. Не та, юная, а зрелая, но возрождённая, потребная душе твоей. Та любовь, что  Данте открыл в Раю.  Не слепое наслаждение, а радость общения, что составляет небесное блаженство.
Иван: Джон бравирует тем, что наука  стала на путь, не укладывающийся в понятия здравого смысла, поэтому подвластна только воле «благородных».
Гоголь: Воля может  слиться с силой, и это уже не должно оставаться без наказания. Молись Святому Василию Великому – он наставит тебя. Ницше – робкий мыслитель, он и сам не знает, какой ему нужен сверхчеловек. Но учёные нынче в панике – вот и хватаются, за что попало. Апостол Павел сказал: «"Они заменили истину ложью и стали поклоняться твари вместо Творца"   
Иван: И русские тоже? 
Гоголь: Россия! Нищая Россия…   Здесь простые люди говорят:  «Мы имеем ум Христов». Вот гений народный. Русь всегда будет иметь людей для созерцательных целей, кроме общественной гражданской деятельности, дабы поддерживать дух истины.  Не забыть:  ты видел Гамлета?
Иван:  Принца датского?..  Нет.
Гоголь: А он давно следит за тобой и  Джоном. Страдает он раздвоенным сознаньем: Бог перестал быть правдой для него. Так неужели мы откажем всем Гамлетам, жившим и живущим,  в молитве?
Гоголь уходит.

Иван: Безумен я иль чести удостоен?  Но если так –  хвала безумству! (молится) Господи Иисусе Христе, помилуй мя………………………

Сцена 14.
Кабинет Джона. Входит Роджер.

Джон: А, пастор, очень любезно с Вашей стороны, что Вы не забываете навещать заблудшую душу. Как дела в приходе?
Роджер:  Неважно, сэр. В церкви поселились летучие мыши  и оставляют на алтаре и мебели свои испражнения, запах и следы которых невозможно истребить. Ведь,  Вам известно, что в Великобритании летучие мыши защищены законом, и с ними ничего нельзя сделать. Число прихожан и так  сократилось, а тут ещё эти вонючие твари.
Джон: Божьи твари, святой отец.
Роджер: Ну да, конечно, но от этого не легче.
Джон: Кал летучих мышей - это мумиё, очень ценное целебное средство.  Вы можете даже заработать.
Роджер: Но прежде у меня  разбегутся все прихожане.
Джон: Они и так разбегутся.
Роджер:  Уверяю Вас, сэр, что вскоре сбегутся обратно. Начнут тосковать по религии, и возопят,  изголодавшись духом.  Вы не получали писем из России, сэр?
Джон: Получил, но ответ несколько неожиданный. Вот, читайте.
Роджер читает письмо Ивана.
« Уважаемый  сэр Джон!
Ко мне приходил автор «Мёртвых душ» - знаменитый русский писатель Гоголь. Он встал на путь аскезы – антропологии предельного опыта, противоположного идеям Ницше. Это – лествица подвига, идущая от покаяния до соединения человека с Богом. Гоголь считает, что только древний аскетический подход к человеку способен открыть путь к пониманию современного кризиса человека. И ведь кто-то из великих учёных (не помню кто) так же сказал, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди. Последние потрясения как бы вывернули меня наизнанку, и теперь я иду вслед за Гоголем. Он ближе и понятнее мне, чем  Шредингер, тем более,  что в этом  его «коте» я почувствовал нечистую силу. Храни Вас Бог, сэр Джон».
Джон: Это же шизофренический бред, не так ли,  Роджер?
Роджер: Я Вас предупреждал, сэр. Однако Вы сами хотели, чтобы этот Иван немного свихнулся.
Джон: Я хотел, чтобы он свихнулся в сторону строения Космоса, а он, как страус, засунул голову в песок аскетизма.
Роджер: Вы бы не спешили с выводами, сэр, в письме Ивана как бы зашифрованы весьма любопытные мысли.
Джон: Какие?
Роджер: Например, он цитирует Эйнштейна о необходимости религиозного сознания для учёного.
Джон: Эйнштейн не верил в Бога – это факт. Он имел в виду космическое воображение. Однако, как  видите, теперь мне от этого Ивана нет никакого толку. Образовался ещё один бездельник.  А мог бы послужить человечеству.
Роджер: Уединенный молитвенник не только не находится в праздном состоянии, но действует и даже более, нежели иной гражданский активист.
Джон: Пастор, я же просил Вас обходиться без проповедей.

