Одиночество. Из цикла Женские причуды

       Из цикла "Женские причуды и выбрыки" 
               
                Посвящается Татьяне Бедаревой
       
     Не умею любить ближнего. Не научилась до сих пор. Живого человека трудно любить .          
     Мне исполнилось тридцать шесть.
   - Взросленькая девочка, - всё чаще говорит мне мама. -   Кого высматриваешь, мечтательница? Все уже ушли далеко.
     Одиночество моё – главная мамина тревога.  По-матерински, беспомощно мама  каждый раз пытается меня вразумить.  Но мама ошибается, далеко ушла я сама. 
    Ждала, искала. Всё - не то.  Ни в ком  не встречала сполна того, что искала.  Загоралась, остывала и отвращалась быстро. Почитала себя максималисткой в уверенности - прозреваю глубины. Тайно и явно требовала воплощения неразгаданного идеала во всех мужчинах, с которыми сводила жизнь, убеждая себя -  внешность мужская не слишком волнует.   
   Однажды попался  старый фильм.  Нечто мрачно, загробно мистическое в духе Эдгара По. И  явился мне образ. Это был ОН.   Мгновенно сюжет перестал иметь значение.  Созерцание  лица вытеснило и затмило сюжет. Всматриваться в это лицо можно было бесконечно долго,  секрета своей  притягательности оно не выдавало. Потом я проделывала это неоднократно. Приникала к монитору компьютера и смотрела, смотрела…
   Скачала  фильмы, где он снимался, но только тех, давно ушедших лет.  Кинематографическая иллюзия  преследовала меня с фатальностью наваждения. 
   Чтобы не унывать в безнадёжности, подозревая психические проблемы,   попробовала описать образ.  Убедилась - описать достоверно и подробно человеческое лицо невозможно, как невозможно заглянуть в чужие мысли.
    Для мужского это лицо было непозволительно красивым, но не роковой и дьявольской красотой приворота. Его красота  была иной - мягкой, живой и тёплой. Деликатной, комфортной, что ли, как вечер в начале лета. 
      Конечно,  глаза. Яркие, играющие от густо-голубого (вижу луговой цикорий в июле), до сине-серого, глаза цвели, порой сияли и, как самоцветы, сразу приковывали внимание. Цвет глаз оттенялся чёрными  ресницами и чёрными, густыми с изломом бровями.  Взгляд   пленял  неотразимо и сразу. Спастись не представлялось возможным, оставалось безропотно покоряться, хотя взгляд вовсе  не настаивал, только ободрял. Покоряться можно и по своей воле.
     Лоб высокий, чуть омрачённый ранними поперечными морщинами. И они были красивы,  лишь намекали на внутренние неразрешимые вопросы и тайны изощрённой психики.
     Тёмные, почти чёрные волосы,   блестящие  и упруго пышные,  никакая, даже самая небрежная стрижка не может испортить такие волосы. Они  создавали чудную раму для лица.
    Высокие скулы, чуть впалые щёки, нос с тонкими ноздрями, но не идеальный, не прямой, а с лёгким прогибом, меняющим угол его нисхождения, отводили  мысль о женственности. Так же как и удивительно соразмерный, не тяжёлый, но и не малый подбородок.
     Несомненно, лицо являло мужественность, как бы не  противоречили этому выводу идеально очерченные, чувственные, свежие, как у девушки, знающей себе цену, губы.  Чуть наметившиеся складки скорби в уголках рта ведали о глубине уже постигших переживаний. Жизнь красивого человека часто противоречива и даже трагична.   
     У этого лица не было негармоничных выражений, отвращающих гримас. Каждая эмоция, каждое настроение находили в нём достойное его совершенства мимическое воплощение. Задумчивость и надменность, печаль и радость, возмущение и сострадание – все писалось  красиво. Особенно хороша была в лице ласковая, но непобедимая устремлённость к любви.  Призыв.  Женщины угадывали его без сомнения. 
