Боль твоя боль моя. Часть 2

Часть 1:
http://www.proza.ru/2013/10/22/88

...
В первый раз Джеймс очнулся резко. Он открыл глаза, но понадобилось еще некоторое время, чтобы сфокусировать взгляд. Ничего особенного он не увидел. Белый цвет. Похоже на потолок.
«И на каком я свете?» – подумал Джеймс без иронии или сарказма. Мысли были очень тяжелыми, тягучими и скользкими для мозга. Они возникали ниоткуда, лениво переваливались с извилины на извилину и нехотя ускользали куда-то в темноту. Сконцентрироваться на чем-то одном не получалось, и Джеймс даже не утруждал себя этим. Он очень плохо себя чувствовал. И поэтому когда сбежались врачи, обнаружив, что он очнулся, Джеймс бесцеремонно отключился снова. Ему было полностью безразлично происходящее.
Через пару дней он немного окреп, и провалы в сознании постепенно превращались в здоровый сон. С ним говорили, он все понимал, помнил и знал, но ему разговаривать запрещали. Первое время он и не стремился. Хоть вопросов было немало, однако не было сил, даже чтобы открыть рот. Шел он на поправку довольно быстро и, уже спустя неделю, Джеймсу удалось побеседовать с лечащим врачом. Молодой доктор, возраста Джеймса, был уже профессором медицины.
Врач сразу предупредил, что будет говорить только по вопросам, связанным с состоянием здоровья. Все остальные вопросы находятся вне его компетенции, и он их будет просто игнорировать. В принципе, Джеймс не возражал. Он понимал, что как только медики позволят, к нему доберутся специалисты-энергетики, ученые, а также агенты госбезопасности и выжмут из него всю информацию, которая им нужна.
Из беседы с доктором выяснилось, что Джеймс родился даже не в рубашке, а в бронежилете. Находясь совсем рядом с эпицентром взрыва, он почти не пострадал. Это случилось благодаря массивному пульту управления, который свалился на него, закрыв собой. При этом пульт зацепился за бетонные конструкции зала и намертво застрял там, в противном случае он просто размазал бы Джеймса по полу. Вобщем, невероятное стечение всех этих обстоятельств не только сохранило ему жизнь, но и уберегло от увечий. Достаточно сложный перелом левой ноги, многочисленные переломы ребер, сильное сотрясение мозга, ожоги разной степени – это можно считать пустяками, учитывая то, что он находился всего в метрах двадцати от самого центра взрыва. Джеймс выяснил, что он единственный, оставшийся в живых из всех, кто находился в зале. От других почти ничего не осталось.
В ректорный зал удалось добраться через час после катастрофы. Зрелище было ужасным: как будто огненный торнадо пронесся внутри, пытаясь найти выход. Но, не найдя, уничтожил всё на своем пути. Еще где-то через час под арматурой обнаружили лежащего человека. Вытащить его смогли только спустя два часа, потому что сдвинуть огромный пульт было невозможно. Сам пульт был придавлен остатками конструкций реактора и оборудования, находящегося в зале. Да и сдвигать было опасно – он мог рухнуть и придавить собой пострадавшего. Пришлось разрезать пульт по частям.
Джеймса срочно доставили в реанимационное отделение больницы. Дежурная бригада медиков не могла поверить, что в том аду кто-то мог выжить и при этом почти не пострадал. Да, его голова сильно болела; да, было больно дышать из-за сломанных ребер; нога полностью закована в гипс; перебинтован с головы до ног, но через месяц-другой обо всем этом можно будет забыть. Даже шрамов не так уж много останется. Разве это не чудо?!
К Джеймсу никого не пускали. Он понимал, что это делается в его же интересах, но также догадывался, что родители все время дежурят в больнице в ожидании новостей, а лучше – встречи с ним. Им должны были сообщить сразу. Поэтому Джеймс попросил разрешить хоть короткие встречи. Профессор, видя, что пациент в хорошем состоянии, не возражал.
Однако первым, кто пришел его навестить, был Джек. И ничего удивительного в этом визите не было. Генеральный руководитель в первую очередь пришел предупредить Джеймса о неразглашении деталей эксперимента.
Джек очень вежливо и тактично расспросил о самочувствии. Потом без предварительной подготовки перешел к официальной части визита, для чего он, собственно, и пришел.
– Я прекрасно знаю, что ты очень порядочный и преданный работник, поэтому прошу прощения за эту тему, но ты должен понимать, что это моя обязанность.
Джеймс моргнул в знак согласия, чтобы лишний раз не тревожить голову кивком, а Джек продолжал.
– В твоем контракте есть четко расписанный пункт о неразглашении информации, связанной с деталями твоей работы и этого эксперимента в частности, поэтому я не буду повторяться. Я просто хочу еще раз подчеркнуть, что даже, несмотря на эту жуткую трагедию, из-за которой мы вынуждены открыть некоторые факты, большая часть данных самого эксперимента остается тщательно закрытой для мира. Твое имя сейчас известно всем, и как только ты выберешся из больницы, за тобой начнут охотиться журналисты. Думаю, ты и сам это знаешь.
Джеймс опять моргнул, он уже думал об этом.
– Так вот, пожалуйста, не забывай о контрактных обязательствах. Давай представим, что после взрыва ты «потерял память» насчет всего, что касается научной части эксперимента, – улыбнулся Джек.
– Вы можете не волноваться на этот счет, сер. Я никогда и никому не раскрывал деталей моей работы. И не собираюсь этого делать, даже независимо от контракта. Это просто не в моих правилах, – молодой человек облизнул быстро пересыхающие губы – ему еще было трудно говорить.
– Я ничуть не сомневался в этом, поэтому еще раз прошу прощения – работа у меня такая, – вновь извиненился Джек.
– Ничего, все нормально.
Повисла небольшая неловкая пауза, которую нарушил Джеймс.
– Как Грегори? Что с ним?
– Это был ужасный удар для него. Я думаю, у него психологический срыв. Он осунулся и даже как-будто постарел. Мы пока что дали ему отдохнуть, но я не уверен, сможет ли он вернуться к полноценной работе. Никто лучше него не знает предмет, и его помощь в выяснении причин аварии просто неоценима, – Джек вздохнул. – Так что мы будем делать все, чтобы помочь ему вернуться к жизни и к работе. Да, кстати, – встрепенулся он, вспомнив что-то, – когда ты выздоровеешь, отдохнешь и восстановишься, мы с радостью ждем тебя обратно, конечно, если ты непротив. Ты отличный специалист, и мы бы не хотели тебя потерять.
Джеймс улыбнулся:
– Спасибо, я не буду ничего обещать сейчас. Мне тоже нужно некоторое время, чтобы все осознать и обдумать.
Джек кивнул, соглашаясь. Еще он рассказал, что зал опечатали и заблокировали, сейчас там работали физики-ядерщики. При взрыве произошел выброс различных излучений, включая новые, до сих пор не известные науке.
