1. 10. Ягода морошка

Главным занятием подростков и стариков с середины августа становился сбор ягод и грибов. Психу (воронику) и голубику можно было собирать сразу за домом Советов, свернув в сторону Дома отдыха. Так тогда называлось сохранившееся и поныне на берегу курьи здание школы-интерната. Детвора Кармановки  собирала эти ягоды, отойдя от дома не более сотни метров, на буграх (песчаных холмах), покрытых березняком, на пустыре между Кармановкой и огородами сельхозстанции. Красную и черную смородину брали в основном на сенокосах, а чернику на холмах Сопки, куда добирались на пассажирских пароходах, раз в двое суток ходивших из Нарьян-Мара в Печору.
Для запаса впрок на долгую зиму все старались собрать как можно больше морошки.  Собранные ягоды засыпали в трёх-четырёх ведёрные ушаты, в которых и хранили её на холоде, слегка присыпав сверху сахаром.
В военные  годы морошку собирали на болотах, расположенных сразу за старым аэродромом.   
Но город рос, увеличивалось число желающих запастись на зиму этой целебной ягодой. Поэтому, чтобы набрать ведро морошки, приходилось ходить уже за первую, потом вторую, а затем и третью речку Тамарку или в район Васькина озера.
Впервые на Васькином озере я побывал в восемь лет. Ходили мы туда в сопровождении матери Людмилы, Анфисы и Семёна Чупровых. Эта семья, как и мы, жила  в здании сельхозтехникума.  Звал я её, не знаю почему,  бабушкой Федосьей. Наша мама говорила, что  эта женщина знает ягодные места и хорошо ориентируется в тундре. Чтобы убедиться в этом, я  в процессе сбора ягод подходил к ней и спрашивал: «Бабушка, а где город»? Она, ни секунды не колеблясь, отвечала: «Там, однако» и указывала направление. Только много позже я узнал, что умение безошибочно определять нужное направление было присуще многим жителям тундры.
Желающие собрать за три-четыря дня ушат, а то и два ушата морошки, отправлялись на рейсовых судах вверх по Печоре в Хонгурей и Каменку, на попутных судах вниз по Печоре, в район озёр Кодол, Голодной губы, деревни Кареговка, посёлка Юшино.
Когда мне исполнилось 12 лет, мать решила отправить меня за морошкой в Оксино, к старшей сестре Татьяне, работавшей в оксинской школе пионервожатой. Тем более, что знакомый капитан кавасаки, занятой сбором рыбы с рыболовецких станов в том районе, согласился доставить меня туда и обратно бесплатно. Как и сколько я в тот год собрал морошки, не помню. Только помню, как мы однажды чуть не утонули, попав в шторм, переезжая Печору на вёсельной лодке. Дело в том, что в Оксино за морошкой нужно переезжать на противоположный берег Печоры. Во время шторма я впервые убедился, что от качки (морской болезни) страдают не только люди, но и собаки. А ещё, когда человек борется со стихией за своё спасение, ему не до  морской болезни.
Помню, как стадо деревенских коров каждое утро  по дороге на водопой, не спеша обходило вокруг колёсный пароход (кажется, «Республику»), севший  на мель на песчаной косе при подходе к Оксино, и обсохший там. Я тоже не удержался от соблазна  исследовать его огромные колёса и помещения нижней палубы. В тот приезд в Оксино я каждый вечер ходил в местный магазин полюбоваться на мечту любого подростка ; новенький, сверкающий рулём и спицами колёс велосипед, неизвестно, как и зачем завезённый туда. Жителям деревни было ещё не до велосипедов.
В следующем году мать отправила меня с ушатом и недельным запасом продовольствия на колёсном буксире «Обва» в рыболовецкий стан Зелёное в  низовьях Печоры, к работавшему там радистом двоюродному брату Василию Малышеву. Добираться  в Зелёном до морошки оказалось еще сложней, чем в Оксино, морошка и здесь росла тоже за Печорой, ширина которой достигала пяти километров.
Не успел я набрать и половины ушата морошки, как из города пришла радиограмма: ближайшим рейсом «Обвы»  отправить меня  в Нарьян- Мар. Когда «Обва», возвращаясь из Зелёного, подходила к городу, навстречу ей от причала морского порта отходил пароход «Юшар». Дома я узнал, что старшему брату Ивану удалось достать для меня путёвку в пионерский лагерь «Артек», куда я должен был выехать этим рейсом «Юшара». Но «Обва» опоздала с возвращением из рейса на сутки.  Так ни разу в жизни  побывать в пионерском лагере мне  не удалось.
