Зигзаги жизни

Поездка в Крым.
1
    В тот злосчастный день, когда начались истории, и о которых мне хочется сейчас рассказать, я был дома. Отходил от запоя. Как всегда в таких случаях болела голова, и мучили проблемы дальнейшего существования. С них первоочередных было несколько: или заняться поисками супруги, неизвестно куда забежавшей после вчерашней бурной ссоры? Или идти на работу, и там целый день притворяться добросовестным работником? Или наведаться к самогонщице, и взять в долг зелья для излечения организма? Хозяйка подпольного винокуренного завода, баба Варя, работала круглосуточно. Она отпускала свою продукцию за деньги, за вещи (по бартеру), в долг, с занесением имени должника в особый список (в набирци), и на «честное слово» особо доверенным лицам, одним из которых был я. Эта женщина не боялась ни разгневанных спутниц жизни выпивох, ни работников домоуправления, ни разных грозных, и очень грозных комиссий, потому что делилась доходами с участковым милиционером.
    Стараясь не делать резких движений, я включил радио, чтоб узнать который час. Москва сообщила свое время, а потом начала утверждать, что в Якутии, и на Дальнем Востоке оно совсем иное.
    - Не только у меня, а и во всей стране порядка нет. – промелькнула в мозгах, согревшая душу мысль.
    И только я снова улегся в постель, как тут же появился Толик, давний мой приятель, имевший «барскую» привычку – появляться ко мне без стука.
    - В чем дело? Почему мрачный такой? - Вместо того чтоб поздороваться, он засыпал меня глупыми вопросами.
    - С женой поругался. – нехотя пробормотал я, мысленно посылая нежеланного гостя ко всем чертям.
    - Х-ха! Это прекрасно! – радостно воскликнул приятель, узнав о моих неприятностях. – Поедем на велосипедах в Крым.
    Подобные слова Толика могли б удивить кого угодно - только не меня. Этот парень и дня не мог прожить без новых приключений. И что, удивительней всего, - я почему-то постоянно присоединялся к его авантюрам, хоть был он намного моложе меня. Боже мой, чем мы только с ним не занимались: разводили кролей и коз, спекулировали, делали фрезерный станок по дереву, мастерили минитрактор, и даже … самолет. Хорошо, хоть взорвался наш «орел» на земле, а не в воздухе, а то бы нас давно уже бы похоронили. А так дело закончилось только месячным отдыхом в больнице. И так происходило со всем, за что мы брались: коз у нас воровали, кроли дохли, спекуляция приносила одни только убытки, а самодельный чудо-трактор почему-то лишь прыгал, кашлял, подозрительно стрелял, но ехать не хотел. Жрало же наше изобретение солярки больше, чем наш сосед пива. Хоть перепить того любителя спиртных напитков - было бесполезным делом. И не ясно, чем объяснялись все наши неудачи. Другие люди, занимаясь подобными делами, получали хороший доход, а мы не успевали подсчитывать убытки. Причин, по моим соображениям, могло быть только две. Или я был невезучим человеком, или все объяснялось странным подходом Толика к работе. Делал все он очень уж сложно. Мне иногда закрадывалась шальная мысль, что такую простую операцию, как прочистку собственного носа, он начинал с того, что откручивал себе голову. Потом подводил к ноздрям шланги с холодной и горячей водой. Затем брал ершика в руки, и только тогда приступал к тому, что каждый из нас выполнял с помощью минутного, не вредного для здоровья, напряжения легких.
    Хоть мне и не понравилась реакция неожиданного гостя на мою ссору с женой, я, неожиданно даже для себя, присоединился к странной его пропозиции. Почему странной?
Люди добрые, да в Крым тот ездят автобусы с поездами, летают самолеты. И очень быстро, и с комфортом. Какого ж черта, скажите мне на милость, тащиться туда на двухколесных «вертеногах» мощностью в одну собственную силу. Только не был бы Толик Толиком, чтоб все не усложнить. А мне так тогда очень сильно хотелось куда-то удрать и никого не видеть. Позиция страуса? К сожалению – да. Но что поделаешь – когда я такой, и другим уже не стану. И мой приятель хотел этим воспользоваться.
    -Вдвоем поедем, что ли? – только и смог я выдавить с себя эти, ничего не значащие, слова.
    - Втроем. Так веселее. Уже и три стальных коня с нетерпением ждут нас.
    Сообщение о готовых к поездке велосипедах, скорей всего, имели целью развеять мои последние сомнения в серьезности затеянного дела. Я внимательно посмотрел на организатора путешествия. В моей, не совсем еще трезвой, голове промелькнуло неожиданное предположение: «Не он ли, случайно, постарался рассорить меня с женой?». Но взгляд у парня был простодушным до наивности, и все мои сомнения тут же угасли как пламя спички на снегу в дождливый день.
    - Кто же третий?
    - Не знаю. Еще такого нет. Только это не проблема. От желающих поехать с нами отбоя не будет. У меня уже на примете есть несколько кандидатур. Сейчас поедем к Васе Пецько. Он тут не далеко живет. А не выгорит с ним, мотнемся ко второму, третьему, пятому десятому – кого-нибудь да найдем. Еще не перевелись казаки на нашей славной земле.
    - Может, ты сам займешься поисками нашего будущего спутника? – попросился я. – А то голова так болит, что не хочется даже ворошиться.
    - Пошли вдвоем. По дороге похмелишься. После вчерашних изнуряющих душу злословий, со стороны твоей прекрасной половины, тебе не помешает прогуляться.
«Откуда такая осведомленность?» – снова моим сознанием овладело беспокойство. Мы с женой ругались вдвоем, и никого не было рядом. Я еще раз внимательно посмотрел на приятеля, но ничего заговорщического в его взгляде не увидел, и успокоился.
    - Ладно, пошли! – решился я.
    И мы отправились к Пецько, проведав по дороге бабу Варю. Только поход наш к Василию оказался безуспешным. От него нас выгнала его слабая, но сильно орущая, половина. Лишь только она увидела, что муж начал проявлять искренний интерес к нашему предложению – поехать попутешествовать, ее горло сразу же превратилось в иерихонскую трубу.
    Следующим, кого Толик мечтал присоединить к сонму «землепроходцев», был Вадим Кузька.
    - Если и этот женатый, - заявил я свой ультиматум, - то к нему иди ты один. Женские крики мне дома надоели.
    - Закоренелый холостяк!- голосом, исключающим малейшие сомнения, заверил меня казачий вербовщик.
    Вадим валялся на тафте напротив телевизора. Выслушав пропозицию - ехать с нами в Крым, он поднял высоко над собой правую руку, и, явно, кого-то копируя, провозгласил:
    - Если б вы вчера пришли б с вашим ноу-хау, - мы бы нашли общий язык. А сегодня никак не могу к вам присоединиться.
    - А почему вчера ты мог присоединиться к нашей хаве, а сегодня – нет? – искренне удивился я.
    - Не хаве, а хау. Потому, что вчера мы с матерью были на ножах, а сегодня –
помирились. Она даже пообещала – больше не заставлять меня жениться.
    - Что тебе мешает и сегодня поругаться? – поинтересовался Толик. Человеком он был решительным, и привык все свои дела решать сразу и на месте. – Выскажи своей мутере вчерашние претензии, приплети к ним несколько глупостей – и дело в шляпе.
    - Извините, у меня ничего не получится.
Нам ничего другого не оставалось, как отправиться восвояси. Не повезло и с третьим кандидатом в нашу компанию, - каким-то Петренко. Он твердо, и без всякого ноухавства, заявил:
    - Тут пятый день не выберешься за хлебом в магазин сходить, а не то, что в какой-то там Крым ехать. Плевать я хотел на все острова и полуострова мира. Одни идиоты позахватывают разные крымы, а другие тянут ехать смотреть на них, словно дома работы нет.   
    Когда мы, после столь откровенного разговора с Петренко, оказались на улице, Толик начал философствовать:
    - И почему оно так: если холостяк – то дурак дураком? А если парень хороший то, обязательно, с хомутом на шее? Нет, чтоб наоборот.
    - И ты дурак? – поинтересовался я. – Жены-то у тебя нет. И как мне кажется, скоро не будет.
    - При чем тут я? – смутился «философ», не ожидавший подобного вывода от своей страстной речи.
    После этих слов организатор необыкновенного турне надолго загрустил. Конечно, дураком никому не хочется быть. Чтоб хоть как-то подсластить свою горькую «пилюлю», я решил немного польстить приятелю: 
    - Наверно, мы все время посещаем не очень решительных казаков. А нет ли у тебя знакомого, решительного как ты, атамана, который бы точно с нами поехал?
    Толик, вдруг, хлопнул себя радостно по лбу и заорал:
    - Кукарекин! Едем к нему! Он, правда, еще не атаман, но обязательно им станет, когда этого от него потребуют обстоятельства. Холостяк, но талантливый, должен тебе сказать, человек. Он точно поедет с нами. Нам не нужно было тратить свое драгоценное время на уговоры разных охламонов, а ехать сразу к нему.
    - Он инженер?
    - Почему сразу – инженер? В него неполное среднее образование. Его, за неуспеваемость, отчислили с восьмого класса нашей школы. Таланты уважать у нас еще не научились.
    - Он дома что-то мастерит?
    - Дома намастеришь? Соседи ж вокруг! Не успеешь гвоздя в стенку забить, как жители всего подъезда уже в милицию звонят.
    Такой ответ еще больше растеребил мое любопытство:
    - На работе что-то толковое изобрел?
    - Не смеши меня! – рассердился приятель. – Когда это на работе начали интересоваться «чем-то толковым»?
    С таки утверждением, пожалуй, можно было согласиться. Но, бурлящий во мне интерес к странной личности не давал мне покоя:
    - А кем же работает этот, без пяти минут, атаман?
    - Грузчиком.
    - И как же ты узнал, что в него выдающиеся способности, – удивился я, – если ему негде себя проявить?
    - С его слов. Вот познакомишься с ним, и сам все поймешь.
    Талантливого Кукарекина мы застали в его «апартаментах». Он лежал на голом полу своей обширной комнаты, широко раскинув ноги. Руки его покоились на голом грязном пузе, а большие пальцы их попеременно крутились то за часовой стрелкой, то наоборот.
    - Дай спичку, - вместо приветствия попросил Толик  в хозяина голой квартиры.
    - Иметь спички – большая роскошь. Я сигареты подкуриваю с помощью линзы от солнца. И дешево, и экологически чисто.
    - А ночью как же? – вырвалось у меня.
    - К соседям иду за огоньком.
    - Действительно, гениально! – подумал я. – А, главное, экологически чисто и всем соседям приятно. 
    - Над какой проблемой сейчас работаешь, Додя? – поинтересовался Толик у кандидата в члены нашего коллектива.
    - Думаю перегородить комнату по диагонали. И в том месте, где пролезть могу только я, поставить двери.
    После таких Додиных слов, Толик, с переполненным восторга взглядом, посмотрел на меня. Он явно был влюблен в голопузого фантазера с очень странным именем.
    - А как же гости заходить будут? – поинтересовался я.
    - Все посетители пусть сначала стучатся ко мне, а потом ждут моего выхода, как когда-то бояре царя.
    Не успел я переварить в голове, все мной услышанные слова, как Толик, без всякого перехода в разговоре, предложил Доде: «Поехали в Крым».    
    - Поехали! – согласился он. – Только сейчас квартиру закрою.
    Меня больше поразило не то, что такой необычный реформатор в собственной квартире, без лишних слов согласился ехать к черту на кулички, а то, что он хотел закрыть свое жилье. Неужели еще существуют жулики, жаждущие своровать чужое увеличительное стекло? Больше ничего другого взять в квартире непризнанного гения нельзя было, по той простой причине, что ничего другого и не было.
    - Поедем на велосипедах. – уточнил Толик.
    - А где же я его возьму? – искренне удивился новоявленный Диоген с царем в голове. – У меня даже плохого самоката не было. За всю свою жизнь я только в детстве на палочке в руке «катался», воображая, что подо мной лошадь.
    - За велосипед не дрейф, дядя! Твоя задача педали крутить! – с надменным выражением лица очень делового человека заявил Толик, похлопав при этом по спине нового члена нашего коллектива.
    - Тогда, другое дело. – успокоился Кукарекин. – Где он?
    - Кто, он? – не поняли мы с Толиком.
    - Драндулет! – возмутился Додя.
    - Велосипеды у меня дома. – несколько разочаровал его организатор необычной прогулки, но облегчил мои размышления над значением слова -  «драндулет». – И поедем мы завтра утром. А сегодня только сложим вещи, продукты, удочки, топор, медикаменты и все остальное, что нам понадобится в дороге. Переночуем у меня. Подъем перед самым восходом солнца.

2

    В квартире Толика мы увидели кучу разных вещей и три новенькие велосипеды «Турист», с прилаженными к ним большими багажниками собственного изготовления. Я не спрашивал Толика – где он взял деньги на снаряжение «экспедиции». Мне было известно, что в него где-то есть отец, высокопоставленный чиновник. «Предок» тот, когда его сын еще бегал пешком под стол, удрал от него и матери к другой женщине. Правда, первой семьи отец-перебежчик не сторонился. Иногда он наносил визиты вежливости, и, даже, выделял сыну довольно щедрую помощь, которая, почему-то, мало радовала мать-одиночку. Когда-то жизнерадостная женщина начала чахнуть-чахнуть, и умерла. В жизни часто так бывает – что для одного, ничего не значащее, событие, то для другого - жуткая трагедия. С того времени Толик сам себе хозяин с хорошей денежной поддержкой.
    Собирались мы долго. Часа четыре, если не больше. И все потому, что вещей было очень уж много. Три вещевые мешка, предназначенные для поглощения их, не справлялись со своей задачей. Пришлось кое-чем пожертвовать. Толик, например, хотел взять одеколон для промывания ран, которые неминуемо преследуют всех путешественников, зеленку для смазывания их, и йод для «высушивания» все тех же ран. Я и Додя долго, но безуспешно уговаривали новоявленного врача взять с собой что-то одно: «Ведь не на войну же мы едем, в самом деле, и аптеки везде по дороге имеются». Наши споры по воду медикаментов закончились самым неожиданным образом – талантливый Кукарекин выпил одеколон. Сделал он это он так незаметно, что даже я не заметил. Благодаря этой незапланированной диверсии, мы упаковали «только» йод и зеленку. Оставили мы дома и свинцовые плитки, наготовленные для донок, договорившись, что для рыбалки сойдут и кирпичи, найденные на обочинах дорог. На что иное может, и нет, а на мусор наша страна богатая. Уменьшили мы и количество рубашек
Толика на перемену, мотивируя это тем, что ни у меня, ни в Кукарекина таковых не было. В Доди их, просто, не имелось в силу его талантливости, а мои жена где-то попрятала, или элементарно выбросила в мусорный бачок. В своем гневе она обычно вела себя самым непредсказуемым образом. Вместо двух топоров мы взяли «только» один. Отказались от примуса, четырех ножей, и от кое-чего еще. Только, все равно, оставшиеся вещи еле вместились в наши мешки.
    Легли мы спать в десять часов вечера, а разбудил нас будильник в четыре утра. На улице чувствовалась прохлада, хоть был еще август месяц. Или…начало сентября. Точно уже не помню. Но, что не глубокая осень – это факт. Я ехал и думал: «Боже, какой глупый человек! В один день бросил работу, семью, и поехал, сам не зная куда». Раньше я удивлялся людям, оставлявшим богатство, положение в обществе, и отправлявшимся блуждать миром, страдая от холода и голода. Это в лучшем случае. А бывали и такие
отшельники, что зарывались в пещеры, или залазили на столбы и там коротали дни и ночи до конца дней своих. Теперь я знаю: те бродяги слышали не очень хорошие слова в свой адрес от собственных жен. И им захотелось все оставить, и бежать, бежать, бежать.
    Мрачные мысли прервало событие, разрядившее будничность первого дня поездки. За городом мы заехали в, ничем не приметный, небольшой населенный пункт. Несколько домиков с магазинчиком облепили шоссе, и тихо дремали в лучах утреннего солнышка. Возле торговой точки неторопливо передвигались первые, еще до конца не проснувшиеся, покупатели. Да еще стоял чей-то мотоцикл с коляской. На заднем сидении трехколесного транспорта сидела молоденькая девочка лет восемнадцати. Скорей всего, родители незнакомки куда-то отошли, а дочь оставили возле вещей вместо сторожа.
    Толик ездил на велосипеде значительно быстрее меня и Доди. И не редко, отрывался от нас далеко вперед, а потом скучал, поджидая нас на обочине дороги. Проезжая мимо девушки, о которой только что был разговор, он заметил, что она приподнялась на ногах, и, наклонившись, начала что-то рассматривать на щитке приборов. Не воспользоваться, так неожиданно представившейся ему, возможностью покрасоваться перед публикой,  парень не смог. Он с громким «гы» пронесся рядом с беспечной наездницей, и хлопнул ее ладонью по попе. Немногочисленные прохожие и посетители магазина дружно рассмеялись. Выходка велосипедиста им понравилась. А радости «хулигана» не было границ. Он сделал огромный круг «почета» с высоко поднятыми руками, подъехал к нам, и громко прокричал: «Тело девы – мадера фикус». Сделав такое сообщение, герой аттракциона помчал вперед.
     Есть люди любящие похвастаться знанием непонятных другим, а часто густо и себе самому, слов. Ну, скажите, пожалуйста: какая может быть связь между телом девушки и мадерой с фикусом. И зачем делать такие сравнения. А еще хуже, когда такими словами забавляются должностные личности. Как-то на работе подходит ко мне наш главный механик, и говорит:
    - Сходи, найди мастера, и сразу сделаешь моцион.
    - Мастера поискать можно, - отвечаю я, - а на моцион давайте сразу чертеж, чтоб потом лишний раз не ходить вас искать.
    Тут мой начальник начал смеяться, и сквозь смех отвечает:
    - Моцион – это прогулка по-иностранному.
    - Может и так! – возмутился я. – Только мы же с вами не иностранцы, и у нас, слава Богу, своих слов хватает.
    История с девочкой, которую Толик так зрелищно похлопал по самому выразительному  месту ее фигуры, имела самое неожиданное продолжение. Не проехали мы и километра от места веселого приключения, как меня и Кукарекина обогнал, знакомый уже нам  мотоцикл. Правил им мужчина средних лет. За ним, обхватив его двумя руками, сидела, страдалица от насмешек, с вины нашего друга. В коляске находилась молодая, плотного телосложения женщина. Как только трехколесное транспортное чудо поравнялось с Толиком, молодица приподнялась немного, и огрела толстой палкой «шутника» по спине. Велосипед нашего приятеля тут же завилял то в одну, то в другую сторону и беспомощно свалился в кювет вместе со своим хозяином. Когда мы с Кукарекиным подъехали к пострадавшему юмористу, тот сидел на траве по пояс голый. Через всю спину наискосок у него просматривалась красная полоса. Хорошо еще хоть стальной «конь» и его наездник ничем больше не пострадали. А могло случиться что-то и похуже.
    «Больно?» - спросил я, стараясь вложить в свой вопрос как можно больше сочувствия, хоть с языка так и просились слова: «Ну, и как на вкус мадера с фикусом?». Но решил промолчать. Парню и так было плохо.
    - Больно. – вздохнула жертва родительской мести. – Женщина, наверно, и сама пожалела, что так жестоко повелась со мной.
    - Ага. – поддержал приятеля, в его странных догадках, талантливый Додя. – Я даже слезы видел на ее глазах.
    - Слезам делу не поможешь! – огрызнулся Толик. – А тот одеколон, что ты вчера выпил, мне сейчас очень помог бы.
    - Что толку – жалеть о прошедшем? Его уже нет, и никогда не будет. – мудро возразил безответственный поглотитель медикаментов.
    Такое досадное приключение на самом старте путешествия, по моему твердому убеждению, было плохой приметой, и нам следовало вернуться домой. Но мои спутники придерживались совершенно противоположного мнения. Они принимали неприятности в начале пути как хорошее предзнаменование, сродни разбитой дома тарелки. И никаких дальнейших изменений в наших планах не последовало.   
    В тот день неприятности больше не преследовали нас. Но вечером возникла проблема: где ночевать? Про отели даже разговора быть не могло. Их, в радиусе тридцати километров вокруг, просто, не было. А к себе в дом переночевать, в населенных пунктах, нас никто не пускал. И ругать людей за это язык не поворачивался. Одна только рожа талантливого Кукарекина – кого хочешь, напугает. По крайней мере, радостно улыбаться, глядя на нее, почему-то не хотелось. Ни дать, ни взять – визитная карточка человека, стремящегося сделать лужу под столом.
    После недолгого совещания, ночевать мы решили в первом попавшемся леску. И когда такой возник на нашем пути, мы сразу же нырнули туда. Перед тем как лечь отдыхать, у нас возникли разногласия. Толик хотел растянуть палатку, а я и Додя предлагали проигнорировать всяческие проявления цивилизации, и спать просто на надувных матрасах. После целодневного шевеления ногами, весь организм требовал немедленного «глобального» отдыха. Но сразу лечь не удалось. Возникла еще одна задача, требующая своего немедленного решения – как организовать охрану транспорта? Поспорив немного, мы, с легкой руки гениального Доди, привязали, шнурками от обуви, наших «стальных коней» к своим уставшим ногам.
    Сразу уснуть не удалось. Я человек городской, и привык спать дома в комфортабельных условиях. А тут, в лесу, почему-то вспомнились герои сказок далекого детства: Красная Шапочка, серый волк, семь разбойников и другие, не менее жуткие, персонажи детских страшилок. Но усталость, в конце концов, таки погрузила меня в мир отрешенности.
    И приснилось мне, что жена и главный механик нашего завода пришли убивать меня. Я долго оборонялся, как мог, а потом бросился бежать. Сон – есть сон, возникали какие-то препятствия, и душегубам удалось ухватить меня за ногу. Ужас переполнил тело, и с него вырвался тоненький голосочек, вместо крика во весь голос, которым хотелось хоть кого-то позвать на помощь. Проснулся я весь в поту, с привязанным к ноге велосипедом, и в метре от своих друзей.    
    - Да, гори они синим огнем: и драндулет, и Крым, и все те, кто меня туда тянет! – промелькнула в голове еретическая мысль.
    Отвязав от ноги шнурок, я снова улегся спать. Никакие страхи меня больше не беспокоили, но какой-то жук все время шелестел под ухом, и разгонял сон. Разыскать и задавить «мерзавца» никак не получалось. Да и прохладно было. Пришлось вставать, и делать физические упражнения, чтоб согреться. Мои спутники в это время, тесно прижавшись друг к другу, досматривали последние сны. Ни в одного с них не было шнурков на ногах.
    - Ага! – не зная почему, позлорадствовал я. – Вам тоже от моей жены досталось! Не мне же одному страдать!
    В лесу было хорошо. Пели птички. Блестели как алмазы росинки на траве, и гордо тянулись к первым лучам солнца цветочки. Только красота эта вырисовывалась на фоне огромная куча мусора, завезенная сюда неизвестно кем
    - Господи, какой прекрасный мир, сотворенный тобой! И какие мы неблагодарные твари, опустошающие его. Все преобразовываем и преобразовываем природу, а потом преобразованную ее загаживаем разным мусором. Люди! Эх, люди. И почему мы такие неразумные? Говорят, сейчас проблема отходов нашей жизнедеятельности стала глобальной. Слово-то какое умное! Наверно, придумали его для того, чтобы убедить себя – вопрос нашего разгильдяйства очень сложный. Но нет же сложных и простых жизненных задач. Есть лишь такие, которые решаются, и те, к которым руки не доходят. До нашего ж мусора не доходят ни руки, ни голова, ни деньги, ни элементарная опрятность.
    Второй день до полудня прошел без приключений. Так, наверно, он счастливо для нас и закончился б, если б за обедом не прозвучало сообщение талантливого Кукарекина: «Тут недалеко есть деревня, где сохранились развалины дворца княгини Ольги».
    - Чего это, вдруг, она надумала строить себе палаты среди степи? – удивился я. – В школе нам говорили, что княгиня была умной женщиной.
    - Тут был княжеский охотничий домик. И наша первая христианка наезжала сюда охотиться на мустангов, и… -  поучительным тоном начал уверять нас Додя.
    - И зачем нам те развалины, хоть они и древние? Куча камней – и ничего больше! – не дослушав до конца друга, перебил его Толик.
    - А известно ли тебе, сокол наш ясный, что, при возведении своего жилья, все правители мира кладут под самый первый камень фундамента золотые монеты.
    - Во-первых, как узнать – какой камень первый, а во-вторых, нам никто не позволит ковыряться в руинах древних строений. Их закон защищает! – вырвалось у меня. В душе я не авантюрист, и разные сомнительные истории вызывают у меня раздражение. – И, в-третьих, кто тебя просветил насчет княжеских хоромов?
    - Баба Дуся с третьего подъезда. А ей об этом поведал ее прадед.
    - Короче, - одна баба сказала.
    - Женщины, бывает, много знают. - вмешался в наш разговор Толик. – Выдадим себя за археологов с Киева, и немного поковыряемся в пыли истории. Чем черт не шутит, - а, вдруг, что-то найдем.
    Как я не спорил, как не уговаривал своих друзей не делать глупостей – все было даром. Золотые монеты уже манили их своим блеском. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за «Кладоискателями.
    «Знаменитые» развалины долго искать не пришлось. Но, глядя на них, не верилось, что они могли быть останками солидного здания. По крайней мере, будь я князем, строить дом, от которого в будущем остались бы такие кучи мусора, не стал бы. И только одна мысль успокаивала меня: «Строила- то княгиня! А что хорошего можно ждать от женщины?».
    Мы дружно взялись разгребать куски штукатурки, кирпича и плитки. И сразу же возле нас начали собираться местные жители. Всем им Толик разъяснял, что мы археологи, и ищем грамоту княгини Ольги. Мне хотелось быстрее куда-то удрать, но бросать одних своих «научных сотрудников» не решался. После получасовой работы, к нам подошел глубокий старик с палочкой в руке, и спросил:
    - Говорят, вы ищете рукописи святой Ольги?
    - Да, дед, ищем?- немного надменно, как для ответа старому человеку, ответил Додя.
    - Вы не там ищете. На этом месте был не дворец, а конюшня местной панночки, прозванной княгиней Ольгой, за ее несносный характер. Как известно, наша давняя  правительница была решительной, жестокой и злопамятной женщиной. А строительный мусор, в котором вы сейчас роетесь, люди с округи наносили, после ремонтов своих домов. Нехорошо они, конечно, делают, да ничего другого им на ум не приходит.
    Бежали мы с «исторической» деревни очень и очень быстро. А смех, звучавший нам тогда в вдогонку, нет-нет - и  появится в моих ушах.

                3

    Несколько дней, после «археологических раскопок», были похожими между собой как близнецы: без особенных забот и происшествий, а потому не сохранились в памяти. Но за ними последовало утро, которое забыть невозможно. По дороге мы увидели огромную виноградную плантацию. И Толику с Додей страшно захотелось попробовать сладких ягод, и, без малейших колебаний, отправились в чужие владения за соблазном. Я же, в силу коллективного азарта, последовал за ними. И совсем напрасно. Не успели мы перебежать разрыхленную охранную полосу, и сорвать несколько гроздей винограда, как перед нами, словно из-под земли, появилась женщина с ружьем, и потребовала, чтоб мы убирались прочь. И почему, спрашивается, не убраться нам восвояси? Так нет же, Толик зачем-то всунул палец в дуло наставленного на нас огнестрельного оружия, и радостно произнес: берданка! Почему его обрадовала та берданка – ума не приложу. Я удивился, а сторожиха растерялась. Она как-то неуклюже дернула на себя свое подотчетное имущество, и, не иначе – как от перепуга, выстрелила в кусты. Там кто-то заохал, кто- то завопил благим матом, и, не успели мы опомниться, как нас окружили, прибежавшие со всех сторон, мужчины. Они, громко ругаясь, затолкали нас, вместе с велосипедами в кузов грузовика, и отвезли в какую-то деревню. Потом отвели в кабинет директора местного совхоза, где состоялась неприятная для нас беседа.
    - Кто вы будете, ребята? – поинтересовался хозяин кабинета.
    - Туристы! В Крым едем! – в один голос, в котором чувствовались жалобные нотки, пробормотали мы, всем своим видом выказывая свое раскаяние содеянным поступком.
    - А на плантацию, зачем полезли?
    - Виноградику захотелось. – льстивым шепотом прошелестел талантливый Кукарекин. Таких нежных звуков я никак не ожидал от него услышать. – Разве за заработную плату позволишь его себе купить? Нищета так обсела со всех сторон, что не всегда хлеба наедаемся вдоволь
    Я не знаю – кто обсел Додю, и откуда у него хоть как-то оплачиваемая работа, но то, что несколько последних дней не наедался хлеба – это факт. В населенных пунктах, мимо которых мы проезжали, хлеб продавали не круглосуточно. И мы никак не могли застать его в магазинах, поэтому давно уже забыли вкус хлебных изделий.
    - Все ясно!- Сделал свой вывод хозяин местных сельскохозяйственных угодий. – Люди решили спастись от голода в Крыму.
    И пока мы переваривали услышанное, продолжил:
    - Так вот, чумаки, если вас обсела нищета, то поработайте с недельку у нас грузчиками. Сейчас горячая для совхоза пора и не хватает людей. Повозите виноград на винный завод, заработаете немного денег, и ягоды покушаете в свое удовольствие. Дома вы ж на нее только посмотреть можете. Велосипеды пусть отдохнут на складе. Ничего им там не станется. И жилье вам выделим, и питанием не обидим. Я думаю, такой вариант мирного соглашения приемлемый как вам, так и мне.
    - Конечно! – радостно воскликнул я.
    Покушать винограда «от пуза» было давней мечтой моего детства, которую никак не удавалось воплотить в жизнь. Только странно было видеть, что друзья в эту минуту как-то скоса посмотрели на меня. И чего, спрашивается, все равно деваться им было некуда. Нечего зариться на чужое добро.
    Первый трудовой день выдался на славу. Мне даже перехотелось ехать куда-то дальше.
Еды и винограда вдосталь, спать есть где, еще и деньги начисляют. Не рай ли это? И такую чудную жизнь испоганил нам талантливый Кукарекин.
    Еще во время первых наших командировок на винзавод, я заметил, что Додя куда- то постоянно отлучается. Но мы с Толиком не придавали этому никакого значения. Мало ли что происходит с человеком – может у него расстройство желудка от непривычного питания. А приятель наш, оказывается, задумал небольшую авантюру. Он выпросил, во временное пользование, в хозяйки нашего жилища бочку, и всю испачкал глиной. Эту загаженную емкость он забросил на наш рабочий грузовик, и туда же поместил не менее грязное ведро из-под краски. Хитрые планы Кукарекина раскрылись под конец третьего дня нашего «заключения». Как выяснилось, на заводе он занимался поисками цистерн с готовой продукцией, и системой кранов к ним. А когда все выяснил, принялся воровать вино. Сначала он набирал его в страшное снаружи, но чистое изнутри ведро, а потом переливал свою добычу в грязную бочку. Действительно, толковым хлопцем оказался наш Додя. Да я бы ни за какие деньги не смог бы разобраться в сложном хитросплетении труб на чужом заводе.
    Емкость с ворованным вином он сгрузил возле нашей сельской «гостиницы» на пустую собачью будку. И, дождавшись, когда мы появимся, стал, в отрепетированную заранее, позу Ленина, с протянутой рукой в сторону бочки, провозгласил: «Пейте с полных чаш, а меня ждет прекрасная дама». После такой короткой и не очень вразумительной речи, он куда-то исчез. А мы с Толиком пили с «полных чаш», и нас развезло.
    - Я хочу тебе рассказать тысячу и одну быль о том, как атаман казачий добывает себе хлеб на пропитание, и ты сразу воскликнешь: это необыкновенный человек! – начал свой пьяный  монолог мой захмелевший приятель. – Однажды он перерыл одну из улиц на окраине города. И всем водителям, желающим преодолеть препятствие, «землекоп» предлагал за деньги две толстые доски на прокат. Да, мудро?
    - Мудро!
    Но пока я соглашался с Толиком, он уснул. Чтоб не последовать его примеру, я сел на ступеньках перед входом в наше временное жилье и заплакал. Так мне стало жаль себя одинокого и несчастного - без жены и друзей. В таком состоянии меня и нашел разъяренный местный житель Петя Гусак.
    - Петухин, где? – не то спросил, не то прорычал он.
    - Ку-ка-ре-кин! – поправил я его непослушным языком.
    - Пусть даже так. – согласился со мной Петр.- Так, где он?
    - Где-то работает над своими ошибками, или большие дела творит. То незаурядная личность.
    - Ваша незаурядная личность не большие дела, а моей Оксане ребенка в плавнях творит. – возмутился мой неожиданный собеседник.
    - Не может быть. Мой друг – философ! Ему дети не нужны.
    - Пошли, сам увидишь.
    И мы пошли. Конечно, будь я трезвым, меня б никто не заставил идти смотреть – «делает» кто-то девушке ребенка, или – нет. Каждый взрослый человек вправе сам распоряжаться своим телом. Не знаю: в плавнях мы были, или – нет. Я их никогда раньше не видел, и не знаю – какие они, в самом деле. А там, куда мы пошли, были какие-то кусты, трава, редкие строения, бетонные столбы и, одиноко стоящие деревья. И среди всего этого, непонятного чего, прохаживались Кукарекин и молоденькая девушка. А мы вдвоем (я и обманутый жених), следовали за ними. Нам приходилось перелазить разные заборы, ползать по земле, и, как в армии, прятаться за естественными укрытиями на пересеченной местности. Ко всему к тому, я еще, на свою беду, побывал в какой-то яме с мусором. Там моя нога попала в драный тазик, и уже не могла от него избавиться. Пришлось, в дальнейшем, таскать его за собой. Наконец-то, влюбленная пара нашла какой-то сарай без ворот, и юркнула вовнутрь. Мы с Петей подскочили к странному строению, спрятавшему проказников. Но в это мгновение девушка с парнем выскочили со своего укрытия, словно кроли с мешка. Я бросился за сарай с одной стороны, мой напарник по слежке - с другой. Да так быстро, что когда мы встретились лбами, мне стало нехорошо. Первыми, кого я увидел после того, как все искры высыпались с глаз, наших «поднадзорных» влюбленных. Они лежали на траве, просто неба, в пяти шагах от меня, и громко стонали и рыкали.
    - Если они и делают ребенка, то вырастит он заикой, после таких громких звуков, во время своего зачатия. – подумал я.
    Парень с девушкой не замечали ничего вокруг, и своих тайных наблюдателей – тоже. Хмель немного попустил, и я, сняв с ноги непредвиденный груз, отправился в деревню. За мной последовал и, оставленный «на произвол судьбы», жених. Возле первых домов он попрощался и где-то делся, словно сквозь землю провалился. Я удивился такому повороту событий, покрутился- покрутился на месте, и нигде не увидев Петра, побрел в гостиницу напрямик через крестьянские огороды.
    Преодолев несколько проволочных заграждений, я увидел двоих женщин. Они, заметно нервничая, выкладывали с мешков тыквы. Как известно, для благопристойного труда Бог сотворил не ночь и тусклое лунное сияние, а день и яркий солнечный свет. Значит, дары полей попали сюда или с общественного поля, или с соседних приусадебных участков. Алкоголь еще не полностью выветрился с моего организма, и под его воздействием мне захотелось и тут наделать глупостей. Я дождался момента, когда ночные заготовщицы уйдут за новой добычей, и начал быстро-быстро переносить тыквы на двадцати метрах в  сторону от их предыдущего места нахождения. Моя, самому себе придуманная, работа очень протрезвила, и стыд за свои поступки начал медленно просачиваться в мозги. А  когда я подходил к месту своего временного проживания, то руга уже себя последними словами.
    Утром мой сон прервали громкие голоса многих людей. Я выглянул в окно, и увидел талантливого Кукарекина в окружении четырех крепких парней, размахивающих кулаками у него перед носом, и что- то, при этом, выкрикивающих. В сторонке, на расстоянии нескольких шагов от этой группы мужчин, стояла заплаканная женщина, обнимающая молодую девушку. Девушку я сразу узнал. То была ветреная невеста Петра Гусака. А женщина, скорей всего, -  ее мать.
    Пока я оделся и вышел на улицу, Додя, под конвоем молодцеватых ребят, шагал сельской улицей в сторону клуба, то есть - в центр. А за ними следовали Оксана с матерью. Дальше шли разрозненной толпой любопытные граждане. Всех их было человек двадцать. К ним присоединился и я. С разговоров участников странной процессии мне удалось выяснить, что они идут смотреть, как будут в сельсовете «окручивать» городского ловеласа с несчастной Оксаной. Чтоб променять такого славного парня, как Петр, на придурка с велосипедом – нужно быть под гипнозом. А все это проделки ведьмы с Пронозовки. Вчера был шабаш нечистой силы, и пострадали не только невеста Гусака, а и многие сельчане. В Екатерины Суховей свежее молоко скисло. У Гали, чей дом возле тракторной бригады, здоровый теленок сдох. А в сестер Чарнецких колдунья своим помелом вымела с погреба тыквы, и забросила их за двадцать метров от него.
    - Вот так и легенды появляются на свет Божий. – подумал я. – Тыквы ведь не в погребе лежали. Врать-то зачем? А расскажи людям правду – так в черти запишут. Нет, пусть уж лучше ведьма сама отдувается, за все, что произошло вчера ночью в деревне. В нее работа такая. Да и людям нужны козни потусторонних сил, инопланетян и еще черт знает кого, а не пьяного городского бродяги.
    После этого я перебросился мыслям на судьбу своего приятеля:
    - Ничего, ему полезно быть семейным человеком. Теперь у него точно будут спички дома.
   Когда свадебная процессия достигла здания сельсовета, там ее встретил очень уж худой и длинный мужчина в очках и в поношенных на подтяжках штанах. Мысленно я сразу же окрестил его Глистом. Улыбался он совсем не празднично, как того требовало его должность. Представителю хоть и местной, но все-таки власти, было не к лицу ехидно и надменно посматривать на брачующуюся пару. По лицу этого типа было видно, что он получает удовольствие от, происходящих сейчас, событий. И совсем не проникнулся мыслью о трагедии парня и девушки 
    - Итак. – наигранно торжественно произнес Глист, когда основные действующие лица необычного представления заполнили его обшарпанный кабинет. – Что и кто желают иметь брак?
    - Оксана Пацюк. – еле слышно прошептала мать невесты при полной тишине, возникшей после краткой речи официального лица.
    - И? – внимательно и грозно посмотрел на нее представитель местной власти. – Где еще, документы лица, если можно так сказать, жаждущего стать мужем вашей милейшей Оксаны Пацюк?
    Под ледяным взглядом Глиста мать девушки сникла, и словно стала ниже ростом. К столу подошел один с охранников жениха, нервно бросил на стол потрепанный паспорт, и громко прокричал:
    - Вот, уважаемый Денис Ферапонтович, документ лица, жаждущего стать мужем нашей милейшей Оксаны Пацюк.
    - Тише, тише, Павел Максимович, - начал успокаивать Денис Ферапонтович подателя документа. – Мы же находимся на торжественном таинстве таинств, а не на рынке, если можно так сказать. И будем все тут делать без шума и пыли.
    Успокоив нервного посетителя, Глист продолжил «торжественное таинство таинств»:
    - Итак, вы, Оксана Пацюк желаете отхватить брак с… - дальше официальное лицо взяло в руки паспорт жениха, развернуло его, и продолжило по слогам, - Ку-ка-ре-ки-ным До-
дей, - после этих слов председатель сельсовета сделал паузу, и продолжил, тоже по слогам, - Це-за-ре-ви-чем.
    - Да. – еле слышно проговорила Оксана.
    - Ой, Боже! – громко заголосила мать Оксаны. – Петухиной будет!
    Один с охранников Доди Цезаровича, посмотрев на убитую горем женщину, подошел вплотную к представителю власти, и прошипел ему в лицо:
    - Муж согласен взять фамилию жены. Никаких Петухиных. В нашей семье будут только Пацюки.
    - Ваня, да угомонись ты, пожалуйста, - начал успокаивать его Денис Ферапонтович, - ухажер твоей сестры еще не успел дать согласие на супружество, а ты его уже своей фамилией награждаешь.
    Став свидетелем разговора о нем и без него - жених возмутился. Он как-то боком подскочил к патриоту семейных ценностей, и ткнул ему в лицо фигу со словами:
    - Вот тебе! Моя жена должна быть только Кукарекиной.
    - Ты смотри! – подумал я. – Философия философией, а покуда дулю оппоненту не ткнешь – своего мнения до конца не выскажешь.
    Все свидетели- мужчины со стороны невесты побледнели, и, не сговариваясь, единым строем двинулись к жениху. Мне стало жалко своего приятеля – сельские джентльмены шутить не собирались. Но, намерение Пацюков отстоять кулаками свою честь сорвала Оксана. Она бросилась ко всем сразу, и к каждому в отдельности, выстреливая слова, словно с пулемета:
    - Братики: Паша, Петя, Ваня – он добрый, он хороший, он меня не обидит, он меня любит!
    - Тихо! Еще тише! – долго успокаивал всех Денис Ферапонтович. – Сейчас тут нет еще ни мужа, ни жены. Я только спросил гражданку Оксану Сергеевну Пацюк – согласна ли она стать женой гражданина Кукарекина? Теперь же я спрашиваю ее жениха: согласны ли вы, стать мужем, присутствующей здесь, Оксаны Пацюк?
    Я вспомнил официальную часть собственной женитьбы. Тогда сначала у меня  спрашивали – согласен ли я, стать мужем? И лишь потом обращались к невесте – хочет ли она быть моей женой. «А в деревне, видишь ли, все наоборот совершается» - подумал я.
    Додя долго молчал. Наверно мысленно прощался с холостяцкой жизнью. В помещении сельсовета настала такая тишина, что слышно было, как муха бьется о стекло, пытаясь выбраться наружу.
    - Да, наконец-то прохрипел новоявленный муж.
    Шелест всеобщего одобрения прошелся ветерком по толпе, присутствующих «на таинстве таинств» людей.
    - А фамилию, какую берешь себе? – спросил Ваня своего нового родственника.
    - Мне нечего брать. У меня она есть.
    - А ты хорошо подумай.
    Додя с минуту подумал, и без всякого энтузиазма произнес: «своей жены». А куда ему было деваться? Каждый, на его месте, так бы само поступил.
    Потом было гуляние с вином, самогоном, горой закусок да криками «горько». В самый разгар пиршества появился Толик. Сначала он долго спал, потом никак не мог найти нас. А когда нашел, то попал на свадьбу, где все пели и плясали. Захмелевшие люди, один за другим, произносили тосты. Запоздавший гость решил не отставать от них, и, встав из-за стола с полным бокалом вина, потребовал тишины. Когда все вокруг немного притихли, он голосом полного пафоса изрек:
    - Цезаревич, хочу выпить за смерть твоей индивидуальности. Она всегда умирает в объятиях женщины.
    После этих слов в доме наступила полнейшая тишина. Кто-то, слишком уж пьяный, попробовал рукоплескать, но тут же передумал. К оратору подошли Павел с Ваней, и потащили его во двор. А когда, через минуту, братья возвратились, то сразу же обратились ко мне с вопросом:
    - Тебе тоже дать индивидуального пинка в зад, или сам уйдешь?
    - Конечно – сам.
    Я допил самогон со своего стакана, пожелал молодоженам «всего хорошего», и, под общее молчание, покинул «гостеприимный» дом. Во дворе, за исключением Толика, никого не было. Он сидел на лавочке, и тер ладонью ушибленное колено.
    - Тебя били? - поинтересовался я.
    - Нет. Только сильно толкнули.
    - Где ты вычитал свой тост?
    - Так папка говорил мамке, когда уходил от нее.
    - Да, вовремя ты вспомнил слова отца.
    В это время к нам подошел мрачный, как грозовая туча, директор совхоза, и, без всяких объяснений, приказал:
    - Забирайте со склада свои велосипеды, и чтоб завтра утром вашего духу уже здесь не было. – а, уходя, на ходу добавил. – Ну, и черти вы!
    По дороге на склад, Толик предложил забрать в «гостиницу» все три велосипеда.
    - Зачем нам три? – удивился я.
    - Во-первых, они мои. А, во- вторых, Додя изворотливый хлопец. Он и не с таких передряг спасался. Вот увидишь, наш приятель завтра убежит от своей жены, и транспорт ему очень пригодится.
    Не успели мы утром следующего дня отъехать от деревни и ста метров, как меня остановил мой, теперь уже единственный, спутник вопросом:
    - Похмелиться хочешь?
    - Нет. Я «завязал».
    - И давно?
    - Завтра будет два дня, как я уже не пью
    - Не хочешь – молодец! А я вчера у грубиянов Пацюков спер бутыль самогона. Будет знать деревенщина – как с интеллигентного человека издеваться.
    - Когда ты успел?
    - Когда мужики тащили меня во двор, мне удалось заметить – где в них стоит выпивка. И только хулиганы вошли в дом, я быстренько схватил бутыль, и спрятал его в кустах под забором. Там и колено ударил.
    - Ну, ладно! Съезди, забери выпивку. Перенесем два дня моей трезвости на другое время. Только осторожным будь, чтоб не вляпаться в очередное приключение. А то мы так никогда и Крыма не увидим.
    «Мститель» Пацюкам уехал. Я сел на землю, и начал ждать его возвращения. Болела голова, на душе было муторно, ехать никуда не хотелось. Вдруг с темноты выскочил на велосипеде Толик. За ним на своем «драндулете» мчался Кукарекин. «Беги!» - закричали они. Мне ничего не оставалось другого, как догонять друзей.
    После пяти минут усиленной работы ногами, я решил осветить дорогу, и повернул динамку освещения к резине переднего колеса. На дворе было темно, и не хотелось в спешке влететь в какую-нибудь яму. Но, случилось что-то непредвиденное – головка динамки попала в спицы. Мой «стальной кон» взбрыкнул, сбросил меня на землю, и сверху придавил всем своим весом. В груди моей что-то квакнуло, а с глаз посыпались искры.
    Первое, что я увидел, придя в себя, была сияющая рожа новоявленного Пацюка. Опережая вопросы с моей стороны, он провозгласил, подняв указательный палей правой руки к небу:
    - Бог шельму метит. Это тебе месть за твою подлую слежку за мной.
    Человек радовался чужим неприятностям. Так мало нужно людям для счастья.
    - Мне нечего сказать в оправдание своих пьяных ночных похождений. – возразил я Кукарекину. – Но, во-первых, в деревне любовные приключения скрыть от общественности нельзя, хоть как не прячься. Это тебе не город. И вини, в своей непредвиденной женитьбе, только себя. А, во-вторых, напрасно радуешься тому, что случилось со мной. Исправных велосипедов-то осталось только два. Поэтому, одному с нас придется задержаться здесь. И как ты думаешь – кому?
    Когда мы упаковывали свои вещи в два вещевые мешка, даю голову на отсечение, в глазах новоявленного Пацюка сверкали слезы. И странное беспокойство, вызванное угрызение совести, закралось в душу, долго потом не дающее мне покоя. Чтоб хоть как-то его заглушить, я начал мысленно ругать деревню, где прожил четыре дня, и его неразумных жителей. Действительно, каким умным существам понадобился Додя Цезарович Кукарекин? Смех – и только. А подписи, под тусклыми портретами на Доске Почета, чего стоят: Галька Гусак, Сенька Пацюк, Дунька Гаврилюк. Уважение – называется. Или взять плакат на здании сберегательной кассы: «Кладите деньги на книжки – будет масло, будут пышки». Какое масло? Какие пышки? Когда деньги не в кармане. Шишки – те будут. А лозунг в помещении сельсовета на кого рассчитан: «Нам силы Родина умножь – что посеешь, то и пожнешь». Неужели, кто-то, посеяв рожь, захочет жать просо?
    Однако все мои упражнения в злопыхательстве мало помогали. Конечно, приятно признавать кого-то глупей себя, но в тот день подобное лекарство не действовало. И лишь только новое приключение, как ни странно это звучит, отвлекло меня от мрачных размышлений. А началось оно с того, что по дороге Толик увидел куст гледичии, и принял его плоды-стручки за, сохнущую на ветках, тарань. Он тут же, не разбирая дороги, помчался лакомиться сухой рыбой, влетел в кювет, перевернулся и полетел в траву.
    Что поделаешь, -  в жизни все ошибаются. Расскажу о себе. Однажды я вышел с дому в четыре часа утра, чтоб успеть на нужную мне электричку, и увидел возле нашего магазина крытую грузовую автомашину.
    - Ты смотри! – промелькнула мысль. – Как рано молоковоз приехал. Интересно: кефир сегодня завезли или - нет?
    Не помню уже, что мне помешало подойти к шоферу, и выяснить – какую продукцию он привез? И, слава Богу, потому что, вернувшись вечером домой, узнал – магазин этой ночью  был ограблен. Вот, так вот! Был бы мне «кефир», если бы мое любопытство оказалось более настойчивым. Ошибки случаются потому, что каждый из нас видит одно, думает другое, представляет себе что-то третье, и непроизвольно пополняет ряды дураков. Не ошибаются только дураки от рождения, которые никуда не смотрят, ничего не думают, и лишены воображения.
    Когда я подъехал к, пострадавшему от падения, Толику, он сидел на земле, дул на, ободранную до крови, руку, и почем зря ругал Кукарекина:
    - Так ему и нужно, гаду, что его женили! Будет знать – как одеколон пить. Чем теперь рану промыть? Правильно в Библии сказано: зло порождает зло, и воздастся каждому по делам его.
    - Разве можно из-за какого-то одеколона радоваться мукам ближнего своего? Промой рану самогоном. И мне грамм двести в стакан плесни. Что-то выпить захотелось. Может голова перестанет болеть
    - Перебьешься! Бутыль остался в деревне. Тихо помешанный Додя так спешил удрать от жены, что не позволил забрать мне выпивку с собой. Ничего, зато послезавтра будет третий день твоей трезвой жизни.
    - Как быстро гениальность превращается в тихое помешательство. – подумал я. – Так было всегда, во все времена. Даже, творящие историю, вожди служат следующим поколениям предметом насмешек. Недаром Наполеон сказал: «От великого, до смешного – всего один шаг». Невольно возникает еретическая мысль: великое - не великое, а смешное – не смешное
    Но всего этого говорить полному досады, с ободранной рукой, попутчику я, конечно, не стал. А только спросил – откуда он знает Святое Писание? По-моему, его воспитание базировалось, в основном, на произведениях, украшающих стены домов и заборы.
    - Не знаю никаких писаний! – огрызнулся Толик. – Так говорила мама папе, когда он покидал нас. И с тех пор у него не было счастья на личном фронте.
    - Нельзя же быть таким злым.
    - А одеколон пить можно?
    Я промолчал. И чтоб не портить отношения в коллективе, сократившимся на треть, занялся осмотром велосипеда, пострадавшим в кювете. Стальной «конек-горбунек» оказался исправным, за исключением отвалившейся педали.   
    - Ничего! – успокоил меня хулитель, еще совсем недавно талантливого, Кукарекина. – Через десять километров - город. Там должен жить мой двоюродный дядя, Иван Данилович. В него мы немного отдохнем, и починим технику.
    - Должен жить, или живет?
    - Не знаю. Мы с ним ни разу не виделись. Мне его адрес, на всякий случай, дал отец. Сейчас такой случай и настал.
    В моем рассказе нигде не фигурируют названия населенных пунктов. И это не случайно. Мне не хочется, чтоб другие путешественники передвигались нашими путями-дорогами. Очень уж они не счастливые. А люди должны ездить без приключений. Зачем они им?
     Десять километров шоссе проблемы никакой не составили. А вот, на поиски, нужного нам, человека в городе мы потратили много времени. Дело в том, что улицы там пролегали кривые, и «разорванные» площадями и оврагами во многих местах.  Дома, в основном были,  частные и почти все без табличек, указывающих их адрес. Приходилось постоянно сворачивать в различные переулки, чтоб снова выехать на ту же улицу, с которой только что сворачивали, и все время присматриваться к местности. Во время очередного такого «маневра», Толик ухитрился въехать одной бабке в зад. Та, с возгласом «О, боже!», упустила на асфальт две свои сумки. В них, наверно, была посуда, потому что грохот получился знатный. Начала собираться вокруг нас возмущенная толпа, и пришлось спасаться бегством. Это непредвиденное событие еще больше усложнило наши поиски.
    Но, в конце концов, цели своей мы таки достигли. Иван Данилович оказался приятным хлебосольным человеком. Он долго с интересом рассматривал сына своего двоюродного брата, а потом голосом, не терпящим возражений, заявил:
    - Кушать и спать! Делами заниматься будем завтра.
    На второй день, дальний родственник Толика принял самое деятельное участие в разрешении наших проблем: он где-то достал новую педаль, подкачал воздух в колесах велосипеда, и устранил в них «восьмерки», иначе говоря, их кривизну. Потом, вместе с Толиком, принялся перебирать вещи вещмешков. Им активно помогала во всем дочь Ивана Даниловича, шестнадцатилетняя Нина. Я почувствовал себя инородным телом в новом коллективе, и с радостью посвятил все свое свободное время прогулкам по городу. Мне он даже понравился.
    После нескольких дней приятного отдыха, путешествие продолжилось. Перед нашим отъездом Иван Данилович произнес напутственную речь, а потом дал адрес своего приятеля в Ялте, и заверил нас: «Золотой человек. Он вас накормит, напоит, пригреет и домой проведет». Пожелания счастливого пути провозглашались не больше часа, и это настроения нам не испортило.
    Длительное ничегонеделанье пошло на пользу. В ногах уже не чувствовалось перенапряжения. На душе было приятно от осознания, что ехать мы стали намного быстрее. Только радость моя оказалась преждевременной. Где-то на пятом километре от города, Толик, вдруг, сказал:
    - Остановимся, и подождем Нину.
    - Что?! – меня всего скрутило от удивления, гнева и еще не знаю от чего, но точно – не хорошего.
    - Ничего. – спокойно заверил меня мой приятель. – Втроем веселей.
    - Неужели случай с Кукарекиным тебя ничему не научил? – прибегнул я, как мне казалось, к своему самому весовому аргументу.
    - Додя дурак! – безапелляционно заявил Толик.- А девочке нужно расширять свой кругозор.
    «Хе-хе-хе». – рассмеялся я про себя. Разве ему сейчас расскажешь о том, что очень много умных мужчин брались обогащать интеллект хорошеньких девочек. И становились те умники покорными исполнителями воли глупых мегер с мелочными запросами. Мы считаем всех дураками – кто женится. А сами упорно следуем их дорогой. Жизненный опыт мы черпаем не с ошибок своих ближних, а с собственного помойного ведра. Не беспокоил я душу своего приятеля и размышлениями о возможных переживаниях Ивана Даниловича. Он бы их не понял. Вот и делай родственникам дружеские услуги. Верно, люди говорят – добро наказуемо.
 
                4

    Нина появилась на дорожном велосипеде через час после того, как мы начали ее ждать.
    - Ну, все! Помчали! – улыбаясь во весь рот, закричала она.
    Мне почему-то стало грустно.
    - Отец хоть знает – куда ты поехала?
    - Да. Я ему записку оставила.
    - Благородно с твоей стороны. А где твоя мать?
    - А! – махнула девушка рукой. – Где-то заехала с каким-то итальянцем, и даже писем не пишет.
    До самого вечера «молодняк», так я мысленно окрестил Нину и Толика, ехал далеко сзади. Они все время о чем-то громко разговаривали, и раз за разом заливались смехом. Им, наверно, было о чем говорить. А скорость передвижения для них потеряла для них всякий смысл. И мне была предоставленная величайшая честь – быть лидером гонки.
    - Эх! И себе, что ли бабу найти. И тогда наше путешествие в Крым превратится в поездку за невестами. – такая мысль нет-нет, и посещала меня.
    Поздно вечером мы въехали в большой город. Мое предложение – заночевать на окраине его, «молодняку» не понравилось. А когда все наши попытки попасть в гостиницы провалились – они загрустили. И тут мы увидели фруктовый сад. По моим соображениям, он должен был охраняться. Поэтому я предложил своим спутникам, обратиться к сторожам за разрешением - переночевать на подведомственной им территории. Их согласие, конечно, предполагалось оплатить. В своей жизни, я не редко, пользовался платными услугами сторожей предприятий и строек. Контакты с ними обходились и дешевле, и надежней официальных договоренностей.
    В саду, к своей большой радости, сторожей мы не нашли, хоть и добросовестно их искали. Судьба, наверно, смилостивилась тогда над нами, и дала возможность передохнуть перед очередными происшествиями. А может, она в то время была занята своими проблемами, и ей было до нас. Разбили мы свою палатку между двумя яблонями, и ужинали плодами природы бесплатно. Я сидел возле нашего временного жилья и любовался природой.
    Погода в тот день стояла прекрасная. Особенно выдался вечер: теплый, тихий, ласковый. Такой, когда не хочется ни двигаться, ни говорить, ни думать. Когда ощущаешь себя частью окружающего мира, проникнувшись единым ритмом жизни травы, деревьев и воздуха. Пригревшись на уходящем за горизонт солнцем, я не заметно для себя уснул, и  приснилось мне, словно Кукарекин находится среди нас.
    - Дружище, - полным трагических ноток голосом, воскликнул он, - Оксана мне надоела. Вот Нина – это женщина!
    Я схватил Додю за расстегнутую рубаху на волосатом его теле, и…проснулся. За нашей палаткой кто-то бегал.
    - Многоженец Пацюк, - решил я спросонья, - преследует Нину!
    И тут же рванулся спасать девушку. Но, наткнулся на Толика. «Тихо» - приставил он палец к своим губам, - мы играем в жмурки.
    - Тьфу ты! – возмутился я. – Не лучше ли, чем бегать друг за другом среди деревьев, сесть и спокойно целоваться?
    С этими наставлениями «на путь истинный» молодых непутевых любовников, пошел снова спать. 
    Нас никто не беспокоил и утром. Мы беспрепятственно сделали запас яблок и груш про запас, и отправились к выходу с, огражденной высоким забором, территории. И только тогда, когда наш коллектив с трех человек, уже был в шаге от улицы, то встретили незнакомую женщину.
    - Почему вы тут? – удивилась она.
    Мой ответ был быстрым, только, настолько глупым, что поразил самого себя неразумным содержанием: «В жмурки здесь играемся!». Незнакомка с минуту в недоумении смотрела на нас, а потом ни то взвыла, ни то прокричала: «Марш отсюда!». Все мы, даже Толик, возражать не стали.
    Следующую ночь мы провели на Чонгаре. Этот, политый кровью многих завоевателей, полуостров считается частью Крыма,  И я никогда не мог подумать, что там могут быть холодные ночи. В это время в нашем крае, далеко на севере, намного теплей. Вполне возможно, неожиданный для нас холод, объяснялся голым рельефом местности. Вокруг, до самого горизонта, помимо двух жалких кустов оливы, не просматривалось ни единого более-менее «взрослого» растения. И плоская, как стол, равнина хорошо продувалась разными ветрами. Как бы там ни было, ожидаемый нами «рай», встретил нас не очень даже радостно.
    - Крым называется! – выругался утром Толик. – Зуб на зуб не попадает.
    Скрюченными от холода, мы поехали дальше, с единственной надеждой, что полуостров, в конце концов, оправдает свое название: «солнечного». И, действительно, с каждой минутой становилось все теплей и теплей. А за Джанкоем стало и жарко.
    В Симферополе Нина разыскала сестру своей матери, и попросилась пожить в ней, всей компанией, несколько дней. Тетка девушки приняла нас без особого энтузиазма. Она прочитала племяннице лекцию о «страшной» дороговизне продуктов, и полное их отсутствие в холодильнике дома. Намекнула о неимоверной тесноте от квартирантов в двухэтажном коттедже, и предложила, для двухдневного проживания (если мы, конечно, не панского воспитания), сарай с сеном. Все члены нашего коллектива дружно заявили о своем плебейском происхождении, и с радостью отправились кувыркаться в сене. Степная сухая трава щекотала неповторимыми ароматами ноздри, и наполняла душу приятной теплотой.
    - Как хорошо, что в хоромах Нининой тети «неимоверная теснота». – подумал я сквозь сон, проваливаясь в нежные объятия морфея.
    Знакомство со столицей полуострова продолжались два дня. «Молодняк» ходил на водохранилище, и в парк, «где русалка на ветвях сидит», а я, первым делом, отправился осматривать останки главного города скифов. Этот народ когда-то населял весь юг Украины, и был очень воинственным. Он даже один отряд самого Шурика Македонского уничтожил. Но стольный град скифских царей меня разочаровал. Его административный центр был меньше сельской площади возле здания, где женили Кукарекина. А главное – ни единого целого строения не сохранилось в древнем форпосте грозного государства. Невольно в голову лезла ехидная мысль:
    - История, называется! Немного камня, да где-то в научной библиотеке несколько порванных летописей соседних народов, которые тоже вымерли. Нет. История – это то, что у меня была жена, что женили Додю, что я, Толик и Нина путешествуем Крымом. А все остальное – труха и куча никому не нужного мусора.
    После отдыха мы взяли направление на Севастополь. Посмотреть Евпаторию и Перекоп мы решили на обратном пути. По дороге к морю решили заехать в Бахчисарай. Этот город манил к себе своим странным названием, и многими рассказами о нем в художественной литературе. И мы увидели его, и в нем посетили…хи, хи – ханский дворец. Да в наших директоров небольших ресторанчиков дачи посолидней. А фонтан, там какой? Нужно быть Пушкиным, чтоб, глядя на него, захотелось поэму писать. Я же большой фантазией не обладал, и увидел перед собой не романтическое произведение искусства, а несколько тарелок, замурованных в стенку печки шахматным порядком, с которых капала вода.
    Вот, пещерный город, Чуфут-Кале – это сказка. Мне даже самому захотелось дома вырыть в земле жилье, и жить в нем. Нина же обратила внимание там, на небольшое строение с гробом дочери хана Тохтамыша. Девушка долго стояла возле давнего захоронения, потом вздохнула, и сказала: «Ее очень любили отец с матерью». На глазах нашей неожиданной спутницы стояли слезы.
    Чем дальше мы углублялись на полуостров, тем больше он мне нравился. Мы целый день с восторгом бродили в холодной воде каньона. Два дня рассматривали Севастополь и Херсонес, все телом ощущая свою причастность к событиям прошлого. А когда
взобрались на перевал: «Байдарские ворота», то даже закрутилась голова, и от, все  поглощающего, пространства, развернувшегося предо мной, и от сказочного моря, единого с небом.
    Жаль только, что за ощущение красоты пришлось расплачиваться чувством страха. Ну, тут уже ничего не поделаешь: все полезное и красивое сосуществует с отчаянием и болью. Для езды горными дорогами нужны навыки, каких у меня не было. Это стало ясно, как только мы начали спускаться к морю. Пот начал заливать мне глаза уже через несколько сот метров спуска. Все время казалось, что не выдержат тормоза. Еще больше пугали многочисленные машины и автобусы. Они проносились совсем радом с матами шоферов, и улюлюканье пассажиров. Скорей всего, моя сгорбленная фигура, крепко держащаяся за руль, представляла собой жалкое зрелище.
    Мой велосипед с честью справился с возложенной на него ответственностью. А вот тормоза Нининого велосипеда оказались слабее. Если кто-нибудь, когда-нибудь съезжал от «Байдарских ворот» вниз, тот знает, что где-то на средине спуска находится старинное культовое сооружение. Во время нашего путешествия, оно служило за чебуречную. Всевышний тогда был не в почете. Но, как известно, война людей с Богом, проходит с переменным успехом. И, не исключено, что беспутные сыны Адама молятся сейчас там, склонив к земле пристыженные лица.
    Так вот, чебуречная эта стояла на большой, обнесенной металлическим забором, площадке. И на нее, с огромной скоростью, выскочила Нина на велосипеде, в которого отказали тормоза. Хорошо, хоть девушка испугалась раньше, чем доехала до ограды, и свалилась на асфальт. Неуправляемый транспорт ее, ударившись об металлическое ограждение, подскочил вверх, и, вместе с вещами, полетел дальше куда-то вниз. К девушке сразу подбежал Толик, а потом и я. Мы начали внимательно осматривать и ощупывать потерпевшую. К нашему большому счастью, с Ниной ничего страшного не случилось. На этот раз судьба нам лишь погрозила пальцем, а девушка отделалась только синяками и царапинами.
    Со всех сторон к нам бросились люди, и каждый с них хотел нам помочь. Нашлись даже смельчаки, выразившие желание спуститься с обрыва вниз, и вытащить наверх искореженный велосипед. Его пришлось оставить на площадке, как напоминание всем легкомысленным путешественникам, что дорога - дело серьезное. Ехать на нем дальше, было уже невозможно.
    Один шофер грузового автомобиля вызвался подвести нас к Ялте. Помимо нас, в кузов грузовика, с шутками и прибаутками, взобрались и ребята-альпинисты. К моему искреннему удивлению, девушка повелась с ними неожиданно высокомерно. Она сердито накричала на добровольцев-смельчаков за их шалости. Я не знал – куда деваться от стыда? Разве так благодарят за услуги от чистого сердца. Удивительней всего то, шалуны притихли. Тогда я впервые внимательно посмотрел на девушку, и должен был себе признаться, в гневе она выглядела красавицей. Эта шестнадцатилетняя зверушка уже имело свое женское достоинство, и чувство личной неприкосновенности, с какой бы то ни было стороны. «Боже! Боже! – невольно подумал я. – И когда этот чертенок успел сложить себе цену?»
    Но, только мы отъехали от места нашего недавнего приключения, как все мои мысли поглотило восхищение окружающей природой. Восторгали, висящие над головой, скалы, ласкали взгляд кипарисы и морские волны. А больше всего мое внимание привлекали тучи над горой Ай-Петри. Они стремительно появлялись над его вершиной, делали круг, и сразу же исчезали, словно что-то пугало их внизу. А может они, просто, прислуживали богам самой высокой скалы полуострова.