– Ты провел несколько часов в этой атмосфере, – сообщил Джек. – Радиоактивного излучения мы не обнаружили, так что надеемся, что это никак не повлияло на твое здоровье, но вот эти новые лучи… Никто не знает, чего от них ждать. Нужно провести некоторые анализы и исследования.
Джеймс не возражал. В конце концов, самому полезно знать, чем это может грозить.
– Мы постараемся не вносить неудобств в твою жизнь. Просто тебе, возможно, прийдется прийти несколько раз в клинику для проведения ряда тестов. Сейчас специалисты работают над исследованием излучения и составлением программы твоего обследования.
После этого они обменялись еще несколькими ничего незначащими фразами, и Джек попрощался.
Этот визит оставил легкий осадок в душе Джеймса. И дело не в том, что ему намекнули о необходимости молчать, как будто не доверяли. Это он воспринял как обязанность. Скорее, его опечалили новости о Грегори. Они вновь напомнили о том, что произошло; о том, что эта трагедия не сон, а явь, которая унесла жизни нескольких людей, разбила надежды и, возможно, жизнь еще очень многих. И закрадывалось ощущение, что эта ноша и его так просто не отпустит.
После выхода из комы он плохо спал, его мучали кошмары. Почти каждую ночь во сне он вновь и вновь стоял за пультом. Но теперь он точно знал, что должно случиться, и пытался остановить эксперимент, предупредить всех. Он бегал по залу, чтобы вывести из него людей, но все двери были заперты. Джеймс отчаянно колотил в бронированную дверь, но все без толку. Он поворачивался к реактору, и его ослепляло безумно яркой вспышкой. Джеймс просыпался в холодном поту, сердце вылетало из груди…
Хорошей новостью было то, что после визита Джека к нему стали пускать других посетителей. И, конечно, самым приятным было видеть родных. Они приехали сразу, как только узнали о происшедшем, и все это время проводили в больнице, ожидая новостей.
Когда мама первый раз зашла в палату и увидела Джеймса, обмотанного бинтами, с ногой в гипсе, подвешенной на специальной растяжке, но главное – живого и улыбающегося, она расплакалась. Отец держался, но его глаза блестели, а на скулах играли желваки, выдавая внутреннее состояние.
– Мама! Ну, перестань. Не плачь. Все в порядке – я жив, и обещают, что меньше чем через месяц выберусь из этого заключения!
Мама только качала головой, вытирая слезы.
Эта встреча подняла настроение Джеймса.
Потом было еще много посетителей и волнующих встреч.
Приходил Рей. Сначала они очень обрадовались встрече, но потом стало заметно, что тот чувствовал себя не в своей тарелке. Сначала Джеймс не мог понять, в чем дело. Но потом до него дошло – Рей считал себя виноватым. Если бы не его оплошность, он бы вел эксперимент, стоял у пульта, а Джеймс находился бы в зале наблюдений и не пострадал. Правда, неясно, что случилось бы при этом с Реем. Видимо, он думал, что Джеймс его в душе ненавидит или, как минимум, винит. Встреча оставила двойственное ощущение и нагнала грусть. Но положительные эмоции следующих посещений быстро ее загладили. Заходили остальные ребята из его команды, другие сотрудники и знакомые. Они искренне радовались его чудесному спасению, обнимали, подбадривали.
Пару раз его проведала красотка Энн. Сначала она пришла в ужас, увидев Джеймса почти полностью забинтованного. Эта картина ее настолько растрогала, что она чуть не расплакалась. Но потом, поняв, что Джеймс чувствует себя не так плохо, как выглядит, Энн почувствовала себя свободнее. В порыве эмоций она столько всего рассказала! Он узнал последние институтские новости, то, что от других вытянуть было сложно. Естественно, все новости, обсуждения, сплетни касались одного – аварии и всего, что с ней было связано, например, Джеймса. Привычная работа института была нарушена, повсюду сновали какие-то новые люди – одни в белых халатах, другие в штатском. Одни что-то исследовали, другие кого-то о чем-то расспрашивали. Размеренная жизнь института сейчас превратилась в муравейник. Но постепенно эта активность убывала, и все возвращалось к обычному ритму работы.
Во второй свой визит особенно бросалось в глаза то, что Энн изо всех сил старалась быть как можно нужнее Джеймсу. Она все время интересовалась, ничего ли ему не нужно, может, чем-то помочь. Это его даже немного утомило. Но он все равно был очень рад ее визиту, он наслаждался общением с кем-либо в принципе.
Особенно запомнился один из посетителей. Сначала Джеймс удивился, когда в палату с букетом цветов вошел незнакомый мужчина в строгом костюме. Он решил, что это кто-то из официальных лиц или из команды специалистов, исследующих катастрофу. Но все оказалось гораздо трогательнее. Этот высокий крепкий мужчина был пожарником. Участник команды ликвидаторов аварии, именно он первым нашел Джеймса, заваленного остатками пульта. А затем активно помогал в освобождении пострадавшего из бетонно-железного плена.
Визит остался в памяти не только своей трогательностью. У Алекса, так звали пожарника, был физический недостаток, из-за которого его внешность хорошо запоминалась. Огромное уродливое пятно-нарост на лице закрывало почти всю левую щеку от виска к подбородку. Алекс очень стеснялся своего уродства и при разговоре пытался поворачивать голову так, чтобы собеседник видел только здоровую часть лица. Потому казалось, что он всегда смотрит куда-то в сторону. Сначала это немного смущало, но Алекс был настолько открыт и добродушен, что под конец встречи Джеймс просто перестал замечать этот недостаток собеседника. Они очень приятно поболтали. Прощаясь, Джеймс сильно пожал Алексу руку и искренне поблагодарил за все, что тот для него сделал. Тот пожелал скорейшего выздоровления.
Все эти визиты, все люди, которые приходили, желали ему здоровья, словно наполняли Джеймса силами, энергией, оптимизмом, и ему казалось, что даже выздоровление пошло быстрее. Даже врач удивлялся, насколько быстро тот восстанавливается. Не прошло и двух недель, а уже сняли бинты, оставив только ногу в гипсе. Джеймс уже поворачивался, лежа на кровати и даже садился. Боль в голове прошла, ожоги постепенно заживали. Все шло к тому, что еще неделя-другая – и он сможет выйти из больницы. Правда, периодически его мучили легкие боли в различных частях тела. То печень схватит, то сердце, то спина, то кость ноги. Никакой закономерности в этом не было, да и сама по себе боль была не сильной. Джеймс считал это остаточными явлениями перенесенного шока и травм и поэтому даже не говорил о них врачу.
Наконец наступил момент, когда Джеймс начал самостоятельно ходить. Сначала с костылями. Перелом заживал медленно. Нога еще находилась в гипсе и специальном приспособлении, которое позволяло ходить, не сильно ее травмируя. Постепенно стало понятно, что дальше находится в больнице не имеет смысла. Его выписали. Все, что нужно было, – это регулярно приходить на проверку и выполнять необходимые процедуры.