Входит Хелен. Она ухожена,  в очень короткой юбке и кружевных чулках.

Хелен: Ты ещё не соскучился по мне, миленький? А, пастор! - Вы сегодня  прекрасно выглядите.
Роджер:  Это, наверное, от свежего воздуха: приходиться много ходить по требам.
Хелен: Я тоже нуждаюсь в требах, но никто не приходит.

Хелен поправляет одежду на Джоне, при этом поворачиваясь к Роджеру таким образом, чтобы он хорошенько рассмотрел её убедительные формы.

Хелен: (подмигивает пастору): Я ведь тоже Ваша прихожанка и могу рассчитывать на индивидуальное обслуживание?
Роджер: Если в этом  будет необходимость.
Хелен: Вот и чудненько.  Джончик, я тут приглядела себе шикарную шубку, ты не против?
Джон: О чем разговор, моя куколка, купи, конечно.
Хелен: Ты – ангел. Бегу.
Хелен целует Джона и уходит.

Роджер: Не слишком Вы балуете её, Джон?
Джон: За мои подарки она шикарно отрабатывает.
Роджер: Не хочу этого слушать, я опаздываю на требу.

Роджер уходит.

ГАМЛЕТ
Каких бы чар ни напускал разврат,
Так похоть даже в ангельских объятьях
Пресытится блаженством и начнет
Жрать падаль...
 
Попугай: Хороши пёрышки! Падаль жрать! Проститутка!
Джон: Вот мерзкая птица! Но кто его учит? Уж не  Роджер ли – мне в укор? Меня  все осуждают, но я и злость готов использовать для практики себя. Однако жаль, что этот Иван так скоро смылился, ведь искать другого лень. Надо бы ещё с ним поработать.

ГАМЛЕТ

Опять я -  жалкий выродок, слоняюсь
В сонливой лени и ни о себе
Не заикнусь, ни пальцем не ударю
Для короля – отца.
Тьфу, черт! Проснись, мой мозг!
Хоть дело здесь сложней,
Пожалуй, и того, что я задумал:
Наука подползла к церковным догмам,
Чтобы столпы снести и обновить.
Но догма – истина, проверкам неподвластна,
Её установили мудрецы,
Отца Небесного услышавшие гласы.
И этот Джон опаснее проказы.
Ведь только тот сразиться может с ним,
Кто знанием великим наделим.

Сцена 15.

Комната Ивана. Иван непричёсан, у него борода, усы; он бормочет Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя…» и одновременно что-то читает в  ноутбуке.
Входит Борис.

