1. 13. Пароходы

В августе 2011 года я сидел у окна родительского дома в Усть-Цильме и долго всматривался в гладь Печоры, надеясь увидеть на воде хотя бы одно судно или моторку. Невольно вспоминались пятидесятые-шестидесятые годы, когда в летнюю пору ни днём, ни ночью  не умолкал треск лодочных моторов и гул судов, идущих по великой северной реке. В те времена перед приходом рейсового парохода зал ожидания пристани и дебаркадер так плотно заполнялись людьми, что иногда яблоку было некуда упасть. Встречающие, провожающие взволнованно ожидали очередного сообщения о том, где находится  ожидаемый ими пароход.
Глядя на огромный песчаный остров, появившийся за эти годы под окнами дома и перекрывший въезд  в Цильму и Пижму, вспоминал, как лет двадцать пять-тридцать назад здесь ещё текла река. Поставив на этом самом месте на якорь лодку, мы с Василием Петровичем, отцом моего троюродного брата Григория Васильевича Чупрова, дёргали из неё  удочкой сорожек и окушков.
Вспоминал также, как в конце сороковых - начале пятидесятых годов другой Василий Петрович, Носов из рода Лёвкиных, почти ежегодно в июле встречал и провожал меня на пристани. Он принимал и сдавал меня с рук на руки дяде Феде, первому помощнику капитана парохода «Молоков», бескорыстно возившему в своей каюте меня из Нарьян-Мара в Усть-Цильму и обратно.   
Гостеприимный  дом В.П. Носова и его супруги Степаниды Васильевны, родной сестры моей мамы, с их многодетной семьей заменял мне пионерлагерь. У них было восемь сыновей и две дочки. Младшие из них, а ещё дети дяди Мити из рода Комаровых, известного не только в Усть-Цильме бакенщика и строителя лодок, заменяли мне пионерскую дружину. 
Этой «пионерской дружиной», под влиянием воспоминаний бабушек, мы начали в те трудные послевоенные годы возрождать  одну из традиций устьцилемских староверов: варить на природе петровщину (кашу) в Петров день. А сами бабушки вновь стали доставать из сундуков  наряды (праздничные сарафаны, рукава и платы), в которых они в старые добрые времена участвовали в народном празднике – Петровой горке.
Сегодня в том доме живет семья их младшего сына, достойного продолжателя рода Лёвкиных, Валерия Васильевича Носова.
Расстояние от Нарьян-Мара до Усть-Цильмы рейсовые пароходы проходили за двое суток. Фактически всё это время я проводил не в каюте дяди Феди, а в капитанской рубке на верхней палубе парохода. Иногда даже засыпал там, на высоком  ящике, покрытом брезентом. Ящик стоял у задней стены рубки. Забравшись на него, я не отрывал глаз от развертывающейся передо мной панорамой реки, чтобы первым увидеть встречное судно и, получив разрешение и белый флаг от вахтенного капитана, вместе с ним сделать отмашку, каким бортом мы будем расходиться со встречным судном. При подходе к очередной пристани мне разрешали потянуть вниз ручку парового гудка парохода, извещая всю округу о нашем прибытии.
 Колёсные пароходы унесли с собой всё очарование путешествий по водной глади матушки Печоры.
Через много лет, в 1969 году, путь от города Печоры до Нарьян-Мара на маленьком теплоходе, пущенном на смену колёсных пароходов, никакого удовольствия не доставил ни нам с женой, ни литовским друзьям, приглашённых в эту поездку. Запомнилась  поездка проблемой приобретения билетов на теплоход, теснотой и убогостью кают. Одно лишь светлое воспоминание осталось о ней ; фирменное блюдо из оленины в ресторане города Печоры.
Вернусь в пятидесятые годы. Первую  поездку на морском пароходе «Юшар» я совершил в 1955 году из Архангельска в Нарьян-Мар, когда ехал с областных соревнований по городкам. Вперёд мы летели на самолёте.