Мама с папой уехали домой только тогда, когда Джеймс выписался из больницы. Формально он вернулся к нормальной жизни. Но таковой он назвать ее не мог. Сидеть дома было невыносимо. Он перечитал массу книг, телевизор – надоел. Все это служило слабым отвлечением. Пока он находился в больнице, общение, встречи с людьми скрашивали одиночество и отвлекали от грустных мыслей и печальных воспоминаний. А сейчас тоска все чаще одолевала его. Джеймс решил было вернуться на работу, но понял, что еще должно пройти некоторое время, чтобы эта душевная рана смогла немного зажить.

***
Алиса очнулась и удивленно смотрела на подругу, склонившуюся над ней. Та лихорадочно искала что-то в сумочке, не отрывая испуганного взгляда от Алисы.
– Да куда пропал этот чертов телефон?!
Заметив, что Алиса пришла в себя, Кристин воскликнула:
– Подожди, не вставай, я сейчас вызову помощь. Тебе очень плохо? Можешь говорить?
– Да, погоди ты, не нужно никого звать. Все в порядке! – тихо произнесла Алиса и поднялась, потихоньку присев на корточки. Боли уже не было, но чувствовала она себя плохо. Навалилось какое-то бессилие, от которого бросило в холодный пот.
– Я долго была без сознания?
– Нет, секунд пятнадцать, но как я перепугалась! Что с тобой?
– Ничего, просто желудок схватил.
– Просто?! Ты называешь это «просто»?!
– Ладно, не кричи. Я обещаю, что пойду к врачу... на днях.
Алиса потихоньку перешла аллейку и опустилась на скамейку. Они посидели еще минут десять, прежде чем она полностью пришла в себя и смогла идти. Кристин предложила довезти ее до дома, но Алиса заверила ее, что чувствует себя уже достаточно хорошо.
Это происшествие полностью испортило настроение. Делать уже ничего не хотелось, а ужинать – и подавно. Она легла на диван и отдалась во власть тревожных мыслей о том, что все-таки происходит с ее здоровьем. Достав из сумочки небольшое зеркальце, стала себя рассматривать. Очень красива. Она знала и понимала это без излишней скромности или кичливости. Правильные и элегантные черты лица; маленький, немного курносый носик; четкая линия губ; озорные карие глаза; длинные светлые волосы – она могла дать фору многим моделям с обложек журналов. Правда, за последнее время румянец исчез, уступив место болезненной бледности. Очевидно, что откладывать визит в больницу нельзя. Собственно, это можно сделать завтра – всего два занятия в университете. Когда решение было принято, то стало немного спокойнее на душе, и она заставила себя подготовиться к завтрашним лекциям.
Сложность заключалась только в том, чтобы отогнать дурные мысли. Заставлять себя готовиться к занятиям было совсем не сложно: она занималась тем, что любила и отлично знала. Как талантливого специалиста ее уважали и ценили среди преподавательского состава и, конечно, обожали студенты. А как же иначе можно относиться к такому преподавателю – красивой молодой девушке, которая выглядит моложе многих учеников? А учитывая, что большинство студентов в группах, где она читала, юноши, нет необходимости продолжать описывать их отношение к ней. Как нормальному человеку, а тем более красивой женщине, конечно, ей льстило проявление симпатии.
Несмотря на такие замечательные личные качества и достоинства, Алиса до сих пор не встретила своего спутника жизни. У нее было несколько коротких романов, но она достаточно быстро их прерывала, как только понимала, что не испытывает того чувства, которое можно было назвать большой любовью. Она не сильно переживала по этому поводу: кроме того, что красива, она была еще и умна.
Только в такие дни, как этот, одиночество вызывало неудобство и ощущение ненужности. Некому было поплакаться в жилетку. Конечно, всегда можно созвониться с подругами и пойти куда-нибудь развеяться. Но куда же пойдешь при таких проблемах с желудком? Чтобы не искушать судьбу, Алиса решила сегодня не ужинать совсем, и легла спать пораньше.

***
Раз в неделю Джеймс должен был посещать больницу, чтобы пройти очередной осмотр. Обычно это отнимало полдня. Процедура несложная, но несколько утомительная. Нужно было сдать какие-то анализы, сделать общее сканирование тела и детальное – головы, пройти ряд тестов и, осмотр двух-трех специалистов. Что они там находили в результате этих исследований, Джеймс не знал. Сначала он пытался расспрашивать, но ему отвечали уклончиво общими фразами. Он понял, что или они сами не понимают, что ищут и что находят, или им запретили посвящать его в результаты. Как бы там ни было, он не собирался настаивать – не хотят говорить, ну и ладно. Как он мог судить по состоянию своего здоровья, ничего особенного не происходило, шел нормальный процесс восстановления после полученных физических и психологических травм. Нога, правда, заживала медленно. Кость уже почти срослась, но вот мышцы упорно не хотели нормально работать. Приходилось ковылять, опираясь на трость. Врач уверял, что это пройдет, просто нужно время, возможно, длительное. Ну что ж, подождем. Времени у Джеймса хватало.
Единственное, что его немного беспокоило, – это время от времени возникающая боль, причем в самых разных местах тела и без всякого на то повода. Боль обычно была кратковременной, иногда тупой, иногда острой, но никакой закономерности в ее появлении не наблюдалось. Поэтому что-нибудь диагностировать или определить было сложно. Он рассказывал о боли специалистам, те делали осмотры, необходимые анализы, но только пожимали плечами – организм работал как часы, не было никаких аномалий. Единственный ответ, который получал Джеймс, – «время покажет».
В тот день осмотр проходил по традиционному сценарию и ничего нового не дал. Осталось показаться хирургу, переговорить напоследок с психотерапевтом, и он свободен до следующей недели.
Джеймс приковылял к двери с табличкой «Др. Ирвин». Хирург уже ждал его. Доктор Ирвин был уже немолодым, но весьма энергичным человеком. Невысокого роста, полноватый, в смешных круглых очках. Он не был красив, но при этом располагал собеседника к себе. Возможно, потому, что был неисправимым оптимистом. Когда он говорил, то постоянно бегал по кабинету, отчаянно жестикулируя. Энергия так и кипела в нем. Джеймс иногда удивлялся тому, как этот человек вообще может быть хирургом. Ведь если, к примеру, ему нужно будет провести операцию в течение нескольких часов, как он сможет оставаться все это время на одном месте?
– О-о! Кто к нам заглянул! Человек, который не горит в огне! – с широкой улыбкой врач устремился к Джеймсу, чтобы поприветствовать.
– Да ладно вам, доктор, – улыбнулся Джеймс и присел в кресло.
– Ну-ка, ну-ка! Рассказывайте, как ваши дела, как нога.
– Да особо нечего и рассказывать. Ничего не изменилось, как минимум, внешне. Такое впечатление, что там не мышцы, а старая резина, которая уже никогда не сможет растягиваться и сжиматься. Мне порой кажется, что вы просто не хотите меня пугать, а в действительности хромать прийдется всю оставшуюся жизнь.
– Прекратите плакаться, а то я сейчас пойду и нажалуюсь на вас Лизе, – наигранно покачал головой и нахмурился доктор, но в его глазах по-прежнему играла озорная искорка.