Борис: Ты прям монахом стал, даже на звонки не отвечаешь.
Иван: Кто нужен мне, я сам  поговорю.
Борис: С кем же?
Иван: Недавно Гоголь приходил ко мне, и похвалил.
Борис: За новые стихи?
Иван: Стихов я больше не пишу. Куда мне! Ведь надо
 «приносить дрожащим людям /
Молитвы с горней вышины!»
Борис: Жалко, даже выпить не с кем. Честно говоря, мне только с тобой и было интересно. Но тебе лечиться надо,  Гоголь – это же глюки.
Иван: Я его, как тебя видел. А речь – так только святые говорят. Ещё он сказал, что за мной Гамлет следит: хочет в нашем веке найти ответ на свой вопрос – бессмысленная ли жизнь?
Борис: Ну,  вот: ещё и Гамлет до кучи. Нет, тебя определённо надо показать врачу.
Иван: Не надо, ради нашей дружбы.  Я сейчас постоянно твержу Иисусову молитву, и даже привык к ней. Хоть порой делаюсь, как полоумный, но зато, представь, о Христе стал больше думать, чем о Маше. С другой стороны чувствую, что Маша это одобряет. Она во сне приходит и улыбается.
Борис: А Джон отстал? Ты же ему насолить хотел.
Иван: Я не забыл, но не готов ещё. Да я уже и не уверен теперь. Он опять прислал письмо,  вот, прочитай.
Борис читает с экрана ноутбука:
«Уважаемый Иван!
В ходе нашей переписки, и особенно в свете событий, происшедших  в Вашей и моей семье, я почти уверился в двух вещах. Во-первых, Вам несимпатично моё «ницшенианство», потому что русские связывают  философию Ницше с фашизмом (на 90% - это заблуждение). Во-вторых, и это более тонкая, мистическая мысль, Ваше творческое воображение ещё  и связало наше общение с постигшим Вас несчастьем. Ставлю сто фунтов, что Вы  подумали о магии, колдовстве – или подобной ерунде и чертовщине. (Я – выиграл?!)  Иначе, с чего бы это Вам вдруг взяться за аскетическую практику? Кстати, и Ницше, и Будда, и аскетизм придавали огромное значение именно практике (впрочем, как и христианство) – и в чем-то эти практики очень схожи, потому что  нацелены на постижение предельных истин.
Скажу откровенно, что я  «упереться в несокрушимую стену»  – это также и математический метод. Особенно сейчас, когда, чем глубже мы понимаем законы природы, тем сильнее  чувствуем, что физический мир как бы «испаряется», и мы остаемся лицом к лицу с чистой математикой. Ведь природа с уникальной точностью подчиняется её законам.
Я, может быть, и сам доведу себя до размягчения мозга. Но, разве мне ответит  Апостол Павел, почему в мире действуют два набора законов: классический и квантовый?  Это Вам, дорогой мой, - почище, чем  догма о бессмертной душе. Впрочем, Бога ради! В конце – концов – это Ваше личное дело. Но моё личное дело – история Вселенной, и стоит ли осуждать меня за это?  Ваш Джон».

Борис: Ну и умище! Как он тебя вычислил!
Иван: Да – энциклопедические мозги,  и мученик. Не верит в Благую весть.  Мне кажется, что ему тоже наставник нужен. Хорошо индусам, у них к каждому ученику гуру приставлен. Но Джону нужен гуру величиной с гору. Как Василий Великий, например.
Борис: Это кто ещё такой?
Иван: Узнал из священных книг. Василий Великий жил в 4-м веке, и  считается одним из Отцов Церкви. Он автор толкования «трёх ипостасей в единой сущности»: Отца, Сына и Святого духа. На эту догму ещё никто не рискнул посягнуть.  Я почему-то уверен, что Василий Великий помог бы Джону… Ладно, иди,  только врачей не приводи – без них тошно. Они ведь какие вопросы начнут задавать? Что  нарисовано на этом листе? сколько будет, если перемножить 458  на 49 ?  Я им, конечно, отвечу: фига с маслом будет. И меня на «Скорой» - «уа-уа-уа!» - в дурдом.

Борис уходит.

ГАМЛЕТ
Полоний вспомнился:
«Итак, раз краткость есть душа ума,
А многословье - тело и прикрасы,
То буду сжат. Ваш сын сошел с ума.
С ума, сказал я, ибо сумасшедший
И есть лицо, сошедшее с ума».


Сцена 16.

Кабинет Джона. Играет музыка – Вагнер. Джон выключает проигрыватель.

Джон: Несчастный Фридрих Ницше! Сам же Вагнера из композиторов в актёры произвёл: «его музыка – лишь  средство возбуждать больные нервы», а на поверку -  тот же  драматург. И вся его «воля к власти»  не что иное, как интеллектуальное лекарство от упадка сил. Пока ругал христианство,  кое-что получалось, а как только попытался установить свой предел – сошёл с рельсов. Да ещё преступников наплодил и публике вкус  испортил: чего стоят только эти Фантомасы и  «супермены» из американских фильмов. Балаган!

Входит  Святой Василий Великий.
Попугай: Полундра! Гости! Нищий и осёл!

 
ГАМЛЕТ
Незваный гость хуже татарина…
Или – лучше татарина?..
Я запутался от смущения:
Нашёл того, которого искал,
И он пришёл – противиться не стал.
Сказал, что сам увидеться  хотел,
Но и у духов тоже – масса дел.