                5

    В Ялте мы быстро разыскали хорошего знакомого Ивана Даниловича, в которого намеревались остановиться. К нашему сожалению, «золотой человек» оказался далеко не той высокой пробы на солидарность с путешественниками, как уверял нас Нинин отец. Толстый, невысокий мужчина лет пятидесяти, высокомерно осмотрев нас с ног до головы сквозь открытую калитку своей усадьбы, сердито проронил:
    - Много вас тут ходит всяких бездомных бродяг! На всех жилья не напасешься! Самим жить негде.
    Я развернул свой двухколесный транспорт, чтоб убраться восвояси, но дальнейшее поведение нашей спутницы на время задержало исполнение моего намерения. Она вся побледнела от злости, бросила все на землю, что держала в руках, и, подскочив под самый нос хозяина дома, прошипела: « Ш-ш-шо?!»
    - Пригнула как сорока на собаку! – почему-то так ассоциировалось в моем сознании поведение девушки.
    - Что слышала! Что слышала! Что слышала! – затараторил высоким по-бабьи голосом наш новый знакомый, попытавшись при этом закрыть свою калитку. 
    Тут и Толика словно подхватила нечистая сила и бросила на испуганного человека. Я давно заметил: наличие в людей охотничьего азарта к преследованию загнанных существ, хоть зверей, хоть людей – не имеет значения. Мне неоднократно приходилось видеть, как к группе, издевающейся над беззащитным человеком, присоединялись совсем посторонние прохожие. Возможно, такие действия объясняются нашим животным прошлым? Не знаю. Меня всегда пугает толпа одинаково думающих людей, и бегущих что-то выяснять. Такое зрелище - не из приятных. Единый порыв большого коллектива – это не сумма желаний отдельно взятых особей, а что-то сверхприродное и непонятное здравому рассудку. Подобный азарт я увидел в глазах Толика, и бросился спасать от него хоть не «золотого», но человека.
    На счастье для всех нас, толстяк успел спрятаться от «молодняка» в сарай. Я подбежал к Толику и Нине, схватил их за руки, и начал тащить на улицу, уговаривая при этом:
    - Какое вы имеете право врываться в чужой двор? Не хочет человек видеть нас – это его дело.
    - А почему он отказывается дать нам приют? – никак не успокаивались мои спутники.
    И особенно буйствовала девушка. От ее крика закладывало уши. Наверно, все фурии в детстве были такими неуправляемыми. И откуда только у людей болезнь – ставить себя в центр вселенной? Им кажется, что весь мир созданный для них. И даже Бог – их копия. Или наоборот – что одно и тоже. И все вокруг должны ими заботиться: родители, друзья, государство, церковь, природа, судьба, инопланетяне, судьба, ангелы, планеты, звезды и еще черт знает кто. Все это я объяснял, как мог, своим друзьям, и, кажется, добился своего – мы начали покидать чужую территорию. И все было бы хорошо, если б двери сарая, вдруг, не открылись, и с нее не выглянул «золотой человек» с топором в левой руке. Оценив ситуацию как безопасную для себя, он своим тонким голосом решил нас запугать:
    - Я вам сейчас го-го-голо… ноги порубаю!   
    Нину с Толиком словно оводы укусили. Они вырвались с моих рук, и с перекошенными от гнева лицами бросились на «агрессора». Пришлось мне еще с полчаса проявлять свои дипломатические способности, пока враждующие стороны не были отведены на исходные позиции.
    На улице нас встретила крепкая в два обхвата женщина с грудями как Черное и Каспийское моря на школьной карте Советского Союза.
    Что случилось? – поинтересовалась она.
    И, вдруг, Нина бросилась на шею незнакомке, и зашлась в истерике. Обнимая женщину дрожащими руками, она, сквозь слезы и причитания, начала рассказывать ей обо всех происшествиях во время нашего путешествия. Чего-чего, а слез от девушки я никак не ожидал. Женские слезы всегда делали меня беспомощным. Между прочим, этим часто пользовалась моя супруга. И сейчас я стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что делать дальше?
    Незнакомка выслушала Нину, потом Толика, и заявила: «Будете жить в моей пристройке столько, сколько вам захочется».
    Так, совсем неожиданно, появилось у нас жилье на окраине Ялты. Пристройка оказалась теплым уютным помещением. Там были расставленные кровати с матрасами и одеялами. Я упал на одно из них даже, не раздеваясь. События последнего дня истощили физически и морально. Сон сразу же начал окутывать меня сладким туманом. Последнее, что отложилось в моей памяти – был разговор моих спутников:
    - Как я только в бездну не сорвалась – ума не приложу?
    - Не в бездну, а в пропасть.
    - Разве – не все равно?
    - Нет. Пропасть на триста метров глубже бездны.
    Что мне нравилось в моем приятеле – он буквально на все вопросы имел готовые ответы. Я как-то в медицинской энциклопедии вычитал очень уж мудрое слово. Так он и его мне разъяснил. Правильно, или не правильно – не знаю, но довольно уверенно.
    Утром второго дня, во время совещания трех, была выработана договоренность: я иду на все четыре стороны, и как попаду домой – мое дело. А Толик с Ниной остаются в Ялте на берегу моря. Дружба, как говорится, дружбой, а отношения молодых людей – дело тонкое. После отдыха на южном берегу Крыма молодые люди планировали вернуться домой на велосипедах. Третьему члену нашего дружного коллектива транспорта уже не доставалось. Вот так вот, рано или поздно, за все нужно отвечать. Когда-то я подставил Кукарекина, теперь подставили меня. Все правильно! Делать было нечего, и я, прихватив свое теплое одеяло, полотенце и кое-что с мелочей быта, отправился путешествовать дальше пешком.
    Своим ходом я обошел почти весь полуостров. В жизни мне не пришлось побывать там вторично. Так получилось. Но то, что мне удалось увидеть в том году, я вспоминаю с теплотой в душе. Особенно тогда, когда мне грустно и одиноко, когда на дворе мороз или слякоть. Полуостров – это сказка. Рассказать о нем невозможно из-за бедности языка. Его нужно увидеть собственными глазами.
    Идя на восток, я дошел до Судака, и там заночевал в Генуэзской крепости под Девичьей башней. Ночью меня укусила сколопендра. Дело в том, что на всем своем пути, мне приходилось спать под открытым небом, завернувшись в одеяло, и там, где усталость начинала требовать покоя. После укуса ядовитого, но не смертельного для жизни, мелкого животного, я решил заканчивать свои странствия, и через поселок Старый Крым отправился к выходу с полуострова. По дороге домой мне захотелось посидеть с бутылкой водки на могиле бедного, доброго фантазера Александра Грина. Когда я разыскал место его захоронения, там сидела молодая девушка. Она была в полной прострации от нашего грешного мира, и большие, как горох, слезы катились с ее глаз. Я не решился нарушать общение молодой души с кудесником, творящим надежду. Наверно, сколько будет существовать могила странного писателя, столько будут ходить к ней люди, жаждущие увидеть в своей жизни алые паруса, или женщину своей мечты, бегущую по волнам. Пить мне пришлось в одиночестве. Паруса моих мечтаний были уже далеко за горизонтом прожитых лет. Я шел домой, где ждали одни неприятности.
    Только к ожидаемым неприятностям, прибавились и неожидаемые. Где-то под Алуштой застал меня вечер. Я перелез через первый попавшийся забор, и попал, как потом догадался, на территорию одного с домов отдыха. Людей поблизости нигде не было. Отыскав садовую лавку в самом отдаленном уголку парка, я закутался в одеяло, и закатился под нее. Почему под лавку? Тогда немного накрапывал дождь.
    И приснился мне сон, словно любовник жены, здоровяк с перекошенным от злости лицом, выстрелил в меня с ружья. От такой неожиданной страсти я, издав пискливо скрипящие звуки, рванулся всем телом в сторону, чтоб спастись от злодея. Но сделать это оказалось не просто: какая-то невидимая сила придавила меня к земле. Промелькнула страшная мысль: «Меня связали по рукам и ногам». Кто-то закрутился и закричал рядом. Страх удвоил силы, и рывок мой был настолько отчаянным, что заныли мышцы на руках и ногах. Но то меня уже мало беспокоило. Главное – я избавился от пут, и можно было двигаться. А двигался я быстро. И только забор, что неожиданно возник на моем пути, остановил меня, и заставил думать. Тут я вспомнил, что ложился спать под прикрытием, и стрелять по мне никто не мог. И любовника жены в Крыму не было.
    - Тогда, что же произошло со мной? – возник естественный вопрос.
    Чтоб выяснить, все возникшие для меня вопросы, я решил возвратиться к месту своих ночных приключений. Лавка, давшая приют, оказалась переломанной пополам. На дворе светало, и мне без труда удалось разыскать все свои вещи. Более того, я нашел еще и чужой кошелек. В нем лежало письмо мужа к жене, отдыхающей на юге. Помимо признаний в любви в нем сообщалось о высылке «кошечке» почтой солидной суммы денег на витамины.
    - Витаминов этой женщине и так предостаточно, если она ухитрилась, в порыве страсти
народное добро уничтожить, и невинного человека собой придавить! – охватило меня неимоверное зло.
    С такой справедливой, как мне тогда казалось, мыслью, я чужие деньги переложил в свой карман, ехидно при этом отметив: «Усиленное питание понадобится мне, чтоб излечить перепуг». На чистом участке письма карандашом я дописал незнакомке свое послание: «Еще будешь заводить романы на старых гнилых досках – напишу мужу».
Правда, на мгновение промелькнуло в голове тревожное осознание своей неправоты, но только на мгновение.
    Интересно: какое злодеяние можно простить себе, чтоб потом не мучаться им? У меня же, после воровства чужих денег, поселился в душе червячок душевного беспокойства. Бывает: и небо чистое, и покушаешь в свое удовольствие, и хорошего винца выпьешь – живи и радуйся. Так нет же! Это бескостное животное возьмет  - и ущипнет меня. Говорят, что, для полного спокойствия, нужно равнозначную сумму, причиненного кому-то ущерба, отдать церкви. Отдавал – не помогло.
    Собрав свои немногочисленные вещи, я перелез через забор территории неизвестного мне заведения, и зашагал по шоссе в западном направлении, не очень переживая – куда конкретно попаду. По дороге приспичило в туалет, и пришлось свернуть в ближайший лесок. И там сразу же наткнулся на женщину, лежавшую на голой земле, если не считать какую-то тряпку под ней. Заметив меня, она вскочила на ноги, и испугано спросила:
    - Вы кто?
    - Да, никто. Самая обыкновенная бестолочь. Хожу себе, неизвестно зачем -  туда-сюда, и время от времени водку пью. 
    - Вы меня не обидите?
    - Зачем?
    - Я не знаю. – смутилась незнакомка. – Вчера вечером ко мне один мужчина приставал. Пришлось от него в лесу скрываться.
    Что за мужчина? Как приставал? Почему приставал? И вообще – приставал ли? – Я выяснять не стал, и упокоил ее.
    - На этот счет можете быть вполне спокойной.
    И спросил:
    - А куда, собственно говоря, вы намерены сейчас идти?
    - В Алушту.
    - Тогда, пойдем вместе.
    По дороге мы познакомились, разговорились и, незаметно для нас, перешли на «ты». Звали ее Аней. Вчера вечером она приехала в Алушту, с намерением разыскать своего гражданского мужа Николая Кононова, где, по ее словам, он был в командировке. Аня хотела преподнести своему близкому мужчине сюрприз, и заранее не сообщила ему о своем приезде.
    Полдня хождений по городу ни к чему не привели. Странную улицу Поматросова никто не знал.
    - Может улица не Поматросова, а имени Матросова, героя Великой Отечественной войны? -  попытался я уточнить в Ани адрес наших поисков.
    - Нет. Вот у меня и конверт с письмом от супруга есть. Тут ясно указано: Крым, Алушта, Поматросова, пять. 
    Нам, конечно, нужно было зайти на почтамт или в милицию, и там узнать местонахождение Николая Кононова. Но такая, простая, на первый взгляд, идея ни мне, ни моей спутнице не пришла в голову. Должен сказать – простые вещи и события не всегда легко воспринимаются нами. Как-то у нас на работе отсутствовал, по непонятным причинам, работник химической лаборатории. И открыть это служебное помещение не смогли два инженера и три слесаря-инструментальщика. А лаборант, всего на всего, просверлил в дверях небольшую дырочку, через которую, с помощью простой проволочки поднимал обыкновенный крючок. А все искали сложные приспособления с таинственными кодами. 
    Для привязки к местности мы взяли за ориентир останки Генуэзской крепости, и делали вокруг нее круги. Единственно уцелевшая древняя башня являла собой археологическую ценность, но местные женщины об этом не знали, и сушили на ней белье.
    - Вот истинно полезное применение военных объектов. – заметил я Ане. – Нужно бы еще и все пушки мира расставить во дворах домов, стволами вверх. Пусть бы исполняли роль столбов на радость детей и женщин.
    - А внизу пушек привязать всех мужчин, чтоб в командировки не ездили.
    - Это уже перебор. – не согласился я.
    В конце дня меня, вдруг, осенила догадка:
    - Послушай! – обратился я к Ане. – А название улицы, которую мы так упорно ищем, случайно не взято с дурацкого, неизвестно кем придуманного, выражения: «Поматросил, и бросил»? И цифра дома - номер пять, лишь намек на ваши какие-то интимные, лишь вам одним известные, отношения.
    - Ты хочешь сказать, что Николая нет в Алуште?
    - Конечно.
    - И я так думаю. – совсем тихо проговорила Аня, и осунулась как-то сразу, прямо на глазах. На лице ее появились морщины, словно трещинки на оконном стекле, когда в него попадает камень.
    - Какого ж черта мы ищем?
    - Так и есть, что черта.
    На женщину было жалко смотреть. И я ей предложил:
    - Пошли, покушаем. Война войной, а еда за расписанием. Без нее никогда не придут хорошие мысли в голову.
    - Угу. – согласилась со мной моя неожиданная спутница. – Только вряд ли хорошие мысли уже посетят мою голову.
    - Все будет хорошо. – я старался, как мог подбодрить, убитую горем женщину. – У тебя хоть есть деньги на обратную дорогу?
    - Нет. В кармане одни только копейки. Думала, что муж тут работает, и проблем с деньгами не будет. А видишь – как все получилось. Будет мне на дальнейшее наука – едешь в дорогу, рассчитывай на самый худший случай.
    - Ладно, сказал я «а», говорю теперь «б»: денег на дорогу тебе дам. Домой доберешься. А там уже будешь искать своего мужа через его производство.
    - Не переживайте, - взялась успокаивать ни то меня, ни то себя будущая должница, забыв при этом, что мы были с ней уже на «ты», - я долг вам верну весь до копейки. Вы только адрес мне свой оставьте.
    - Конечно, вернешь. – сказал я Ане.
    А сам подумал:
    - Где ты их возьмешь, дорогая? А если и появится у тебя какая-нибудь копейка, то захочешь ли выслать ее мне?
    До Симферополя мы доехали троллейбусом, а дальше начали добираться домой попутным транспортом. На этом, возможно, мое бродяжничество и закончилось бы, если б не очередное происшествие, и все дальнейшие события, с ним связанные. В одном из автомобилей шофер потрогал Аню, сидевшую рядом, за колено. Женщина в ответ плюнула в лицо невежливому ухажеру. Тот обиделся – остановил машину, и грубо вытолкал нас на дорогу. Я обозвал его козлом, и это мне «вылезло боком». Его ответ оказался настолько сильным, что пришлось нюхать землю придорожной канавы. Любвеобильный водитель был мужиком не моей весовой категории. Хорошо хоть на месте моего падения под руку попалась суковатая палка. Только, по-видимому, в планы нашего обидчика не входила задержка в дороге. Он быстро сел за руль, и умчался по делам своей службы
    У меня болели челюсть, нос и ныли ребра. Злость заполонила душу сразу на всех: на шофера, на Аню, на Толика, на Додю Цезаревича, на мои приключения и на весь белый свет вообще.
    - Твое колено гладили, а не дробили молотком. Зачем было брыкаться? – не зная сам  - почему выругался я, когда она хотела заговорить со мной.
      Обычно спокойная женщина, вдруг, развернулась, влепила мне пощечину, и громко заорала: «Скотина!». После этого бросилась бежать вдоль шоссе. Я сразу бросился, было догонять ее, но тут же остановил себя – что мне нужно от нее? Черт с ней – пусть бежит себе, куда хочет. Не драться же с бабой, в самом деле. Немного успокоившись, отошел в сторону от трассы, и, разложив на траве весь запас своих продуктов, принялся кушать. И тут я услышал сзади себя Анин голос:
    - Извини, пожалуйста. Но и ты ведь не прав.
    - Согласен. Прошу к столу.
    Женщина присела на траву рядом со мной, и, наверно, чтоб хоть как-то завязать разговор, произнесла:
    - Плохо все получилось.
    - Нет ничего плохого без хорошего. – успокоил я ее.
    - И что же хорошего в, случившемся с нами, мордобое?
    - За дорогу не заплатили.
    Аня расхохоталась. А когда успокоилась от смеха, заметила:
    - Действительно: одно другого стоит. Особенно, если учесть, что мы и километра не проехали
    Скушав немного хлеба с колбасой, она посерьезнела, и спросила:
    - Ты мне одну услугу сделаешь?
    - Какую?
    - Я беременная.
    - Когда это я успел отличиться?
    - Да не ты! – улыбнулась Аня. – Там другие постарались. Твоя услуга мне в другом деле нужна.
    - Рыбка ты моя! Я не гинеколог, а токарь. И, по словам нашего главного механика, не очень даже хороший.
    - Успокойся! Мне помощь врача еще не нужна. – заверила меня, мигом порозовевшая, женщина. - Ты не мог бы представиться моим родителям отцом будущего ребенка?  Только представиться – и больше ничего. Прошу я тебе потому, что моего мужа, как и тебя, звать Николаем.
    После изложения своей просьбы, Аня внимательно посмотрела на меня. Что она увидела в моем взгляде? – Не знаю. Только речь ее после этого сделалась быстрой, и звучащей как мольба:
    - Ты не бойся! Побудешь в деревне неделю, и поедешь – куда захочешь. Жениться мы не будем. Мне очень важно приехать домой с мужем. Хоть на один день. Хоть на один час. Я тебе заплачу – сколько ты скажешь.
    Я подумал так:
    - Ну, кто меня ждет дома? Никто. Почему б не задержаться в своих странствованиях еще на недельку? От этого неприятностей у меня ни убавится, ни прибавится. Как говорится – семь бед, а смерть одна. И я согласился на пропозицию своей авантюристической спутницы, правда, бесплатно. Торговаться с нищими нельзя – все равно будешь в проигрыше.

                6

    Мать и отец моей фиктивной гражданской жены оказались людьми кроткими и добрыми. Такое впечатление у меня сложилось не сразу, потому что встретили они меня не очень приветливо. И долго потом недобрые взгляды обдавали холодом мою спину. Но со временем все изменилось в лучшую сторону. И я, по мере своих возможностей, начал участвовать в решении хозяйственных проблем. С «тестем» мы перестроили сарай, выкопали на приусадебном участке картошку, поправили крышу погребе. Да и много чего сделали. Работы в деревне, на каждом шагу – море. Только – трудись. Но, в отличие от заводской, сельская работа мне нравилась. Тут не было норм, распорядка дня и вечного аврала с просьбами со стороны главного механика: «давай-давай». Я мог сам себе выбирать время и место работы, без «умного» руководства за спиной.
    Незаметно промелькнула осень, и настал декабрь месяц. Перед самым Новым годом Аня родила девочку. Назвали ее Светой. Настали короткие зимние дни с долгими вечерними бодрствованиями с семечками за телевизором. Потом, словно с рога изобилия, сыпанули праздники, с хождениями к соседям и кумовьям. А там не опомнились, как начало пригревать солнышко. И, однажды, за ужином, «тесть» затеял разговор:
    - Сынок, как думаешь дальше жить? Отношения с Аней у тебя не узаконены. С работой тоже нужно что-то решать. Я разговаривал с людьми, и узнал от них, что рабочие руки нужны как в совхозе, так и на кирпичном заводе. Сходи, узнай – может, найдешь себе работу по душе?
    - Папа! Не трогайте Николая! Мы сами разберемся – где, кому работать.- сказала, как отрезала Аня, не позволив мне, и рота открыть в ответ на слова отца.
    - Сами – так сами!- не стал возражать старик.
    Отец и мать любили дочь и во всем ей потакали. Аня могла покрикивать на них, или все в доме переставить по собственному усмотрению, и ни каких возражений с их стороны не поступало. Мне кажется, что Аня, когда тащила домой ненастоящего мужа, меньше всего хотела их обрадовать. Старики молча приняли бы свою кровиночку с десятью, а не то, что с одним, внуком. А вот внимание соседок Ани к ее судьбе - очень беспокоило молодую маму. Мне кажется, она и в гости водила меня несколько раз только затем, чтоб все видели отца ее ребенка. Странно: нам, иногда хочется достойно выглядеть в глазах людей, которых мы не уважаем. А может…ей, просто, хотелось досадить другом Николаю? Кто женщин поймет.
    В ночь, после разговора с «тестем», состоялся разговор и с Аней. До этого у меня с ней сложилась странная семейная жизнь. Спали мы в одной комнате, но на разных кроватях. Раздевались ко сну при полной темноте. Естественно, сосуществуя вместе, мы не могли не разговаривать. А разговоры, как известно, всегда сближают людей. Но Аня этого не знала, и никак не реагировала на мои намерения сделать наше общение более тесным. Как-то я решился поцеловать свою «гражданскую жену», но она плюнула мне в рот, и сделала строгий устный выговор. После него мне ничего другого не оставалось, как возложить все надежды на время, и ждать. Ведь природа – то великая сила. В этом я убеждался каждый день сам, со все возрастающей силой.
    - Николай! – начала она свой разговор необычным голосом, от которого у меня все перевернулось в душе: «Наконец-то». Но радость моя была преждевременной. – Спасибо за все сделанное тобой, а сейчас прошу покинуть нас.
    - Почему? – язык не слушался меня, и собственный голос тяжело было узнать. – Я пойду работать, оформим брак, и никто не узнает, что ребенок не мой.
    Я и забыл тогда, что в моем паспорте имеется штамп о браке с другой женщиной. Не знаю – видела ли его Аня?
    - Нет. – твердо ответила она. – Извини, но ты не тот человек, на которого можно положиться. Вдруг, произойдет ссора в семье, ты тут же сядешь на велосипед, и уедешь то ли на Кавказ, то ли на Алтай. А мне потом кукуй одной, среди четырех стен дома.
    - Дай мне шанс.
    - Нет. Я начала к тебе привыкать, а чем…
    - Так может, – перебил я ее, - у нас все наладится?
    - Никаких «может». Поедешь завтра утром.
    - А что ты родителям скажешь?
    - То мое дело. И не будь таким хмурым, у тебя еще вся жизнь впереди.
    - Я не хмурый. Это я такой – когда веселый.
    - Вот и хорошо. Стало быть, умирать ты не собираешься.
    - Но если и собираюсь, то грустить зачем? А когда кто-то еще и за пятки пощекочет, так и посмеяться можно.
    Аня улыбнулась: «Вот и договорились». Разбудила она меня рано утром. Всунула в руки кулек с едой и деньги на дорогу, и прошептала:
    - Пошли, проведу.
    - Мне и тут хорошо. Не мешай спать.
    Моя фиктивная гражданская жена стала передо мной на колени, и попросила:
    - Умоляю! Сделай так, как я прошу. Может через год, или два наведаешься ко мне, а сейчас – уезжай.
    - Поцелуй на прощание.
    Ее поцелуй получился жарким и терпким. Так меня в жизни больше никто не целовал. С тех пор Аню я не видел. Но снилась она мне часто. Все мои намерения снова увидеть супругу-несупругу перечеркнула неожиданная встреча на вокзале с ее соседкой. Она рассказала мне, что через месяц, после того, как я удрал от жены (вы слышали? Удрал! Таки сделали с меня отца-мерзавца), она сошлась с другим каким-то Николаем. Живет с ним сейчас душа в душу. Что мне было делать? Я понимаю, враги нужны всем: Богу – дьявол, царю – жиды, коммунистам – кулаки, а меня за какие грехи туда втолкали? Хотя, кто врагов спрашивает – почему им нужно ими быть?
    Бывшая моя настоящая жена вторично вышла замуж. Люди говорят, что новым мужем она не нахвалится. Хорошо – когда людям хорошо. Пусть судьба дарит им долгие годы счастливой жизни.
    С работы, как ни удивительно, меня не уволили, а только объявили строгий выговор, и перевели на три месяца в дворники. Понизили, так сказать, в должности. Новая трудовая деятельность мне пришлась по душе: работа на свежем воздухе, спокойная и не подвержена частым указаниям начальства. Я уже был готов мести заводскую территорию и дальше – до самой пенсии. Но главный механик, по окончанию моего срока заключения, сказал:
    - Не дури. Ты специалист, а не махатель метлой. Научись, в конце концов, уважать свою профессию. Взбодрись, и перестань плевать на себя. Другим тоже не позволяй этого делать. Иди, тебя станок твой ждет.
    Пришлось подчиниться. Другого выхода у меня не было.
    Как-то я проведал Кукарекина - Пацюка. Додя и его супруга были дома. Они вместе клеили обои. Оксана не захотела жить в деревне, и переехала к мужу в город. Я не стал надоедать своим присутствием, озабоченным творческим трудом, людям, и сразу же ушел. Но глава семьи догнал меня на улице.
    - Николай! – остановил он меня вопросом. – Ты не знаешь – как мне вернуть свою фамилию?
    - Зачем? – удивлению моему не было предела.
    - А как же! – аж  подпрыгнул от возмущения Додя Цезаревич. – Умру, так хоть на могилке напишут: Кукарекин.
    - Не знаю. – чистосердечно признался я. – Сходи в паспортный стол. Меняют же люди как-то свои фамилии. Попробуй и ты.
    На этом мы с ним и расстались, и больше как-то не встречались.
    Толик, говорят, уехал куда-то за границу с отцом, и я его больше не видел. Где Нина – не знаю.

                2

                Всежитие ухмыляется.

   

    Мое спокойное существование в течение нескольких лет после, полной приключений, поездки в Крым, было внезапно прервано событиями, о которых мне хочется сейчас рассказать. Случились они в том году, когда, если может помните, была сильная пурга в марте месяце. И еще: то был год или свиньи, или крысы. Так вот, в это, мало приятное для всего человечества время, меня вызвал к себе в кабинет наш главный механик. А так, как рабочих, почти всегда, начальство вызывает в свои апартаменты не для хороших сообщений, то, по дороге туда, я мысленно перебрал в голове все свои прегрешения, за которые мог бы последовать выговор. Но, разве предусмотришь все жизненные выкрутасы? Мой начальник предложил мне…отпуск в июле месяце. Раньше ничего подобного не было. Отдыхать зимой – предложения были, летом – нет. И, мало этого, он присоединил к моему летнему ничегонеделанью еще все мои отгулы, и, даже, шесть дней за «активное участие в народной и пожарной дружинах», в которых я никогда не числился.
    От неожиданности, я даже принялся протестовать. Но механик нетерпеливым движением руки отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи и зло произнес:
    - Да иди ты к чертовой матери! И перестань писать свои кляузы.
    - Я никому, ничего не писал.
    - Иди, иди! Видеть тебя не могу.
    Еще больше удивил меня мастер нашего участка. Он как-то сухо, и, отведши в сторону взгляд, подсунул мне подписать «мое» заявление с требование предоставить отпуск сейчас и немедленно. А когда я «намазюкал» в нужном месте необходимую закорючку, он сразу ж молча ушел, не напомнив, как водится в таких случаях, о ста граммах «отпускных». Начальство явно хотело избавиться от меня не целое лето. А почему? Было не ясно. Всю дорогу домой меня мучил этот вопрос. И, наверно, мучил бы долго, если б я не встретил Толика.
    - Что ты думаешь о Сковороде? – спросил он как всегда по-деловому и конкретно, не отвлекаясь на приветствие и лишние вопросы о семье, здоровье и жизни, как принято везде, при встрече двух людей, долго не видавших друг друга.
    - Она круглая и черная. И потом, сковорода не женщина, чтоб о ней думать. Чего ты, вдруг, о кухонной утвари заговорил?
    - Чхать мне на твою грязную железяку! – обиделся приятель. – Ты что-нибудь о философе, Григории Савиче Сковороде, слышал, или нет?
    - В школе, кажется, что-то учили. «Каждому городу нрав и права. Каждый имеет свой ум голова». Не его ли это, случайно, стихи?
    - Его, его, случайно, стихи! – перекривил меня с горечью в голосе Толик. – Ты молиться должен на этого выдающегося человека. Григории Савич был, в свое время, самым образованным человеком на Земле. Он владел многими иностранными языками, писал басни, стихи и философские трактаты. И, невзирая на свою образованность и всемирную известность, был абсолютно равнодушным ко всем соблазнам жизни. А повседневные искушения, должен тебе отметить, на каждом шагу сманивали его в свои сети. И все их гений обошел. Поэтому и на могиле, которую он сам себе вырыл, и сам в нее лег, чтоб навеки упокоить, израненную человеческой жестокостью душу, люди, по его просьбе написали: «Мир ловил меня, но не поймал».
    - То мир им, просто, не интересовался. – возразил я. – Пусть бы твой Сковорода обошел ту напасть, которую мне месяц назад организовали три бандита, ночью возле моего подъезда. Ребра и губы до сих пор еще ноют.
    - Какая ты все-таки бескрылая бестолочь!
    Приверженец Сковороды забегал кругами вокруг меня. Размахивая руками у самого  носа, что еще не избавился от информации о крепости чужих кулаков, он начал громко вдалбливать в мою голову истину - о недопустимости легкомысленного отношения к серьезным вещам:
    - Я тебе вещаю о святом, высоком, сверхчеловеческом, а ты – губы, ребра! Разве так можно? Ты еще вспомни чирей на заднице, или выдуманную тобой историю с любовницей, когда неожиданно, во время ваших любовных утех, в ее спальне появился муж. – возмутился Толик.
    - Ну, знаешь! – не согласился я с таким пренебрежительным отношением своего друга к моим, неожиданным, случаям в жизни.- Набитые губы – это существенно и больно! И происшествием с любовницей не нужно попрекать. Во-первых, это было давно и один только раз. А, во-вторых, я ничего не выдумывал. Наш участок тогда на заводской даче отдыха приводил в порядок дачные домики. И там, в деревне познакомился с одной женщиной. Действительно, ее муж вернулся домой не вовремя, и мне пришлось прыгать с балкона двухэтажного коттеджа. На нем зацепился штанами за какой-то крючок, и с голым пузом ляпнулся в корыто с куриным последом. Им хозяйка дома подкармливала цветы. Хорошо хоть шею не свернул, а только ногу повредил. И заметь – со штанов я выпал, а туфли остались при мне. Кое-как поднявшись, я через огороды, чтоб никому не попасться на глаза, поковылял на заводскую базу. И по дороге, на одном из дворов, впопыхах провалился в погреб. Выбраться оттуда у меня никак не получалось. Но в это время, как мне потом стало известно, к хозяйке ямы пришла кума за капустой для борща. Женщины опустили в свое овощное хранилище лестницу, и по ней мне удалось выскочить наверх. А чтоб меня никто не видел в лицо, то завязал на голове рукава рубашки. И долго потом перепуганные крестьянки рассказывали соседям, что в их погребе сидел черт – очень вонючий самец и с конскими копытами. Утром любовница принесла мне штаны и трусы, и при этом пошутила: «Что ты самец – могу подтвердить. А то, что с копытами и рогами – бабы врут». Муж ни о чем не догадался. Он был тогда в стельку пьяным, и супруга его меньше всего интересовала. Что поделаешь: чуда не сотворишь – не прославишься. А теперь ответь: что бы делал Сковорода на моем месте в яме, если б ему не бросили туда лестницу?
    - Дурак! Григорий Савич никогда бы не пошел к замужней женщине в дом искать  приключения.
    - Почему? – не понял я. – Женщина сама пригласила меня к себе в гости. Как было мне, холостяку еще тогда, отказать даме в ее просьбе? Или философов не интересуют представительницы прекрасной половины человечества. Тогда, пусть все они идут в монастырь, и их там никто не будет ловить. Это так просто.
    - Тьфу ты! – вскипел Толик. – Сковорода не прятался от людей. Он жил среди них так, как велит естество разумного творение космоса. А не за законами общества, искривленного, неограниченными здравым смыслом, стремлениями его членов к призракам бытия. Он высмеивал неразумную растрату времени ради денег и эротических забав. Вот почему этот человек оставил все свое наследство родственникам. Отказался от любимой женщины во имя свободы мышления. Отбросил раз и навсегда помыслы от карьеры. Но…знал себе цену. Высокопоставленному служителю культа, имевшему наглость учить его – как писать стихи, он ответил: «Одно дело пастырский жезл, а совсем другое – пастушья свирель». Монахам Киевской Лавры, пригласившим его к себе на службу, и обещавшим ему славу «столпа святой церкви», отрезал: «Хватит и вас, столбов неотесанных, в Храме Божьем». Ну, как? Кто еще с людей того времени мог бы позволить себе такие речи?
    - Как было когда-то, - подумал я, - никто не знает. А сейчас в автобусах, в часы «пик», и не такое можно услышать. И зачем это ученому человеку обижаться на доброжелательное отношение к себе? Не хочешь быть подпоркой святым делам – не будь ею, а ругаться зачем? Ну, а чтоб отказаться от любимой женщины ради «свободы мышления» - вещь вообще дикая. Для меня, по крайней мере. Нет, я точно философом не стану. Да…эх, что там говорить- есть такая женщина, перед которой ни одна философия не устоит.
    Всего этого Толику, конечно, я говорить не стал. Не хотел портить ему настроения, а только спросил:
    - А жил где Григорий Савич? Без хлеба и теплого жилья много не помудрствуешь.
    - Нигде конкретно. Летом в поле. Зимой в друзей. Учил людей грамоте и пению. Много путешествовал.
    - Действительно, человек необыкновенный! – согласился я. – И что ты затеял делать по этому поводу.
    Я хорошо знал своего приятеля. Не мог он придти ко мне ради пропаганды чужого, пусть и очень умного, учения.
    - Рванем на велосипедах путями-дорогами славного сына Украины, Григория Савича Сковороды! – хлопнул меня по плечу сторонник гениального просветителя.
    - Но…
    - Велосипеды уже есть.
    - А…
    - Поедем, конечно, втроем. В нашего Кукарекина, сам убедился, просматриваются задатки мудрого мыслителя, и он, конечно, присоединится к нам.
    Меня так и подмывало спросить организатора нового путешествия: «Когда это Додя - дурак превратился в человека с задатками мудрого мыслителя?», но сдержал себя. 
    - Не…
    - Ты же в отпуске.
    - Откуда знаешь?
    - Земля слухами полнится. Ну, что тебе делать дома?
    - Ладно! – согласился я
    - Поедем через Киев. Там Сковорода учился, и оттуда начал свой путь к славе. На Подоле и памятник ему стоит в полный рост. Мы обязательно должны возложить к  ногам скульптурного сооружения букет полевых цветов, как принято делать везде, при почитании памяти великих путешественников.
    - В чем же суть учения нашего великого земляка?- хвалебные речи приятеля не могли не вызвать моего интереса к философу.
    - Расскажу тебе в двух словах, как человеку не подготовленному овладевать научными истинами.- охотно взялся просветить меня Толик. – Григорий Савич воспринимает все, что мы видим вокруг себя, как тень другого - реального, нам невидимого, мира.
    - Оказывается, мое тело – это тень какого-то другого Николая, который двигается рядом, но пощупать мне его нельзя? – подбил я результаты своего просвещения.
    - Молодец! 
    Обрадовался популяризатор учения Сковороды. И удостоил меня одобрительным взглядом, как когда-то мой учитель ботаники, когда на его вопрос: «Зачем растениям нужны корни?», я, после долгих раздумий, ответил: «Для того, чтоб они не падали туда, или сюда».
    Слова приятеля мне показались странными. Я внимательно посмотрел на него – не смеется ли он? Нет, шутить приверженец бунтарского философа не собирался.
    - И это не мы с тобой сейчас собираемся в путешествие, а наши «реальные» двойники, которых даже попросить нельзя: «Ребята, поделитесь вашими планами на будущее»? – задал я очередной, по-моему, естественный, вопрос.
    Толик сразу смутился, а когда немного подумал, ответил:
    - В данной закономерности природы мне еще не все ясно. Но, не потому, что учение Григория Савича ошибочное. Оно не может быть таким, потому что сам Лев Толстой склонял перед ним голову. А Организация Объединенных Наций объявила, даже, один год – годом Сковороды. А это тебе не фигели-мигели. И потом – откуда колдуны и экстрасенсы знают наши прошлое и будущее? А? Молчишь? Так вот – без существования другого, параллельного нам мира, тут не обойтись. Подожди немного, я во всем разберусь, и дам ответы на все твои вопросы. А теперь поехали к Кукарекину.
    - Путь к истине наверно – круг. Тысячелетиями все, кому не лень, показывают направление к ней. Мы туда идем, и оказываемся на месте. Иные миры – тоже, наверно, уже протоптанная кем-то, но давно забытая всеми, дорожка. – подумал я, и поплелся за Толиком.
    Додю Цезаровича мы застали в кругу семьи. Только вид у него был уж слишком возбужденным. Не лучше выглядела и его супруга. Все указывало на то, что наш визит прервал семейную беседу на повышенных тонах. Пол на кухне был устлан осколками посуды. А на ее стенке вырисовывался контур подошвы ботинка, скорей всего того, что покоился на столе среди грязной посуды.
    - Третий нужен? – зло проворчала в ответ на наше приветствие хозяйка квартиры, и демонстративно отвернулась ко всем спиной.
    Я растерялся и, как всегда в таких случаях произнес бессмыслицу: «Мы только Сковороду хотим увидеть».
    - У меня – нет! – огрызнулся Додя.
    - А ты кастрюли отдай! Все отдай! Тебе ведь ничего не нужно! - высоким, режущим ухо голосом, завопила Оксана.
    Толик смерил презрительным взглядом раздраженную женщину, и тоном, не терпящим возражений, вынес выговор ее мужу:
    Додя Цезарович, мы дарим тебе уникальную возможность - проникнуться тайнами жизни великого философа, Григория Савича Сковороды, а ты ведешь себя как, придавленный женским каблуком, червяк.
    - Проникнуться – это как? – Аж поперхнулась от удивления Оксана.
    - А так. – повернулся к ней лицом Толик. - Нужно ехать, и смотреть – где, когда и как жил и страдал титан украинской культуры.
    - А ребенка кто будет кормить? Ты, или твой замызганный титан? – подскочила оскорбленная мать под самый нос непрошенного гостя. – Мало того, что мой горетитан нигде не работает, так ты его еще и увезти хочешь?
    - Горгона! Если не уважаешь свою сильную половину, то не смей этого делать по отношению к вселенскому разуму, материализованному на земле в лице моего кумира!
    И пока, озадаченная высоким стилем речи Толика, женщина приходила в себя, гость снял крышку с одной кастрюли, заглянул туда, скривился, и недовольно произнес:
    - Кушать - не сварено, плита черная от сажи, на кухне мусор – так кто замызганный?
    В Оксаны, после таких слов, серые глаза сделались карими. Было такое впечатление, что ей перехватило дыхание – ее губы шевелились, а звук отсутствовал. А первые слова, рожденные красивым ротиком, прозвучали сдавленным хрипом:
    - Какая плита? Какая сажа? В доме хлеба нет!
    - Хлеб вчера был! Не нужно было его кушать! – наконец-то прорезался голос и в хозяина дома.
    - Ага! Так мне нужно с голоду сдыхать? – наконец-то женщина завопила своим естественным голосом.
    - Солнышко ты мое… - хотел что-то сказать Додя, но закончить свою мысль ему не дал удар черпака по голове.
    Его, очень профессионально, произвела хозяйка дома. Чувствовалась тренированная рука специалиста своего дела.
    - Нужно убегать! – подумал я, и вышел на улицу.
    За мной важно последовал Толик, а потом выскочил Кукарекин-Пацюк. Минут с десять мы простояли молча под домом, не зная – с чего начать разговор. Наконец-то я изобрел вопрос, имеющему задатки мудрости и шишку на голове от черпака, не состоявшемуся нашему спутнику:
    - Почему твоя жена так много кричит?
    - Боится, что рот будет иметь дурной запах. – неохотно выдавил с себя в ответ Додя, и снова стало так, что не хотелось говорить
    - Ты, действительно, нигде не работаешь? – на этот раз решился на вопрос Толик.
    - За копейки? – удивился «горетитан».
    - Все верно! Летела сорока через болото, какая зарплата - такая и работа. – поддержал я Додю.
    А зачем? Сам не знаю. На мое знание народной мудрости никто не обратил внимание. И снова установилась неудобная всем тишина, когда слова, словно кузнечики, скачут в голове, и ни одного не удается поймать на язык. Нарушил ее Кукарекин: «Так вы едете?». Слова его прозвучали как: «Чего стоите?». Такой прозрачный намек – убираться на все четыре стороны, вдохновил нас подумать о своих проблемах, и мы в один голос воскликнули:
    - Да, да! Ты извини, пойдем собираться в дорогу. Такая работа, сам знаешь, требует много времени.
    - Я бы тоже с вами поехал, да радикулит замучил. – грустно сообщил нам Додя о своей проблеме, и взялся за поясницу.
    Мы немного, для видимости, посочувствовали Цезаревичу, и на этом распрощались с ним. За углом первого же дома Толик остановился, поднял вверх указательный палец правой руки, и произнес
    - Пропал казак для будущих поколений. С него уже не получится философ. Я всегда говорил: «Кто посеял отношения с женщиной, тот пожнет потерю своей необычности».
Видишь, какую коварную сеть обошли мы, Григорий Савич и я, отказавшись от любимых женщин. Недаром брак называется браком. Умные люди хорошее дело плохим словом не обзовут.
    - Мне не послышалось: ради философии ты удрал от Нинки?
    - Что значит – удрал? Мы разошлись с ней разными дорогами пространства. Она жаждет благ земных, а я познания высоких истин и чистоты небесной. И только! Ей хочется жить ради красивой одежды и вкусной еды. Я же одеваюсь и ем только затем, чтоб насладиться блаженством странствий своего славного прошлого. 
    - О каком славном своем прошлом ты ведешь разговор? – не понял я.
    Толик отступил от меня на два шага в сторону, встал в позу Ленина, воплощенного в скульптуре, стоящей в центре города, и провозгласил речь:
    - Есть, друг Гораций, науки, ведающие о прошлом, и предсказывающие будущее. С их помощью я узнал о переселении души Сковороды, после пятого перевоплощения, в мое бренное тело. Вот какой синтез тленного и вечного воплотился в моей личности. И теперь, она сможет дать людям новые, фундаментальные знания. Ты думаешь – я просто так еду путями своей прошлой жизни? Ничего подобного! Идеи тоже материальная субстанция, незримо наполняющая пространство. И когда мы будем находиться рядом с мыслями прошлого, мы обязательно впитаем их в себя.
    - И где ты набрался таких умных наук?
    - В Тибете. Мы там с отцом путешествовали.
    Я стал в такую же позу, как и мой приятель, и провозгласил ответную речь:
    - Чужими путями ходить – только людей смешить. Когда-то, друг Толик, слава одного штангиста не давала мне спокойно спать. Я смастерил себе штангу, и таскал ее круглые сутки. Так вот: сил себе, тем издевательством над собой, прибавить мне не удалось, а носа, выполняя рывок, повредил. Не повреди и ты себе что-нибудь, превратившись в Сковороду.
    - Какой ты все-таки приземленный человек! Даже стыдно, иногда, за тебя. В твоем случае была вульгарная зависть, а в моем – обыкновенное природное явление.
    - Что-то не верится.
    - Астрология, черная и белая магии врать не будут.
    - Пан философ, вчера я видел по телевизору выступ женщины, возложившую на себя миссию по излечению центра Земли. Ты случайно не в нее консультировался?
    - Сам придумал?
    - Позвони в телецентр на седьмой канал, и проверь мои слова. Та персона уверяла, что видит сквозь толщу пород ядро нашей планеты, и считает его состояние неудовлетворительным. А когда один из телезрителей обратился к ней с просьбой указать  местонахождение его, только что угнанного автомобиля, то этот космический терапевт искренне возмутился за то, что его отвлекают на разные глупости во время его ответственной работы.
    - Обыкновенная шарлатанка. А я с умными людьми разговаривал.
    Спорить с Толиком сейчас было глупым делом. Он мне почему-то напоминал одного моего бывшего сотрудника. Работал у нас на работе простой, как мне казалось, человек. И тут, не знаю почему, его назначили временно исполнять обязанности мастера строительных работ. Была такая должность у нас на заводе. Кратковременный взлет на одну ступень выше других в общественном положении, в одно мгновение превратил «серийного» гражданина в «сверхчеловека». В первый же день своей «руководящей» работы, он выстроил всех временно подчиненных товарищей по работе, и дал задание:
    - Сегодня будем возводить каньву от лепы до тина.
    Русским языком новоявленный начальник, по происхождением украинец, владел плохо. И почему он решил им блеснуть – непонятно. Скорей всего – для солидности. И нельзя сказать, что мужик глупый, а видишь вот – отличился. Задания, конечно, никто с «рядовых» рабочих не понял. И сразу же посыпались уточняющие вопросы: от чьей шлепы? До какой Тины? Кто такая Дина? Что такое каньва, и как ее возводить? Только после дополнительных пояснений нового «светила» в строительстве, стало понятно, что строителям нужно рыть траншею от липы к забору.
    Я должен отметить, что ребята в строительной бригаде нашего предприятия подобрались не то, чтоб злые, а скажем так: очень уж настроенные пошутить с каждого, кто хоть в чем-то проявил свою неосведомленность. То уговорили одного рабочего завести к себе на дачу горячий асфальт в багажнике легковой машины. И неосторожный собственник загородного жилища целую ночь долбил утрамбованный «подарок» друзей, обливаясь потом и матерясь. То новенького инженера попросили принести сварщику ведро земли, а то «старая» куда-то делась, и нет искры. То молоденькой мастерице подсунули на подпись обращение к председателю заводского комитета профсоюза с просьбой выделить деньги на покупку тюльки. Ее шутники хотели посеять в палисаднике под окнами корпуса цеха. И подобных насмешек было не счесть. А тут, вдруг, такой прекрасный случай повеселиться - нагрянул к ним сам. Строители, не сговариваясь, начали советоваться с новым начальником по разным «очень важным» вопросам. Одни интересовались «рациональным держанием лопаты в руках». Другие хотели знать «наиболее прогрессивный угол всовывания маленького «рыльного» инструмента в землю». Третьи развернули диспут на тему: «Чем лучше, и для каких земляных работ, острить лопату – напильником или «дральным» камнем?». И около часа, вокруг обыкновенного «рыльного» инструмента бурлили горячие споры.
    Но если в случае со строителем, возомнившим себя «пупом Земли», можно было только посмеяться, то заявление Толика меня совсем не смешило. Но спорить с ним не хотелось, и я предложил приятелю сходить еще к Вадиму Кузьке:
    - Когда мы заходили к нему, перед поездкой в Крым, твой знакомый показался мне компанейским парнем. Правда, какие-то семейные дела не позволили ему тогда поехать с нами, но может сейчас у него в семье все хорошо, и он присоединится к нам?
    - Если тебе показалось – нужно идти.
    Кузьку мы застали дома, на диване, напротив телевизора.
    - Поехали с нами путями просветительской деятельности великого философа Украины, Григория Савича Сковороды.
    - Прекрасная идея! – воскликнул Вадим, но тут же сделал мрачное лицо. – Жаль только, что вы вчера не сообщили мне о своем, таком заманчивом, мероприятии. Я непременно присоединился бы к вашей компании, а сейчас, увы, не могу.
    - Почему? – вырвалось у меня. – Что случилось сегодня такое, чего не было вчера?
    - С утра я забеременел одной интересной идеей, и хочу ее родить в домашних условиях.
    - В дороге мы создадим все условия для счастливого появления твоего ребенка на свет. – не моргнув глазом, пообещал Толик.
    - Наши, безбожно разбитые, дороги не позволят этого сделать. – закапризничал оплодотворенный мыслями Кузька.
    И мы пошли к Толику домой. Там нас ждали два, полностью снаряженных, велосипеда.
    - Разве ты ни на кого третьего не рассчитывал? – удивился я.
    - Конечно – нет!
    - Зачем же мы ходили к Кукарекину и Кузьке?
    - Для проверки фундаментальных научных обобщений. Если б и ты занимался философией, то никогда бы не заблуждался относительно благих намерений Вадима и Доди.
    Прозвучавшее заявление приятеля, изменило немного к лучшему мое отношение к «науке мудрости».

                2
.
     Утром, имея опыт предыдущей поездки, мы договорились не делать сразу длинных переходов, а постепенно увеличивать ежедневные нагрузки. Поэтому первую остановку мы сделали уже в Пырново, небольшом городке на берегу Десны. Тут мы посмотрели на колонию черных аистов, скупались в реке и побродили небольшим городским парком. В одном из уголков его мое внимание привернула скульптура Ленина с отбитым носом. Пролетарский вождь сидел в конце длинной лавки, и что-то кому-то объяснял, хоть рядом никого не было.
    - Собеседник Ленина в магазин за бутылкой пошел, или пустое место возле него предназначено для передовиков производства во время праздничных мероприятий? – спросил я местного жителя.
    - Нет. – ответил незнакомец. – Раньше напротив Ильича сидел Сталин. А когда «вождь всех народов» стал «культом личности», люди разбили его. И осталась цементная фигура человека, чья искра распалила в мире пламя, полыхавшее семьдесят лет, наедине с воробьями, изредка прилетавших к нему.
    Меня всегда удивляли мои соотечественники. Плюнуть сегодня на вчерашнего идола -  святое дело почти каждого с них. Где- то я слышал, что в Украине уничтожены могилы всех ее гетманов. Не граждане страны, воспринимающие свою страну такой, как она есть, а какая-то толпа, неизвестно куда идущая. Где впередиидущие несут лозунг: «Да, Здравствует!», и что-то строят, а последние со скопища людей кричат: «Позор!», и все рушат на своем пути. И в результате, после нас ничего не остается, кроме мусора. Если когда-то инопланетянин увидит нашу страну, он подумает, что украинцы возникли неожиданно, и не известно - откуда, потому, что отсутствуют материальные свидетельства их существования в недалеком прошлом. Не иначе, как над нами витает проклятие Перуна, которого пьяный Святой Владимир утопил в Днепре. И до тех пор, пока мы его не разыщем, и не возвратим на его законное место, у нас никогда ничего путного не выйдет.
    На второй день мы остановились на окраине Киева, побывав перед этим в Новых Петровцах и Вышгороде. И хоть не много километров осталось позади, все равно, чувствовалась усталость. К тому же было много впечатлений от увиденного в пути: ГЭС, море, командный пункт командования войск, освобождавших столицу Украины, панорама «Битвы за Днепр» и многое другое. Все это изнурило и тело, и мозги. А в таких случаях у меня появляются видения и хождения во сне.
    Моя бывшая супруга перенесла немало жутких мгновений в жизни, наблюдая ночные похождения своего супруга. Я мог, например, разбудить ее среди ночи, и тянуть за руку на балкон, спасая тем самым «свое солнышко» от паровоза. Или мог запихивать ее под кровать, укрывая, таким образом, от гранаты злого бандита. Однажды я схватил любимую шубу супруги, и бросился на кухню тушить пожар, которого и в помине не было. Наверно, такие необычные ночные приключения не могли не послужить одной из причин, заставивших мою жену развестись со мной. Осуждать ее за это – язык не поворачивается.
    Так вот, когда мы с Толиком легли спать в палатке, необычное мое мировосприятие снова взялось за свои интриги. Привиделось мне тогда, что в Толика две головы. Одна там, где ей и нужно быть, а вторая – в ногах.
    - Конечно, можно быть умным, имея две головы. – подумал я. – Только интересно – зачем он прятал одну из них от меня? И потом – умеет ли секретный черепок слова произносить?
    После внимательного осмотра интересного для меня объекта, удалось обнаружить щель, способную, по моему мнению, порождать звуки. Немного поколебавшись, я всунул туда руку, и сразу же почувствовал как острые зубы, словно кусачки, сжали мои пальцы. Сон как ветром сдуло, а вторая голова Толика отделилась от него, освободила мои пальцы, и прохрипела:
    - Золотых коронок нет.
    - Где ты днем прячешься? – спросил я ее, еще не совсем отойдя ото сна.
    - На улице. Но ночью дождь шел, а моя полиэтиленовая пленка короткая. Под ней полностью не спрячешься, вот я голову к вам и всунул.
    Только после такого простого объяснения «лишней» головы о своем появлении, у меня появилось понимание того, что она принадлежит неизвестной личности, тело которого находилось на улице под пленкой. Проснулся и Толик. Он, как и я, не сразу пришел в себя, потому что первой реакцией его, на появление в палатке неизвестной особи, была странной:
    - Ты Диоген с бочки?
    - В бочке Максим. Я с улицы. Меня Ваней кличут. – отрекомендовался непрошенный квартирант.
    Я выглянул наружу. Было раннее утро. Свежесть от ночного дождя приятно освежала мозги. Ласково пригревало солнце, и отражалось в тысячах капелек на листьях деревьев и травы. Воздух был переполнен радостным птичьим щебетаньем. И такая легкость окутала все мое тело, что хотелось петь. Тем временем Толик развернул завтрак, и пригласил к еде меня и незнакомца.
    - Ты скитающийся по стране философ? – начал разговор носитель души Сковороды с владельцем головы без золотых коронок, только мы начали есть бутерброды.
    - Нет, я бомж!
    Вступился тот с гордостью за свое социальное положение, и вытащил, неизвестно откуда, начатую бутылку с мутной жидкостью. «Глотнете? Самогон – огонь!» - по-дружески предложил он. Ни мне, ни Толику не захотелось дегустировать подозрительную  «огненную воду» кустарного производства. Незнакомец не стал нас уговаривать, и влил в себя, за один прием, не менее стакана дурно пахнущего жидкого вещества. Не исключено, что оно, действительно, было крепким самогоном, ибо хозяин его, сделался в стельку пьяным прямо на глазах. После этого слова с его языка посыпались как горох с рваного мешка. Мы узнали, что родом он с Братска. Там у него остались мать, жена и двое детей. С женой он поругался, назло ей напился, сел в первый попавшийся поезд, и поехал - лишь бы ехать. В дороге его часто высаживали, но это никак не останавливало упорного пакостника супруге.
    - Неужели за домом не скучаешь?- удивился я.
    - Не то слово! Каждый день дом снится.
    - Ехал бы к семье.
    - Суета сует. Текучка заела. Все никак не выберусь.
    - Как смело! – пошутил я, сам не знаю зачем.
    Но мою шутку бомж воспринял как акт восхищения его действиями. Он расцвел в улыбке, и с гордостью в голосе произнес: «А как же! Я смелый чудак!». Но не столько удивил меня пьяный герой, сколько мой приятель.    
     - А ты попробуй кратко записывать свои размышления. Мне кажется: с тебя получится философ не хуже древних мудрецов. Те тоже отказались от всех благ цивилизации, и тем прославили себя.
    У беглеца с Братска от такого предложения появились слезы на глазах. Воображением этого человека, как мне показалось, полностью овладела водка. Он с минуту как-то странно рассматривал нас, а потом громко заорал:
    - Это вы! Это вы – люди с Альтаира. Я не забыл ваше прошлогоднее наставление – ходить среди людей, и пророчествовать. Спасибо вам за вашу постоянную заинтересованность моим существованием.
    - Не эти ли залетные альтаиртяне изнасиловали Вадима Кузьку? Иначе, как бы он стал беременный какой-то необыкновенной идеей? – осенила меня, не очень подходящая для обнародования, мысль.
    В последнее время в стране творилось что-то невероятное. Коммунисты начали массово покидать партию. Вся прошлая история государства подверглась оскорбительной критике. Все бывшие наши герои, в короткое время, превратились в злодеев. Повсеместно, словно грибы после теплого летнего дождя, появлялись экстрасенсы, маги, прорицатели, вожди разных сект, новых учений и бог весть еще кто. Люди начали интересоваться своими гороскопами, «родословными древами», и все дружно стали знатоками в вопросах переселения душ и проблем потусторонних миров. Вот и пьяный бродяга возомнил себя пророком по воле небес.
    А Толик и дальше продолжал наставлять на путь истинный нашего нового знакомого:
    - И почему же ты не выполняешь наше задание?
    - Нет денег на ручку с тетрадкой, и некуда свои мысли записывать.
    Более наивные слова я слышал только от руководства нашей страны, когда низкие урожаи колхозных полей они объясняли хулиганскими кознями природы. Отреагировал мой друг на них очень даже своеобразно. Он вытащил с кармана два рубля, ткнул их будущему прорицателю, и строго при этом предупредил его:
    - Через год мы снова будем тут, и потребуем отчет о проделанной работе.
    В разговор двух мужиков, находящихся под влиянием общего психоза новоявленных представлений о вселенной, я не встревал, но так и подмывало сказать щедрому наставнику алкоголика: «За два рубля твой подопечный, конечно, похмелится, но мысли его после этого не прояснятся».
    Когда мы прощались с обитателем киевских оврагов, тот с горестными нотками в голосе сожалел: «Эх, нет велосипеда, а то бы маханул с вами». И это говорил человек, которому каждый день родной город снится
    В Киеве мы сразу же поехали на Контрактовую площадь. По дороге туда увидели трехэтажный дом, на глухой стене которого, под самой крышей, стояло кресло. К нему вели нарисованные краской большие следы от обуви.
    - Вот, где Булгаков увидел своего Воланда! – воскликнул Толик.
    - Разве можно в таком кресле сидеть? Нужно, чтоб тот Володя крылья имел.
    - Не Володя, а Воланд. Я не сторонник чтения всего подряд, но «Мастера и Маргариту» необходимо прочитать каждому, себя уважающему, интеллигентному человеку. Или хотя бы в руках подержать это гениальное творение нашего земляка. – назидательным тоном заметил мне приятель. Последнее время он часто так делал.
    Памятник Сковороде мы увидели на большой красивой площади. Это была бронзовая фигура молодого человека в полный рост. В лаптях и с котомкой за плечами, он производил впечатление человека озабоченного своими мыслями. Толик постоял возле него, изображая мыслителя «дум великих полн», потом обратился к своему неподвижному олицетворению: «Вот мы и встретились, Григорий Савич». Потом вытащил с вещевого мешка большой кусок бумаги, и наклеил его на невысокий постамент. Теперь каждый мог прочитать текст, исполненный желтыми буквами на голубом фоне:
    Вновь на Подол пришел Сковорода,
    С дорог далеких странствий возвратясь.
    Став гением науки навсегда,      
    Стоит в лаптях, и нету ни гроша.
    Мимо нас проходили люди, но никто с них не обращал на нас внимания. И только маленькая девочка, которую куда-то тащил за руку мужчина средних лет, спросила своего поводыря:
    - Папа, что дяди делают?
    - Рекламу вывешивают. – просветил отец ребенка.- Он видишь – дядя стоит с мешком? Он приехал в Киев чеснок продавать, и раздумывает – где бы ему переночевать? Чтоб другие дяди и тети не мучались таким вопросом – коммерсанты написали объявление, что места в гостиницах есть. И все гости нашего города будут знать об этом.
    - Оселиус вульгариус! – прошептал побелевшими губами Толик, и бросился выяснять отношения с безграмотным прохожим.
    Я с большим трудом удержал его за руку:
    - Послушай, человек же не виноватый, что ему не хочется читать все, что написано другими. И потом: если на каждого философа - просветителя не будет сто невежд-темнителей, кто ж тогда оценит все величие этой науки? И, чтоб хоть как-то отвлечь приятеля от мрачных размышлений, спросил его:
    - Что значат слова: «Вновь на Подол пришел Сковорода»? Он что, часто тут бывал при жизни?
    Толик указал пальцем на старый двухэтажный угловой дом на противоположной стороне площади, и объяснил мне:
    - Там находилась Киево- Могилянская Академия, единственное, в свое время, выщее учебное заведение восточной Европы. Там учились многие известные люди. Среди них был и Григорий Савич.
    Мы перешли площадь, и подошли к древнему сооружению. На фасаде его было три мемориальные доски. Ознакомившись с содержанием их текста, я узнал, что Академию посещали Сковорода и Ломоносов, а так же то, что свою землю под здание учебного заведения подарила одна из жительниц города. Это сообщение поразило меня больше всего. Будь моя воля, рядом со скульптурой философа находилась бы мраморная фигура этой женщины. Пусть бы стояла в парке добрая душа, и смотрела на дело своих рук. Такие умницы случаются раз на сто лет.
    Дальше мы поднялись Андреевским спуском к маленькому дому, где жил когда-то Булгаков. По словам Толика, это он в своей книге описал, как его жена Маргарита летала на метле и била окна в зданиях местных журналов, за нежелание их редакторов печатать работы мужа. Потом любовались красивой церковью на месте древнего городища, а дальше долго отдыхали в парке возле Софийского собора. Тут мы пришли к выводу, что за один день весь город посмотреть невозможно, и решили задержаться в нем чуть дольше.

                3

       Дальше мы держали путь в город Переяслав. Церковные деятели этого города пригласили Сковороду преподавать поэтику учащимся местного коллегиума. Туда с Киева философ пошел пешком. Строение, где учил «спудеев» Григорий Савич, сохранилось до наших дней. Восстановлена в нем и атмосфера того времени. Ее навеивают небольшие окошечка в толстенных стенах, большие книги с непонятными знаками на грубых деревянных столах, и розги в углу для втолковывания с помощью их некоторых сложных научных истин отдельным нерадивым ученикам.
    Принеся дань уважения народному просветителю, мы отправились осматривать другие музеи и исторические места города. А в нем их много, начиная с руин, оставленных ханом Батыем до исторических памятников наших дней. Помимо этого, на окраине Переяслова находится целый городок с истории и архитектуры ближайших населенных пунктов. Жаль только, что в музейном городке перестали показывать внутреннее строение одного из разведанных ранее курганов (древних могил). Его загадили изнутри местные придурки. Богата ими наша древняя земля.
    Наибольшее впечатление на меня оказала панорама битвы за Букринский плацдарм. Я раньше даже не подозревал – насколько страшной мясорубкой, как для немецких, так и для русских солдат оказалась эта операция. Начали ее наши войска, поставив перед собой цель - прорваться на правобережье Украины. Но оборона противника на данном участке фронта была заранее подготовленной и глубоко эшелонированной. В ходе боев, через Днепр наступающая сторона даже понтонный мост навела, по которому шли танки. Но они исчезали во, все поглощающем, огне обороны.
    В конце концов, высшее командование Советской Армии отказались от своей неудачной попытки прорваться в этом месте на просторы Украины. Она удалась совсем  в другом месте. Жестокая война происходила с переменным успехом. А ради чего? Два вождя заболели неизлечимыми фантазиями, а миллионы их сограждан расплачивались за них своими жизнями. Суть человеческих отношений такая непредсказуемая. В них разве что Григорий Савич только и смог бы разобраться. Да и то вряд ли. Сказал же один философ: «Красота мир спасет». Пожалуйста: Сталин – поэт, Гитлер – художник. Но только взялись эти два творца прекрасного мир спасать – он заплакал кровавыми слезами. Каждое поколение людей красоту понимает по-своему. Наши деды восхищались лугами, отцы домами на этих лугах, а мои современники – черным квадратом. А спасение где? По-моему, мир спасет наше осознание необходимости совместного существования. И больше ничего.
    Поздно вечером мы выехали с города, и заночевали в лесу возле речки Трубеж. Разбудили нас громкие пьяные крики, сплошь состоящие с матов. Когда мы с Толиком выскочили наружу, то столкнулись с тремя пьяными молодыми парнями с палками в руках.
    - Спите, гады! – встретили они нас голосами людей, чье достоинство было
унижено чьим-то безразличием. – А мы вас охранять должны?
    Толик начал объяснять неожиданным нашим охранникам, что мы устали после вчерашних странствий по местам, связанным с именем Григория Савича Сковороды, и теперь хотим спать.
    - Они были в гостях у Гришки Сковородки! – начал кривляться старший с хулиганов. Потом он задрал палкой край палатки, и продолжил свою «речь». – А сейчас мы посмотрим – есть ли на сковородке закуска?
    Но только любитель чужих продуктов наклонился , чтоб посмотреть вовнутрь нашего временного жилья, как Толик со словами: «Привыкай пить, не закусывая» нанес наглецу пустой бутылкой из-под воды такого сильного удара по голове, что тот как-то неестественно закатил глаза и сел. А когда защитник собственного имущества, с громким возгласом: «Это тебе за сковородку», провел повторную встречу пустой стеклянной посудины с не менее пустой головой предводителя малочисленной группы дебоширов, тот и лег.
    Нужно было что-то делать, и я, подхватив палку «отдыхающего» на земле придурка, побежал с ней к парню, все время глупо хихикающего, справа от меня. А мой приятель бросился к тому, кто был рядом с ним. И если мне не удалось догнать, преследуемого мной «злодея», то его дружку не повезло. Толик крепко вцепился в него двумя руками. И тут, неожиданно, «соловей-разбойник» упал на колени, и жалобно запричитал:
    - Дяденька, не убивайте. Я буду философом.
    Добровольный кандидат в «племянники» был не намного моложе «дяди», но страх всегда руководствуется своими, непонятными смелому человеку, законами.
    - Ты смотри!- сделал я неожиданное для себя умозаключение. – Чтоб наука засияла кому-то ярким светом, этому кому-то обязательно нужно предварительно «посветить». Недаром в Переяславском коллегиуме в углу стоят розги. Без них в науке никак нельзя. Оказывается , мысли людей, зарождающиеся в их голове, должны подпитываться болью других частей тела.               
    Ученик Сковороды, конечно же, в принципе не мог нанести телесных повреждений своему будущему коллеге. И отпустил того с миром. Но такая непоследовательность в перевоспитании несознательных граждан, аукнулась нам неприятностями. Неофит от философии сразу же забыл о своем недавнем намерении стать на путь науки, как только получил свободу. Он, не мешкая, присоединился к своему, стоящему в сторонке, приятелю, снова вооружился палкой, и начал нам угрожать. Так бандиты, находясь в тюрьме, начинают верить в Бога. Но, оказавшись на свободе, забывают о своей временной душевной слабости.
    Возникла позиционная бескровная война. Только мы делали попытку собрать вещи, ночные «сторожа» нападали на нас. И тут же убегали прочь, когда мы направлялись к ним. Так повторялось несколько раз. Уже и потерпевший от пустой бутылки из-под воды начал приходить в себя. Нужно было менять тактику ведения «боевых» действий. Я предложил Толику гнать наших «врагов» к шоссе, находящегося рядом, и там искать себе «союзников». Уже светало, и такая надежда имела право на существование.
    Так и случилось. По дороге ехали куда-то в автобусе работники государственной автоинспекции. Увидев странную утреннюю беготню четверых людей, они остановили свой транспорт, и направились к нам. Ночные дебоширы как сквозь землю провалились. А меня, Толика и «дегустатора» чужой пищи, вместе с нашими вещами, они завезли в местное отделение милиции. Если кто-то с этих людей читает сейчас мой рассказ, то пусть примет, хоть и с опозданием, мою благодарность за свой поступок. Ведь в их прямые обязанности не входит - останавливаться возле каждой подозрительной группы людей. А поведение милиционера, который как раз и обязан, был разобраться в нашем ночном происшествии, мне не понравилось. Он оставил, напавшего на нас, хулигана в коридоре, нас пригласил к себе в кабинет, и там, заговорщицки подмигнув, тихо спросил:
    - Ребята, только честно, кто на кого напал?
    После таких странных слов представителя власти, мое горло отказывалось производить звуки, я только открывал рот, и закрывал его не в состоянии вымолвить и слово. Объяснения давал Толик. Выслушав их, милиционер вынес уж совсем неожиданное для меня решение:
    - С вашим обидчиком я потом разберусь, без всяких протоколов, заявлений и лишней бюрократии. А вы поезжайте дальше.
    И мы поехали. Всю дальнейшую дорогу я размышлял над действиями странного милиционера, и пришел к такому выводу: он находится не на своем месте. Поп должен чтить Бога. Работник по охране общественного порядка обязан добросовестно охранять этот общественный порядок. В противном случае, таким людям нужно искать применения своим усилиям и способностям в других видах деятельности. А то вред обществу от подобных, с позволения сказать, работников неизмеримо большой. И чем выше положение, сидящих не на своем месте, «трудяг», тем больше граждан от них страдает. А вот недавно глава государства, давая интервью иностранным журналистам, заявил, что он считает себя не коммунистом, а социал-демократом. Хорошенькое дело! Чего ждать от него теперь – усилий на уничтожение страны? Страшно, даже как-то. Поэтому, наверно,  коммунисты и начали массово сдавать свои партийные билеты. Так и хочется спросить всех этих отступников:
    - Люди добрые, вы что, сегодня только прозрели?
    Я не собираюсь хвалить или ругать коммунистическую партию. Вполне возможно, что она много бед принесла стране. Не мне, человеку плохо знающему историю, судить об этом. Но, что думали все мудрые в настоящее время беглецы, когда стремились стать ее членами? Они, конечно, могут сказать теперь, что были тогда глупыми и наивными. Так почему они не сделали свою организацию образцом добродетели? Все очень просто – им выгодно ничего не делать. Врали они тогда, врут и сейчас.
    Мои мысли прервал Толик:
    - Даю голову на отсечение, что парень, которого я «крестил» бутылкой по голове, родственник милиционеру, занимавшимся нашим делом.
    Мысли приятеля, как выяснилось, тоже крутились вокруг недавнего происшествия. Только, в отличие от моих мещанских рассуждений, его умозаключения отличались философской глубиной.
    Далеко за Переяславом Толик остановился возле каких-то валов, тянувшихся в одну и другую сторону от дороги до самого горизонта, и сообщил:
    - Это «змеиные» валы. Тут отдыхал Григорий Савич, когда неблагодарные соотечественники, выгнали его с Переяславского коллегиума. Отдохнув тут немного, философ пошел по Золотоношскому шоссе в сторону города Драбова. Там где-то был хутор, я забыл его название, но люди, надеюсь, подскажут его местонахождение. Не по Луне же путешествуем. Потомки должны помнить своего земляка, учившего их дедов и бабушек уму-разуму. А к валам мы еще вернемся, когда будем ехать в Яготин, только не тут, а где-то за деревней Каратуль. Там отдохнем, побродим по ним, а может, и поремся в этих таинственных земляных сооружениях тысячелетней давности. Гляди, еще и найдем что-нибудь интересное.    
   Только все вышло не так, как планировалось. Началось все с того, что, ни в самом Драбове, ни в селах вокруг него, никто ничего не слышал о Сковороде. Потом, уже дома, в одной из книжек я вычитал, что после Переяслова философ проживал в хуторе Самрай. Это недалеко от Гельмязева, а не возле Драбова. Сама по себе ошибка не - очень страшная. Что-то похожее и со мной не раз случалось. Как-то родственник супруги, проживающий в деревне Марьяновка, позвонил по телефону, и попросил, чтоб она отпустила меня к нему на два дня – помочь перекрыть на сарае крышу. Во время телефонного звонка в квартиру зашел сосед попросить соли, и все слышал.
    - Деревня, о которой вы говорите, случайно, не в Переяславской губернии находится? – поинтересовался он у нас.
    - В Полтавской области. – поправил я его
    - О-о-о! Так тебе повезло, дружище! – похлопал он меня по плечу. – Мы едем сегодня рыбачить на Кременчугское море, а место твоего назначения находится чуть в стороне от нашей дороги. И  зафурдылять тебя туда – раз плюнуть. Автобус у нас теплый, просторный, коллектив подобрался дружный, веселый – скучать не будешь. А главное – доедешь быстро, и бесплатно.
    Поехал я с соседом в пятницу вечером. Ребята с его компании вели себя как старые друзья. Каждый с них считал своей обязанностью не только напоить соседа, а и угостить его всем, чем был богатым сам. И не успели мы выехать за город, как все уже были пьяными и напичканными разными деликатесами. Ничего в этом необычного не было бы, если б один с рыбаков не накормил нас личинками своего мотыля вместо красной икры. Не повезло человеку. Как он бедный потом не старался обменять приманку для рыбы на свой «царский продукт» - ничего в него не вышло.
    Меня же рыбаки, после того как «раз плюнули», зафурдыляли в маленькую деревеньку Марьино Глобинского района, вместо многолюдной деревни Марьяновка  Гребенковского района, куда я направлялся. И хоть два названных населенных пункта относятся к одной и той же Полтавской области, но они очень неудобно расположены друг по отношению к другу для общения между собой. И я больше суток, где пешком, где поездом, где автобусом, добирался потом до родственника супруги, чтоб поздороваться с ним, и тут же уехать. За это, на второй день дома, я выслушал от свого «солнышка» в резкой форме  перечень всех своих недостатков.
    С кем не бывает. Удивляло другое: почему это душа, просуществовавшая некоторое время в какой-то местности, забыла туда дорогу?
    От Драбова Толик решил возвратиться к «змеиным» валам степными дорогами. Хоть дороги те очень путанные, но с моей стороны нареканий не было. Хотелось подыхать свежим, настоянным на травах воздухом, без примесей вонючего присутствия цивилизации. Мой приятель хотел проехать вдоль древних оборонных земляных сооружений до речки Трубеж, и оттуда повернуть на Яготин – городок с интересным историческим прошлым.
    Бескрайние просторы радовали глаз. А древние могилы в степи волновали воображение. Так и казалось: на этом высоком, или на том, что выше, холме появится казак, и начнет набивать «злым» табаком свою люльку. А там дальше появится с поводырем слепой бандурист, и, расположившись на прогретой солнцем земле, запоет-зарыдает о том, что его родимый край страдает не столько от чужестранцев, сколько от своих непутевых сыновей.
    И всю эту идиллию, вдруг, нарушил дождь. Он так неожиданно сыпанул на нас свои огромные горсти холодной воды, что мы не успели натянуть палатку, и промокли до нитки. Нужно было что-то делать. По крайней мере, остановиться, и как-то соорудить над собой укрытие. Но какая-то апатия овладела нами, и мы ехали и ехали. А когда ехать стало невозможно из-за грязи на дороге, то пошли пешком с велосипедами в руках. Так мы зашли в какую-то деревню, и, спрятавшись под большим тополем, застыли в неведении – что делать дальше. Настроение было никаким. Не хотелось ничего делать, и, даже, шевелиться, так как, при малейшем изменении положения тела, из-под одежды уходила уже нагретая вода, и ее место занимала холодная. Сколько б мы так простояли? – Тяжело сказать. Дождь не переставал. И тут ситуация, благодаря счастливому случаю, изменилась к лучшему. С ближайшей к нам мазанки выглянул, вдруг, мужчина средних лет, и спросил: «Путешествуете?»
    - Да! – ответил Толик. – Мы едем дорогами славного земляка нашего, философа Григория Савича Сковороды.
    Я как-то стыдился рассказывать, кому бы то ни было, про цель нашей поездки. Все нормальные люди, по моему твердому убеждению, должны с иронией относиться к подобному занятию двух взрослых парней. Приятель же мой, наоборот, с нескрываемой гордостью сообщал всем, где нужно и ненужно, о своем учителе, и нашем намерении проехать дорогами его странствий. Нашу обыкновенную, по-моему, прогулку, он истолковывал встречному и поперечному как «ответственную миссию по обогащению всенародной сокровищницы памяти про гениального ученого-просветителя». При этом он испытывал истинное наслаждение. Складывалось впечатление, что Толик ожидал от слушателей уважения и возгласов восторга.
    - Так вы странствующие философы? – обрадовался незнакомец.
    - Да! – подтвердил, с чувством собственного достоинства, носитель души, давно умершего знаменитого земляка, чужую догадку.
    - Тогда прошу вас к себе в дом. – расцвел в улыбке хозяин мазанки. – Добрым людям у меня всегда найдется стопка самогона и кусочек хлеба с салом.
    Нас не пришлось долго упрашивать.
    - Бенедикт! – отрекомендовался новый знакомый, только мы попали в его жилье.
    Услышанное имя, мне показалось странным, как для нашей местности. И я, даже, в ответ, хотел назваться Адольфом, но сдержался, чтоб, чего доброго, не лишиться такого желанного крова. Шутки, иногда, приводят к печальным последствиям. Жизненный опыт – многому учит. Потом, с дальнейшего знакомства, выяснилось: гостеприимного хозяина звали Ваней. А перекрестил он себя в честь философа Бенедикта Спинозы. Этим он намеревался придать себе большего веса, при знакомстве с незнакомыми людьми.
    - Еще глупее нас. – сделал я вывод об умственных способностях нашего нового знакомого, когда узнал о его странном способе приобретения авторитета среди людей.
    Но, это будет потом, а сразу, после приглашения к уюту, меня больше беспокоило местонахождение жены носителя вымышленного имени, чем он сам. У всех женщин своя философия, и она существенно отличается от мужской. Я уже имел, однажды, неосторожность беседовать с кумом, в то время, когда его жене наше времяпрепровождение  было не по нраву. Воспоминания не из приятных.
    - Моя Нежнусенька гостит сейчас у двоюродной сестры.
    Успокоил меня наш новый знакомый, и развернул бурную деятельность по устройству гостей. Он разжег печь, и развешал на ней нашу одежду. А на стол выставил трехлитровую банку с самогоном и хлеб с белым, широким, как ладонь, аппетитным салом, к которому покатил еще и три головки чесноку. У меня слюна переполнила рот, и я первым бросился к еде.
    После нескольких выпитых стопок хорошей водки местного производства, между Толиком и хозяином дома завязался ученый диспут.
    - Какого взгляда вы придерживаетесь на личность, космос и познание всего сущего? – первым затеял разговор Бенедикт.
    - Нужно, сначала, познать себя. Познав себя, мы познаем Бога в себе, а с познанием Всевышнего овладеваем тайнами космоса. Так считал Сковорода. Я сторонник его взглядов. И не только я. Подобный тезис был широко распространенным среди мыслителей далекого прошлого. Поэтому на многих храмах античного мира было написано: «Познай себя».
    - Пожалуй, с ним можно согласиться. – подумал я. – Действительно, не осознав Бога в себе – в церкви его не увидишь.
    Но хозяин дома раздумывал по-другому:
    - Позвольте с вами не согласиться, коллега. – возразил он. – Человек всего лишь творение окружающей среды. Нам известны многочисленные случаи, когда маленькие дети, попадая к зверям, полностью перенимали их образ жизни. И повернуть их назад к нашей жизни уже не удавалось. Ни говорить, ни работать, ни давать взятку – они уже не были способны. А без дачи «на лапу», этого локомотива истории всех времен и народов, ни о каком прогрессе говорить не приходится. Между прочим, в моих, еще не опубликованных, произведениях однозначно доказано: самое главное со всех существующих открытий в мире – взятка, человечеству подарила Украина. И все земляне должны быть благодарны нам за это.
    После такого фундаментального ответа Бенедикта, я мысленно стал на его сторону. Это точно – без мзды никто ничего делать не станет. Производство остановится, и все люди вымрут от голода. И потом, его сообщение о нашем, очень ценном, подарке всему человечеству, не могло не вызвать гордости за свой народ: «О! И мы что-то можем!»
    Но когда Толик начал приводить новые аргументы в защиту своих теорий, я снова признал его мысли более взвешенными. Только ненадолго. Потому что новые контраргументы ученика Спинозы в очередной раз изменили мое отношение к спорному вопросу. Так было несколько раз, пока меня не одолел сон.
    Проснулся я от крика, и застал очень даже странную картину как для научного диспута ученых мужей. Толик держал согнутой левой рукой коллегу за шею, а согнутым пальцем правой стучал его по голове, и приговаривал: «Познай себя! Познай себя! Познай себя!». Бенедикт не сопротивлялся, а только раз за разом выкрикивал: «Юпитер, ты сердишься! Юпитер, ты сердишься! Юпитер, ты не прав!».
    Я бросился разборонять спорящиеся стороны, но этим только навредил себе. Непримиримые защитники двух разных течений философии, тут же бросились ко мне с требованием: «Вот ты подумай минутку, и стань нашим судьей, как, ничего не мыслящий в науке, посторонний наблюдатель». При этом они выкриками сообщали свои взгляды на интересные для них, но не понятные мне, вопросы. И не просто кричали, а и раз за разом дергали меня с двух сторон за руки и за плечи.
    - Стоп! – остановил я их. – Пусть обезьяна думает – ей еще человеком нужно стать. А мне, зачем голову нагружать?
    Мое заявление немного озадачило философов, но только на мгновение, после которого они заговорили о гоминидах и неандертальцах. Испытывая беспокойство, что новая тема диспута приведет к очередному противостоянию деятелей науки, я предложил им выпить за настоятельный запрет нечистой силе задним местом в рот переться. Тост всем понравился, но выпить за него мы не успели. Жена Бенедикта не дала. Я так и не понял – кто раньше появился в доме: она или ее крик? А, появившись, Нежнусенька закрутилась по комнате как оса на сковородке, разбрасывая наши вещи, и очень громко сообщала все то, что думала о нас. Мужа она обозвала «торбой вони», Толика «ученым дураком», а меня – затычкой для такого места, о котором стыдно говорить.
    Нужно было убегать. Делали мы это с Ученым Дураком очень поспешно. Хорошо, хоть помогал нам Торба Вони. Он все время крутился рядом, и совал в руки то одну, то вторую вещь, которые мы в суматохе ухитрялись не увидеть. Благодаря ему, все наше осталось с нами, и даже более того. Провожая нас за калитку, ученик Спинозы шепнул мне заговорщицки на ухо:
    Я вам яиц положил – как основу всего сущего.
    Такая «ценная» информация позволила мне не мучиться домыслами: «что же то хрустнуло в моем вещевом мешке, когда я садился на велосипед?»
    На второй день пришлось останавливаться возле первой же речушки, и заниматься пересмотром своих вещей. Бенедикт насовал нам куриных яиц в таком большом количестве, что пришлось полностью перебирать вещевые мешки, и что-то выбрасывать, а что-то стирать. Толик долго ругал Торбу Вони, а потом, чтоб успокоиться принялся сочинять басни. Этим видом творчества занимался когда-то Сковорода. И теперь душа его в оболочке Толика решила тряхнуть стариной. Оказалось, приобретенные когда-то, навыки не были утеряны в потоке жизненных передряг, и через пятнадцать минут мой друг вручил мне для ознакомления свое произведение.
    Вот оно: «Летел орел, и ел вишню. Косточку он выплюнул. Она упала на Кролика. Кролик почесал ушибленное место, и полез в нору. Мораль: Орлы плюются, а Кролики чешутся».
    - Может Орлы и плюются, и кто-то страдает от этого, - возразил я, - но нужно ли Орлов возвеличивать за хулиганство?
    - Э-хе-хе, ты совсем ничего не смыслишь в высокохудожественных произведениях! – высказал свое негодование новоявленный Эзоп. – Вот подумай немного, и скажи: один работает, а другой танцует – обыкновенный случай, или нет?
    - Настолько обыкновенный, что танцующих больше работающих.
    - Почему же тогда басню: «Стрекоза и Муравей» все знают, цитируют и восхищаются ею? Подумаешь – один работает, а другая - пляшет!
    - Не знаю. – честно признался я. – Скачет себе насекомое – пусть и дальше скачет. Может жизнь у нее сложится лучше, даже, чем в трудяги Муравья. Тут уж кому как повезет. Ездят же у нас бездельники на роскошных автомобилях, а честные труженики давятся в общественном транспорте.
    - А все потому, что басню «Стрекоза и Муравей» сочинил знаменитый поэт. А написал бы ты ее – никто бы так и не узнал, кто такие: Муравей со Стрекозой. Только то, на что обращает внимание творческая личность, автоматически превращается в произведение искусства. А так, как я носитель души гениального Сковороды, то моя басня «Орел и Кролик» войдет в перечень лучших творений современности, и будет изучаться учениками третьих классов всех школ страны.
    - А почему только третьих классов?
    - Потому, что в старших классах уже изучают наследство Григории Савича. А два медведя не уживутся в одной берлоге.
    Аргументы приятеля, в пользу необходимости изучения взаимоотношений Орлов и Кроликов в младших классах, показались мне убедительными. Решил и я испробовать свои силы на творческой ниве. А, вдруг, и в мое тело переселилась душа давно умершего писателя высокой пробы. Тогда и мои фантазии будут изучать ученики вторых классов. Со старших начинать - не получится. Третьи за собой зарезервировал Толик. А в четвертых, пятых и дальше классах тесно от разных классиков. Чтоб их всех превзойти в творчестве нужно не меньше месяца усиленно поработать. А это долго.
    - Толик, - обратился я к приятелю, - У меня есть нравоучительный рассказ для начинающих учащихся. Может, послушаешь, и дашь ему свою квалифицированную оценку?
    - Читай! – великодушно согласился послушать меня творец «Орла и Кролика»
    - Муха летала, летала и села. – продекламировал я.
    - Все?
    - Да, все. Зачем перенапрягать головки восьмилетних шалунишек. Их и так загружают всякими науками
    - А мораль какая от полета твоих мух?
    - Мораль простая, и всем понятная: сколько не летай – все равно сядешь. – удивился я непонятливости своего ученого друга.
    - Эт! – махнул рукой расстроенный носитель души великого философа, - Ты такой неотесанный столб в литературе, что разговаривать с тобой на, безразлично какую, тему в этой сфере человеческой деятельности – вредно для здоровья. Поехали, лучше, искать «змеиные» валы.
    Но найти их вторично оказалось не так-то просто. Они словно сквозь землю провалились. После долгих безрезультатных поисков Толик предложил ехать в деревню Малая Каратуль:
    - Этот населенный пункт точно стоит на валах.
    Но старуха, встретившаяся нам по дороге, о них ничего не знала.
    - Тут таких нет и быть не может, потому что мои мама и бабушка о них ничего мне не говорили.- авторитетно заявила она. – может что-то змеиное есть в Большой Каратули. Езжайте туда.
    Большая Каратуль оказалась, действительно, большой. А точнее – длинной. Растянулось оно километров на пять, не меньше. «Довгулем бы назвали» - ругался Толик, злой за отсутствие сведений у местных жителей про «змеиные» валы.
    - Ничего! – с мрачными нотками в голосе успокаивал он не столько меня, сколько себя, когда длинным селом появилась переяславская трасса. – Мы найдем валы по дороге в Яготин. Они где-то тут недалеко поворачивают к речке Трубеж.
    Но…до самого Яготина ничего змеиного, как говорила старая женщина с Малой Каратули, мы не увидели. Это вывело моего приятеля с равновесия:
    - Не научились мы еще гордиться своим историческим прошлым. – ни то хрипел, ни то кричал он. – Сейчас заедем в музей семьи Репниных. Святое место. Оттуда Волконская поехала к мужу в Сибирь. Там Шевченко встретил свою первую любовь. Не миновал этого волшебного уголка Украины и Сковорода. И вот посмотришь – там будут проблемы, вызванные равнодушием, как властей, так и простых людей.
    Мусорной свалки в бывшем родовом поместье известного декабриста мы не увидели. Сюда только памятник Ленину притащили с центра города. Но музею приходится трудно. Он держится на плаву во многом только благодаря энтузиазму его работников. Но этого, на жаль, мало, чтоб сохранять в неприкосновенности флигель – место проживание Кобзаря. Деревянное строение местные жители растягивают понемногу на ремонт своих заборов. Такая информация переполнила печалью душу философа-идеалиста. Выйдя с музея, он затопал ногами по асфальту на улице, и начал ругать своих соотечественников:
    - Хохлы чертовые, кода вы украинцами станете? Когда вы проникнетесь собственной историей, и прекратите уничтожать результаты трудов отцов своих? Пусть вам не нужен Ленин – чертовый кацап, заведший нас туда, куда мы, ну никак не хотели идти. Но Шевченко? Он же бог наш. Зачем же мы плюем и на его память? А «змеиные» валы с какого перепугу уничтожили? Они горизонт вам портят? 
    Кричал он долго, и я его не останавливал. Нервного напряжения, по себе знаю, пока не перебесишься – не избавишься
    В Яготинском музее есть скульптура Екатерины Белокур. Про эту личность там рассказали много интересного. Сельская девочка, не имея совсем никакого образования, стала известной художницей. Только, какой ценой: она отдала рисованию всю свою сознательную жизнь, отказавшись от личной жизни, и ежедневных забот о собственном благосостоянии. Жила мастерица только за счет своего огорода да подачек жалостливых соседей. Деревня Богдановка, где проживала эта, отрешенная от мира сего, женщина находится недалеко от Яготина, и мы туда заглянули. Там сохранился ее, в прошлом, дом. Там сейчас музей.
    Желание рисовать появилось у Кати еще с раннего детства. И так само рано родители не позволяли ребенку бездумно дарить свою судьбу карандашу и кисточке. Они желали добра дочери. Но она думала иначе. Когда просьбы и слезы не помогли сломить сопротивление отца и матери, отчаявшаяся девочка пошла топиться. И тогда самые близкие люди махнули рукой на девушку – живи, как знаешь. И жизнь свою, рабыня собственного таланта, провела в нищете. Она жила среди людей, но поза их временем и пространством. На коллективной фотографии, с коллекции дома-музея, каждый посетитель может увидеть согнутую жизненными проказами женщину в нищенской одежде, на фоне добротно одетых родственников.
    По-моему, в словаре русского языка нет слова, обозначающего сразу все стороны нашей жизни. То есть: политический строй, состояние рынка труда, заработная плата, криминальный мир, личная жизнь, взаимоотношения в семье, воспитание, официальные пропаганда и агитация, общественное мнение, общение с соседями, вера и суеверие, обычаи, слухи, легенды и так далее и тому подобное. Пусть таким словом будет «всежитие». Так вот явление, скрывающееся под словом всежитие, запрещает человеку не только отойти в сторону от своего жизненного пути, а даже думать об этом.
    Необразованному бедному человеку сказать во всеуслышанье: «хочу быть художником» - уже подвиг. А чтоб осуществить свою мечту – нужно иметь огромную силу воли и быть любимцем Бога. Всежитие больно бьет непослушных, и зло насмехается с них и при жизни, и после нее. Ранние картины Екатерины Васильевной не сохранились. У нее тогда были несовершенные краски. Более поздние работы сгорели в Полтавском музее во время войны. Много уничтожил председатель сельсовета, когда по собственному распоряжению поселился в доме мастерицы после ее смерти. Правда, умерла Белокур признанной художницей не только в Советском Союзе, а и за рубежом. В газетах о ней писали как о художнице-колхознице, но она никогда нигде не работала. И многие недоброжелатели в деревне воспринимали ее как бездельницу.
    Дорогу в известность Белокур протоптала при поддержке, известной в свое время, певицы Оксаны Петрусенко. Обратиться к ней за помощью вдохновило девушку душевное исполнение песен артистки. Певица, действительно, была добрым отзывчивым человеком, невзирая на свою известность. Жаль только, что всежитие и над этой легендой нашей культуры поглумилось: гонения по работе, несчастливая любовь, смерть во время родов, гибель от голода одного сына, скитания среди чужих людей и нищенское существование другого. Господи! Зачем это все?
    Когда мы выезжали с Богдановки, ком стоял в горле. Хорошо хоть на дворе было лето, и земля утопало в цветах, которые так старательно вырисовывала одинокая женщина. А то совсем было бы плохо. Когда-то я читал очень страшный стих Лермонтова «Три пальмы». В нем рассказывается о том, как три, одиноко растущие, в пустыне пальмы как-то выказали Богу неудовольствие своим бесцельным существованием. И не успели они еще до конца изложить свое желание - быть полезным людям, как появились кочевники. Они срезали деревья, и их, еще живые, тела жгли всю ночь до утра на медленном костре. В моем воображении такими страдалицами были: Волконская, женщина, добровольно уехавшая к мужу в Сибирь, чтоб спуститься к нему в подземелье, и, став на колени, поцеловать его кандалы, Белокур и Петрусенко. Они и Пальмы и Цветочки среди крапивы и чертополоха нашего жизненного поля.
    - Послушай! – обратился я к Толику. – В деревне нам говорили, что художница была частым гостем Тычины. Неужели этот, обласканный властью, поэт не мог ей чем-то помочь?
    - Что Тычина? Что Тычина? – зло огрызнулся мой приятель. – Его задачей в жизни было – стать академиком, и он для этого написал свои «гениальные» произведения: «Партия ведет» и «Слава космонавтам», где изрек:
    Цепу, цепу, цепу,
    Собака на цепи,
    Шумит что-то в степи.
    На огороде баба,
    А в воздухе флот.
    Славься Отечество –
    От!
    Толик сейчас был злой на весь мир, и стих, который он приписал Павлу Григорьевичу, наверно, выдумал сам. Поэтому говорить с ним - у меня пропало всякое желание. Ну, написал человек стих, прославляющий партию, – и что с того? Всежитие сломало. И разве его одного? Все мы ему подвластны.
    Утром следующего дня приятель протянул мне лист бумаги, исписанный буквами:
    - На, читай! Стихи так пишутся! Это тебе ни «цепу, цепу, цепу»!
    Я взял произведение ученика Сковороды и прочел:
    Вся Богдановка в цветах,
    Но слезы роятся в глазах.
    Отчего же ты страна
    К детям родным холодна?
    Кто тебе всю душу дарит,
    Тот и плачет и страдает!
     - Ну, как? – поинтересовался мнением читателя поэт.
     - Ничего.
     - Ничего? Гениально! Поехали теперь на родину Григория Савича.
 