Подобная реакция врача рассмешила Джеймса. Лиза, это психотерапевт, к которому он должен был заглянуть после этого осмотра.
– Конечно, вы можете ей на меня наябедничать, но разве я не прав? Вы можете доказать обратное?
– Я не буду ничего доказывать, это прерогатива времени и адвокатов. Я говорю то, что знаю. Сколько времени прошло с момента аварии? Чуть больше полутора месяцев? Даже не вспоминая о том, что ваше спасение уже само по себе большое чудо, можно смело говорить, что вы прошли путь выздоровления раза в четыре быстрее, чем кто-либо ожидал. И вы еще смеете жаловаться и сетовать, что не можете ждать пару месяцев до полного восстановления ноги? – чувствовалось, что оптимизм доктора Ирвина не может воспринять заявлений Джеймса.
– Да, да. Конечно, вы абсолютно правы, но вы же знаете людей, им мало того, что у них есть сейчас, нужно все и сразу... – начал оправдываться тот, но доктор оборвал его на полуслове.
– Все и сразу? Вам, молодой человек, не к врачам надо, а к волшебникам. А может, вы к ним уже обращались? Иначе я не понимаю, чем объяснить это столь быстрое исцеление. Я, например, только что смотрел снимки вашей ноги. Кость почти срослась и уже готова к легким нагрузкам. В первое время вам нужно будет походить к нашим специалистам. Они сделают массаж и обеспечат нужную нагрузку на ногу на специальных тренажерах. А уже через месяца два вы будете ходить без вашей тросточки. Если не будете форсировать событий и будете прислушиваться к моим рекомендациям.
– Слушаюсь, док. После таких новостей разве я могу что-то возразить, – полушутя, полусерьезно сказал Джеймс.
«После подобных визитов работа психотерапевтов значительно упрощается» –  мысленно улыбался Джеймс, направляясь от хирурга к последнему пункту сегодняшней программы – психотерапевту Лизе.

***
Самый короткий путь к психотерапевту проходил мимо входа в отделение неотложной помощи. Это был самый нелюбимый участок пути. Здесь постоянно было людно, и приходилось протискиваться между врачами, медсестрами и пациентами. Так было и в этот раз. Джеймс, хромая, выискивал дорогу посвободнее, что было сделать совсем непросто. Вдруг он заметил в конце вестибюля девушку, которая пробиралась к выходу. Увидев ее, Джеймс забыл о психотерапевте, к которому спешил, о своих проблемах, обо всем на свете. Словно озарение. Такого с ним никогда не случалось.
Незнакомка была высокой и стройной, длинные светлые волосы грациозно ложились ей на плечи. И этот светлый силуэт среди безликой толпы, как магнит, притягивал к себе взгляд Джеймса. Все вокруг словно расплылось, размазалось, оставив в фокусе только ее. Кто-то в этом хаосе случайно его толкнул, извинился, но он не обратил на это внимание. Он не замечал ничего, только завороженно следил за девушкой, боясь моргнуть, чтобы не потерять ее из вида. На какое-то мгновение светловолосая головка скрылась, заслоненная суетящимися людьми, и шальная мысль мгновенно вывела Джеймса из оцепенения: «Сейчас она дойдет до выхода, а ты так и останешься стоять и больше никогда ее не увидишь!». Некогда было разбираться в этом новом чувстве, нахлынувшем так неожиданно, отвечать самому себе на дурацкие вопросы «Зачем? Почему?». Ему просто захотелось познакомиться с этой прекрасной белокурой девушкой, услышать ее голос.
Эта мысль подстегнула его. Он тут же развернулся и быстро, как только мог, поковылял к выходу. Естественно, в такой суматохе руководствоваться только одной мыслю, не следя за происходящим вокруг, было крайне неудачной затеей. Не пройдя и трех шагов, он столкнулся с какой-то медсестрой, спешащей в противоположном направлении, несущей большую кипу бумаг и папок. Она не успела среагировать на быстрый рывок Джеймса. Избежать столкновения не удалось, и половина папок оказалась на полу. Толпа на мгновение замерла, наблюдая за происходящим, и расступилась.
– Боже мой! – вскрикнула медсестра и быстро присела собирать рассыпавшиеся документы.
– Ах! Я прошу прощения! – Джеймс тут же бросился помогать ей.
Они быстро собрали папки и Джеймс, еще раз извинившись, вскочил, вертя головой и пытаясь найти девушку. Но тщетно. Он ее потерял из виду. Мгновенно нахлынуло чувство огорчения и какая-то внутренняя пустота.
В отчаянии он пробрался к выходу и выскочил на улицу. Бесполезно. Девушки нигде не было видно. Невдалеке, через мост над рекой, неторопливо перебирался на другой берег автобус. Он явно только что отошел от остановки. Незнакомка могла быть в нем, могла уехать на машине, могла свернуть за угол дома и раствориться среди движения улицы. Ему с его-то скоростью ее не догнать. Джеймс остановился и тяжело оперся на трость. Он чувствовал себя, как мяч, из которого выпустили воздух, и этот вакуум, который был сейчас внутри, сжал сердце. Стало так одиноко и тяжело на душе. Вот это уже самое подходящее настроение, чтобы идти к психотерапевту, – пусть успокаивает и рассказывает, как все хорошо, и что вскоре все наладится.
Джеймс неспеша развернулся и, хромая, побрел обратно в здание.

***
Алиса пробиралась сквозь переполненный людьми холл к выходу из больницы. С минуты на минуту должен был отходить её автобус. Больница находилась за чертой города. Чтобы до нее добраться, нужно было миновать старую часть города, узкие улочки которой уже не справлялись с потоком машин. Алисе не хотелось попасть в пробку, поэтому она решила в больницу ехать не на машине, а на автобусе.
В толпе что-то произошло. Судя по звуку, кто-то уронил какие-то вещи. После этого раздался женский возглас «Боже мой!». Алиса повернула голову в направлении звука, но рассмотреть, что там случилось, не удалось из-за множества людей, а задерживаться она не хотела. Поэтому, не останавливаясь, она быстро добралась к двери и вышла на улицу. И очень вовремя – к остановке уже приближался автобус.
Она сидела у окошка и смотрела на пробегающие мимо перекрестки, машины, дома. Все было покрыто снегом, который красиво искрился в лучах зимнего, закатного, солнца. Алиса смотрела на эту красоту и не замечала ее, потому что полностью была поглощена своими мыслями. Хоть желудок сегодня почти не беспокоил, и чувствовала она себя целый день неплохо, визит в больницу не развеял дурных мыслей, а, возможно, даже добавил. Старый доктор, выслушав и осмотрев ее, заставил пройти «миллион» разных анализов и обследований. Результаты этого осмотра будут готовы не раньше чем через неделю. До этого времени доктор ничего не хотел ей говорить, потому что без них точный диагноз поставить он не мог, а высказывать предположения было не в его правилах.