Зелёное мне запомнилось грязными, необустроенными жилищами рыбаков-поморов, работавших  там, и большими кучами сёмги, гниющей на берегу. На мой вопрос, почему рыба тут валяется, брат Василий ответил, что из-за очередного запоя и сильного ветра рыбаки несколько дней не смотрели ставные (закреплённые на колья, вбитые в речное дно) невода, которыми тогда ловили сёмгу. Когда ветер утих, и  они это сделали, то вернулись с доверху наполненными сёмгой карбасами. На рыбоприёмном пункте им заявили, что из-за длительного пребывания рыбы в сетях она стала малопригодной к засолке, и принять её могут только по цене третьего сорта. Тогда поморы в знак протеста отплыли на своих карбасах метров на сто от приёмного пункта и вывалили всю сёмгу на берег.
В 1954 году сельхозтехникум приобрёл один из первых в истории города подвесной лодочный мотор. Завхоз техникума Андриян Носов, успешно испытав мотор во время сенокоса, решил использовать его для отправки нескольких работниц техникума на сбор морошки. Он предложил взять лодку, на который мы с мамашей ездили на сенокос, установить на неё мотор техникума, посадить меня управлять мотором, загрузить в лодку пять или шесть, точно не помню, женщин с ушатами и отправить нас за морошкой на Кривое озеро по реке Куя, где, по данным Андрияна, уродилось много морошки. Наша мать и все кандидатки на поездку согласились, хотя никто из нас  там не бывал и не имел представления, как туда добираться.
Из прошлогодней поездки на «Обве» в Зелёное я имел лишь смутное представление  о том, где находятся деревни Никитцы и Куя, в районе которых река Куя впадает в Печору. Дополнительно мне объяснили, что река Куя впадает в Печору двумя рукавами и что мне нужно попасть в тот, что впадает в Печору выше деревни Никитцы и называется Тынвиска.  По Тынвиске мы должны доплыть до реки Куи, по ней проехать мимо деревни Харитоновка, где стояло три или пять обитаемых домов, после неё километров через десять, а, может, двадцать ; никто точно сказать не мог, на левом высоком берегу реки мы увидим избу, которая  и является конечной точкой нашего маршрута.   
Меня предупредили, что на Куе много мелей, поэтому я должен всё время вести лодку по той стороне реки, где высокий берег.
Получив столь «подробный» инструктаж и загрузив в лодку ушаты для морошки, четырнадцатилетний капитан и его  женская команда отправились в долгий и неизведанный путь. Ветер дул не сильно, поэтому мы без приключений преодолели необъятную ширь Печоры в районе Угольной и доплыли до Тынвиски. При вхождении в неё столкнулись с первым  неожиданным для нас препятствиям: стремительным  перекатом, глубина реки на котором  не превышала полуметра. Чтобы не сорвать шпонку винта мотора и не забить песком систему охлаждения, я заглушил мотор. После короткого совещания с моей командой, решили перекат преодолевать, упираясь вёслами в дно реки, а где и это не поможет, тащить лодку вброд. 
Я очень боялся испортить впервые в жизни доверенный мне мотор, поэтому глушил  его и давал команду упираться  вёслами в дно, наверное, значительно чаще, чем этого требовала реальная обстановка. В результате добрались мы до Кривого озера не за десять-пятнадцать часов, как надеялись, а часов за тридцать. 
В пятидесятые годы в тех местах мне довелось побывать не раз. Сейчас уже не помню,  в первое посещение или в последующие,  я впервые увидел с берега реки на высокой горе избу, стоящую внутри ярко сверкающего на солнце кольца. Когда  мы поднялись к ней, то обнаружили, что изба  по всему периметру обставлена пустыми   бутылками с этикетками «Спирт питьевой этиловый». Обитателем избы был ненец по прозвищу Вася Чёрный. Жители города его запомнили, когда он после Кривого озера поселился в землянке на Пригородном с известной всему городу женщиной по прозвищу Маруся Бомба. Пригородным называлось место за Городецким шаром от речного вокзала, где сначала находился скотный двор, а затем кирпичный завод.