                4

    В Чернухах мы увидели, воссозданную уже в наше время, казацкую усадьбу восемнадцатого века среднего  достатка. В ней и находится музей «Усадьба родителей Сковороды». Настоящий дом, где увидел солнечный свет будущий просветитель, - не сохранился. Неизвестно и точное место его расположения в прошлом. Некоторые далекие потомки философа считают, даже, родиной своего предка не современный районный центр, а одно с ближайших сел. Так ли? – Не знал и носитель души гения. Подлинно лишь известно: сюда, перед смертью, наведался престарелый путешественник, где встретил не очень радостный прием. Ведь «босяк» мог претендовать на свой кусок земли, и это очень беспокоило родственников. Поэтому долго он тут не задерживался, и, рано утром одного дня, мудрец, тихонько ото всех, покинул родные места.
    Последний путь Сковороды лежал в деревню Ивановку Харьковской губернии. Он был там уже раньше, и хорошо знал местность. Особенно нравился страннику дуб в деревне на берегу озера. Под ним, как пишется в некоторых книгах, он и вырыл себе могилу. Последние пути-дороги беспокойного человека сильно интриговали Толика, и мы поехали с Чернух в Лохвицу. Не посетить этот населенный пункт на пути в Ивановку, путешественник не мог. К тому же, там был памятник Григорию Савичу. Толик хотел сравнить его с бронзовой фигурой на Подоле в Киеве, чтоб «представить себе – как трансформируется время в голове творца». Ведь над обеими скульптурами работал один и тот же мастер, но в разный период своей творческой жизни.
    Проехав небольшой участок дороги, мой «начальник экспедиции», вдруг, решил изменить, им же намеченный, план дальнейшей поездки.
    - Давай свернем немного в сторону, и посмотрим место последнего боя защитников Киева, пытавшихся выйти с окружения.
    Можно, - согласился я, - Только у нас нет на руках никакой карты, и не заблудимся ли мы, свернув с трассы, как это уже было с нами несколько дней назад под Переяславом?
    В ответ на мои сомнения, я услышал целую речь, разбавленную горечью обиды:
    - Во-первых, все, что нужно нам знать, находится в моей голове. Во-вторых, не забывай -  носителем, чьей души является твой друг. И, в-третьих, совать носом людей в их мелкие ошибки, по меньшей мере – свинство!
    Мне ругаться не хотелось, и мы с асфальтированной свернули на полевую дорогу.
    Местом последней стадии, наиболее трагичного для Советской Армии события сорок первого года стало Шумейковое урочище. Это небольшая роща среди степи. Там есть маленький колодезь с чистой ключевой водой. Вот, возле него нашел свой конец, командующий фронтом, Герой Советского Союза, со многими офицерами и генералами. Мы долго стояли молча на том месте. Не знаю, что думал мой спутник, а мне было грустно оттого, что люди воюют.
    Первым обозвался Толик:
    - А знаешь, этой трагедии могло и не случиться. Командующий фронтом выслал небольшой отряд солдат под командованием офицера штаба для поиска дырки во вражеском кольце. Штабист выполнил приказ своего командира, и послал к нему посыльного с радостной вестью. Только генерала порученец найти не смог. Его никто и не ждал. Командующий фронтом послал своего подчиненного на встречу с врагом, чтоб  отвлечь внимание от себя. Но, хитрость не удалась, Он нарвался на крупные силы противника, и погиб у степного колодца. А пока тут шли бои, несколькими километрами южнее, штабист выводил солдат с окружения. В дальнейшем он стал маршалом. Поехали, покажу, где это случилось.
    Если все так и было, как рассказал мне мой экскурсовод, то, действительно, судьба умеет иногда зло насмехаться над людьми. Всежитие и героев не жалует.
    Доехав до железной дороги, за которой удачливый майор, наконец, имел все основания мечтать о повышении в чине, а его солдаты об отдыхе, мы взяли направление на деревню Бодаква. В нем, по словам Толика, находилось большое скифское «болотное» городище. Трепетное чувство моего друга к древним городам, ничуть не уступало любви к своему учителю.
    Железнодорожную станцию Бодаква, от которой до Лохвицы всего ничего, мы отыскали поздно вечером. Это был обыкновенный домик с залом ожидания два на три метра, с единственной лавкой на все помещение. Поездов, как гласило расписание, висевшее над кассовым окошком, до утра не предвиделось, и мы, закрывшись на засов, легли спать. Уснули сразу. Проснулись на рассвете от холода. Вечером лень помешала  разобрать вещи, а утром в этом не было смысла. И нам ничего не оставалось, как с первыми лучами солнца отправляться на поиски древнего поселения скифов.
    Проехав немного, мы увидели справа от себя живописную горку. Толик тут же оживился:
    - Видишь! Умели когда-то люди выбирать место под жилье. Лучшего месторасположения городища – придумать даже трудно. А «болотным» оно называлось потому, что топкое место было вокруг него. Ты только вслушайся в название поселка: Бода-ква-ква. Как и Мос-ква-ква. Жабы, значит, вокруг. И местному населению хорошо, и враги не подступятся.  Потому что единственной секретной тропой тут могут пройти только горожане, гордо стоящие во время войны на высоких каменных стенах, и с насмешкой смотрящих на всяких там наполеонов. Это сейчас нет болот. Сам знаешь, наши люди топкие места высушивают, пески заливают водой, а на черноземах строят дома.
    Так как трясины на поле, благодаря нашим соотечественникам, уже не было, то, и путешествие к романтической горке не заняло много времени. К тому же, на вершину к ней, вела широкая, хорошо утоптанная дорога. Толик, увидев ее, начал вслух размышлять:
    - Это туристы, наверно так постарались. Значит, мы скоро увидим центр городища и валы со рвом.
    «Туристическая» тропа вывела нас на ровную площадку, только без валов и рвов. С одной и другой стороны ее возвышались две свежие кучи земли. Кто и зачем тут рылся? Тяжело было понять. Тем более что яму, работавшие тут, люди перекрыли досками.
    - Узнаю почерк археологов! – радостно воскликнул любитель старины. – Настоящие ученые всегда стараются укрыть от природных осадков свои находки.
    Толик стал на колени, и заглянул под доски. К нему присоединился и я. В полутемных углублениях лежали тела мертвых коров. Это был скотомогильник. Я вскочил на ноги, и расхохотался бы на полную мощь своих легких, если б не мрачное выражение лица «сталкера». Мне еще не приходилось видеть его таким растерянным. Хоть бери, и засыпай те проклятущие ямы.
    По дороге назад нас сопровождало глухое молчание. Мысли, почему-то, не вязались в слова, а судорожно дергались как тряпки на ветру. И только встреча с местным жителем позволила как-то определиться на местности.
    - Археологи, - сказал он, - к нам приезжали. Рылись. Только происходило все это на правом берегу речки Суллы. Там и табличка установлена, про охрану законом того места. Но люди называют раскопки «панской усадьбой», а никак ни «болотным» городом. Чтоб попасть туда, нужно доехать до окраины деревни, пересечь луг, и перейти речку в брод.
    - Не хватало нам велосипеды по лугам разным таскать! – недовольным голосом произнес, заблудившийся в степи, экскурсовод, когда мы остались одни. – Поехали в Лохвицу.
    Я не возражал, но мне начало казаться, что мой друг ищет не очередной населенный пункт на последнем прижизненном пути Григория Савича, а что-то другое. Мы целый день заезжали в какие-то села, возвращались назад и снова куда-то ехали, только не в Лохвицу. А под вечер он остановился невдалеке от, одиноко стоявшего на берегу реки, дома, и голосом, не терпящим возражения, сказал:
    - Будем тут ловить рыбу.
    Я никогда раньше не ходил на рыбалку, и считал это занятие не ахти какой сложности. Бросать в воду крючок с хлебом, и вынимать оттуда рыбу, мне казалось, может каждый. И очень ошибался. Налаживать снасти пришлось моему приятелю, так как я в них совсем не разбирался. Потом оказалось, что насаживать наживку, и бросать ее в, заранее намеченное, место тоже уметь нужно. У меня крючок, почему-то, упорно падал на траву, цеплялся за одежду или за все, что было рядом. А иногда, и это больше всего раздражало напарника по рыбной ловле, леска моей удочки попадала на его удилище, и так хитро с ним переплеталась, что было не просто его освободить. В конце концов, мой приятель пересел на другую сторону небольшой косы, которую мы оккупировали. И тут у меня что-то клюнуло. На радостях я так сильно дернул свою добычу, что она перелетела через небольшую полоску земли, упала в воду, и удрала. Еще не в полной мере осознав потерю первого клева, я резко потянул на себя удилище, и поймал за ухо Толика. Этого стерпеть философская душа уже не смогла. Носитель души Сковороды со стоном выдернул с уха кривую «серьгу», и начал крушить все, что только ему попадалось под ноги.
    За всеми нашими действиями внимательно наблюдала хозяйка дома. И когда, пойманный мной за ухо рыбак успокоился, она спросила его:
    - Толик, не ты ли это?
    - Я.
    - Что ты тут делаешь?
    - Путешествую.
    - Зачем вам удочки? Возьмите у меня бредень. А с пойманной рыбы я сварю вам уху
    Сетка – не палка с ниткой. Через час у нас уже было несколько килограммов «живого серебра».
    То ли обед, то ли ужин выдался на славу. Были уха, самогон, сало, анекдоты и песни. За столом нас застала глубокая ночь.
    - Куда вы уже поедете? Ночуйте вон в той копне сена. – ткнула Маша (так звали нашу новую знакомую) пальцем в сторону большой кучи сухой травы, лежащей под вишней возле дома.
    Мы встали из-за стола. Самогон оказался крепким, и всех пошатывало. Хозяйка дома обвила рукой Толика за талию и повела его в дом. Я поплелся за ними. Но перед самыми дверьми в помещение, Маша резким движением бедра придала моему телу такого быстрого и целенаправленного движения, что я тут же оказался в копне сена. В душе моей забурлила неукротимая обида пьяного человека.
    - Гады! Черт с вами! Пойду домой. – решил я. – А вы делайте все, что хотите.
    Я вышел на твердую дорогу и пошел, как мне казалось, в Бодакву, внимательно присматриваясь к местности.-  где-то недалеко должно быть кладбище, а за ним поворот в нужном мне направлении. Но, время шло, а нужный ориентир не появлялся. Я сел отдохнуть, и немного собраться с мыслями. Вопрос: «Куда идти дальше?» требовал немедленного ответа. А его-то и не было. К тому же, начал проходить хмель, и в голову закрались первые сомнения о целесообразности ночного пешего похода. И в это время на дороге появилась девушка с корзиной в руках. «Так это же подарок судьбы!» - подумал я, вскочил, и бросился к ней с вопросом:
    - Кладбище где?
    Незнакомка ойкнула, выпустила с рук свою ношу, и с криком: «Мама!» пустилась наутек. Я сначала растерялся от неожиданной реакции девушки на мой вопрос. А когда немного подумал, то пришел к мысли, что не в каждого можно в полночь спрашивать дорогу в потусторонний мир.
    Долго размышлять мне не пришлось. Из-за деревьев, вдруг выскочила группа мужиков. Один с них схватил меня за рубашку, всунул своего носа мне в лицо, и громко закричал:
    - Ты в ад собрался, или в рай?
    - В Бодакву. – мой ответ сопровождался полным выдохом легких, избавившихся, таким образом от скопившегося в них перегара.
    Незнакомец отпрянул от меня, и завопил:
    - Да он же в стельку пьяный!
    Ко мне подскочил, уже со своим вопросом, другой мужик:
    - Откуда ты?
    - С этой деревни. Как она называется?
    С некоторого времени меня начало интересовать свое собственное местонахождение.
    - Что ты делаешь на погосте в это время?
    - Какие еще гости? – возмутился я.- Мы едем дорогами Сковороды.
    - Да в него белая горячка! – сказал незнакомец, который держал меня за рубашку.
    После этих слов он так толкнул меня в грудь, что пришлось долго потом  выбираться с зарослей чертополоха. А когда выбрался – никого вокруг не было. Пришлось возвращаться в усадьбу, где со мной нехорошо повелись. Когда я увидел «свою», теперь уже такую желанную копну сена под вишней, на дворе серело. Уснул я сразу, и только голос Маши разбудил меня:
    - Вставайте кушать. Ну, и сладко вы спите.
    Хотелось ответить: «Не нужно было, дорогая, двуногого будильника к себе брать. И ты бы спала хорошо», но сдержался. В саду был накрыт стол как на праздник. За столом уже сидели Толик и какой-то мужчина. Как выяснилось потом, то был хозяин дома. С виду он смотрелся намного старше своей супруги. В эту ночь муж неверной супруги был на работе – сторожил государственное имущество. Ему нас она представила как хороших знакомых, попросившихся переночевать на одну ночь.
    Покушав, и хорошо похмелившись, мы начали прощаться с гостеприимной семьей. Если б кто-то видел эту сцену со стороны, то непременно бы подумал, что Маша и ее муж провожают кого-то на фронт. Сначала мы жали друг другу руки. Потом начали целоваться, как с хозяином, так и с хозяйкой дома. С дамой намного дольше, чем того требовало обыкновенное знакомство. Потом снова жали руки, и снова целовались. А Маша это умела делать. Меня она хоть обнимала наспех и для проформы, но все равно голова немного кружилась от ее упругого тела.
    Всю дальнейшую дорогу жадная к любви женщина не выходила у меня с головы. А, думая о ней, начал переворачивать в памяти собственную жизнь. И пришел к неутешительному для себя выводу – моя «рыбулька» тоже крутила фиги за моей спиной. Вспомнил, например, как, придя однажды домой, застал там странного телевизионного мастера. «Специалист» усердно вытирал салфеткой экран телевизора. Надо же – ремонтники телеаппаратуры ходят с тряпками! Удивительней всего то, что ничего странного в поведении «специалиста» я тогда не заметил, и пригласил его еще и поужинать с нами. Ну да – человек же трудился!
    Однако ругать свою бывшую супругу не хотелось. Сам виноват. Все мысли мои, в ту пору, занимала единственная проблема: что соврать сегодня – почему пришел домой выпившим? И «красный переходной вымпел» наша бригада завоевывала. И дни рождения своих сотрудников по десять раз на год отмечал. И «свадьбы» и «разводы» каждый месяц их отмечал. А, однажды, стал уверять ее в том, что за работу во вредных условиях труда, нам выдали пиво, потому что не успели завезти молоко. И жена всему верила. По крайней мере, делала вид, что верит. И только говорила:
    - Ты так правду скажешь, как другой не соврет.
    Короче, жили мы одной семьей, но каждый своей жизнью. Какие могут быть обиды после этого. Прервал мои размышления Толик:
    - И почему оно так: если сам куда-нибудь еду – никаких приключений. А с тобой – их сотни. Представляешь, Маша кума двоюродной сестры Ивана Даниловича, отца Нины.
    - Есть хорошая украинская пословица: «Кто виноват? Невестка, потому что в коридоре ее пальто висит». Нужно было в Лохвицу ехать, а не в степи скитаться. Тогда ничего непредвиденного с тобой не произошло бы.
    - Не будем выяснять отношения. – заговорил примирительным голосом приятель. – Возвращаться в Лохвицу не будем – плохая примета. Поехали, проведаем Бельское городище.
    - Еще одно «болотное» чудо! – промелькнула в голове ехидная мысль.
    Но озвучивать ее не хотелось. Собственно говоря, какая разница куда ехать? Бродяге важен сам процесс его странствий, а не цели в конце пути.
    Бельское городище оказалось - огромнейшим старинным городом. Намного старше, и больше Киева. Мне с Толиком понадобилось полдня, чтоб обойти его вокруг. Местный учитель истории рассказал, что ни названия населенного пункта, ни известий: как он жил и погиб - никто не знает. Только в древнегреческого историка Геродота есть смутное упоминание о том, что где-то в этой местности жило голубоглазое племя будинив, и у них был деревянный город Гелон. Вот и все. Как долго давние валы будут хранить свои тайны – не известно. Жаль только, что наши соотечественники раскапывают их, и засыпают мусором. Плевать они хотели на свое прошлое.
    Но Толика интересовала не столько история, сколько дерево с табличкой: «Дуб Сковороды». Растение выглядело еще не старым, и вряд ли его сажал философ. Скорей всего это сделали местные поклонники таланта ученого-просветителя.
    Чем дальше мы ехали, тем больше, почему-то, портилось настроение моего спутника. Его раздражало все, даже названия сел, возникавшие на нашем пути: Любка, Зайцы, Зайцы Вторые.
    - Тут люди живут без малейшего чувства юмора. – бормотал он. – дальше будут Зайцы Синие, Зайцы Красные, Зайцы Кривые.
    Дело, конечно, было не в зайцах, а в чем? Не понятно.
    В деревню Пан-Ивановку, или современную Сковородиновку мы въехали после обеда. Стоял жаркий летний день. Люди или были на работе, или попрятались в холодок. И мы увидели только маленького мальчика, неторопливо рвавшего траву на обочине дороги. Не иначе, как родители заставили ребенка «подумать» о кролях.
    - Где могила Сковороды? – поинтересовался я в юного заготовителя кормов, и услышал от него подробное разъяснение:
    - Вон одна. – указал он на бюст Григория Савича. – Там вторая. – ткнул мальчик указательным пальцем чуть влево. – А возле озера – третья.
    - Ты смотри! – нагло, словно ворона на заборе, появилась язвительная мысль. – Кого жизнь не в состоянии словить, тому она после смерти готовит сразу три ямы.
    Обогатившись неожиданной информацией, мы направились ко «второй» могиле философа. К нашему огромному удивлению - она оказалась настоящей. Об этом сообщала надпись на могильной плите, заканчивающаяся известными многим словами: «Мир ловил меня, но не поймал». Над ней, словно в скорби, склонилось дерево. Только не было оно похоже на дуба, и выглядело лет на тридцать, а не на триста. Но я, хорошо запомнив рассказ приятеля, о необыкновенном завершении Сковородой своих последних дней, не сомневался, что передо мной - таки дуб. Действительно, внушение – страшная сила. Под воздействием на психику собственных слов был, кажется, и Толик. Иначе бы он не заявил:
    - Дерево у ног святого человека растет, а поэтому не стареет.
    - Извините! – неожиданно встрял в наш разговор незнакомый мужчина. – Если вы говорите о памятнике природы на могиле Сковороды, то он находится дальше в парке, возле озера. А эта могила Григория Савича, после перезахоронения. Перенесли его тело сюда еще до революции, по приказу хозяйки усадьбы. Женщине постоянно видела призрак покойника, блуждающего возле озера. Это очень нервировало чувствительную даму.
    - А вы, кто будете? – неприязненно прервал рассказ незнакомца носитель души философа.
    - Работник местного литературно-мемориального заповедника, на территории которого вы находитесь. Если появится у вас желание ближе познакомиться с жизнью и творчеством одного с первых поэтов-демократов Украины – милости просим. У нас, в музее, много интересных экспонатов.
    Мы молча провели взглядом незваного экскурсовода, и, так само молча, пошли туда, где в последний раз, как нам сказали, ступали ноги одинокого, старого человека, жившего, думавшего и умершего не так, как все. Место первоначального захоронения, утомленной скитаниями, личности долго искать не пришлось. Там стоял памятный знак. Рядом с ним был и красавец дуб. Только растение то печально тянулось к небу сухими ветвями, как руками, словно с последней мольбой к небу. Оно давно уже умерло.
    - Что ж душа твоего учителя не рассказала тебе о своих мытарствах после смерти? – съехидничал я.
    - В нее были более неотложные дела. – огрызнулся мрачный ученик.
    Из Пан - Ивановки мы поехали в Харьков. По совам Толика, там некоторое время проживал философ, и даже жилье тех времен сохранился. Только, перед самым нашим приездом, «дом Сковороды» снесли, чтоб он «не портил общий вид города».
    Бывшая столица Украины не очень приветливо отнеслась и к телу, давшему приют душе скитальца. В центре города ему, как на грех, захотелось в туалет. А у нас, не знаю, с каких причин, пренебрежительное отношение к этим, всем очень часто нужным, заведениям, и их, практически, нигде нет. И когда «страдалец» присел в одном из парков, то получил от дворника палкой по спине.
    - Это не меня, а в моем лице всех путешественников унизили. – высокопарно заявил мой спутник, и добавил. – Теперь поедем туда, куда мне очень нужно.
    Я долго ломал голову: куда это «очень нужно» Толику. Все выяснилось, когда мы на одном из перекрестков дорог встретили Нину.
    - Эге-е-е! – как-то сразу одолели меня сомнения. – Кому-то хождения дорогами Сковороды сделались до одного места, которое, наверно, еще болит благодаря стараниям харьковского дворника.
    Только мы остановились возле девушки, как я, вместо приветствия, услышал от нее:
    - Дядя Коля, слазьте с велосипеда. Больше он вам не понадобится.
    Пока я хлопал глазами и собирался с мыслями, она забрала у меня с рук руль моего верного «железного коня», и защебетала к Толику:
    - Маша сообщила - где мне вас ждать. Только, почему вы так долго ехали? Где-то задерживались в дороге?
    - Нет, как будто.
    Так разговаривая, девушка с парнем пошли по трассе, оставив меня одного торчать на обочине дороги.
    - Эй! – крикнул я им вдогонку. – А мне что делать?
    Парочка остановилась, и долго с недоумением смотрели на меня. Потом Толик, оставив свою подругу с вещами, подошел ко мне.
    - У тебя денег нет на дорогу домой? – поинтересовался он.
    - Есть.
    - Так в чем же дело?
    - Ты же носитель души просветителя, закоренелого холостяка.
    Коля, после нашей поездки, я пришел к печальному заключению: современные люди еще не доросли до появления гения в их среде. Ни новых Шевченко или Сковороду они не ждут. Им нужен Ирод Адольф Иосифович с перевоплощенной душой Нерона. Не будем идеализировать наших гречкосеев. Необходимо срочно менять свое отношение к ним. Конечно, - он похлопал меня по спине, - зло так и хлещет с тебя, но, извини, планы мои на жизнь изменились самым кардинальным образом
    С этими словами Толик пошел в сторону Нины, нетерпеливо ждавшую его на обочине шоссе.
    - Да-а-а, придется Григорию Савичу искать новую оболочку для своей души. Предыдущая не выдержала испытания, и запуталась в одной из сетей, расставленной жизнью.
    С такой мыслью я принялся останавливать, проезжающие мимо, машины, чтоб доехать к ближайшему населенному пункту, где имелись бы вокзалы. И тут остановился «Москвич», и с него выглянул…Вадим Кузька.
    - Что тут можно делать – в степи посреди дороги? – поинтересовался он.
    - О! – обрадовался я – Ты домой едешь?
    - Да.
    - Так подвези меня.
    - Сейчас не могу. Вот если б ты вчера предупредил меня о своем намерении ехать со мной, тогда никаких вопросов не возникло бы.
    - А сейчас мест нет в машине?
    - Место есть, но колеса приспущенные.
    - Тогда – конечно! – согласился я. – на приспущенных колесах далеко не уедешь.
    После обеда водитель какого-то грузовика завез меня в одну из деревень. Местность показалась знакомой, но я долго не мог понять – откуда? И тут меня, вдруг, осенило:
    - Тьфу ты, Господи! Да это же место жительства моей фиктивной жены, странное знакомство с которой произошло, несколько лет назад, в Крыму. Только первый раз я въезжал в него с юга, а сейчас попал сюда с севера.
    И мне захотелось увидеть женщину своей полузабытой мечты.
    - Ничего страшного. – обманывал я сам себя. – Посмотрю на нее только издалека, и сразу же уйду. И выброшу ее, раз и навсегда, со своей головы.
    Ноги сами понесли меня к дому, очень желанной когда-то, женщины. В ту минуту не было силы, способной остановить, шагающего по дороге мужчины, хоть разного рода сомнения обсели его, как пчелы улей.
    - Выгнали тебя, и нечего нагло теперь лезть человеку в душу! – возмущался один внутренний голос.   
    С ним не соглашался другой невидимый подстрекатель:
    - Вреда никому не будет, если ты только посмотришь на нее.
    Чтоб устранить душевный дискомфорт я составил подробный план своих дальнейших действий. Главное – зайти в деревню так, чтоб никому не попасться на глаза. Потом нужно спрятаться в кустах возле дома, и ждать – когда женщина с него выйдет. А, увидев ее, так же незаметно уйти.
    Сначала события развивались по плану. В деревне я никого не встретил, и удачно спрятался в кустах сирени. Осталось только увидеть Аню со своего, хорошо замаскированного, наблюдательного пункта. И тут произошел сбой в моей секретной операции. Вдруг, за спиной раздался до боли знакомый голос:
    - Может, зайдешь в горницу. Или ты еще не вышел с того возраста, когда мальчишки скрытно подсматривают за девчонками?
    Я оглянулся. Рядом стояла Аня, такая желанная и таинственная, как жар-птица со  сказки моего далекого детства. На губах ее играла шаловливая улыбка. Меня как-то сразу накрыла волна полного отсутствия от окружающего мира: от пространства, людей, забот и всего, всего, всего. Я и не опомнился, как оказался в нее дома.

                5   
         
       Анины родители встретили меня не очень приветливо. Сухо ответили на мое приветствие, и на разговор не напрашивались. Только во время обеда, пряча от меня глаза, «тесть» поинтересовался:
    - Ты в гости, или навсегда?
    - В гости. Поживет немного, а там видно будет. – ответила за меня дочь отцу. – И больше, папа, эту тему обсуждать не будем.
    - Я, ничего. – смутился старик, и уткнулся в тарелку.
    А вот с четырехлетней его внучкой Катей, я сразу нашел общий язык. Когда девчушка вошла в комнату, где мы ели, и, немного смущаясь, начала крутиться перед взрослыми, у меня хватило ума похвалить ее платьице, чем сразу же завоевал ее благосклонность. Не прошло и десяти минут после нашего знакомства, а ребенок уже сидел на моих коленях, и жаловалась на куклу. Оказывается, ее «не послушная Зоя» из-за своих шалостей поломала себе руку. Пришлось лечить «шалунью».
    В дальнейшем я проводил много времени с Аниной дочерью. Меня развлекал ход детских рассуждений. А что заставляло Катю общаться со мной – не знаю. Она каждый вечер засыпала у меня на руках. Я даже взялся изучать с ней «Букварь», который нашел среди негодного старья на чердаке. Наверно это было учебное пособие еще ее мамы. Только педагог с меня получился негодящий. Как я не составлял с ученицей три буквы: «о», «с» и «а» вместе, указывая при этом на рисунок осы, в нее все равно получалась «пчела».
    - Плохой ты учитель, - смеялась Аня, наблюдая за нашими занятиями, - вон соседка за один раз научила ее фиги с трех пальцев показывать, а вы за целую неделю с трех букв слово не соорудите.
    Но неудачи на преподавательской ниве меня мало беспокоили. Главное, что наши с ней отношения сложились теплые и доверительные. Одна ее похвала в мой адрес чего стоила:
    - Дядя, ты такой хороший, такой хороший как …наш поросенок.
    И хоть Аня, слышавшая слова дочери, схватилась от смеха за живот, и побежала за дом, я был на седьмом небе от счастья. Если б еще и отец с матерью Ани сменили гнев на милость, была бы полнейшая идиллия. Но простить неверного мужа своей дочери – они не могли. Да и ежедневное поведение мое не могло вызвать у «тестя» представление о «зяте», как о солидном человеке. Должен сознаться, счастливый от постоянного общения с желанной женщиной, я часто злоупотреблял шутками. А родители Ани совсем, ну совсем, не понимали юмора. Как-то мы с Аниным отцом чинили забор. Я забивал гвозди в доски, несколько с них согнул, и тут же высказал возмущение всех горе-мастеров: «Ну, и сквозняки тут!». Услышав мои слова, старик принес лист фанеры и установил ее возле меня.
    Конечно, шутки должны знать свои место и время. Но, задумываться тогда о серьезных вещах не хотелось. Тем более что и Аня подыгрывала мне в моих дурачествах. Особенно ей нравилось, при возникновении разного рода мелких неприятностях, спрашивать меня: «А сейчас что хорошего в таком плохом?».
    Как-то, играя с Катей на улице, я умудрился сесть в свежий помет соседской коровы. Пришлось стирать штаны. Увидев меня за необычной работой, Аня поинтересовалась:
    - И что тебя обрадовало, когда ты оказался в коровьих отходах?
    - Ну, как же! Я же мог ногой туда вступить.
    Моя фиктивная супруга улыбнулась, а «теща» в недоумении пожал плечами:
    - Неужели лучше сесть в кизяк, чем влезть туда ногой?
    Поиски «хорошего» в «плохом» в тот день не закончились. Во время обеда тесть начал жаловаться, что его корова самая плохая в деревне.
    - Папа вы плохо знаете нашу Зорьку. Вот скажи, Николай, - чем наша животина лучше всех в деревне? – возразила дочь. Глаза ее искрились смехом.
    - Да ничего нет в ней путного! – отмахнулся старик. – В соседей наших – то корова. Настоящая корова!
    - А ты скажи, скажи, Коля, а то отец недооценивает нашу кормилицу
    Ну, я и выступил:
    - Ваша Зорька самое быстроходное животное района, и в нее очень ароматные «ляпалки».
    В «тестя» сделались огромные глаза. Он никак не мог понять: почему нужно радоваться странным качествам своей Зорьки, и почему дочь всунула голову в подушку и там «хрюкает».
    - Так это я, сынок, держу корову, чтоб гной нюхать, и бегать за ней по деревне? – возмутился Анин отец.
    Я совсем не собирался насмехаться над стариком, и теперь не знал - как его успокоить? За меня это сделала ее дочь:
    - Николай пошутил, папа. И почему вы так расстроились? Он же не ругал, а хвалил наше достояние.
    «Тесть» промолчал, только по всему было видно, что «зять» для него стал еще глупей, чем был раньше.
    Отношение «тещи» ко мне не было лучшим. И не только благодаря супружеской солидарности, а и одному случаю, в котором требовалось с моей стороны немного дипломатии. Но я оказался не на высоте положения. 
    Как-то почтальон принес письмо от Аниной родной тетки. «Теща» долго его читала, а потом спросила, ни к кому конкретно не обращаясь: «Что такое – сутенер?». Все, кто был в доме в ту минуту, промолчали. Тогда за разъяснение значения, непонятного старухе, слова взялся я:
    - Насколько мне известно,  - это люди, дающие работу проституткам.
    -  Ты хочешь сказать, что моя племянница беспутная девка! – всплеснула руками «теща».
    - Нет, конечно! Как можно что-то говорить о человеке, которого не знаешь?
    - А вот же сказал.
    - Разве мы сейчас говорим о вашей родственнице?
    Анина мать снова взяла в руки письмо, и начала его долго и внимательно перечитывать.
    - Ну вот! – Она оторвала взгляд от бумаги и уставилась в меня. – Тут речь идет даже о двух сутенерах. Как же все это понимать?
    - Там что-то не так. – высказав свое предположение, я начал сам читать письмо.
    Это была писанина старой малограмотной женщины, для которой заготовка дров, по всей вероятности, было развлечением по сравнению с написанием письма. Ничего странного в этом не было. Росли сестры без отца, в тяжелые военные и послевоенные годы, и им было не до освоения основ правописания.
    В своем послании Анина тетка рассказывала о дома (задом). О том, что годы берут свое: сумка (сука) стала тяжелой. Потом сообщила о дочери, которая приезжала ее навестить и, привезла в подарок два сувенира (сутенира). А на последок снова пожаловалась на здоровье, и очень переживала, что с огородом окончательно управилась только после Троицы. А так, как она писала на украинском языке, то было не слово «после», а «писля». И было это слово без буквы «л». Поэтому все предложение принимало неожиданное содержание для адресата.
    Я объяснил «теще» истинное значение слов, о которых она спрашивала, а потом не удержался, - передал письмо Ане, указав ей при этом, на последнюю описку в нем:
    - Посмотри, кто досаживал огород твоей тети.
    Конечно, так делать – не хорошо. Но тогда у меня не получалось думать о чем либо.
    Аня рассмеялась, а потом обратила внимание матери на ошибку сестры. «Тещу» охватил ужас. Она была глубоко верующим человеком, и смысл, прочитанного ею сообщения близкого человека, напугал ее. Старушка взяла «страшный» лист бумаги и отправилась с ним в церковь. На ее счастье святой отец оказался умным человеком. Он заверил свою прихожанку, что все непреднамеренные поступки не несут на себе греха. Вернулась Анина мать домой счастливой и спокойной, но меня не удостоила даже взглядом. И мне стало ясно: этот человек никогда не сменит свой гнев на милость по отношению ко мне.
    Анины родители, чем дальше, тем больше отчуждались от меня. С некоторого пор они даже разговаривать между собой так, словно меня не было рядом. Это не могло не вызвать некоторых неудобств в повседневном моем существовании. Но ради любимой женщины я готов был сносить все. Среди уже указанных неудобств, было еще одно: постоянные разговоры «тещи» и «тестя» о местном жителе - крестном отце Кати. С ним у дочери их было «что-то», но она «по глупости своей» не захотела выйти за него замуж. А парень и сейчас Аню любит.
    - Хозяин! Настоящий хозяин. – обычно начинал «тесть».
    - А таки, хозяин! – поддерживала его супруга. – А жулик, а жулик какой! С ним бы дочь наша как за каменной стеной жила бы.
    - Так и Николай, что в тюрьме – тоже жулик. – не удержался как-то я, и вмешался в чужой разговор.
     Николай Кононов, гражданский муж Ани пожил с ней полгода после рождения дочери, и был осужден на пять лет заключения за ограбление чьей-то квартиры.
    - Не-е-е-т. Тот людей обижал, а этого делать нельзя. – хором возразили старики.
    Такого взгляда на честность придерживались все колхозники. Воровать с общественного поля было естественным, ежедневным занятием всех крестьян. А воровство у людей единодушно осуждалось.
    Настоящий хозяин, по местным меркам, помимо того, что был неутомимым жуликом, он еще «умел» и пить. То есть пил, и был трезвым. Зачем, спрашивается, пить тогда? Как-то я наблюдал, как женщины толпой впихивали пьяного механизатора в трактор. Сам он этого сделать уже не мог. Крестьянки хотели добраться до конторы, а идти туда им было далеко. Камикадзе за рулем и был Анин кум.
    Наши отношения с Аней с каждым днем упрощались. И когда однажды она начала меня вычитывать за неудачно сделанную мной работу, счастью моему не было границ.
    - Ты, почему сияешь? – удивилась она. – По-моему, тебя ругают, а не хвалят.
    - Знаю. Поэтому и радуюсь. Когда женщина ругает за что-то мужчину, она этим заявляет свое право на него, как на свою собственность. И мне это приятно.
    - Тьфу! С тобой и поругаться от души нельзя. – махнула она рукой и пошла куда-то в своих делах.
    Того же вечера Аня пришла ко мне. «Подвинься» - без всяких объяснений скомандовала гостья. И я, поставив на подоконнике радиолу, которую пытался отремонтировать, обнял податливое тело своего «командира». А дальше случилось то, что предвидеть никак невозможно. Аня голым коленом тронулась неизолированного провода, свисавшего с радиоаппаратуры, и меня ударило током. Дело в том, что под нами была железная кровать. И я потерял ту форму, которую должен иметь каждый мужчина при интимной близости с женщиной.
    - Ну и что хорошего в этой ситуации? – спросила женщина, все телом прижавшись ко мне
    - Нет ничего. – тяжело вздохнул я.
    - Не падай духом. – начала успокаивать меня фиктивная жена, после не менее фиктивной близости. – Это дело поправимое.
    А через месяц, когда мой организм полностью восстановился от электрического шока, появился Анин муж.
    - Что тут делает этот охламон? – закричал он во всю мощь своих легких, и бросился на меня с кулаками.
    На него набросилась вся взъерошенная, словно наседка, Аня:
    - Только пальцем его тронешь – глаза выцарапаю.
    - Что ты! Что ты! – сразу же осел мой обидчик. – Мы же с тобой одна семья, и посторонним здесь делать нечего. Разве не так?
    - Где одна семья, там, в тюрьмах не сидят.
    - Анюточка, меня друзья подставили! Ей-богу я не виновен.
    - Меня на друзей променял? Иди к ним.
    Хоть супружеская размолвка и происходила на повышенных тонах, все равно чувствовалось: она закончится примирением. В Аниных глазах не чувствовалось решимости положить конец дальнейшим семейным отношениям.
    Странно, но «тесть» с «тещей» благосклонно отнеслись к появлению моего тезки. Или они его, просто, боялись, или, действительно уважали бывшего заключенного. Как бы там ни было, но возмущаться не приходилось. Изменить обстоятельства в свою пользу – не было никакой возможности. А в это время второй Николай стелился перед женой барвинком:
    - Радость моя! Никаких друзей! Жизнь меня побила, но научила уму-разуму. Прости меня последний раз, и ты не пожалеешь. Я уже не такой, как был раньше. Буду ноги твои мыть и юшку пить. Смилуйся надо мной ради нашего ребенка. Ты даже не представляешь, как я скучал в тюрьме за Катей. Вспомни – как нам было хорошо вдвоем. А будет еще лучше.
    - Не забыла я ни хорошего, ни еще лучшего. Мой руки – будем кушать.
    После этих слов Ани, я начал, почему-то, не все видеть с того, на что смотрел, а память потеряла чувство времени, и последовательность событий. Почти год было у меня такое странное состояние. Но потом оно прошло.
    Обед прошел необычно тихо, и как-то грустно. Даже непоседа Катя не крутилась на свое стуле. Она молча сидела возле отца, который успел уже сделать ей несколько замечаний (тюремщик чертов), и не отрывала взгляда от стола. Мне так жалко ее было, даже тошнило. Потом был разговор Ани с мужем наедине. После – ее со мной.
    - Прости. – сказала она. – Не могу я сейчас отказаться от мужа. Он освободился с заключения совсем другим человеком. Сейчас ему нужна чья-то моральная поддержка. Без нее он пропадет. Да и ребенку нужен отец. А ты, как всегда, найдешь что-то привлекательное в данном событии. Познакомишься с молодой незамужней женщиной и забудешь меня. Вот что хорошего в нашей с тобой разлуке?
    Она посмотрела на меня с деланной улыбкой, и сразу же ее лицо сделалось серьезным:
    - Извини, я не знаю, что сейчас со мной творится
    Аня с Катей провели меня до трассы.
    - Дядя, возвращайся. Я тебя буду ждать. – проговорила девочка, и обняла меня за ноги.
    Я поднял ее, поцеловал, поставил на землю, и быстро пошел прочь. Если б я сказал хоть слово, то разревелся бы как баба.

                6

    Домой я добирался сначала автобусом, потом поездом. В пассажирском вагоне, на верхней полке, я лежал и вспоминал, как тайком поливал с чайника Анино платье, что сохло на веревке во дворе. Предо мной, как наяву, стояло удивленное милое личико женщины, трогающей мокрую одежду в конце дня. И ее заразительный смех, когда, за совершенную «диверсию», она неожиданно вылила мне на голову ведро воды. Эти воспоминания развеселили меня, но…где глаза берут столько влаги?
    Дома, возле подъезда, я увидел свою соседку, бабу Иру. Старуха, опираясь на палочку, внимательно смотрела вслед высокой худой девушке.
    - Здравствуйте бабуля Ира! – мне захотелось хоть с кем-то поговорить. – Вспоминаете юность, глядя на молоденьких девочек?
    - Нет. Вот смотрю, и думаю: какой это ей жених нужен? Метра два высотой – не меньше.
    - И худой.
    - Худой - не обязательно. – возразила старуха. -  Сойдет и толстый. А низенький кавалер – все равно, что рваная юбка – все на него внимание обращают.
    - Тогда, действительно, девушке не позавидуешь. Подобрать ей пару будет не легко.- согласился я с соседкой, и пошел домой.
    После короткой беседы с соседкой, не то что стало легче на душе, а захотелось шевелиться, и утром следующего дня я отправился на завод. Первым, кого я там встретил, был мастер. Он остановился, увидев меня, внимательно осмотрел с ног до головы, и поинтересовался:
    - Ты пришел дымом подыхать, или хочешь поработать?
    - Все зависит от вас. Если не выгоните – буду трудиться.
    - Канализацию чистить не откажешься?
    - Нет. И от полета в космос – тоже.
    - Космонавтов нам не нужно. Пошли в отдел кадров, там и поговорим. Наш старший механик уволился, и я исполняю сейчас его обязанности. Правильно сделал: завод разваливается, и никакой перспективы на будущее нет. Была бы у меня возможность куда-то удрать – минуты бы не думал. – неизвестно почему, поделился со мной своими мрачными размышлениями начальник.
    Начальник отдела кадров даже слушать не хотел о моем возвращении на предприятие. Но мастер твердо стоял на своем:
    - Что ты ерепенишься? Разве не видно, что производство загнано в глухой угол из-за всяких перестроек, приватизаций, прихватизаций и еще черт знает чего. Люди бегут. Два цеха закрыто. А мне нужно канализацию чистить. И пока в этого парня есть желание работать без заработной платы, то скорей объяви ему выговор, и пусть завтра выходит на работу.
    И начальник отдела кадров сдался.
    Времена в стране наступали странные. Сперва власти торжественно объявили: стране нужна перестройка! Что она собой представляла – никто не знал. Потом наши «мудрые» вожди выдали всем трудящимся бумажки под названием «ваучеры», и сказали им: с этой минуты вы хозяева фабрик и заводов, вы их приватизировали, и теперь делайте с ними все, что хотите. После всеобщей «приватизации» с полок магазинов исчезли продукты питания, а заработную плату «народные предприятия» начали выдавать «своим хозяевам» не деньгами, а собственной продукцией. Сразу же жулики всех мастей бросились выкупать у людей ваучеры, и таким образом присваивать всенародное достояние, с которым поступали по собственному усмотрению, то есть занялись «прихватизацией».
    Так начался развал социалистической экономики, и наступало время дикого капитализма. Всежитие ухмылялось. 

                3
                Всежитие хохочет.
                1
   
    Украина стала самостоятельным государством, а всеобщего улучшения благосостояния людей, как ожидалось, не наступило. Производство повсеместно сокращалось. Наш завод не был исключением, и было страшно наблюдать, как закрываются цех за цехом. В новом государстве появились бомжи, безработные и биржи труда.
    В разговорах между собой, рабочие высказывали самые разные предположения  по поводу происходящих событий в стране. Одни объясняли их отделением Украины от России. Другие во всем винили коммунистов. Третьи – неспособностью нашего руководства работать в новых, рыночных условиях. Были такие, что цитировали Библию и предсказания ясновидцев – Астрадамуса, Ванги, Глобы и многих других. Доставалось на орехи и демократам с бывшими диссидентами, вышедшими на свободу: они знают, как не нужно делать, и не имеют ни малейшего представления о том, как построить чего-то новое. Да и судьбе с чертом приходилось не легко, потому что вспоминали их часто.
    Жизнь, действительно, пугала. У людей пропали все сбережения. По улицам стало страшно ходить из-за разгула бандитизма. Появились рэкетиры, сатанисты, различные секстанты и мошенники самых невероятных специализаций. Цены на товары росли с каждым днем, а с ним и ноли на деньгах. И вскоре все свободные украинцы стали бедными, но миллионерами. Пачка плохих сигарет стоила тысячу новых купонов. Всежитие хохотало.
    Меня, со всех перемен, происшедших в городе, особенно злила одна: все до единой бани переоборудовали в банки. Как будто все горожане перестали мыться, и начали копить деньги.
    На заводе помещение одного из закрытых цехов взял в аренду кооператив «Ромашка». Ему нужна была канализация. Естественно, трубы для нечистот, в свое время, когда предприятие работало на полную мощность, существовали. Потом о них забыли за ненадобностью. А местные пьяницы разобрали, какие только смогли, никому уже не нужные железные конструкции, и сдали их в металлолом.
    Когда новые хозяева старого корпуса захотели возобновить систему отвода грязной воды, то ни труб, ни плана их пролегания найти не удалось. Когда директор обратился за помощью к бывшему главному механику, тот обложил своего прежнего шефа многоэтажными матами. Ему не нравилось, что его родной завод дышит на ладан. Не могли помочь и сантехники – пенсионеры.
    Пришлось руководству «Ромашки» пойти по самому простому, хоть и трудоемкому, пути: рыть несколько канав вдоль здания. А когда трубы будут найдены, тогда вести земляные работы вдоль них. Все эти поисковые работы, за отдельную плату, вел я. Плата была не большой – всего десять миллионов купонов за десятичасовый рабочий день. Но, при отсутствии других доходов, эти «копейки» спасали меня.
    Вообще-то до тысяч и миллионов я так привык, что когда их обменяли на гривны в пропорции один к тысяче – стало даже грустно. Ведь с бедного миллионера я превратился, выражаясь научным языком, в неимущего вульгарного.
    Изменения на предприятии шли с каждым днем все хуже и хуже. Не знаю: или для усиления этой неприятной всем тенденции, или все произошло само собой, -  у нас появился очень странный главный механик, Петр Денисович Ралюк. Названный гражданин развернул такую бурную деятельность по вытеснению людей с их, годами нагретого места, что дух захватывало.
    Сначала он создал «осадное положение» нашему мастеру, добрейшей души человеку, не раз спасавшего меня от разных неприятностей. И уже через месяц тот рассчитался по собственной инициативе. Появилась «инициатива» после бурного разговора его с новым начальником, когда слова чередовались с приемами уличного самбо. Петр Денисович наверно немного пострадал, потому что на другой день и должность своего «обидчика» аннулировал.
    Потом неутомимый Ралюк принялся настойчиво учить инженера по строительству уму-разуму. Сначала тот огрызался, как мог, и начал носить с собой валидол. Продержалась новая жертва чуть больше трех месяцев, а потом бросила в отделе кадров заявление на стол, и исчезла в неизвестном направлении.
    Страдали от нового старшего механика и простые рабочие. Я в том числе. Он мог подойти ко мне, и начать рассказывать – почему станок нужно убирать трижды на день, а не один раз в конце рабочего дня. Заставлял меня делать физические упражнения через каждый час работы, и задавал кучу глупых вопросов, на которых не могло быть ответов.
    В конце концов, мне надоело каждый день расшифровывать ребусы, и я решил действовать за принципом: на ваше что-то, у меня есть своего в два раза больше. И на вопрос Ралюка: «Почему ваша железяка смотрит вверх ямой?», ответил: «Она двугорбая». А когда он принес какой-то механизм, и потребовал: «Разберитесь с редуктором», я заверил его, что до следующего Нового Года с ним разберусь.
    - Почему так долго? – отреагировал любитель странных вопросов вполне нормальным голосом на мой вопрос.
    - Потому что летают воробьи, и все время гадят на голову. А представляете, что будет, если коровы в небо поднимутся?
    Собеседник никак не отреагировал на мою «умную» речь, а как-то быстро развернулся, и куда-то убежал. Через десять минут меня вызвал к себе в кабинет директор завода.
    - В дурака играешь? – сразу же закричал он, увидев меня.
    - Не понял.
    - Тебе говорят о редукторе, а ты о воробьях, умник?
    - О каком редукторе может идти речь на нашем умирающем заводе? Где вы его видели? И потом, ну что хорошего может сказать человек, который утверждал, что в детстве вам на голову опорожнился колхозный бычок, и вы стали, на всю оставшуюся жизнь, лысым.
    - Иди, иди, иди и не попадайся мне больше на глаза. – махнул раздраженно рукой шеф, еле удерживающегося на плаву, предприятия.
    - Что вам сказал директор? – встретил меня вопросом, в коридоре конторы, главный механик.
    - Сказал, что у вас геморрой, и таких людей нельзя нервировать.
    - Он так и сказал?
    - Да, да. Пойдите, уточните.
    Что-то подобное сказать несколько лет назад – у меня бы храбрости не хватило. А тогда, когда труд, на благо новой родины, мало спасала от нищенского существования, высказать своему бездарному руководство свое пренебрежение – составляло единственное удовольствие. Хоть, работой меня и не перегружали, но и заработной платы выдавали. В табеле каждого месяца, неизвестно кто, проставлял только десять дней, и за них, вместо денег, предлагали взять какой-то товар. Все мы подрабатывали или в кооперативе «Ромашка», или выполняли работы посторонним лицам с улицы, или тайком разбирали, стоящее без дела, оборудование, и сдавали его в металлолом. Такое трудоустройство все больше и больше раздражало, и я уволился. Вскоре мне удалось устроиться на работу в пекарню. Можно сказать – сказочно повезло. Армия безработных в стране росла не по дням, а по часам.
    Много лет спустя, как-то в кафе, мне повстречался Ралюка. Мы разговорились. Я не удержался, и поинтересовался в своего бывшего мучителя – почему он так странно вел себя на посту главного механика нашего завода? И он признался, что тогда руководствовался просьбой директора – избавиться как можно от большего количества рабочих и служащих.
    - И какая же награда ждала вас за такой тяжелый труд?
    - Да, никакая! – печально вздохнул мой собеседник. – Более того, меня тоже выгнали под надуманным предлогом. Через месяц, после моего увольнения, завод продали, потом перепродали. Единственное, что радует – с директором, новые хозяева предприятия, поступили так же по-хамски, как и он со своими подчиненными. Ему предложили должность бригадира слесарей, и он от стыда повесился.
    Веселиться вместе Петром Денисовичем не хотелось, и мы распрощались.
    Рабочий день в пекарне длился больше восьми часов, и не было выходных. Поэтому там числились две бригады, работающие неделю, через неделю. На работе семь дней пролетали незаметно, а дома они тянулись долго, и тоска разъедала душу.
    Кажется, у Герцена есть высказывание, что запой, это – чудесное изобретение русских от душевной тревоги. Может образованному, интеллигентному человеку такое лекарство и помогает, но мне…с ним было, что-то не так. Мои пьяные приключения набирали все более непристойного вида, и даже, иногда, становились опасными для жизни, а мысли в голове не приобретали упорядоченного состояния.
    Однажды, на «хорошем взводе» я ехал в такси. Аристократ чертов! По дороге шофер, с моего «великодушного» позволения подобрал группу цыганок. Одну с них мне захотелось обнять. Закончились «экспромтное ухаживание» тем, что меня на полном ходе выбросили с машины. Хорошо, хоть водитель успел в самый последний момент немного притормозить, и я отделался только синяками и ссадинами.
    Момент преждевременно отправиться на тот свет представлялся мне еще однажды, только возникнул он на этот раз в самом обыкновенном троллейбусе. На нужной мне остановке, я долго шатался, перед тем как выйти. И когда мне, после напряжения всех сил, удалось податься вперед, двери, словно огромные плоскогубцы, сдавили мою шею. Когда же водитель общественного транспорта, после воплей пассажиров, снова открыл створки дверей, я вывалился на асфальт, и сильно побился.
    Были еще приключения, грозившие мне смертью. Только не они, заставили меня остепениться. А совсем безопасное для здоровья событие. Был теплый осенний вечер. «Приняв на грудь» два стакана водки, я спрятался под одним с кустов городского парка, имея намерение часик-другой там поспать. Только не успел я глаза сомкнуть, как на безлюдной аллее появились две девушки. Поравнявшись со мной, одна с них попросила подругу: «Ты постой тут, а я сбегаю за маленьким». С этими словами, она свернула с дороги, и присела как раз напротив моего лица, а у меня сил нет, даже слово произнести.
«Маленькое» у бесстыдницы оказалось многоводным и клокочущим. Земля с брызгами просто бурлили под ней, и все это летело мне в лицо. Я собрал воедино все свои слабые силы, и как мог, громко закричал: «Что же ты делаешь?» Моя обидчица подскочила, дико заорала, и бросилась бежать. Только, убегая, девушка все время падала, так как, с перепугу, не додумалась натянуть на себя трусы.
    Когда вокруг все стихло, я поднялся, и пошел домой. Лишь после такого позорного для себя случая, у меня возникло твердое намерение - бросить пить, чтоб не оказаться, в один прекрасный день, под чьим-то «большим». Но, воплотить свой замысел в жизнь удалось только с третьего раза. Сейчас расскажу – почему.
    На второй день я пошел в кино. По дороге купил мороженное. Стою в очереди за билетом, и тут ко мне подходит парень, и спрашивает:
    - Где тут водочный магазин?
    - Выйдешь отсюда, - отвечаю ему, - пройдешь сто метров, и слева от себя увидишь нужный тебе магазин.
    - Вы понимаете, я человек не здешний, - начал умолять незнакомец, - проведите меня туда, пожалуйста.
    Я долго упирался, но, в конце концов, сделал человеку одолжение, и… проснулись мы с ним у меня дома. «Пошли, похмелимся» - предложил незнакомец. Мы пошли, и снова проснулись у меня дома.
    - У меня еще остались деньги… - начал многоденежный гость города.
    - Нет. – решительно прервал я его. – Мне нужна нормальная жизнь, а не пьяное существование.
    И мы с ним расстались. Пить я бросил, но снова начала одолевать тоска. Требовалось срочно что-то придумать. И тут мне попалась на глаза автобиографическая книжечка Ельцина, бывшего Президента России. Меня его писанина заинтересовала только потому, что пьяницей он был – каких еще поискать. В ней, помимо любования собой, есть рассказ о том, как он сам, без посторонней помощи, построил за одно лето на родительской усадьбе баню. Время, имеющееся в распоряжении беспардонного хвастуна, не превышало тридцати дней. А все потому, что в том году будущий политик оканчивал школу, и сдавал экзамены в институт. Я поинтересовался у специалистов: в состоянии ли семнадцатилетний парень за один месяц построить помещение под баню? С меня посмеялись. Два плотника со своим инструментом, может, и справились бы с такой задачей, но только не дилетант – мальчишка с голыми руками.
     Вранье уважаемого всеми политика, натолкнуло на мысль - заняться каким-нибудь долгостроем, чтоб он отвлекал меня от водки, и мрачных мыслей. От родителей мне досталась дача на окраине города. И я решил там построить двухэтажную кирпичную сауну. На первом этаже можно было бы мыться, а на втором – пить чай и любоваться окружающей природой. Не откладывая в долгий ящик исполнение такого прекрасного замысла, пошил себе, с плотной материи, сумку, и начал с ней ходить по улицам, стройкам и свалкам в поисках кирпича. Дальнейшие подсчеты показали, что с моими темпами приобретения строительного материала, понадобится около десяти лет «вдохновенного» труда, для воплощения  своих невероятных планов в жизнь. Такая бухгалтерия меня удовлетворяла. Естественно, соседи принимали меня за человека с тараканами в голове. Только ничего лучшего придумать, как «убить» свободное время, я не смог.

                2

    Странные дела творились в самостоятельной Украине. Все, вдруг, занялись торговлей. Люди с товаром заполонили рынки, подъезды домов, улицы и площади города. Начал и я понемногу спекулировать сигаретами и овощами, купленными на оптовом рынке. Осваивать новую специальность – торгаша, меня заставило неблагоприятное стечение обстоятельств. Неожиданно, в пекарне сменился хозяин, а моя морда ему почему-то не понравилась. И пришлось мне на бирже труда пополнять списки безработных. Людям, потерявшим работу, назначали пособие. Величина его зависела от заработной платы на последнем месте работы. А она у меня, согласно документам, была не большой. По договоренности с бывшим хозяином пекарни, основную часть заработка он выплачивал со своего кармана, что не никак не фиксировалось в платежных ведомостях бухгалтерии. Так хитроумный бизнесмен экономил на налогах. Его экономия вылилась в мизерную помощь  от государства, когда я потерял работу. 
    Первое время я стеснялся стоять на асфальте с фруктами и сигаретами. Место торговли выбирал подальше от дома, и прятался за спины других торгашей, когда замечал кого-то со знакомых. Но, со временем, когда увидел, что рядом со мной стояли бывшие инженеры, учителя и ученые – мне стало легче осознавать свое новое положение в обществе.
    Мои друзья, Толик и Кукарекин - Пацюк, тоже занялись торговлей. Только их торговый оборот ни шел, ни в какое сравнение с моим. Толик наладил продажу легковых автомобилей. По всей вероятности, тут не обошлось без помощи отца. Я как-то попросился к нему на работу, но услышал в ответ целую лекцию, почему просьба моя неисполнимая:
    - Понимаешь, приятель, продажа машин – дело специфическое. Им не каждый может заниматься. У тебя для этого слишком уж простоватое лицо. На нем за версту светится вопрос к покупателю: «На кой черт вам та машина, когда лучше пешком ходить?». А так нельзя. Продавец моего товара должен быть человеком представительным, одетым по последней моде. Чтоб, глядя на него, каждый подумал: «И я хочу быть таким, и мне такому, нужна машина». Ты же никогда в жизни даже галстука не носил. Взять разнорабочим – тоже не могу, потому что полнейшего послушания от тебя не дождешься. А любое серьезное дело не терпит служебного послабления к подчиненным. Если тебе сейчас трудно в жизни, не стесняйся – приходи ко мне домой, когда будет удобно. Я предупрежу прислугу, и тебя всегда накормят.
    Кушать к Толику я не ходил. На еду, деньги у меня еще были.
    Додю братья Оксаны «сделали» директором рынка. Они закупали в населения скот, резали его, и торговали мясом. Торговые точки с их товаром были в нескольких населенных пунктах страны. В городе братья наладили связи, как с милицией, так и с местной властью, и возвести на «рыночный престол» Кукарекина им не составляло труда. Им нужен был свой человек для встреч со всякого рода проверяющими органами. Бизнес Цезаревичу Пацюки не доверяли.
    Оксана первое время торговала за прилавком. Она научилась курить, пить водку и выработала свой особый язык общения с покупателями. Потом всю коммерческую деятельность на рынке женщина взяла в свои руки. Однажды я наблюдал, как она собирала денежный сбор с приезжих крестьян. Делала это супруга Доди быстро, решительно, и никаких квитанций никому не выдавала. Мужу она выделяла только карманные деньги, и постоянно искала причину поругать его. Во время одного с таких «нравоучений» директорша ткнула своему начальнику дулю в нос, а, будучи «навеселе», промахнулась, и выбила ему глаз.
    С этих пор «главнокомандующий» рынка ходил с повязкой на пустой глазнице, и получил прозвище «Кутузов». Память великого русского полководца, таким образом, с моей точки зрения, никак ни умалялась. Потому что еще не известно – кто с двух Кутузовых больше рисковал жизнью во время потери глаза. И все же Оксана любила мужа. Она часто Додю называла Дюдею, и при этом целовала его в нос. Правда, соседи перекрестили Дюдю в Мудю, но вины женщины тут уже нет. От злых языков еще никому не удалось защититься.
    Цезаревич часто забегал ко мне, чтоб выпить рюмку коньяка в спокойной обстановке, и пожаловаться на родственников супруги. Его никак не тянуло домой.