Быть в неведении в предчувствии плохих новостей целую неделю – ощущение не из приятных. В том, что новости будут плохие, Алиса не сомневалась. Раз она стала терять сознание от боли, то хороших новостей ждать не приходилось. Вопрос состоял только в степени паршивости этих новостей. В принципе, она подсознательно потихоньку уже начала настраивать себя на хирургическое лечение. Да уж! Не очень удачное начало года.
Размышляя, чуть не пропустила свою остановку. Пока она доехала домой, город окунулся в вечерние сумерки. Темнота, мороз и дурные мысли навеяли тревогу, настроение стало скверным, и вечер был полностью испорчен.

***
Джеймс, мрачный как туча, вошел в кабинет психотерапевта, выдавил из себя приветственную улыбку, поздоровался и уселся в кресло, стоящее напротив стола врача. Психотерапевт подняла голову, внимательно изучая Джеймса, как будто видела его в первый раз. Джеймс молчал, ожидая пока его начнут расспрашивать. Ему начинать беседу не особо хотелось – он не знал, о чем говорить. Поэтому сидел с натянутой улыбкой и переводил взгляд со стола на окно за спиной доктора.
Лиза была приятной женщиной лет сорока пяти. Выглядела она хорошо – было заметно, что следит за тем, чтобы не дать «бальзаковскому возрасту» наложить печать на красивое лицо.
– Ну, что ж, Джеймс, рассказывайте, – нарушила она затянувшееся молчание.
– Да, что рассказывать? Особых новостей у меня нет, – Джеймс постарался сказать эту фразу как можно равнодушнее.
– Если вы думаете, что своей фальшивой улыбкой можете скрывать свои чувства и настроение, то спешу вас огорчить – вы заблуждаетесь, – улыбнулась Лиза.
– Может, вы и угадали, но рассказывать мне действительно нечего. Абсолютно ничего нового кроме того, что мы уже обговаривали много раз, – Джеймс потер лоб рукой и поднял опустошенный взгляд на врача, – я, видимо, просто устал.
 Психотерапевт утвердительно кивнула.
– Знаете, Джеймс, а ведь вы очень точно описали ваше состояние. Вы действительно устали от того, что сами себя загнали в этот угол и не можете теперь найти выход. Хотите, я расскажу сама, что вы должны делать, чтобы изменить это положение вещей?
Джеймс поднял голову и заинтересованно взглянул на нее. Немного поразмыслив, сказал:
– Да, расскажите, интересно, – он откинулся в кресле, приготовившись слушать.
– Я бы вам порекомендовала несколько вещей. Во-первых... Кстати, вам сообщили, когда собираются завершить медицинские исследования?
– Мне сказали еще месяца полтора – два.
– Хорошо. Итак, как только закончатся эти процедуры, попробуйте на время сменить обстановку. Отправьтесь путешествовать в интересные, волнующие вас места, отвлекитесь от назойливых мыслей и воспоминаний. Вы увидите, что через полгода память сгладит все плохое. Перестанут мучить кошмары по ночам, и вы сможете вернуться к нормальной жизни. Время – лучший доктор, доверьтесь ему.
Он хотел что-то ответить на это, но она его перебила и продолжила.
– Погодите. Во-вторых... Это, конечно, абсолютно не мое дело, но насколько я знаю из наших бесед, вы одиноки. Вам было бы гораздо легче, если бы вам было с кем разделить эту боль. Вы понимаете, что я говорю не о родственниках, а о любимой женщине. Может, это не совсем тактично – вмешиваться в ваши личные дела, но сейчас я говорю как врач. Конечно, не получится по мановению руки найти любимого человека, даже если поставить себе это за цель. Но именно путешествия, посещение новых мест могут этому посодействовать.
Джеймс неопределенно покачал головой и слегка нахмурился, вспомнив прекрасную незнакомку, которую не смог догнать и, неизвестно, встретит ли еще когда-нибудь.
– И в-третьих, наверное, самое важное и самое сложное. Запомните: когда становится неуютно и тяжело на душе – не давайте дурным мыслям, воспоминаниям и чувствам управлять вами. Только они появляются, гоните их прочь: переключайтесь на другую мысль, на другое занятие, уходите в другое место, в общем, делайте все, что в ваших силах. Заставляйте себя думать о хорошем –  помогайте вашему сознанию излечиться. Ни один врач вам не поможет, если вы не захотите помогать себе самому.
Лиза замолчала. Джеймс сидел и, не моргая, задумчиво уставился в одну точку. Доктор внимательно смотрела на молодого человека, пытаясь понять, как именно он воспринял ее советы. Наконец Джеймс поднял на нее вгляд и сказал:
– Знаете, ваша мысль о путешествиях мне понравилась. У меня была идея уехать куда-то. Например, на родину, в город, где я родился и вырос, и где сейчас живут мои родители, – лицо Джеймса просветлело, он слегка улыбнулся, вспомнив родительский дом, отца, маму.
Внезапная боль пронзила руку. Он чуть не задохнулся, пытаясь подавить крик, вырвашийся из груди. Боль не проходила, а, наоборот, усилилась, словно кость предплечья попала в мясорубку. В глазах потемнело, он не смог больше сопротивляться и закричал.
– Джеймс, что с вами?! – воскликнула врач, увидев, как тот внезапно побледнел, будто кто-то выкачал всю кровь из его лица. Он схватился за левую руку, которая повисла, как плеть. Потом вскрикнул. Это случилось так неожиданно, что Лиза растерялась.
 – Вам плохо?! Давайте вы приляжете, я сейчас вызову вашего врача!
Джеймс открыл глаза. Он по-прежнему был бледен, а на лбу выступили капельки пота.
– Подождите секунду. Что-то произошло с рукой… – он с трудом выдавливал из себя слова. Чтобы не кричать от боли, Джеймс до крови закусил губу.
– Какой хирург вас наблюдает? Доктор Ирвин? Я звоню ему! – врач лихорадочно стала набирать номер на телефоне.

***
Доктор Ирвин выглядел растерянным не меньше, чем психотерапевт. Он примчался немедленно, как только ему позвонили. Теперь они вдвоем сидели возле кушетки, где лежал Джеймс. Боль в руке поутихла, но не проходила.
– Я ничего не понимаю и не вижу ни малейших причин для подобной реакции. Сейчас мы вас заберем и сделаем рентгенограмму. Может, она прояснит ситуацию. Раньше подобное случалось?
Джеймс отрицательно покачал головой.
Рентгеновский снимок абсолютно ничего не прояснил. Не было ни малейшего намека на перелом, трещину или даже вывих. Кроме того, хирург ощупал каждый миллиметр руки и при этом ни капельки не потревожил Джеймса, то есть боль при осмотре не становилась сильнее, даже если кость сильно сдавить. Часа полтора после первого приступа боль оставалась одинаково сильной. Самое странное было то, что когда ему ввели небольшую дозу обезбаливающего, это ни капли не помогло. Он не ощущал боли при пощипывании руки. Однако та внутренняя боль, которая, казалось, шла изнутри кости, так и оставалась сильной, периодически резко усиливаясь сама по себе на короткое время.