На вопрос, откуда бутылки, Вася ответил, что бегает в город по одному ему известным тропам (местное население их называло воргами) за спиртом. Изрядное количество бутылок, составлявших кольцо, наводило на мысль, что не только Вася их сюда доставил. Кольцо из бутылок являлось единственным украшением избы.
Когда я стал студентом, сенокосный участок матери был на реке Куя, километров на десять ниже Кривого озера. В воскресные дни, когда мать объявляла выходной день, я по ворге тоже бегал в город. Но не за спиртом, а на танцы в Дом культуры и обратно.  Начиналась ворга сразу за старым аэродромом и сначала вела по болотам и  песчаной тундре  в деревню Харитоновка. Ворга была намного  короче дороги, проложенной в Харитоновку в объезд больших озёр. За Харитоновкой я спускался на берег Куи, вброд преодолевал виску, вытекающую из Щучьего озера (теперь озеро Харитоново). По ворге, идущей по высокой песчаной тундре, срезал  большую петлю, которую делала река Куя. Спустившись с высокой тундры к болотам,  преодолевал, раздевшись донага, глубокую виску, и через чащобу ивняка, тянувшуюся на километр, выходил на свой сенокос.   Будучи спортсменом-лыжником, я считал такие пробежки обычной тренировкой. Позже я прикинул, что длина моей ворги составляла около двадцати километров. А длина Васиной ворги оказалась на десяток километров длиннее.
Морошки на Кривом озере уродилось и в самом деле много. Поэтому уже через два дня все ушаты и вёдра, включая и мой ушат, усилиями моей команды были до верху заполнены. Это обстоятельство не столько обрадовало меня, сколько огорчило, и я не мог без ужаса думать, как же возвращаться домой с большим грузом, если пустую лодку мы то и дело тянули по мелям волоком. Осторожно подъехав к первой мели, я, к великой моей радости увидел, что уровень воды поднялся и вниз по течению лодка по мелям идёт гораздо легче. Нам удалось пройти все мели, не выключая мотора.
Как недавно сказала мне сестра Татьяна, поездку на Кривое озеро до сих пор вспоминаю не только я, но и некоторые члены моей женской бригады.
Следующим летом меня, как уже побывавшего в низовьях Печоры, пригласили на этот раз в сугубо мужскую компанию, составленную из школьников седьмых-девятых классов, для поездки за морошкой на моторной лодке в район Юшино.  Не помню, чей был мотор, но помню, что мотористами при нём поставили Олега Подольского и Лёвку Блинова. Блинов ныне профессор, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии СССР в области науки и техники.
Ехать решили на двух лодках. На маленькую лодку навесили подвесной мотор и разместили в ней мотористов. Моторная лодка тянула на буксире большую, грузоподъемностью около двух тонн. На таких лодках тогда возили сено с сенокосов. В большую  загрузили   ушаты, прочую кладь и остальных членов команды.
На нашу беду мотор оказался не самый надёжный, и первые неприятности с ним возникли, как только мы проехали половину запланированного пути. Пришлось остановиться на ночлег в избе на входе в протоку, вытекавшей из озера Кодол. Вся  команда в  избу не поместилась, поэтому часть из нас легла спать в большой лодке, накрывшись брезентом. Из-за крепкого молодого сна никто не проснулся, когда ночью поднялся ветер и разгулялись  волны. Большую лодку залило, промокли не только спавшие в лодке ребята, но и значительная часть багажа.
В то утро мотор завёлся, но затем снова замолк.
Хотя до морошки мы всё-таки добрались, настроения собирать её ни у кого не было. Всех мучил вопрос, как доехать обратно до дома? Когда наши мотористы окончательно потеряли надежду оживить мотор, отважились добираться домой на вёслах. Тем более, что погода сжалилась над нами, ветер стих, правда, посыпал мелкий затяжной дождь. Решили грести посменно и на ночлег не останавливаться.  Наиболее грамотные из нас прикинули, что, если не поднимется встречный ветер, и  мы поплывём со скоростью три километра в час,  то доплывём до дома часов за тридцать. 
Когда измождённые и промокшие мы подплывали к Угольной, нас догнал иностранный лесовоз. Словно по команде «свистать всех наверх», экипаж лесовоза высыпал на палубу понаблюдать за нами. По их  жестам и оживлённым комментариям мы поняли, что наш способ передвижения  по огромной  реке для них был в диковинку.