                3

    На бирже труда мне подыскали работу на предприятии, занимающимся производством продуктов питания. Да, к сожалению, поработать, там не удалось. Сдача анализов оказалась для меня непреодолимым препятствием. Сначала, мочу и кал украли в троллейбусе, когда я вез их в поликлинику.
    На второе утро, снова возобновив утерянные свидетельства моего существования, я выставил на подоконнике свое «добро», и начал одеваться. В это время по радио транслировали какую-то передачу, где мычали коровы, выли псы, а под конец мяукнула кошка. Запись кошачьей арии, очевидно, происходил где-то возле мусорной ямы, и исполнительницей ее было, очень любвеобильное, животное. Потому что мой, всегда такой спокойный, кот Васька вдруг вскочил на ноги, шерсть его взъерошилась, и, издав дикий звук, выпрыгнул в окно. Завис он на дереве возле окна, а мои анализы упали вниз, где по ним проехался какой-то мотоциклист. Нужно было все начинать сначала. Но, если с бывшим чаем проблем не было, то «экс-батон» никак не хотел появляться на белый свет. В эту, для себя тяжелую минуту, я увидел на улице соседа Игоря Озерного, великого бездельника и пьяницу.
    - Его кал, - подумалось мне, - не содержит ничего плохого. Насквозь проспиртованный, организм гадости не производит.
    За кружку пива Игорь сделал все, что мне нужно было, и я побежал в поликлинику. А вечером за мной приехала «скорая помощь». Оказывается, сданные на проверку, желудочные отходы содержали холерную палочку.
    Мои объяснения врачам не дали никаких результатов, кроме одного, - утром ко мне в палату привезли еще и Озерного.
    - И как в твоем желудке смогли размножаться какие-то палочки? – высказал я Игорю свое удивление, лишь только мы остались одни.
    - Какой желудок? Какие палочки? – рассмеялся сосед, - Да мой унитаз давно паутиной опутан. Закусывать не всегда получается, а от самогона, сам понимаешь, нет отходов. Я наковырял тебе чьих- то испражнений за домом на пустыре.
    - Ну и свинью же ты мне подсунул.
    - Нет никакой свиньи. – возразил «ковырятель» неизвестно чего, неизвестно где. – Лежи себе, и в потолок плюй. Кормят бесплатно. Жаль только, что сто грамм за обедом и ужином не подносят.
    Игорь своими проблемами не проникся, а чужие он в «гробу видел». Для него лежать, и на все поплевывать – единственный смысл жизни. Кто его знает? Может он и прав. Не умничал бы Адам, и не искал приключений на свою голову – до сих пор был бы в Раю.
    Продержали нас в больнице две недели. И когда я, наконец, прошел медицинскую комиссию и пришел на работу, на моем месте был уже другой человек.   
    Очередная работа мне сама свалилась на голову. Как-то на улице я увидел Толика в компании незнакомца, и подошел к ним. С разговора моего приятеля и Владимира Андреевича (так звали собеседника), я понял, что у нового знакомого есть брат фермер, Игорь Андреевич, задумавший построить курятник. Но так, как у него нет столько денег, чтоб нанять специалистов, и завершить строительство в сжатые сроки, он попросил брата, бывшего бригадира каменщиков, собрать бригаду таких людей, чтоб и работу знали, и большую заработную плату не требовали. Планировал фермер запустить в эксплуатацию свой курятник через три года. Я попросился в будущую бригаду на условиях братьев, только с единственным замечанием – в моей трудовой книжке будет запись о трудоустройстве.
    - А вы кладкой кирпича когда-нибудь занимались? – поинтересовался Владимир Андреевич.
    - Да. У себя на даче сарай сооружал.
    - Это уже кое-что.
    - Бери, бери его, если хочешь иметь много приключений. Они липнуть к нашему Николаю, словно мухи к меду. – рассмеялся Толик.
    Друг называется!
    - Я не суеверный. – отмахнулся от него мой работодатель, и обратился ко мне – Послезавтра в десять утра жду вас на автовокзале.
    Первый рабочий день у нас был организационным, и выполнение всех необходимых дел заняло не много времени. Поэтому весь остаток дня коллектив решил провести в районном центре, тем более что было воскресенье. Перед поездкой туда все выпили, конечно. Заставили и меня опорожнить стакан водки за знакомство.
    Экскурсия наша началась с посещения кафе. Зайдя в зал отдыха местной аристократии,
ребята остановились посреди помещения, и начали осматриваться. За ближайшим столиком от меня, сидела группа мужчин с пустыми стаканами. Возле каждого с них стояли блюдечка с кашей. В одно с них я всунул палец, чтоб узнать – достаточно ли еда теплая? Она оказалась холодной, потому, по моим соображениям, ее заказывать не было смысла. Хозяин «пробного» блюдечка, шатаясь, приподнялся, размахнулся, и ударил кулаком в лицо Владимира Андреевича. Удар, естественно, предназначался мне, но защитник замерзшей «мамалыги» не очень твердо стоял на ногах, и промахнулся. Бригада бросилась на защиту своего «вождя». Если б ударили кого-то другого, реакция коллектива была бы совсем другой. А так, как во все времена, и во всех странах люди считают за честь умереть за короля, а не за его шута – то завязалась драка. Хорошо хоть поблизости не было милиции, и враждующие стороны отделались только синяками.
    На другой день, когда бригада пришла на место строительства, там торчали четыре колышка по периметру будущего строения. По словам местного жителя, их забивал в землю какой-то пьяный землемер с нивелиром в руках. Тем не менее, они служили основными ориентирами для нашей дальнейшей деятельности.
    Закладку первого кирпича в стены строения бригада решила отметить торжеством на рабочем месте. Я старался не пить самогон, а вот наш товарищ, Петя Загорулько, перебрал. И не удивительно. Парень воспитывался в интеллигентной семье. Отец и мать его работали научными сотрудниками в одном из научно-исследовательских институтов, пока не потеряли работу, после развала экономики страны. Сам он был студентом второго курса Университета, и пить, еще не научился. Ребята поручили мне отвести, еле державшегося на ногах студента, в наше общежитие.
    Пьяный и трезвый человек – разные люди. Добрый может стать злым, злой – добрым,  степенный – кривлякой, и таких превращений неисчислимое множество. В моем же подопечном проснулся джентльмен прошлого века. Он через каждый шаг извинялся, просил не придавать значения его «общественной неадекватности», и все время старался освободиться от посторонней опеки, чтоб никому не создавать неудобств. Но только я отпускал пьяную «неординарность» в свободное плаванье, она тут же ныряла в землю или в отбросы местного быта. А однажды парень так спотыкнулся о межу, в виде полуметрового земляного вала, что залетел за несколько метров от дороги. И долго потом я разыскивал его в бурьянах.
    На второй утро меня растолкал Владимир Андреевич, и строго спросил:
    - Где Петина одежда?
    - На нем.
    - Нет на нем.
    Я поднялся и увидел студента абсолютно голым.
    Начались всеобщие поиски. Около часа мы заглядывали во все уголки нашего жилья, и ничего не нашли. А когда вышли во двор, то увидели Петины штаны, рубашку, майку и трусы аккуратно развешанными на яблони возле дома.
    Только мы успели обрадоваться находке, как появился неизвестный мужчина, и, поздоровавшись, спросил:
    - Кто это с вас хотел женщину изнасиловать?
    - О каком насилии может идти речь, - захихикали ребята, - когда ваши бабы сами на шею вешаются.
    - Вот и встречались бы с теми, кто вам на шею вешается, а насиловать не нужно. – возразил гость, и отправился в своих делах.
    И тут один с наших товарищей побледнел, и прохрипел:
    - Это, кажется, я.
    - Что значит: «кажется»? – возмутился бригадир. – Кажется, это – как? Говори более конкретно.   
    - Я вчера провожал одну местную Гапочку домой. – еле слышным голосом начал несмело рассказывать о своих ночных похождениях ухажер-насильник. –  По дороге хотел ее приласкать. А она вырвалась, и убежала.
    - Представляю, как ты хотел женщину приласкать, если ей пришлось вырываться и убегать. – прокомментировал слова подчиненного Владимир Андреевич.
    И обернувшись ко мне, попросил:
    - Ты Николай, один вчера не пил. Так сходи в деревню, найди кикимору, которая пренебрегла нашим орлом, ради местных охламонов, и узнай – на каких условиях она согласна прекратить шум, поднятый ею с самого утра.
    Я почесал затылок, и пошел выполнять спецзадание.
    Деревня, она – деревня. Тут все обо всех знают, и потерпевшую, от грубого ухаживания, долго искать не пришлось. Ею оказалась хорошенькая молодая женщина, имевшая неосторожность познакомиться с заезжим придурком. Жила и работала она в районном центре, а в деревню наведалась в гости. И не только в гости. Тут у нее было наследство - родительская усадьба. А ей, как известно, время от времени, необходимо  уделять хоть какое-то внимание. Дом отец построил кирпичный, большой, под шифером, рассчитанный на века. Только новая хозяйка, без мужа и детей, чувствовала в нем себя не уютно. Судьба, почему-то, обошлась с женщиной не очень благосклонно.
    С рассказа Галины Ивановной (так звали «Гапочку»), я понял, что вчерашний ухажер ее очень напугал. Человеку хотелось внимания, а не скотского отношения. Мне пришлось приложить немало усилий, чтоб успокоить разгневанную женщину.
    - Он насмотрелся американских боевиков, - выгораживал я грубияна-ловеласа, когда жертва «городской» любви немного пришла в себя, - и сделал вывод: мужчины должны быть решительными и сексуально грубыми представителями сильного пола
    - Пусть ваш товарищ едет в Америку, и там хватает женщин так, как ему вздумается. А у нас в Украине все делается по-другому. Только, перед отъездом за океан, пусть он отыщет мои туфли, которые я потеряла, убегая от него, и извинится передо мной.
    В тот же день бригада разыскала туфли Галины Ивановной, а я взял бутылку хорошего вина, и вечером пошел к ней мириться. И с тех пор наши встречи превратились в  регулярные. Последний раз мы виделись в одну теплую летнюю ночь. Она, завернутая в одну лишь простыню, вывела меня во двор, и сказала:
    - Вон садик, вон река, вон дом – все будет наше. Полюбишь другую – отпущу, и слова упрека не услышишь.
    Я промолчал.
    Галина Ивановна подождала с минуту, потом развернулась, и тихо пошла в дом. Больше мы не виделись. Умная женщина – все поняла без слов. Я не мог поступить иначе. Жизнь научила: не можешь женщине постоянно уделять внимание – не морочь ей голову. Достаточно того, что моя жена намучилась со мной. Зачем повторять свои ошибки?
    И садик, и река, и дом Галины Ивановной часто мне снятся, только рядом со мной стоит не она, а Аня. Я хочу рассказать ей, о своем желании жить с ней, но…просыпаюсь, и нет вокруг никого.
    Стены потихоньку, потихоньку и доросли до окон. Мы принялись расставлять их согласно чертежу, и сразу же столкнулись со сложной проблемой: окон на весь периметр курятника не хватало. Начались поиски причин такой напасти. Сначала пересчитали деревянные конструкции. Есть все. Потом перемеряли расстояние между ними – все как нужно. В чем же дело? И тут кто-то предложил измерить длину стен сооружения. Когда мы это сделали, то оказалось: будущее куриное общежитие с одной стороны длиннее на двадцать метров, а с другой – на восемнадцать.
    Пришлось вызывать Игоря Андреевича. Он немного подумал, потом махнул рукой:
    - Продолжайте строить дальше. Часть здания, оставшаяся без окон, будет складом для яиц.
    А через день в нашем доме проживания загорелась проводка. Пожар удалось потушить. Но событие это почему-то натолкнуло Владимира Андреевича на мысль – выгнать меня с бригады.
    - Я вижу, Толик был прав, - сказал он мрачно мне, - ты, действительно, какой-то магнит происшествий. В это лето событий, разных плохих, случалось со мной больше, чем за все предыдущие годы, вместе взятые. Иди себе с богом.
    С этими словами бригадир стыдливо сунул мне в карман заработную плату за предыдущий месяц и трудовую книжку.
    И я пошел. Стоял прекрасный солнечный день. В степи в таинственных раздумьях застыли тополя. Желтела стерня с дрофами на горизонте. В синем небе не было ни облачка. Душа отдыхала, и покой  настолько овладел телом, что не хотелось ни думать, ни двигаться. Дорога спустилась в овраг. Я прилег на его склоне, и без всяких мыслей окунулся в дрему. Вдали на дороге появилась фигура молодой женщины, идущей в мою сторону. Ее платье в сказочном ритме колебалось то в одну, то в другую сторону, покоряясь завораживающим движениям загорелых босых ног. Все похолодело в душе – Аня! В напряженном ожидании прошло несколько минут, казавшиеся мне вечностью, и я увидел…совсем незнакомую женщину.
    На улице тут же похолодало. Душу охватило зло на всех людей сразу. А почему – спрашивается?

                4

    Я снова занялся торговлей.   
    Однажды, на рынке ко мне подошел бывший одноклассник Сережа Пинчук, и затеял деловой разговор:
    - Коля, ты единственный безалаберный человек со всех моих знакомых, в лучшем смысле этого слова. Поэтому и обращаюсь к тебе с деловым предложением: мне нужен помощник в авантюрной работе, за которую никто не хочет браться.
    - Когда это слово «безалаберность» приобрело хороший смысл? – удивился я. – Не иначе, как ты задумал кому-то в окно плюнуть.
    - Нет, нет, нет. Необходимо, всего лишь, повалить на землю заводскую дымовую трубу. С некоторых пор, этот предмет стал ненужным нашему предприятию
    - И большая она?
    - О! Сразу видно делового человека! Двадцать метров высотой.
    - И сколько нам заплатят за наши труды?
    - Все зависит от тебя. Понимаешь, мне не с руки торговаться со своим начальством. Это чревато последствиями. А с тебя взятки гладки.
    - Хорошо, - согласился я, - завтра с утра покажешь свои и трубу и директора.
    На второй день, после осмотра объекта, обреченного на уничтожение, состоялась моя встреча с директором завода, Иваном Семеновичем. Ему я изложил свой взгляд на проблему - дальнейшей судьбы его имущества:
    - Ненужный вам дымосос – сооружение капитальное. Спроектированная она толщиной в два кирпича. Специалисты, разрушающие подобные высокие строения с помощью направленного взрыва, требуют за работу восемь тысяч гривен. Все это вы и сами знаете. Мы согласны выполнить работу взрывников за цену в десять раз меньшую.
    Хозяин трубы с презрением посмотрел в мою сторону, и заявил:
    - Не считай меня за дурака. Мои рабочие за бутылку водки с лица земли снесут все, что я им скажу.
    - Дай вам Бог еще большего ума.
    С этими словами я оставил кабинет директора, попрощался со своим школьным товарищем, и поехал на оптовую базу за товаром. Через неделю Сергей снова нашел меня на рынке, и радостно сообщил:
    - Тебя хочет видеть Иван Семенович.
    - А я его видеть не хочу.
    - Коля, - начал умолять меня Пинчук, - жизнь сегодня такая тяжелая – хоть вешайся. Поверишь – мне с женой не за что хлеба купить. Смилуйся над нами.
    Пришлось снова идти на собеседование с «умным» руководителем предприятия.
    - Ну, что, не передумал еще за восемьсот гривен освободить меня от ненужной нам трубы? – встретил меня вопросом директор.
    - Можно. Но предварительно давайте составим договор.
    - Зачем он тебе?
    - Жизнь научила – с умными людьми нужно тоже поступать умно.
    Помрачневший деятель местного значения, рабочие которого не захотели за бутылку водки сносить с лица земли все, что он скажет, с минуту подумал, а потом произнес:
    - Хорошо. Через час зайдете в бухгалтерию, и получите там, нужную вам, бумажку.
    Приступили мы с Сергеем к работе в воскресенье рано утром, чтоб никто не мешал своими умными советами. Когда я увидел снова трубу, то сразу понял – почему Иван Семенович согласился платить за труд, указанную мной сумму? Весь кирпич ее на высоте человеческого роста был густо чем-то поковырянный. Вероятно, люди вышли валить на землю кирпичного монстра со слесарными молотками, и у них ничего не получилось. Тут нужны были кувалды и длинные зубила с, приделанными к ним, ручками.
     Наша бригада с двух человек работала в поте лица. Мы планировали к обеду продолбить канаву в трубе на половину ее периметра. Потом подкрепиться, и к вечеру закончить работу. Но все получилось немного иначе. Только мы собирались покушать, как в созданном нами проеме, кирпич начал трещать и выстреливать мелкими осколками. Я посмотрел вверх, и увидел, что корпус трубы медленно клонится к земле. Мы отступили в сторону, а огромная кирпичная масса грохнулась вниз. Если б она свалилась просто на землю, все бы на этом и закончилось. А так, как весь фабричный двор был забетонированной площадкой, то повергнутая конструкция, словно живое существо, корчась от боли, поползла по ней, снесла заводской бетонный забор, выскочила на улицу, и только там упокоилась.
    Мы с приятелем сразу же бросились, через вновь образованный проем в заборе, на улицу. Там, буквально в сантиметрах от кучи кирпича, стояло легковое такси. Всего доля секунды отделяла ее от неминуемого превращения в металлолом, а его пассажиров в покойников. С машины вышел шофер. Его всего трусило, как в лихорадке. Неизвестно зачем, таксист протянул мне руку. Рот его был искорежен такой странной улыбкой. Такую гримасу я больше нигде, никогда, ни в кого не видел. Пассажиры к извозчику не присоединились. Они, наверно, прилипли к сиденьям.
    Не успели мы распрощаться с таксистом, как к нам подбежал собственник частного дома, находящегося через дорогу от завода. После ливня злых слов, которые обычно воспитанные люди не произносят, в присутствии дам и детей, он обратил наше внимание на свое жилье. На стене его выделялась огромная трещина, куда можно было всунуть кулак.
    - Наверно фундамент плохой. – почему-то «осенила» меня странная мысль, после услышанной «хвалебной оды» в свой адрес от пострадавшего частника.
    Дальше ругаться разъяренному незнакомцу помешали жители девятиэтажного дома, стоящего не далеко от частной избы. Они повыскакивали с квартир, спасаясь от «землетрясения». Когда все вокруг разошлись, страх напал на меня. Ведь только чистая случайность не позволила нам стать убийцами. 
    На другой день, не успели мы с Сергеем еще получить деньги в кассе, как возле нас появились сразу супруга и мастер цеха моего приятеля. Если появление женщины меня лишь развеселило, то видеть рядом заводского начальничка никак не хотелось. И моя настороженность оправдалась. Он, уловив удобный для себя момент, подошел вплотную ко мне и сказал:
    - Вы должны дать Ивану Семеновичу по сто гривен на бензин.
    - Послушай, - ответил я ему, - у меня до сих пор ноги дрожат от вчерашних страхов. А твой шеф имеет наглость еще требовать у меня деньги? Пусть его машину черти толкают. А от меня - вот ему.
    С этими словами я ткнул дулю посланцу директора.
    Следующая моя встреча с одноклассником состоялась только спустя нескольких месяцев, после нашего «подвига». Сто гривен на горючее своему начальнику он тоже не дал. И не потому, что не хотел этого сделать. Просто, супруга сразу же забрала все деньги в свой кошелек, и вести с женщиной, будь какие переговоры после этого, было дело бесполезным. Директор отомстил своему строптивому подчиненному – уволил его через день «по сокращению штатов». После этого Сергей начал ездить в Днепропетровскую область, покупать там подсолнечное масло, и перепродавать его в нашем городе, с выгодой для себя.

                5

    Жизнь с каждым днем ставала хуже и хуже. С некоторого времени, я перестал заходить в супермаркеты, чтоб не расстраиваться. Там было все: колбасы, рыба, сыры, ананасы, а в кармане ветер гулял. Окружающий мир сильно изменился, и стал мне чужим. Вдруг все сразу сделались сексуальными (раньше и слова такого не было) и богомольными в одно и то же время. Повсеместно открывались ночные клубы, и Божьи храмы. Складывалось впечатление, словно люди ночью грешили, а днем замаливали грехи. Кандидат в Президенты, бывший главный борец с религией, давал клятву стране, положив руку на Библию. По телевизору, круглые сутки показывать фильмы только с убийствами, воровством и истязаниями жертв. Стали модными разговоры:
    - Вы кто по гороскопу?
    - Я Дева. А вы?
    - Я Скорпион.
    Вся периодическая печать начала ежедневно сообщать своим читателям, что произойдет с каждым с них в ближайшее время, в зависимости от того, под каким знаком зодиака они родились. Однажды, просматривая вечернюю газету, я вычитал, что все люди, с моими звездами над головой, в ближайшую пятницу получат «многообещающие пропозиции в сфере бизнеса».
    - А почему бы не испытать намерения и возможности небес помогать людям? – подумал я, и, дождавшись нужного мне дня, выпил кружку зеленого чая, сел, возле телевизора, ждать коммерсантов с их деловыми предложениями.
    Первым ворвался в дом Кукарекин-Пацюк. Он имел вид вконец возбужденного человека: он бегал по комнате, размахивал руками и ругался очень нехорошими ловами. Весь гнев Доди был направлен на его супругу, которую он характеризовал как злую, неаккуратную и вечно пьяную женщину.
    - Повесить ее нужно! – стукнул он у меня перед носом одним кулаком по второму, согнувшись при этом пополам.
    - Никого убивать не буду! 
    Категорически отказался я от деловой пропозиции своего приятеля. И, чтоб хоть немного натолкнуть, не в меру агрессивного, гостя на мысль об организации иного общего вида деятельности, спросил:
    - А нет ли у тебя местечка для меня на рынке?
    - Тебе нельзя работать со мной?
    - Почему?
    - Ты можешь скомпрометировать меня перед сотрудниками, своими воспоминаниями о наших общих приключениях. А я все-таки как-никак чиновник высокого ранга. И никто не должен знать, что я когда-то катался на велосипеде. Мой имидж солидного человека такого позора не вынесет. Не может быть всеми уважаемый руководитель большого предприятия каким-то велосипедером.
    Немного успокоившись, директор рынка с нескрываемой тоской принялся рассказывать мне о жизни древних евреев:
    - Представляешь! – хриплым от перенапряжения голосом вещал он, крепко ухватив меня при этом за колено. – Умные люди были -  никогда не вступали в брак, а только писали на дверях своих домов три слова: «Хлеба и женщин». И что ты думаешь? Еврейки приносили мужчинам еду, развлекали их, а утром уходили прочь. Евреи же, произнеся молитву: «Боже, спасибо, что мы не родились женщинами!», ложились спать одни, в отсутствии дам. И нельзя не завидовать им в этом.
    Еврейской истории, к своему сожалению, я не знал, и спорить с гостем не стал. Додя ж, после того, как просветил меня, взял чистый лист бумаги, написал на нем крупными буквами: «Хлеба и женщин», и куда-то с ним пошел. Вернулся знаток древней истории через нескольких минут веселый и счастливый.
    - Сейчас у нас будет все! – подморгнул он мне, и, в каком-то нервном экстазе, снова забегал по комнате.
    Сразу же после его слов к нам зашел пьяный сосед, и поинтересовался:
    - Полхлеба хватит?
    - Хлеб у меня есть. – решительно отказался я от неожиданной гуманитарной помощи.
    - А с женщинами, извини, помочь не могу. – извинился сосед. – Мне самому с ними туго. Вот и Верка моя куда-то забежала. Третий день носа домой не показывает. А где искать ее – ума не приложу?
    - Мне и женщины не нужны. – удивился я.
    - Зачем же объявление повесил? А с виду серьезный человек! – возмутился гость, и как-то боком направился к двери.
    Я посмотрел на Кукарекина:
    - Твоя работа?
    - Моя. И что?
    - Так пойди, и сорви свою писанину.
    - И не подумаю! – обиделся Додя.- Я же за нас двоих беспокоюсь, а не только за себя. Спасибо сказал бы. 
    Не успел я что-то ответить, как двери открылись, и в них показалась Фанечка. Эта женщина, с посиневшими губами, без зубов и в помятой одежде, всегда вызывала в меня какие угодно чувства, только не желания тесного общения с ней. Вот и сейчас, увидев ее тоненькие ножки в больших поношенных ботинках, я почувствовал к этой, загубленной кем-то душе, глубокую жалость.
    Девушка деловито поставила на стол бутылку с какой-то мутной жидкостью, и радостно доложила: «Вот хлеб», а потом ткнула себя согнутым пальцем в запавшие груди, и додала: «Мальчики, - это женщина!».
    - Миленькая, мы не пьем…
    Я имел намерение уговорить неожиданную гостью искать себе развлечение в другом месте. Но Додя не дал закончить, начатую мной, речь. Он поднял над собой правую руку с расставленными в разные стороны пальцами, покрутил ею в воздухе, и с искренним возмущением прокричал:
    - Ах, ах, ах! Какие мы аристократы!
    Потом Кукарекин положил левую руку Фанечке на плечи, и повел ее на улицу. Но не прошло и минуты, после ухода пары «неаристократов», как двери резко распахнулись, и в комнату влетел чиновник высокого ранга с квадратными глазами. Ничего не объясняя, он выскочил на балкон.
    Через мгновение двери снова жалобно хрястнули, и впустили ко мне Оксану.
    - Притон разврата открыл? – завопила она резким высоким голосом, и ткнула мне в лицо плакат своего мужа, где под словами древних евреев, указывался номер моей квартиры.
    Я принялся выталкивать наглого нарушителя моего спокойствия за двери, но не тут-то было. Женщина была крепкой в руках, и очень изворотливой. Тогда я похлопал по сумке, висевшей на спинке кровати. Там жила мышь. Я ее постоянно подкармливал, и еду на столе она не воровала. Грызун вел себя в доме спокойно, и его не трогал даже мой кот Васька.
    Увидев маленькое серое существо, гостья дико заорала, и тут же исчезла вместе с плакатом супруга. Тут же появился Додя. Он бросился мне на шею, и радостно затараторил:
    - Ура! Я себе тоже такую же мышь заведу! Вот в чем спасение мое от Медузы Горгоны!
    С этими словами Кукарекин так же быстро исчез от меня, как и его жена.
    А через полчаса в комнату заглянула молоденькая девочка, лет четырнадцати, и прощебетала:
    - Вот вам женщина. Только без хлеба. Надеюсь, вы его уже раздобыли. И не только его, а и бутылку вина.   
    Мне стало ясно: сообщение Цезаровича, о нашем желании иметь еду и женщин, злая Оксана вернула на старое место, когда спасалась от мыши.
    - От, – подумал я, - женская логика: ей лозунг древних евреев не понравился, а другим – пусть он остается.
    Пришлось снова похлопать по сумке, висевшей на спинке кровати, но появление серого зверька только обрадовало гостью:
    Ой! Какая прелесть! – нежно пролепетала она.
    Я схватил малолетнюю бесстыдницу за плечи и вытолкал за двери. Девочка почти не упиралась.
    - Вот! – появилось в душе удовлетворение собственными действиями. – Каждая женщина требует к себе особого подхода.
    Затем  я спустился к подъезду, сорвал лист бумаги с фантазиями своего приятеля, и выбросил его в мусорный бак. Потом пошел выпить сто грамм. Но при входе в кафе почему-то слово «Бар», написанное на витрине, прочел наоборот, и у меня получилось – «Раб». Пить перехотелось, и я отправился собирать кирпич, для своей будущей сауны.
    На первой же строительной площадке, среди кучи мусора, мне привиделась знакомая фигура. Присмотревшись к ней внимательней, я узнал в ней девочку, которая последней сегодня предлагала мне себя в женщины.
    - Что ты тут делаешь? – прозвучал мой вопрос без предварительного обдумывания его.
    - Ночевать же где-то нужно. – прозвучал от незнакомки до наивности простой ответ.
    - Иди домой.
    - Мой дом далеко отсюда.
    Я поколебался-поколебался, и предложил бомжихе пойти со мной. Иногда мои поступки не выдерживают никакой критики. Логика, в таких случаях, только хихикает, наблюдая за мной со стороны.
    Дома бродяжку я накормил, и любительница вольной жизни, наверно, в знак благодарности за предоставленное жилье, сразу нырнула ко мне под одеяло. Святого Николая Тененбома, то есть меня, в церковных книгах никто не увидит. Только, одно дело – иметь связь с женщиной моих лет, и совсем другое – с девочкой, годящейся мне в дочери. Не знаю – как у кого? А у меня на подобные приключения душевная аллергия. Поэтому я постелил, несостоявшейся любовнице, в соседней комнате, и приказал ей не морочить мне голову, если она не хочет ночевать на стройке. Ночью размышления на космическую тему долго не давали покоя. И, в конце концов, вылились они в твердое убеждение:
    - Связь между землянами и их знаками зодиака, наверно, таки существуют, только проявляются они в издевательствах звезд над нами.
    Со временем, ближе познакомившись с Людой (так звали квартирантку), мне удалось узнать о прежнем месте проживания юной скиталицы. И при первом же удобном случае, я поехал к ее родственникам. Мне, привыкшему к одиночеству, холостяку, был в тягость посторонний человек в доме, и, хотелось, как поскорей, от него избавиться.   
    Родители Людмилы оказались законченными алкоголиками. Самым лучшим окончанием путешествия было бы – вовсе не общаться с ними. Я же, почему-то принялся подробно рассказывать пьяной супружеской паре о последних приключениях их дочери. Одурманенный самогоном глава семьи, с которым у меня было намерение найти общий язык, долго не мог понять сути дела. Но только его мозги, наконец, переработали информацию незнакомца, он сразу же потребовал от него десять бутылок самогона за то, что будет умалчивать факт проживания его с малолетней особью.
    Далее говорить о чем-либо с таким человеком не имело смысла. Нужно было уходить, и чем быстрей, тем лучше. Но тут отец «соблазненной мной малолетки», ухватив меня двумя руками за одежду, начал умолять - налить ему сто грамм, а его жене, стоявшей рядом – пятьдесят, за их девочку. Поведение женщины было ничуть ни лучшим. Все время, пошатываясь, она что-то твердила о внешних достоинствах своей дочери. На дикую торговлю пьяных родителей своим ребенком было страшно смотреть.
    - Неужели, и я таким бываю, когда перепью? – все время сверлила голову назойливая мысль.
    Помогла мне отвязаться от «заботливых» родителей пожилая женщина.
    - Что вы к человеку пристали, ироды проклятые? Напились уже, черти! А ну марш отсюда! – начала кричать старуха, только увидела нас.
    К моему искреннему удивлению, агрессивные, по отношению ко мне, мужчина и женщина сразу же притихли, и где-то спрятались. Неожиданная защитница провела меня к вокзалу. По дороге мы познакомились, и разговорились. Представилась она Ниной Ивановной. Мать Люды была ее родной дочерью. Я подробно рассказал ей о внучке, и поинтересовался: почему ее так боятся выпивохи?
    Нет ни единого в городе официального органа, куда бы я ни обращалась за помощью, чтоб привести в нормальное состояние дочь и ее мужа. Страха на них нагнала много, только…результата никакого. – развела руками старуха.
    Когда поезд прибыл на перрон, Нина Ивановна, вдруг, попросилась:
    - Разрешите поехать с вами. Всего на один день. Так хочется приласкать свою внученьку, свою неприкаянную голубку.
    Противиться желанию бабушки - увидеть внучку, я не стал, но невольно подумал:
    - Хотел избавиться от одной квартирантки, да как бы ни привез себе еще и вторую.
    Поездка Нины Ивановны туда-сюда, как и нашептывала мне интуиция, закончилась на стадии только - туда. Иначе говоря, она осталась проживать в меня. Это произошло как-то само собой. И слава богу, что так случилось. Благодаря квартиранткам я начал носить чистую наглаженную одежду, ежедневно ужинать. Энергии Нины Ивановны можно было только позавидовать. Она где-то собирала бутылки, бумагу, металлолом, что-то перепродавала, и, в результате всего этого, на столе была еда, а на внучке одежда. Когда спала старуха? Трудно сказать. Случалось иногда мне вставать среди ночи, и всегда  заставал ее, как часового на посту – за работой.
    Никогда никаких претензий с ее стороны ко мне не было. Единственное: она однажды попросила меня, чтоб я пообещал Люде жениться на ней, как только девушка получит среднее образование.
    - Внучке кажется, что она вас любит. Но, поверьте мне, пока малышка окончит школу, она еще не раз в кого-нибудь влюбится. А если так и не случится, у вас всегда найдется причина отказаться от своего обещания – успокоила меня старая плутовка.
    Ей хотелось, чтоб ее «голубка» перестала бродяжничать, и получила среднее образование. И я согласился второй раз в жизни стать женихом, без всякой перспективы выполнить свои прямые обязанности.
    Все дети влюбляются в старших от себя людей. Тут нет ничего неестественного. Я сам во втором классе так прикипел душой к первой своей учительнице, что неделю плакал в кустах городского парка, когда она переехала жить в другой город. Людям, какого б они не были возраста, по моему глубокому убеждению, нельзя пренебрежительно относиться к детским сердечным привязанностям.
    Люда училась хорошо. Или она, действительно, видела себя уже невестой, или, просто, была способной девочкой – трудно сказать. Но было приятно наблюдать за успехами Люды в учебе. Жизнь у меня наладилась размеренная и спокойная. Приключений в дальнейшем никаких не предвиделось. Но они произошли.
    Как-то проснувшись рано утром, я не спешил вставать. «Невеста» была в школе. Ее бабушка ушла на базар. Неотложных дел не намечалось, а во всем теле чувствовалась усталость: вчера, до позднего вечера, помогал соседу копать погреб возле дома. Но вставать нужно было – в комнате стоял какой-то странный запах.
    - И сам дома, и воздух кто-то испортил. – подумал я.
    И только опустил ноги с кровати на пол, как в квартиру вошла…Аня. Она села  на стул, внимательно осмотрелась, и сделала вывод:
    Сразу видно присутствие женщины. Жена в тебя красивая? Хотелось бы познакомиться с ней.
    У меня, сам не знаю почему, пересохло в роте, и мой ответ мне дался с трудом:
    - Жены еще нет. Живут со мной старушка с внучкой, но люди они хорошие.
    Что означало мое «но»? Сам не знаю. Тогда мысли все смешались, и сосредоточиться мне было тяжело. Аня встала со стула, и заглянула за портьеру на окне.
    - Что ты там хочешь увидеть? – поинтересовался я.
    - Нет ли там, случайно, электрических приборов. Обними меня.
    - Сейчас! Сейчас! – выкрикнул громко Кукарекин, и неожиданно выскочил из-под кровати.
    Гостья от неожиданности вскрикнула, и удивленно посмотрела на меня. Лицо мое в этот момент, наверно, выглядело очень забавным, потому что Аня тут же взорвалось оглушительным хохотом. Пьяный Додя крутнулся два раза вокруг своей оси, и произнеся: «Баба смеется – не жди ничего хорошего», куда-то ушел.
    Как после выяснилось, Кукарекин пришел ко мне в тот день рано утром, когда еще дома была Люда. А только девочка ушла в школу, он ни запираться, ни будить меня не стал, а сразу же полез под кровать спать. Так он прятался от супруги. Мне иногда даже казалось, что будь Цезарович хоть самым Президентом страны, он все равно бы прятался от Оксаны в самых разных сомнительных местах. А высокопоставленным представителям других стран назначал бы встречи в мужских туалетах. А почему б и нет? Был же у нас глава государства, бегающий с лопатой на пожаре.
    - Как только за «подкроватным» гостем закрылись двери, Аня подошла ко мне, погладила по голове, и спросила:
    - Поедешь со мной?
    - Конечно.
    - Почему не спрашиваешь – куда?
    - Мне все равно. Были бы только мы…
    Аня легким прикосновением руки прикрыла мне губы.
    - Все, что ты надумал произнести сейчас, держи при себе. Кода же, по истечении пяти лет нашей совместной жизни, захочешь высказаться, я с радостью тебя послушаю. А сейчас помолчи. Хорошо?
    - Хорошо.
    - Тогда бери паспорт, и поехали со мной. В деревне нас распишут за один день. И заживем мы с тобой вдвоем одной жизнью, на радость нам и нашим детям.
    - А не боишься стать замужней? – пошутил я.
    - Боюсь. – не приняв мои слова за шутку, призналась женщина. – С вами мужиками тяжело. И без вас плохо. Так что пусть кто-то да будет. В крайнем случае, мужа прогнать можно. Особенно такого покладистого, как ты. – рассмеялась Аня, и поцеловала меня в щеку.
    Слова любимой женщины оставили в душе холодок подозрения, что ни любовь заставила приехать ее ко мне, а жизненные трудности. Но желание – находиться рядом с человеком своей мечты, было непоколебимым. Оставив Нине Ивановне короткую записку: «Полетел на седьмое небо. Буду не скоро. Живите, как сами знаете», я ушел за своим счастьем.
    На следующий день, оформив в сельском совете наш брак, мы, взявшись за руки, словно первоклассники, пошли к Ане домой. На сердце было легко-легко. Я раз за разом смотрел на прекрасное лицо своей жены с дивными морщинками на переносице, и меня окутывала радость. Казалось – не ноги несут меня, а волна солнечного света.
    На пороге дома нас встретили не тесть с тещей, а…первый муж жены в окружении двух охранников. Он резко подошел к Ане, и ударил ее ножом в грудь. Женщина не кричала. Она только, зачем-то, положила руки на плечи убийцы, тихо проговорила: «Спасибо, любимый, за ласку», и тихо сползла на землю. Я бросился к Аниному обидчику, и провалился в темноту.
    Когда сознание вернулось ко мне, вокруг никого не было. Рядом со мной лежала Аня. Она не дышала. Когда-то у нас во дворе мальчишки с рогатки убили самку воробья. Самец долго прыгал возле трупика, он никак не мог понять, почему его подруга не хочет лететь?
Воробей подскакивал к ней со всех сторон, подбрасывал ее носиком, что-то чирикал, и никак не мог успокоиться. Что-то подобное случилось и со мной. Я держал на руках тело любимого человека, и ждал, что оно оживет. Ведь счастье было так близко. Люди потом рассказывали, что милиция и медицинские работники с большим трудом оторвали меня от трупа.
    Потом был печальны отсчет времени: девять дней, сорок дней после смерти супруги. А дальше…тесть и теща намекнули, что мне пора домой ехать. Отчуждение ко мне было не только от них, но и со стороны их внучки. Катя мне ничего не говорила, только взгляд детских глаз всегда отдавал холодом ненависти. Ведь я такой большой, а не смог защитить ее мамку. Нужно было убегать.

                6

    Вернувшись в город, мне удалось устроиться на работу грузчиком небольшого продуктового магазинчика. В торговле существуют свои методы проверки новых работников на их профессиональную пригодность. Им предоставляется доступ ко всей наличной продукции, которая якобы еще не учтена. Другими словами, создается иллюзия того, что можно что-то взять бесплатно. Многие не выдерживают подобного испытания. Со мной такого не случилось, и меня признали надежным членом нового коллектива. Даже иногда начали доверять кассу, когда кто-то с продавцов по тем или иным причинам покидал временно рабочее место.
    Помимо заработной платы, мне еще доставались продукты питания, срок годности которых истек. Магазин обязан был выбрасывать их на свалку, а я забирал домой. Правда, иногда, особенно в конце месяцев, приходилось задерживаться, и помогать продавцам, посчитывать остатки. Но спешить мне, как всегда, не было куда, и такие сверхурочные часы работы не раздражали.
    Дома меня приняли без лишних вопросов. Когда Нина Ивановна прочитала записку о путешествии на «седьмое небо» еще одного желающего туда забраться, то без лишних объяснений сообщила внучке о срочной долговременной командировке ее «жениха». Старуха сама тоже кода-то «летала в облаках», и знала – как больно потом падать на землю. Поэтому ни о чем не спрашивала свалившегося с небес хозяина дома. Я тоже не распространялся о своих приключениях.
    Жизнь потеряла всякую привлекательность. В очередной запой удариться   останавливали лишь опасения за его последствия. Мне-то мои способности, на ниве опасных для жизни приключений, не составляли тайну. И я, все свое свободное время, как шизофреник ходил по улицам, свалкам, строительным площадкам в поисках кирпича. Три раза меня кусали собаки, а один раз даже схватила милиция. Она сделала засаду на какого-то рецидивиста, а вышла на меня.
    Если употребление водки – это болезнь, то собирание кирпича не менее вредная привычка, только без последствий. Я мог часами ждать, пока разойдутся люди с троллейбусной остановки, чтоб взять камня, неизвестно кем занесенного туда. Дошло до того, что все: и куски бумаги, и кучи земли или обыкновенного мусора – представлялись мне прямоугольным изделием с выжженной глины.
    А что, собственно говоря, не болезнь? Курение – болезнь, любовь – болезнь, желание хорошо покушать – болезнь, увлечение – болезнь, неконтролируемый труд- болезнь, и так далее и тому подобное. Получается, что человек – это всего лишь набор пяти-шести болезней, и постоянная внутренняя борьба с ними.
    Через полтора года после моей «командировки», от одной Аниной соседки пришло письмо. В нем сообщалось, что теща год назад умерла. Тесть после этого словно тронулся умом. Как-то он приходил на могилку супруги, принес ей кусочек хлеба, а когда уходил – забрал его с собой. Старик сошелся с очень злой женщиной, и она издевается с его внучки.
    Когда я приехал к родителям погибшей жены, то застал мрачную картину. Катя предстала предо мной маленьким запуганным существом.
    - Вы ее хоть кормите? – побеспокоил я вопросом новую хозяйку, такого желанного когда-то мне, дома.
    - Она большая, и сама может кушать. Было бы только что. – огрызнулась баба-мачеха, бросив на меня свой злой взгляд.
    - У вас так туго с едой?
    - Туго, не туго – не твое собачье дело! А всю жизнь удерживать на своем горбу чужую незаконнорожденную стерву не собираюсь.
    - Почему бы вам ни повоевать с незаконнорожденными стервами в себя дома, а не заниматься этим в чужих владениях? – вырешил я хоть немного поставить на свое место наглую старуху.
    - Ах ты, скотина! – закричала она.
    И схватив ухват, бросилась с ним, словно солдат с винтовкой, на меня. Но я успел   увернуться от «двурогой» железяки, а когда агрессор поравнялся со мной, стукнул его кулаком по голове. Женщина, отбросив в сторону свое холодное оружие, выскочила во двор, и заорала во все свое горло:
    - Люди добрые, убивают!
    Тесть, за все это время, ни промолвил ни слова. Он только как-то странно улыбался, и ритмически покачивал головой.
    В это время мы с Катей занялись поисками ее вещей. Через полчаса, в сопровождении нескольких соседок, в дом зашла воинственная дама. Увидев, что я с Аниной дочерью собрался уезжать, она принялась бегать вокруг нас словно наседка, и совать в руки то какую-то игрушку, то тряпку, приговаривая раз за разом:
    - И это возьмите, и это возьмите. Для родного дитяти мне ничего не жалко
    Когда же мы вышли во двор, новоявленная бабушка обхватила руками голову девочки, и громко запричитала со слезами на глазах:
    - Бедная моя, деточка. Будет ли тебе так хорошо с твоим непутевым отцом, как было со мной?
    Катя тоже заплакала. Соседи в смятении топтались поодаль, пряча от меня свои взгляды. Я схватил девочку за руку и потянул ее за собой.
    Нина Ивановна встретила новую квартирантку приветливо, и в дальнейшем делала все, чтоб Кате было хорошо в новой для нее обстановке. Люда, сразу сердилась на меня. Ее бабушка только удрученно крутила головой, и просила не придавать девичьим ревностям большого значения. Со временем «невеста» немного успокоилась, простила «жениха», и нашла общий язык с его дочерью.
    Не успело все наладиться в моей необычной семье, как однажды вечером к подъезду нашего дома подъехала черная легковая машина не отечественного производства. С нее появились Толик, Анин первый муж и два крепких парня, которых я видел в день убийства своей супруги.
    Гром и молния среди ясного неба так бы не поразили меня, как появление этих людей в моей квартире. Убийца не сидел в тюрьме, а вольно разъезжал по городу в своей дорогущей иномарке в сопровождении личной охраны и …моего друга детства. Долго пришлось потом бандиту трусить меня за плечи, и повторять один и тот же вопрос, пока я  пришел в себя, и понял его смысл:
    - Катя у тебя живет?
    - Да. -  не то крик, не то хрип, не то всхлип прозвучал от меня. 
    - Позови ее сюда. Девочка поедет со мной. Моя дочь должна жить и учиться за границей. Иначе, в нашей, Богом забытой стране, с нее вырастет, в лучшем случае, парикмахерша или сестра милосердия. А в худшем – проститутка. Жизнь ее матери – яркий тому пример.
    От растерянности, что ли, только то, что я сказал в ответ наглому гостю, не было результатом моих предварительных размышлений:
    - Возьми с собой и ее подружку.
    - Не по адресу обратился. Я не директор благотворительного заведения.
    - Коля! – вмешался в разговор Толик. – Ты еще не видел в каком чудном месте находится дача твоего тезки. Если там построить кафе, то все затраты на учебу одной девушки окупятся за год.
    - Да-а-а! – повеселел Катин отец. – Поехали, посмотрим.
    Моему отцу государство выделило землю под дачу на окраине города. Но, с тех пор прошло более пятидесяти лет. Город разросся, и владения родителей оказались в средине большого спального района. Его месторасположение привело Кононова в восторг.
    - Зачем ты убийце рассказал о моей даче? – набросился я на приятеля, как только Николай отошел от нас.
    - Да лучшей мести твоему обидчику даже придумать тяжело. – рассмеялся Толик. – Все, что он тут построит или утонет, или сгорит, или провалится сквозь землю. Ты не заметил, случайно, что будь какое мероприятие, к которому ты так или иначе причастный, терпит крах. Разве мало мы с тобой дел начинали? А результаты нашей работы – где? Завод, на котором ты работал – банкрот. Страна, имевшая неосторожность родить Тененбома – развалилась. Твоя любимая женщина – погибла.
    - А ты знаешь – кто ее убил? – с трудом удалось возразить пересохшими губами. Обида за странные обвинения мешала говорить.
    - Знаю. Но если ты захочешь добиться справедливости – у тебя ничего не получится. Дело об убийстве закрыто за отсутствием состава преступления. Следствие установило, что твой тезка действовал в рамках дозволенной самообороны. Есть свидетели, подтверждающие намерение женщины, - ударить мужа топором по голове. Помимо того, анализ крови потерпевшей показал наличие в ней большого процента алкоголя.
    - Какая самооборона? Какой алкоголь в крови? – возмутился я.
    - Не кричи! – осадил меня приятель. – Суд кому должен верить – тебе или официальным бумажкам? Конечно, ты можешь требовать возобновление следствия. Но я бы не советовал этого делать. Ты так разбудишь силу, которая сотрет тебя в порошок
    - Где ты снюхался с такой скотиной?
    - Мир бизнеса тесен. Интересы богатых людей постоянно пересекаются. И от этого никуда не денешься.
    - Тебе не страшно иметь дело с таким диким человеком?
    - В деловых кругах лучших людей найти тяжело. Как-то один американский миллиардер во всеуслышанье заявил: «Я готов отчитаться сейчас за каждый свой заработанный цент, но вы не спрашивайте – откуда у меня появился первый миллион». Не исключено, что он выкристаллизовался с человеческой крови. И так может сказать чуть ли не каждый второй бизнесмен.
    - И ты убивал и воровал?
    - Нет. Мне отец помог. А его грехи, о которых никто не знает, я замаливаю в церкви.
    - Хорошо грешникам! – лезли на язык слова. – Наживутся, и в рай пойдут. А хорошие люди в ад попадут. Аня, за то, что родила внебрачного ребенка, будет в казане с кипятком вариться. А ее убийца покается, и после смерти, до самого второго пришествия Иисуса Христа, будет в раю с ангелами в кости играть.
    Всего этого Толику говорить я не стал. Зачем? А только спросил:
    - С каких это соображений Кононов надумал учить свою дочь за границей?
    - Хочет иметь надежного помощника и будущего наследника в делах. Других детей у него нет, вот и вспомнил о дочери. В этого мужика большие планы на будущее. Со временем ему понадобится знаток иностранных языков, и состояния зарубежной экономики.
    Наконец появился мой тезка со своими охранниками. Лицо его сияло.
    - А что, участок перспективный! – прокомментировал он результаты своего осмотра. – По рукам, дружище.
    Убийца протянул мне руку. Я сделал вид, что не заметил ее. Тот с презрением посмотрел на меня, и заговорил:
    - За Аньку злой? А почему – спрашивается? Она моя, или твоя жена? И кто в кого хотел ее отобрать? Запомни: Николай Кононов никому не позволит, за спасибо, пользоваться его вещами. А будешь и дальше воротить рыло от меня – раздавлю как букашку, и дачу твою даром заберу.
    - Конь, угомонись! – начал успокаивать разбушевавшегося бандита Толик. – Парню от счастья дух перехватило, а ты сразу сердишься.
    «Конь», как я понял, была кличка бандита в кругу близких ему людей.
    - Ничего. Пусть слова мои послужат ему предупреждением на будущее. Строптивых нужно учить. А не станет покорным и послушным – мертвым завидовать будет. Мне не таких обламывать приходилось.
    С этими словами мой злейший враг направился к машине. За ним последовали его охранники и Толик. Перед тем, как отъехать, Кононов дал последнее указание:
    - Подготовь назавтра детей.
    Девочки известие о переменах в их жизни восприняли по разному. Люда сразу же бросилась целовать меня и бабушку с криком: «Ура! За границей побываю». А Катя внешне осталась спокойной. Трагическими событиями последнего времени несчастный ребенок был настолько морально сломлен, что если бы его посылали на Луну, он бы не противился.
    Нина Ивановна, узнав о цене чужеземного образования своей внучки, мрачно заметила:
    - Как бы нам, Коля, не пришлось на вокзале свой век доживать.
    Когда, на следующий день, Кононов увидел девочек, он первым делом подошел к Люде, обнял ее, погладил нежно по головке, и ласково засюсюкал:
    - Доченька, какая ты стала большой и красивой.
    - Тьфу ты! – возмутился я. – Да вон Катя – стоит в углу перепуганная, в ожидании твоего прикосновения. А обнимаешь ты Люду.
    - Берегись, тезка! Своей смерти не дождешься! – пригрозил мне забывчивый отец, и обратился к дочери:
    - Ты Катя?
    - Угу.
    - Поехали.
    Девочка молча, ни с кем ни попрощавшись, вышла на улицу.
    - А ты чего стоишь? – прикрикнул на Люду разгневанный Кононов.
    - Не поеду! Не хочу! – глотая слезы, прокричала недавняя «доченька».
    - Ах ты сучье отродье! – грозно прорычал, еще совсем недавно ласковый и нежный, гость. – Да я тебе сейчас ноги повыдергиваю, и спички вместо них повсовываю! Тогда быстро побежишь.
    Люда вылетела пулей с квартиры, тоже ни с кем ни попрощавшись. За ней, забыв сказать «до свидания», ушел и благодетель девочек.
    Ни я, ни Нина Ивановна девочек больше не видели. В доме без них поселилась грусть. Дни потянулись длинные, серые и никакие.
    Через полгода от Люды было письмо. Она сообщила, что жизнь девочек за рубежом наладилась. Они там живут с тетей дяди Коли. Больше никаких сообщений ни от нее, ни от Кати не было. Я иногда, выказывал недовольство по этому поводу, а Нина Ивановна всегда, в таких случаях, успокаивала меня:
    - Люди только тогда беспокоят других своим существованием, когда им плохо. А так, как наши вертихвостки не дают о себе знать, значит – им хорошо.
    Тем временем Кононов развернул бурную деятельность по строительству кафе на месте моей дачи, ставшей его собственностью. Необходимые для этого документы были подготовлены юристами всего за два дня. Деньги – сильный ускоритель. Новоявленный застройщик начал с того, что вывез на свалку весь, мною собранный, кирпич, потому что был он разных цветов, форм и размеров. А вместо него завез красиво сформированные изделия заграничных кирпичных заводов. Строительство велось с размахом. Помимо кафе там намечалась стоянка машин с мойкой и сауна. Нину Ивановну Кононов взял на работу поваром.
    С некоторых пор я и моя квартирантка все вечера начали проводить у телевизора. Обычно разговор затевала старуха. Смолоду она была женой офицера Советской Армии, и много путешествовала по стране. Помимо этого, Нина Ивановна много читала и отличалась любознательностью. Круг ее духовных интересов был очень широкий. История, география, астрономия, астрология, черная и белая магии, политические сплетни и многое другое – постоянно возбуждали ее внимание. В моем лице она нашла благодарного слушателя, и могла часами развлекать необыкновенными историями. Однажды я поинтересовался в домашней всезнайки:
    - А можно что-то сделать, чтоб увидеть во сне нужного человека?
    Оказалось, что Нина Ивановна и в этой области потусторонних связей обладала достаточно солидными знаниями. Она написала мне на листе бумаги обращение к трем ангелам, которое нужно было прочесть перед сном.
    Поздно вечером, я сделал все, как научила меня старуха, и лег спать. Во сне ко мне первым пришел…Ралюк. Он притащил какую-то железяку с дыркой посредине, и скомандовал:
    - Подгоните это отверстие под бронзовый палец.
    - Давайте и его сюда.
    - Кого?
    - Палец.
    - А-а-а. Он еще не скоро будет. Поработайте пока без него.
    - Козел! – заорал я, и проснулся.
    Рядом никого не было. Ничего другого не оставалось – как выругаться, лечь на другой бок, и снова попробовать уснуть.
    На этот раз состоялась встреча с Николаем Кононовым. Он, вместе с двумя телохранителями, подошел ко мне, и затеял разговор:
    - Дачу твою мы видели. А что делается на чердаке – не знаем. Как туда заглянуть?
    - Попроси своих мордоворотов, чтоб они тебя подбросили вверх. И пока будешь туда-сюда летать, все увидишь.- посоветовал я.
    - Ах ты, гад! – заревел нежелательный гость во снах, и стукнул меня кулаком в лицо.
    Я снова проснулся, но уже на полу. Болели нос и плечо.
    - Кажется - с кровати свалился. – начали спросонья работать мозги. – Осталось еще Кукарекина увидеть Оксану и ее братьев. Не иначе, как первые два ангела оказались безответственными шалунишками. Скорей всего именно те, кто пускает стрелы в сердца семейных людей. Может третий отнесется с пониманием к моей просьбе?
    Успокаивал я сам себя, снова укладываясь спать. Так и случилось. На этот раз появилась Аня.
    - Скажи, – был мой первый вопрос к ней, -  что значили твои слова: «Спасибо, любимый, за ласку», когда тебя Кононов ударил ножом в грудь.
    Женщина сделалась сразу мрачной. Подошла ко мне вплотную, погладила ладонью по голове, поцеловала в щеку, и еле слышно прошептала: «Прости». Потом посмотрела неземным взглядом, и добавила, опалив меня проникновенными словами:
    - Как хорошо, что у нас не было греховной близости! Теперь мы останемся навсегда с нежными воспоминаниями и духовной таинственностью.
    После этих слов фигура Ани начала удаляться, и таять в тумане. Я бросился к ней, и, …не просыпаясь, остался вне сна. Вокруг были темень и тишина.
    - Конечно, - подумал я, - зачем нищему хлеб? Пусть он ему чудится всю его сознательную жизнь в мечтах, а душу согревает сознание, что он есть.
    Снова уснуть в ту ночь мне уже не удалось.
    - Ну, увидел во сне того, кого хотел? – Поинтересовался у меня за обедом консультант по вопросам ночных грез.
    - Нет – соврал я. Не хотелось мне впускать в душу посторонних людей. Даже таких, как моя квартирантка.
 
                7

    С того дня, как я забрал к себе Катю, в голове постоянно кувыркалась мысль:
    - Что нужно сделать, чтоб такие бедолаги как Анина дочь имели возможность приобрести образование, а с ним и осуществление мечты о своей норке в нашей жизни.       
    Мысленно я все время «создавал» законы, дающие возможность сравнять шансы всех детей Украины, - стать полноценным членом общества. Своими «наработками» я поделился с Ниной Ивановной. Некоторые мои мечты ей понравились. Некоторые – нет. А кое-что она предложила свое. С тех пор мы частенько, в свободную минуту, садились за создание «Детского закона». Не обходилось без споров, но это были несходства суждений единомышленников. После упорного многодневного труда, нами был создан проект законодательной поддержки детей при вступлении их в самостоятельную жизнь. Он гарантировал каждому ребенку, при достижении им совершеннолетия, жилище, работу и небольшой начальный капитал.
    Труднее всего было найти источник финансового обеспечения «закона». После долгих споров, мы пришли к единому мнению – их должно быть несколько. Это и местные бюджеты, и налог на холостяков, и отчисления от семейных доходов, и штрафные санкции на браконьеров, и поступления от благотворительных фондов, и некоторые другие, которые можно будет подключить со временем.
    Внедрение наших замыслов в жизнь планировалось произвести в три этапа. На первом – проект «закона» опубликовывался в прессе для всеобщего обсуждения, чтоб учесть все дельные предложения от населения. Потом шло парламентское признание «Детского закона», а за ним, наконец, и его практическое внедрение.
    Всю нашу «творческую» деятельность я воспринимал как развлечение. И потому, когда Нина Ивановна предложила мне баллотироваться в Верховный Совет, с программой: «Детский закон», я, честно говоря, растерялся. Тем более, что нужно было действовать немедленно – тогда как раз начиналась процедура переизбрания народных депутатов. Мои колебания соавтор, нужной нашим детям, поддержки в жизненных передрягах на законодательном уровне воспринимала, чуть ли не как предательство. И я вынужден был броситься в водоворот политических амбиций, чтоб не выглядеть в глазах своей квартирантки слабохарактерным пустословом.
    Процесс регистрации каждого желающего стать кандидатом в депутаты тогда был простой. Достаточно подать заявление – и все. После этого, на официальных бланках, ему нужно было собрать подписи девяти сотен граждан своего избирательного округа.   
    Сейчас кандидаты в депутаты подписи не собирают. Им достаточно внести денежный залог. И это - правильно. Ведь выборы, так званых «народных» представителей, в Верховный Совет ничто иное, как хорошо поставленный спектакль денежных мешков по внедрению своих слуг в законодательные органы. И чтоб, в самом начале избирательной компании, сильным мира сего избавиться от таких нищих придурков с фантазиями как я, и был придуман денежный залог.
    Кажется, простая работа: ходить по квартирам, и предлагать людям – расписаться на бланках и указать свои фамилию, имя, отчество и номер паспорта. В действительности все не так. Э-хе-хе, люди добрые, вы даже не представляете себе – какой это тяжелый труд. Очень мало избирателей молча отзывались на просьбу - озвучить свои данные. Большинство же ругалось, плакало, что-то просило, проклиная государство, судьбу, меня и все на свете. Помимо того, звучали мольбы установить лифт, дать работу, провести в дома газ, канализацию, горячую воду, построить бювет, церковь, ночной клуб и много чего еще. А хуже всего выслушивать злые вопросы, во всем разуверившихся, сограждан: «К корыту рвешься?». Когда таким мрачным типам разъясняешь свою жизненную позицию, они лишь ухмыляются в ответ, и изрекают: «Ври, ври».
    Происходили и случаи, когда не знал – плакать или смеяться? Как-то одна, преклонного возраста, женщина не могла вспомнить своего дня рождения, а паспорт у нее «черти утащили». Другая, уже молодая, дама внесла в подписной лист данные свои и своей собачки Зиги, объяснив сразу, почему она так сделала.
    - Животное это умней многих моих подруг. А какая она нежная, и преданная мне! Как подумаю, что собачки очень мало живут на белом свете, так сразу проникаюсь горем тех родителей в которых умерли дети. 
    Чтоб не марать подписной лист, я напротив имени Зиги написал отчество Ивановна, расписался за собачку и наградил ее паспортом серии ГАВ.
    Я бы наверно бросил «хождение в народ», если б Нина Ивановна не помогала мне. Мало того, что она, наравне со мной, собирала подписи, она еще к этой работе и соседей привлекла. Вот же, оставлять, при таких обстоятельствах начатое, дело уже нельзя было. Мой «смелый» поступок многие бы не поняли.
    В своих скитаниях по квартирам, мне приходилось встречаться с несколькими кандидатами в депутаты, но только с одним с них, учителем местной школы, я познакомился лично. Свою задачу, на посту народного избранника, он видел в существенной перестройке школьного образования. О своих планах на будущее он мог говорить где угодно, и сколько угодно. Этот человек явно нуждался в слушателях, а их у него не было.
    Как-то новый знакомый обратил мое внимание на то, что мы нигде не встречаем сотоварищей по сбору подписей. В нашем округе баллотировалось тридцать два человека. Исходя с этого, рядом с нами должны бегать туда-сюда тридцать, озабоченных встречами с населением, конкурентов. А мы видели только двоих с них. Разгадка столь странной загадки пришла сама собой. Как-то, обходя дом за домом, я попал в местный центр правой националистической партии «Рух». В партийной штаб-квартире находился всего лишь один человек, и мы с ним разговорились. Первым разговор затеял я. Меня давно уже интересовало: почему массовая организация не публикует своей программы, а
только тратит деньги на размножение единственного лозунга: «Нужны перемены», который встречается на каждом шагу, и ни о чем конкретно не говорит.
    - По нашим расчетам, - просветил меня руховец, - на этих выборах одержат победу левые силы. Экономику в стране они не наладят. И вот, когда, после нескольких лет их правления, произойдет полная дискредитация деятельности сторонников социализма, мы заговорим в полный голос, и возьмем власть в свои руки.
    - Странно, - подумал я, - люди обеспокоены не проблемами страны, а властью.
    Тут я обратил внимание на пачку ровно сложенных бумаг. Никаких сомнений: передо мной лежали подписные листы. Только не побывавшие в пользовании, как мои, а чистенькие, гладенькие, без единой помарки. Заполнял их все кто-то один, ровным красивым почерком.
    - Когда это ваш кандидат от партии успел так плодотворно поработать? – удивился я. –
    - Ради Бога! – махнул небрежно рукой мой собеседник. – Нужно связаться с конторой по эксплуатации жилья, и ее люди, за небольшую плату,  все сделают быстро и красиво.
    О своем открытии я рассказал учителю, и предложил ему:
    - Давай и мы воспользуемся платными услугами государственных чиновников.
    - Во всем нужна честность! – решительно отверг мое предложение кандидат в реформаторы учебного процесса наших школ.
    Спорить со своим конкурентом я не стал, и отправился в ближайшую жилищно-эксплуатационную контору один. Председатель ее, услышав мою просьбу о содействии в собирании подписей, разразился злобным хохотом:
    - Нищий, куда ты прешься со своим свиным рылом! Заруби себе на носу: в мире деловых людей и финансовых воротил нет места ни тебе, ни твоим дурацким фантазиям. Заройся в навоз, и сиди там, в ожидании подачек от поглощателей жизни. Пошел вон отсюда, идиот!
    Сразу мне хотелось взять что-то тяжелое в руки, и бросить в лицо самодовольного чиновника, но сдержался. А потом подумал:
    - Он, собственно говоря, лишь озвучил мысли сильных мира сего. Как ни крути, родина моя состоит с людей первого сорта и тех, кто им угождает. Со смешанным чувством горечи и возмущения наблюдаю я за деятельностью наших действующих депутатов. Как верные слуги толстосумов они твердо стоят на страже их интересов. А как все холуи – наглые, и так безбожно грабят государственную казну, что страх берет.
    Каждый кандидат в депутаты имел право бесплатно получить от государства пятьсот агитационных листов с изложением программы его и фотографии. Изображение на плакате была размером шесть на девять сантиметров. А так, как в ателье печатали снимки только девять на двенадцать сантиметров (такие тогда были стандарты), то «портреты» претендентов, перед тем, как их размножить, обрезали «по самые уши». К тому же мою физиономию «увековечил» какой-то горе-специалист, и вышел я на его изделии, скажем так: намного страшнее, чем был на самом деле. И когда плакаты были расклеены в разных концах города, некоторые шутники рисовали повязку на левом глазу моего изображения. Тогда я ставал очень похожим на Кукарекина.
    Все будущие народные избранники имели право агитировать за себя самыми способами. Арсенал самовосхваления был очень широким: газеты, радио, телевидение, поездки по городу на машине с громкоговорителем, благотворительные обеды и многое-многое другое. Все перечисленные способы создания в мозгах избирателей образа единственного защитника их интересов в Парламенте были не по карману нам с Ниной Ивановной. Мы брали в карманы побольше мела, и везде, где только могли (на заборах, стенах технических зданий и просто тротуарах), писали: «Тененбом – детский закон».
    Упорный наш труд дал совсем неожиданный результат: почти все граждане в округе пришли к выводу, что сборник законодательных актов, относящихся к детям, имеет название «Тененбом».
    - Почему такое странное название имеет «Детский закон»? – раз за разом спрашивали нас прохожие. – Наверно Тененбом - герой какого-то мультипликационного фильма?
    Со своими коллегами-соперниками я не общался. Во-первых, это были люди с высокими званиями или с большими деньгами. Во-вторых, за небольшим исключением, они постоянно ругались между собой, или занимались интригами. Эти «лучшие среди лучших» граждане имели своих помощников по мелкому вредительству таким же «достойным», как и они, кандидатам в Парламент. Благодаря их «творческой» деятельности, на плакатах конкурентов появлялись краткие комментарии к их фотографиям: «Злодей», «Врун», «Бандит», «Недавний тюремщик». «Подправлялись» и фамилии. Благодаря этому я ставал: Тененбрехом, Тененбохом, Тененбухом и даже – Тененбякой. На людных перекрестках приходилось по нескольку раз на день цеплять свое обращение к избирателям, и они все равно исчезали.
    Когда я включился в активную агитацию за свою кандидатуру, мне пришлось часто встречаться с людьми, и выслушивать их замечания. Что меня больше всего поражало – простые граждане меньше всего интересовались моей программой. Все они обещали свою поддержку в обмен на квартиру, работу, денежную помощь. Это угнетало. Хотелось быть понятым людьми.
    Толик скептически отнесся к моей затее заняться законотворчеством:
    - Одумайся! Куда ты прешься! И люди через тебя не попадут туда, куда они захотели, и сам посмешищем станешь.
    - Это почему же?
    - Потому что, дорогой мой, все, к чему прикоснется твоя персона, летит прахом. И кандидаты в депутаты от нашего округа или перевешаются, или от чумы околеют. Недаром и фамилия в тебя еврейская какая-то: Тененбом. Один только «бом» и ничего другого.
    - И взрослый человек, а чушь городишь! – возразил я – Какое отношение имеют Николай Тененбом и евреи к событиям, творящимися вокруг тебя? И потом, если хочешь знать, мой прапрадед был запорожским казаком. Однажды, на его кош напали враги. Первым их заметил мой далекий предок. А так, как добраться к церкви, чтоб ударить в колокола, уже нельзя было, он вступил с ними в неравный бой, и, как мог громко, начал кричать: «тенен бом, тенен бом», имитируя церковный звон. Друзья его услышали, и пришли на помощь. Вот такая история появления фамилии Тененбом.
    - Известные люди тем и плохие, что в них злосчастные потомки.
    Смысл последней реплики Толика я так и не понял. А вот Кукарекин обрадовался моему желанию - стать народным избранником:
    - Здорово! – воскликнул он. – Возьмешь меня в свои помощники! В здании Верховного Совета есть дешевый буфет, а на дачах депутатов молоденькие девочки. Погуляем от души, так сказать, поработаем в округе. И от Пацюков отдохнем.
    Наконец прошли выборы. Первое место, по количеству набранных голосов, досталось Ороке – действующему депутату Парламента. Второе – известному предпринимателю Славко. Третьим был руховец Онисько. Я оказался на предпоследнем месте, а школьный учитель – на последнем. Ни «Детский закон», ни изменения в учебном процессе  наших школ – избирателям не пришлись по нраву.
    С победителем предвыборной кампании я иногда встречался на разных собраниях. По-моему, он был неплохим человеком. Избиратели придерживались того же мнения, -  будучи депутатом, он многим оказывал материальную помощь. Может все так и было, да вот программа лидера перегонов была не конкретной: всего немного обо всем. Конечно, жизнь большинства наших граждан настолько нищенская, что не грех некоторым с них дать несколько червонцев. Только, по-моему, задача законодателя не в этом. Он не доброжелатель, а устранитель, если так можно выразиться, негативных явлений в экономике страны.
    Но Орока не попал вторично в Верховный Совет. Славко опротестовал в Центральной Избирательной Комиссии состоявшиеся выборы.  И результаты волеизлияния избирателей нашего округа были аннулированы.
    Через полгода состоялись перевыборы. Теперь в них принимал участие еще один кандидат – Трошин, молодой симпатичный парень. По некоторым слухам, он был представителем мафиозных структур. Наверно слухи возникли не на ровном месте, потому что агитация за него развернулась очень бурная. И стоила она не дешево.
    Второе по счету распределение мест кандидатов в депутаты сложилось следующим образом: Орока, Трошин, Славко, Онисько. На этот раз уже Трошин и его команда сделали все, чтоб уже повторные выборы оказались не такими, как того требует законодательство страны.
    Еще через полгода людей в третье пригласили на избирательный участок. На этот раз в бюллетенях значились только две фамилии: Орока и Трошин. Все остальные кандидаты в депутаты отказались от дальнейшей борьбы. 
    Команда симпатичного парня развернула бурную деятельность: по квартирах ходили люди, и платили каждому, кто проголосует за Трошина, десять гривен. Люди сразу же предпочли его Ороке.
    Тут настало время браться за дело, ставшему бывшим, депутату и его команде. В действиях друзей Трошина было столько нарушений избирательного закона, что Центральная Избирательная Комиссия в очередной раз признала выборы сфабрикованными.
    В прессе, правительственных кругах, Парламенте и даже за границей поднялся шум. Государство выбросило на ветер сотни тысяч гривен непонятно зачем. Была создана комиссия на самом высоком уровне, для ознакомления с ситуацией на горе- округе. Чем она занималась, какие выводы сделала и куда исчезла – не известно. Но были назначены еще одни выборы, и победил на них Орока. Только не долго тот мужчина  радовался своему успеху. Вскоре он погиб в автомобильной катастрофе.
    - Толик, наверно, всю вину за нелепости избирательных коллизий в нашем городе возложил на меня, как на одного из участников тех событий. А мне кажется, что на многострадальном округе, в один прекрасный день, столкнулись интересы нескольких денежных мешков. И как результат – страдали люди, страдало государство.

                8

    Приблизительно через год, после начала работы кафе на территории моей бывшей дачи,  заболела Нина Ивановна. Что за болезнь у нее была, -  она не говорила, и в больнице лежать не хотела. Каждый день я засиживался у ее постели до поздней ночи. Складывалось впечатление, что женщина чувствовала свой близкий конец. И теперь, оглядываясь на пройденную жизнь, переживала за ее неопределенность, и ей нужно было выговориться.
    Особенно сложные отношения у старухи сложились с Богом. В детстве она росла воинственным атеистом, как и все в ее семье. Бабушка Нины Ивановны в молодости служила горничной в богатой киевлянки. Однажды, перед Пасхой, когда появилась нужда в дополнительных рабочих руках, пани послала служанку на рынок, где всегда собирались безработные, жаждущие найти хоть какую-то работу. И только девушка начала прицениваться к будущим работникам, как одна женщина преклонного возраста упала перед ней на колени, и слезно попросила взять ее временно кухаркой.
    - А почему вас? Чем вы лучше других? – возмутилась девушка.
    В ответ она услышала удивительную историю.
    До Октябрьской революции Киево - Печерская лавра была святым местом всех православных жителей Российской империи. Каждый с них считал за счастье хоть раз в жизни побывать там. К лавре люди шли пешком, а от главных ворот ее до центрального храма ползли на коленях. Если кто-то с посетителей святыни попадал туда вечером, то ночевал на земле возле величественной колокольни. Женщина, просившаяся на коленях в кухарки, была среди них.
    Ночью ее разбудил молодой монах, и попросил пойти с ним. Поблуждав некоторое время подземными переходами, они попали в одну из келий. Там рожала женщина. Путешественница приняла роды. Когда «житель подземелья», взяв ребенка, вышел куда-то, родильница рассказала повитухе, что пять лет назад ее сюда заманил мужчина, который только что здесь был. Выйти отсюда ей нельзя. Каждый год она рождает детей, чьи судьбы ей неизвестные. И она попросила старуху сообщить властям обо всем, что она увидела только что.
    На следующий день свидетельница преступления отправилась в полицию, и все рассказала там как на духу. Ее внимательно выслушали и…отправили в сумасшедший дом. Использовать камеры для душевнобольных под жилище инакомыслящих и хранителей государственных тайн придумали, как многие ошибочно считают, не страны социализма. Власть предержащие всех времен и народов всегда делали сумасшедшими тех, кто им хоть как-то мешал благоденствовать.
    Пробыла «больная» на излечении от заблуждений долго. А все потому, что стремилась доказать всем свою правоту. Продолжалось бы, скорей всего, «лечение» старухи до конца дней ее, если б один умный врач не уговорил ее отказаться от своих слов.
    - Вы хотите опозорить святыни очень грозных сил. Сделать это вам никто не позволит. И правда ваша никому не нужна. – увещевал честную, на свою беду, пациентку врач.
    И действительно: только женщина «забыла» свое ночное приключении в лавре, ее сразу же отпустили с миром на все четыре стороны, но без копейки в кармане. И ей нужна была работа, чтоб хоть как-то добраться домой.
    Молодая горничная с тех пор потеряла веру в Бога, и передала свой скептицизм внучке. Тем более, что помог дьяволу в этом деле, уже в советское время, местный поп – святой отец Гервасий. Вел священнослужитель себя не хуже и не лучше от многих местных мужиков. Но он был же батюшкой. Пил Гервасий много, и гонял вокруг церкви матушку часто. Однажды Нина Ивановна хотела пристыдить мужчину, но тот задрал рясу, начал прыгать вокруг, по его словам, - «гласа вопиющего в пустыне», и приговаривать:
    - Только Бог без греха, только Бог без греха!
    Иногда поп выпивал спиртного особенно много, и тогда путал утро с вечером, разговаривал с ангелами или ходил вокруг своего дома и кричал: «Замуровали, гады!». В такие минуты от него можно было ожидать всего, чего угодно. Как-то он вскочил в магазин, и, схватив с прилавка пачку макарон, выбежал с ним на улицу. Там упал на землю, подсунул под голову свою добычу, и сразу же уснул, сладко улыбаясь.
    В перерывах между запоями гражданин Гервасий, всегда побитый и поцарапанный, ходил словно в воду опущенный. Возможно, из-за своей любви к спиртному, его никто не трогал – ни власти, ни люди. То было время повальной борьбы с «опиумом для народа», так обзывали религию. Молодежь любила петь: «Залезем мы на небо, разгоним всех богов». Тогда массово сносились церкви, а священников арестовывали, и или расстреливали, или отсылали в Сибирь на лесоповал. А что возьмешь с алкоголика?
    Не приобретя веры в Бога, Нина Ивановна не нашла ничего взамен ей и в прожитой жизни. Память о вождях Октябрьской революции – ее кумирах была втоптана в грязь. Вера в коммунизм – наше светлое будущее оказалась, осмеянной выдумкой недалеких фантазеров. Распался могучий, непобедимый Советский Союз, а  вольная Украина все больше и больше нищала. Золото превратилось в бога, а умение воровать и обманывать других  - в добродетель. Любимый человек предал, а дочь пустилась во все тяжкие. Все это было тяжело воспринимать старому больному человеку. Ответить на вопросы: кто я есть? И зачем я есть? – Она не могла. К сожалению, и я не знал на них ответа. А хотелось бы знать. Все общество словно сошло с ума: деньги, деньги, деньги. И я в нем был чужеродным существом.
    Как-то моя квартирантка не появилась дома. Прождав сутки, я занялся ее поисками, но безрезультатно. Старуху никто, нигде не видел. Нужно было обращаться в милицию за помощью, а она приехала сама, и арестовала меня. Следователь, к которому я был доставлен на допрос, вел себя очень странно. Он часами заглядывал ко мне в глаза, кричал, лез руками в лицо, повторяя при этом один и тот же вопрос: «Где дел бабу?». Так продолжалось около недели. Я уже согласен был сознаться в «убийстве» Нины Ивановны, чтоб меня только оставили в покое. Так бы оно и случилось. Но, вдруг, на одном из допросов появился адвокат, и меня освободили. А прислал защитника…Николай Кононов   
    Дальше удивляться пришлось еще больше. Он завез меня на окраину города, а его охранники затащили в какой-то подвал, и начали избивать, задавая тот же вопрос, что и следователь в милиции: «Где дел бабу?».
    Сколько дней продолжались пытки? – Не знаю. Время тогда существовало где-то далеко, и никак меня не касаясь. Мои муки закончились с появлением Толика. Он сел напротив меня, и спросил:
    - Ты, действительно, не знаешь – где находится старуха?
    - И ты туда же? – взмолился я. – Да нет у меня никаких сведений о квартирантке. И, вообще, на кой черт она всем вам далась?
    - Эта женщина украла в Коня большую сумму денег.
    - А я причем? Он же сам ее брал к себе на работу.
    - Твой тезка подозревает, что и ты причастен к ее злодеянию.
    - Совсем напрасно.
    В это время в подвал спустился Кононов. Толик обернулся к нему, и сказал:
    - Он не виновен.
    - Ты веришь ему?
    - Да.
    - Тогда давай сделаем так. – предложил убийца Ани. – Если ты за него заступаешься – пусть живет. Однако квартиру свою он перепишет на меня. Должен же я хоть как-то возместить свой ущерб.
    - Хорошо. – согласился мой приятель. – С жильем я ему помогу. На улице он не останется.
    - Толик, ты не понял. Жить наш подозреваемый должен как раз на улице, бомжем, под наблюдением моих людей. Верить ему нельзя. Вот увидишь, через месяц голодного существования, жулик начнет пользоваться моими сбережениями.
   - Коля, а если человек действительно не брал твоих денег, почему он должен сдыхать под мусорным бачком?
    - Ладно, - смилостивился Конь, - пусть нищенствует три года. Такой у него будет испытательный срок.
    И бандиты меня отпустили. Теперь я питаюсь отходами со свалок, собираю пустые бутылки, и ночую, где придется. Только не на вокзале, как мне предрекала когда-то Нина Ивановна, потому что зал ожидания сейчас там платный. Помогают выжить бомжи. Оказывается – это целая прослойка населения нашего государства со своими способами жизни и мировоззрением. Хотя…способ жизни и мировоззрение в попа одно, в бандита – другое, в миллионера – третье. И когда я слышу выражение: «среднестатистический украинец», мне не понятно – как его можно получит с миллионера, попа, бандита и бомжа.
    Как-то мне пришлось проходить мимо бывшей моей дачи. Горело кафе.
    - Не иначе, как работа Нины Ивановны. – промелькнула дурацкая мысль, но я сразу же ее оборвал. – Милиция и подвал даром не прошли!
    Близко подходить к пожару было опасно: меня бы могли посчитать за поджигателя. И я в хорошем настроении пошел в своих делах -  это было единственным приятным событием в моей жизни за нескольких последних лет.      
 