Совершая рейсы по маршруту Архангельск ; Нарьян-Мар и обратно, «Юшар» делал остановку у острова Колгуев. Места там мелкие, поэтому «Юшар» вставал на якорь на расстоянии километра от берега. В посёлке Бугрино имелся одноименный малюсенький мотобот, на котором жители посёлка вышли нам навстречу, буквально облепив своё судно с носа до кормы. Когда мотобот пришвартовался к борту «Юшара», капитан парохода дал команду опустить на палубу мотобота стрелой грузового крана сеть, потому что высота борта «Бугрино» была метра на три-четыре ниже борта парохода.
Как только сеть коснулась палубы мотобота и все его пассажиры разместились в ней, капитан скомандовал: «Вира»! Очутившись на палубе «Юшара», обитатели  острова, с мешками пушнины под мышкой,  были «разобраны» командой парохода по  своим каютам. Менее чем через час изрядно опьяневшие продавцы, уже без мешков под мышкой, оказались на палубе парохода, и матросы начали усаживать их обратно в сеть. Прозвучали команды: «Вира», «Майна» и сеть опустилась на палубу бота. При этом один из её пассажиров пытался выбраться самостоятельно и чуть не оказался за бортом.
После команды капитана: «Отдать швартовы, выбрать якоря», «Юшар», дав прощальный гудок, взял курс на Нарьян-Мар. А я ещё долго стоял на корме, пытаясь разглядеть, удалось ли колгуевцам завести движок своего мотобота, чтобы добраться до острова. 
В следующем, 1956 году, брат Иван, учившийся заочно в  Ленинграде, и сестра Татьяна, заочница Архангельского педагогического института, перед отъездом на летнюю экзаменационную сессию договорились с матерью, что она отправит меня первым рейсом «Юшара» в Архангельск. Татьяна там пересадит меня с парохода на поезд, идущий в Ленинград, где  встретит Иван.
Путешествие обещало быть нескучным. Тем же рейсом ехали выпускники нашей школы ; поступать в институты. Среди них были Олег Подольский и Лёвка Блинов, товарищи по поездке за морошкой в Юшино. Когда «Юшар»  подошёл к лоцманскому судну в устье Печоры, капитан корабля с волевым лицом горца, но совсем не горской фамилией Жуков,  неукоснительно соблюдая морскую традицию не выходить в море в понедельник, дал команду: «Встать на якорь и до ноля часов  в море не выходить».
Однако традиция не уберегла нас от встречи с девятибалльным штормом, обрушившимся на «Юшар» вскоре после выхода в море. Началась сильная килевая, с носа на корму, качка. Не только пассажиров, но и команду «Юшара» стало мутить от морской болезни. Я ехал третьим классом, который находился на корме в трюме парохода.  Единственный источник свежего воздуха ; иллюминаторы,  из-за шторма наглухо задраили. В трюме стало нечем дышать, да и находиться там было страшно потому, что когда нос парохода зарывался  в морскую пучину, винт его начинал молотить воздух. При этом вся корма корабля сильно вибрировала.  На полу трюма появилась вонючая вода.
Олег, Лёвка и я вылезли из трюма.  Выбрав момент, мы прошмыгнули к трапу, ведущему  на верхнюю палубу. Поднялись туда и спрятались за трубой парохода. Когда кто-то из членов вахтенной команды нас там обнаружил, возвращаться  в трюм  было поздно. Нижнюю  палубу парохода уже захлёстывали  волны. Поэтому нас заставили залезть в стоящую на верхней палубе спасательную шлюпку, накрытую брезентовым чехлом, принесли чёрных горелых сухарей, заменявших таблетки от морской болезни, о которых мы тогда ещё ничего не слышали.
Приподняв чехол шлюпки, я подолгу наблюдал за бушующим морем, кроваво- чёрным закатом солнца,  огромными волнами и невольно вспоминал Максима Горького: «… и гагары тоже стонут, им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни...», провожая взглядом невесть откуда и куда летящих над пароходом гагар. 
