Мыльная опера

     Для станции Челябинск-грузовой бригада, которой я руковожу, выполнила левый заказ. Оплату получили хозяйственным мылом, чему все были рады. В те времена мыло выдавалось по талонам, на месяц, как говорили рабочие: «Кусок мыла на рыло. Хошь, морду драй, хошь, трусы стирай…»
     Часть мыла я оставила себе, остальное раздала друзьям и родным. Коробку из-под обуви полную мыла повезла Устинье Афанасьевне. «Чтоб свекровке угодить, подарки надо ей дарить…» 
     Увидев подарок, свекровь закланялась, как механический болванчик:
     – Ой, сношенька моя разлюбезная, не забыла стару бабку, мыло привезла. В избе не голод, а подарок дорог. Мыло-то нужно: и стираться, и мыться… – Устинья Афанасьевна на стол накрывает да приговаривает, – мыло серо, да моет бело. Завтра поутру водичку с мылом разведу, яблоньку обрызгаю, чтоб черви яблочки не съели. Ой, удружила, сноха, дар не хаят, а хвалят.
     После ужина, сидя за столом, мы слушали её ближайшие планы на подарок вперемежку с поговорками:
     – Дареная копейка дороже выпрошенного рубля… Сноха свекровь не жалует, а подарки дарит. Дорога ложка к ухе, а мыло к постирушке…
     Ночью я услышала бормотание. Закутавшись в свекровкин платок, я вышла на кухню.
На столе коптит керосиновая лампа, кучей вывалено мыло. Устинья Афанасьевна в фуфайке, накинутой на ночную рубашку, перекладывает куски мыла то налево, то направо и шепчет:
     – Это Варьке, это Людке, это… Нет, надоть не так. Про Грушку забыла. Вовку попрошу, чтоб мылу порезал… – и снова, – надоть не так…
     – Мам, не спишь, над «златом чахнешь», – подавив зевок, попыталась я пошутить. От неожиданности свекровь вздрогнула, повернулась ко мне, осмотрела с ног до головы:
     – Сказать чо хотела?
     – Мыло, говорю, делишь? Это просто: в коробке двадцать кусков; ты хочешь дать Грушеньке, Варваре, Люде и себе оставить.
Получается по пять кусков на брата…
     – Ой, сношка, больно ты умна. А как Верка с Зинкой с Сибири приедуть? Собиралися…Чо ж я их обделю? – Ну тогда каждому выдай по три куска, а я в следующий приезд тебе ещё пару кусочков подкину…– Устинья Афанасьевна презрительно скривила губы:
     – Не делай много добра, пустишь себя по миру…– улыбнулась она, – поди сюда,  слухай: Грушке я не могу дать ни одного куска. Васька, муженёк её разлюбезный, продаст кусок, а деньги в кубышку. Грязную душонку мылом не отмоешь.
Я чо решила: завтра Вовку попрошу, он три куска распилит, буду выдавать Грушке по полкуска. Васька полкуска не продаст, постыдится перед людями.
     – Мама, зачем Грушенька за Василия замуж вышла? Она его не любит.
     – Зачем? Не пьёт, не бьёт, не гуляет… Чо ещё бабе надо? Васька, конечно не подарок, но ведь и праздники не кажын день… Отвлекла ты меня.
Завтра Варвара с Грушенькой обещались, я их мылом порадую. Варваре цельных три куска дам: живёт она без сватавьёв, тока на семью тратиться станет.
Людке не могу. Она живёт у сватьёв, они алкаши. Энти и полкуска пропьют, не постыдятся.
Когда Алёшка у Людки родился, они все пелёнки, распашонки, чо сёстры Людке подарили, на бормотуху обменяли. Людке пришлось Лёшку в сталинские пелёнки заворачивать…
     – Во что заворачивать? – Переспросила я…
     – В сталинские пелёнки…– увидев моё удивлённое выражение лица, объяснила она, – в старые газеты. Ах вы, молодежь, хорошо живёте, беды не знаете…
Апосля войны, когда Сталин велел деревню обобрать, чтоб город накормить, детёв и кормить и оборачивать было не во чо.
Гитаторы приезжали, жизни учили, газеты привозили… Мы в те газеты детёв и оборачивали.
Позовём Прокопича, ковырянный (эвакуированный) профессор из Ленинграда, грамотный… Его в войну в деревню привезли, семья с голоду помёрла, а он выжил. Мало жил, чахотка задавила.
Прокопич подчеркнёт, где про Сталина писано, мы енты буквы вырежем, да в тумбочку. А если портрет отца всехних народов, на гвоздик вешали, тьфу на него…
Скока за те портреты народу сгинуло, не счесть…
Прокопичу за труды суп наливали али краюху хлеба давали. Попожа мы уж сами соображали: ежели большая буква, как месяц на небе, значит про Сталина. Но Прокопича всё одно подкармливали.
Вы ж антилегенты тока языком молоть сильны, в чёрную годину мрёте, как мухи.
Иди-ка ты, Ралиска, мужику под тёплый бочок, а то ночи ныне студеные.
Я своим умишком без твоих рифметик обойдуся…

                ***
 
     Через полтора года на пасху свекровь подарила мне кусок мыла в серой обёрточной бумаге.
     – Спасибо, мама. Это мыло, которое я привозила?
     – Чо глядишь, как чёрт на попа? Подарки любят отдарки. Бери, сношка, не тушуйся. Знаю твою душу расхристанную, небось мыло друзьям-подружкам раздала? Доброта без ума – разорение. Пользуйся. У меня исчо осталося…