      
 
ЗИГЗАГИ ЖИЗНИ.

1
Поездка в Крым.
1
    В тот злосчастный день, когда начались истории, и о которых мне хочется сейчас рассказать, я был дома. Отходил от запоя. Как всегда в таких случаях болела голова, и мучили проблемы дальнейшего существования. С них первоочередных было несколько: или заняться поисками супруги, неизвестно куда забежавшей после вчерашней бурной ссоры? Или идти на работу, и там целый день притворяться добросовестным работником? Или наведаться к самогонщице, и взять в долг зелья для излечения организма? Хозяйка подпольного винокуренного завода, баба Варя, работала круглосуточно. Она отпускала свою продукцию за деньги, за вещи (по бартеру), в долг, с занесением имени должника в особый список (в набирци), и на «честное слово» особо доверенным лицам, одним из которых был я. Эта женщина не боялась ни разгневанных спутниц жизни выпивох, ни работников домоуправления, ни разных грозных, и очень грозных комиссий, потому что делилась доходами с участковым милиционером.
    Стараясь не делать резких движений, я включил радио, чтоб узнать который час. Москва сообщила свое время, а потом начала утверждать, что в Якутии, и на Дальнем Востоке оно совсем иное.
    - Не только у меня, а и во всей стране порядка нет. – промелькнула в мозгах, согревшая душу мысль.
    И только я снова улегся в постель, как тут же появился Толик, давний мой приятель, имевший «барскую» привычку – появляться ко мне без стука.
    - В чем дело? Почему мрачный такой? - Вместо того чтоб поздороваться, он засыпал меня глупыми вопросами.
    - С женой поругался. – нехотя пробормотал я, мысленно посылая нежеланного гостя ко всем чертям.
    - Х-ха! Это прекрасно! – радостно воскликнул приятель, узнав о моих неприятностях. – Поедем на велосипедах в Крым.
    Подобные слова Толика могли б удивить кого угодно - только не меня. Этот парень и дня не мог прожить без новых приключений. И что, удивительней всего, - я почему-то постоянно присоединялся к его авантюрам, хоть был он намного моложе меня. Боже мой, чем мы только с ним не занимались: разводили кролей и коз, спекулировали, делали фрезерный станок по дереву, мастерили минитрактор, и даже … самолет. Хорошо, хоть взорвался наш «орел» на земле, а не в воздухе, а то бы нас давно уже бы похоронили. А так дело закончилось только месячным отдыхом в больнице. И так происходило со всем, за что мы брались: коз у нас воровали, кроли дохли, спекуляция приносила одни только убытки, а самодельный чудо-трактор почему-то лишь прыгал, кашлял, подозрительно стрелял, но ехать не хотел. Жрало же наше изобретение солярки больше, чем наш сосед пива. Хоть перепить того любителя спиртных напитков - было бесполезным делом. И не ясно, чем объяснялись все наши неудачи. Другие люди, занимаясь подобными делами, получали хороший доход, а мы не успевали подсчитывать убытки. Причин, по моим соображениям, могло быть только две. Или я был невезучим человеком, или все объяснялось странным подходом Толика к работе. Делал все он очень уж сложно. Мне иногда закрадывалась шальная мысль, что такую простую операцию, как прочистку собственного носа, он начинал с того, что откручивал себе голову. Потом подводил к ноздрям шланги с холодной и горячей водой. Затем брал ершика в руки, и только тогда приступал к тому, что каждый из нас выполнял с помощью минутного, не вредного для здоровья, напряжения легких.
    Хоть мне и не понравилась реакция неожиданного гостя на мою ссору с женой, я, неожиданно даже для себя, присоединился к странной его пропозиции. Почему странной?
Люди добрые, да в Крым тот ездят автобусы с поездами, летают самолеты. И очень быстро, и с комфортом. Какого ж черта, скажите мне на милость, тащиться туда на двухколесных «вертеногах» мощностью в одну собственную силу. Только не был бы Толик Толиком, чтоб все не усложнить. А мне так тогда очень сильно хотелось куда-то удрать и никого не видеть. Позиция страуса? К сожалению – да. Но что поделаешь – когда я такой, и другим уже не стану. И мой приятель хотел этим воспользоваться.
    -Вдвоем поедем, что ли? – только и смог я выдавить с себя эти, ничего не значащие, слова.
    - Втроем. Так веселее. Уже и три стальных коня с нетерпением ждут нас.
    Сообщение о готовых к поездке велосипедах, скорей всего, имели целью развеять мои последние сомнения в серьезности затеянного дела. Я внимательно посмотрел на организатора путешествия. В моей, не совсем еще трезвой, голове промелькнуло неожиданное предположение: «Не он ли, случайно, постарался рассорить меня с женой?». Но взгляд у парня был простодушным до наивности, и все мои сомнения тут же угасли как пламя спички на снегу в дождливый день.
    - Кто же третий?
    - Не знаю. Еще такого нет. Только это не проблема. От желающих поехать с нами отбоя не будет. У меня уже на примете есть несколько кандидатур. Сейчас поедем к Васе Пецько. Он тут не далеко живет. А не выгорит с ним, мотнемся ко второму, третьему, пятому десятому – кого-нибудь да найдем. Еще не перевелись казаки на нашей славной земле.
    - Может, ты сам займешься поисками нашего будущего спутника? – попросился я. – А то голова так болит, что не хочется даже ворошиться.
    - Пошли вдвоем. По дороге похмелишься. После вчерашних изнуряющих душу злословий, со стороны твоей прекрасной половины, тебе не помешает прогуляться.
«Откуда такая осведомленность?» – снова моим сознанием овладело беспокойство. Мы с женой ругались вдвоем, и никого не было рядом. Я еще раз внимательно посмотрел на приятеля, но ничего заговорщического в его взгляде не увидел, и успокоился.
    - Ладно, пошли! – решился я.
    И мы отправились к Пецько, проведав по дороге бабу Варю. Только поход наш к Василию оказался безуспешным. От него нас выгнала его слабая, но сильно орущая, половина. Лишь только она увидела, что муж начал проявлять искренний интерес к нашему предложению – поехать попутешествовать, ее горло сразу же превратилось в иерихонскую трубу.
    Следующим, кого Толик мечтал присоединить к сонму «землепроходцев», был Вадим Кузька.
    - Если и этот женатый, - заявил я свой ультиматум, - то к нему иди ты один. Женские крики мне дома надоели.
    - Закоренелый холостяк!- голосом, исключающим малейшие сомнения, заверил меня казачий вербовщик.
    Вадим валялся на тафте напротив телевизора. Выслушав пропозицию - ехать с нами в Крым, он поднял высоко над собой правую руку, и, явно, кого-то копируя, провозгласил:
    - Если б вы вчера пришли б с вашим ноу-хау, - мы бы нашли общий язык. А сегодня никак не могу к вам присоединиться.
    - А почему вчера ты мог присоединиться к нашей хаве, а сегодня – нет? – искренне удивился я.
    - Не хаве, а хау. Потому, что вчера мы с матерью были на ножах, а сегодня –
помирились. Она даже пообещала – больше не заставлять меня жениться.
    - Что тебе мешает и сегодня поругаться? – поинтересовался Толик. Человеком он был решительным, и привык все свои дела решать сразу и на месте. – Выскажи своей мутере вчерашние претензии, приплети к ним несколько глупостей – и дело в шляпе.
    - Извините, у меня ничего не получится.
Нам ничего другого не оставалось, как отправиться восвояси. Не повезло и с третьим кандидатом в нашу компанию, - каким-то Петренко. Он твердо, и без всякого ноухавства, заявил:
    - Тут пятый день не выберешься за хлебом в магазин сходить, а не то, что в какой-то там Крым ехать. Плевать я хотел на все острова и полуострова мира. Одни идиоты позахватывают разные крымы, а другие тянут ехать смотреть на них, словно дома работы нет.   
    Когда мы, после столь откровенного разговора с Петренко, оказались на улице, Толик начал философствовать:
    - И почему оно так: если холостяк – то дурак дураком? А если парень хороший то, обязательно, с хомутом на шее? Нет, чтоб наоборот.
    - И ты дурак? – поинтересовался я. – Жены-то у тебя нет. И как мне кажется, скоро не будет.
    - При чем тут я? – смутился «философ», не ожидавший подобного вывода от своей страстной речи.
    После этих слов организатор необыкновенного турне надолго загрустил. Конечно, дураком никому не хочется быть. Чтоб хоть как-то подсластить свою горькую «пилюлю», я решил немного польстить приятелю: 
    - Наверно, мы все время посещаем не очень решительных казаков. А нет ли у тебя знакомого, решительного как ты, атамана, который бы точно с нами поехал?
    Толик, вдруг, хлопнул себя радостно по лбу и заорал:
    - Кукарекин! Едем к нему! Он, правда, еще не атаман, но обязательно им станет, когда этого от него потребуют обстоятельства. Холостяк, но талантливый, должен тебе сказать, человек. Он точно поедет с нами. Нам не нужно было тратить свое драгоценное время на уговоры разных охламонов, а ехать сразу к нему.
    - Он инженер?
    - Почему сразу – инженер? В него неполное среднее образование. Его, за неуспеваемость, отчислили с восьмого класса нашей школы. Таланты уважать у нас еще не научились.
    - Он дома что-то мастерит?
    - Дома намастеришь? Соседи ж вокруг! Не успеешь гвоздя в стенку забить, как жители всего подъезда уже в милицию звонят.
    Такой ответ еще больше растеребил мое любопытство:
    - На работе что-то толковое изобрел?
    - Не смеши меня! – рассердился приятель. – Когда это на работе начали интересоваться «чем-то толковым»?
    С таки утверждением, пожалуй, можно было согласиться. Но, бурлящий во мне интерес к странной личности не давал мне покоя:
    - А кем же работает этот, без пяти минут, атаман?
    - Грузчиком.
    - И как же ты узнал, что в него выдающиеся способности, – удивился я, – если ему негде себя проявить?
    - С его слов. Вот познакомишься с ним, и сам все поймешь.
    Талантливого Кукарекина мы застали в его «апартаментах». Он лежал на голом полу своей обширной комнаты, широко раскинув ноги. Руки его покоились на голом грязном пузе, а большие пальцы их попеременно крутились то за часовой стрелкой, то наоборот.
    - Дай спичку, - вместо приветствия попросил Толик  в хозяина голой квартиры.
    - Иметь спички – большая роскошь. Я сигареты подкуриваю с помощью линзы от солнца. И дешево, и экологически чисто.
    - А ночью как же? – вырвалось у меня.
    - К соседям иду за огоньком.
    - Действительно, гениально! – подумал я. – А, главное, экологически чисто и всем соседям приятно. 
    - Над какой проблемой сейчас работаешь, Додя? – поинтересовался Толик у кандидата в члены нашего коллектива.
    - Думаю перегородить комнату по диагонали. И в том месте, где пролезть могу только я, поставить двери.
    После таких Додиных слов, Толик, с переполненным восторга взглядом, посмотрел на меня. Он явно был влюблен в голопузого фантазера с очень странным именем.
    - А как же гости заходить будут? – поинтересовался я.
    - Все посетители пусть сначала стучатся ко мне, а потом ждут моего выхода, как когда-то бояре царя.
    Не успел я переварить в голове, все мной услышанные слова, как Толик, без всякого перехода в разговоре, предложил Доде: «Поехали в Крым».    
    - Поехали! – согласился он. – Только сейчас квартиру закрою.
    Меня больше поразило не то, что такой необычный реформатор в собственной квартире, без лишних слов согласился ехать к черту на кулички, а то, что он хотел закрыть свое жилье. Неужели еще существуют жулики, жаждущие своровать чужое увеличительное стекло? Больше ничего другого взять в квартире непризнанного гения нельзя было, по той простой причине, что ничего другого и не было.
    - Поедем на велосипедах. – уточнил Толик.
    - А где же я его возьму? – искренне удивился новоявленный Диоген с царем в голове. – У меня даже плохого самоката не было. За всю свою жизнь я только в детстве на палочке в руке «катался», воображая, что подо мной лошадь.
    - За велосипед не дрейф, дядя! Твоя задача педали крутить! – с надменным выражением лица очень делового человека заявил Толик, похлопав при этом по спине нового члена нашего коллектива.
    - Тогда, другое дело. – успокоился Кукарекин. – Где он?
    - Кто, он? – не поняли мы с Толиком.
    - Драндулет! – возмутился Додя.
    - Велосипеды у меня дома. – несколько разочаровал его организатор необычной прогулки, но облегчил мои размышления над значением слова -  «драндулет». – И поедем мы завтра утром. А сегодня только сложим вещи, продукты, удочки, топор, медикаменты и все остальное, что нам понадобится в дороге. Переночуем у меня. Подъем перед самым восходом солнца.

2

    В квартире Толика мы увидели кучу разных вещей и три новенькие велосипеды «Турист», с прилаженными к ним большими багажниками собственного изготовления. Я не спрашивал Толика – где он взял деньги на снаряжение «экспедиции». Мне было известно, что в него где-то есть отец, высокопоставленный чиновник. «Предок» тот, когда его сын еще бегал пешком под стол, удрал от него и матери к другой женщине. Правда, первой семьи отец-перебежчик не сторонился. Иногда он наносил визиты вежливости, и, даже, выделял сыну довольно щедрую помощь, которая, почему-то, мало радовала мать-одиночку. Когда-то жизнерадостная женщина начала чахнуть-чахнуть, и умерла. В жизни часто так бывает – что для одного, ничего не значащее, событие, то для другого - жуткая трагедия. С того времени Толик сам себе хозяин с хорошей денежной поддержкой.
    Собирались мы долго. Часа четыре, если не больше. И все потому, что вещей было очень уж много. Три вещевые мешка, предназначенные для поглощения их, не справлялись со своей задачей. Пришлось кое-чем пожертвовать. Толик, например, хотел взять одеколон для промывания ран, которые неминуемо преследуют всех путешественников, зеленку для смазывания их, и йод для «высушивания» все тех же ран. Я и Додя долго, но безуспешно уговаривали новоявленного врача взять с собой что-то одно: «Ведь не на войну же мы едем, в самом деле, и аптеки везде по дороге имеются». Наши споры по воду медикаментов закончились самым неожиданным образом – талантливый Кукарекин выпил одеколон. Сделал он это он так незаметно, что даже я не заметил. Благодаря этой незапланированной диверсии, мы упаковали «только» йод и зеленку. Оставили мы дома и свинцовые плитки, наготовленные для донок, договорившись, что для рыбалки сойдут и кирпичи, найденные на обочинах дорог. На что иное может, и нет, а на мусор наша страна богатая. Уменьшили мы и количество рубашек
Толика на перемену, мотивируя это тем, что ни у меня, ни в Кукарекина таковых не было. В Доди их, просто, не имелось в силу его талантливости, а мои жена где-то попрятала, или элементарно выбросила в мусорный бачок. В своем гневе она обычно вела себя самым непредсказуемым образом. Вместо двух топоров мы взяли «только» один. Отказались от примуса, четырех ножей, и от кое-чего еще. Только, все равно, оставшиеся вещи еле вместились в наши мешки.
    Легли мы спать в десять часов вечера, а разбудил нас будильник в четыре утра. На улице чувствовалась прохлада, хоть был еще август месяц. Или…начало сентября. Точно уже не помню. Но, что не глубокая осень – это факт. Я ехал и думал: «Боже, какой глупый человек! В один день бросил работу, семью, и поехал, сам не зная куда». Раньше я удивлялся людям, оставлявшим богатство, положение в обществе, и отправлявшимся блуждать миром, страдая от холода и голода. Это в лучшем случае. А бывали и такие
отшельники, что зарывались в пещеры, или залазили на столбы и там коротали дни и ночи до конца дней своих. Теперь я знаю: те бродяги слышали не очень хорошие слова в свой адрес от собственных жен. И им захотелось все оставить, и бежать, бежать, бежать.
    Мрачные мысли прервало событие, разрядившее будничность первого дня поездки. За городом мы заехали в, ничем не приметный, небольшой населенный пункт. Несколько домиков с магазинчиком облепили шоссе, и тихо дремали в лучах утреннего солнышка. Возле торговой точки неторопливо передвигались первые, еще до конца не проснувшиеся, покупатели. Да еще стоял чей-то мотоцикл с коляской. На заднем сидении трехколесного транспорта сидела молоденькая девочка лет восемнадцати. Скорей всего, родители незнакомки куда-то отошли, а дочь оставили возле вещей вместо сторожа.
    Толик ездил на велосипеде значительно быстрее меня и Доди. И не редко, отрывался от нас далеко вперед, а потом скучал, поджидая нас на обочине дороги. Проезжая мимо девушки, о которой только что был разговор, он заметил, что она приподнялась на ногах, и, наклонившись, начала что-то рассматривать на щитке приборов. Не воспользоваться, так неожиданно представившейся ему, возможностью покрасоваться перед публикой,  парень не смог. Он с громким «гы» пронесся рядом с беспечной наездницей, и хлопнул ее ладонью по попе. Немногочисленные прохожие и посетители магазина дружно рассмеялись. Выходка велосипедиста им понравилась. А радости «хулигана» не было границ. Он сделал огромный круг «почета» с высоко поднятыми руками, подъехал к нам, и громко прокричал: «Тело девы – мадера фикус». Сделав такое сообщение, герой аттракциона помчал вперед.
     Есть люди любящие похвастаться знанием непонятных другим, а часто густо и себе самому, слов. Ну, скажите, пожалуйста: какая может быть связь между телом девушки и мадерой с фикусом. И зачем делать такие сравнения. А еще хуже, когда такими словами забавляются должностные личности. Как-то на работе подходит ко мне наш главный механик, и говорит:
    - Сходи, найди мастера, и сразу сделаешь моцион.
    - Мастера поискать можно, - отвечаю я, - а на моцион давайте сразу чертеж, чтоб потом лишний раз не ходить вас искать.
    Тут мой начальник начал смеяться, и сквозь смех отвечает:
    - Моцион – это прогулка по-иностранному.
    - Может и так! – возмутился я. – Только мы же с вами не иностранцы, и у нас, слава Богу, своих слов хватает.
    История с девочкой, которую Толик так зрелищно похлопал по самому выразительному  месту ее фигуры, имела самое неожиданное продолжение. Не проехали мы и километра от места веселого приключения, как меня и Кукарекина обогнал, знакомый уже нам  мотоцикл. Правил им мужчина средних лет. За ним, обхватив его двумя руками, сидела, страдалица от насмешек, с вины нашего друга. В коляске находилась молодая, плотного телосложения женщина. Как только трехколесное транспортное чудо поравнялось с Толиком, молодица приподнялась немного, и огрела толстой палкой «шутника» по спине. Велосипед нашего приятеля тут же завилял то в одну, то в другую сторону и беспомощно свалился в кювет вместе со своим хозяином. Когда мы с Кукарекиным подъехали к пострадавшему юмористу, тот сидел на траве по пояс голый. Через всю спину наискосок у него просматривалась красная полоса. Хорошо еще хоть стальной «конь» и его наездник ничем больше не пострадали. А могло случиться что-то и похуже.
    «Больно?» - спросил я, стараясь вложить в свой вопрос как можно больше сочувствия, хоть с языка так и просились слова: «Ну, и как на вкус мадера с фикусом?». Но решил промолчать. Парню и так было плохо.
    - Больно. – вздохнула жертва родительской мести. – Женщина, наверно, и сама пожалела, что так жестоко повелась со мной.
    - Ага. – поддержал приятеля, в его странных догадках, талантливый Додя. – Я даже слезы видел на ее глазах.
    - Слезам делу не поможешь! – огрызнулся Толик. – А тот одеколон, что ты вчера выпил, мне сейчас очень помог бы.
    - Что толку – жалеть о прошедшем? Его уже нет, и никогда не будет. – мудро возразил безответственный поглотитель медикаментов.
    Такое досадное приключение на самом старте путешествия, по моему твердому убеждению, было плохой приметой, и нам следовало вернуться домой. Но мои спутники придерживались совершенно противоположного мнения. Они принимали неприятности в начале пути как хорошее предзнаменование, сродни разбитой дома тарелки. И никаких дальнейших изменений в наших планах не последовало.   
    В тот день неприятности больше не преследовали нас. Но вечером возникла проблема: где ночевать? Про отели даже разговора быть не могло. Их, в радиусе тридцати километров вокруг, просто, не было. А к себе в дом переночевать, в населенных пунктах, нас никто не пускал. И ругать людей за это язык не поворачивался. Одна только рожа талантливого Кукарекина – кого хочешь, напугает. По крайней мере, радостно улыбаться, глядя на нее, почему-то не хотелось. Ни дать, ни взять – визитная карточка человека, стремящегося сделать лужу под столом.
    После недолгого совещания, ночевать мы решили в первом попавшемся леску. И когда такой возник на нашем пути, мы сразу же нырнули туда. Перед тем как лечь отдыхать, у нас возникли разногласия. Толик хотел растянуть палатку, а я и Додя предлагали проигнорировать всяческие проявления цивилизации, и спать просто на надувных матрасах. После целодневного шевеления ногами, весь организм требовал немедленного «глобального» отдыха. Но сразу лечь не удалось. Возникла еще одна задача, требующая своего немедленного решения – как организовать охрану транспорта? Поспорив немного, мы, с легкой руки гениального Доди, привязали, шнурками от обуви, наших «стальных коней» к своим уставшим ногам.
    Сразу уснуть не удалось. Я человек городской, и привык спать дома в комфортабельных условиях. А тут, в лесу, почему-то вспомнились герои сказок далекого детства: Красная Шапочка, серый волк, семь разбойников и другие, не менее жуткие, персонажи детских страшилок. Но усталость, в конце концов, таки погрузила меня в мир отрешенности.
    И приснилось мне, что жена и главный механик нашего завода пришли убивать меня. Я долго оборонялся, как мог, а потом бросился бежать. Сон – есть сон, возникали какие-то препятствия, и душегубам удалось ухватить меня за ногу. Ужас переполнил тело, и с него вырвался тоненький голосочек, вместо крика во весь голос, которым хотелось хоть кого-то позвать на помощь. Проснулся я весь в поту, с привязанным к ноге велосипедом, и в метре от своих друзей.    
    - Да, гори они синим огнем: и драндулет, и Крым, и все те, кто меня туда тянет! – промелькнула в голове еретическая мысль.
    Отвязав от ноги шнурок, я снова улегся спать. Никакие страхи меня больше не беспокоили, но какой-то жук все время шелестел под ухом, и разгонял сон. Разыскать и задавить «мерзавца» никак не получалось. Да и прохладно было. Пришлось вставать, и делать физические упражнения, чтоб согреться. Мои спутники в это время, тесно прижавшись друг к другу, досматривали последние сны. Ни в одного с них не было шнурков на ногах.
    - Ага! – не зная почему, позлорадствовал я. – Вам тоже от моей жены досталось! Не мне же одному страдать!
    В лесу было хорошо. Пели птички. Блестели как алмазы росинки на траве, и гордо тянулись к первым лучам солнца цветочки. Только красота эта вырисовывалась на фоне огромная куча мусора, завезенная сюда неизвестно кем
    - Господи, какой прекрасный мир, сотворенный тобой! И какие мы неблагодарные твари, опустошающие его. Все преобразовываем и преобразовываем природу, а потом преобразованную ее загаживаем разным мусором. Люди! Эх, люди. И почему мы такие неразумные? Говорят, сейчас проблема отходов нашей жизнедеятельности стала глобальной. Слово-то какое умное! Наверно, придумали его для того, чтобы убедить себя – вопрос нашего разгильдяйства очень сложный. Но нет же сложных и простых жизненных задач. Есть лишь такие, которые решаются, и те, к которым руки не доходят. До нашего ж мусора не доходят ни руки, ни голова, ни деньги, ни элементарная опрятность.
    Второй день до полудня прошел без приключений. Так, наверно, он счастливо для нас и закончился б, если б за обедом не прозвучало сообщение талантливого Кукарекина: «Тут недалеко есть деревня, где сохранились развалины дворца княгини Ольги».
    - Чего это, вдруг, она надумала строить себе палаты среди степи? – удивился я. – В школе нам говорили, что княгиня была умной женщиной.
    - Тут был княжеский охотничий домик. И наша первая христианка наезжала сюда охотиться на мустангов, и… -  поучительным тоном начал уверять нас Додя.
    - И зачем нам те развалины, хоть они и древние? Куча камней – и ничего больше! – не дослушав до конца друга, перебил его Толик.
    - А известно ли тебе, сокол наш ясный, что, при возведении своего жилья, все правители мира кладут под самый первый камень фундамента золотые монеты.
    - Во-первых, как узнать – какой камень первый, а во-вторых, нам никто не позволит ковыряться в руинах древних строений. Их закон защищает! – вырвалось у меня. В душе я не авантюрист, и разные сомнительные истории вызывают у меня раздражение. – И, в-третьих, кто тебя просветил насчет княжеских хоромов?
    - Баба Дуся с третьего подъезда. А ей об этом поведал ее прадед.
    - Короче, - одна баба сказала.
    - Женщины, бывает, много знают. - вмешался в наш разговор Толик. – Выдадим себя за археологов с Киева, и немного поковыряемся в пыли истории. Чем черт не шутит, - а, вдруг, что-то найдем.
    Как я не спорил, как не уговаривал своих друзей не делать глупостей – все было даром. Золотые монеты уже манили их своим блеском. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за «Кладоискателями.
    «Знаменитые» развалины долго искать не пришлось. Но, глядя на них, не верилось, что они могли быть останками солидного здания. По крайней мере, будь я князем, строить дом, от которого в будущем остались бы такие кучи мусора, не стал бы. И только одна мысль успокаивала меня: «Строила- то княгиня! А что хорошего можно ждать от женщины?».
    Мы дружно взялись разгребать куски штукатурки, кирпича и плитки. И сразу же возле нас начали собираться местные жители. Всем им Толик разъяснял, что мы археологи, и ищем грамоту княгини Ольги. Мне хотелось быстрее куда-то удрать, но бросать одних своих «научных сотрудников» не решался. После получасовой работы, к нам подошел глубокий старик с палочкой в руке, и спросил:
    - Говорят, вы ищете рукописи святой Ольги?
    - Да, дед, ищем?- немного надменно, как для ответа старому человеку, ответил Додя.
    - Вы не там ищете. На этом месте был не дворец, а конюшня местной панночки, прозванной княгиней Ольгой, за ее несносный характер. Как известно, наша давняя  правительница была решительной, жестокой и злопамятной женщиной. А строительный мусор, в котором вы сейчас роетесь, люди с округи наносили, после ремонтов своих домов. Нехорошо они, конечно, делают, да ничего другого им на ум не приходит.
    Бежали мы с «исторической» деревни очень и очень быстро. А смех, звучавший нам тогда в вдогонку, нет-нет - и  появится в моих ушах.

                3

    Несколько дней, после «археологических раскопок», были похожими между собой как близнецы: без особенных забот и происшествий, а потому не сохранились в памяти. Но за ними последовало утро, которое забыть невозможно. По дороге мы увидели огромную виноградную плантацию. И Толику с Додей страшно захотелось попробовать сладких ягод, и, без малейших колебаний, отправились в чужие владения за соблазном. Я же, в силу коллективного азарта, последовал за ними. И совсем напрасно. Не успели мы перебежать разрыхленную охранную полосу, и сорвать несколько гроздей винограда, как перед нами, словно из-под земли, появилась женщина с ружьем, и потребовала, чтоб мы убирались прочь. И почему, спрашивается, не убраться нам восвояси? Так нет же, Толик зачем-то всунул палец в дуло наставленного на нас огнестрельного оружия, и радостно произнес: берданка! Почему его обрадовала та берданка – ума не приложу. Я удивился, а сторожиха растерялась. Она как-то неуклюже дернула на себя свое подотчетное имущество, и, не иначе – как от перепуга, выстрелила в кусты. Там кто-то заохал, кто- то завопил благим матом, и, не успели мы опомниться, как нас окружили, прибежавшие со всех сторон, мужчины. Они, громко ругаясь, затолкали нас, вместе с велосипедами в кузов грузовика, и отвезли в какую-то деревню. Потом отвели в кабинет директора местного совхоза, где состоялась неприятная для нас беседа.
    - Кто вы будете, ребята? – поинтересовался хозяин кабинета.
    - Туристы! В Крым едем! – в один голос, в котором чувствовались жалобные нотки, пробормотали мы, всем своим видом выказывая свое раскаяние содеянным поступком.
    - А на плантацию, зачем полезли?
    - Виноградику захотелось. – льстивым шепотом прошелестел талантливый Кукарекин. Таких нежных звуков я никак не ожидал от него услышать. – Разве за заработную плату позволишь его себе купить? Нищета так обсела со всех сторон, что не всегда хлеба наедаемся вдоволь
    Я не знаю – кто обсел Додю, и откуда у него хоть как-то оплачиваемая работа, но то, что несколько последних дней не наедался хлеба – это факт. В населенных пунктах, мимо которых мы проезжали, хлеб продавали не круглосуточно. И мы никак не могли застать его в магазинах, поэтому давно уже забыли вкус хлебных изделий.
    - Все ясно!- Сделал свой вывод хозяин местных сельскохозяйственных угодий. – Люди решили спастись от голода в Крыму.
    И пока мы переваривали услышанное, продолжил:
    - Так вот, чумаки, если вас обсела нищета, то поработайте с недельку у нас грузчиками. Сейчас горячая для совхоза пора и не хватает людей. Повозите виноград на винный завод, заработаете немного денег, и ягоды покушаете в свое удовольствие. Дома вы ж на нее только посмотреть можете. Велосипеды пусть отдохнут на складе. Ничего им там не станется. И жилье вам выделим, и питанием не обидим. Я думаю, такой вариант мирного соглашения приемлемый как вам, так и мне.
    - Конечно! – радостно воскликнул я.
    Покушать винограда «от пуза» было давней мечтой моего детства, которую никак не удавалось воплотить в жизнь. Только странно было видеть, что друзья в эту минуту как-то скоса посмотрели на меня. И чего, спрашивается, все равно деваться им было некуда. Нечего зариться на чужое добро.
    Первый трудовой день выдался на славу. Мне даже перехотелось ехать куда-то дальше.
Еды и винограда вдосталь, спать есть где, еще и деньги начисляют. Не рай ли это? И такую чудную жизнь испоганил нам талантливый Кукарекин.
    Еще во время первых наших командировок на винзавод, я заметил, что Додя куда- то постоянно отлучается. Но мы с Толиком не придавали этому никакого значения. Мало ли что происходит с человеком – может у него расстройство желудка от непривычного питания. А приятель наш, оказывается, задумал небольшую авантюру. Он выпросил, во временное пользование, в хозяйки нашего жилища бочку, и всю испачкал глиной. Эту загаженную емкость он забросил на наш рабочий грузовик, и туда же поместил не менее грязное ведро из-под краски. Хитрые планы Кукарекина раскрылись под конец третьего дня нашего «заключения». Как выяснилось, на заводе он занимался поисками цистерн с готовой продукцией, и системой кранов к ним. А когда все выяснил, принялся воровать вино. Сначала он набирал его в страшное снаружи, но чистое изнутри ведро, а потом переливал свою добычу в грязную бочку. Действительно, толковым хлопцем оказался наш Додя. Да я бы ни за какие деньги не смог бы разобраться в сложном хитросплетении труб на чужом заводе.
    Емкость с ворованным вином он сгрузил возле нашей сельской «гостиницы» на пустую собачью будку. И, дождавшись, когда мы появимся, стал, в отрепетированную заранее, позу Ленина, с протянутой рукой в сторону бочки, провозгласил: «Пейте с полных чаш, а меня ждет прекрасная дама». После такой короткой и не очень вразумительной речи, он куда-то исчез. А мы с Толиком пили с «полных чаш», и нас развезло.
    - Я хочу тебе рассказать тысячу и одну быль о том, как атаман казачий добывает себе хлеб на пропитание, и ты сразу воскликнешь: это необыкновенный человек! – начал свой пьяный  монолог мой захмелевший приятель. – Однажды он перерыл одну из улиц на окраине города. И всем водителям, желающим преодолеть препятствие, «землекоп» предлагал за деньги две толстые доски на прокат. Да, мудро?
    - Мудро!
    Но пока я соглашался с Толиком, он уснул. Чтоб не последовать его примеру, я сел на ступеньках перед входом в наше временное жилье и заплакал. Так мне стало жаль себя одинокого и несчастного - без жены и друзей. В таком состоянии меня и нашел разъяренный местный житель Петя Гусак.
    - Петухин, где? – не то спросил, не то прорычал он.
    - Ку-ка-ре-кин! – поправил я его непослушным языком.
    - Пусть даже так. – согласился со мной Петр.- Так, где он?
    - Где-то работает над своими ошибками, или большие дела творит. То незаурядная личность.
    - Ваша незаурядная личность не большие дела, а моей Оксане ребенка в плавнях творит. – возмутился мой неожиданный собеседник.
    - Не может быть. Мой друг – философ! Ему дети не нужны.
    - Пошли, сам увидишь.
    И мы пошли. Конечно, будь я трезвым, меня б никто не заставил идти смотреть – «делает» кто-то девушке ребенка, или – нет. Каждый взрослый человек вправе сам распоряжаться своим телом. Не знаю: в плавнях мы были, или – нет. Я их никогда раньше не видел, и не знаю – какие они, в самом деле. А там, куда мы пошли, были какие-то кусты, трава, редкие строения, бетонные столбы и, одиноко стоящие деревья. И среди всего этого, непонятного чего, прохаживались Кукарекин и молоденькая девушка. А мы вдвоем (я и обманутый жених), следовали за ними. Нам приходилось перелазить разные заборы, ползать по земле, и, как в армии, прятаться за естественными укрытиями на пересеченной местности. Ко всему к тому, я еще, на свою беду, побывал в какой-то яме с мусором. Там моя нога попала в драный тазик, и уже не могла от него избавиться. Пришлось, в дальнейшем, таскать его за собой. Наконец-то, влюбленная пара нашла какой-то сарай без ворот, и юркнула вовнутрь. Мы с Петей подскочили к странному строению, спрятавшему проказников. Но в это мгновение девушка с парнем выскочили со своего укрытия, словно кроли с мешка. Я бросился за сарай с одной стороны, мой напарник по слежке - с другой. Да так быстро, что когда мы встретились лбами, мне стало нехорошо. Первыми, кого я увидел после того, как все искры высыпались с глаз, наших «поднадзорных» влюбленных. Они лежали на траве, просто неба, в пяти шагах от меня, и громко стонали и рыкали.
    - Если они и делают ребенка, то вырастит он заикой, после таких громких звуков, во время своего зачатия. – подумал я.
    Парень с девушкой не замечали ничего вокруг, и своих тайных наблюдателей – тоже. Хмель немного попустил, и я, сняв с ноги непредвиденный груз, отправился в деревню. За мной последовал и, оставленный «на произвол судьбы», жених. Возле первых домов он попрощался и где-то делся, словно сквозь землю провалился. Я удивился такому повороту событий, покрутился- покрутился на месте, и нигде не увидев Петра, побрел в гостиницу напрямик через крестьянские огороды.
    Преодолев несколько проволочных заграждений, я увидел двоих женщин. Они, заметно нервничая, выкладывали с мешков тыквы. Как известно, для благопристойного труда Бог сотворил не ночь и тусклое лунное сияние, а день и яркий солнечный свет. Значит, дары полей попали сюда или с общественного поля, или с соседних приусадебных участков. Алкоголь еще не полностью выветрился с моего организма, и под его воздействием мне захотелось и тут наделать глупостей. Я дождался момента, когда ночные заготовщицы уйдут за новой добычей, и начал быстро-быстро переносить тыквы на двадцати метрах в  сторону от их предыдущего места нахождения. Моя, самому себе придуманная, работа очень протрезвила, и стыд за свои поступки начал медленно просачиваться в мозги. А  когда я подходил к месту своего временного проживания, то руга уже себя последними словами.
    Утром мой сон прервали громкие голоса многих людей. Я выглянул в окно, и увидел талантливого Кукарекина в окружении четырех крепких парней, размахивающих кулаками у него перед носом, и что- то, при этом, выкрикивающих. В сторонке, на расстоянии нескольких шагов от этой группы мужчин, стояла заплаканная женщина, обнимающая молодую девушку. Девушку я сразу узнал. То была ветреная невеста Петра Гусака. А женщина, скорей всего, -  ее мать.
    Пока я оделся и вышел на улицу, Додя, под конвоем молодцеватых ребят, шагал сельской улицей в сторону клуба, то есть - в центр. А за ними следовали Оксана с матерью. Дальше шли разрозненной толпой любопытные граждане. Всех их было человек двадцать. К ним присоединился и я. С разговоров участников странной процессии мне удалось выяснить, что они идут смотреть, как будут в сельсовете «окручивать» городского ловеласа с несчастной Оксаной. Чтоб променять такого славного парня, как Петр, на придурка с велосипедом – нужно быть под гипнозом. А все это проделки ведьмы с Пронозовки. Вчера был шабаш нечистой силы, и пострадали не только невеста Гусака, а и многие сельчане. В Екатерины Суховей свежее молоко скисло. У Гали, чей дом возле тракторной бригады, здоровый теленок сдох. А в сестер Чарнецких колдунья своим помелом вымела с погреба тыквы, и забросила их за двадцать метров от него.
    - Вот так и легенды появляются на свет Божий. – подумал я. – Тыквы ведь не в погребе лежали. Врать-то зачем? А расскажи людям правду – так в черти запишут. Нет, пусть уж лучше ведьма сама отдувается, за все, что произошло вчера ночью в деревне. В нее работа такая. Да и людям нужны козни потусторонних сил, инопланетян и еще черт знает кого, а не пьяного городского бродяги.
    После этого я перебросился мыслям на судьбу своего приятеля:
    - Ничего, ему полезно быть семейным человеком. Теперь у него точно будут спички дома.
   Когда свадебная процессия достигла здания сельсовета, там ее встретил очень уж худой и длинный мужчина в очках и в поношенных на подтяжках штанах. Мысленно я сразу же окрестил его Глистом. Улыбался он совсем не празднично, как того требовало его должность. Представителю хоть и местной, но все-таки власти, было не к лицу ехидно и надменно посматривать на брачующуюся пару. По лицу этого типа было видно, что он получает удовольствие от, происходящих сейчас, событий. И совсем не проникнулся мыслью о трагедии парня и девушки 
    - Итак. – наигранно торжественно произнес Глист, когда основные действующие лица необычного представления заполнили его обшарпанный кабинет. – Что и кто желают иметь брак?
    - Оксана Пацюк. – еле слышно прошептала мать невесты при полной тишине, возникшей после краткой речи официального лица.
    - И? – внимательно и грозно посмотрел на нее представитель местной власти. – Где еще, документы лица, если можно так сказать, жаждущего стать мужем вашей милейшей Оксаны Пацюк?
    Под ледяным взглядом Глиста мать девушки сникла, и словно стала ниже ростом. К столу подошел один с охранников жениха, нервно бросил на стол потрепанный паспорт, и громко прокричал:
    - Вот, уважаемый Денис Ферапонтович, документ лица, жаждущего стать мужем нашей милейшей Оксаны Пацюк.
    - Тише, тише, Павел Максимович, - начал успокаивать Денис Ферапонтович подателя документа. – Мы же находимся на торжественном таинстве таинств, а не на рынке, если можно так сказать. И будем все тут делать без шума и пыли.
    Успокоив нервного посетителя, Глист продолжил «торжественное таинство таинств»:
    - Итак, вы, Оксана Пацюк желаете отхватить брак с… - дальше официальное лицо взяло в руки паспорт жениха, развернуло его, и продолжило по слогам, - Ку-ка-ре-ки-ным До-
дей, - после этих слов председатель сельсовета сделал паузу, и продолжил, тоже по слогам, - Це-за-ре-ви-чем.
    - Да. – еле слышно проговорила Оксана.
    - Ой, Боже! – громко заголосила мать Оксаны. – Петухиной будет!
    Один с охранников Доди Цезаровича, посмотрев на убитую горем женщину, подошел вплотную к представителю власти, и прошипел ему в лицо:
    - Муж согласен взять фамилию жены. Никаких Петухиных. В нашей семье будут только Пацюки.
    - Ваня, да угомонись ты, пожалуйста, - начал успокаивать его Денис Ферапонтович, - ухажер твоей сестры еще не успел дать согласие на супружество, а ты его уже своей фамилией награждаешь.
    Став свидетелем разговора о нем и без него - жених возмутился. Он как-то боком подскочил к патриоту семейных ценностей, и ткнул ему в лицо фигу со словами:
    - Вот тебе! Моя жена должна быть только Кукарекиной.
    - Ты смотри! – подумал я. – Философия философией, а покуда дулю оппоненту не ткнешь – своего мнения до конца не выскажешь.
    Все свидетели- мужчины со стороны невесты побледнели, и, не сговариваясь, единым строем двинулись к жениху. Мне стало жалко своего приятеля – сельские джентльмены шутить не собирались. Но, намерение Пацюков отстоять кулаками свою честь сорвала Оксана. Она бросилась ко всем сразу, и к каждому в отдельности, выстреливая слова, словно с пулемета:
    - Братики: Паша, Петя, Ваня – он добрый, он хороший, он меня не обидит, он меня любит!
    - Тихо! Еще тише! – долго успокаивал всех Денис Ферапонтович. – Сейчас тут нет еще ни мужа, ни жены. Я только спросил гражданку Оксану Сергеевну Пацюк – согласна ли она стать женой гражданина Кукарекина? Теперь же я спрашиваю ее жениха: согласны ли вы, стать мужем, присутствующей здесь, Оксаны Пацюк?
    Я вспомнил официальную часть собственной женитьбы. Тогда сначала у меня  спрашивали – согласен ли я, стать мужем? И лишь потом обращались к невесте – хочет ли она быть моей женой. «А в деревне, видишь ли, все наоборот совершается» - подумал я.
    Додя долго молчал. Наверно мысленно прощался с холостяцкой жизнью. В помещении сельсовета настала такая тишина, что слышно было, как муха бьется о стекло, пытаясь выбраться наружу.
    - Да, наконец-то прохрипел новоявленный муж.
    Шелест всеобщего одобрения прошелся ветерком по толпе, присутствующих «на таинстве таинств» людей.
    - А фамилию, какую берешь себе? – спросил Ваня своего нового родственника.
    - Мне нечего брать. У меня она есть.
    - А ты хорошо подумай.
    Додя с минуту подумал, и без всякого энтузиазма произнес: «своей жены». А куда ему было деваться? Каждый, на его месте, так бы само поступил.
    Потом было гуляние с вином, самогоном, горой закусок да криками «горько». В самый разгар пиршества появился Толик. Сначала он долго спал, потом никак не мог найти нас. А когда нашел, то попал на свадьбу, где все пели и плясали. Захмелевшие люди, один за другим, произносили тосты. Запоздавший гость решил не отставать от них, и, встав из-за стола с полным бокалом вина, потребовал тишины. Когда все вокруг немного притихли, он голосом полного пафоса изрек:
    - Цезаревич, хочу выпить за смерть твоей индивидуальности. Она всегда умирает в объятиях женщины.
    После этих слов в доме наступила полнейшая тишина. Кто-то, слишком уж пьяный, попробовал рукоплескать, но тут же передумал. К оратору подошли Павел с Ваней, и потащили его во двор. А когда, через минуту, братья возвратились, то сразу же обратились ко мне с вопросом:
    - Тебе тоже дать индивидуального пинка в зад, или сам уйдешь?
    - Конечно – сам.
    Я допил самогон со своего стакана, пожелал молодоженам «всего хорошего», и, под общее молчание, покинул «гостеприимный» дом. Во дворе, за исключением Толика, никого не было. Он сидел на лавочке, и тер ладонью ушибленное колено.
    - Тебя били? - поинтересовался я.
    - Нет. Только сильно толкнули.
    - Где ты вычитал свой тост?
    - Так папка говорил мамке, когда уходил от нее.
    - Да, вовремя ты вспомнил слова отца.
    В это время к нам подошел мрачный, как грозовая туча, директор совхоза, и, без всяких объяснений, приказал:
    - Забирайте со склада свои велосипеды, и чтоб завтра утром вашего духу уже здесь не было. – а, уходя, на ходу добавил. – Ну, и черти вы!
    По дороге на склад, Толик предложил забрать в «гостиницу» все три велосипеда.
    - Зачем нам три? – удивился я.
    - Во-первых, они мои. А, во- вторых, Додя изворотливый хлопец. Он и не с таких передряг спасался. Вот увидишь, наш приятель завтра убежит от своей жены, и транспорт ему очень пригодится.
    Не успели мы утром следующего дня отъехать от деревни и ста метров, как меня остановил мой, теперь уже единственный, спутник вопросом:
    - Похмелиться хочешь?
    - Нет. Я «завязал».
    - И давно?
    - Завтра будет два дня, как я уже не пью
    - Не хочешь – молодец! А я вчера у грубиянов Пацюков спер бутыль самогона. Будет знать деревенщина – как с интеллигентного человека издеваться.
    - Когда ты успел?
    - Когда мужики тащили меня во двор, мне удалось заметить – где в них стоит выпивка. И только хулиганы вошли в дом, я быстренько схватил бутыль, и спрятал его в кустах под забором. Там и колено ударил.
    - Ну, ладно! Съезди, забери выпивку. Перенесем два дня моей трезвости на другое время. Только осторожным будь, чтоб не вляпаться в очередное приключение. А то мы так никогда и Крыма не увидим.
    «Мститель» Пацюкам уехал. Я сел на землю, и начал ждать его возвращения. Болела голова, на душе было муторно, ехать никуда не хотелось. Вдруг с темноты выскочил на велосипеде Толик. За ним на своем «драндулете» мчался Кукарекин. «Беги!» - закричали они. Мне ничего не оставалось другого, как догонять друзей.
    После пяти минут усиленной работы ногами, я решил осветить дорогу, и повернул динамку освещения к резине переднего колеса. На дворе было темно, и не хотелось в спешке влететь в какую-нибудь яму. Но, случилось что-то непредвиденное – головка динамки попала в спицы. Мой «стальной кон» взбрыкнул, сбросил меня на землю, и сверху придавил всем своим весом. В груди моей что-то квакнуло, а с глаз посыпались искры.
    Первое, что я увидел, придя в себя, была сияющая рожа новоявленного Пацюка. Опережая вопросы с моей стороны, он провозгласил, подняв указательный палей правой руки к небу:
    - Бог шельму метит. Это тебе месть за твою подлую слежку за мной.
    Человек радовался чужим неприятностям. Так мало нужно людям для счастья.
    - Мне нечего сказать в оправдание своих пьяных ночных похождений. – возразил я Кукарекину. – Но, во-первых, в деревне любовные приключения скрыть от общественности нельзя, хоть как не прячься. Это тебе не город. И вини, в своей непредвиденной женитьбе, только себя. А, во-вторых, напрасно радуешься тому, что случилось со мной. Исправных велосипедов-то осталось только два. Поэтому, одному с нас придется задержаться здесь. И как ты думаешь – кому?
    Когда мы упаковывали свои вещи в два вещевые мешка, даю голову на отсечение, в глазах новоявленного Пацюка сверкали слезы. И странное беспокойство, вызванное угрызение совести, закралось в душу, долго потом не дающее мне покоя. Чтоб хоть как-то его заглушить, я начал мысленно ругать деревню, где прожил четыре дня, и его неразумных жителей. Действительно, каким умным существам понадобился Додя Цезарович Кукарекин? Смех – и только. А подписи, под тусклыми портретами на Доске Почета, чего стоят: Галька Гусак, Сенька Пацюк, Дунька Гаврилюк. Уважение – называется. Или взять плакат на здании сберегательной кассы: «Кладите деньги на книжки – будет масло, будут пышки». Какое масло? Какие пышки? Когда деньги не в кармане. Шишки – те будут. А лозунг в помещении сельсовета на кого рассчитан: «Нам силы Родина умножь – что посеешь, то и пожнешь». Неужели, кто-то, посеяв рожь, захочет жать просо?
    Однако все мои упражнения в злопыхательстве мало помогали. Конечно, приятно признавать кого-то глупей себя, но в тот день подобное лекарство не действовало. И лишь только новое приключение, как ни странно это звучит, отвлекло меня от мрачных размышлений. А началось оно с того, что по дороге Толик увидел куст гледичии, и принял его плоды-стручки за, сохнущую на ветках, тарань. Он тут же, не разбирая дороги, помчался лакомиться сухой рыбой, влетел в кювет, перевернулся и полетел в траву.
    Что поделаешь, -  в жизни все ошибаются. Расскажу о себе. Однажды я вышел с дому в четыре часа утра, чтоб успеть на нужную мне электричку, и увидел возле нашего магазина крытую грузовую автомашину.
    - Ты смотри! – промелькнула мысль. – Как рано молоковоз приехал. Интересно: кефир сегодня завезли или - нет?
    Не помню уже, что мне помешало подойти к шоферу, и выяснить – какую продукцию он привез? И, слава Богу, потому что, вернувшись вечером домой, узнал – магазин этой ночью  был ограблен. Вот, так вот! Был бы мне «кефир», если бы мое любопытство оказалось более настойчивым. Ошибки случаются потому, что каждый из нас видит одно, думает другое, представляет себе что-то третье, и непроизвольно пополняет ряды дураков. Не ошибаются только дураки от рождения, которые никуда не смотрят, ничего не думают, и лишены воображения.
    Когда я подъехал к, пострадавшему от падения, Толику, он сидел на земле, дул на, ободранную до крови, руку, и почем зря ругал Кукарекина:
    - Так ему и нужно, гаду, что его женили! Будет знать – как одеколон пить. Чем теперь рану промыть? Правильно в Библии сказано: зло порождает зло, и воздастся каждому по делам его.
    - Разве можно из-за какого-то одеколона радоваться мукам ближнего своего? Промой рану самогоном. И мне грамм двести в стакан плесни. Что-то выпить захотелось. Может голова перестанет болеть
    - Перебьешься! Бутыль остался в деревне. Тихо помешанный Додя так спешил удрать от жены, что не позволил забрать мне выпивку с собой. Ничего, зато послезавтра будет третий день твоей трезвой жизни.
    - Как быстро гениальность превращается в тихое помешательство. – подумал я. – Так было всегда, во все времена. Даже, творящие историю, вожди служат следующим поколениям предметом насмешек. Недаром Наполеон сказал: «От великого, до смешного – всего один шаг». Невольно возникает еретическая мысль: великое - не великое, а смешное – не смешное
    Но всего этого говорить полному досады, с ободранной рукой, попутчику я, конечно, не стал. А только спросил – откуда он знает Святое Писание? По-моему, его воспитание базировалось, в основном, на произведениях, украшающих стены домов и заборы.
    - Не знаю никаких писаний! – огрызнулся Толик. – Так говорила мама папе, когда он покидал нас. И с тех пор у него не было счастья на личном фронте.
    - Нельзя же быть таким злым.
    - А одеколон пить можно?
    Я промолчал. И чтоб не портить отношения в коллективе, сократившимся на треть, занялся осмотром велосипеда, пострадавшим в кювете. Стальной «конек-горбунек» оказался исправным, за исключением отвалившейся педали.   
    - Ничего! – успокоил меня хулитель, еще совсем недавно талантливого, Кукарекина. – Через десять километров - город. Там должен жить мой двоюродный дядя, Иван Данилович. В него мы немного отдохнем, и починим технику.
    - Должен жить, или живет?
    - Не знаю. Мы с ним ни разу не виделись. Мне его адрес, на всякий случай, дал отец. Сейчас такой случай и настал.
    В моем рассказе нигде не фигурируют названия населенных пунктов. И это не случайно. Мне не хочется, чтоб другие путешественники передвигались нашими путями-дорогами. Очень уж они не счастливые. А люди должны ездить без приключений. Зачем они им?
     Десять километров шоссе проблемы никакой не составили. А вот, на поиски, нужного нам, человека в городе мы потратили много времени. Дело в том, что улицы там пролегали кривые, и «разорванные» площадями и оврагами во многих местах.  Дома, в основном были,  частные и почти все без табличек, указывающих их адрес. Приходилось постоянно сворачивать в различные переулки, чтоб снова выехать на ту же улицу, с которой только что сворачивали, и все время присматриваться к местности. Во время очередного такого «маневра», Толик ухитрился въехать одной бабке в зад. Та, с возгласом «О, боже!», упустила на асфальт две свои сумки. В них, наверно, была посуда, потому что грохот получился знатный. Начала собираться вокруг нас возмущенная толпа, и пришлось спасаться бегством. Это непредвиденное событие еще больше усложнило наши поиски.
    Но, в конце концов, цели своей мы таки достигли. Иван Данилович оказался приятным хлебосольным человеком. Он долго с интересом рассматривал сына своего двоюродного брата, а потом голосом, не терпящим возражений, заявил:
    - Кушать и спать! Делами заниматься будем завтра.
    На второй день, дальний родственник Толика принял самое деятельное участие в разрешении наших проблем: он где-то достал новую педаль, подкачал воздух в колесах велосипеда, и устранил в них «восьмерки», иначе говоря, их кривизну. Потом, вместе с Толиком, принялся перебирать вещи вещмешков. Им активно помогала во всем дочь Ивана Даниловича, шестнадцатилетняя Нина. Я почувствовал себя инородным телом в новом коллективе, и с радостью посвятил все свое свободное время прогулкам по городу. Мне он даже понравился.
    После нескольких дней приятного отдыха, путешествие продолжилось. Перед нашим отъездом Иван Данилович произнес напутственную речь, а потом дал адрес своего приятеля в Ялте, и заверил нас: «Золотой человек. Он вас накормит, напоит, пригреет и домой проведет». Пожелания счастливого пути провозглашались не больше часа, и это настроения нам не испортило.
    Длительное ничегонеделанье пошло на пользу. В ногах уже не чувствовалось перенапряжения. На душе было приятно от осознания, что ехать мы стали намного быстрее. Только радость моя оказалась преждевременной. Где-то на пятом километре от города, Толик, вдруг, сказал:
    - Остановимся, и подождем Нину.
    - Что?! – меня всего скрутило от удивления, гнева и еще не знаю от чего, но точно – не хорошего.
    - Ничего. – спокойно заверил меня мой приятель. – Втроем веселей.
    - Неужели случай с Кукарекиным тебя ничему не научил? – прибегнул я, как мне казалось, к своему самому весовому аргументу.
    - Додя дурак! – безапелляционно заявил Толик.- А девочке нужно расширять свой кругозор.
    «Хе-хе-хе». – рассмеялся я про себя. Разве ему сейчас расскажешь о том, что очень много умных мужчин брались обогащать интеллект хорошеньких девочек. И становились те умники покорными исполнителями воли глупых мегер с мелочными запросами. Мы считаем всех дураками – кто женится. А сами упорно следуем их дорогой. Жизненный опыт мы черпаем не с ошибок своих ближних, а с собственного помойного ведра. Не беспокоил я душу своего приятеля и размышлениями о возможных переживаниях Ивана Даниловича. Он бы их не понял. Вот и делай родственникам дружеские услуги. Верно, люди говорят – добро наказуемо.
 
                4

    Нина появилась на дорожном велосипеде через час после того, как мы начали ее ждать.
    - Ну, все! Помчали! – улыбаясь во весь рот, закричала она.
    Мне почему-то стало грустно.
    - Отец хоть знает – куда ты поехала?
    - Да. Я ему записку оставила.
    - Благородно с твоей стороны. А где твоя мать?
    - А! – махнула девушка рукой. – Где-то заехала с каким-то итальянцем, и даже писем не пишет.
    До самого вечера «молодняк», так я мысленно окрестил Нину и Толика, ехал далеко сзади. Они все время о чем-то громко разговаривали, и раз за разом заливались смехом. Им, наверно, было о чем говорить. А скорость передвижения для них потеряла для них всякий смысл. И мне была предоставленная величайшая честь – быть лидером гонки.
    - Эх! И себе, что ли бабу найти. И тогда наше путешествие в Крым превратится в поездку за невестами. – такая мысль нет-нет, и посещала меня.
    Поздно вечером мы въехали в большой город. Мое предложение – заночевать на окраине его, «молодняку» не понравилось. А когда все наши попытки попасть в гостиницы провалились – они загрустили. И тут мы увидели фруктовый сад. По моим соображениям, он должен был охраняться. Поэтому я предложил своим спутникам, обратиться к сторожам за разрешением - переночевать на подведомственной им территории. Их согласие, конечно, предполагалось оплатить. В своей жизни, я не редко, пользовался платными услугами сторожей предприятий и строек. Контакты с ними обходились и дешевле, и надежней официальных договоренностей.
    В саду, к своей большой радости, сторожей мы не нашли, хоть и добросовестно их искали. Судьба, наверно, смилостивилась тогда над нами, и дала возможность передохнуть перед очередными происшествиями. А может, она в то время была занята своими проблемами, и ей было до нас. Разбили мы свою палатку между двумя яблонями, и ужинали плодами природы бесплатно. Я сидел возле нашего временного жилья и любовался природой.
    Погода в тот день стояла прекрасная. Особенно выдался вечер: теплый, тихий, ласковый. Такой, когда не хочется ни двигаться, ни говорить, ни думать. Когда ощущаешь себя частью окружающего мира, проникнувшись единым ритмом жизни травы, деревьев и воздуха. Пригревшись на уходящем за горизонт солнцем, я не заметно для себя уснул, и  приснилось мне, словно Кукарекин находится среди нас.
    - Дружище, - полным трагических ноток голосом, воскликнул он, - Оксана мне надоела. Вот Нина – это женщина!
    Я схватил Додю за расстегнутую рубаху на волосатом его теле, и…проснулся. За нашей палаткой кто-то бегал.
    - Многоженец Пацюк, - решил я спросонья, - преследует Нину!
    И тут же рванулся спасать девушку. Но, наткнулся на Толика. «Тихо» - приставил он палец к своим губам, - мы играем в жмурки.
    - Тьфу ты! – возмутился я. – Не лучше ли, чем бегать друг за другом среди деревьев, сесть и спокойно целоваться?
    С этими наставлениями «на путь истинный» молодых непутевых любовников, пошел снова спать. 
    Нас никто не беспокоил и утром. Мы беспрепятственно сделали запас яблок и груш про запас, и отправились к выходу с, огражденной высоким забором, территории. И только тогда, когда наш коллектив с трех человек, уже был в шаге от улицы, то встретили незнакомую женщину.
    - Почему вы тут? – удивилась она.
    Мой ответ был быстрым, только, настолько глупым, что поразил самого себя неразумным содержанием: «В жмурки здесь играемся!». Незнакомка с минуту в недоумении смотрела на нас, а потом ни то взвыла, ни то прокричала: «Марш отсюда!». Все мы, даже Толик, возражать не стали.
    Следующую ночь мы провели на Чонгаре. Этот, политый кровью многих завоевателей, полуостров считается частью Крыма,  И я никогда не мог подумать, что там могут быть холодные ночи. В это время в нашем крае, далеко на севере, намного теплей. Вполне возможно, неожиданный для нас холод, объяснялся голым рельефом местности. Вокруг, до самого горизонта, помимо двух жалких кустов оливы, не просматривалось ни единого более-менее «взрослого» растения. И плоская, как стол, равнина хорошо продувалась разными ветрами. Как бы там ни было, ожидаемый нами «рай», встретил нас не очень даже радостно.
    - Крым называется! – выругался утром Толик. – Зуб на зуб не попадает.
    Скрюченными от холода, мы поехали дальше, с единственной надеждой, что полуостров, в конце концов, оправдает свое название: «солнечного». И, действительно, с каждой минутой становилось все теплей и теплей. А за Джанкоем стало и жарко.
    В Симферополе Нина разыскала сестру своей матери, и попросилась пожить в ней, всей компанией, несколько дней. Тетка девушки приняла нас без особого энтузиазма. Она прочитала племяннице лекцию о «страшной» дороговизне продуктов, и полное их отсутствие в холодильнике дома. Намекнула о неимоверной тесноте от квартирантов в двухэтажном коттедже, и предложила, для двухдневного проживания (если мы, конечно, не панского воспитания), сарай с сеном. Все члены нашего коллектива дружно заявили о своем плебейском происхождении, и с радостью отправились кувыркаться в сене. Степная сухая трава щекотала неповторимыми ароматами ноздри, и наполняла душу приятной теплотой.
    - Как хорошо, что в хоромах Нининой тети «неимоверная теснота». – подумал я сквозь сон, проваливаясь в нежные объятия морфея.
    Знакомство со столицей полуострова продолжались два дня. «Молодняк» ходил на водохранилище, и в парк, «где русалка на ветвях сидит», а я, первым делом, отправился осматривать останки главного города скифов. Этот народ когда-то населял весь юг Украины, и был очень воинственным. Он даже один отряд самого Шурика Македонского уничтожил. Но стольный град скифских царей меня разочаровал. Его административный центр был меньше сельской площади возле здания, где женили Кукарекина. А главное – ни единого целого строения не сохранилось в древнем форпосте грозного государства. Невольно в голову лезла ехидная мысль:
    - История, называется! Немного камня, да где-то в научной библиотеке несколько порванных летописей соседних народов, которые тоже вымерли. Нет. История – это то, что у меня была жена, что женили Додю, что я, Толик и Нина путешествуем Крымом. А все остальное – труха и куча никому не нужного мусора.
    После отдыха мы взяли направление на Севастополь. Посмотреть Евпаторию и Перекоп мы решили на обратном пути. По дороге к морю решили заехать в Бахчисарай. Этот город манил к себе своим странным названием, и многими рассказами о нем в художественной литературе. И мы увидели его, и в нем посетили…хи, хи – ханский дворец. Да в наших директоров небольших ресторанчиков дачи посолидней. А фонтан, там какой? Нужно быть Пушкиным, чтоб, глядя на него, захотелось поэму писать. Я же большой фантазией не обладал, и увидел перед собой не романтическое произведение искусства, а несколько тарелок, замурованных в стенку печки шахматным порядком, с которых капала вода.
    Вот, пещерный город, Чуфут-Кале – это сказка. Мне даже самому захотелось дома вырыть в земле жилье, и жить в нем. Нина же обратила внимание там, на небольшое строение с гробом дочери хана Тохтамыша. Девушка долго стояла возле давнего захоронения, потом вздохнула, и сказала: «Ее очень любили отец с матерью». На глазах нашей неожиданной спутницы стояли слезы.
    Чем дальше мы углублялись на полуостров, тем больше он мне нравился. Мы целый день с восторгом бродили в холодной воде каньона. Два дня рассматривали Севастополь и Херсонес, все телом ощущая свою причастность к событиям прошлого. А когда
взобрались на перевал: «Байдарские ворота», то даже закрутилась голова, и от, все  поглощающего, пространства, развернувшегося предо мной, и от сказочного моря, единого с небом.
    Жаль только, что за ощущение красоты пришлось расплачиваться чувством страха. Ну, тут уже ничего не поделаешь: все полезное и красивое сосуществует с отчаянием и болью. Для езды горными дорогами нужны навыки, каких у меня не было. Это стало ясно, как только мы начали спускаться к морю. Пот начал заливать мне глаза уже через несколько сот метров спуска. Все время казалось, что не выдержат тормоза. Еще больше пугали многочисленные машины и автобусы. Они проносились совсем радом с матами шоферов, и улюлюканье пассажиров. Скорей всего, моя сгорбленная фигура, крепко держащаяся за руль, представляла собой жалкое зрелище.
    Мой велосипед с честью справился с возложенной на него ответственностью. А вот тормоза Нининого велосипеда оказались слабее. Если кто-нибудь, когда-нибудь съезжал от «Байдарских ворот» вниз, тот знает, что где-то на средине спуска находится старинное культовое сооружение. Во время нашего путешествия, оно служило за чебуречную. Всевышний тогда был не в почете. Но, как известно, война людей с Богом, проходит с переменным успехом. И, не исключено, что беспутные сыны Адама молятся сейчас там, склонив к земле пристыженные лица.
    Так вот, чебуречная эта стояла на большой, обнесенной металлическим забором, площадке. И на нее, с огромной скоростью, выскочила Нина на велосипеде, в которого отказали тормоза. Хорошо, хоть девушка испугалась раньше, чем доехала до ограды, и свалилась на асфальт. Неуправляемый транспорт ее, ударившись об металлическое ограждение, подскочил вверх, и, вместе с вещами, полетел дальше куда-то вниз. К девушке сразу подбежал Толик, а потом и я. Мы начали внимательно осматривать и ощупывать потерпевшую. К нашему большому счастью, с Ниной ничего страшного не случилось. На этот раз судьба нам лишь погрозила пальцем, а девушка отделалась только синяками и царапинами.
    Со всех сторон к нам бросились люди, и каждый с них хотел нам помочь. Нашлись даже смельчаки, выразившие желание спуститься с обрыва вниз, и вытащить наверх искореженный велосипед. Его пришлось оставить на площадке, как напоминание всем легкомысленным путешественникам, что дорога - дело серьезное. Ехать на нем дальше, было уже невозможно.
    Один шофер грузового автомобиля вызвался подвести нас к Ялте. Помимо нас, в кузов грузовика, с шутками и прибаутками, взобрались и ребята-альпинисты. К моему искреннему удивлению, девушка повелась с ними неожиданно высокомерно. Она сердито накричала на добровольцев-смельчаков за их шалости. Я не знал – куда деваться от стыда? Разве так благодарят за услуги от чистого сердца. Удивительней всего то, шалуны притихли. Тогда я впервые внимательно посмотрел на девушку, и должен был себе признаться, в гневе она выглядела красавицей. Эта шестнадцатилетняя зверушка уже имело свое женское достоинство, и чувство личной неприкосновенности, с какой бы то ни было стороны. «Боже! Боже! – невольно подумал я. – И когда этот чертенок успел сложить себе цену?»
    Но, только мы отъехали от места нашего недавнего приключения, как все мои мысли поглотило восхищение окружающей природой. Восторгали, висящие над головой, скалы, ласкали взгляд кипарисы и морские волны. А больше всего мое внимание привлекали тучи над горой Ай-Петри. Они стремительно появлялись над его вершиной, делали круг, и сразу же исчезали, словно что-то пугало их внизу. А может они, просто, прислуживали богам самой высокой скалы полуострова.