Джон: Не думал, что участь Ницше постигнет меня так скоро. Однако чаще всего случаются события, о которых и не подозреваешь. Вы - Василий Великий, я видел вашу статую в Прали, за что такая честь?
В.Василий: Для меня не меньшая честь, сэр Джон. Но жаль, что наша встреча не состоялась раньше.
Джон: Почему жаль?
Василий: Прежде я попытался бы поставить Вас на ноги, у меня была такая практика.
Джон: Но в таком случае мы  вряд ли бы встретились, ибо со здоровыми ногами я, скорее всего,  освоил бы профессию жиголо. Жаль того, что сейчас не могу  сесть ниже Вас, Святитель.
Василий: Ничего, дело не в высоте трона, а в смирении духа.
Джон: Со смирением у меня тоже неважно.
Василий: Я полагаю причину в том, что вместо обращения к Божией премудрости Вы пошли противоположным путём, ибо   простота веры  крепче доказательств от ума.
Джон: Вы столь уверены в непогрешимость религиозных догм?
Василий: Не совсем так. Я считаю,  что смысл Писания далеко не очевиден, Если буквальное толкование противоречит бесспорному факту, приходится признать, что буквальное толкование ложно.
Джон: Но папские богословы не захотели принять, что мои вычисления истории Вселенной производились с учётом мнимого времени. Им было удобней «научно» определить Большой Взрыв, как  Начало  и дальнейшую целеустремленность Космоса в сторону развития разумной жизни. Звезда, превратившаяся в "черную дыру",  была понята как начало реального времени и, следовательно, как всего творения Бога.
Василий: Увы,  столкновение двух нетерпеливых форм невежества зовется спором науки и религии.
Джон: Двух? невежеств?.. В таком случае я готов поспорить и с Вами.
Василий: О чём? О времени, в котором прошедшее миновалось, будущее еще не наступило, а настоящее ускользает от чувства прежде, нежели познано?
Джон: Я сам не прочь пошутить, но это – софистика, а я – математик.  В "биг бэнге"  время имеет  начало. Однако оно – мнимое, у него нет ограничений во Вселенной и времени мнимом.
Василий: В чем же Ваш спор с Писанием? Там сказано: «В начале сотвори!». Начало есть нечто не состоящее из частей и непротяженное... придумывать начало для начала весьма смешно... Мудрецы давно уразумели , что мир сотворен хотением Божиим не в реальном времени? А науке для этого понадобилось 16 веков?
Джон: Какой же я стал циник и декадент!
Василий: Господь не запрещал познавать свой мир. Но  ученый может свободно изучать естественное, если он не претендует на абсолютную истину,  что противоречило бы собственным его принципам.  Но и Церковь должна уточнять и развивать знания о сверхъестественном, если она не покушается на золотой запас догматов, что противоречило бы собственным ее принципам. У Вас остались сомнения?
Джон: Что есть тогда сей мир?
Василий: Еще ранее бытия мира, было некоторое состояние премирных сил, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся.  Но стало нужно присоединить к существующему сей мир - главным образом училище и место образования душ человеческих.
Джон: Я потрясён и раздавлен, но есть в  реальном мире хоть что-то, символизирующее эту тайну!
Василий: Да есть, это – Крест Господень.

Св. Василий Великий  уходит.

Сцена 17.

Входит Роджер. У него в руках тоненькая брошюра.