      Вот так и я сразу вкусила  чар, ясно осознавая,  нигде в мире заворожившего меня облика уже не отыскать.
      Фильмам было лет тридцать. За тридцать лет земной человек изменяется необратимо. Старость искажает даже самые совершенные черты, набрасывая на них покрывало тлена.
      Несбыточность - в ней  таилась сердцевина моего почти мазохистского наслаждения.
      Мысль о тленности красоты доставляла боль, и я вытесняла мысль.
      Мы воспринимаем красоту здесь и сейчас, она поражает чувства сейчас, значит, она реальна для каждого, настигнутого ей.  Наслаждаться красотой - не есть ли верный способ переживать счастье - тщетно искомый смысл человеческой жизни. Тот, через которого красота сошла к нам (а она воистину из мира горнего) достоин почитания навсегда.
       Почти  мифологический образ красоты, воплощённый, но безысходно  недоступный. Позже книги мне объяснили. Он - Анимус.    
      Анимус – таинственная бессознательная мужская ипостась женской души. Часто роковая ипостась,  способная стать разрушительной, по меньшей мере, злосчастной.
     Мой Анимус  проявлял себя как авторитарный ревнивец.  Сосредотачивая жизнь эмоций на себе, он ухитрялся  изолировать меня от контактов с мужской частью человечества или же быстро "раскрывал глаза", на самом деле представляя мужчину в неверном свете неоправданных претензий.
     В мечтаниях я улетала далеко и не могла теперь отличить  трезвые рассуждения от экзальтированных чувств. Анимус явленный с его потрясающим физическим совершенством, свивал вокруг меня не расплетаемый кокон и отделял от реальной жизни. Никто не выдерживал соперничества с ним.
      Не потому ли, что он был неосознанной частью меня самой. Пределом,  к которому я – женщина, пробиралась в тщете и через неодолимые препятствия.   
      Актёр давно постарел,  и это было не важно. Я носила в себе его облик, как икону.  На самом деле, не подозревая, что с самого начала в Анимусе  отыскивала не внешнее совершенство, но духовный смысл. Анимус ждал от меня не отторжения, а  осознания его присутствия и преображения. 
     Недоступный обречён быть непознанным.  Анимус – средоточие надежд,  завораживающе неуловимый и  многогранный. Грани высвечивались постепенно.  Даже гениальный артист не мог уже с ним тягаться.
     Анимус должен был явиться словом.    Словом  не совсем ясным, играющим смыслами, вмещающим моё невысказанное. НесказАнное.   Пусть непонятное даже. Я обратила бы его в непОнятое, до времени непОнятое, а носителя  Слова – в героя,  жертвенного, неоднозначного, борющего скорбный, дурной мир.
     В словах я искала ответы. Словами пыталась  объяснить   собственную сложность, и описать желанную целостность.  Анимус неизбежно должен был повзрослеть,  стать властелином слов,  Логосом.    Лишь тогда он смог бы обратить воспринятое  в пОнятое, образы перевести в смыслы. Идею требовалось открыть самой.
     Так взрослел мой женский ум,  раскрепощался, отторгал  свод безапелляционных, плоских мнений, которые   я принимала   за собственные суждения.  Прельщённая душа  пресытилась блеском красоты и влеклась теперь  к словам.  Я бросила кино и погрузилась в чтение, оттачивая вкус. 
     Анимус  по прежнему приносил мне много переживаний. Но я чувствовала, если укрощу его, не дам бессознательному захватить психику, Анимус может превратиться в бесценного внутреннего соратника. Он наделит меня истинно мужскими качествами - инициативой, храбростью, логикой, раскрепостит ум. А дальше?
    Дальше мне надо  учиться видеть  человека, как он есть,  не заслонять его суть своими предчувствиями, желаниями и потребностями. Наверное, это и есть женская мудрость. Я готовлюсь к подвигу – любить человека живого, отдельного от меня ради него самого.
Пока ещё не поздно.