                5

    В Ялте мы быстро разыскали хорошего знакомого Ивана Даниловича, в которого намеревались остановиться. К нашему сожалению, «золотой человек» оказался далеко не той высокой пробы на солидарность с путешественниками, как уверял нас Нинин отец. Толстый, невысокий мужчина лет пятидесяти, высокомерно осмотрев нас с ног до головы сквозь открытую калитку своей усадьбы, сердито проронил:
    - Много вас тут ходит всяких бездомных бродяг! На всех жилья не напасешься! Самим жить негде.
    Я развернул свой двухколесный транспорт, чтоб убраться восвояси, но дальнейшее поведение нашей спутницы на время задержало исполнение моего намерения. Она вся побледнела от злости, бросила все на землю, что держала в руках, и, подскочив под самый нос хозяина дома, прошипела: « Ш-ш-шо?!»
    - Пригнула как сорока на собаку! – почему-то так ассоциировалось в моем сознании поведение девушки.
    - Что слышала! Что слышала! Что слышала! – затараторил высоким по-бабьи голосом наш новый знакомый, попытавшись при этом закрыть свою калитку. 
    Тут и Толика словно подхватила нечистая сила и бросила на испуганного человека. Я давно заметил: наличие в людей охотничьего азарта к преследованию загнанных существ, хоть зверей, хоть людей – не имеет значения. Мне неоднократно приходилось видеть, как к группе, издевающейся над беззащитным человеком, присоединялись совсем посторонние прохожие. Возможно, такие действия объясняются нашим животным прошлым? Не знаю. Меня всегда пугает толпа одинаково думающих людей, и бегущих что-то выяснять. Такое зрелище - не из приятных. Единый порыв большого коллектива – это не сумма желаний отдельно взятых особей, а что-то сверхприродное и непонятное здравому рассудку. Подобный азарт я увидел в глазах Толика, и бросился спасать от него хоть не «золотого», но человека.
    На счастье для всех нас, толстяк успел спрятаться от «молодняка» в сарай. Я подбежал к Толику и Нине, схватил их за руки, и начал тащить на улицу, уговаривая при этом:
    - Какое вы имеете право врываться в чужой двор? Не хочет человек видеть нас – это его дело.
    - А почему он отказывается дать нам приют? – никак не успокаивались мои спутники.
    И особенно буйствовала девушка. От ее крика закладывало уши. Наверно, все фурии в детстве были такими неуправляемыми. И откуда только у людей болезнь – ставить себя в центр вселенной? Им кажется, что весь мир созданный для них. И даже Бог – их копия. Или наоборот – что одно и тоже. И все вокруг должны ими заботиться: родители, друзья, государство, церковь, природа, судьба, инопланетяне, судьба, ангелы, планеты, звезды и еще черт знает кто. Все это я объяснял, как мог, своим друзьям, и, кажется, добился своего – мы начали покидать чужую территорию. И все было бы хорошо, если б двери сарая, вдруг, не открылись, и с нее не выглянул «золотой человек» с топором в левой руке. Оценив ситуацию как безопасную для себя, он своим тонким голосом решил нас запугать:
    - Я вам сейчас го-го-голо… ноги порубаю!   
    Нину с Толиком словно оводы укусили. Они вырвались с моих рук, и с перекошенными от гнева лицами бросились на «агрессора». Пришлось мне еще с полчаса проявлять свои дипломатические способности, пока враждующие стороны не были отведены на исходные позиции.
    На улице нас встретила крепкая в два обхвата женщина с грудями как Черное и Каспийское моря на школьной карте Советского Союза.
    Что случилось? – поинтересовалась она.
    И, вдруг, Нина бросилась на шею незнакомке, и зашлась в истерике. Обнимая женщину дрожащими руками, она, сквозь слезы и причитания, начала рассказывать ей обо всех происшествиях во время нашего путешествия. Чего-чего, а слез от девушки я никак не ожидал. Женские слезы всегда делали меня беспомощным. Между прочим, этим часто пользовалась моя супруга. И сейчас я стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что делать дальше?
    Незнакомка выслушала Нину, потом Толика, и заявила: «Будете жить в моей пристройке столько, сколько вам захочется».
    Так, совсем неожиданно, появилось у нас жилье на окраине Ялты. Пристройка оказалась теплым уютным помещением. Там были расставленные кровати с матрасами и одеялами. Я упал на одно из них даже, не раздеваясь. События последнего дня истощили физически и морально. Сон сразу же начал окутывать меня сладким туманом. Последнее, что отложилось в моей памяти – был разговор моих спутников:
    - Как я только в бездну не сорвалась – ума не приложу?
    - Не в бездну, а в пропасть.
    - Разве – не все равно?
    - Нет. Пропасть на триста метров глубже бездны.
    Что мне нравилось в моем приятеле – он буквально на все вопросы имел готовые ответы. Я как-то в медицинской энциклопедии вычитал очень уж мудрое слово. Так он и его мне разъяснил. Правильно, или не правильно – не знаю, но довольно уверенно.
    Утром второго дня, во время совещания трех, была выработана договоренность: я иду на все четыре стороны, и как попаду домой – мое дело. А Толик с Ниной остаются в Ялте на берегу моря. Дружба, как говорится, дружбой, а отношения молодых людей – дело тонкое. После отдыха на южном берегу Крыма молодые люди планировали вернуться домой на велосипедах. Третьему члену нашего дружного коллектива транспорта уже не доставалось. Вот так вот, рано или поздно, за все нужно отвечать. Когда-то я подставил Кукарекина, теперь подставили меня. Все правильно! Делать было нечего, и я, прихватив свое теплое одеяло, полотенце и кое-что с мелочей быта, отправился путешествовать дальше пешком.
    Своим ходом я обошел почти весь полуостров. В жизни мне не пришлось побывать там вторично. Так получилось. Но то, что мне удалось увидеть в том году, я вспоминаю с теплотой в душе. Особенно тогда, когда мне грустно и одиноко, когда на дворе мороз или слякоть. Полуостров – это сказка. Рассказать о нем невозможно из-за бедности языка. Его нужно увидеть собственными глазами.
    Идя на восток, я дошел до Судака, и там заночевал в Генуэзской крепости под Девичьей башней. Ночью меня укусила сколопендра. Дело в том, что на всем своем пути, мне приходилось спать под открытым небом, завернувшись в одеяло, и там, где усталость начинала требовать покоя. После укуса ядовитого, но не смертельного для жизни, мелкого животного, я решил заканчивать свои странствия, и через поселок Старый Крым отправился к выходу с полуострова. По дороге домой мне захотелось посидеть с бутылкой водки на могиле бедного, доброго фантазера Александра Грина. Когда я разыскал место его захоронения, там сидела молодая девушка. Она была в полной прострации от нашего грешного мира, и большие, как горох, слезы катились с ее глаз. Я не решился нарушать общение молодой души с кудесником, творящим надежду. Наверно, сколько будет существовать могила странного писателя, столько будут ходить к ней люди, жаждущие увидеть в своей жизни алые паруса, или женщину своей мечты, бегущую по волнам. Пить мне пришлось в одиночестве. Паруса моих мечтаний были уже далеко за горизонтом прожитых лет. Я шел домой, где ждали одни неприятности.
    Только к ожидаемым неприятностям, прибавились и неожидаемые. Где-то под Алуштой застал меня вечер. Я перелез через первый попавшийся забор, и попал, как потом догадался, на территорию одного с домов отдыха. Людей поблизости нигде не было. Отыскав садовую лавку в самом отдаленном уголку парка, я закутался в одеяло, и закатился под нее. Почему под лавку? Тогда немного накрапывал дождь.
    И приснился мне сон, словно любовник жены, здоровяк с перекошенным от злости лицом, выстрелил в меня с ружья. От такой неожиданной страсти я, издав пискливо скрипящие звуки, рванулся всем телом в сторону, чтоб спастись от злодея. Но сделать это оказалось не просто: какая-то невидимая сила придавила меня к земле. Промелькнула страшная мысль: «Меня связали по рукам и ногам». Кто-то закрутился и закричал рядом. Страх удвоил силы, и рывок мой был настолько отчаянным, что заныли мышцы на руках и ногах. Но то меня уже мало беспокоило. Главное – я избавился от пут, и можно было двигаться. А двигался я быстро. И только забор, что неожиданно возник на моем пути, остановил меня, и заставил думать. Тут я вспомнил, что ложился спать под прикрытием, и стрелять по мне никто не мог. И любовника жены в Крыму не было.
    - Тогда, что же произошло со мной? – возник естественный вопрос.
    Чтоб выяснить, все возникшие для меня вопросы, я решил возвратиться к месту своих ночных приключений. Лавка, давшая приют, оказалась переломанной пополам. На дворе светало, и мне без труда удалось разыскать все свои вещи. Более того, я нашел еще и чужой кошелек. В нем лежало письмо мужа к жене, отдыхающей на юге. Помимо признаний в любви в нем сообщалось о высылке «кошечке» почтой солидной суммы денег на витамины.
    - Витаминов этой женщине и так предостаточно, если она ухитрилась, в порыве страсти
народное добро уничтожить, и невинного человека собой придавить! – охватило меня неимоверное зло.
    С такой справедливой, как мне тогда казалось, мыслью, я чужие деньги переложил в свой карман, ехидно при этом отметив: «Усиленное питание понадобится мне, чтоб излечить перепуг». На чистом участке письма карандашом я дописал незнакомке свое послание: «Еще будешь заводить романы на старых гнилых досках – напишу мужу».
Правда, на мгновение промелькнуло в голове тревожное осознание своей неправоты, но только на мгновение.
    Интересно: какое злодеяние можно простить себе, чтоб потом не мучаться им? У меня же, после воровства чужих денег, поселился в душе червячок душевного беспокойства. Бывает: и небо чистое, и покушаешь в свое удовольствие, и хорошего винца выпьешь – живи и радуйся. Так нет же! Это бескостное животное возьмет  - и ущипнет меня. Говорят, что, для полного спокойствия, нужно равнозначную сумму, причиненного кому-то ущерба, отдать церкви. Отдавал – не помогло.
    Собрав свои немногочисленные вещи, я перелез через забор территории неизвестного мне заведения, и зашагал по шоссе в западном направлении, не очень переживая – куда конкретно попаду. По дороге приспичило в туалет, и пришлось свернуть в ближайший лесок. И там сразу же наткнулся на женщину, лежавшую на голой земле, если не считать какую-то тряпку под ней. Заметив меня, она вскочила на ноги, и испугано спросила:
    - Вы кто?
    - Да, никто. Самая обыкновенная бестолочь. Хожу себе, неизвестно зачем -  туда-сюда, и время от времени водку пью. 
    - Вы меня не обидите?
    - Зачем?
    - Я не знаю. – смутилась незнакомка. – Вчера вечером ко мне один мужчина приставал. Пришлось от него в лесу скрываться.
    Что за мужчина? Как приставал? Почему приставал? И вообще – приставал ли? – Я выяснять не стал, и упокоил ее.
    - На этот счет можете быть вполне спокойной.
    И спросил:
    - А куда, собственно говоря, вы намерены сейчас идти?
    - В Алушту.
    - Тогда, пойдем вместе.
    По дороге мы познакомились, разговорились и, незаметно для нас, перешли на «ты». Звали ее Аней. Вчера вечером она приехала в Алушту, с намерением разыскать своего гражданского мужа Николая Кононова, где, по ее словам, он был в командировке. Аня хотела преподнести своему близкому мужчине сюрприз, и заранее не сообщила ему о своем приезде.
    Полдня хождений по городу ни к чему не привели. Странную улицу Поматросова никто не знал.
    - Может улица не Поматросова, а имени Матросова, героя Великой Отечественной войны? -  попытался я уточнить в Ани адрес наших поисков.
    - Нет. Вот у меня и конверт с письмом от супруга есть. Тут ясно указано: Крым, Алушта, Поматросова, пять. 
    Нам, конечно, нужно было зайти на почтамт или в милицию, и там узнать местонахождение Николая Кононова. Но такая, простая, на первый взгляд, идея ни мне, ни моей спутнице не пришла в голову. Должен сказать – простые вещи и события не всегда легко воспринимаются нами. Как-то у нас на работе отсутствовал, по непонятным причинам, работник химической лаборатории. И открыть это служебное помещение не смогли два инженера и три слесаря-инструментальщика. А лаборант, всего на всего, просверлил в дверях небольшую дырочку, через которую, с помощью простой проволочки поднимал обыкновенный крючок. А все искали сложные приспособления с таинственными кодами. 
    Для привязки к местности мы взяли за ориентир останки Генуэзской крепости, и делали вокруг нее круги. Единственно уцелевшая древняя башня являла собой археологическую ценность, но местные женщины об этом не знали, и сушили на ней белье.
    - Вот истинно полезное применение военных объектов. – заметил я Ане. – Нужно бы еще и все пушки мира расставить во дворах домов, стволами вверх. Пусть бы исполняли роль столбов на радость детей и женщин.
    - А внизу пушек привязать всех мужчин, чтоб в командировки не ездили.
    - Это уже перебор. – не согласился я.
    В конце дня меня, вдруг, осенила догадка:
    - Послушай! – обратился я к Ане. – А название улицы, которую мы так упорно ищем, случайно не взято с дурацкого, неизвестно кем придуманного, выражения: «Поматросил, и бросил»? И цифра дома - номер пять, лишь намек на ваши какие-то интимные, лишь вам одним известные, отношения.
    - Ты хочешь сказать, что Николая нет в Алуште?
    - Конечно.
    - И я так думаю. – совсем тихо проговорила Аня, и осунулась как-то сразу, прямо на глазах. На лице ее появились морщины, словно трещинки на оконном стекле, когда в него попадает камень.
    - Какого ж черта мы ищем?
    - Так и есть, что черта.
    На женщину было жалко смотреть. И я ей предложил:
    - Пошли, покушаем. Война войной, а еда за расписанием. Без нее никогда не придут хорошие мысли в голову.
    - Угу. – согласилась со мной моя неожиданная спутница. – Только вряд ли хорошие мысли уже посетят мою голову.
    - Все будет хорошо. – я старался, как мог подбодрить, убитую горем женщину. – У тебя хоть есть деньги на обратную дорогу?
    - Нет. В кармане одни только копейки. Думала, что муж тут работает, и проблем с деньгами не будет. А видишь – как все получилось. Будет мне на дальнейшее наука – едешь в дорогу, рассчитывай на самый худший случай.
    - Ладно, сказал я «а», говорю теперь «б»: денег на дорогу тебе дам. Домой доберешься. А там уже будешь искать своего мужа через его производство.
    - Не переживайте, - взялась успокаивать ни то меня, ни то себя будущая должница, забыв при этом, что мы были с ней уже на «ты», - я долг вам верну весь до копейки. Вы только адрес мне свой оставьте.
    - Конечно, вернешь. – сказал я Ане.
    А сам подумал:
    - Где ты их возьмешь, дорогая? А если и появится у тебя какая-нибудь копейка, то захочешь ли выслать ее мне?
    До Симферополя мы доехали троллейбусом, а дальше начали добираться домой попутным транспортом. На этом, возможно, мое бродяжничество и закончилось бы, если б не очередное происшествие, и все дальнейшие события, с ним связанные. В одном из автомобилей шофер потрогал Аню, сидевшую рядом, за колено. Женщина в ответ плюнула в лицо невежливому ухажеру. Тот обиделся – остановил машину, и грубо вытолкал нас на дорогу. Я обозвал его козлом, и это мне «вылезло боком». Его ответ оказался настолько сильным, что пришлось нюхать землю придорожной канавы. Любвеобильный водитель был мужиком не моей весовой категории. Хорошо хоть на месте моего падения под руку попалась суковатая палка. Только, по-видимому, в планы нашего обидчика не входила задержка в дороге. Он быстро сел за руль, и умчался по делам своей службы
    У меня болели челюсть, нос и ныли ребра. Злость заполонила душу сразу на всех: на шофера, на Аню, на Толика, на Додю Цезаревича, на мои приключения и на весь белый свет вообще.
    - Твое колено гладили, а не дробили молотком. Зачем было брыкаться? – не зная сам  - почему выругался я, когда она хотела заговорить со мной.
      Обычно спокойная женщина, вдруг, развернулась, влепила мне пощечину, и громко заорала: «Скотина!». После этого бросилась бежать вдоль шоссе. Я сразу бросился, было догонять ее, но тут же остановил себя – что мне нужно от нее? Черт с ней – пусть бежит себе, куда хочет. Не драться же с бабой, в самом деле. Немного успокоившись, отошел в сторону от трассы, и, разложив на траве весь запас своих продуктов, принялся кушать. И тут я услышал сзади себя Анин голос:
    - Извини, пожалуйста. Но и ты ведь не прав.
    - Согласен. Прошу к столу.
    Женщина присела на траву рядом со мной, и, наверно, чтоб хоть как-то завязать разговор, произнесла:
    - Плохо все получилось.
    - Нет ничего плохого без хорошего. – успокоил я ее.
    - И что же хорошего в, случившемся с нами, мордобое?
    - За дорогу не заплатили.
    Аня расхохоталась. А когда успокоилась от смеха, заметила:
    - Действительно: одно другого стоит. Особенно, если учесть, что мы и километра не проехали
    Скушав немного хлеба с колбасой, она посерьезнела, и спросила:
    - Ты мне одну услугу сделаешь?
    - Какую?
    - Я беременная.
    - Когда это я успел отличиться?
    - Да не ты! – улыбнулась Аня. – Там другие постарались. Твоя услуга мне в другом деле нужна.
    - Рыбка ты моя! Я не гинеколог, а токарь. И, по словам нашего главного механика, не очень даже хороший.
    - Успокойся! Мне помощь врача еще не нужна. – заверила меня, мигом порозовевшая, женщина. - Ты не мог бы представиться моим родителям отцом будущего ребенка?  Только представиться – и больше ничего. Прошу я тебе потому, что моего мужа, как и тебя, звать Николаем.
    После изложения своей просьбы, Аня внимательно посмотрела на меня. Что она увидела в моем взгляде? – Не знаю. Только речь ее после этого сделалась быстрой, и звучащей как мольба:
    - Ты не бойся! Побудешь в деревне неделю, и поедешь – куда захочешь. Жениться мы не будем. Мне очень важно приехать домой с мужем. Хоть на один день. Хоть на один час. Я тебе заплачу – сколько ты скажешь.
    Я подумал так:
    - Ну, кто меня ждет дома? Никто. Почему б не задержаться в своих странствованиях еще на недельку? От этого неприятностей у меня ни убавится, ни прибавится. Как говорится – семь бед, а смерть одна. И я согласился на пропозицию своей авантюристической спутницы, правда, бесплатно. Торговаться с нищими нельзя – все равно будешь в проигрыше.

                6

    Мать и отец моей фиктивной гражданской жены оказались людьми кроткими и добрыми. Такое впечатление у меня сложилось не сразу, потому что встретили они меня не очень приветливо. И долго потом недобрые взгляды обдавали холодом мою спину. Но со временем все изменилось в лучшую сторону. И я, по мере своих возможностей, начал участвовать в решении хозяйственных проблем. С «тестем» мы перестроили сарай, выкопали на приусадебном участке картошку, поправили крышу погребе. Да и много чего сделали. Работы в деревне, на каждом шагу – море. Только – трудись. Но, в отличие от заводской, сельская работа мне нравилась. Тут не было норм, распорядка дня и вечного аврала с просьбами со стороны главного механика: «давай-давай». Я мог сам себе выбирать время и место работы, без «умного» руководства за спиной.
    Незаметно промелькнула осень, и настал декабрь месяц. Перед самым Новым годом Аня родила девочку. Назвали ее Светой. Настали короткие зимние дни с долгими вечерними бодрствованиями с семечками за телевизором. Потом, словно с рога изобилия, сыпанули праздники, с хождениями к соседям и кумовьям. А там не опомнились, как начало пригревать солнышко. И, однажды, за ужином, «тесть» затеял разговор:
    - Сынок, как думаешь дальше жить? Отношения с Аней у тебя не узаконены. С работой тоже нужно что-то решать. Я разговаривал с людьми, и узнал от них, что рабочие руки нужны как в совхозе, так и на кирпичном заводе. Сходи, узнай – может, найдешь себе работу по душе?
    - Папа! Не трогайте Николая! Мы сами разберемся – где, кому работать.- сказала, как отрезала Аня, не позволив мне, и рота открыть в ответ на слова отца.
    - Сами – так сами!- не стал возражать старик.
    Отец и мать любили дочь и во всем ей потакали. Аня могла покрикивать на них, или все в доме переставить по собственному усмотрению, и ни каких возражений с их стороны не поступало. Мне кажется, что Аня, когда тащила домой ненастоящего мужа, меньше всего хотела их обрадовать. Старики молча приняли бы свою кровиночку с десятью, а не то, что с одним, внуком. А вот внимание соседок Ани к ее судьбе - очень беспокоило молодую маму. Мне кажется, она и в гости водила меня несколько раз только затем, чтоб все видели отца ее ребенка. Странно: нам, иногда хочется достойно выглядеть в глазах людей, которых мы не уважаем. А может…ей, просто, хотелось досадить другом Николаю? Кто женщин поймет.
    В ночь, после разговора с «тестем», состоялся разговор и с Аней. До этого у меня с ней сложилась странная семейная жизнь. Спали мы в одной комнате, но на разных кроватях. Раздевались ко сну при полной темноте. Естественно, сосуществуя вместе, мы не могли не разговаривать. А разговоры, как известно, всегда сближают людей. Но Аня этого не знала, и никак не реагировала на мои намерения сделать наше общение более тесным. Как-то я решился поцеловать свою «гражданскую жену», но она плюнула мне в рот, и сделала строгий устный выговор. После него мне ничего другого не оставалось, как возложить все надежды на время, и ждать. Ведь природа – то великая сила. В этом я убеждался каждый день сам, со все возрастающей силой.
    - Николай! – начала она свой разговор необычным голосом, от которого у меня все перевернулось в душе: «Наконец-то». Но радость моя была преждевременной. – Спасибо за все сделанное тобой, а сейчас прошу покинуть нас.
    - Почему? – язык не слушался меня, и собственный голос тяжело было узнать. – Я пойду работать, оформим брак, и никто не узнает, что ребенок не мой.
    Я и забыл тогда, что в моем паспорте имеется штамп о браке с другой женщиной. Не знаю – видела ли его Аня?
    - Нет. – твердо ответила она. – Извини, но ты не тот человек, на которого можно положиться. Вдруг, произойдет ссора в семье, ты тут же сядешь на велосипед, и уедешь то ли на Кавказ, то ли на Алтай. А мне потом кукуй одной, среди четырех стен дома.
    - Дай мне шанс.
    - Нет. Я начала к тебе привыкать, а чем…
    - Так может, – перебил я ее, - у нас все наладится?
    - Никаких «может». Поедешь завтра утром.
    - А что ты родителям скажешь?
    - То мое дело. И не будь таким хмурым, у тебя еще вся жизнь впереди.
    - Я не хмурый. Это я такой – когда веселый.
    - Вот и хорошо. Стало быть, умирать ты не собираешься.
    - Но если и собираюсь, то грустить зачем? А когда кто-то еще и за пятки пощекочет, так и посмеяться можно.
    Аня улыбнулась: «Вот и договорились». Разбудила она меня рано утром. Всунула в руки кулек с едой и деньги на дорогу, и прошептала:
    - Пошли, проведу.
    - Мне и тут хорошо. Не мешай спать.
    Моя фиктивная гражданская жена стала передо мной на колени, и попросила:
    - Умоляю! Сделай так, как я прошу. Может через год, или два наведаешься ко мне, а сейчас – уезжай.
    - Поцелуй на прощание.
    Ее поцелуй получился жарким и терпким. Так меня в жизни больше никто не целовал. С тех пор Аню я не видел. Но снилась она мне часто. Все мои намерения снова увидеть супругу-несупругу перечеркнула неожиданная встреча на вокзале с ее соседкой. Она рассказала мне, что через месяц, после того, как я удрал от жены (вы слышали? Удрал! Таки сделали с меня отца-мерзавца), она сошлась с другим каким-то Николаем. Живет с ним сейчас душа в душу. Что мне было делать? Я понимаю, враги нужны всем: Богу – дьявол, царю – жиды, коммунистам – кулаки, а меня за какие грехи туда втолкали? Хотя, кто врагов спрашивает – почему им нужно ими быть?
    Бывшая моя настоящая жена вторично вышла замуж. Люди говорят, что новым мужем она не нахвалится. Хорошо – когда людям хорошо. Пусть судьба дарит им долгие годы счастливой жизни.
    С работы, как ни удивительно, меня не уволили, а только объявили строгий выговор, и перевели на три месяца в дворники. Понизили, так сказать, в должности. Новая трудовая деятельность мне пришлась по душе: работа на свежем воздухе, спокойная и не подвержена частым указаниям начальства. Я уже был готов мести заводскую территорию и дальше – до самой пенсии. Но главный механик, по окончанию моего срока заключения, сказал:
    - Не дури. Ты специалист, а не махатель метлой. Научись, в конце концов, уважать свою профессию. Взбодрись, и перестань плевать на себя. Другим тоже не позволяй этого делать. Иди, тебя станок твой ждет.
    Пришлось подчиниться. Другого выхода у меня не было.
    Как-то я проведал Кукарекина - Пацюка. Додя и его супруга были дома. Они вместе клеили обои. Оксана не захотела жить в деревне, и переехала к мужу в город. Я не стал надоедать своим присутствием, озабоченным творческим трудом, людям, и сразу же ушел. Но глава семьи догнал меня на улице.
    - Николай! – остановил он меня вопросом. – Ты не знаешь – как мне вернуть свою фамилию?
    - Зачем? – удивлению моему не было предела.
    - А как же! – аж  подпрыгнул от возмущения Додя Цезаревич. – Умру, так хоть на могилке напишут: Кукарекин.
    - Не знаю. – чистосердечно признался я. – Сходи в паспортный стол. Меняют же люди как-то свои фамилии. Попробуй и ты.
    На этом мы с ним и расстались, и больше как-то не встречались.
    Толик, говорят, уехал куда-то за границу с отцом, и я его больше не видел. Где Нина – не знаю.

                2

                Всежитие ухмыляется.

   

    Мое спокойное существование в течение нескольких лет после, полной приключений, поездки в Крым, было внезапно прервано событиями, о которых мне хочется сейчас рассказать. Случились они в том году, когда, если может помните, была сильная пурга в марте месяце. И еще: то был год или свиньи, или крысы. Так вот, в это, мало приятное для всего человечества время, меня вызвал к себе в кабинет наш главный механик. А так, как рабочих, почти всегда, начальство вызывает в свои апартаменты не для хороших сообщений, то, по дороге туда, я мысленно перебрал в голове все свои прегрешения, за которые мог бы последовать выговор. Но, разве предусмотришь все жизненные выкрутасы? Мой начальник предложил мне…отпуск в июле месяце. Раньше ничего подобного не было. Отдыхать зимой – предложения были, летом – нет. И, мало этого, он присоединил к моему летнему ничегонеделанью еще все мои отгулы, и, даже, шесть дней за «активное участие в народной и пожарной дружинах», в которых я никогда не числился.
    От неожиданности, я даже принялся протестовать. Но механик нетерпеливым движением руки отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи и зло произнес:
    - Да иди ты к чертовой матери! И перестань писать свои кляузы.
    - Я никому, ничего не писал.
    - Иди, иди! Видеть тебя не могу.
    Еще больше удивил меня мастер нашего участка. Он как-то сухо, и, отведши в сторону взгляд, подсунул мне подписать «мое» заявление с требование предоставить отпуск сейчас и немедленно. А когда я «намазюкал» в нужном месте необходимую закорючку, он сразу ж молча ушел, не напомнив, как водится в таких случаях, о ста граммах «отпускных». Начальство явно хотело избавиться от меня не целое лето. А почему? Было не ясно. Всю дорогу домой меня мучил этот вопрос. И, наверно, мучил бы долго, если б я не встретил Толика.
    - Что ты думаешь о Сковороде? – спросил он как всегда по-деловому и конкретно, не отвлекаясь на приветствие и лишние вопросы о семье, здоровье и жизни, как принято везде, при встрече двух людей, долго не видавших друг друга.
    - Она круглая и черная. И потом, сковорода не женщина, чтоб о ней думать. Чего ты, вдруг, о кухонной утвари заговорил?
    - Чхать мне на твою грязную железяку! – обиделся приятель. – Ты что-нибудь о философе, Григории Савиче Сковороде, слышал, или нет?
    - В школе, кажется, что-то учили. «Каждому городу нрав и права. Каждый имеет свой ум голова». Не его ли это, случайно, стихи?
    - Его, его, случайно, стихи! – перекривил меня с горечью в голосе Толик. – Ты молиться должен на этого выдающегося человека. Григории Савич был, в свое время, самым образованным человеком на Земле. Он владел многими иностранными языками, писал басни, стихи и философские трактаты. И, невзирая на свою образованность и всемирную известность, был абсолютно равнодушным ко всем соблазнам жизни. А повседневные искушения, должен тебе отметить, на каждом шагу сманивали его в свои сети. И все их гений обошел. Поэтому и на могиле, которую он сам себе вырыл, и сам в нее лег, чтоб навеки упокоить, израненную человеческой жестокостью душу, люди, по его просьбе написали: «Мир ловил меня, но не поймал».
    - То мир им, просто, не интересовался. – возразил я. – Пусть бы твой Сковорода обошел ту напасть, которую мне месяц назад организовали три бандита, ночью возле моего подъезда. Ребра и губы до сих пор еще ноют.
    - Какая ты все-таки бескрылая бестолочь!
    Приверженец Сковороды забегал кругами вокруг меня. Размахивая руками у самого  носа, что еще не избавился от информации о крепости чужих кулаков, он начал громко вдалбливать в мою голову истину - о недопустимости легкомысленного отношения к серьезным вещам:
    - Я тебе вещаю о святом, высоком, сверхчеловеческом, а ты – губы, ребра! Разве так можно? Ты еще вспомни чирей на заднице, или выдуманную тобой историю с любовницей, когда неожиданно, во время ваших любовных утех, в ее спальне появился муж. – возмутился Толик.
    - Ну, знаешь! – не согласился я с таким пренебрежительным отношением своего друга к моим, неожиданным, случаям в жизни.- Набитые губы – это существенно и больно! И происшествием с любовницей не нужно попрекать. Во-первых, это было давно и один только раз. А, во-вторых, я ничего не выдумывал. Наш участок тогда на заводской даче отдыха приводил в порядок дачные домики. И там, в деревне познакомился с одной женщиной. Действительно, ее муж вернулся домой не вовремя, и мне пришлось прыгать с балкона двухэтажного коттеджа. На нем зацепился штанами за какой-то крючок, и с голым пузом ляпнулся в корыто с куриным последом. Им хозяйка дома подкармливала цветы. Хорошо хоть шею не свернул, а только ногу повредил. И заметь – со штанов я выпал, а туфли остались при мне. Кое-как поднявшись, я через огороды, чтоб никому не попасться на глаза, поковылял на заводскую базу. И по дороге, на одном из дворов, впопыхах провалился в погреб. Выбраться оттуда у меня никак не получалось. Но в это время, как мне потом стало известно, к хозяйке ямы пришла кума за капустой для борща. Женщины опустили в свое овощное хранилище лестницу, и по ней мне удалось выскочить наверх. А чтоб меня никто не видел в лицо, то завязал на голове рукава рубашки. И долго потом перепуганные крестьянки рассказывали соседям, что в их погребе сидел черт – очень вонючий самец и с конскими копытами. Утром любовница принесла мне штаны и трусы, и при этом пошутила: «Что ты самец – могу подтвердить. А то, что с копытами и рогами – бабы врут». Муж ни о чем не догадался. Он был тогда в стельку пьяным, и супруга его меньше всего интересовала. Что поделаешь: чуда не сотворишь – не прославишься. А теперь ответь: что бы делал Сковорода на моем месте в яме, если б ему не бросили туда лестницу?
    - Дурак! Григорий Савич никогда бы не пошел к замужней женщине в дом искать  приключения.
    - Почему? – не понял я. – Женщина сама пригласила меня к себе в гости. Как было мне, холостяку еще тогда, отказать даме в ее просьбе? Или философов не интересуют представительницы прекрасной половины человечества. Тогда, пусть все они идут в монастырь, и их там никто не будет ловить. Это так просто.
    - Тьфу ты! – вскипел Толик. – Сковорода не прятался от людей. Он жил среди них так, как велит естество разумного творение космоса. А не за законами общества, искривленного, неограниченными здравым смыслом, стремлениями его членов к призракам бытия. Он высмеивал неразумную растрату времени ради денег и эротических забав. Вот почему этот человек оставил все свое наследство родственникам. Отказался от любимой женщины во имя свободы мышления. Отбросил раз и навсегда помыслы от карьеры. Но…знал себе цену. Высокопоставленному служителю культа, имевшему наглость учить его – как писать стихи, он ответил: «Одно дело пастырский жезл, а совсем другое – пастушья свирель». Монахам Киевской Лавры, пригласившим его к себе на службу, и обещавшим ему славу «столпа святой церкви», отрезал: «Хватит и вас, столбов неотесанных, в Храме Божьем». Ну, как? Кто еще с людей того времени мог бы позволить себе такие речи?
    - Как было когда-то, - подумал я, - никто не знает. А сейчас в автобусах, в часы «пик», и не такое можно услышать. И зачем это ученому человеку обижаться на доброжелательное отношение к себе? Не хочешь быть подпоркой святым делам – не будь ею, а ругаться зачем? Ну, а чтоб отказаться от любимой женщины ради «свободы мышления» - вещь вообще дикая. Для меня, по крайней мере. Нет, я точно философом не стану. Да…эх, что там говорить- есть такая женщина, перед которой ни одна философия не устоит.
    Всего этого Толику, конечно, я говорить не стал. Не хотел портить ему настроения, а только спросил:
    - А жил где Григорий Савич? Без хлеба и теплого жилья много не помудрствуешь.
    - Нигде конкретно. Летом в поле. Зимой в друзей. Учил людей грамоте и пению. Много путешествовал.
    - Действительно, человек необыкновенный! – согласился я. – И что ты затеял делать по этому поводу.
    Я хорошо знал своего приятеля. Не мог он придти ко мне ради пропаганды чужого, пусть и очень умного, учения.
    - Рванем на велосипедах путями-дорогами славного сына Украины, Григория Савича Сковороды! – хлопнул меня по плечу сторонник гениального просветителя.
    - Но…
    - Велосипеды уже есть.
    - А…
    - Поедем, конечно, втроем. В нашего Кукарекина, сам убедился, просматриваются задатки мудрого мыслителя, и он, конечно, присоединится к нам.
    Меня так и подмывало спросить организатора нового путешествия: «Когда это Додя - дурак превратился в человека с задатками мудрого мыслителя?», но сдержал себя. 
    - Не…
    - Ты же в отпуске.
    - Откуда знаешь?
    - Земля слухами полнится. Ну, что тебе делать дома?
    - Ладно! – согласился я
    - Поедем через Киев. Там Сковорода учился, и оттуда начал свой путь к славе. На Подоле и памятник ему стоит в полный рост. Мы обязательно должны возложить к  ногам скульптурного сооружения букет полевых цветов, как принято делать везде, при почитании памяти великих путешественников.
    - В чем же суть учения нашего великого земляка?- хвалебные речи приятеля не могли не вызвать моего интереса к философу.
    - Расскажу тебе в двух словах, как человеку не подготовленному овладевать научными истинами.- охотно взялся просветить меня Толик. – Григорий Савич воспринимает все, что мы видим вокруг себя, как тень другого - реального, нам невидимого, мира.
    - Оказывается, мое тело – это тень какого-то другого Николая, который двигается рядом, но пощупать мне его нельзя? – подбил я результаты своего просвещения.
    - Молодец! 
    Обрадовался популяризатор учения Сковороды. И удостоил меня одобрительным взглядом, как когда-то мой учитель ботаники, когда на его вопрос: «Зачем растениям нужны корни?», я, после долгих раздумий, ответил: «Для того, чтоб они не падали туда, или сюда».
    Слова приятеля мне показались странными. Я внимательно посмотрел на него – не смеется ли он? Нет, шутить приверженец бунтарского философа не собирался.
    - И это не мы с тобой сейчас собираемся в путешествие, а наши «реальные» двойники, которых даже попросить нельзя: «Ребята, поделитесь вашими планами на будущее»? – задал я очередной, по-моему, естественный, вопрос.
    Толик сразу смутился, а когда немного подумал, ответил:
    - В данной закономерности природы мне еще не все ясно. Но, не потому, что учение Григория Савича ошибочное. Оно не может быть таким, потому что сам Лев Толстой склонял перед ним голову. А Организация Объединенных Наций объявила, даже, один год – годом Сковороды. А это тебе не фигели-мигели. И потом – откуда колдуны и экстрасенсы знают наши прошлое и будущее? А? Молчишь? Так вот – без существования другого, параллельного нам мира, тут не обойтись. Подожди немного, я во всем разберусь, и дам ответы на все твои вопросы. А теперь поехали к Кукарекину.
    - Путь к истине наверно – круг. Тысячелетиями все, кому не лень, показывают направление к ней. Мы туда идем, и оказываемся на месте. Иные миры – тоже, наверно, уже протоптанная кем-то, но давно забытая всеми, дорожка. – подумал я, и поплелся за Толиком.
    Додю Цезаровича мы застали в кругу семьи. Только вид у него был уж слишком возбужденным. Не лучше выглядела и его супруга. Все указывало на то, что наш визит прервал семейную беседу на повышенных тонах. Пол на кухне был устлан осколками посуды. А на ее стенке вырисовывался контур подошвы ботинка, скорей всего того, что покоился на столе среди грязной посуды.
    - Третий нужен? – зло проворчала в ответ на наше приветствие хозяйка квартиры, и демонстративно отвернулась ко всем спиной.
    Я растерялся и, как всегда в таких случаях произнес бессмыслицу: «Мы только Сковороду хотим увидеть».
    - У меня – нет! – огрызнулся Додя.
    - А ты кастрюли отдай! Все отдай! Тебе ведь ничего не нужно! - высоким, режущим ухо голосом, завопила Оксана.
    Толик смерил презрительным взглядом раздраженную женщину, и тоном, не терпящим возражений, вынес выговор ее мужу:
    Додя Цезарович, мы дарим тебе уникальную возможность - проникнуться тайнами жизни великого философа, Григория Савича Сковороды, а ты ведешь себя как, придавленный женским каблуком, червяк.
    - Проникнуться – это как? – Аж поперхнулась от удивления Оксана.
    - А так. – повернулся к ней лицом Толик. - Нужно ехать, и смотреть – где, когда и как жил и страдал титан украинской культуры.
    - А ребенка кто будет кормить? Ты, или твой замызганный титан? – подскочила оскорбленная мать под самый нос непрошенного гостя. – Мало того, что мой горетитан нигде не работает, так ты его еще и увезти хочешь?
    - Горгона! Если не уважаешь свою сильную половину, то не смей этого делать по отношению к вселенскому разуму, материализованному на земле в лице моего кумира!
    И пока, озадаченная высоким стилем речи Толика, женщина приходила в себя, гость снял крышку с одной кастрюли, заглянул туда, скривился, и недовольно произнес:
    - Кушать - не сварено, плита черная от сажи, на кухне мусор – так кто замызганный?
    В Оксаны, после таких слов, серые глаза сделались карими. Было такое впечатление, что ей перехватило дыхание – ее губы шевелились, а звук отсутствовал. А первые слова, рожденные красивым ротиком, прозвучали сдавленным хрипом:
    - Какая плита? Какая сажа? В доме хлеба нет!
    - Хлеб вчера был! Не нужно было его кушать! – наконец-то прорезался голос и в хозяина дома.
    - Ага! Так мне нужно с голоду сдыхать? – наконец-то женщина завопила своим естественным голосом.
    - Солнышко ты мое… - хотел что-то сказать Додя, но закончить свою мысль ему не дал удар черпака по голове.
    Его, очень профессионально, произвела хозяйка дома. Чувствовалась тренированная рука специалиста своего дела.
    - Нужно убегать! – подумал я, и вышел на улицу.
    За мной важно последовал Толик, а потом выскочил Кукарекин-Пацюк. Минут с десять мы простояли молча под домом, не зная – с чего начать разговор. Наконец-то я изобрел вопрос, имеющему задатки мудрости и шишку на голове от черпака, не состоявшемуся нашему спутнику:
    - Почему твоя жена так много кричит?
    - Боится, что рот будет иметь дурной запах. – неохотно выдавил с себя в ответ Додя, и снова стало так, что не хотелось говорить
    - Ты, действительно, нигде не работаешь? – на этот раз решился на вопрос Толик.
    - За копейки? – удивился «горетитан».
    - Все верно! Летела сорока через болото, какая зарплата - такая и работа. – поддержал я Додю.
    А зачем? Сам не знаю. На мое знание народной мудрости никто не обратил внимание. И снова установилась неудобная всем тишина, когда слова, словно кузнечики, скачут в голове, и ни одного не удается поймать на язык. Нарушил ее Кукарекин: «Так вы едете?». Слова его прозвучали как: «Чего стоите?». Такой прозрачный намек – убираться на все четыре стороны, вдохновил нас подумать о своих проблемах, и мы в один голос воскликнули:
    - Да, да! Ты извини, пойдем собираться в дорогу. Такая работа, сам знаешь, требует много времени.
    - Я бы тоже с вами поехал, да радикулит замучил. – грустно сообщил нам Додя о своей проблеме, и взялся за поясницу.
    Мы немного, для видимости, посочувствовали Цезаревичу, и на этом распрощались с ним. За углом первого же дома Толик остановился, поднял вверх указательный палец правой руки, и произнес
    - Пропал казак для будущих поколений. С него уже не получится философ. Я всегда говорил: «Кто посеял отношения с женщиной, тот пожнет потерю своей необычности».
Видишь, какую коварную сеть обошли мы, Григорий Савич и я, отказавшись от любимых женщин. Недаром брак называется браком. Умные люди хорошее дело плохим словом не обзовут.
    - Мне не послышалось: ради философии ты удрал от Нинки?
    - Что значит – удрал? Мы разошлись с ней разными дорогами пространства. Она жаждет благ земных, а я познания высоких истин и чистоты небесной. И только! Ей хочется жить ради красивой одежды и вкусной еды. Я же одеваюсь и ем только затем, чтоб насладиться блаженством странствий своего славного прошлого. 
    - О каком славном своем прошлом ты ведешь разговор? – не понял я.
    Толик отступил от меня на два шага в сторону, встал в позу Ленина, воплощенного в скульптуре, стоящей в центре города, и провозгласил речь:
    - Есть, друг Гораций, науки, ведающие о прошлом, и предсказывающие будущее. С их помощью я узнал о переселении души Сковороды, после пятого перевоплощения, в мое бренное тело. Вот какой синтез тленного и вечного воплотился в моей личности. И теперь, она сможет дать людям новые, фундаментальные знания. Ты думаешь – я просто так еду путями своей прошлой жизни? Ничего подобного! Идеи тоже материальная субстанция, незримо наполняющая пространство. И когда мы будем находиться рядом с мыслями прошлого, мы обязательно впитаем их в себя.
    - И где ты набрался таких умных наук?
    - В Тибете. Мы там с отцом путешествовали.
    Я стал в такую же позу, как и мой приятель, и провозгласил ответную речь:
    - Чужими путями ходить – только людей смешить. Когда-то, друг Толик, слава одного штангиста не давала мне спокойно спать. Я смастерил себе штангу, и таскал ее круглые сутки. Так вот: сил себе, тем издевательством над собой, прибавить мне не удалось, а носа, выполняя рывок, повредил. Не повреди и ты себе что-нибудь, превратившись в Сковороду.
    - Какой ты все-таки приземленный человек! Даже стыдно, иногда, за тебя. В твоем случае была вульгарная зависть, а в моем – обыкновенное природное явление.
    - Что-то не верится.
    - Астрология, черная и белая магии врать не будут.
    - Пан философ, вчера я видел по телевизору выступ женщины, возложившую на себя миссию по излечению центра Земли. Ты случайно не в нее консультировался?
    - Сам придумал?
    - Позвони в телецентр на седьмой канал, и проверь мои слова. Та персона уверяла, что видит сквозь толщу пород ядро нашей планеты, и считает его состояние неудовлетворительным. А когда один из телезрителей обратился к ней с просьбой указать  местонахождение его, только что угнанного автомобиля, то этот космический терапевт искренне возмутился за то, что его отвлекают на разные глупости во время его ответственной работы.
    - Обыкновенная шарлатанка. А я с умными людьми разговаривал.
    Спорить с Толиком сейчас было глупым делом. Он мне почему-то напоминал одного моего бывшего сотрудника. Работал у нас на работе простой, как мне казалось, человек. И тут, не знаю почему, его назначили временно исполнять обязанности мастера строительных работ. Была такая должность у нас на заводе. Кратковременный взлет на одну ступень выше других в общественном положении, в одно мгновение превратил «серийного» гражданина в «сверхчеловека». В первый же день своей «руководящей» работы, он выстроил всех временно подчиненных товарищей по работе, и дал задание:
    - Сегодня будем возводить каньву от лепы до тина.
    Русским языком новоявленный начальник, по происхождением украинец, владел плохо. И почему он решил им блеснуть – непонятно. Скорей всего – для солидности. И нельзя сказать, что мужик глупый, а видишь вот – отличился. Задания, конечно, никто с «рядовых» рабочих не понял. И сразу же посыпались уточняющие вопросы: от чьей шлепы? До какой Тины? Кто такая Дина? Что такое каньва, и как ее возводить? Только после дополнительных пояснений нового «светила» в строительстве, стало понятно, что строителям нужно рыть траншею от липы к забору.
    Я должен отметить, что ребята в строительной бригаде нашего предприятия подобрались не то, чтоб злые, а скажем так: очень уж настроенные пошутить с каждого, кто хоть в чем-то проявил свою неосведомленность. То уговорили одного рабочего завести к себе на дачу горячий асфальт в багажнике легковой машины. И неосторожный собственник загородного жилища целую ночь долбил утрамбованный «подарок» друзей, обливаясь потом и матерясь. То новенького инженера попросили принести сварщику ведро земли, а то «старая» куда-то делась, и нет искры. То молоденькой мастерице подсунули на подпись обращение к председателю заводского комитета профсоюза с просьбой выделить деньги на покупку тюльки. Ее шутники хотели посеять в палисаднике под окнами корпуса цеха. И подобных насмешек было не счесть. А тут, вдруг, такой прекрасный случай повеселиться - нагрянул к ним сам. Строители, не сговариваясь, начали советоваться с новым начальником по разным «очень важным» вопросам. Одни интересовались «рациональным держанием лопаты в руках». Другие хотели знать «наиболее прогрессивный угол всовывания маленького «рыльного» инструмента в землю». Третьи развернули диспут на тему: «Чем лучше, и для каких земляных работ, острить лопату – напильником или «дральным» камнем?». И около часа, вокруг обыкновенного «рыльного» инструмента бурлили горячие споры.
    Но если в случае со строителем, возомнившим себя «пупом Земли», можно было только посмеяться, то заявление Толика меня совсем не смешило. Но спорить с ним не хотелось, и я предложил приятелю сходить еще к Вадиму Кузьке:
    - Когда мы заходили к нему, перед поездкой в Крым, твой знакомый показался мне компанейским парнем. Правда, какие-то семейные дела не позволили ему тогда поехать с нами, но может сейчас у него в семье все хорошо, и он присоединится к нам?
    - Если тебе показалось – нужно идти.
    Кузьку мы застали дома, на диване, напротив телевизора.
    - Поехали с нами путями просветительской деятельности великого философа Украины, Григория Савича Сковороды.
    - Прекрасная идея! – воскликнул Вадим, но тут же сделал мрачное лицо. – Жаль только, что вы вчера не сообщили мне о своем, таком заманчивом, мероприятии. Я непременно присоединился бы к вашей компании, а сейчас, увы, не могу.
    - Почему? – вырвалось у меня. – Что случилось сегодня такое, чего не было вчера?
    - С утра я забеременел одной интересной идеей, и хочу ее родить в домашних условиях.
    - В дороге мы создадим все условия для счастливого появления твоего ребенка на свет. – не моргнув глазом, пообещал Толик.
    - Наши, безбожно разбитые, дороги не позволят этого сделать. – закапризничал оплодотворенный мыслями Кузька.
    И мы пошли к Толику домой. Там нас ждали два, полностью снаряженных, велосипеда.
    - Разве ты ни на кого третьего не рассчитывал? – удивился я.
    - Конечно – нет!
    - Зачем же мы ходили к Кукарекину и Кузьке?
    - Для проверки фундаментальных научных обобщений. Если б и ты занимался философией, то никогда бы не заблуждался относительно благих намерений Вадима и Доди.
    Прозвучавшее заявление приятеля, изменило немного к лучшему мое отношение к «науке мудрости».

                2
.
     Утром, имея опыт предыдущей поездки, мы договорились не делать сразу длинных переходов, а постепенно увеличивать ежедневные нагрузки. Поэтому первую остановку мы сделали уже в Пырново, небольшом городке на берегу Десны. Тут мы посмотрели на колонию черных аистов, скупались в реке и побродили небольшим городским парком. В одном из уголков его мое внимание привернула скульптура Ленина с отбитым носом. Пролетарский вождь сидел в конце длинной лавки, и что-то кому-то объяснял, хоть рядом никого не было.
    - Собеседник Ленина в магазин за бутылкой пошел, или пустое место возле него предназначено для передовиков производства во время праздничных мероприятий? – спросил я местного жителя.
    - Нет. – ответил незнакомец. – Раньше напротив Ильича сидел Сталин. А когда «вождь всех народов» стал «культом личности», люди разбили его. И осталась цементная фигура человека, чья искра распалила в мире пламя, полыхавшее семьдесят лет, наедине с воробьями, изредка прилетавших к нему.
    Меня всегда удивляли мои соотечественники. Плюнуть сегодня на вчерашнего идола -  святое дело почти каждого с них. Где- то я слышал, что в Украине уничтожены могилы всех ее гетманов. Не граждане страны, воспринимающие свою страну такой, как она есть, а какая-то толпа, неизвестно куда идущая. Где впередиидущие несут лозунг: «Да, Здравствует!», и что-то строят, а последние со скопища людей кричат: «Позор!», и все рушат на своем пути. И в результате, после нас ничего не остается, кроме мусора. Если когда-то инопланетянин увидит нашу страну, он подумает, что украинцы возникли неожиданно, и не известно - откуда, потому, что отсутствуют материальные свидетельства их существования в недалеком прошлом. Не иначе, как над нами витает проклятие Перуна, которого пьяный Святой Владимир утопил в Днепре. И до тех пор, пока мы его не разыщем, и не возвратим на его законное место, у нас никогда ничего путного не выйдет.
    На второй день мы остановились на окраине Киева, побывав перед этим в Новых Петровцах и Вышгороде. И хоть не много километров осталось позади, все равно, чувствовалась усталость. К тому же было много впечатлений от увиденного в пути: ГЭС, море, командный пункт командования войск, освобождавших столицу Украины, панорама «Битвы за Днепр» и многое другое. Все это изнурило и тело, и мозги. А в таких случаях у меня появляются видения и хождения во сне.
    Моя бывшая супруга перенесла немало жутких мгновений в жизни, наблюдая ночные похождения своего супруга. Я мог, например, разбудить ее среди ночи, и тянуть за руку на балкон, спасая тем самым «свое солнышко» от паровоза. Или мог запихивать ее под кровать, укрывая, таким образом, от гранаты злого бандита. Однажды я схватил любимую шубу супруги, и бросился на кухню тушить пожар, которого и в помине не было. Наверно, такие необычные ночные приключения не могли не послужить одной из причин, заставивших мою жену развестись со мной. Осуждать ее за это – язык не поворачивается.
    Так вот, когда мы с Толиком легли спать в палатке, необычное мое мировосприятие снова взялось за свои интриги. Привиделось мне тогда, что в Толика две головы. Одна там, где ей и нужно быть, а вторая – в ногах.
    - Конечно, можно быть умным, имея две головы. – подумал я. – Только интересно – зачем он прятал одну из них от меня? И потом – умеет ли секретный черепок слова произносить?
    После внимательного осмотра интересного для меня объекта, удалось обнаружить щель, способную, по моему мнению, порождать звуки. Немного поколебавшись, я всунул туда руку, и сразу же почувствовал как острые зубы, словно кусачки, сжали мои пальцы. Сон как ветром сдуло, а вторая голова Толика отделилась от него, освободила мои пальцы, и прохрипела:
    - Золотых коронок нет.
    - Где ты днем прячешься? – спросил я ее, еще не совсем отойдя ото сна.
    - На улице. Но ночью дождь шел, а моя полиэтиленовая пленка короткая. Под ней полностью не спрячешься, вот я голову к вам и всунул.
    Только после такого простого объяснения «лишней» головы о своем появлении, у меня появилось понимание того, что она принадлежит неизвестной личности, тело которого находилось на улице под пленкой. Проснулся и Толик. Он, как и я, не сразу пришел в себя, потому что первой реакцией его, на появление в палатке неизвестной особи, была странной:
    - Ты Диоген с бочки?
    - В бочке Максим. Я с улицы. Меня Ваней кличут. – отрекомендовался непрошенный квартирант.
    Я выглянул наружу. Было раннее утро. Свежесть от ночного дождя приятно освежала мозги. Ласково пригревало солнце, и отражалось в тысячах капелек на листьях деревьев и травы. Воздух был переполнен радостным птичьим щебетаньем. И такая легкость окутала все мое тело, что хотелось петь. Тем временем Толик развернул завтрак, и пригласил к еде меня и незнакомца.
    - Ты скитающийся по стране философ? – начал разговор носитель души Сковороды с владельцем головы без золотых коронок, только мы начали есть бутерброды.
    - Нет, я бомж!
    Вступился тот с гордостью за свое социальное положение, и вытащил, неизвестно откуда, начатую бутылку с мутной жидкостью. «Глотнете? Самогон – огонь!» - по-дружески предложил он. Ни мне, ни Толику не захотелось дегустировать подозрительную  «огненную воду» кустарного производства. Незнакомец не стал нас уговаривать, и влил в себя, за один прием, не менее стакана дурно пахнущего жидкого вещества. Не исключено, что оно, действительно, было крепким самогоном, ибо хозяин его, сделался в стельку пьяным прямо на глазах. После этого слова с его языка посыпались как горох с рваного мешка. Мы узнали, что родом он с Братска. Там у него остались мать, жена и двое детей. С женой он поругался, назло ей напился, сел в первый попавшийся поезд, и поехал - лишь бы ехать. В дороге его часто высаживали, но это никак не останавливало упорного пакостника супруге.
    - Неужели за домом не скучаешь?- удивился я.
    - Не то слово! Каждый день дом снится.
    - Ехал бы к семье.
    - Суета сует. Текучка заела. Все никак не выберусь.
    - Как смело! – пошутил я, сам не знаю зачем.
    Но мою шутку бомж воспринял как акт восхищения его действиями. Он расцвел в улыбке, и с гордостью в голосе произнес: «А как же! Я смелый чудак!». Но не столько удивил меня пьяный герой, сколько мой приятель.    
     - А ты попробуй кратко записывать свои размышления. Мне кажется: с тебя получится философ не хуже древних мудрецов. Те тоже отказались от всех благ цивилизации, и тем прославили себя.
    У беглеца с Братска от такого предложения появились слезы на глазах. Воображением этого человека, как мне показалось, полностью овладела водка. Он с минуту как-то странно рассматривал нас, а потом громко заорал:
    - Это вы! Это вы – люди с Альтаира. Я не забыл ваше прошлогоднее наставление – ходить среди людей, и пророчествовать. Спасибо вам за вашу постоянную заинтересованность моим существованием.
    - Не эти ли залетные альтаиртяне изнасиловали Вадима Кузьку? Иначе, как бы он стал беременный какой-то необыкновенной идеей? – осенила меня, не очень подходящая для обнародования, мысль.
    В последнее время в стране творилось что-то невероятное. Коммунисты начали массово покидать партию. Вся прошлая история государства подверглась оскорбительной критике. Все бывшие наши герои, в короткое время, превратились в злодеев. Повсеместно, словно грибы после теплого летнего дождя, появлялись экстрасенсы, маги, прорицатели, вожди разных сект, новых учений и бог весть еще кто. Люди начали интересоваться своими гороскопами, «родословными древами», и все дружно стали знатоками в вопросах переселения душ и проблем потусторонних миров. Вот и пьяный бродяга возомнил себя пророком по воле небес.
    А Толик и дальше продолжал наставлять на путь истинный нашего нового знакомого:
    - И почему же ты не выполняешь наше задание?
    - Нет денег на ручку с тетрадкой, и некуда свои мысли записывать.
    Более наивные слова я слышал только от руководства нашей страны, когда низкие урожаи колхозных полей они объясняли хулиганскими кознями природы. Отреагировал мой друг на них очень даже своеобразно. Он вытащил с кармана два рубля, ткнул их будущему прорицателю, и строго при этом предупредил его:
    - Через год мы снова будем тут, и потребуем отчет о проделанной работе.
    В разговор двух мужиков, находящихся под влиянием общего психоза новоявленных представлений о вселенной, я не встревал, но так и подмывало сказать щедрому наставнику алкоголика: «За два рубля твой подопечный, конечно, похмелится, но мысли его после этого не прояснятся».
    Когда мы прощались с обитателем киевских оврагов, тот с горестными нотками в голосе сожалел: «Эх, нет велосипеда, а то бы маханул с вами». И это говорил человек, которому каждый день родной город снится
    В Киеве мы сразу же поехали на Контрактовую площадь. По дороге туда увидели трехэтажный дом, на глухой стене которого, под самой крышей, стояло кресло. К нему вели нарисованные краской большие следы от обуви.
    - Вот, где Булгаков увидел своего Воланда! – воскликнул Толик.
    - Разве можно в таком кресле сидеть? Нужно, чтоб тот Володя крылья имел.
    - Не Володя, а Воланд. Я не сторонник чтения всего подряд, но «Мастера и Маргариту» необходимо прочитать каждому, себя уважающему, интеллигентному человеку. Или хотя бы в руках подержать это гениальное творение нашего земляка. – назидательным тоном заметил мне приятель. Последнее время он часто так делал.
    Памятник Сковороде мы увидели на большой красивой площади. Это была бронзовая фигура молодого человека в полный рост. В лаптях и с котомкой за плечами, он производил впечатление человека озабоченного своими мыслями. Толик постоял возле него, изображая мыслителя «дум великих полн», потом обратился к своему неподвижному олицетворению: «Вот мы и встретились, Григорий Савич». Потом вытащил с вещевого мешка большой кусок бумаги, и наклеил его на невысокий постамент. Теперь каждый мог прочитать текст, исполненный желтыми буквами на голубом фоне:
    Вновь на Подол пришел Сковорода,
    С дорог далеких странствий возвратясь.
    Став гением науки навсегда,      
    Стоит в лаптях, и нету ни гроша.
    Мимо нас проходили люди, но никто с них не обращал на нас внимания. И только маленькая девочка, которую куда-то тащил за руку мужчина средних лет, спросила своего поводыря:
    - Папа, что дяди делают?
    - Рекламу вывешивают. – просветил отец ребенка.- Он видишь – дядя стоит с мешком? Он приехал в Киев чеснок продавать, и раздумывает – где бы ему переночевать? Чтоб другие дяди и тети не мучались таким вопросом – коммерсанты написали объявление, что места в гостиницах есть. И все гости нашего города будут знать об этом.
    - Оселиус вульгариус! – прошептал побелевшими губами Толик, и бросился выяснять отношения с безграмотным прохожим.
    Я с большим трудом удержал его за руку:
    - Послушай, человек же не виноватый, что ему не хочется читать все, что написано другими. И потом: если на каждого философа - просветителя не будет сто невежд-темнителей, кто ж тогда оценит все величие этой науки? И, чтоб хоть как-то отвлечь приятеля от мрачных размышлений, спросил его:
    - Что значат слова: «Вновь на Подол пришел Сковорода»? Он что, часто тут бывал при жизни?
    Толик указал пальцем на старый двухэтажный угловой дом на противоположной стороне площади, и объяснил мне:
    - Там находилась Киево- Могилянская Академия, единственное, в свое время, выщее учебное заведение восточной Европы. Там учились многие известные люди. Среди них был и Григорий Савич.
    Мы перешли площадь, и подошли к древнему сооружению. На фасаде его было три мемориальные доски. Ознакомившись с содержанием их текста, я узнал, что Академию посещали Сковорода и Ломоносов, а так же то, что свою землю под здание учебного заведения подарила одна из жительниц города. Это сообщение поразило меня больше всего. Будь моя воля, рядом со скульптурой философа находилась бы мраморная фигура этой женщины. Пусть бы стояла в парке добрая душа, и смотрела на дело своих рук. Такие умницы случаются раз на сто лет.
    Дальше мы поднялись Андреевским спуском к маленькому дому, где жил когда-то Булгаков. По словам Толика, это он в своей книге описал, как его жена Маргарита летала на метле и била окна в зданиях местных журналов, за нежелание их редакторов печатать работы мужа. Потом любовались красивой церковью на месте древнего городища, а дальше долго отдыхали в парке возле Софийского собора. Тут мы пришли к выводу, что за один день весь город посмотреть невозможно, и решили задержаться в нем чуть дольше.

                3

       Дальше мы держали путь в город Переяслав. Церковные деятели этого города пригласили Сковороду преподавать поэтику учащимся местного коллегиума. Туда с Киева философ пошел пешком. Строение, где учил «спудеев» Григорий Савич, сохранилось до наших дней. Восстановлена в нем и атмосфера того времени. Ее навеивают небольшие окошечка в толстенных стенах, большие книги с непонятными знаками на грубых деревянных столах, и розги в углу для втолковывания с помощью их некоторых сложных научных истин отдельным нерадивым ученикам.
    Принеся дань уважения народному просветителю, мы отправились осматривать другие музеи и исторические места города. А в нем их много, начиная с руин, оставленных ханом Батыем до исторических памятников наших дней. Помимо этого, на окраине Переяслова находится целый городок с истории и архитектуры ближайших населенных пунктов. Жаль только, что в музейном городке перестали показывать внутреннее строение одного из разведанных ранее курганов (древних могил). Его загадили изнутри местные придурки. Богата ими наша древняя земля.
    Наибольшее впечатление на меня оказала панорама битвы за Букринский плацдарм. Я раньше даже не подозревал – насколько страшной мясорубкой, как для немецких, так и для русских солдат оказалась эта операция. Начали ее наши войска, поставив перед собой цель - прорваться на правобережье Украины. Но оборона противника на данном участке фронта была заранее подготовленной и глубоко эшелонированной. В ходе боев, через Днепр наступающая сторона даже понтонный мост навела, по которому шли танки. Но они исчезали во, все поглощающем, огне обороны.
    В конце концов, высшее командование Советской Армии отказались от своей неудачной попытки прорваться в этом месте на просторы Украины. Она удалась совсем  в другом месте. Жестокая война происходила с переменным успехом. А ради чего? Два вождя заболели неизлечимыми фантазиями, а миллионы их сограждан расплачивались за них своими жизнями. Суть человеческих отношений такая непредсказуемая. В них разве что Григорий Савич только и смог бы разобраться. Да и то вряд ли. Сказал же один философ: «Красота мир спасет». Пожалуйста: Сталин – поэт, Гитлер – художник. Но только взялись эти два творца прекрасного мир спасать – он заплакал кровавыми слезами. Каждое поколение людей красоту понимает по-своему. Наши деды восхищались лугами, отцы домами на этих лугах, а мои современники – черным квадратом. А спасение где? По-моему, мир спасет наше осознание необходимости совместного существования. И больше ничего.
    Поздно вечером мы выехали с города, и заночевали в лесу возле речки Трубеж. Разбудили нас громкие пьяные крики, сплошь состоящие с матов. Когда мы с Толиком выскочили наружу, то столкнулись с тремя пьяными молодыми парнями с палками в руках.
    - Спите, гады! – встретили они нас голосами людей, чье достоинство было
унижено чьим-то безразличием. – А мы вас охранять должны?
    Толик начал объяснять неожиданным нашим охранникам, что мы устали после вчерашних странствий по местам, связанным с именем Григория Савича Сковороды, и теперь хотим спать.
    - Они были в гостях у Гришки Сковородки! – начал кривляться старший с хулиганов. Потом он задрал палкой край палатки, и продолжил свою «речь». – А сейчас мы посмотрим – есть ли на сковородке закуска?
    Но только любитель чужих продуктов наклонился , чтоб посмотреть вовнутрь нашего временного жилья, как Толик со словами: «Привыкай пить, не закусывая» нанес наглецу пустой бутылкой из-под воды такого сильного удара по голове, что тот как-то неестественно закатил глаза и сел. А когда защитник собственного имущества, с громким возгласом: «Это тебе за сковородку», провел повторную встречу пустой стеклянной посудины с не менее пустой головой предводителя малочисленной группы дебоширов, тот и лег.
    Нужно было что-то делать, и я, подхватив палку «отдыхающего» на земле придурка, побежал с ней к парню, все время глупо хихикающего, справа от меня. А мой приятель бросился к тому, кто был рядом с ним. И если мне не удалось догнать, преследуемого мной «злодея», то его дружку не повезло. Толик крепко вцепился в него двумя руками. И тут, неожиданно, «соловей-разбойник» упал на колени, и жалобно запричитал:
    - Дяденька, не убивайте. Я буду философом.
    Добровольный кандидат в «племянники» был не намного моложе «дяди», но страх всегда руководствуется своими, непонятными смелому человеку, законами.
    - Ты смотри!- сделал я неожиданное для себя умозаключение. – Чтоб наука засияла кому-то ярким светом, этому кому-то обязательно нужно предварительно «посветить». Недаром в Переяславском коллегиуме в углу стоят розги. Без них в науке никак нельзя. Оказывается , мысли людей, зарождающиеся в их голове, должны подпитываться болью других частей тела.               
    Ученик Сковороды, конечно же, в принципе не мог нанести телесных повреждений своему будущему коллеге. И отпустил того с миром. Но такая непоследовательность в перевоспитании несознательных граждан, аукнулась нам неприятностями. Неофит от философии сразу же забыл о своем недавнем намерении стать на путь науки, как только получил свободу. Он, не мешкая, присоединился к своему, стоящему в сторонке, приятелю, снова вооружился палкой, и начал нам угрожать. Так бандиты, находясь в тюрьме, начинают верить в Бога. Но, оказавшись на свободе, забывают о своей временной душевной слабости.
    Возникла позиционная бескровная война. Только мы делали попытку собрать вещи, ночные «сторожа» нападали на нас. И тут же убегали прочь, когда мы направлялись к ним. Так повторялось несколько раз. Уже и потерпевший от пустой бутылки из-под воды начал приходить в себя. Нужно было менять тактику ведения «боевых» действий. Я предложил Толику гнать наших «врагов» к шоссе, находящегося рядом, и там искать себе «союзников». Уже светало, и такая надежда имела право на существование.
    Так и случилось. По дороге ехали куда-то в автобусе работники государственной автоинспекции. Увидев странную утреннюю беготню четверых людей, они остановили свой транспорт, и направились к нам. Ночные дебоширы как сквозь землю провалились. А меня, Толика и «дегустатора» чужой пищи, вместе с нашими вещами, они завезли в местное отделение милиции. Если кто-то с этих людей читает сейчас мой рассказ, то пусть примет, хоть и с опозданием, мою благодарность за свой поступок. Ведь в их прямые обязанности не входит - останавливаться возле каждой подозрительной группы людей. А поведение милиционера, который как раз и обязан, был разобраться в нашем ночном происшествии, мне не понравилось. Он оставил, напавшего на нас, хулигана в коридоре, нас пригласил к себе в кабинет, и там, заговорщицки подмигнув, тихо спросил:
    - Ребята, только честно, кто на кого напал?
    После таких странных слов представителя власти, мое горло отказывалось производить звуки, я только открывал рот, и закрывал его не в состоянии вымолвить и слово. Объяснения давал Толик. Выслушав их, милиционер вынес уж совсем неожиданное для меня решение:
    - С вашим обидчиком я потом разберусь, без всяких протоколов, заявлений и лишней бюрократии. А вы поезжайте дальше.
    И мы поехали. Всю дальнейшую дорогу я размышлял над действиями странного милиционера, и пришел к такому выводу: он находится не на своем месте. Поп должен чтить Бога. Работник по охране общественного порядка обязан добросовестно охранять этот общественный порядок. В противном случае, таким людям нужно искать применения своим усилиям и способностям в других видах деятельности. А то вред обществу от подобных, с позволения сказать, работников неизмеримо большой. И чем выше положение, сидящих не на своем месте, «трудяг», тем больше граждан от них страдает. А вот недавно глава государства, давая интервью иностранным журналистам, заявил, что он считает себя не коммунистом, а социал-демократом. Хорошенькое дело! Чего ждать от него теперь – усилий на уничтожение страны? Страшно, даже как-то. Поэтому, наверно,  коммунисты и начали массово сдавать свои партийные билеты. Так и хочется спросить всех этих отступников:
    - Люди добрые, вы что, сегодня только прозрели?
    Я не собираюсь хвалить или ругать коммунистическую партию. Вполне возможно, что она много бед принесла стране. Не мне, человеку плохо знающему историю, судить об этом. Но, что думали все мудрые в настоящее время беглецы, когда стремились стать ее членами? Они, конечно, могут сказать теперь, что были тогда глупыми и наивными. Так почему они не сделали свою организацию образцом добродетели? Все очень просто – им выгодно ничего не делать. Врали они тогда, врут и сейчас.
    Мои мысли прервал Толик:
    - Даю голову на отсечение, что парень, которого я «крестил» бутылкой по голове, родственник милиционеру, занимавшимся нашим делом.
    Мысли приятеля, как выяснилось, тоже крутились вокруг недавнего происшествия. Только, в отличие от моих мещанских рассуждений, его умозаключения отличались философской глубиной.
    Далеко за Переяславом Толик остановился возле каких-то валов, тянувшихся в одну и другую сторону от дороги до самого горизонта, и сообщил:
    - Это «змеиные» валы. Тут отдыхал Григорий Савич, когда неблагодарные соотечественники, выгнали его с Переяславского коллегиума. Отдохнув тут немного, философ пошел по Золотоношскому шоссе в сторону города Драбова. Там где-то был хутор, я забыл его название, но люди, надеюсь, подскажут его местонахождение. Не по Луне же путешествуем. Потомки должны помнить своего земляка, учившего их дедов и бабушек уму-разуму. А к валам мы еще вернемся, когда будем ехать в Яготин, только не тут, а где-то за деревней Каратуль. Там отдохнем, побродим по ним, а может, и поремся в этих таинственных земляных сооружениях тысячелетней давности. Гляди, еще и найдем что-нибудь интересное.    
   Только все вышло не так, как планировалось. Началось все с того, что, ни в самом Драбове, ни в селах вокруг него, никто ничего не слышал о Сковороде. Потом, уже дома, в одной из книжек я вычитал, что после Переяслова философ проживал в хуторе Самрай. Это недалеко от Гельмязева, а не возле Драбова. Сама по себе ошибка не - очень страшная. Что-то похожее и со мной не раз случалось. Как-то родственник супруги, проживающий в деревне Марьяновка, позвонил по телефону, и попросил, чтоб она отпустила меня к нему на два дня – помочь перекрыть на сарае крышу. Во время телефонного звонка в квартиру зашел сосед попросить соли, и все слышал.
    - Деревня, о которой вы говорите, случайно, не в Переяславской губернии находится? – поинтересовался он у нас.
    - В Полтавской области. – поправил я его
    - О-о-о! Так тебе повезло, дружище! – похлопал он меня по плечу. – Мы едем сегодня рыбачить на Кременчугское море, а место твоего назначения находится чуть в стороне от нашей дороги. И  зафурдылять тебя туда – раз плюнуть. Автобус у нас теплый, просторный, коллектив подобрался дружный, веселый – скучать не будешь. А главное – доедешь быстро, и бесплатно.
    Поехал я с соседом в пятницу вечером. Ребята с его компании вели себя как старые друзья. Каждый с них считал своей обязанностью не только напоить соседа, а и угостить его всем, чем был богатым сам. И не успели мы выехать за город, как все уже были пьяными и напичканными разными деликатесами. Ничего в этом необычного не было бы, если б один с рыбаков не накормил нас личинками своего мотыля вместо красной икры. Не повезло человеку. Как он бедный потом не старался обменять приманку для рыбы на свой «царский продукт» - ничего в него не вышло.
    Меня же рыбаки, после того как «раз плюнули», зафурдыляли в маленькую деревеньку Марьино Глобинского района, вместо многолюдной деревни Марьяновка  Гребенковского района, куда я направлялся. И хоть два названных населенных пункта относятся к одной и той же Полтавской области, но они очень неудобно расположены друг по отношению к другу для общения между собой. И я больше суток, где пешком, где поездом, где автобусом, добирался потом до родственника супруги, чтоб поздороваться с ним, и тут же уехать. За это, на второй день дома, я выслушал от свого «солнышка» в резкой форме  перечень всех своих недостатков.
    С кем не бывает. Удивляло другое: почему это душа, просуществовавшая некоторое время в какой-то местности, забыла туда дорогу?
    От Драбова Толик решил возвратиться к «змеиным» валам степными дорогами. Хоть дороги те очень путанные, но с моей стороны нареканий не было. Хотелось подыхать свежим, настоянным на травах воздухом, без примесей вонючего присутствия цивилизации. Мой приятель хотел проехать вдоль древних оборонных земляных сооружений до речки Трубеж, и оттуда повернуть на Яготин – городок с интересным историческим прошлым.
    Бескрайние просторы радовали глаз. А древние могилы в степи волновали воображение. Так и казалось: на этом высоком, или на том, что выше, холме появится казак, и начнет набивать «злым» табаком свою люльку. А там дальше появится с поводырем слепой бандурист, и, расположившись на прогретой солнцем земле, запоет-зарыдает о том, что его родимый край страдает не столько от чужестранцев, сколько от своих непутевых сыновей.
    И всю эту идиллию, вдруг, нарушил дождь. Он так неожиданно сыпанул на нас свои огромные горсти холодной воды, что мы не успели натянуть палатку, и промокли до нитки. Нужно было что-то делать. По крайней мере, остановиться, и как-то соорудить над собой укрытие. Но какая-то апатия овладела нами, и мы ехали и ехали. А когда ехать стало невозможно из-за грязи на дороге, то пошли пешком с велосипедами в руках. Так мы зашли в какую-то деревню, и, спрятавшись под большим тополем, застыли в неведении – что делать дальше. Настроение было никаким. Не хотелось ничего делать, и, даже, шевелиться, так как, при малейшем изменении положения тела, из-под одежды уходила уже нагретая вода, и ее место занимала холодная. Сколько б мы так простояли? – Тяжело сказать. Дождь не переставал. И тут ситуация, благодаря счастливому случаю, изменилась к лучшему. С ближайшей к нам мазанки выглянул, вдруг, мужчина средних лет, и спросил: «Путешествуете?»
    - Да! – ответил Толик. – Мы едем дорогами славного земляка нашего, философа Григория Савича Сковороды.
    Я как-то стыдился рассказывать, кому бы то ни было, про цель нашей поездки. Все нормальные люди, по моему твердому убеждению, должны с иронией относиться к подобному занятию двух взрослых парней. Приятель же мой, наоборот, с нескрываемой гордостью сообщал всем, где нужно и ненужно, о своем учителе, и нашем намерении проехать дорогами его странствий. Нашу обыкновенную, по-моему, прогулку, он истолковывал встречному и поперечному как «ответственную миссию по обогащению всенародной сокровищницы памяти про гениального ученого-просветителя». При этом он испытывал истинное наслаждение. Складывалось впечатление, что Толик ожидал от слушателей уважения и возгласов восторга.
    - Так вы странствующие философы? – обрадовался незнакомец.
    - Да! – подтвердил, с чувством собственного достоинства, носитель души, давно умершего знаменитого земляка, чужую догадку.
    - Тогда прошу вас к себе в дом. – расцвел в улыбке хозяин мазанки. – Добрым людям у меня всегда найдется стопка самогона и кусочек хлеба с салом.
    Нас не пришлось долго упрашивать.
    - Бенедикт! – отрекомендовался новый знакомый, только мы попали в его жилье.
    Услышанное имя, мне показалось странным, как для нашей местности. И я, даже, в ответ, хотел назваться Адольфом, но сдержался, чтоб, чего доброго, не лишиться такого желанного крова. Шутки, иногда, приводят к печальным последствиям. Жизненный опыт – многому учит. Потом, с дальнейшего знакомства, выяснилось: гостеприимного хозяина звали Ваней. А перекрестил он себя в честь философа Бенедикта Спинозы. Этим он намеревался придать себе большего веса, при знакомстве с незнакомыми людьми.
    - Еще глупее нас. – сделал я вывод об умственных способностях нашего нового знакомого, когда узнал о его странном способе приобретения авторитета среди людей.
    Но, это будет потом, а сразу, после приглашения к уюту, меня больше беспокоило местонахождение жены носителя вымышленного имени, чем он сам. У всех женщин своя философия, и она существенно отличается от мужской. Я уже имел, однажды, неосторожность беседовать с кумом, в то время, когда его жене наше времяпрепровождение  было не по нраву. Воспоминания не из приятных.
    - Моя Нежнусенька гостит сейчас у двоюродной сестры.
    Успокоил меня наш новый знакомый, и развернул бурную деятельность по устройству гостей. Он разжег печь, и развешал на ней нашу одежду. А на стол выставил трехлитровую банку с самогоном и хлеб с белым, широким, как ладонь, аппетитным салом, к которому покатил еще и три головки чесноку. У меня слюна переполнила рот, и я первым бросился к еде.
    После нескольких выпитых стопок хорошей водки местного производства, между Толиком и хозяином дома завязался ученый диспут.
    - Какого взгляда вы придерживаетесь на личность, космос и познание всего сущего? – первым затеял разговор Бенедикт.
    - Нужно, сначала, познать себя. Познав себя, мы познаем Бога в себе, а с познанием Всевышнего овладеваем тайнами космоса. Так считал Сковорода. Я сторонник его взглядов. И не только я. Подобный тезис был широко распространенным среди мыслителей далекого прошлого. Поэтому на многих храмах античного мира было написано: «Познай себя».
    - Пожалуй, с ним можно согласиться. – подумал я. – Действительно, не осознав Бога в себе – в церкви его не увидишь.
    Но хозяин дома раздумывал по-другому:
    - Позвольте с вами не согласиться, коллега. – возразил он. – Человек всего лишь творение окружающей среды. Нам известны многочисленные случаи, когда маленькие дети, попадая к зверям, полностью перенимали их образ жизни. И повернуть их назад к нашей жизни уже не удавалось. Ни говорить, ни работать, ни давать взятку – они уже не были способны. А без дачи «на лапу», этого локомотива истории всех времен и народов, ни о каком прогрессе говорить не приходится. Между прочим, в моих, еще не опубликованных, произведениях однозначно доказано: самое главное со всех существующих открытий в мире – взятка, человечеству подарила Украина. И все земляне должны быть благодарны нам за это.
    После такого фундаментального ответа Бенедикта, я мысленно стал на его сторону. Это точно – без мзды никто ничего делать не станет. Производство остановится, и все люди вымрут от голода. И потом, его сообщение о нашем, очень ценном, подарке всему человечеству, не могло не вызвать гордости за свой народ: «О! И мы что-то можем!»
    Но когда Толик начал приводить новые аргументы в защиту своих теорий, я снова признал его мысли более взвешенными. Только ненадолго. Потому что новые контраргументы ученика Спинозы в очередной раз изменили мое отношение к спорному вопросу. Так было несколько раз, пока меня не одолел сон.
    Проснулся я от крика, и застал очень даже странную картину как для научного диспута ученых мужей. Толик держал согнутой левой рукой коллегу за шею, а согнутым пальцем правой стучал его по голове, и приговаривал: «Познай себя! Познай себя! Познай себя!». Бенедикт не сопротивлялся, а только раз за разом выкрикивал: «Юпитер, ты сердишься! Юпитер, ты сердишься! Юпитер, ты не прав!».
    Я бросился разборонять спорящиеся стороны, но этим только навредил себе. Непримиримые защитники двух разных течений философии, тут же бросились ко мне с требованием: «Вот ты подумай минутку, и стань нашим судьей, как, ничего не мыслящий в науке, посторонний наблюдатель». При этом они выкриками сообщали свои взгляды на интересные для них, но не понятные мне, вопросы. И не просто кричали, а и раз за разом дергали меня с двух сторон за руки и за плечи.
    - Стоп! – остановил я их. – Пусть обезьяна думает – ей еще человеком нужно стать. А мне, зачем голову нагружать?
    Мое заявление немного озадачило философов, но только на мгновение, после которого они заговорили о гоминидах и неандертальцах. Испытывая беспокойство, что новая тема диспута приведет к очередному противостоянию деятелей науки, я предложил им выпить за настоятельный запрет нечистой силе задним местом в рот переться. Тост всем понравился, но выпить за него мы не успели. Жена Бенедикта не дала. Я так и не понял – кто раньше появился в доме: она или ее крик? А, появившись, Нежнусенька закрутилась по комнате как оса на сковородке, разбрасывая наши вещи, и очень громко сообщала все то, что думала о нас. Мужа она обозвала «торбой вони», Толика «ученым дураком», а меня – затычкой для такого места, о котором стыдно говорить.
    Нужно было убегать. Делали мы это с Ученым Дураком очень поспешно. Хорошо, хоть помогал нам Торба Вони. Он все время крутился рядом, и совал в руки то одну, то вторую вещь, которые мы в суматохе ухитрялись не увидеть. Благодаря ему, все наше осталось с нами, и даже более того. Провожая нас за калитку, ученик Спинозы шепнул мне заговорщицки на ухо:
    Я вам яиц положил – как основу всего сущего.
    Такая «ценная» информация позволила мне не мучиться домыслами: «что же то хрустнуло в моем вещевом мешке, когда я садился на велосипед?»
    На второй день пришлось останавливаться возле первой же речушки, и заниматься пересмотром своих вещей. Бенедикт насовал нам куриных яиц в таком большом количестве, что пришлось полностью перебирать вещевые мешки, и что-то выбрасывать, а что-то стирать. Толик долго ругал Торбу Вони, а потом, чтоб успокоиться принялся сочинять басни. Этим видом творчества занимался когда-то Сковорода. И теперь душа его в оболочке Толика решила тряхнуть стариной. Оказалось, приобретенные когда-то, навыки не были утеряны в потоке жизненных передряг, и через пятнадцать минут мой друг вручил мне для ознакомления свое произведение.
    Вот оно: «Летел орел, и ел вишню. Косточку он выплюнул. Она упала на Кролика. Кролик почесал ушибленное место, и полез в нору. Мораль: Орлы плюются, а Кролики чешутся».
    - Может Орлы и плюются, и кто-то страдает от этого, - возразил я, - но нужно ли Орлов возвеличивать за хулиганство?
    - Э-хе-хе, ты совсем ничего не смыслишь в высокохудожественных произведениях! – высказал свое негодование новоявленный Эзоп. – Вот подумай немного, и скажи: один работает, а другой танцует – обыкновенный случай, или нет?
    - Настолько обыкновенный, что танцующих больше работающих.
    - Почему же тогда басню: «Стрекоза и Муравей» все знают, цитируют и восхищаются ею? Подумаешь – один работает, а другая - пляшет!
    - Не знаю. – честно признался я. – Скачет себе насекомое – пусть и дальше скачет. Может жизнь у нее сложится лучше, даже, чем в трудяги Муравья. Тут уж кому как повезет. Ездят же у нас бездельники на роскошных автомобилях, а честные труженики давятся в общественном транспорте.
    - А все потому, что басню «Стрекоза и Муравей» сочинил знаменитый поэт. А написал бы ты ее – никто бы так и не узнал, кто такие: Муравей со Стрекозой. Только то, на что обращает внимание творческая личность, автоматически превращается в произведение искусства. А так, как я носитель души гениального Сковороды, то моя басня «Орел и Кролик» войдет в перечень лучших творений современности, и будет изучаться учениками третьих классов всех школ страны.
    - А почему только третьих классов?
    - Потому, что в старших классах уже изучают наследство Григории Савича. А два медведя не уживутся в одной берлоге.
    Аргументы приятеля, в пользу необходимости изучения взаимоотношений Орлов и Кроликов в младших классах, показались мне убедительными. Решил и я испробовать свои силы на творческой ниве. А, вдруг, и в мое тело переселилась душа давно умершего писателя высокой пробы. Тогда и мои фантазии будут изучать ученики вторых классов. Со старших начинать - не получится. Третьи за собой зарезервировал Толик. А в четвертых, пятых и дальше классах тесно от разных классиков. Чтоб их всех превзойти в творчестве нужно не меньше месяца усиленно поработать. А это долго.
    - Толик, - обратился я к приятелю, - У меня есть нравоучительный рассказ для начинающих учащихся. Может, послушаешь, и дашь ему свою квалифицированную оценку?
    - Читай! – великодушно согласился послушать меня творец «Орла и Кролика»
    - Муха летала, летала и села. – продекламировал я.
    - Все?
    - Да, все. Зачем перенапрягать головки восьмилетних шалунишек. Их и так загружают всякими науками
    - А мораль какая от полета твоих мух?
    - Мораль простая, и всем понятная: сколько не летай – все равно сядешь. – удивился я непонятливости своего ученого друга.
    - Эт! – махнул рукой расстроенный носитель души великого философа, - Ты такой неотесанный столб в литературе, что разговаривать с тобой на, безразлично какую, тему в этой сфере человеческой деятельности – вредно для здоровья. Поехали, лучше, искать «змеиные» валы.
    Но найти их вторично оказалось не так-то просто. Они словно сквозь землю провалились. После долгих безрезультатных поисков Толик предложил ехать в деревню Малая Каратуль:
    - Этот населенный пункт точно стоит на валах.
    Но старуха, встретившаяся нам по дороге, о них ничего не знала.
    - Тут таких нет и быть не может, потому что мои мама и бабушка о них ничего мне не говорили.- авторитетно заявила она. – может что-то змеиное есть в Большой Каратули. Езжайте туда.
    Большая Каратуль оказалась, действительно, большой. А точнее – длинной. Растянулось оно километров на пять, не меньше. «Довгулем бы назвали» - ругался Толик, злой за отсутствие сведений у местных жителей про «змеиные» валы.
    - Ничего! – с мрачными нотками в голосе успокаивал он не столько меня, сколько себя, когда длинным селом появилась переяславская трасса. – Мы найдем валы по дороге в Яготин. Они где-то тут недалеко поворачивают к речке Трубеж.
    Но…до самого Яготина ничего змеиного, как говорила старая женщина с Малой Каратули, мы не увидели. Это вывело моего приятеля с равновесия:
    - Не научились мы еще гордиться своим историческим прошлым. – ни то хрипел, ни то кричал он. – Сейчас заедем в музей семьи Репниных. Святое место. Оттуда Волконская поехала к мужу в Сибирь. Там Шевченко встретил свою первую любовь. Не миновал этого волшебного уголка Украины и Сковорода. И вот посмотришь – там будут проблемы, вызванные равнодушием, как властей, так и простых людей.
    Мусорной свалки в бывшем родовом поместье известного декабриста мы не увидели. Сюда только памятник Ленину притащили с центра города. Но музею приходится трудно. Он держится на плаву во многом только благодаря энтузиазму его работников. Но этого, на жаль, мало, чтоб сохранять в неприкосновенности флигель – место проживание Кобзаря. Деревянное строение местные жители растягивают понемногу на ремонт своих заборов. Такая информация переполнила печалью душу философа-идеалиста. Выйдя с музея, он затопал ногами по асфальту на улице, и начал ругать своих соотечественников:
    - Хохлы чертовые, кода вы украинцами станете? Когда вы проникнетесь собственной историей, и прекратите уничтожать результаты трудов отцов своих? Пусть вам не нужен Ленин – чертовый кацап, заведший нас туда, куда мы, ну никак не хотели идти. Но Шевченко? Он же бог наш. Зачем же мы плюем и на его память? А «змеиные» валы с какого перепугу уничтожили? Они горизонт вам портят? 
    Кричал он долго, и я его не останавливал. Нервного напряжения, по себе знаю, пока не перебесишься – не избавишься
    В Яготинском музее есть скульптура Екатерины Белокур. Про эту личность там рассказали много интересного. Сельская девочка, не имея совсем никакого образования, стала известной художницей. Только, какой ценой: она отдала рисованию всю свою сознательную жизнь, отказавшись от личной жизни, и ежедневных забот о собственном благосостоянии. Жила мастерица только за счет своего огорода да подачек жалостливых соседей. Деревня Богдановка, где проживала эта, отрешенная от мира сего, женщина находится недалеко от Яготина, и мы туда заглянули. Там сохранился ее, в прошлом, дом. Там сейчас музей.
    Желание рисовать появилось у Кати еще с раннего детства. И так само рано родители не позволяли ребенку бездумно дарить свою судьбу карандашу и кисточке. Они желали добра дочери. Но она думала иначе. Когда просьбы и слезы не помогли сломить сопротивление отца и матери, отчаявшаяся девочка пошла топиться. И тогда самые близкие люди махнули рукой на девушку – живи, как знаешь. И жизнь свою, рабыня собственного таланта, провела в нищете. Она жила среди людей, но поза их временем и пространством. На коллективной фотографии, с коллекции дома-музея, каждый посетитель может увидеть согнутую жизненными проказами женщину в нищенской одежде, на фоне добротно одетых родственников.
    По-моему, в словаре русского языка нет слова, обозначающего сразу все стороны нашей жизни. То есть: политический строй, состояние рынка труда, заработная плата, криминальный мир, личная жизнь, взаимоотношения в семье, воспитание, официальные пропаганда и агитация, общественное мнение, общение с соседями, вера и суеверие, обычаи, слухи, легенды и так далее и тому подобное. Пусть таким словом будет «всежитие». Так вот явление, скрывающееся под словом всежитие, запрещает человеку не только отойти в сторону от своего жизненного пути, а даже думать об этом.
    Необразованному бедному человеку сказать во всеуслышанье: «хочу быть художником» - уже подвиг. А чтоб осуществить свою мечту – нужно иметь огромную силу воли и быть любимцем Бога. Всежитие больно бьет непослушных, и зло насмехается с них и при жизни, и после нее. Ранние картины Екатерины Васильевной не сохранились. У нее тогда были несовершенные краски. Более поздние работы сгорели в Полтавском музее во время войны. Много уничтожил председатель сельсовета, когда по собственному распоряжению поселился в доме мастерицы после ее смерти. Правда, умерла Белокур признанной художницей не только в Советском Союзе, а и за рубежом. В газетах о ней писали как о художнице-колхознице, но она никогда нигде не работала. И многие недоброжелатели в деревне воспринимали ее как бездельницу.
    Дорогу в известность Белокур протоптала при поддержке, известной в свое время, певицы Оксаны Петрусенко. Обратиться к ней за помощью вдохновило девушку душевное исполнение песен артистки. Певица, действительно, была добрым отзывчивым человеком, невзирая на свою известность. Жаль только, что всежитие и над этой легендой нашей культуры поглумилось: гонения по работе, несчастливая любовь, смерть во время родов, гибель от голода одного сына, скитания среди чужих людей и нищенское существование другого. Господи! Зачем это все?
    Когда мы выезжали с Богдановки, ком стоял в горле. Хорошо хоть на дворе было лето, и земля утопало в цветах, которые так старательно вырисовывала одинокая женщина. А то совсем было бы плохо. Когда-то я читал очень страшный стих Лермонтова «Три пальмы». В нем рассказывается о том, как три, одиноко растущие, в пустыне пальмы как-то выказали Богу неудовольствие своим бесцельным существованием. И не успели они еще до конца изложить свое желание - быть полезным людям, как появились кочевники. Они срезали деревья, и их, еще живые, тела жгли всю ночь до утра на медленном костре. В моем воображении такими страдалицами были: Волконская, женщина, добровольно уехавшая к мужу в Сибирь, чтоб спуститься к нему в подземелье, и, став на колени, поцеловать его кандалы, Белокур и Петрусенко. Они и Пальмы и Цветочки среди крапивы и чертополоха нашего жизненного поля.
    - Послушай! – обратился я к Толику. – В деревне нам говорили, что художница была частым гостем Тычины. Неужели этот, обласканный властью, поэт не мог ей чем-то помочь?
    - Что Тычина? Что Тычина? – зло огрызнулся мой приятель. – Его задачей в жизни было – стать академиком, и он для этого написал свои «гениальные» произведения: «Партия ведет» и «Слава космонавтам», где изрек:
    Цепу, цепу, цепу,
    Собака на цепи,
    Шумит что-то в степи.
    На огороде баба,
    А в воздухе флот.
    Славься Отечество –
    От!
    Толик сейчас был злой на весь мир, и стих, который он приписал Павлу Григорьевичу, наверно, выдумал сам. Поэтому говорить с ним - у меня пропало всякое желание. Ну, написал человек стих, прославляющий партию, – и что с того? Всежитие сломало. И разве его одного? Все мы ему подвластны.
    Утром следующего дня приятель протянул мне лист бумаги, исписанный буквами:
    - На, читай! Стихи так пишутся! Это тебе ни «цепу, цепу, цепу»!
    Я взял произведение ученика Сковороды и прочел:
    Вся Богдановка в цветах,
    Но слезы роятся в глазах.
    Отчего же ты страна
    К детям родным холодна?
    Кто тебе всю душу дарит,
    Тот и плачет и страдает!
     - Ну, как? – поинтересовался мнением читателя поэт.
     - Ничего.
     - Ничего? Гениально! Поехали теперь на родину Григория Савича.
 