Роджер: Сэр, Вы бледны, и в кабинете чем-то странно пахнет. Ладаном как будто. Вы не доверяете мне и пригласили другого священника?
Джон:  Я только что беседовал с Василием Великим.
Роджер: Ну, хоть бы не с Хелен! Но не удивлюсь, когда в этом кабинете запахнет лекарствами. Вы губите себя, Джон! Нельзя так надрывать и мозг, и тело.
Джон: Успокойтесь,  Хелен я уволил. И Ницше отослал ко всем чертям.
Роджер: Это надо было сделать прежде, чем у Вас начались видения.
Джон:  Думаю, что от галлюцинаций я бы не отделался. Помните, я посмеялся над Иваном? И вот Вам ещё одно подтверждение закона взаимосвязи - если принять, что наш мозг  подчиняется квантовым законам иного мира. Иначе говоря: мы с Иваном оказались – два сапога – пара.
Роджер: Сэр, До России пять часов лёту.
Джон: Но звонок по мобильнику доходит почти мгновенно.
Роджер: Да, сэр, я тоже этому удивлялся. Однако я зашёл к Вам не без повода. Я рылся в церковной библиотеке на букву «Ф» (искал Фому Аквината) и наткнулся на одну тоненькую книжонку некоего Флоренского,  изданную в России почти  лет сто назад и  не так давно переведенную на английский. Называется она «Мнимости в геометрии». Я, сэр, наслушался от Вас о мнимостях, и почему-то решил, что эта брошюра может Вас заинтересовать.
Джон:  Ничего не слышал об учёном с такой фамилией.
Роджер: Это потому, что Советы расстреляли его в 1937 году, как священника. Но в синопсисе сказано, что он закончил Московский университет и подавал большие надежды, как математик, а потом неожиданно поступил в Духовную Академию.
Джон: Совпадения продолжаются, мой дорогой пастор. Потому что именно о мнимостях я размышлял как раз перед Вашим приходом. Но как мне  прочесть брошюру? Не буду же я слушать Ваше монотонное брюзжание?
Роджер: Благодарю, сэр, за лестное мнение о моем голосе, однако, предвидя Вашу реакцию, я отсканировал брошюру и записал на флэшку.
Джон:  Простите, пастор, я сегодня не только не в духе, но, как Вы изволили выразиться, как полоумный.  На самом деле, очень Вам признателен, и давайте посмотрим, что это ещё за новость в математике.
 
Джон читает книгу с компьютера.

Роджер (не утерпел): Ну, как Вам?
Джон: Гениально, пастор. Как можно расстрелять гения?
Роджер: Сожгли же  Бруно.
Джон: Да, этот мир безжалостен к другому миру.  Кстати, тут сказано в примечаниях, что пастор Павел, будучи человеком  высоко духовным, вероятно, жил в двух мирах сразу – плотном и тонком – и, видимо, не всегда делал различие между ними. Вот оно – космическое мышление. Но главное в другом… вследствие запутанности состояний потенциальные возможности систем  актуализируются только совместно. Истина слишком велика для того, чтобы ее познал один мудрец…  Я позже постараюсь объяснить, а Вы  поищите о нём еще какую-нибудь информацию.
Роджер: Надеюсь, сэр Джон, Вы расскажете мне о видении Василия Великого – это же – чудо!
Джон: А может быть, всё-таки галлюцинация, пастор?.. Конечно, обещаю рассказать, но теперь мне надо кое-что обдумать.

Пастор Роджер уходит.

Попугай:  Вася хороший. Опять осёл!

ГАМЛЕТ
Мне кажется, я кое-что постиг
Из мутных слов избранников моих
Я думал, что меня несчастней нет,
А им болезни указали свет.
Так все мы жизни тяжкий крест несём,
Сравним с другими  –  наш почти что невесом.
Теперь, наверно, близок уж финал,
И  попугай,  подлец, меня достал.

Джон: Теперь и я вижу Вас, принц.  Христианство, видимо, - не  разумная середина, а предельная сила,  крайность, граничащая с безумием. Однако почему мой попугай столь упорно к Вам недоброжелателен и называет Вас ослом?
ГАМЛЕТ: А кто ж я есть? Он прав, и он запомнил, как дочь читала Вам мой монолог:

«Ну и осел я, нечего сказать!
Я сын отца убитого. Мне небо
Сказало: встань и отомсти»,
Помните?
Джон: Помню,  но не помню, чтобы  Люси в детстве читала Шекспира – это хорошая новость. Однако если Вы давно наблюдаете за мной, то, наверное, уже пришли к какому-то  решению?
ГАМЛЕТ: Увы, пока нет.  Четыре века оказались бессильны для решения моей проблемы.

Джон: Не отчаивайтесь. Не всякое время бессильно. Есть, наконец,  вечность.


Сцена 18.
В комнате Ивана кавардак. Он  молится и читает.
Ему является Маша. Она одета в белое.   