Сидеть в шлюпке пришлось долго, из-за шторма вместо трёх суток до лоцманского судна на входе в Северную Двину, мы плыли более четырёх. Капитан приказал встать на якорь и пошёл обследовать судно. Пассажиры третьего класса начали умолять его помочь им выйти, некоторые уже не могли самостоятельно стоять на ногах. Матросы, подняв их на палубу, прислоняли к борту корабля и, не давая упасть, свешивали их руки за борт. От свежего воздуха почти у всех снова начались спазмы морской болезни. Поэтому борт корабля быстро оказался разрисован тем, что ещё несколько минут назад находилось в желудках бедных пассажиров.
Увидев это, капитан Жуков приказал опустить стрелой грузового крана за борт матроса, дабы смыть эту, позорную для любого корабля, картину.
Только после этого «Юшар» снялся с якоря и продолжил рейс в Архангельск.
В Ленинграде Иван подготовил для меня обширную культурно-ознакомительную программу. Мы с ним побывали в Исаакиевском соборе, внутри которого тогда стоял маятник Фуко, в Казанском соборе, где размещался музей Истории религии и атеизма, в Петропавловской крепости. Посетили Эрмитаж и Русский музей, посмотрели спектакли в Государственном академическом театре оперы и балета им. С.М. Кирова (в 1992 году ему возвращено историческое название ; Академический Мариинский театр оперы и балета, в народе Мариинка), в Российском государственном академическом театре драмы  им. А.С. Пушкина (ныне Александринский театр, в народе Александринка). Полюбовались статуями Летнего сада и даже съездили в Петродворец трамваем № 36, который тогда ходил от Казанского собора до руин дворца в Стрельне  ; Константиновского дворца. А ещё смотрели футбол на стадионе им. С.М. Кирова. Проблем с билетами тогда не было, хотя и стоили они копейки.
Дней через десять в Ленинград пришло письмо от Тани из Архангельска. Она сообщала, что из-за полученных во время шторма повреждений «Юшар» в Нарьян-Мар больше не ходит и возвращаться домой нам придётся через город Печору. Что мы и сделали.
Навсегда я уплыл из детства на грузовом пароходе «Чиатури» в конце июля 1958 года. Весна выдалась поздняя, в день выпускного вечера по реке ещё шел лёд. Из-за поздней весны Баренцево море на пути следования судов из Архангельска в Нарьян-Мар до конца июля было забито плавающим льдом, и первый рейс пассажирского судна в Нарьян-Мар отменили. Приближалось 1 августа, день начала сдачи вступительных экзаменов в вузы, а мы, выпускники, всё ещё сидели и ждали у моря погоды. В середине июля прошёл слух, что в город идёт  пароход «Чиатури». Родители выпускников упросили капитана морского порта отправить детей в Архангельск этим пароходом.
Желающих выехать в Архангельск оказалось очень много. Чтобы разместить всех, в среднем трюме быстренько сколотили двухъярусные койки, и мы поплыли. Море на этот раз не штормило, но в трюме сидеть всё равно было страшно из-за скрежета льдин о борта судна. Зато на палубе звучала  танцевальная музыка и вся команда, свободная от вахты, галантно приглашала дам на танец. А приглашать было кого ; в Архангельск ехала группа симпатичных девушек, которых в городе, не знаю почему, называли девушками из стройбанды. Они, наверное, работали на стройке.
Я же любовался величественной панорамой сверкающих на солнце льдов и вспоминал, каким это море было два года назад.
«Юшар» и «Чиатури» закрыли эру морских пассажирских пароходов.
На смену им пришли  быстроходные и более комфортабельные теплоходы, такие как «Мария Ульянова», но ненадолго.
В одном из путешествий на  теплоходе «Мария Ульянова» я увидел, что Баренцево море может быть не только серым и мрачным как в 1955 году, бушующим и смертельно опасным для мореплавателей, как в 1956, величавым как в 1958, но и спокойным, ласковым и бирюзовым. Во время остановки у острова Колгуев мы с приятелем бросали с кормы теплохода двадцатикопеечные монеты и удивлялись, как долго они  поблескивают в бирюзовой воде, плавно опускаясь на дно моря.