Примерно через полтора часа Джеймс ощутил сильный укол в плечо, как будто туда вонзилась игла. Он даже передернулся и потер место укола другой рукой. Странно, но через пару минут боль в руке начала стихать. Она не ушла полностью, но стала значительно слабее.
По настоянию доктора Ирвина Джеймса оставили в больнице до утра, чтобы понаблюдать за его состоянием. Теперь он лежал в палате и смотрел в окно на то, как город быстро тонет в сумерках зимнего вечера. Чем темнее становилось, тем больше зажигалось электрических огоньков.
Несмотря на боль в руке, мысли Джеймса постоянно возвращались к незнакомке, которую он видел в холле больницы. Если она хоть раз посетила больницу, значит, есть шанс, что их пути пересекутся еще раз. Как хотелось в это верить! А вдруг она тут работает... Тогда этот шанс возрастает. Но если она только заглянула навестить кого-то, и появится тут только через полгода? Об этом не хотелось и думать.
Звонок мобильника прозвучал в тишине палаты черезчур резко. Джеймс взял трубку. Звонил отец. Родители часто звонили в последнее время и интересовались его самочувствием.
– Алло! Привет папа!
– Привет, сынок! Как твои дела? – голос отца звучал не очень весело.
– У меня все нормально, как у вас?
– У нас неприятность, – произнес отец, – мама сломала руку.
После этих слов Джеймс ощутил какой-то неприятный холодок внутри.
– Какая рука?
– Левая. Достаточно сильный перелом.
– Когда это случилось? – по спине Джеймса пробежали мурашки в предчувствии ответа.
– Часа два-три назад. Она поскользнулась на крыльце дома. Кость сломалась с небольшим смещением. Очень болезненно... Но сейчас ей наложили гипс, укололи обезбаливающее, и боль немного утихла.
Левая рука! Три часа назад! У него тоже боль началась в левой руке именно часа три тому. От такой неожиданной новости мысли спутались, Джеймс не знал, что сказать. Он только тяжело вздохнул.
– Дай маме трубку, пожалуйста.
– Сейчас она уснула. Не переживай, все будет хорошо. Я передам ей привет от тебя. Завтра созвонимся. Хорошо?
– Да, конечно!
После этого звонка Джеймса охватило чувство тревоги. «Как это может быть? Что со мной произошло? Как я мог ощутить то, что мама сломала руку?» Он ни капли не сомневался, что чувствовал именно боль ее перелома. Это объясняло то, почему боль появилась без физиологических на то причин. Понятно, почему снимок ничего не показал. Понятно, почему она стала стихать потом. Но сам по себе этот факт разумному объяснению не поддавался. Как это возможно?
Он схватил трубку, чтобы позвонить доктору Ирвину, но передумал. Лучше самому попробовать разобраться с этим. Будет ночь на размышления. А может, правильнее обсудить это с психотерапевтом? Вряд ли хирург сможет помочь ему, это ведь перелом не у Джеймса. Как это все странно!
В раздумьях он провел половину ночи. Мысли роились в голове и не давали уснуть. Он ворочался, но сон предательски ускользал от него. Задремать удалось лишь под утро.

***
Ночь прошла ужасно. Алисе снились кошмары. Запомнился, правда, самый последний, который приснился под утро. Она шла по улице в белом платье, шел снег, но он был серый и противный. Как только он таял, сразу превращался в гнилое тянущееся вещество. Она попробовала стряхнуть с себя неприятные кусочки-снежинки, но только размазала их по атласной ткани. Алисе стало страшно, и она ускорила шаг, чтобы быстрее добраться до дома. Но и снег начал сыпать обильнее, снежинки стали превращаться в большие куски. Они больно били по телу. Наконец они стали настолько большими, что свалили ее с ног. Она упала на спину в это грязное месиво, и большая глыба-снежинка очень болезненно ударила ей в живот. От этого удара и боли она проснулась, тяжело дыша. Во рту пересохло. К счастью, это был только сон. Но часть кошмара перебралась в реальность: боль в желудке! По-видимому, от нее Алиса и проснулась. До звонка будильника оставалось еще полчаса, а сон исчез окончательно. Алиса с трудом встала с кровати и, согнувшись пополам, побрела искать что-нибудь от боли.
Лекарство заглушило боль, и даже проснулся легкий аппетит. «Как быстро люди забывают о боли, – подумала она. – Когда болит, то кажется, готов сделать и пообещать себе что угодно, лишь бы страдания прошли, но только немного полегчает – все обещания и неприятные ощущения воспринимаются как что-то далекое и чужое. Может, это так задумано природой, такова защитная реакция организма, иначе возможность помнить боль просто измотает человека?» Поэтому Алиса подавила в себе желание позавтракать, чтобы не нагружать желудок лишний раз, и просто выпила чашку некрепкого чая с одним сухариком.
– Ты выглядишь получше сегодня, – вместо приветствия сказала Кристин, когда они встретились в институте перед лекциями.
– Я вчера была в больнице, – улыбнулась Алиса.
Подруга искренне удивилась.
– Невероятно! Это так на тебя непохоже. И что сказали?
– Пока ничего. Провели детальное исследование и попросили прийти на следующей неделе, чтобы дать окончательное заключение.
– Молодец, что наконец-то пошла. Посадят тебя на диету – вот увидишь. И правильно. Довести гастрит до такого состояния, что в обмороки падаешь!
– Ну ладно, не преувеличивай, – засмеялась Алиса, – обморок был пока только один. А ты думаешь, что это гастрит? – добавила она уже серьезно.
– Естественно, сейчас в наше время, с нашим питанием и стрессами – это болезнь века, – ответила Кристин, явно цитируя какую-то журнальную медицинскую статью.
Алиса не стала спорить. Оптимизм подруги немного развеял дурные мысли, а лекционные занятия полностью от них отвлекли. Причем настолько, что во время обеденного перерыва она не удержалась, купила и съела булочку. Уж очень свежая и аппетитная та была. Как оказалось позже, это было крайне необдуманное решение. На последней лекции неожиданно комок тошноты резко подступил к горлу. Она поняла, что раздумывать некогда. Под недоумевающими взглядами студентов выскочила из аудитории с одной лишь мыслю: «Успеть домчаться до туалета».
Потом Алиса еще некоторое время стояла возле зеркала, пытаясь прийти в себя. Она держалась за раковину умывальника, потому что не доверяла подкашивающимся от слабости ногам. Из отражения на нее смотрела невероятно бледная, измученная девушка: под глазами легкие синяки, по лбу стекали капельки пота. «Наверное, одной диетой тут не обойдешься», – подумала Алиса.

***
Взрыв реактора в этот раз был невероятно сильный! Он инстинктивно начал отворачиваться, заслоняясь от него рукой. Огонь и взрывная волна «не обратили» на это никакого внимания, и Джеймсу оторвало левую руку! От боли он начал терять сознание и... проснулся. От ноющей боли. Она была в том же месте, что и вчера...