                4

    В Чернухах мы увидели, воссозданную уже в наше время, казацкую усадьбу восемнадцатого века среднего  достатка. В ней и находится музей «Усадьба родителей Сковороды». Настоящий дом, где увидел солнечный свет будущий просветитель, - не сохранился. Неизвестно и точное место его расположения в прошлом. Некоторые далекие потомки философа считают, даже, родиной своего предка не современный районный центр, а одно с ближайших сел. Так ли? – Не знал и носитель души гения. Подлинно лишь известно: сюда, перед смертью, наведался престарелый путешественник, где встретил не очень радостный прием. Ведь «босяк» мог претендовать на свой кусок земли, и это очень беспокоило родственников. Поэтому долго он тут не задерживался, и, рано утром одного дня, мудрец, тихонько ото всех, покинул родные места.
    Последний путь Сковороды лежал в деревню Ивановку Харьковской губернии. Он был там уже раньше, и хорошо знал местность. Особенно нравился страннику дуб в деревне на берегу озера. Под ним, как пишется в некоторых книгах, он и вырыл себе могилу. Последние пути-дороги беспокойного человека сильно интриговали Толика, и мы поехали с Чернух в Лохвицу. Не посетить этот населенный пункт на пути в Ивановку, путешественник не мог. К тому же, там был памятник Григорию Савичу. Толик хотел сравнить его с бронзовой фигурой на Подоле в Киеве, чтоб «представить себе – как трансформируется время в голове творца». Ведь над обеими скульптурами работал один и тот же мастер, но в разный период своей творческой жизни.
    Проехав небольшой участок дороги, мой «начальник экспедиции», вдруг, решил изменить, им же намеченный, план дальнейшей поездки.
    - Давай свернем немного в сторону, и посмотрим место последнего боя защитников Киева, пытавшихся выйти с окружения.
    Можно, - согласился я, - Только у нас нет на руках никакой карты, и не заблудимся ли мы, свернув с трассы, как это уже было с нами несколько дней назад под Переяславом?
    В ответ на мои сомнения, я услышал целую речь, разбавленную горечью обиды:
    - Во-первых, все, что нужно нам знать, находится в моей голове. Во-вторых, не забывай -  носителем, чьей души является твой друг. И, в-третьих, совать носом людей в их мелкие ошибки, по меньшей мере – свинство!
    Мне ругаться не хотелось, и мы с асфальтированной свернули на полевую дорогу.
    Местом последней стадии, наиболее трагичного для Советской Армии события сорок первого года стало Шумейковое урочище. Это небольшая роща среди степи. Там есть маленький колодезь с чистой ключевой водой. Вот, возле него нашел свой конец, командующий фронтом, Герой Советского Союза, со многими офицерами и генералами. Мы долго стояли молча на том месте. Не знаю, что думал мой спутник, а мне было грустно оттого, что люди воюют.
    Первым обозвался Толик:
    - А знаешь, этой трагедии могло и не случиться. Командующий фронтом выслал небольшой отряд солдат под командованием офицера штаба для поиска дырки во вражеском кольце. Штабист выполнил приказ своего командира, и послал к нему посыльного с радостной вестью. Только генерала порученец найти не смог. Его никто и не ждал. Командующий фронтом послал своего подчиненного на встречу с врагом, чтоб  отвлечь внимание от себя. Но, хитрость не удалась, Он нарвался на крупные силы противника, и погиб у степного колодца. А пока тут шли бои, несколькими километрами южнее, штабист выводил солдат с окружения. В дальнейшем он стал маршалом. Поехали, покажу, где это случилось.
    Если все так и было, как рассказал мне мой экскурсовод, то, действительно, судьба умеет иногда зло насмехаться над людьми. Всежитие и героев не жалует.
    Доехав до железной дороги, за которой удачливый майор, наконец, имел все основания мечтать о повышении в чине, а его солдаты об отдыхе, мы взяли направление на деревню Бодаква. В нем, по словам Толика, находилось большое скифское «болотное» городище. Трепетное чувство моего друга к древним городам, ничуть не уступало любви к своему учителю.
    Железнодорожную станцию Бодаква, от которой до Лохвицы всего ничего, мы отыскали поздно вечером. Это был обыкновенный домик с залом ожидания два на три метра, с единственной лавкой на все помещение. Поездов, как гласило расписание, висевшее над кассовым окошком, до утра не предвиделось, и мы, закрывшись на засов, легли спать. Уснули сразу. Проснулись на рассвете от холода. Вечером лень помешала  разобрать вещи, а утром в этом не было смысла. И нам ничего не оставалось, как с первыми лучами солнца отправляться на поиски древнего поселения скифов.
    Проехав немного, мы увидели справа от себя живописную горку. Толик тут же оживился:
    - Видишь! Умели когда-то люди выбирать место под жилье. Лучшего месторасположения городища – придумать даже трудно. А «болотным» оно называлось потому, что топкое место было вокруг него. Ты только вслушайся в название поселка: Бода-ква-ква. Как и Мос-ква-ква. Жабы, значит, вокруг. И местному населению хорошо, и враги не подступятся.  Потому что единственной секретной тропой тут могут пройти только горожане, гордо стоящие во время войны на высоких каменных стенах, и с насмешкой смотрящих на всяких там наполеонов. Это сейчас нет болот. Сам знаешь, наши люди топкие места высушивают, пески заливают водой, а на черноземах строят дома.
    Так как трясины на поле, благодаря нашим соотечественникам, уже не было, то, и путешествие к романтической горке не заняло много времени. К тому же, на вершину к ней, вела широкая, хорошо утоптанная дорога. Толик, увидев ее, начал вслух размышлять:
    - Это туристы, наверно так постарались. Значит, мы скоро увидим центр городища и валы со рвом.
    «Туристическая» тропа вывела нас на ровную площадку, только без валов и рвов. С одной и другой стороны ее возвышались две свежие кучи земли. Кто и зачем тут рылся? Тяжело было понять. Тем более что яму, работавшие тут, люди перекрыли досками.
    - Узнаю почерк археологов! – радостно воскликнул любитель старины. – Настоящие ученые всегда стараются укрыть от природных осадков свои находки.
    Толик стал на колени, и заглянул под доски. К нему присоединился и я. В полутемных углублениях лежали тела мертвых коров. Это был скотомогильник. Я вскочил на ноги, и расхохотался бы на полную мощь своих легких, если б не мрачное выражение лица «сталкера». Мне еще не приходилось видеть его таким растерянным. Хоть бери, и засыпай те проклятущие ямы.
    По дороге назад нас сопровождало глухое молчание. Мысли, почему-то, не вязались в слова, а судорожно дергались как тряпки на ветру. И только встреча с местным жителем позволила как-то определиться на местности.
    - Археологи, - сказал он, - к нам приезжали. Рылись. Только происходило все это на правом берегу речки Суллы. Там и табличка установлена, про охрану законом того места. Но люди называют раскопки «панской усадьбой», а никак ни «болотным» городом. Чтоб попасть туда, нужно доехать до окраины деревни, пересечь луг, и перейти речку в брод.
    - Не хватало нам велосипеды по лугам разным таскать! – недовольным голосом произнес, заблудившийся в степи, экскурсовод, когда мы остались одни. – Поехали в Лохвицу.
    Я не возражал, но мне начало казаться, что мой друг ищет не очередной населенный пункт на последнем прижизненном пути Григория Савича, а что-то другое. Мы целый день заезжали в какие-то села, возвращались назад и снова куда-то ехали, только не в Лохвицу. А под вечер он остановился невдалеке от, одиноко стоявшего на берегу реки, дома, и голосом, не терпящим возражения, сказал:
    - Будем тут ловить рыбу.
    Я никогда раньше не ходил на рыбалку, и считал это занятие не ахти какой сложности. Бросать в воду крючок с хлебом, и вынимать оттуда рыбу, мне казалось, может каждый. И очень ошибался. Налаживать снасти пришлось моему приятелю, так как я в них совсем не разбирался. Потом оказалось, что насаживать наживку, и бросать ее в, заранее намеченное, место тоже уметь нужно. У меня крючок, почему-то, упорно падал на траву, цеплялся за одежду или за все, что было рядом. А иногда, и это больше всего раздражало напарника по рыбной ловле, леска моей удочки попадала на его удилище, и так хитро с ним переплеталась, что было не просто его освободить. В конце концов, мой приятель пересел на другую сторону небольшой косы, которую мы оккупировали. И тут у меня что-то клюнуло. На радостях я так сильно дернул свою добычу, что она перелетела через небольшую полоску земли, упала в воду, и удрала. Еще не в полной мере осознав потерю первого клева, я резко потянул на себя удилище, и поймал за ухо Толика. Этого стерпеть философская душа уже не смогла. Носитель души Сковороды со стоном выдернул с уха кривую «серьгу», и начал крушить все, что только ему попадалось под ноги.
    За всеми нашими действиями внимательно наблюдала хозяйка дома. И когда, пойманный мной за ухо рыбак успокоился, она спросила его:
    - Толик, не ты ли это?
    - Я.
    - Что ты тут делаешь?
    - Путешествую.
    - Зачем вам удочки? Возьмите у меня бредень. А с пойманной рыбы я сварю вам уху
    Сетка – не палка с ниткой. Через час у нас уже было несколько килограммов «живого серебра».
    То ли обед, то ли ужин выдался на славу. Были уха, самогон, сало, анекдоты и песни. За столом нас застала глубокая ночь.
    - Куда вы уже поедете? Ночуйте вон в той копне сена. – ткнула Маша (так звали нашу новую знакомую) пальцем в сторону большой кучи сухой травы, лежащей под вишней возле дома.
    Мы встали из-за стола. Самогон оказался крепким, и всех пошатывало. Хозяйка дома обвила рукой Толика за талию и повела его в дом. Я поплелся за ними. Но перед самыми дверьми в помещение, Маша резким движением бедра придала моему телу такого быстрого и целенаправленного движения, что я тут же оказался в копне сена. В душе моей забурлила неукротимая обида пьяного человека.
    - Гады! Черт с вами! Пойду домой. – решил я. – А вы делайте все, что хотите.
    Я вышел на твердую дорогу и пошел, как мне казалось, в Бодакву, внимательно присматриваясь к местности.-  где-то недалеко должно быть кладбище, а за ним поворот в нужном мне направлении. Но, время шло, а нужный ориентир не появлялся. Я сел отдохнуть, и немного собраться с мыслями. Вопрос: «Куда идти дальше?» требовал немедленного ответа. А его-то и не было. К тому же, начал проходить хмель, и в голову закрались первые сомнения о целесообразности ночного пешего похода. И в это время на дороге появилась девушка с корзиной в руках. «Так это же подарок судьбы!» - подумал я, вскочил, и бросился к ней с вопросом:
    - Кладбище где?
    Незнакомка ойкнула, выпустила с рук свою ношу, и с криком: «Мама!» пустилась наутек. Я сначала растерялся от неожиданной реакции девушки на мой вопрос. А когда немного подумал, то пришел к мысли, что не в каждого можно в полночь спрашивать дорогу в потусторонний мир.
    Долго размышлять мне не пришлось. Из-за деревьев, вдруг выскочила группа мужиков. Один с них схватил меня за рубашку, всунул своего носа мне в лицо, и громко закричал:
    - Ты в ад собрался, или в рай?
    - В Бодакву. – мой ответ сопровождался полным выдохом легких, избавившихся, таким образом от скопившегося в них перегара.
    Незнакомец отпрянул от меня, и завопил:
    - Да он же в стельку пьяный!
    Ко мне подскочил, уже со своим вопросом, другой мужик:
    - Откуда ты?
    - С этой деревни. Как она называется?
    С некоторого времени меня начало интересовать свое собственное местонахождение.
    - Что ты делаешь на погосте в это время?
    - Какие еще гости? – возмутился я.- Мы едем дорогами Сковороды.
    - Да в него белая горячка! – сказал незнакомец, который держал меня за рубашку.
    После этих слов он так толкнул меня в грудь, что пришлось долго потом  выбираться с зарослей чертополоха. А когда выбрался – никого вокруг не было. Пришлось возвращаться в усадьбу, где со мной нехорошо повелись. Когда я увидел «свою», теперь уже такую желанную копну сена под вишней, на дворе серело. Уснул я сразу, и только голос Маши разбудил меня:
    - Вставайте кушать. Ну, и сладко вы спите.
    Хотелось ответить: «Не нужно было, дорогая, двуногого будильника к себе брать. И ты бы спала хорошо», но сдержался. В саду был накрыт стол как на праздник. За столом уже сидели Толик и какой-то мужчина. Как выяснилось потом, то был хозяин дома. С виду он смотрелся намного старше своей супруги. В эту ночь муж неверной супруги был на работе – сторожил государственное имущество. Ему нас она представила как хороших знакомых, попросившихся переночевать на одну ночь.
    Покушав, и хорошо похмелившись, мы начали прощаться с гостеприимной семьей. Если б кто-то видел эту сцену со стороны, то непременно бы подумал, что Маша и ее муж провожают кого-то на фронт. Сначала мы жали друг другу руки. Потом начали целоваться, как с хозяином, так и с хозяйкой дома. С дамой намного дольше, чем того требовало обыкновенное знакомство. Потом снова жали руки, и снова целовались. А Маша это умела делать. Меня она хоть обнимала наспех и для проформы, но все равно голова немного кружилась от ее упругого тела.
    Всю дальнейшую дорогу жадная к любви женщина не выходила у меня с головы. А, думая о ней, начал переворачивать в памяти собственную жизнь. И пришел к неутешительному для себя выводу – моя «рыбулька» тоже крутила фиги за моей спиной. Вспомнил, например, как, придя однажды домой, застал там странного телевизионного мастера. «Специалист» усердно вытирал салфеткой экран телевизора. Надо же – ремонтники телеаппаратуры ходят с тряпками! Удивительней всего то, что ничего странного в поведении «специалиста» я тогда не заметил, и пригласил его еще и поужинать с нами. Ну да – человек же трудился!
    Однако ругать свою бывшую супругу не хотелось. Сам виноват. Все мысли мои, в ту пору, занимала единственная проблема: что соврать сегодня – почему пришел домой выпившим? И «красный переходной вымпел» наша бригада завоевывала. И дни рождения своих сотрудников по десять раз на год отмечал. И «свадьбы» и «разводы» каждый месяц их отмечал. А, однажды, стал уверять ее в том, что за работу во вредных условиях труда, нам выдали пиво, потому что не успели завезти молоко. И жена всему верила. По крайней мере, делала вид, что верит. И только говорила:
    - Ты так правду скажешь, как другой не соврет.
    Короче, жили мы одной семьей, но каждый своей жизнью. Какие могут быть обиды после этого. Прервал мои размышления Толик:
    - И почему оно так: если сам куда-нибудь еду – никаких приключений. А с тобой – их сотни. Представляешь, Маша кума двоюродной сестры Ивана Даниловича, отца Нины.
    - Есть хорошая украинская пословица: «Кто виноват? Невестка, потому что в коридоре ее пальто висит». Нужно было в Лохвицу ехать, а не в степи скитаться. Тогда ничего непредвиденного с тобой не произошло бы.
    - Не будем выяснять отношения. – заговорил примирительным голосом приятель. – Возвращаться в Лохвицу не будем – плохая примета. Поехали, проведаем Бельское городище.
    - Еще одно «болотное» чудо! – промелькнула в голове ехидная мысль.
    Но озвучивать ее не хотелось. Собственно говоря, какая разница куда ехать? Бродяге важен сам процесс его странствий, а не цели в конце пути.
    Бельское городище оказалось - огромнейшим старинным городом. Намного старше, и больше Киева. Мне с Толиком понадобилось полдня, чтоб обойти его вокруг. Местный учитель истории рассказал, что ни названия населенного пункта, ни известий: как он жил и погиб - никто не знает. Только в древнегреческого историка Геродота есть смутное упоминание о том, что где-то в этой местности жило голубоглазое племя будинив, и у них был деревянный город Гелон. Вот и все. Как долго давние валы будут хранить свои тайны – не известно. Жаль только, что наши соотечественники раскапывают их, и засыпают мусором. Плевать они хотели на свое прошлое.
    Но Толика интересовала не столько история, сколько дерево с табличкой: «Дуб Сковороды». Растение выглядело еще не старым, и вряд ли его сажал философ. Скорей всего это сделали местные поклонники таланта ученого-просветителя.
    Чем дальше мы ехали, тем больше, почему-то, портилось настроение моего спутника. Его раздражало все, даже названия сел, возникавшие на нашем пути: Любка, Зайцы, Зайцы Вторые.
    - Тут люди живут без малейшего чувства юмора. – бормотал он. – дальше будут Зайцы Синие, Зайцы Красные, Зайцы Кривые.
    Дело, конечно, было не в зайцах, а в чем? Не понятно.
    В деревню Пан-Ивановку, или современную Сковородиновку мы въехали после обеда. Стоял жаркий летний день. Люди или были на работе, или попрятались в холодок. И мы увидели только маленького мальчика, неторопливо рвавшего траву на обочине дороги. Не иначе, как родители заставили ребенка «подумать» о кролях.
    - Где могила Сковороды? – поинтересовался я в юного заготовителя кормов, и услышал от него подробное разъяснение:
    - Вон одна. – указал он на бюст Григория Савича. – Там вторая. – ткнул мальчик указательным пальцем чуть влево. – А возле озера – третья.
    - Ты смотри! – нагло, словно ворона на заборе, появилась язвительная мысль. – Кого жизнь не в состоянии словить, тому она после смерти готовит сразу три ямы.
    Обогатившись неожиданной информацией, мы направились ко «второй» могиле философа. К нашему огромному удивлению - она оказалась настоящей. Об этом сообщала надпись на могильной плите, заканчивающаяся известными многим словами: «Мир ловил меня, но не поймал». Над ней, словно в скорби, склонилось дерево. Только не было оно похоже на дуба, и выглядело лет на тридцать, а не на триста. Но я, хорошо запомнив рассказ приятеля, о необыкновенном завершении Сковородой своих последних дней, не сомневался, что передо мной - таки дуб. Действительно, внушение – страшная сила. Под воздействием на психику собственных слов был, кажется, и Толик. Иначе бы он не заявил:
    - Дерево у ног святого человека растет, а поэтому не стареет.
    - Извините! – неожиданно встрял в наш разговор незнакомый мужчина. – Если вы говорите о памятнике природы на могиле Сковороды, то он находится дальше в парке, возле озера. А эта могила Григория Савича, после перезахоронения. Перенесли его тело сюда еще до революции, по приказу хозяйки усадьбы. Женщине постоянно видела призрак покойника, блуждающего возле озера. Это очень нервировало чувствительную даму.
    - А вы, кто будете? – неприязненно прервал рассказ незнакомца носитель души философа.
    - Работник местного литературно-мемориального заповедника, на территории которого вы находитесь. Если появится у вас желание ближе познакомиться с жизнью и творчеством одного с первых поэтов-демократов Украины – милости просим. У нас, в музее, много интересных экспонатов.
    Мы молча провели взглядом незваного экскурсовода, и, так само молча, пошли туда, где в последний раз, как нам сказали, ступали ноги одинокого, старого человека, жившего, думавшего и умершего не так, как все. Место первоначального захоронения, утомленной скитаниями, личности долго искать не пришлось. Там стоял памятный знак. Рядом с ним был и красавец дуб. Только растение то печально тянулось к небу сухими ветвями, как руками, словно с последней мольбой к небу. Оно давно уже умерло.
    - Что ж душа твоего учителя не рассказала тебе о своих мытарствах после смерти? – съехидничал я.
    - В нее были более неотложные дела. – огрызнулся мрачный ученик.
    Из Пан - Ивановки мы поехали в Харьков. По совам Толика, там некоторое время проживал философ, и даже жилье тех времен сохранился. Только, перед самым нашим приездом, «дом Сковороды» снесли, чтоб он «не портил общий вид города».
    Бывшая столица Украины не очень приветливо отнеслась и к телу, давшему приют душе скитальца. В центре города ему, как на грех, захотелось в туалет. А у нас, не знаю, с каких причин, пренебрежительное отношение к этим, всем очень часто нужным, заведениям, и их, практически, нигде нет. И когда «страдалец» присел в одном из парков, то получил от дворника палкой по спине.
    - Это не меня, а в моем лице всех путешественников унизили. – высокопарно заявил мой спутник, и добавил. – Теперь поедем туда, куда мне очень нужно.
    Я долго ломал голову: куда это «очень нужно» Толику. Все выяснилось, когда мы на одном из перекрестков дорог встретили Нину.
    - Эге-е-е! – как-то сразу одолели меня сомнения. – Кому-то хождения дорогами Сковороды сделались до одного места, которое, наверно, еще болит благодаря стараниям харьковского дворника.
    Только мы остановились возле девушки, как я, вместо приветствия, услышал от нее:
    - Дядя Коля, слазьте с велосипеда. Больше он вам не понадобится.
    Пока я хлопал глазами и собирался с мыслями, она забрала у меня с рук руль моего верного «железного коня», и защебетала к Толику:
    - Маша сообщила - где мне вас ждать. Только, почему вы так долго ехали? Где-то задерживались в дороге?
    - Нет, как будто.
    Так разговаривая, девушка с парнем пошли по трассе, оставив меня одного торчать на обочине дороги.
    - Эй! – крикнул я им вдогонку. – А мне что делать?
    Парочка остановилась, и долго с недоумением смотрели на меня. Потом Толик, оставив свою подругу с вещами, подошел ко мне.
    - У тебя денег нет на дорогу домой? – поинтересовался он.
    - Есть.
    - Так в чем же дело?
    - Ты же носитель души просветителя, закоренелого холостяка.
    Коля, после нашей поездки, я пришел к печальному заключению: современные люди еще не доросли до появления гения в их среде. Ни новых Шевченко или Сковороду они не ждут. Им нужен Ирод Адольф Иосифович с перевоплощенной душой Нерона. Не будем идеализировать наших гречкосеев. Необходимо срочно менять свое отношение к ним. Конечно, - он похлопал меня по спине, - зло так и хлещет с тебя, но, извини, планы мои на жизнь изменились самым кардинальным образом
    С этими словами Толик пошел в сторону Нины, нетерпеливо ждавшую его на обочине шоссе.
    - Да-а-а, придется Григорию Савичу искать новую оболочку для своей души. Предыдущая не выдержала испытания, и запуталась в одной из сетей, расставленной жизнью.
    С такой мыслью я принялся останавливать, проезжающие мимо, машины, чтоб доехать к ближайшему населенному пункту, где имелись бы вокзалы. И тут остановился «Москвич», и с него выглянул…Вадим Кузька.
    - Что тут можно делать – в степи посреди дороги? – поинтересовался он.
    - О! – обрадовался я – Ты домой едешь?
    - Да.
    - Так подвези меня.
    - Сейчас не могу. Вот если б ты вчера предупредил меня о своем намерении ехать со мной, тогда никаких вопросов не возникло бы.
    - А сейчас мест нет в машине?
    - Место есть, но колеса приспущенные.
    - Тогда – конечно! – согласился я. – на приспущенных колесах далеко не уедешь.
    После обеда водитель какого-то грузовика завез меня в одну из деревень. Местность показалась знакомой, но я долго не мог понять – откуда? И тут меня, вдруг, осенило:
    - Тьфу ты, Господи! Да это же место жительства моей фиктивной жены, странное знакомство с которой произошло, несколько лет назад, в Крыму. Только первый раз я въезжал в него с юга, а сейчас попал сюда с севера.
    И мне захотелось увидеть женщину своей полузабытой мечты.
    - Ничего страшного. – обманывал я сам себя. – Посмотрю на нее только издалека, и сразу же уйду. И выброшу ее, раз и навсегда, со своей головы.
    Ноги сами понесли меня к дому, очень желанной когда-то, женщины. В ту минуту не было силы, способной остановить, шагающего по дороге мужчины, хоть разного рода сомнения обсели его, как пчелы улей.
    - Выгнали тебя, и нечего нагло теперь лезть человеку в душу! – возмущался один внутренний голос.   
    С ним не соглашался другой невидимый подстрекатель:
    - Вреда никому не будет, если ты только посмотришь на нее.
    Чтоб устранить душевный дискомфорт я составил подробный план своих дальнейших действий. Главное – зайти в деревню так, чтоб никому не попасться на глаза. Потом нужно спрятаться в кустах возле дома, и ждать – когда женщина с него выйдет. А, увидев ее, так же незаметно уйти.
    Сначала события развивались по плану. В деревне я никого не встретил, и удачно спрятался в кустах сирени. Осталось только увидеть Аню со своего, хорошо замаскированного, наблюдательного пункта. И тут произошел сбой в моей секретной операции. Вдруг, за спиной раздался до боли знакомый голос:
    - Может, зайдешь в горницу. Или ты еще не вышел с того возраста, когда мальчишки скрытно подсматривают за девчонками?
    Я оглянулся. Рядом стояла Аня, такая желанная и таинственная, как жар-птица со  сказки моего далекого детства. На губах ее играла шаловливая улыбка. Меня как-то сразу накрыла волна полного отсутствия от окружающего мира: от пространства, людей, забот и всего, всего, всего. Я и не опомнился, как оказался в нее дома.

                5   
         
       Анины родители встретили меня не очень приветливо. Сухо ответили на мое приветствие, и на разговор не напрашивались. Только во время обеда, пряча от меня глаза, «тесть» поинтересовался:
    - Ты в гости, или навсегда?
    - В гости. Поживет немного, а там видно будет. – ответила за меня дочь отцу. – И больше, папа, эту тему обсуждать не будем.
    - Я, ничего. – смутился старик, и уткнулся в тарелку.
    А вот с четырехлетней его внучкой Катей, я сразу нашел общий язык. Когда девчушка вошла в комнату, где мы ели, и, немного смущаясь, начала крутиться перед взрослыми, у меня хватило ума похвалить ее платьице, чем сразу же завоевал ее благосклонность. Не прошло и десяти минут после нашего знакомства, а ребенок уже сидел на моих коленях, и жаловалась на куклу. Оказывается, ее «не послушная Зоя» из-за своих шалостей поломала себе руку. Пришлось лечить «шалунью».
    В дальнейшем я проводил много времени с Аниной дочерью. Меня развлекал ход детских рассуждений. А что заставляло Катю общаться со мной – не знаю. Она каждый вечер засыпала у меня на руках. Я даже взялся изучать с ней «Букварь», который нашел среди негодного старья на чердаке. Наверно это было учебное пособие еще ее мамы. Только педагог с меня получился негодящий. Как я не составлял с ученицей три буквы: «о», «с» и «а» вместе, указывая при этом на рисунок осы, в нее все равно получалась «пчела».
    - Плохой ты учитель, - смеялась Аня, наблюдая за нашими занятиями, - вон соседка за один раз научила ее фиги с трех пальцев показывать, а вы за целую неделю с трех букв слово не соорудите.
    Но неудачи на преподавательской ниве меня мало беспокоили. Главное, что наши с ней отношения сложились теплые и доверительные. Одна ее похвала в мой адрес чего стоила:
    - Дядя, ты такой хороший, такой хороший как …наш поросенок.
    И хоть Аня, слышавшая слова дочери, схватилась от смеха за живот, и побежала за дом, я был на седьмом небе от счастья. Если б еще и отец с матерью Ани сменили гнев на милость, была бы полнейшая идиллия. Но простить неверного мужа своей дочери – они не могли. Да и ежедневное поведение мое не могло вызвать у «тестя» представление о «зяте», как о солидном человеке. Должен сознаться, счастливый от постоянного общения с желанной женщиной, я часто злоупотреблял шутками. А родители Ани совсем, ну совсем, не понимали юмора. Как-то мы с Аниным отцом чинили забор. Я забивал гвозди в доски, несколько с них согнул, и тут же высказал возмущение всех горе-мастеров: «Ну, и сквозняки тут!». Услышав мои слова, старик принес лист фанеры и установил ее возле меня.
    Конечно, шутки должны знать свои место и время. Но, задумываться тогда о серьезных вещах не хотелось. Тем более что и Аня подыгрывала мне в моих дурачествах. Особенно ей нравилось, при возникновении разного рода мелких неприятностях, спрашивать меня: «А сейчас что хорошего в таком плохом?».
    Как-то, играя с Катей на улице, я умудрился сесть в свежий помет соседской коровы. Пришлось стирать штаны. Увидев меня за необычной работой, Аня поинтересовалась:
    - И что тебя обрадовало, когда ты оказался в коровьих отходах?
    - Ну, как же! Я же мог ногой туда вступить.
    Моя фиктивная супруга улыбнулась, а «теща» в недоумении пожал плечами:
    - Неужели лучше сесть в кизяк, чем влезть туда ногой?
    Поиски «хорошего» в «плохом» в тот день не закончились. Во время обеда тесть начал жаловаться, что его корова самая плохая в деревне.
    - Папа вы плохо знаете нашу Зорьку. Вот скажи, Николай, - чем наша животина лучше всех в деревне? – возразила дочь. Глаза ее искрились смехом.
    - Да ничего нет в ней путного! – отмахнулся старик. – В соседей наших – то корова. Настоящая корова!
    - А ты скажи, скажи, Коля, а то отец недооценивает нашу кормилицу
    Ну, я и выступил:
    - Ваша Зорька самое быстроходное животное района, и в нее очень ароматные «ляпалки».
    В «тестя» сделались огромные глаза. Он никак не мог понять: почему нужно радоваться странным качествам своей Зорьки, и почему дочь всунула голову в подушку и там «хрюкает».
    - Так это я, сынок, держу корову, чтоб гной нюхать, и бегать за ней по деревне? – возмутился Анин отец.
    Я совсем не собирался насмехаться над стариком, и теперь не знал - как его успокоить? За меня это сделала ее дочь:
    - Николай пошутил, папа. И почему вы так расстроились? Он же не ругал, а хвалил наше достояние.
    «Тесть» промолчал, только по всему было видно, что «зять» для него стал еще глупей, чем был раньше.
    Отношение «тещи» ко мне не было лучшим. И не только благодаря супружеской солидарности, а и одному случаю, в котором требовалось с моей стороны немного дипломатии. Но я оказался не на высоте положения. 
    Как-то почтальон принес письмо от Аниной родной тетки. «Теща» долго его читала, а потом спросила, ни к кому конкретно не обращаясь: «Что такое – сутенер?». Все, кто был в доме в ту минуту, промолчали. Тогда за разъяснение значения, непонятного старухе, слова взялся я:
    - Насколько мне известно,  - это люди, дающие работу проституткам.
    -  Ты хочешь сказать, что моя племянница беспутная девка! – всплеснула руками «теща».
    - Нет, конечно! Как можно что-то говорить о человеке, которого не знаешь?
    - А вот же сказал.
    - Разве мы сейчас говорим о вашей родственнице?
    Анина мать снова взяла в руки письмо, и начала его долго и внимательно перечитывать.
    - Ну вот! – Она оторвала взгляд от бумаги и уставилась в меня. – Тут речь идет даже о двух сутенерах. Как же все это понимать?
    - Там что-то не так. – высказав свое предположение, я начал сам читать письмо.
    Это была писанина старой малограмотной женщины, для которой заготовка дров, по всей вероятности, было развлечением по сравнению с написанием письма. Ничего странного в этом не было. Росли сестры без отца, в тяжелые военные и послевоенные годы, и им было не до освоения основ правописания.
    В своем послании Анина тетка рассказывала о дома (задом). О том, что годы берут свое: сумка (сука) стала тяжелой. Потом сообщила о дочери, которая приезжала ее навестить и, привезла в подарок два сувенира (сутенира). А на последок снова пожаловалась на здоровье, и очень переживала, что с огородом окончательно управилась только после Троицы. А так, как она писала на украинском языке, то было не слово «после», а «писля». И было это слово без буквы «л». Поэтому все предложение принимало неожиданное содержание для адресата.
    Я объяснил «теще» истинное значение слов, о которых она спрашивала, а потом не удержался, - передал письмо Ане, указав ей при этом, на последнюю описку в нем:
    - Посмотри, кто досаживал огород твоей тети.
    Конечно, так делать – не хорошо. Но тогда у меня не получалось думать о чем либо.
    Аня рассмеялась, а потом обратила внимание матери на ошибку сестры. «Тещу» охватил ужас. Она была глубоко верующим человеком, и смысл, прочитанного ею сообщения близкого человека, напугал ее. Старушка взяла «страшный» лист бумаги и отправилась с ним в церковь. На ее счастье святой отец оказался умным человеком. Он заверил свою прихожанку, что все непреднамеренные поступки не несут на себе греха. Вернулась Анина мать домой счастливой и спокойной, но меня не удостоила даже взглядом. И мне стало ясно: этот человек никогда не сменит свой гнев на милость по отношению ко мне.
    Анины родители, чем дальше, тем больше отчуждались от меня. С некоторого пор они даже разговаривать между собой так, словно меня не было рядом. Это не могло не вызвать некоторых неудобств в повседневном моем существовании. Но ради любимой женщины я готов был сносить все. Среди уже указанных неудобств, было еще одно: постоянные разговоры «тещи» и «тестя» о местном жителе - крестном отце Кати. С ним у дочери их было «что-то», но она «по глупости своей» не захотела выйти за него замуж. А парень и сейчас Аню любит.
    - Хозяин! Настоящий хозяин. – обычно начинал «тесть».
    - А таки, хозяин! – поддерживала его супруга. – А жулик, а жулик какой! С ним бы дочь наша как за каменной стеной жила бы.
    - Так и Николай, что в тюрьме – тоже жулик. – не удержался как-то я, и вмешался в чужой разговор.
     Николай Кононов, гражданский муж Ани пожил с ней полгода после рождения дочери, и был осужден на пять лет заключения за ограбление чьей-то квартиры.
    - Не-е-е-т. Тот людей обижал, а этого делать нельзя. – хором возразили старики.
    Такого взгляда на честность придерживались все колхозники. Воровать с общественного поля было естественным, ежедневным занятием всех крестьян. А воровство у людей единодушно осуждалось.
    Настоящий хозяин, по местным меркам, помимо того, что был неутомимым жуликом, он еще «умел» и пить. То есть пил, и был трезвым. Зачем, спрашивается, пить тогда? Как-то я наблюдал, как женщины толпой впихивали пьяного механизатора в трактор. Сам он этого сделать уже не мог. Крестьянки хотели добраться до конторы, а идти туда им было далеко. Камикадзе за рулем и был Анин кум.
    Наши отношения с Аней с каждым днем упрощались. И когда однажды она начала меня вычитывать за неудачно сделанную мной работу, счастью моему не было границ.
    - Ты, почему сияешь? – удивилась она. – По-моему, тебя ругают, а не хвалят.
    - Знаю. Поэтому и радуюсь. Когда женщина ругает за что-то мужчину, она этим заявляет свое право на него, как на свою собственность. И мне это приятно.
    - Тьфу! С тобой и поругаться от души нельзя. – махнула она рукой и пошла куда-то в своих делах.
    Того же вечера Аня пришла ко мне. «Подвинься» - без всяких объяснений скомандовала гостья. И я, поставив на подоконнике радиолу, которую пытался отремонтировать, обнял податливое тело своего «командира». А дальше случилось то, что предвидеть никак невозможно. Аня голым коленом тронулась неизолированного провода, свисавшего с радиоаппаратуры, и меня ударило током. Дело в том, что под нами была железная кровать. И я потерял ту форму, которую должен иметь каждый мужчина при интимной близости с женщиной.
    - Ну и что хорошего в этой ситуации? – спросила женщина, все телом прижавшись ко мне
    - Нет ничего. – тяжело вздохнул я.
    - Не падай духом. – начала успокаивать меня фиктивная жена, после не менее фиктивной близости. – Это дело поправимое.
    А через месяц, когда мой организм полностью восстановился от электрического шока, появился Анин муж.
    - Что тут делает этот охламон? – закричал он во всю мощь своих легких, и бросился на меня с кулаками.
    На него набросилась вся взъерошенная, словно наседка, Аня:
    - Только пальцем его тронешь – глаза выцарапаю.
    - Что ты! Что ты! – сразу же осел мой обидчик. – Мы же с тобой одна семья, и посторонним здесь делать нечего. Разве не так?
    - Где одна семья, там, в тюрьмах не сидят.
    - Анюточка, меня друзья подставили! Ей-богу я не виновен.
    - Меня на друзей променял? Иди к ним.
    Хоть супружеская размолвка и происходила на повышенных тонах, все равно чувствовалось: она закончится примирением. В Аниных глазах не чувствовалось решимости положить конец дальнейшим семейным отношениям.
    Странно, но «тесть» с «тещей» благосклонно отнеслись к появлению моего тезки. Или они его, просто, боялись, или, действительно уважали бывшего заключенного. Как бы там ни было, но возмущаться не приходилось. Изменить обстоятельства в свою пользу – не было никакой возможности. А в это время второй Николай стелился перед женой барвинком:
    - Радость моя! Никаких друзей! Жизнь меня побила, но научила уму-разуму. Прости меня последний раз, и ты не пожалеешь. Я уже не такой, как был раньше. Буду ноги твои мыть и юшку пить. Смилуйся надо мной ради нашего ребенка. Ты даже не представляешь, как я скучал в тюрьме за Катей. Вспомни – как нам было хорошо вдвоем. А будет еще лучше.
    - Не забыла я ни хорошего, ни еще лучшего. Мой руки – будем кушать.
    После этих слов Ани, я начал, почему-то, не все видеть с того, на что смотрел, а память потеряла чувство времени, и последовательность событий. Почти год было у меня такое странное состояние. Но потом оно прошло.
    Обед прошел необычно тихо, и как-то грустно. Даже непоседа Катя не крутилась на свое стуле. Она молча сидела возле отца, который успел уже сделать ей несколько замечаний (тюремщик чертов), и не отрывала взгляда от стола. Мне так жалко ее было, даже тошнило. Потом был разговор Ани с мужем наедине. После – ее со мной.
    - Прости. – сказала она. – Не могу я сейчас отказаться от мужа. Он освободился с заключения совсем другим человеком. Сейчас ему нужна чья-то моральная поддержка. Без нее он пропадет. Да и ребенку нужен отец. А ты, как всегда, найдешь что-то привлекательное в данном событии. Познакомишься с молодой незамужней женщиной и забудешь меня. Вот что хорошего в нашей с тобой разлуке?
    Она посмотрела на меня с деланной улыбкой, и сразу же ее лицо сделалось серьезным:
    - Извини, я не знаю, что сейчас со мной творится
    Аня с Катей провели меня до трассы.
    - Дядя, возвращайся. Я тебя буду ждать. – проговорила девочка, и обняла меня за ноги.
    Я поднял ее, поцеловал, поставил на землю, и быстро пошел прочь. Если б я сказал хоть слово, то разревелся бы как баба.

                6

    Домой я добирался сначала автобусом, потом поездом. В пассажирском вагоне, на верхней полке, я лежал и вспоминал, как тайком поливал с чайника Анино платье, что сохло на веревке во дворе. Предо мной, как наяву, стояло удивленное милое личико женщины, трогающей мокрую одежду в конце дня. И ее заразительный смех, когда, за совершенную «диверсию», она неожиданно вылила мне на голову ведро воды. Эти воспоминания развеселили меня, но…где глаза берут столько влаги?
    Дома, возле подъезда, я увидел свою соседку, бабу Иру. Старуха, опираясь на палочку, внимательно смотрела вслед высокой худой девушке.
    - Здравствуйте бабуля Ира! – мне захотелось хоть с кем-то поговорить. – Вспоминаете юность, глядя на молоденьких девочек?
    - Нет. Вот смотрю, и думаю: какой это ей жених нужен? Метра два высотой – не меньше.
    - И худой.
    - Худой - не обязательно. – возразила старуха. -  Сойдет и толстый. А низенький кавалер – все равно, что рваная юбка – все на него внимание обращают.
    - Тогда, действительно, девушке не позавидуешь. Подобрать ей пару будет не легко.- согласился я с соседкой, и пошел домой.
    После короткой беседы с соседкой, не то что стало легче на душе, а захотелось шевелиться, и утром следующего дня я отправился на завод. Первым, кого я там встретил, был мастер. Он остановился, увидев меня, внимательно осмотрел с ног до головы, и поинтересовался:
    - Ты пришел дымом подыхать, или хочешь поработать?
    - Все зависит от вас. Если не выгоните – буду трудиться.
    - Канализацию чистить не откажешься?
    - Нет. И от полета в космос – тоже.
    - Космонавтов нам не нужно. Пошли в отдел кадров, там и поговорим. Наш старший механик уволился, и я исполняю сейчас его обязанности. Правильно сделал: завод разваливается, и никакой перспективы на будущее нет. Была бы у меня возможность куда-то удрать – минуты бы не думал. – неизвестно почему, поделился со мной своими мрачными размышлениями начальник.
    Начальник отдела кадров даже слушать не хотел о моем возвращении на предприятие. Но мастер твердо стоял на своем:
    - Что ты ерепенишься? Разве не видно, что производство загнано в глухой угол из-за всяких перестроек, приватизаций, прихватизаций и еще черт знает чего. Люди бегут. Два цеха закрыто. А мне нужно канализацию чистить. И пока в этого парня есть желание работать без заработной платы, то скорей объяви ему выговор, и пусть завтра выходит на работу.
    И начальник отдела кадров сдался.
    Времена в стране наступали странные. Сперва власти торжественно объявили: стране нужна перестройка! Что она собой представляла – никто не знал. Потом наши «мудрые» вожди выдали всем трудящимся бумажки под названием «ваучеры», и сказали им: с этой минуты вы хозяева фабрик и заводов, вы их приватизировали, и теперь делайте с ними все, что хотите. После всеобщей «приватизации» с полок магазинов исчезли продукты питания, а заработную плату «народные предприятия» начали выдавать «своим хозяевам» не деньгами, а собственной продукцией. Сразу же жулики всех мастей бросились выкупать у людей ваучеры, и таким образом присваивать всенародное достояние, с которым поступали по собственному усмотрению, то есть занялись «прихватизацией».
    Так начался развал социалистической экономики, и наступало время дикого капитализма. Всежитие ухмылялось. 

                3
                Всежитие хохочет.
                1
   
    Украина стала самостоятельным государством, а всеобщего улучшения благосостояния людей, как ожидалось, не наступило. Производство повсеместно сокращалось. Наш завод не был исключением, и было страшно наблюдать, как закрываются цех за цехом. В новом государстве появились бомжи, безработные и биржи труда.
    В разговорах между собой, рабочие высказывали самые разные предположения  по поводу происходящих событий в стране. Одни объясняли их отделением Украины от России. Другие во всем винили коммунистов. Третьи – неспособностью нашего руководства работать в новых, рыночных условиях. Были такие, что цитировали Библию и предсказания ясновидцев – Астрадамуса, Ванги, Глобы и многих других. Доставалось на орехи и демократам с бывшими диссидентами, вышедшими на свободу: они знают, как не нужно делать, и не имеют ни малейшего представления о том, как построить чего-то новое. Да и судьбе с чертом приходилось не легко, потому что вспоминали их часто.
    Жизнь, действительно, пугала. У людей пропали все сбережения. По улицам стало страшно ходить из-за разгула бандитизма. Появились рэкетиры, сатанисты, различные секстанты и мошенники самых невероятных специализаций. Цены на товары росли с каждым днем, а с ним и ноли на деньгах. И вскоре все свободные украинцы стали бедными, но миллионерами. Пачка плохих сигарет стоила тысячу новых купонов. Всежитие хохотало.
    Меня, со всех перемен, происшедших в городе, особенно злила одна: все до единой бани переоборудовали в банки. Как будто все горожане перестали мыться, и начали копить деньги.
    На заводе помещение одного из закрытых цехов взял в аренду кооператив «Ромашка». Ему нужна была канализация. Естественно, трубы для нечистот, в свое время, когда предприятие работало на полную мощность, существовали. Потом о них забыли за ненадобностью. А местные пьяницы разобрали, какие только смогли, никому уже не нужные железные конструкции, и сдали их в металлолом.
    Когда новые хозяева старого корпуса захотели возобновить систему отвода грязной воды, то ни труб, ни плана их пролегания найти не удалось. Когда директор обратился за помощью к бывшему главному механику, тот обложил своего прежнего шефа многоэтажными матами. Ему не нравилось, что его родной завод дышит на ладан. Не могли помочь и сантехники – пенсионеры.
    Пришлось руководству «Ромашки» пойти по самому простому, хоть и трудоемкому, пути: рыть несколько канав вдоль здания. А когда трубы будут найдены, тогда вести земляные работы вдоль них. Все эти поисковые работы, за отдельную плату, вел я. Плата была не большой – всего десять миллионов купонов за десятичасовый рабочий день. Но, при отсутствии других доходов, эти «копейки» спасали меня.
    Вообще-то до тысяч и миллионов я так привык, что когда их обменяли на гривны в пропорции один к тысяче – стало даже грустно. Ведь с бедного миллионера я превратился, выражаясь научным языком, в неимущего вульгарного.
    Изменения на предприятии шли с каждым днем все хуже и хуже. Не знаю: или для усиления этой неприятной всем тенденции, или все произошло само собой, -  у нас появился очень странный главный механик, Петр Денисович Ралюк. Названный гражданин развернул такую бурную деятельность по вытеснению людей с их, годами нагретого места, что дух захватывало.
    Сначала он создал «осадное положение» нашему мастеру, добрейшей души человеку, не раз спасавшего меня от разных неприятностей. И уже через месяц тот рассчитался по собственной инициативе. Появилась «инициатива» после бурного разговора его с новым начальником, когда слова чередовались с приемами уличного самбо. Петр Денисович наверно немного пострадал, потому что на другой день и должность своего «обидчика» аннулировал.
    Потом неутомимый Ралюк принялся настойчиво учить инженера по строительству уму-разуму. Сначала тот огрызался, как мог, и начал носить с собой валидол. Продержалась новая жертва чуть больше трех месяцев, а потом бросила в отделе кадров заявление на стол, и исчезла в неизвестном направлении.
    Страдали от нового старшего механика и простые рабочие. Я в том числе. Он мог подойти ко мне, и начать рассказывать – почему станок нужно убирать трижды на день, а не один раз в конце рабочего дня. Заставлял меня делать физические упражнения через каждый час работы, и задавал кучу глупых вопросов, на которых не могло быть ответов.
    В конце концов, мне надоело каждый день расшифровывать ребусы, и я решил действовать за принципом: на ваше что-то, у меня есть своего в два раза больше. И на вопрос Ралюка: «Почему ваша железяка смотрит вверх ямой?», ответил: «Она двугорбая». А когда он принес какой-то механизм, и потребовал: «Разберитесь с редуктором», я заверил его, что до следующего Нового Года с ним разберусь.
    - Почему так долго? – отреагировал любитель странных вопросов вполне нормальным голосом на мой вопрос.
    - Потому что летают воробьи, и все время гадят на голову. А представляете, что будет, если коровы в небо поднимутся?
    Собеседник никак не отреагировал на мою «умную» речь, а как-то быстро развернулся, и куда-то убежал. Через десять минут меня вызвал к себе в кабинет директор завода.
    - В дурака играешь? – сразу же закричал он, увидев меня.
    - Не понял.
    - Тебе говорят о редукторе, а ты о воробьях, умник?
    - О каком редукторе может идти речь на нашем умирающем заводе? Где вы его видели? И потом, ну что хорошего может сказать человек, который утверждал, что в детстве вам на голову опорожнился колхозный бычок, и вы стали, на всю оставшуюся жизнь, лысым.
    - Иди, иди, иди и не попадайся мне больше на глаза. – махнул раздраженно рукой шеф, еле удерживающегося на плаву, предприятия.
    - Что вам сказал директор? – встретил меня вопросом, в коридоре конторы, главный механик.
    - Сказал, что у вас геморрой, и таких людей нельзя нервировать.
    - Он так и сказал?
    - Да, да. Пойдите, уточните.
    Что-то подобное сказать несколько лет назад – у меня бы храбрости не хватило. А тогда, когда труд, на благо новой родины, мало спасала от нищенского существования, высказать своему бездарному руководство свое пренебрежение – составляло единственное удовольствие. Хоть, работой меня и не перегружали, но и заработной платы выдавали. В табеле каждого месяца, неизвестно кто, проставлял только десять дней, и за них, вместо денег, предлагали взять какой-то товар. Все мы подрабатывали или в кооперативе «Ромашка», или выполняли работы посторонним лицам с улицы, или тайком разбирали, стоящее без дела, оборудование, и сдавали его в металлолом. Такое трудоустройство все больше и больше раздражало, и я уволился. Вскоре мне удалось устроиться на работу в пекарню. Можно сказать – сказочно повезло. Армия безработных в стране росла не по дням, а по часам.
    Много лет спустя, как-то в кафе, мне повстречался Ралюка. Мы разговорились. Я не удержался, и поинтересовался в своего бывшего мучителя – почему он так странно вел себя на посту главного механика нашего завода? И он признался, что тогда руководствовался просьбой директора – избавиться как можно от большего количества рабочих и служащих.
    - И какая же награда ждала вас за такой тяжелый труд?
    - Да, никакая! – печально вздохнул мой собеседник. – Более того, меня тоже выгнали под надуманным предлогом. Через месяц, после моего увольнения, завод продали, потом перепродали. Единственное, что радует – с директором, новые хозяева предприятия, поступили так же по-хамски, как и он со своими подчиненными. Ему предложили должность бригадира слесарей, и он от стыда повесился.
    Веселиться вместе Петром Денисовичем не хотелось, и мы распрощались.
    Рабочий день в пекарне длился больше восьми часов, и не было выходных. Поэтому там числились две бригады, работающие неделю, через неделю. На работе семь дней пролетали незаметно, а дома они тянулись долго, и тоска разъедала душу.
    Кажется, у Герцена есть высказывание, что запой, это – чудесное изобретение русских от душевной тревоги. Может образованному, интеллигентному человеку такое лекарство и помогает, но мне…с ним было, что-то не так. Мои пьяные приключения набирали все более непристойного вида, и даже, иногда, становились опасными для жизни, а мысли в голове не приобретали упорядоченного состояния.
    Однажды, на «хорошем взводе» я ехал в такси. Аристократ чертов! По дороге шофер, с моего «великодушного» позволения подобрал группу цыганок. Одну с них мне захотелось обнять. Закончились «экспромтное ухаживание» тем, что меня на полном ходе выбросили с машины. Хорошо, хоть водитель успел в самый последний момент немного притормозить, и я отделался только синяками и ссадинами.
    Момент преждевременно отправиться на тот свет представлялся мне еще однажды, только возникнул он на этот раз в самом обыкновенном троллейбусе. На нужной мне остановке, я долго шатался, перед тем как выйти. И когда мне, после напряжения всех сил, удалось податься вперед, двери, словно огромные плоскогубцы, сдавили мою шею. Когда же водитель общественного транспорта, после воплей пассажиров, снова открыл створки дверей, я вывалился на асфальт, и сильно побился.
    Были еще приключения, грозившие мне смертью. Только не они, заставили меня остепениться. А совсем безопасное для здоровья событие. Был теплый осенний вечер. «Приняв на грудь» два стакана водки, я спрятался под одним с кустов городского парка, имея намерение часик-другой там поспать. Только не успел я глаза сомкнуть, как на безлюдной аллее появились две девушки. Поравнявшись со мной, одна с них попросила подругу: «Ты постой тут, а я сбегаю за маленьким». С этими словами, она свернула с дороги, и присела как раз напротив моего лица, а у меня сил нет, даже слово произнести.
«Маленькое» у бесстыдницы оказалось многоводным и клокочущим. Земля с брызгами просто бурлили под ней, и все это летело мне в лицо. Я собрал воедино все свои слабые силы, и как мог, громко закричал: «Что же ты делаешь?» Моя обидчица подскочила, дико заорала, и бросилась бежать. Только, убегая, девушка все время падала, так как, с перепугу, не додумалась натянуть на себя трусы.
    Когда вокруг все стихло, я поднялся, и пошел домой. Лишь после такого позорного для себя случая, у меня возникло твердое намерение - бросить пить, чтоб не оказаться, в один прекрасный день, под чьим-то «большим». Но, воплотить свой замысел в жизнь удалось только с третьего раза. Сейчас расскажу – почему.
    На второй день я пошел в кино. По дороге купил мороженное. Стою в очереди за билетом, и тут ко мне подходит парень, и спрашивает:
    - Где тут водочный магазин?
    - Выйдешь отсюда, - отвечаю ему, - пройдешь сто метров, и слева от себя увидишь нужный тебе магазин.
    - Вы понимаете, я человек не здешний, - начал умолять незнакомец, - проведите меня туда, пожалуйста.
    Я долго упирался, но, в конце концов, сделал человеку одолжение, и… проснулись мы с ним у меня дома. «Пошли, похмелимся» - предложил незнакомец. Мы пошли, и снова проснулись у меня дома.
    - У меня еще остались деньги… - начал многоденежный гость города.
    - Нет. – решительно прервал я его. – Мне нужна нормальная жизнь, а не пьяное существование.
    И мы с ним расстались. Пить я бросил, но снова начала одолевать тоска. Требовалось срочно что-то придумать. И тут мне попалась на глаза автобиографическая книжечка Ельцина, бывшего Президента России. Меня его писанина заинтересовала только потому, что пьяницей он был – каких еще поискать. В ней, помимо любования собой, есть рассказ о том, как он сам, без посторонней помощи, построил за одно лето на родительской усадьбе баню. Время, имеющееся в распоряжении беспардонного хвастуна, не превышало тридцати дней. А все потому, что в том году будущий политик оканчивал школу, и сдавал экзамены в институт. Я поинтересовался у специалистов: в состоянии ли семнадцатилетний парень за один месяц построить помещение под баню? С меня посмеялись. Два плотника со своим инструментом, может, и справились бы с такой задачей, но только не дилетант – мальчишка с голыми руками.
     Вранье уважаемого всеми политика, натолкнуло на мысль - заняться каким-нибудь долгостроем, чтоб он отвлекал меня от водки, и мрачных мыслей. От родителей мне досталась дача на окраине города. И я решил там построить двухэтажную кирпичную сауну. На первом этаже можно было бы мыться, а на втором – пить чай и любоваться окружающей природой. Не откладывая в долгий ящик исполнение такого прекрасного замысла, пошил себе, с плотной материи, сумку, и начал с ней ходить по улицам, стройкам и свалкам в поисках кирпича. Дальнейшие подсчеты показали, что с моими темпами приобретения строительного материала, понадобится около десяти лет «вдохновенного» труда, для воплощения  своих невероятных планов в жизнь. Такая бухгалтерия меня удовлетворяла. Естественно, соседи принимали меня за человека с тараканами в голове. Только ничего лучшего придумать, как «убить» свободное время, я не смог.

                2

    Странные дела творились в самостоятельной Украине. Все, вдруг, занялись торговлей. Люди с товаром заполонили рынки, подъезды домов, улицы и площади города. Начал и я понемногу спекулировать сигаретами и овощами, купленными на оптовом рынке. Осваивать новую специальность – торгаша, меня заставило неблагоприятное стечение обстоятельств. Неожиданно, в пекарне сменился хозяин, а моя морда ему почему-то не понравилась. И пришлось мне на бирже труда пополнять списки безработных. Людям, потерявшим работу, назначали пособие. Величина его зависела от заработной платы на последнем месте работы. А она у меня, согласно документам, была не большой. По договоренности с бывшим хозяином пекарни, основную часть заработка он выплачивал со своего кармана, что не никак не фиксировалось в платежных ведомостях бухгалтерии. Так хитроумный бизнесмен экономил на налогах. Его экономия вылилась в мизерную помощь  от государства, когда я потерял работу. 
    Первое время я стеснялся стоять на асфальте с фруктами и сигаретами. Место торговли выбирал подальше от дома, и прятался за спины других торгашей, когда замечал кого-то со знакомых. Но, со временем, когда увидел, что рядом со мной стояли бывшие инженеры, учителя и ученые – мне стало легче осознавать свое новое положение в обществе.
    Мои друзья, Толик и Кукарекин - Пацюк, тоже занялись торговлей. Только их торговый оборот ни шел, ни в какое сравнение с моим. Толик наладил продажу легковых автомобилей. По всей вероятности, тут не обошлось без помощи отца. Я как-то попросился к нему на работу, но услышал в ответ целую лекцию, почему просьба моя неисполнимая:
    - Понимаешь, приятель, продажа машин – дело специфическое. Им не каждый может заниматься. У тебя для этого слишком уж простоватое лицо. На нем за версту светится вопрос к покупателю: «На кой черт вам та машина, когда лучше пешком ходить?». А так нельзя. Продавец моего товара должен быть человеком представительным, одетым по последней моде. Чтоб, глядя на него, каждый подумал: «И я хочу быть таким, и мне такому, нужна машина». Ты же никогда в жизни даже галстука не носил. Взять разнорабочим – тоже не могу, потому что полнейшего послушания от тебя не дождешься. А любое серьезное дело не терпит служебного послабления к подчиненным. Если тебе сейчас трудно в жизни, не стесняйся – приходи ко мне домой, когда будет удобно. Я предупрежу прислугу, и тебя всегда накормят.
    Кушать к Толику я не ходил. На еду, деньги у меня еще были.
    Додю братья Оксаны «сделали» директором рынка. Они закупали в населения скот, резали его, и торговали мясом. Торговые точки с их товаром были в нескольких населенных пунктах страны. В городе братья наладили связи, как с милицией, так и с местной властью, и возвести на «рыночный престол» Кукарекина им не составляло труда. Им нужен был свой человек для встреч со всякого рода проверяющими органами. Бизнес Цезаревичу Пацюки не доверяли.
    Оксана первое время торговала за прилавком. Она научилась курить, пить водку и выработала свой особый язык общения с покупателями. Потом всю коммерческую деятельность на рынке женщина взяла в свои руки. Однажды я наблюдал, как она собирала денежный сбор с приезжих крестьян. Делала это супруга Доди быстро, решительно, и никаких квитанций никому не выдавала. Мужу она выделяла только карманные деньги, и постоянно искала причину поругать его. Во время одного с таких «нравоучений» директорша ткнула своему начальнику дулю в нос, а, будучи «навеселе», промахнулась, и выбила ему глаз.
    С этих пор «главнокомандующий» рынка ходил с повязкой на пустой глазнице, и получил прозвище «Кутузов». Память великого русского полководца, таким образом, с моей точки зрения, никак ни умалялась. Потому что еще не известно – кто с двух Кутузовых больше рисковал жизнью во время потери глаза. И все же Оксана любила мужа. Она часто Додю называла Дюдею, и при этом целовала его в нос. Правда, соседи перекрестили Дюдю в Мудю, но вины женщины тут уже нет. От злых языков еще никому не удалось защититься.
    Цезаревич часто забегал ко мне, чтоб выпить рюмку коньяка в спокойной обстановке, и пожаловаться на родственников супруги. Его никак не тянуло домой.