Иван: Маша! Молитвой и постом  я до трезвления дошёл. Как учил Василий Великий: ум, непростираемый чувствами на мир, к себе возвращается. И вот – чудо! - явилась ты.
Маша: Как ты прекрасен, мой милый!
Иван: Маша, я грязен, зарос волосами.
Маша: Душа твоя прекрасна,  вся светится. Пойдешь со мной в Рай?
Иван: А где он?
Маша: Он не - «где». Рай – это возможность любить, это – радость общения, небесное блаженство.
Иван: Мне с тобой – блаженство. Ты помнишь первую любовь?  Прикажи – и я умру, не задумываясь;  улыбнись – и я счастлив навек; имя твоё – слаще Господнего. Какая в Раю любовь?
Маша: О, выше, милый! Там будем мы повсюду и всегда. Тебе не жалко покидать сей мир? Нет? Тогда пойдём.

Маша увозит Ивана в его кресле. Слышны громкие сигналы машины «Скорой помощи»


Сцена 19
Кабинет Джона. На входной двери (в центре сцены)  нарисован большой равносторонний крест. Входит Роджер.

Роджер: Задумались о Господе нашем Иисусе Христе?
Джон: Крест всегда был символом жизни и смерти.
Роджер: Бог смерти не создал.
Джон: Тогда Его время мнимое  откладывается от Начала по вертикальной оси ординат.
Роджер: Вот и Флоренский  высказывает мысль, что объективная научность не исключает богословские мнения, которые не обязательно входят в личные отношения с Богом. И Ваша "неограниченность" в воображаемом времени  совпадает с  литургической жизнью  Церкви - через иной, неизвестный ему мир.
Джон: И что ещё Вы накопали у этого русского гения?
Роджер: Цитирую: никакая модель не дает точного описания мира. Поэтому рано или поздно наступает момент, когда расхождение между теоретической моделью и действительностью становится нетерпимой, и теория должна быть заменена новой. Развитие физики в начале ХХ века убедительно показало, что старая классическая картина мира не работает в области микромира.
Джон: Так и я тоже толкую. Ещё и  Лейбниц говорил, что мнимые числа - это прекрасное и чудесное убежище божественного духа, почти что амфибия бытия с небытием. А вертикаль Креста – геометрическое место мнимых чисел.
Роджер: Вот  у Вас  и сошлось с Василием Великим: «Это именно вертикаль, совпадающая  с началом. В начале сотвори Бог... Начало существ, сей Источник жизни, сей духовный Свет».
Джон: Рай, значит, был ещё до Начала?
Роджер: Отец Павел Флоренский определил Рай, как состояние мира сверхсветовых скоростей.
Джон: И что Вы об этом думаете?
Роджер: Я-то думаю, что грех состоит  в стремлении проникнуть запретным способом в другую, высшую сферу, но так же, что  духовный язык - это отнюдь не лепет, предшествующий научному языку, а, скорее, его завершение.
Джон: Гениально, Роджер. Я полагаю, что Вы советуете  мне изучать Вселенную, сообразуясь со Священным Писанием?
Роджер: А в чём же убыток?
Джон: В том, что наши богословы против меня.
Роджер: Наука не должна быть против Бога. Она ведёт путем  разъяснения сути невозможного. А богословы тоже разные бывают.
 Джон: Тогда так: один шар – в две лузы! А ещё лучше: один шар – во все лузы, то есть,  многомировая  интерпретация квантовой механики.
Роджер:  Как так?
Джон: В квантовом мире все Вселенные объективно существуют, а их выбор является лишь функцией нашего сознания.
Роджер: Сознания, сэр?
Джон: Именно так: сознание выбирает один из миров.
Роджер: Божественное сознание, сэр?
Джон: Божественное, если его создал Бог.
Роджер: С ума сойти! Мне надо на воздух, проветриться. Всё, что вы сказали уж слишком дерзко.
Джон: Возвращайтесь: я тут кое-что придумал.

Роджер уходит.

Сцена 20
На сцене: Гамлет, Люси, Джон (в кресле), Роджер, Иван (на коляске), 
попугай Парадигма (в клетке), кот Шредингера (в клетке).
 