Хирург и психотерапевт пришли к нему практически одновременно. Доктор Ирвин должен был прийти гораздо раньше, но опоздал. И получилось так, что не успел Джеймс поздороваться с одним врачом, как зашел другой. Его даже обрадовало это совпадение – теперь не придется дважды рассказывать одно и то же.
– Ну как рука? Боль прошла? – спросил хирург. Только после этого он поздоровался с Джеймсом и Лизой, и тут же начал наматывать круги по комнате. Видимо, постоять или посидеть несколько минут неподвижно было для него довольно сложной задачей.
– Вечером боль немного стихла, но к утру усилилась опять. Я не думаю, что она пройдет быстро.
– Да? – доктор Ирвин остановился и вопросительно-удивленно посмотрел на Джеймса. – Откуда такая уверенность?
Джеймс рассказал о вчерашнем звонке и своих умозаключениях. Хирург, слушая рассказ, уже не бегал по палате, а стоял и удивленно цокал языком. Психотерапевт же внимательно наблюдала за Джеймсом и время от времени что-то записывала в блокнотик. Если она и была хоть капельку удивлена, то никак этого не показывала. Зато удивился Джеймс, когда закончил рассказ. Слишком уж неожиданной оказалась реакция врачей. Доктор Ирвин внезапно расцвел в улыбке и довольно произнес:
– Великолепно! Что мне больше всего в этом нравится, так это то, что этот случай никак не входит в мою компетенцию. Даже если предположить, что это не случайное совпадение, то я – специалист по реальным переломаным костям, а не вымышленным. А значит, Лиза, вам разбираться с этим всем. Не подумайте, что я злорадствую, но для меня гораздо привычнее работать с тем, что физически могу увидеть или ощутить, прощупать и поставить на место, а лечить воображаемые переломы – извините, это к вам.
– Да, вы знаете, я согласна с вами – это интересно!
Тут уж не выдержал Джеймс.
– Теперь уж вы меня извините, но я что-то не понимаю. Может, для вас обоих это «великолепно» и «интересно», однако я почему-то не нахожу тут ни одного хорошего момента, – возмутился он обиженно.
Врачи переглянулись и искренне рассмеялись.
– Извините, Джеймс, – смущенно ответила психотерапевт. – Конечно, это совсем не зд;рово для вас. Я просто имела в виду, если всё действительно так, как вы рассказываете, то это крайне редкий случай. Как минимум, я ничего похожего не припоминаю ни в своей практике, ни описанного в литературе. Но, несомненно, мы поможем вам. Правда, для этого нужно понять причину происходящего, а потом уже выработать механизмы борьбы с этим.
Последняя ее фраза была, видимо, рассчитана на то, чтобы его немного успокоить.
– Хорошо. Согласен. Правда, меня смутила ваша фраза: «...если всё действительно так...». Вы сомневаетесь в этом?
Доктор Ирвин, продолжавший расхаживать по палате, неожиданно их прервал.
– Прошу прощения. Мне, конечно, это все интересно, но у меня куча работы. Тут я ничем помочь не смогу, поэтому, пожалуй, пойду. Потом расскажете, что вы выяснили и чего достигли.
Психотерапевт не возражала, да и Джеймс тоже. Хирург, попрощавшись, удалился.
Джеймс сидел на кровати и по-прежнему придерживал ноющую руку, хотя это ничего не давало, боль не зависела от того, что он делал этой рукой или в каком положении она находилась. Это было, скорее, инстинктивно.
Лиза продолжила беседу, будто их и не прерывали.
– Я не сомневаюсь в ваших словах, но есть ли закономерность между травмой вашей мамы и болью у вас в руке. Вот это меня и смущает.
– Хорошо, но это очень легко проверить, – сказал Джеймс и взял телефон.
– Что вы собираетесь делать?
– Позвоню маме, и она сможет подтвердить мои слова. Я все равно должен был ей позвонить. Хотя для начала я хочу вам детально описать свое состояние: что именно, где и как болит. Постараюсь, чтобы все было максимально четко.
– Что ж, я вас внимательно слушаю, – согласилась психотерапевт.
Джеймс начал рассказывать о своих ощущениях в руке. Врач время от времени делала какие-то пометки в блокнотике. Оказалось, что описать свою боль не так-то легко. Джеймс закончил и начал набирать номер мамы.
– Постойте! – вдруг прервала его Лиза.
Молодой человек удивленно поднял на нее глаза.
– Даже если это все правда, то я рекомендую вам не говорить маме, что вы это чувствуете.
– Почему?
– Представьте: она недавно могла вас совсем потерять и по-прежнему переживает за вас. Плюс ко всему, сейчас у нее еще и своя травма. Что это изменит, если вы ей расскажете? Только добавите новых переживаний.
– Хм... Разумно. Спасибо за совет, действительно, не ст;ит.
Джеймс закончил набирать номер. Послышался гудок. Мама долго не брала трубку, и Джеймс уже подумывал сбросить вызов.
– Алло! Привет сынок!
Голос мамы звучал почти как обычно, возможно, казался немного усталым.
Джеймс включил громкоговоритель, чтобы Лиза тоже могла слышать их разговор.
– Привет мама, как ты?
– Сегодня уже нормально. Ты же знаешь, что вчера со мной произошло? Папа сказал, что звонил тебе.
– Да, я знаю. Что ж ты так неосторожно?
– Сама не понимаю, как это случилось. Я только встала на ступеньку. Видимо, под снегом был лед. Я и опомниться не успела, как слетела с крыльца. Только руку подставила, а то могла бы и голову разбить. Но рука пострадала...
– А где перелом? Он сложный? Рука левая? – Джеймс плавно переходил к вопросам, которые его интересовали.
– Да, левая... Я приземлилась на нее всем своим весом. Кость и не выдержала.
– Ужас...
– Да, у меня от боли потемнело в глазах. Как потом оказалось, перелом достаточно сложный, кость сломалась по диагонали.
– А где, собственно, сломалась?
– Выше кисти... Между кистью и локтем.
Джеймс поднял глаза на психотерапевта. Она смотрела в блокнотик и удивленно качала головой.
– Ну, ничего, потом в больнице все сложили и поставили на место. Сейчас рука в гипсе.
Джеймс еще порасспрашивал о деталях, чтобы дать психотерапевту возможность сравнить описание с тем, что рассказывал сам.
– Сильно болит?
– Сегодня уже не так болит, как вчера. Вечером сильная боль была. Мне укололи обезбаливающее, и я до утра почти ничего не чувствовала. А сейчас... Ноет сильно! Доктор обещает, что боль скоро пройдет, может, через недельку. Да что мы все обо мне, да обо мне. Как ты? Ты дома?
– Да, мама, дома, – соврал Джеймс, – у меня все в порядке. Мне тоже обещают, что, возможно, через месяц нога разработается и будет двигаться, как раньше. А в остальном новостей особых нет.
Он выключил динамик, и они обменялись с мамой еще несколькими общими фразами.
– Целую, сынок. Звони, когда сможешь.
– Пока, мама! Обязательно буду звонить!
Джеймс положил телефон и повернулся к психотерапевту с немым вопросом: «Ну что?»