                3

    На бирже труда мне подыскали работу на предприятии, занимающимся производством продуктов питания. Да, к сожалению, поработать, там не удалось. Сдача анализов оказалась для меня непреодолимым препятствием. Сначала, мочу и кал украли в троллейбусе, когда я вез их в поликлинику.
    На второе утро, снова возобновив утерянные свидетельства моего существования, я выставил на подоконнике свое «добро», и начал одеваться. В это время по радио транслировали какую-то передачу, где мычали коровы, выли псы, а под конец мяукнула кошка. Запись кошачьей арии, очевидно, происходил где-то возле мусорной ямы, и исполнительницей ее было, очень любвеобильное, животное. Потому что мой, всегда такой спокойный, кот Васька вдруг вскочил на ноги, шерсть его взъерошилась, и, издав дикий звук, выпрыгнул в окно. Завис он на дереве возле окна, а мои анализы упали вниз, где по ним проехался какой-то мотоциклист. Нужно было все начинать сначала. Но, если с бывшим чаем проблем не было, то «экс-батон» никак не хотел появляться на белый свет. В эту, для себя тяжелую минуту, я увидел на улице соседа Игоря Озерного, великого бездельника и пьяницу.
    - Его кал, - подумалось мне, - не содержит ничего плохого. Насквозь проспиртованный, организм гадости не производит.
    За кружку пива Игорь сделал все, что мне нужно было, и я побежал в поликлинику. А вечером за мной приехала «скорая помощь». Оказывается, сданные на проверку, желудочные отходы содержали холерную палочку.
    Мои объяснения врачам не дали никаких результатов, кроме одного, - утром ко мне в палату привезли еще и Озерного.
    - И как в твоем желудке смогли размножаться какие-то палочки? – высказал я Игорю свое удивление, лишь только мы остались одни.
    - Какой желудок? Какие палочки? – рассмеялся сосед, - Да мой унитаз давно паутиной опутан. Закусывать не всегда получается, а от самогона, сам понимаешь, нет отходов. Я наковырял тебе чьих- то испражнений за домом на пустыре.
    - Ну и свинью же ты мне подсунул.
    - Нет никакой свиньи. – возразил «ковырятель» неизвестно чего, неизвестно где. – Лежи себе, и в потолок плюй. Кормят бесплатно. Жаль только, что сто грамм за обедом и ужином не подносят.
    Игорь своими проблемами не проникся, а чужие он в «гробу видел». Для него лежать, и на все поплевывать – единственный смысл жизни. Кто его знает? Может он и прав. Не умничал бы Адам, и не искал приключений на свою голову – до сих пор был бы в Раю.
    Продержали нас в больнице две недели. И когда я, наконец, прошел медицинскую комиссию и пришел на работу, на моем месте был уже другой человек.   
    Очередная работа мне сама свалилась на голову. Как-то на улице я увидел Толика в компании незнакомца, и подошел к ним. С разговора моего приятеля и Владимира Андреевича (так звали собеседника), я понял, что у нового знакомого есть брат фермер, Игорь Андреевич, задумавший построить курятник. Но так, как у него нет столько денег, чтоб нанять специалистов, и завершить строительство в сжатые сроки, он попросил брата, бывшего бригадира каменщиков, собрать бригаду таких людей, чтоб и работу знали, и большую заработную плату не требовали. Планировал фермер запустить в эксплуатацию свой курятник через три года. Я попросился в будущую бригаду на условиях братьев, только с единственным замечанием – в моей трудовой книжке будет запись о трудоустройстве.
    - А вы кладкой кирпича когда-нибудь занимались? – поинтересовался Владимир Андреевич.
    - Да. У себя на даче сарай сооружал.
    - Это уже кое-что.
    - Бери, бери его, если хочешь иметь много приключений. Они липнуть к нашему Николаю, словно мухи к меду. – рассмеялся Толик.
    Друг называется!
    - Я не суеверный. – отмахнулся от него мой работодатель, и обратился ко мне – Послезавтра в десять утра жду вас на автовокзале.
    Первый рабочий день у нас был организационным, и выполнение всех необходимых дел заняло не много времени. Поэтому весь остаток дня коллектив решил провести в районном центре, тем более что было воскресенье. Перед поездкой туда все выпили, конечно. Заставили и меня опорожнить стакан водки за знакомство.
    Экскурсия наша началась с посещения кафе. Зайдя в зал отдыха местной аристократии,
ребята остановились посреди помещения, и начали осматриваться. За ближайшим столиком от меня, сидела группа мужчин с пустыми стаканами. Возле каждого с них стояли блюдечка с кашей. В одно с них я всунул палец, чтоб узнать – достаточно ли еда теплая? Она оказалась холодной, потому, по моим соображениям, ее заказывать не было смысла. Хозяин «пробного» блюдечка, шатаясь, приподнялся, размахнулся, и ударил кулаком в лицо Владимира Андреевича. Удар, естественно, предназначался мне, но защитник замерзшей «мамалыги» не очень твердо стоял на ногах, и промахнулся. Бригада бросилась на защиту своего «вождя». Если б ударили кого-то другого, реакция коллектива была бы совсем другой. А так, как во все времена, и во всех странах люди считают за честь умереть за короля, а не за его шута – то завязалась драка. Хорошо хоть поблизости не было милиции, и враждующие стороны отделались только синяками.
    На другой день, когда бригада пришла на место строительства, там торчали четыре колышка по периметру будущего строения. По словам местного жителя, их забивал в землю какой-то пьяный землемер с нивелиром в руках. Тем не менее, они служили основными ориентирами для нашей дальнейшей деятельности.
    Закладку первого кирпича в стены строения бригада решила отметить торжеством на рабочем месте. Я старался не пить самогон, а вот наш товарищ, Петя Загорулько, перебрал. И не удивительно. Парень воспитывался в интеллигентной семье. Отец и мать его работали научными сотрудниками в одном из научно-исследовательских институтов, пока не потеряли работу, после развала экономики страны. Сам он был студентом второго курса Университета, и пить, еще не научился. Ребята поручили мне отвести, еле державшегося на ногах студента, в наше общежитие.
    Пьяный и трезвый человек – разные люди. Добрый может стать злым, злой – добрым,  степенный – кривлякой, и таких превращений неисчислимое множество. В моем же подопечном проснулся джентльмен прошлого века. Он через каждый шаг извинялся, просил не придавать значения его «общественной неадекватности», и все время старался освободиться от посторонней опеки, чтоб никому не создавать неудобств. Но только я отпускал пьяную «неординарность» в свободное плаванье, она тут же ныряла в землю или в отбросы местного быта. А однажды парень так спотыкнулся о межу, в виде полуметрового земляного вала, что залетел за несколько метров от дороги. И долго потом я разыскивал его в бурьянах.
    На второй утро меня растолкал Владимир Андреевич, и строго спросил:
    - Где Петина одежда?
    - На нем.
    - Нет на нем.
    Я поднялся и увидел студента абсолютно голым.
    Начались всеобщие поиски. Около часа мы заглядывали во все уголки нашего жилья, и ничего не нашли. А когда вышли во двор, то увидели Петины штаны, рубашку, майку и трусы аккуратно развешанными на яблони возле дома.
    Только мы успели обрадоваться находке, как появился неизвестный мужчина, и, поздоровавшись, спросил:
    - Кто это с вас хотел женщину изнасиловать?
    - О каком насилии может идти речь, - захихикали ребята, - когда ваши бабы сами на шею вешаются.
    - Вот и встречались бы с теми, кто вам на шею вешается, а насиловать не нужно. – возразил гость, и отправился в своих делах.
    И тут один с наших товарищей побледнел, и прохрипел:
    - Это, кажется, я.
    - Что значит: «кажется»? – возмутился бригадир. – Кажется, это – как? Говори более конкретно.   
    - Я вчера провожал одну местную Гапочку домой. – еле слышным голосом начал несмело рассказывать о своих ночных похождениях ухажер-насильник. –  По дороге хотел ее приласкать. А она вырвалась, и убежала.
    - Представляю, как ты хотел женщину приласкать, если ей пришлось вырываться и убегать. – прокомментировал слова подчиненного Владимир Андреевич.
    И обернувшись ко мне, попросил:
    - Ты Николай, один вчера не пил. Так сходи в деревню, найди кикимору, которая пренебрегла нашим орлом, ради местных охламонов, и узнай – на каких условиях она согласна прекратить шум, поднятый ею с самого утра.
    Я почесал затылок, и пошел выполнять спецзадание.
    Деревня, она – деревня. Тут все обо всех знают, и потерпевшую, от грубого ухаживания, долго искать не пришлось. Ею оказалась хорошенькая молодая женщина, имевшая неосторожность познакомиться с заезжим придурком. Жила и работала она в районном центре, а в деревню наведалась в гости. И не только в гости. Тут у нее было наследство - родительская усадьба. А ей, как известно, время от времени, необходимо  уделять хоть какое-то внимание. Дом отец построил кирпичный, большой, под шифером, рассчитанный на века. Только новая хозяйка, без мужа и детей, чувствовала в нем себя не уютно. Судьба, почему-то, обошлась с женщиной не очень благосклонно.
    С рассказа Галины Ивановной (так звали «Гапочку»), я понял, что вчерашний ухажер ее очень напугал. Человеку хотелось внимания, а не скотского отношения. Мне пришлось приложить немало усилий, чтоб успокоить разгневанную женщину.
    - Он насмотрелся американских боевиков, - выгораживал я грубияна-ловеласа, когда жертва «городской» любви немного пришла в себя, - и сделал вывод: мужчины должны быть решительными и сексуально грубыми представителями сильного пола
    - Пусть ваш товарищ едет в Америку, и там хватает женщин так, как ему вздумается. А у нас в Украине все делается по-другому. Только, перед отъездом за океан, пусть он отыщет мои туфли, которые я потеряла, убегая от него, и извинится передо мной.
    В тот же день бригада разыскала туфли Галины Ивановной, а я взял бутылку хорошего вина, и вечером пошел к ней мириться. И с тех пор наши встречи превратились в  регулярные. Последний раз мы виделись в одну теплую летнюю ночь. Она, завернутая в одну лишь простыню, вывела меня во двор, и сказала:
    - Вон садик, вон река, вон дом – все будет наше. Полюбишь другую – отпущу, и слова упрека не услышишь.
    Я промолчал.
    Галина Ивановна подождала с минуту, потом развернулась, и тихо пошла в дом. Больше мы не виделись. Умная женщина – все поняла без слов. Я не мог поступить иначе. Жизнь научила: не можешь женщине постоянно уделять внимание – не морочь ей голову. Достаточно того, что моя жена намучилась со мной. Зачем повторять свои ошибки?
    И садик, и река, и дом Галины Ивановной часто мне снятся, только рядом со мной стоит не она, а Аня. Я хочу рассказать ей, о своем желании жить с ней, но…просыпаюсь, и нет вокруг никого.
    Стены потихоньку, потихоньку и доросли до окон. Мы принялись расставлять их согласно чертежу, и сразу же столкнулись со сложной проблемой: окон на весь периметр курятника не хватало. Начались поиски причин такой напасти. Сначала пересчитали деревянные конструкции. Есть все. Потом перемеряли расстояние между ними – все как нужно. В чем же дело? И тут кто-то предложил измерить длину стен сооружения. Когда мы это сделали, то оказалось: будущее куриное общежитие с одной стороны длиннее на двадцать метров, а с другой – на восемнадцать.
    Пришлось вызывать Игоря Андреевича. Он немного подумал, потом махнул рукой:
    - Продолжайте строить дальше. Часть здания, оставшаяся без окон, будет складом для яиц.
    А через день в нашем доме проживания загорелась проводка. Пожар удалось потушить. Но событие это почему-то натолкнуло Владимира Андреевича на мысль – выгнать меня с бригады.
    - Я вижу, Толик был прав, - сказал он мрачно мне, - ты, действительно, какой-то магнит происшествий. В это лето событий, разных плохих, случалось со мной больше, чем за все предыдущие годы, вместе взятые. Иди себе с богом.
    С этими словами бригадир стыдливо сунул мне в карман заработную плату за предыдущий месяц и трудовую книжку.
    И я пошел. Стоял прекрасный солнечный день. В степи в таинственных раздумьях застыли тополя. Желтела стерня с дрофами на горизонте. В синем небе не было ни облачка. Душа отдыхала, и покой  настолько овладел телом, что не хотелось ни думать, ни двигаться. Дорога спустилась в овраг. Я прилег на его склоне, и без всяких мыслей окунулся в дрему. Вдали на дороге появилась фигура молодой женщины, идущей в мою сторону. Ее платье в сказочном ритме колебалось то в одну, то в другую сторону, покоряясь завораживающим движениям загорелых босых ног. Все похолодело в душе – Аня! В напряженном ожидании прошло несколько минут, казавшиеся мне вечностью, и я увидел…совсем незнакомую женщину.
    На улице тут же похолодало. Душу охватило зло на всех людей сразу. А почему – спрашивается?

                4

    Я снова занялся торговлей.   
    Однажды, на рынке ко мне подошел бывший одноклассник Сережа Пинчук, и затеял деловой разговор:
    - Коля, ты единственный безалаберный человек со всех моих знакомых, в лучшем смысле этого слова. Поэтому и обращаюсь к тебе с деловым предложением: мне нужен помощник в авантюрной работе, за которую никто не хочет браться.
    - Когда это слово «безалаберность» приобрело хороший смысл? – удивился я. – Не иначе, как ты задумал кому-то в окно плюнуть.
    - Нет, нет, нет. Необходимо, всего лишь, повалить на землю заводскую дымовую трубу. С некоторых пор, этот предмет стал ненужным нашему предприятию
    - И большая она?
    - О! Сразу видно делового человека! Двадцать метров высотой.
    - И сколько нам заплатят за наши труды?
    - Все зависит от тебя. Понимаешь, мне не с руки торговаться со своим начальством. Это чревато последствиями. А с тебя взятки гладки.
    - Хорошо, - согласился я, - завтра с утра покажешь свои и трубу и директора.
    На второй день, после осмотра объекта, обреченного на уничтожение, состоялась моя встреча с директором завода, Иваном Семеновичем. Ему я изложил свой взгляд на проблему - дальнейшей судьбы его имущества:
    - Ненужный вам дымосос – сооружение капитальное. Спроектированная она толщиной в два кирпича. Специалисты, разрушающие подобные высокие строения с помощью направленного взрыва, требуют за работу восемь тысяч гривен. Все это вы и сами знаете. Мы согласны выполнить работу взрывников за цену в десять раз меньшую.
    Хозяин трубы с презрением посмотрел в мою сторону, и заявил:
    - Не считай меня за дурака. Мои рабочие за бутылку водки с лица земли снесут все, что я им скажу.
    - Дай вам Бог еще большего ума.
    С этими словами я оставил кабинет директора, попрощался со своим школьным товарищем, и поехал на оптовую базу за товаром. Через неделю Сергей снова нашел меня на рынке, и радостно сообщил:
    - Тебя хочет видеть Иван Семенович.
    - А я его видеть не хочу.
    - Коля, - начал умолять меня Пинчук, - жизнь сегодня такая тяжелая – хоть вешайся. Поверишь – мне с женой не за что хлеба купить. Смилуйся над нами.
    Пришлось снова идти на собеседование с «умным» руководителем предприятия.
    - Ну, что, не передумал еще за восемьсот гривен освободить меня от ненужной нам трубы? – встретил меня вопросом директор.
    - Можно. Но предварительно давайте составим договор.
    - Зачем он тебе?
    - Жизнь научила – с умными людьми нужно тоже поступать умно.
    Помрачневший деятель местного значения, рабочие которого не захотели за бутылку водки сносить с лица земли все, что он скажет, с минуту подумал, а потом произнес:
    - Хорошо. Через час зайдете в бухгалтерию, и получите там, нужную вам, бумажку.
    Приступили мы с Сергеем к работе в воскресенье рано утром, чтоб никто не мешал своими умными советами. Когда я увидел снова трубу, то сразу понял – почему Иван Семенович согласился платить за труд, указанную мной сумму? Весь кирпич ее на высоте человеческого роста был густо чем-то поковырянный. Вероятно, люди вышли валить на землю кирпичного монстра со слесарными молотками, и у них ничего не получилось. Тут нужны были кувалды и длинные зубила с, приделанными к ним, ручками.
     Наша бригада с двух человек работала в поте лица. Мы планировали к обеду продолбить канаву в трубе на половину ее периметра. Потом подкрепиться, и к вечеру закончить работу. Но все получилось немного иначе. Только мы собирались покушать, как в созданном нами проеме, кирпич начал трещать и выстреливать мелкими осколками. Я посмотрел вверх, и увидел, что корпус трубы медленно клонится к земле. Мы отступили в сторону, а огромная кирпичная масса грохнулась вниз. Если б она свалилась просто на землю, все бы на этом и закончилось. А так, как весь фабричный двор был забетонированной площадкой, то повергнутая конструкция, словно живое существо, корчась от боли, поползла по ней, снесла заводской бетонный забор, выскочила на улицу, и только там упокоилась.
    Мы с приятелем сразу же бросились, через вновь образованный проем в заборе, на улицу. Там, буквально в сантиметрах от кучи кирпича, стояло легковое такси. Всего доля секунды отделяла ее от неминуемого превращения в металлолом, а его пассажиров в покойников. С машины вышел шофер. Его всего трусило, как в лихорадке. Неизвестно зачем, таксист протянул мне руку. Рот его был искорежен такой странной улыбкой. Такую гримасу я больше нигде, никогда, ни в кого не видел. Пассажиры к извозчику не присоединились. Они, наверно, прилипли к сиденьям.
    Не успели мы распрощаться с таксистом, как к нам подбежал собственник частного дома, находящегося через дорогу от завода. После ливня злых слов, которые обычно воспитанные люди не произносят, в присутствии дам и детей, он обратил наше внимание на свое жилье. На стене его выделялась огромная трещина, куда можно было всунуть кулак.
    - Наверно фундамент плохой. – почему-то «осенила» меня странная мысль, после услышанной «хвалебной оды» в свой адрес от пострадавшего частника.
    Дальше ругаться разъяренному незнакомцу помешали жители девятиэтажного дома, стоящего не далеко от частной избы. Они повыскакивали с квартир, спасаясь от «землетрясения». Когда все вокруг разошлись, страх напал на меня. Ведь только чистая случайность не позволила нам стать убийцами. 
    На другой день, не успели мы с Сергеем еще получить деньги в кассе, как возле нас появились сразу супруга и мастер цеха моего приятеля. Если появление женщины меня лишь развеселило, то видеть рядом заводского начальничка никак не хотелось. И моя настороженность оправдалась. Он, уловив удобный для себя момент, подошел вплотную ко мне и сказал:
    - Вы должны дать Ивану Семеновичу по сто гривен на бензин.
    - Послушай, - ответил я ему, - у меня до сих пор ноги дрожат от вчерашних страхов. А твой шеф имеет наглость еще требовать у меня деньги? Пусть его машину черти толкают. А от меня - вот ему.
    С этими словами я ткнул дулю посланцу директора.
    Следующая моя встреча с одноклассником состоялась только спустя нескольких месяцев, после нашего «подвига». Сто гривен на горючее своему начальнику он тоже не дал. И не потому, что не хотел этого сделать. Просто, супруга сразу же забрала все деньги в свой кошелек, и вести с женщиной, будь какие переговоры после этого, было дело бесполезным. Директор отомстил своему строптивому подчиненному – уволил его через день «по сокращению штатов». После этого Сергей начал ездить в Днепропетровскую область, покупать там подсолнечное масло, и перепродавать его в нашем городе, с выгодой для себя.

                5

    Жизнь с каждым днем ставала хуже и хуже. С некоторого времени, я перестал заходить в супермаркеты, чтоб не расстраиваться. Там было все: колбасы, рыба, сыры, ананасы, а в кармане ветер гулял. Окружающий мир сильно изменился, и стал мне чужим. Вдруг все сразу сделались сексуальными (раньше и слова такого не было) и богомольными в одно и то же время. Повсеместно открывались ночные клубы, и Божьи храмы. Складывалось впечатление, словно люди ночью грешили, а днем замаливали грехи. Кандидат в Президенты, бывший главный борец с религией, давал клятву стране, положив руку на Библию. По телевизору, круглые сутки показывать фильмы только с убийствами, воровством и истязаниями жертв. Стали модными разговоры:
    - Вы кто по гороскопу?
    - Я Дева. А вы?
    - Я Скорпион.
    Вся периодическая печать начала ежедневно сообщать своим читателям, что произойдет с каждым с них в ближайшее время, в зависимости от того, под каким знаком зодиака они родились. Однажды, просматривая вечернюю газету, я вычитал, что все люди, с моими звездами над головой, в ближайшую пятницу получат «многообещающие пропозиции в сфере бизнеса».
    - А почему бы не испытать намерения и возможности небес помогать людям? – подумал я, и, дождавшись нужного мне дня, выпил кружку зеленого чая, сел, возле телевизора, ждать коммерсантов с их деловыми предложениями.
    Первым ворвался в дом Кукарекин-Пацюк. Он имел вид вконец возбужденного человека: он бегал по комнате, размахивал руками и ругался очень нехорошими ловами. Весь гнев Доди был направлен на его супругу, которую он характеризовал как злую, неаккуратную и вечно пьяную женщину.
    - Повесить ее нужно! – стукнул он у меня перед носом одним кулаком по второму, согнувшись при этом пополам.
    - Никого убивать не буду! 
    Категорически отказался я от деловой пропозиции своего приятеля. И, чтоб хоть немного натолкнуть, не в меру агрессивного, гостя на мысль об организации иного общего вида деятельности, спросил:
    - А нет ли у тебя местечка для меня на рынке?
    - Тебе нельзя работать со мной?
    - Почему?
    - Ты можешь скомпрометировать меня перед сотрудниками, своими воспоминаниями о наших общих приключениях. А я все-таки как-никак чиновник высокого ранга. И никто не должен знать, что я когда-то катался на велосипеде. Мой имидж солидного человека такого позора не вынесет. Не может быть всеми уважаемый руководитель большого предприятия каким-то велосипедером.
    Немного успокоившись, директор рынка с нескрываемой тоской принялся рассказывать мне о жизни древних евреев:
    - Представляешь! – хриплым от перенапряжения голосом вещал он, крепко ухватив меня при этом за колено. – Умные люди были -  никогда не вступали в брак, а только писали на дверях своих домов три слова: «Хлеба и женщин». И что ты думаешь? Еврейки приносили мужчинам еду, развлекали их, а утром уходили прочь. Евреи же, произнеся молитву: «Боже, спасибо, что мы не родились женщинами!», ложились спать одни, в отсутствии дам. И нельзя не завидовать им в этом.
    Еврейской истории, к своему сожалению, я не знал, и спорить с гостем не стал. Додя ж, после того, как просветил меня, взял чистый лист бумаги, написал на нем крупными буквами: «Хлеба и женщин», и куда-то с ним пошел. Вернулся знаток древней истории через нескольких минут веселый и счастливый.
    - Сейчас у нас будет все! – подморгнул он мне, и, в каком-то нервном экстазе, снова забегал по комнате.
    Сразу же после его слов к нам зашел пьяный сосед, и поинтересовался:
    - Полхлеба хватит?
    - Хлеб у меня есть. – решительно отказался я от неожиданной гуманитарной помощи.
    - А с женщинами, извини, помочь не могу. – извинился сосед. – Мне самому с ними туго. Вот и Верка моя куда-то забежала. Третий день носа домой не показывает. А где искать ее – ума не приложу?
    - Мне и женщины не нужны. – удивился я.
    - Зачем же объявление повесил? А с виду серьезный человек! – возмутился гость, и как-то боком направился к двери.
    Я посмотрел на Кукарекина:
    - Твоя работа?
    - Моя. И что?
    - Так пойди, и сорви свою писанину.
    - И не подумаю! – обиделся Додя.- Я же за нас двоих беспокоюсь, а не только за себя. Спасибо сказал бы. 
    Не успел я что-то ответить, как двери открылись, и в них показалась Фанечка. Эта женщина, с посиневшими губами, без зубов и в помятой одежде, всегда вызывала в меня какие угодно чувства, только не желания тесного общения с ней. Вот и сейчас, увидев ее тоненькие ножки в больших поношенных ботинках, я почувствовал к этой, загубленной кем-то душе, глубокую жалость.
    Девушка деловито поставила на стол бутылку с какой-то мутной жидкостью, и радостно доложила: «Вот хлеб», а потом ткнула себя согнутым пальцем в запавшие груди, и додала: «Мальчики, - это женщина!».
    - Миленькая, мы не пьем…
    Я имел намерение уговорить неожиданную гостью искать себе развлечение в другом месте. Но Додя не дал закончить, начатую мной, речь. Он поднял над собой правую руку с расставленными в разные стороны пальцами, покрутил ею в воздухе, и с искренним возмущением прокричал:
    - Ах, ах, ах! Какие мы аристократы!
    Потом Кукарекин положил левую руку Фанечке на плечи, и повел ее на улицу. Но не прошло и минуты, после ухода пары «неаристократов», как двери резко распахнулись, и в комнату влетел чиновник высокого ранга с квадратными глазами. Ничего не объясняя, он выскочил на балкон.
    Через мгновение двери снова жалобно хрястнули, и впустили ко мне Оксану.
    - Притон разврата открыл? – завопила она резким высоким голосом, и ткнула мне в лицо плакат своего мужа, где под словами древних евреев, указывался номер моей квартиры.
    Я принялся выталкивать наглого нарушителя моего спокойствия за двери, но не тут-то было. Женщина была крепкой в руках, и очень изворотливой. Тогда я похлопал по сумке, висевшей на спинке кровати. Там жила мышь. Я ее постоянно подкармливал, и еду на столе она не воровала. Грызун вел себя в доме спокойно, и его не трогал даже мой кот Васька.
    Увидев маленькое серое существо, гостья дико заорала, и тут же исчезла вместе с плакатом супруга. Тут же появился Додя. Он бросился мне на шею, и радостно затараторил:
    - Ура! Я себе тоже такую же мышь заведу! Вот в чем спасение мое от Медузы Горгоны!
    С этими словами Кукарекин так же быстро исчез от меня, как и его жена.
    А через полчаса в комнату заглянула молоденькая девочка, лет четырнадцати, и прощебетала:
    - Вот вам женщина. Только без хлеба. Надеюсь, вы его уже раздобыли. И не только его, а и бутылку вина.   
    Мне стало ясно: сообщение Цезаровича, о нашем желании иметь еду и женщин, злая Оксана вернула на старое место, когда спасалась от мыши.
    - От, – подумал я, - женская логика: ей лозунг древних евреев не понравился, а другим – пусть он остается.
    Пришлось снова похлопать по сумке, висевшей на спинке кровати, но появление серого зверька только обрадовало гостью:
    Ой! Какая прелесть! – нежно пролепетала она.
    Я схватил малолетнюю бесстыдницу за плечи и вытолкал за двери. Девочка почти не упиралась.
    - Вот! – появилось в душе удовлетворение собственными действиями. – Каждая женщина требует к себе особого подхода.
    Затем  я спустился к подъезду, сорвал лист бумаги с фантазиями своего приятеля, и выбросил его в мусорный бак. Потом пошел выпить сто грамм. Но при входе в кафе почему-то слово «Бар», написанное на витрине, прочел наоборот, и у меня получилось – «Раб». Пить перехотелось, и я отправился собирать кирпич, для своей будущей сауны.
    На первой же строительной площадке, среди кучи мусора, мне привиделась знакомая фигура. Присмотревшись к ней внимательней, я узнал в ней девочку, которая последней сегодня предлагала мне себя в женщины.
    - Что ты тут делаешь? – прозвучал мой вопрос без предварительного обдумывания его.
    - Ночевать же где-то нужно. – прозвучал от незнакомки до наивности простой ответ.
    - Иди домой.
    - Мой дом далеко отсюда.
    Я поколебался-поколебался, и предложил бомжихе пойти со мной. Иногда мои поступки не выдерживают никакой критики. Логика, в таких случаях, только хихикает, наблюдая за мной со стороны.
    Дома бродяжку я накормил, и любительница вольной жизни, наверно, в знак благодарности за предоставленное жилье, сразу нырнула ко мне под одеяло. Святого Николая Тененбома, то есть меня, в церковных книгах никто не увидит. Только, одно дело – иметь связь с женщиной моих лет, и совсем другое – с девочкой, годящейся мне в дочери. Не знаю – как у кого? А у меня на подобные приключения душевная аллергия. Поэтому я постелил, несостоявшейся любовнице, в соседней комнате, и приказал ей не морочить мне голову, если она не хочет ночевать на стройке. Ночью размышления на космическую тему долго не давали покоя. И, в конце концов, вылились они в твердое убеждение:
    - Связь между землянами и их знаками зодиака, наверно, таки существуют, только проявляются они в издевательствах звезд над нами.
    Со временем, ближе познакомившись с Людой (так звали квартирантку), мне удалось узнать о прежнем месте проживания юной скиталицы. И при первом же удобном случае, я поехал к ее родственникам. Мне, привыкшему к одиночеству, холостяку, был в тягость посторонний человек в доме, и, хотелось, как поскорей, от него избавиться.   
    Родители Людмилы оказались законченными алкоголиками. Самым лучшим окончанием путешествия было бы – вовсе не общаться с ними. Я же, почему-то принялся подробно рассказывать пьяной супружеской паре о последних приключениях их дочери. Одурманенный самогоном глава семьи, с которым у меня было намерение найти общий язык, долго не мог понять сути дела. Но только его мозги, наконец, переработали информацию незнакомца, он сразу же потребовал от него десять бутылок самогона за то, что будет умалчивать факт проживания его с малолетней особью.
    Далее говорить о чем-либо с таким человеком не имело смысла. Нужно было уходить, и чем быстрей, тем лучше. Но тут отец «соблазненной мной малолетки», ухватив меня двумя руками за одежду, начал умолять - налить ему сто грамм, а его жене, стоявшей рядом – пятьдесят, за их девочку. Поведение женщины было ничуть ни лучшим. Все время, пошатываясь, она что-то твердила о внешних достоинствах своей дочери. На дикую торговлю пьяных родителей своим ребенком было страшно смотреть.
    - Неужели, и я таким бываю, когда перепью? – все время сверлила голову назойливая мысль.
    Помогла мне отвязаться от «заботливых» родителей пожилая женщина.
    - Что вы к человеку пристали, ироды проклятые? Напились уже, черти! А ну марш отсюда! – начала кричать старуха, только увидела нас.
    К моему искреннему удивлению, агрессивные, по отношению ко мне, мужчина и женщина сразу же притихли, и где-то спрятались. Неожиданная защитница провела меня к вокзалу. По дороге мы познакомились, и разговорились. Представилась она Ниной Ивановной. Мать Люды была ее родной дочерью. Я подробно рассказал ей о внучке, и поинтересовался: почему ее так боятся выпивохи?
    Нет ни единого в городе официального органа, куда бы я ни обращалась за помощью, чтоб привести в нормальное состояние дочь и ее мужа. Страха на них нагнала много, только…результата никакого. – развела руками старуха.
    Когда поезд прибыл на перрон, Нина Ивановна, вдруг, попросилась:
    - Разрешите поехать с вами. Всего на один день. Так хочется приласкать свою внученьку, свою неприкаянную голубку.
    Противиться желанию бабушки - увидеть внучку, я не стал, но невольно подумал:
    - Хотел избавиться от одной квартирантки, да как бы ни привез себе еще и вторую.
    Поездка Нины Ивановны туда-сюда, как и нашептывала мне интуиция, закончилась на стадии только - туда. Иначе говоря, она осталась проживать в меня. Это произошло как-то само собой. И слава богу, что так случилось. Благодаря квартиранткам я начал носить чистую наглаженную одежду, ежедневно ужинать. Энергии Нины Ивановны можно было только позавидовать. Она где-то собирала бутылки, бумагу, металлолом, что-то перепродавала, и, в результате всего этого, на столе была еда, а на внучке одежда. Когда спала старуха? Трудно сказать. Случалось иногда мне вставать среди ночи, и всегда  заставал ее, как часового на посту – за работой.
    Никогда никаких претензий с ее стороны ко мне не было. Единственное: она однажды попросила меня, чтоб я пообещал Люде жениться на ней, как только девушка получит среднее образование.
    - Внучке кажется, что она вас любит. Но, поверьте мне, пока малышка окончит школу, она еще не раз в кого-нибудь влюбится. А если так и не случится, у вас всегда найдется причина отказаться от своего обещания – успокоила меня старая плутовка.
    Ей хотелось, чтоб ее «голубка» перестала бродяжничать, и получила среднее образование. И я согласился второй раз в жизни стать женихом, без всякой перспективы выполнить свои прямые обязанности.
    Все дети влюбляются в старших от себя людей. Тут нет ничего неестественного. Я сам во втором классе так прикипел душой к первой своей учительнице, что неделю плакал в кустах городского парка, когда она переехала жить в другой город. Людям, какого б они не были возраста, по моему глубокому убеждению, нельзя пренебрежительно относиться к детским сердечным привязанностям.
    Люда училась хорошо. Или она, действительно, видела себя уже невестой, или, просто, была способной девочкой – трудно сказать. Но было приятно наблюдать за успехами Люды в учебе. Жизнь у меня наладилась размеренная и спокойная. Приключений в дальнейшем никаких не предвиделось. Но они произошли.
    Как-то проснувшись рано утром, я не спешил вставать. «Невеста» была в школе. Ее бабушка ушла на базар. Неотложных дел не намечалось, а во всем теле чувствовалась усталость: вчера, до позднего вечера, помогал соседу копать погреб возле дома. Но вставать нужно было – в комнате стоял какой-то странный запах.
    - И сам дома, и воздух кто-то испортил. – подумал я.
    И только опустил ноги с кровати на пол, как в квартиру вошла…Аня. Она села  на стул, внимательно осмотрелась, и сделала вывод:
    Сразу видно присутствие женщины. Жена в тебя красивая? Хотелось бы познакомиться с ней.
    У меня, сам не знаю почему, пересохло в роте, и мой ответ мне дался с трудом:
    - Жены еще нет. Живут со мной старушка с внучкой, но люди они хорошие.
    Что означало мое «но»? Сам не знаю. Тогда мысли все смешались, и сосредоточиться мне было тяжело. Аня встала со стула, и заглянула за портьеру на окне.
    - Что ты там хочешь увидеть? – поинтересовался я.
    - Нет ли там, случайно, электрических приборов. Обними меня.
    - Сейчас! Сейчас! – выкрикнул громко Кукарекин, и неожиданно выскочил из-под кровати.
    Гостья от неожиданности вскрикнула, и удивленно посмотрела на меня. Лицо мое в этот момент, наверно, выглядело очень забавным, потому что Аня тут же взорвалось оглушительным хохотом. Пьяный Додя крутнулся два раза вокруг своей оси, и произнеся: «Баба смеется – не жди ничего хорошего», куда-то ушел.
    Как после выяснилось, Кукарекин пришел ко мне в тот день рано утром, когда еще дома была Люда. А только девочка ушла в школу, он ни запираться, ни будить меня не стал, а сразу же полез под кровать спать. Так он прятался от супруги. Мне иногда даже казалось, что будь Цезарович хоть самым Президентом страны, он все равно бы прятался от Оксаны в самых разных сомнительных местах. А высокопоставленным представителям других стран назначал бы встречи в мужских туалетах. А почему б и нет? Был же у нас глава государства, бегающий с лопатой на пожаре.
    - Как только за «подкроватным» гостем закрылись двери, Аня подошла ко мне, погладила по голове, и спросила:
    - Поедешь со мной?
    - Конечно.
    - Почему не спрашиваешь – куда?
    - Мне все равно. Были бы только мы…
    Аня легким прикосновением руки прикрыла мне губы.
    - Все, что ты надумал произнести сейчас, держи при себе. Кода же, по истечении пяти лет нашей совместной жизни, захочешь высказаться, я с радостью тебя послушаю. А сейчас помолчи. Хорошо?
    - Хорошо.
    - Тогда бери паспорт, и поехали со мной. В деревне нас распишут за один день. И заживем мы с тобой вдвоем одной жизнью, на радость нам и нашим детям.
    - А не боишься стать замужней? – пошутил я.
    - Боюсь. – не приняв мои слова за шутку, призналась женщина. – С вами мужиками тяжело. И без вас плохо. Так что пусть кто-то да будет. В крайнем случае, мужа прогнать можно. Особенно такого покладистого, как ты. – рассмеялась Аня, и поцеловала меня в щеку.
    Слова любимой женщины оставили в душе холодок подозрения, что ни любовь заставила приехать ее ко мне, а жизненные трудности. Но желание – находиться рядом с человеком своей мечты, было непоколебимым. Оставив Нине Ивановне короткую записку: «Полетел на седьмое небо. Буду не скоро. Живите, как сами знаете», я ушел за своим счастьем.
    На следующий день, оформив в сельском совете наш брак, мы, взявшись за руки, словно первоклассники, пошли к Ане домой. На сердце было легко-легко. Я раз за разом смотрел на прекрасное лицо своей жены с дивными морщинками на переносице, и меня окутывала радость. Казалось – не ноги несут меня, а волна солнечного света.
    На пороге дома нас встретили не тесть с тещей, а…первый муж жены в окружении двух охранников. Он резко подошел к Ане, и ударил ее ножом в грудь. Женщина не кричала. Она только, зачем-то, положила руки на плечи убийцы, тихо проговорила: «Спасибо, любимый, за ласку», и тихо сползла на землю. Я бросился к Аниному обидчику, и провалился в темноту.
    Когда сознание вернулось ко мне, вокруг никого не было. Рядом со мной лежала Аня. Она не дышала. Когда-то у нас во дворе мальчишки с рогатки убили самку воробья. Самец долго прыгал возле трупика, он никак не мог понять, почему его подруга не хочет лететь?
Воробей подскакивал к ней со всех сторон, подбрасывал ее носиком, что-то чирикал, и никак не мог успокоиться. Что-то подобное случилось и со мной. Я держал на руках тело любимого человека, и ждал, что оно оживет. Ведь счастье было так близко. Люди потом рассказывали, что милиция и медицинские работники с большим трудом оторвали меня от трупа.
    Потом был печальны отсчет времени: девять дней, сорок дней после смерти супруги. А дальше…тесть и теща намекнули, что мне пора домой ехать. Отчуждение ко мне было не только от них, но и со стороны их внучки. Катя мне ничего не говорила, только взгляд детских глаз всегда отдавал холодом ненависти. Ведь я такой большой, а не смог защитить ее мамку. Нужно было убегать.

                6

    Вернувшись в город, мне удалось устроиться на работу грузчиком небольшого продуктового магазинчика. В торговле существуют свои методы проверки новых работников на их профессиональную пригодность. Им предоставляется доступ ко всей наличной продукции, которая якобы еще не учтена. Другими словами, создается иллюзия того, что можно что-то взять бесплатно. Многие не выдерживают подобного испытания. Со мной такого не случилось, и меня признали надежным членом нового коллектива. Даже иногда начали доверять кассу, когда кто-то с продавцов по тем или иным причинам покидал временно рабочее место.
    Помимо заработной платы, мне еще доставались продукты питания, срок годности которых истек. Магазин обязан был выбрасывать их на свалку, а я забирал домой. Правда, иногда, особенно в конце месяцев, приходилось задерживаться, и помогать продавцам, посчитывать остатки. Но спешить мне, как всегда, не было куда, и такие сверхурочные часы работы не раздражали.
    Дома меня приняли без лишних вопросов. Когда Нина Ивановна прочитала записку о путешествии на «седьмое небо» еще одного желающего туда забраться, то без лишних объяснений сообщила внучке о срочной долговременной командировке ее «жениха». Старуха сама тоже кода-то «летала в облаках», и знала – как больно потом падать на землю. Поэтому ни о чем не спрашивала свалившегося с небес хозяина дома. Я тоже не распространялся о своих приключениях.
    Жизнь потеряла всякую привлекательность. В очередной запой удариться   останавливали лишь опасения за его последствия. Мне-то мои способности, на ниве опасных для жизни приключений, не составляли тайну. И я, все свое свободное время, как шизофреник ходил по улицам, свалкам, строительным площадкам в поисках кирпича. Три раза меня кусали собаки, а один раз даже схватила милиция. Она сделала засаду на какого-то рецидивиста, а вышла на меня.
    Если употребление водки – это болезнь, то собирание кирпича не менее вредная привычка, только без последствий. Я мог часами ждать, пока разойдутся люди с троллейбусной остановки, чтоб взять камня, неизвестно кем занесенного туда. Дошло до того, что все: и куски бумаги, и кучи земли или обыкновенного мусора – представлялись мне прямоугольным изделием с выжженной глины.
    А что, собственно говоря, не болезнь? Курение – болезнь, любовь – болезнь, желание хорошо покушать – болезнь, увлечение – болезнь, неконтролируемый труд- болезнь, и так далее и тому подобное. Получается, что человек – это всего лишь набор пяти-шести болезней, и постоянная внутренняя борьба с ними.
    Через полтора года после моей «командировки», от одной Аниной соседки пришло письмо. В нем сообщалось, что теща год назад умерла. Тесть после этого словно тронулся умом. Как-то он приходил на могилку супруги, принес ей кусочек хлеба, а когда уходил – забрал его с собой. Старик сошелся с очень злой женщиной, и она издевается с его внучки.
    Когда я приехал к родителям погибшей жены, то застал мрачную картину. Катя предстала предо мной маленьким запуганным существом.
    - Вы ее хоть кормите? – побеспокоил я вопросом новую хозяйку, такого желанного когда-то мне, дома.
    - Она большая, и сама может кушать. Было бы только что. – огрызнулась баба-мачеха, бросив на меня свой злой взгляд.
    - У вас так туго с едой?
    - Туго, не туго – не твое собачье дело! А всю жизнь удерживать на своем горбу чужую незаконнорожденную стерву не собираюсь.
    - Почему бы вам ни повоевать с незаконнорожденными стервами в себя дома, а не заниматься этим в чужих владениях? – вырешил я хоть немного поставить на свое место наглую старуху.
    - Ах ты, скотина! – закричала она.
    И схватив ухват, бросилась с ним, словно солдат с винтовкой, на меня. Но я успел   увернуться от «двурогой» железяки, а когда агрессор поравнялся со мной, стукнул его кулаком по голове. Женщина, отбросив в сторону свое холодное оружие, выскочила во двор, и заорала во все свое горло:
    - Люди добрые, убивают!
    Тесть, за все это время, ни промолвил ни слова. Он только как-то странно улыбался, и ритмически покачивал головой.
    В это время мы с Катей занялись поисками ее вещей. Через полчаса, в сопровождении нескольких соседок, в дом зашла воинственная дама. Увидев, что я с Аниной дочерью собрался уезжать, она принялась бегать вокруг нас словно наседка, и совать в руки то какую-то игрушку, то тряпку, приговаривая раз за разом:
    - И это возьмите, и это возьмите. Для родного дитяти мне ничего не жалко
    Когда же мы вышли во двор, новоявленная бабушка обхватила руками голову девочки, и громко запричитала со слезами на глазах:
    - Бедная моя, деточка. Будет ли тебе так хорошо с твоим непутевым отцом, как было со мной?
    Катя тоже заплакала. Соседи в смятении топтались поодаль, пряча от меня свои взгляды. Я схватил девочку за руку и потянул ее за собой.
    Нина Ивановна встретила новую квартирантку приветливо, и в дальнейшем делала все, чтоб Кате было хорошо в новой для нее обстановке. Люда, сразу сердилась на меня. Ее бабушка только удрученно крутила головой, и просила не придавать девичьим ревностям большого значения. Со временем «невеста» немного успокоилась, простила «жениха», и нашла общий язык с его дочерью.
    Не успело все наладиться в моей необычной семье, как однажды вечером к подъезду нашего дома подъехала черная легковая машина не отечественного производства. С нее появились Толик, Анин первый муж и два крепких парня, которых я видел в день убийства своей супруги.
    Гром и молния среди ясного неба так бы не поразили меня, как появление этих людей в моей квартире. Убийца не сидел в тюрьме, а вольно разъезжал по городу в своей дорогущей иномарке в сопровождении личной охраны и …моего друга детства. Долго пришлось потом бандиту трусить меня за плечи, и повторять один и тот же вопрос, пока я  пришел в себя, и понял его смысл:
    - Катя у тебя живет?
    - Да. -  не то крик, не то хрип, не то всхлип прозвучал от меня. 
    - Позови ее сюда. Девочка поедет со мной. Моя дочь должна жить и учиться за границей. Иначе, в нашей, Богом забытой стране, с нее вырастет, в лучшем случае, парикмахерша или сестра милосердия. А в худшем – проститутка. Жизнь ее матери – яркий тому пример.
    От растерянности, что ли, только то, что я сказал в ответ наглому гостю, не было результатом моих предварительных размышлений:
    - Возьми с собой и ее подружку.
    - Не по адресу обратился. Я не директор благотворительного заведения.
    - Коля! – вмешался в разговор Толик. – Ты еще не видел в каком чудном месте находится дача твоего тезки. Если там построить кафе, то все затраты на учебу одной девушки окупятся за год.
    - Да-а-а! – повеселел Катин отец. – Поехали, посмотрим.
    Моему отцу государство выделило землю под дачу на окраине города. Но, с тех пор прошло более пятидесяти лет. Город разросся, и владения родителей оказались в средине большого спального района. Его месторасположение привело Кононова в восторг.
    - Зачем ты убийце рассказал о моей даче? – набросился я на приятеля, как только Николай отошел от нас.
    - Да лучшей мести твоему обидчику даже придумать тяжело. – рассмеялся Толик. – Все, что он тут построит или утонет, или сгорит, или провалится сквозь землю. Ты не заметил, случайно, что будь какое мероприятие, к которому ты так или иначе причастный, терпит крах. Разве мало мы с тобой дел начинали? А результаты нашей работы – где? Завод, на котором ты работал – банкрот. Страна, имевшая неосторожность родить Тененбома – развалилась. Твоя любимая женщина – погибла.
    - А ты знаешь – кто ее убил? – с трудом удалось возразить пересохшими губами. Обида за странные обвинения мешала говорить.
    - Знаю. Но если ты захочешь добиться справедливости – у тебя ничего не получится. Дело об убийстве закрыто за отсутствием состава преступления. Следствие установило, что твой тезка действовал в рамках дозволенной самообороны. Есть свидетели, подтверждающие намерение женщины, - ударить мужа топором по голове. Помимо того, анализ крови потерпевшей показал наличие в ней большого процента алкоголя.
    - Какая самооборона? Какой алкоголь в крови? – возмутился я.
    - Не кричи! – осадил меня приятель. – Суд кому должен верить – тебе или официальным бумажкам? Конечно, ты можешь требовать возобновление следствия. Но я бы не советовал этого делать. Ты так разбудишь силу, которая сотрет тебя в порошок
    - Где ты снюхался с такой скотиной?
    - Мир бизнеса тесен. Интересы богатых людей постоянно пересекаются. И от этого никуда не денешься.
    - Тебе не страшно иметь дело с таким диким человеком?
    - В деловых кругах лучших людей найти тяжело. Как-то один американский миллиардер во всеуслышанье заявил: «Я готов отчитаться сейчас за каждый свой заработанный цент, но вы не спрашивайте – откуда у меня появился первый миллион». Не исключено, что он выкристаллизовался с человеческой крови. И так может сказать чуть ли не каждый второй бизнесмен.
    - И ты убивал и воровал?
    - Нет. Мне отец помог. А его грехи, о которых никто не знает, я замаливаю в церкви.
    - Хорошо грешникам! – лезли на язык слова. – Наживутся, и в рай пойдут. А хорошие люди в ад попадут. Аня, за то, что родила внебрачного ребенка, будет в казане с кипятком вариться. А ее убийца покается, и после смерти, до самого второго пришествия Иисуса Христа, будет в раю с ангелами в кости играть.
    Всего этого Толику говорить я не стал. Зачем? А только спросил:
    - С каких это соображений Кононов надумал учить свою дочь за границей?
    - Хочет иметь надежного помощника и будущего наследника в делах. Других детей у него нет, вот и вспомнил о дочери. В этого мужика большие планы на будущее. Со временем ему понадобится знаток иностранных языков, и состояния зарубежной экономики.
    Наконец появился мой тезка со своими охранниками. Лицо его сияло.
    - А что, участок перспективный! – прокомментировал он результаты своего осмотра. – По рукам, дружище.
    Убийца протянул мне руку. Я сделал вид, что не заметил ее. Тот с презрением посмотрел на меня, и заговорил:
    - За Аньку злой? А почему – спрашивается? Она моя, или твоя жена? И кто в кого хотел ее отобрать? Запомни: Николай Кононов никому не позволит, за спасибо, пользоваться его вещами. А будешь и дальше воротить рыло от меня – раздавлю как букашку, и дачу твою даром заберу.
    - Конь, угомонись! – начал успокаивать разбушевавшегося бандита Толик. – Парню от счастья дух перехватило, а ты сразу сердишься.
    «Конь», как я понял, была кличка бандита в кругу близких ему людей.
    - Ничего. Пусть слова мои послужат ему предупреждением на будущее. Строптивых нужно учить. А не станет покорным и послушным – мертвым завидовать будет. Мне не таких обламывать приходилось.
    С этими словами мой злейший враг направился к машине. За ним последовали его охранники и Толик. Перед тем, как отъехать, Кононов дал последнее указание:
    - Подготовь назавтра детей.
    Девочки известие о переменах в их жизни восприняли по разному. Люда сразу же бросилась целовать меня и бабушку с криком: «Ура! За границей побываю». А Катя внешне осталась спокойной. Трагическими событиями последнего времени несчастный ребенок был настолько морально сломлен, что если бы его посылали на Луну, он бы не противился.
    Нина Ивановна, узнав о цене чужеземного образования своей внучки, мрачно заметила:
    - Как бы нам, Коля, не пришлось на вокзале свой век доживать.
    Когда, на следующий день, Кононов увидел девочек, он первым делом подошел к Люде, обнял ее, погладил нежно по головке, и ласково засюсюкал:
    - Доченька, какая ты стала большой и красивой.
    - Тьфу ты! – возмутился я. – Да вон Катя – стоит в углу перепуганная, в ожидании твоего прикосновения. А обнимаешь ты Люду.
    - Берегись, тезка! Своей смерти не дождешься! – пригрозил мне забывчивый отец, и обратился к дочери:
    - Ты Катя?
    - Угу.
    - Поехали.
    Девочка молча, ни с кем ни попрощавшись, вышла на улицу.
    - А ты чего стоишь? – прикрикнул на Люду разгневанный Кононов.
    - Не поеду! Не хочу! – глотая слезы, прокричала недавняя «доченька».
    - Ах ты сучье отродье! – грозно прорычал, еще совсем недавно ласковый и нежный, гость. – Да я тебе сейчас ноги повыдергиваю, и спички вместо них повсовываю! Тогда быстро побежишь.
    Люда вылетела пулей с квартиры, тоже ни с кем ни попрощавшись. За ней, забыв сказать «до свидания», ушел и благодетель девочек.
    Ни я, ни Нина Ивановна девочек больше не видели. В доме без них поселилась грусть. Дни потянулись длинные, серые и никакие.
    Через полгода от Люды было письмо. Она сообщила, что жизнь девочек за рубежом наладилась. Они там живут с тетей дяди Коли. Больше никаких сообщений ни от нее, ни от Кати не было. Я иногда, выказывал недовольство по этому поводу, а Нина Ивановна всегда, в таких случаях, успокаивала меня:
    - Люди только тогда беспокоят других своим существованием, когда им плохо. А так, как наши вертихвостки не дают о себе знать, значит – им хорошо.
    Тем временем Кононов развернул бурную деятельность по строительству кафе на месте моей дачи, ставшей его собственностью. Необходимые для этого документы были подготовлены юристами всего за два дня. Деньги – сильный ускоритель. Новоявленный застройщик начал с того, что вывез на свалку весь, мною собранный, кирпич, потому что был он разных цветов, форм и размеров. А вместо него завез красиво сформированные изделия заграничных кирпичных заводов. Строительство велось с размахом. Помимо кафе там намечалась стоянка машин с мойкой и сауна. Нину Ивановну Кононов взял на работу поваром.
    С некоторых пор я и моя квартирантка все вечера начали проводить у телевизора. Обычно разговор затевала старуха. Смолоду она была женой офицера Советской Армии, и много путешествовала по стране. Помимо этого, Нина Ивановна много читала и отличалась любознательностью. Круг ее духовных интересов был очень широкий. История, география, астрономия, астрология, черная и белая магии, политические сплетни и многое другое – постоянно возбуждали ее внимание. В моем лице она нашла благодарного слушателя, и могла часами развлекать необыкновенными историями. Однажды я поинтересовался в домашней всезнайки:
    - А можно что-то сделать, чтоб увидеть во сне нужного человека?
    Оказалось, что Нина Ивановна и в этой области потусторонних связей обладала достаточно солидными знаниями. Она написала мне на листе бумаги обращение к трем ангелам, которое нужно было прочесть перед сном.
    Поздно вечером, я сделал все, как научила меня старуха, и лег спать. Во сне ко мне первым пришел…Ралюк. Он притащил какую-то железяку с дыркой посредине, и скомандовал:
    - Подгоните это отверстие под бронзовый палец.
    - Давайте и его сюда.
    - Кого?
    - Палец.
    - А-а-а. Он еще не скоро будет. Поработайте пока без него.
    - Козел! – заорал я, и проснулся.
    Рядом никого не было. Ничего другого не оставалось – как выругаться, лечь на другой бок, и снова попробовать уснуть.
    На этот раз состоялась встреча с Николаем Кононовым. Он, вместе с двумя телохранителями, подошел ко мне, и затеял разговор:
    - Дачу твою мы видели. А что делается на чердаке – не знаем. Как туда заглянуть?
    - Попроси своих мордоворотов, чтоб они тебя подбросили вверх. И пока будешь туда-сюда летать, все увидишь.- посоветовал я.
    - Ах ты, гад! – заревел нежелательный гость во снах, и стукнул меня кулаком в лицо.
    Я снова проснулся, но уже на полу. Болели нос и плечо.
    - Кажется - с кровати свалился. – начали спросонья работать мозги. – Осталось еще Кукарекина увидеть Оксану и ее братьев. Не иначе, как первые два ангела оказались безответственными шалунишками. Скорей всего именно те, кто пускает стрелы в сердца семейных людей. Может третий отнесется с пониманием к моей просьбе?
    Успокаивал я сам себя, снова укладываясь спать. Так и случилось. На этот раз появилась Аня.
    - Скажи, – был мой первый вопрос к ней, -  что значили твои слова: «Спасибо, любимый, за ласку», когда тебя Кононов ударил ножом в грудь.
    Женщина сделалась сразу мрачной. Подошла ко мне вплотную, погладила ладонью по голове, поцеловала в щеку, и еле слышно прошептала: «Прости». Потом посмотрела неземным взглядом, и добавила, опалив меня проникновенными словами:
    - Как хорошо, что у нас не было греховной близости! Теперь мы останемся навсегда с нежными воспоминаниями и духовной таинственностью.
    После этих слов фигура Ани начала удаляться, и таять в тумане. Я бросился к ней, и, …не просыпаясь, остался вне сна. Вокруг были темень и тишина.
    - Конечно, - подумал я, - зачем нищему хлеб? Пусть он ему чудится всю его сознательную жизнь в мечтах, а душу согревает сознание, что он есть.
    Снова уснуть в ту ночь мне уже не удалось.
    - Ну, увидел во сне того, кого хотел? – Поинтересовался у меня за обедом консультант по вопросам ночных грез.
    - Нет – соврал я. Не хотелось мне впускать в душу посторонних людей. Даже таких, как моя квартирантка.
 
                7

    С того дня, как я забрал к себе Катю, в голове постоянно кувыркалась мысль:
    - Что нужно сделать, чтоб такие бедолаги как Анина дочь имели возможность приобрести образование, а с ним и осуществление мечты о своей норке в нашей жизни.       
    Мысленно я все время «создавал» законы, дающие возможность сравнять шансы всех детей Украины, - стать полноценным членом общества. Своими «наработками» я поделился с Ниной Ивановной. Некоторые мои мечты ей понравились. Некоторые – нет. А кое-что она предложила свое. С тех пор мы частенько, в свободную минуту, садились за создание «Детского закона». Не обходилось без споров, но это были несходства суждений единомышленников. После упорного многодневного труда, нами был создан проект законодательной поддержки детей при вступлении их в самостоятельную жизнь. Он гарантировал каждому ребенку, при достижении им совершеннолетия, жилище, работу и небольшой начальный капитал.
    Труднее всего было найти источник финансового обеспечения «закона». После долгих споров, мы пришли к единому мнению – их должно быть несколько. Это и местные бюджеты, и налог на холостяков, и отчисления от семейных доходов, и штрафные санкции на браконьеров, и поступления от благотворительных фондов, и некоторые другие, которые можно будет подключить со временем.
    Внедрение наших замыслов в жизнь планировалось произвести в три этапа. На первом – проект «закона» опубликовывался в прессе для всеобщего обсуждения, чтоб учесть все дельные предложения от населения. Потом шло парламентское признание «Детского закона», а за ним, наконец, и его практическое внедрение.
    Всю нашу «творческую» деятельность я воспринимал как развлечение. И потому, когда Нина Ивановна предложила мне баллотироваться в Верховный Совет, с программой: «Детский закон», я, честно говоря, растерялся. Тем более, что нужно было действовать немедленно – тогда как раз начиналась процедура переизбрания народных депутатов. Мои колебания соавтор, нужной нашим детям, поддержки в жизненных передрягах на законодательном уровне воспринимала, чуть ли не как предательство. И я вынужден был броситься в водоворот политических амбиций, чтоб не выглядеть в глазах своей квартирантки слабохарактерным пустословом.
    Процесс регистрации каждого желающего стать кандидатом в депутаты тогда был простой. Достаточно подать заявление – и все. После этого, на официальных бланках, ему нужно было собрать подписи девяти сотен граждан своего избирательного округа.   
    Сейчас кандидаты в депутаты подписи не собирают. Им достаточно внести денежный залог. И это - правильно. Ведь выборы, так званых «народных» представителей, в Верховный Совет ничто иное, как хорошо поставленный спектакль денежных мешков по внедрению своих слуг в законодательные органы. И чтоб, в самом начале избирательной компании, сильным мира сего избавиться от таких нищих придурков с фантазиями как я, и был придуман денежный залог.
    Кажется, простая работа: ходить по квартирам, и предлагать людям – расписаться на бланках и указать свои фамилию, имя, отчество и номер паспорта. В действительности все не так. Э-хе-хе, люди добрые, вы даже не представляете себе – какой это тяжелый труд. Очень мало избирателей молча отзывались на просьбу - озвучить свои данные. Большинство же ругалось, плакало, что-то просило, проклиная государство, судьбу, меня и все на свете. Помимо того, звучали мольбы установить лифт, дать работу, провести в дома газ, канализацию, горячую воду, построить бювет, церковь, ночной клуб и много чего еще. А хуже всего выслушивать злые вопросы, во всем разуверившихся, сограждан: «К корыту рвешься?». Когда таким мрачным типам разъясняешь свою жизненную позицию, они лишь ухмыляются в ответ, и изрекают: «Ври, ври».
    Происходили и случаи, когда не знал – плакать или смеяться? Как-то одна, преклонного возраста, женщина не могла вспомнить своего дня рождения, а паспорт у нее «черти утащили». Другая, уже молодая, дама внесла в подписной лист данные свои и своей собачки Зиги, объяснив сразу, почему она так сделала.
    - Животное это умней многих моих подруг. А какая она нежная, и преданная мне! Как подумаю, что собачки очень мало живут на белом свете, так сразу проникаюсь горем тех родителей в которых умерли дети. 
    Чтоб не марать подписной лист, я напротив имени Зиги написал отчество Ивановна, расписался за собачку и наградил ее паспортом серии ГАВ.
    Я бы наверно бросил «хождение в народ», если б Нина Ивановна не помогала мне. Мало того, что она, наравне со мной, собирала подписи, она еще к этой работе и соседей привлекла. Вот же, оставлять, при таких обстоятельствах начатое, дело уже нельзя было. Мой «смелый» поступок многие бы не поняли.
    В своих скитаниях по квартирам, мне приходилось встречаться с несколькими кандидатами в депутаты, но только с одним с них, учителем местной школы, я познакомился лично. Свою задачу, на посту народного избранника, он видел в существенной перестройке школьного образования. О своих планах на будущее он мог говорить где угодно, и сколько угодно. Этот человек явно нуждался в слушателях, а их у него не было.
    Как-то новый знакомый обратил мое внимание на то, что мы нигде не встречаем сотоварищей по сбору подписей. В нашем округе баллотировалось тридцать два человека. Исходя с этого, рядом с нами должны бегать туда-сюда тридцать, озабоченных встречами с населением, конкурентов. А мы видели только двоих с них. Разгадка столь странной загадки пришла сама собой. Как-то, обходя дом за домом, я попал в местный центр правой националистической партии «Рух». В партийной штаб-квартире находился всего лишь один человек, и мы с ним разговорились. Первым разговор затеял я. Меня давно уже интересовало: почему массовая организация не публикует своей программы, а
только тратит деньги на размножение единственного лозунга: «Нужны перемены», который встречается на каждом шагу, и ни о чем конкретно не говорит.
    - По нашим расчетам, - просветил меня руховец, - на этих выборах одержат победу левые силы. Экономику в стране они не наладят. И вот, когда, после нескольких лет их правления, произойдет полная дискредитация деятельности сторонников социализма, мы заговорим в полный голос, и возьмем власть в свои руки.
    - Странно, - подумал я, - люди обеспокоены не проблемами страны, а властью.
    Тут я обратил внимание на пачку ровно сложенных бумаг. Никаких сомнений: передо мной лежали подписные листы. Только не побывавшие в пользовании, как мои, а чистенькие, гладенькие, без единой помарки. Заполнял их все кто-то один, ровным красивым почерком.
    - Когда это ваш кандидат от партии успел так плодотворно поработать? – удивился я. –
    - Ради Бога! – махнул небрежно рукой мой собеседник. – Нужно связаться с конторой по эксплуатации жилья, и ее люди, за небольшую плату,  все сделают быстро и красиво.
    О своем открытии я рассказал учителю, и предложил ему:
    - Давай и мы воспользуемся платными услугами государственных чиновников.
    - Во всем нужна честность! – решительно отверг мое предложение кандидат в реформаторы учебного процесса наших школ.
    Спорить со своим конкурентом я не стал, и отправился в ближайшую жилищно-эксплуатационную контору один. Председатель ее, услышав мою просьбу о содействии в собирании подписей, разразился злобным хохотом:
    - Нищий, куда ты прешься со своим свиным рылом! Заруби себе на носу: в мире деловых людей и финансовых воротил нет места ни тебе, ни твоим дурацким фантазиям. Заройся в навоз, и сиди там, в ожидании подачек от поглощателей жизни. Пошел вон отсюда, идиот!
    Сразу мне хотелось взять что-то тяжелое в руки, и бросить в лицо самодовольного чиновника, но сдержался. А потом подумал:
    - Он, собственно говоря, лишь озвучил мысли сильных мира сего. Как ни крути, родина моя состоит с людей первого сорта и тех, кто им угождает. Со смешанным чувством горечи и возмущения наблюдаю я за деятельностью наших действующих депутатов. Как верные слуги толстосумов они твердо стоят на страже их интересов. А как все холуи – наглые, и так безбожно грабят государственную казну, что страх берет.
    Каждый кандидат в депутаты имел право бесплатно получить от государства пятьсот агитационных листов с изложением программы его и фотографии. Изображение на плакате была размером шесть на девять сантиметров. А так, как в ателье печатали снимки только девять на двенадцать сантиметров (такие тогда были стандарты), то «портреты» претендентов, перед тем, как их размножить, обрезали «по самые уши». К тому же мою физиономию «увековечил» какой-то горе-специалист, и вышел я на его изделии, скажем так: намного страшнее, чем был на самом деле. И когда плакаты были расклеены в разных концах города, некоторые шутники рисовали повязку на левом глазу моего изображения. Тогда я ставал очень похожим на Кукарекина.
    Все будущие народные избранники имели право агитировать за себя самыми способами. Арсенал самовосхваления был очень широким: газеты, радио, телевидение, поездки по городу на машине с громкоговорителем, благотворительные обеды и многое-многое другое. Все перечисленные способы создания в мозгах избирателей образа единственного защитника их интересов в Парламенте были не по карману нам с Ниной Ивановной. Мы брали в карманы побольше мела, и везде, где только могли (на заборах, стенах технических зданий и просто тротуарах), писали: «Тененбом – детский закон».
    Упорный наш труд дал совсем неожиданный результат: почти все граждане в округе пришли к выводу, что сборник законодательных актов, относящихся к детям, имеет название «Тененбом».
    - Почему такое странное название имеет «Детский закон»? – раз за разом спрашивали нас прохожие. – Наверно Тененбом - герой какого-то мультипликационного фильма?
    Со своими коллегами-соперниками я не общался. Во-первых, это были люди с высокими званиями или с большими деньгами. Во-вторых, за небольшим исключением, они постоянно ругались между собой, или занимались интригами. Эти «лучшие среди лучших» граждане имели своих помощников по мелкому вредительству таким же «достойным», как и они, кандидатам в Парламент. Благодаря их «творческой» деятельности, на плакатах конкурентов появлялись краткие комментарии к их фотографиям: «Злодей», «Врун», «Бандит», «Недавний тюремщик». «Подправлялись» и фамилии. Благодаря этому я ставал: Тененбрехом, Тененбохом, Тененбухом и даже – Тененбякой. На людных перекрестках приходилось по нескольку раз на день цеплять свое обращение к избирателям, и они все равно исчезали.
    Когда я включился в активную агитацию за свою кандидатуру, мне пришлось часто встречаться с людьми, и выслушивать их замечания. Что меня больше всего поражало – простые граждане меньше всего интересовались моей программой. Все они обещали свою поддержку в обмен на квартиру, работу, денежную помощь. Это угнетало. Хотелось быть понятым людьми.
    Толик скептически отнесся к моей затее заняться законотворчеством:
    - Одумайся! Куда ты прешься! И люди через тебя не попадут туда, куда они захотели, и сам посмешищем станешь.
    - Это почему же?
    - Потому что, дорогой мой, все, к чему прикоснется твоя персона, летит прахом. И кандидаты в депутаты от нашего округа или перевешаются, или от чумы околеют. Недаром и фамилия в тебя еврейская какая-то: Тененбом. Один только «бом» и ничего другого.
    - И взрослый человек, а чушь городишь! – возразил я – Какое отношение имеют Николай Тененбом и евреи к событиям, творящимися вокруг тебя? И потом, если хочешь знать, мой прапрадед был запорожским казаком. Однажды, на его кош напали враги. Первым их заметил мой далекий предок. А так, как добраться к церкви, чтоб ударить в колокола, уже нельзя было, он вступил с ними в неравный бой, и, как мог громко, начал кричать: «тенен бом, тенен бом», имитируя церковный звон. Друзья его услышали, и пришли на помощь. Вот такая история появления фамилии Тененбом.
    - Известные люди тем и плохие, что в них злосчастные потомки.
    Смысл последней реплики Толика я так и не понял. А вот Кукарекин обрадовался моему желанию - стать народным избранником:
    - Здорово! – воскликнул он. – Возьмешь меня в свои помощники! В здании Верховного Совета есть дешевый буфет, а на дачах депутатов молоденькие девочки. Погуляем от души, так сказать, поработаем в округе. И от Пацюков отдохнем.
    Наконец прошли выборы. Первое место, по количеству набранных голосов, досталось Ороке – действующему депутату Парламента. Второе – известному предпринимателю Славко. Третьим был руховец Онисько. Я оказался на предпоследнем месте, а школьный учитель – на последнем. Ни «Детский закон», ни изменения в учебном процессе  наших школ – избирателям не пришлись по нраву.
    С победителем предвыборной кампании я иногда встречался на разных собраниях. По-моему, он был неплохим человеком. Избиратели придерживались того же мнения, -  будучи депутатом, он многим оказывал материальную помощь. Может все так и было, да вот программа лидера перегонов была не конкретной: всего немного обо всем. Конечно, жизнь большинства наших граждан настолько нищенская, что не грех некоторым с них дать несколько червонцев. Только, по-моему, задача законодателя не в этом. Он не доброжелатель, а устранитель, если так можно выразиться, негативных явлений в экономике страны.
    Но Орока не попал вторично в Верховный Совет. Славко опротестовал в Центральной Избирательной Комиссии состоявшиеся выборы.  И результаты волеизлияния избирателей нашего округа были аннулированы.
    Через полгода состоялись перевыборы. Теперь в них принимал участие еще один кандидат – Трошин, молодой симпатичный парень. По некоторым слухам, он был представителем мафиозных структур. Наверно слухи возникли не на ровном месте, потому что агитация за него развернулась очень бурная. И стоила она не дешево.
    Второе по счету распределение мест кандидатов в депутаты сложилось следующим образом: Орока, Трошин, Славко, Онисько. На этот раз уже Трошин и его команда сделали все, чтоб уже повторные выборы оказались не такими, как того требует законодательство страны.
    Еще через полгода людей в третье пригласили на избирательный участок. На этот раз в бюллетенях значились только две фамилии: Орока и Трошин. Все остальные кандидаты в депутаты отказались от дальнейшей борьбы. 
    Команда симпатичного парня развернула бурную деятельность: по квартирах ходили люди, и платили каждому, кто проголосует за Трошина, десять гривен. Люди сразу же предпочли его Ороке.
    Тут настало время браться за дело, ставшему бывшим, депутату и его команде. В действиях друзей Трошина было столько нарушений избирательного закона, что Центральная Избирательная Комиссия в очередной раз признала выборы сфабрикованными.
    В прессе, правительственных кругах, Парламенте и даже за границей поднялся шум. Государство выбросило на ветер сотни тысяч гривен непонятно зачем. Была создана комиссия на самом высоком уровне, для ознакомления с ситуацией на горе- округе. Чем она занималась, какие выводы сделала и куда исчезла – не известно. Но были назначены еще одни выборы, и победил на них Орока. Только не долго тот мужчина  радовался своему успеху. Вскоре он погиб в автомобильной катастрофе.
    - Толик, наверно, всю вину за нелепости избирательных коллизий в нашем городе возложил на меня, как на одного из участников тех событий. А мне кажется, что на многострадальном округе, в один прекрасный день, столкнулись интересы нескольких денежных мешков. И как результат – страдали люди, страдало государство.

                8

    Приблизительно через год, после начала работы кафе на территории моей бывшей дачи,  заболела Нина Ивановна. Что за болезнь у нее была, -  она не говорила, и в больнице лежать не хотела. Каждый день я засиживался у ее постели до поздней ночи. Складывалось впечатление, что женщина чувствовала свой близкий конец. И теперь, оглядываясь на пройденную жизнь, переживала за ее неопределенность, и ей нужно было выговориться.
    Особенно сложные отношения у старухи сложились с Богом. В детстве она росла воинственным атеистом, как и все в ее семье. Бабушка Нины Ивановны в молодости служила горничной в богатой киевлянки. Однажды, перед Пасхой, когда появилась нужда в дополнительных рабочих руках, пани послала служанку на рынок, где всегда собирались безработные, жаждущие найти хоть какую-то работу. И только девушка начала прицениваться к будущим работникам, как одна женщина преклонного возраста упала перед ней на колени, и слезно попросила взять ее временно кухаркой.
    - А почему вас? Чем вы лучше других? – возмутилась девушка.
    В ответ она услышала удивительную историю.
    До Октябрьской революции Киево - Печерская лавра была святым местом всех православных жителей Российской империи. Каждый с них считал за счастье хоть раз в жизни побывать там. К лавре люди шли пешком, а от главных ворот ее до центрального храма ползли на коленях. Если кто-то с посетителей святыни попадал туда вечером, то ночевал на земле возле величественной колокольни. Женщина, просившаяся на коленях в кухарки, была среди них.
    Ночью ее разбудил молодой монах, и попросил пойти с ним. Поблуждав некоторое время подземными переходами, они попали в одну из келий. Там рожала женщина. Путешественница приняла роды. Когда «житель подземелья», взяв ребенка, вышел куда-то, родильница рассказала повитухе, что пять лет назад ее сюда заманил мужчина, который только что здесь был. Выйти отсюда ей нельзя. Каждый год она рождает детей, чьи судьбы ей неизвестные. И она попросила старуху сообщить властям обо всем, что она увидела только что.
    На следующий день свидетельница преступления отправилась в полицию, и все рассказала там как на духу. Ее внимательно выслушали и…отправили в сумасшедший дом. Использовать камеры для душевнобольных под жилище инакомыслящих и хранителей государственных тайн придумали, как многие ошибочно считают, не страны социализма. Власть предержащие всех времен и народов всегда делали сумасшедшими тех, кто им хоть как-то мешал благоденствовать.
    Пробыла «больная» на излечении от заблуждений долго. А все потому, что стремилась доказать всем свою правоту. Продолжалось бы, скорей всего, «лечение» старухи до конца дней ее, если б один умный врач не уговорил ее отказаться от своих слов.
    - Вы хотите опозорить святыни очень грозных сил. Сделать это вам никто не позволит. И правда ваша никому не нужна. – увещевал честную, на свою беду, пациентку врач.
    И действительно: только женщина «забыла» свое ночное приключении в лавре, ее сразу же отпустили с миром на все четыре стороны, но без копейки в кармане. И ей нужна была работа, чтоб хоть как-то добраться домой.
    Молодая горничная с тех пор потеряла веру в Бога, и передала свой скептицизм внучке. Тем более, что помог дьяволу в этом деле, уже в советское время, местный поп – святой отец Гервасий. Вел священнослужитель себя не хуже и не лучше от многих местных мужиков. Но он был же батюшкой. Пил Гервасий много, и гонял вокруг церкви матушку часто. Однажды Нина Ивановна хотела пристыдить мужчину, но тот задрал рясу, начал прыгать вокруг, по его словам, - «гласа вопиющего в пустыне», и приговаривать:
    - Только Бог без греха, только Бог без греха!
    Иногда поп выпивал спиртного особенно много, и тогда путал утро с вечером, разговаривал с ангелами или ходил вокруг своего дома и кричал: «Замуровали, гады!». В такие минуты от него можно было ожидать всего, чего угодно. Как-то он вскочил в магазин, и, схватив с прилавка пачку макарон, выбежал с ним на улицу. Там упал на землю, подсунул под голову свою добычу, и сразу же уснул, сладко улыбаясь.
    В перерывах между запоями гражданин Гервасий, всегда побитый и поцарапанный, ходил словно в воду опущенный. Возможно, из-за своей любви к спиртному, его никто не трогал – ни власти, ни люди. То было время повальной борьбы с «опиумом для народа», так обзывали религию. Молодежь любила петь: «Залезем мы на небо, разгоним всех богов». Тогда массово сносились церкви, а священников арестовывали, и или расстреливали, или отсылали в Сибирь на лесоповал. А что возьмешь с алкоголика?
    Не приобретя веры в Бога, Нина Ивановна не нашла ничего взамен ей и в прожитой жизни. Память о вождях Октябрьской революции – ее кумирах была втоптана в грязь. Вера в коммунизм – наше светлое будущее оказалась, осмеянной выдумкой недалеких фантазеров. Распался могучий, непобедимый Советский Союз, а  вольная Украина все больше и больше нищала. Золото превратилось в бога, а умение воровать и обманывать других  - в добродетель. Любимый человек предал, а дочь пустилась во все тяжкие. Все это было тяжело воспринимать старому больному человеку. Ответить на вопросы: кто я есть? И зачем я есть? – Она не могла. К сожалению, и я не знал на них ответа. А хотелось бы знать. Все общество словно сошло с ума: деньги, деньги, деньги. И я в нем был чужеродным существом.
    Как-то моя квартирантка не появилась дома. Прождав сутки, я занялся ее поисками, но безрезультатно. Старуху никто, нигде не видел. Нужно было обращаться в милицию за помощью, а она приехала сама, и арестовала меня. Следователь, к которому я был доставлен на допрос, вел себя очень странно. Он часами заглядывал ко мне в глаза, кричал, лез руками в лицо, повторяя при этом один и тот же вопрос: «Где дел бабу?». Так продолжалось около недели. Я уже согласен был сознаться в «убийстве» Нины Ивановны, чтоб меня только оставили в покое. Так бы оно и случилось. Но, вдруг, на одном из допросов появился адвокат, и меня освободили. А прислал защитника…Николай Кононов   
    Дальше удивляться пришлось еще больше. Он завез меня на окраину города, а его охранники затащили в какой-то подвал, и начали избивать, задавая тот же вопрос, что и следователь в милиции: «Где дел бабу?».
    Сколько дней продолжались пытки? – Не знаю. Время тогда существовало где-то далеко, и никак меня не касаясь. Мои муки закончились с появлением Толика. Он сел напротив меня, и спросил:
    - Ты, действительно, не знаешь – где находится старуха?
    - И ты туда же? – взмолился я. – Да нет у меня никаких сведений о квартирантке. И, вообще, на кой черт она всем вам далась?
    - Эта женщина украла в Коня большую сумму денег.
    - А я причем? Он же сам ее брал к себе на работу.
    - Твой тезка подозревает, что и ты причастен к ее злодеянию.
    - Совсем напрасно.
    В это время в подвал спустился Кононов. Толик обернулся к нему, и сказал:
    - Он не виновен.
    - Ты веришь ему?
    - Да.
    - Тогда давай сделаем так. – предложил убийца Ани. – Если ты за него заступаешься – пусть живет. Однако квартиру свою он перепишет на меня. Должен же я хоть как-то возместить свой ущерб.
    - Хорошо. – согласился мой приятель. – С жильем я ему помогу. На улице он не останется.
    - Толик, ты не понял. Жить наш подозреваемый должен как раз на улице, бомжем, под наблюдением моих людей. Верить ему нельзя. Вот увидишь, через месяц голодного существования, жулик начнет пользоваться моими сбережениями.
   - Коля, а если человек действительно не брал твоих денег, почему он должен сдыхать под мусорным бачком?
    - Ладно, - смилостивился Конь, - пусть нищенствует три года. Такой у него будет испытательный срок.
    И бандиты меня отпустили. Теперь я питаюсь отходами со свалок, собираю пустые бутылки, и ночую, где придется. Только не на вокзале, как мне предрекала когда-то Нина Ивановна, потому что зал ожидания сейчас там платный. Помогают выжить бомжи. Оказывается – это целая прослойка населения нашего государства со своими способами жизни и мировоззрением. Хотя…способ жизни и мировоззрение в попа одно, в бандита – другое, в миллионера – третье. И когда я слышу выражение: «среднестатистический украинец», мне не понятно – как его можно получит с миллионера, попа, бандита и бомжа.
    Как-то мне пришлось проходить мимо бывшей моей дачи. Горело кафе.
    - Не иначе, как работа Нины Ивановны. – промелькнула дурацкая мысль, но я сразу же ее оборвал. – Милиция и подвал даром не прошли!
    Близко подходить к пожару было опасно: меня бы могли посчитать за поджигателя. И я в хорошем настроении пошел в своих делах -  это было единственным приятным событием в моей жизни за нескольких последних лет.