ГАМЛЕТ
А есть ли у меня сознание? Выходит – есть,
Коль сознаю себя в своём я мире?
Как было просто: дважды два – четыре,
Теперь какую цифру предпочесть?

Попугай: Четыре плюс осёл!
Джон: Гениально, Парадигма! Все явились, хотя из приглашённых – только Роджер.
Люси: В колледже меня замучили. Они думают, что ты научил меня магии.
Джон: Можно и так сказать, потому что нынешняя наука парадоксальна.
Роджер: А Писание – тривиально?
Джон: Библия – вся из символов, но у для учёного нет границ, если только он не претендует на абсолютную истину.
Роджер: Вот этот Крест на двери – великий символ.
Джон: Величайший.  У греков он означал космическую гармонию. Крест - воплощение единства противоположностей: духа и материи, символ макрокосма и микрокосма.
Роджер: Ты разгадал его?
Джон: Кажется, да. Его горизонталь – реальное время, а вертикаль – мнимое.
Роджер: То есть, воображаемое?
Джон: Ты подобрал не слишком точный термин, если учесть, что, мнимое время так же объективно, и, возможно, реальнее классического. Об этом догадались мудрецы древности и запечатали Крест.
Роджер: Как запечатали?
Джон: Прежде, как и теперь – кровью.
Люси: Я знаю! Они распяли на кресте Иисуса.
Джон: Совершенно верно. Бог запечатал ворота в вечность кровавой жертвой Своего Сына.
Люси: Зачем?
Джон: Чтобы оставить «игольное ушко» для праведников.
Роджер: Как это всё подходит к Прометею. И в переводе – предвидящий, мыслящий прежде. И его наказали Боги за то, что он научил людей всему.
Джон: С той разницей, что христиане пошли дальше. Ведь Прометей – богочеловек -Титан, но не бог, а Христос – и человек, и Бог.
Роджер:  Поднатаскал тебя Василий Великий в теологии.
Джон: Наука не даёт мне спать, мой пастор.  Вот тот же кот: жив он или мёртв - зависит от выбора нашего  сознанья. Сознанье подчиняется квантовым законам, и всякий выбор  объективно существуют.
Роджер: Так же существованье Бога является только вопросом веры.
Джон: Гениально, пастор! Какая лёгкость и какой простор почувствовать дыхание вечности, освобождающее Вселенную от ограниченности нашего текущего времени.
Гамлет: Вот в чём я трус – в неверье!
Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался.
Я выбираю мнимое пространство и, может быть, найду дорогу к Богу.
Иван: А я искать поеду Рай. Там меня ждёт, быть может, Маша. Ведь, я опять поэт – я слышу ветер с Каспийского моря.
Люси: А я уж нет.  Ни в монастырь, ни в Космос. И в грешном мире классные примочки. А как нам быть с котом и попугаем?
Джон: Этот кот Шредингера мне так надоел, что давай его спровадим в мир иной. Иван, поставь клетку с котом себе на колени и езжайте. А к попугаю я привык: пускай орёт, ведь нынче – парадигма.
Попугай: Парадигма! Сингулярность!
Джон: Вот видишь, ещё одно хитрое словцо откуда-то подцепил.
Люси: Папа, не уходи!
Джон: Я не уйду. Конечно, в этом мире от меня уже почти ничего не осталось, но я упрям и ещё пошевелю извилинами над более высокими уровнями вычислимости.

Гамлет, Роджер, Иван с котом на коленях скрываются за дверью с Крестом. Люси уходит через дверь кабинета.

Джон: Хотелось бы  опять повидаться с Василием Великим.  Как он сказал – сейчас такого не услышишь.

Является Василий Великий

Василий Великий: Здесь вся Вселенная! При этом не только наша, растрескавшаяся! Над ней, в ней, под нею, через нее и еще где-то, в какой-то непостижимой глубине мы "увидим" ее - подлинную... Да что - увидим! Мы ее "услышим"! Она пройдет через нас! Мы будем созерцать ее! Мы в ней будем, и нам не захочется никогда расстаться с ней!



Занавес