– Поразительно! Что я могу вам сказать?! – врач действительно была удивлена. – У меня нет ни ответа на вопрос, «как это может быть?», ни советов, «что делать» в подобных случаях. Я никогда не слышала о таком.
– Да я и не ждал, что вы мне это объясните, – немного удрученно пробормотал Джеймс, – хотя где-то в душе, наверное, все-таки надеялся.
– Ничего, я уверена, что мы найдем ответы на эти вопросы! Мы живем в материальном мире, а значит – ответы существуют, – Лиза попыталась произнести фразу так, чтобы она звучала максимально оптимистически. – Может, между вами и мамой установилась сильная телепатическая связь, и боль, как сильное чувство, передалось по ней, – вряд ли психотерапевт сама верила в подобное объяснение, слепленное на скорую руку, но хоть что-то нужно было бросить «в топку» сомнений и неопределенности. – Как бы там ни было, на мой взгляд, нужно понаблюдать за развитием событий, чтобы получить более точную картину. Согласны?
– Да, конечно. А разве есть еще какие-то предложения? – попытался шутить Джеймс, но врач не улыбнулась. – Как я понимаю, мое присутствие в больнице больше не нужно? Или вы собираетесь проводить надо мной какие-то исследования здесь?
– Думаю, что нет. Я пока что не вижу, что именно можно исследовать. Может, позже...
– То есть я могу идти домой?
– Да. Но, пожалуйста, не забывайте приходить, как и раньше, на еженедельное исследование. И еще... Кроме этого, я бы хотела, чтобы вы мне рассказывали о своем самочувствии и ощущениях в руке каждый день. Это вас не затруднит?
– Вы хотите, чтобы я каждый день приезжал в больницу?
– Нет. Я вам дам свой номер телефона. Вы сможете мне звонить каждый день и в двух словах рассказывать о происходяшем?
– Да, конечно, если это необходимо.
– Мне нужно как можно больше информации. Я надеюсь, что это поможет нам найти решение. Пожалуйста, не стесняйтесь – звоните в любое удобное вам время.
– Хорошо, – согласился Джеймс и записал телефон врача.

***
Неделя тянулась как резина. Алиса не могла дождаться результатов исследования. Желудок уже не капризничал, он терроризировал ее, отказываясь принимать любую пищу. Все, что она могла сейчас, это выпить чашку некрепкого чая и пожевать крохотный кусочек черствого хлеба. Ничего другого есть было невозможно – через некоторое время наступал приступ тошноты. Постоянно присутствовало ощущение тяжести в желудке и боль, тупая, тянущая – словно кто-то зажал желудок в кулак и периодически то стискивал пальцы, то немного расслаблял хватку, но полностью не отпускал.
Алиса осунулась, похудела, под глазами появились темные круги. Конечно, она ведь толком даже не могла отдохнуть. Боль не отпускала и во сне, поэтому спала она плохо, часто просыпалась посреди ночи. Во время этих ночных пробуждений начинали одолевать дурные мысли. В результате она долго не могла заснуть и забывалась в коротком, полном кошмаров сне только под утро, когда до звонка будильника оставался час-полтора.
Работать стало сложно, она была рассеянна и невнимательна. На короткие промежутки времени, увлекшись на лекции изложением интересной темы, она отвлекалась от боли, но, к сожалению, эти периоды становились все короче. Кристин с болью наблюдала, как на глазах чахнет ее подруга. Она пыталась подбодрить и утешить ее, но это было нелегко.
Наконец-то наступил тот день, которого она так ждала. Хотя... Если бы она знала, чем он закончится, то, наверное, хотела бы, чтобы не наступал вовсе.
После визита к врачу Алиса вышла из больницы и бесцельно побрела куда-то. Она не знала, куда идет, и не задумывалась об этом. Ноги автоматически несли ее к остановке автобуса, но она миновала ее, не задерживаясь. Просто не заметила ее. Все мысли были где-то очень далеко. Приговор врачей... Только он, по-другому и не назовешь, оставался в сознании, все остальное ушло на задний план. В голове, как испорченная пластинка, крутилось: «Это все! Почему? Как же так? Что же делать? Этого не может быть! Только не со мной!»
Злокачественная опухоль! Никогда в жизни она даже не допускала мысли, что подобный диагноз может быть применим к ней. Это было чем-то далеким, кошмарным, но никак не связанным с ее линией жизни. И вдруг это страшное нечто, словно ножом, перерезало эту линию. Это был просто шок.
В кабинете врача ее сотню раз переспросили, не нужна ли помощь и сопровождение. Но там, в больнице, эта новость была настолько неожиданной, что она еще не до конца осознавала ее. Она категорически отказалась остаться в больнице и от любой помощи. Однако стоило выйти на улицу, как ощущение неизбежности, осознание того, что вся жизнь заканчивается, как сон, просто оглушили Алису. Это было похоже на психологическую контузию: мир существовал, но сознание отгородилось от него непроходимой пеленой. Внутри этой преграды звучал голос врача:
– ...Мне невероятно жаль, что я вынужден это вам сообщить.... злокачественная опухоль... если бы раньше обнаружили... известны случаи, что с таким диагнозом жили больше десятка лет... но бывает, что намного меньше... нужны сильные лекарства – они помогут бороться с опухолью... можно прооперировать, но... в текущей стадии шансов на успех процентов десять-двадцать... то есть можно, вместо того, чтобы выиграть лишних полгода, потерять все... вам решать, но чем быстрее, тем больше шансов будет...
Так, занятая гнетущими мыслями, не замечая никого и ничего, Алиса дошла до моста.
Вечерело. Пока светило солнце, было не так холодно, но стоило ему опуститься к горизонту, как мороз тут же начал крепчать. Но Алисе было не холодно. Стоя на пустынном мосту над серединой реки и глядя на убегающую вдаль безмятежную воду, она почувствовала себя одинокой и опустошенной. От переживаний силы покинули ее, она оперлась на перила и прислонилась к столбу. Ко всему прочему не на шутку разболелся желудок. И если раньше она строила иллюзии, что это скоро пройдет и станет лучше, то сейчас она знала точно – будет только хуже.
«Как же потом я буду выдерживать эту адскую боль? Что мне еще предстоит пережить? За что мне это? – эти мысли, психологическая и реальная боль просто сводили ее с ума. – А может, легче сейчас... вниз, и холодная вода унесет боль с собой. Какой смысл мучиться лишних полгода? Это ведь будет не жизнь – это будет кошмар. А тут раз – и ты свободен! Главное не раздумывать долго, иначе сомнения помешают это сделать. Наверное, правы были древние греки, когда сравнивали путь к царству Аида с рекой. В этом что-то есть. Вот это и будет ее Стикс!»
Она подходила все ближе и ближе к тому, чтобы сделать этот шаг, перебраться через перила и... все. Страха не было ни в одной клетке мозга, её заполонили отчаяние, пустота и боль. Она крепко стиснула перила руками и поставила ногу на решетчатое основание…

...
Часть 3:
http://www.proza.ru/2013/10/22/119