Живородящая курица

  Пропели первые блаженные петухи. Иван Никифорович, матерясь, заваривал кофе. Он пил кофе крутого помола, потому что оно ему нравилось, и также потому, что стоило дешевле на 4 рубля. Иван Никифорович был пенсионер. Земной свой путь пройдя до середины, он наслаждался. Ему было 65 лет. Тем временем на первом этаже трёхэтажного дома из бетоноблоков проснулся, потерся о подушку лицом и щекой и вздохнул Евгений Яковлевич, инженер и толстовец. Поглядев на часы с кукушкой, он заснул. Иван Никифорович же наслаждался. Ему было 65 лет, он пил кофе крутого помола и посмеивался про себя. Третьего дня, в среду, произошел один случай, который потряс всех, а виновником торжества был Иван Никифорович. "Это был презабавнейший случай!" - подумал Иван Никифорович. Он очень любил читать Грибоедова и частенько вставлял в речь слова превосходной степени. Однако память в последние 10 месяцев начала его подводить, поэтому вскоре, занявшись утренним туалетом, мысли Ивана Никифоровича уже унеслись в направлении успехов футбольного клуба "Зарница" и позавчерашнего спора с Петром Ильичом Язевым, который был сыном бывшего почётного гражданина Ильи Ясоновича Язева. Иван Никифорович брился с остервенелой вальяжностью, щеки его блестели и румянились. Это был поразительной душевной радости человек! Течение его мысли сравнимо с кантатой Баха или реки Миссисипи, а глубина охвата картины окружавшего его мира шире, чем шикарная жена Самсона Викторовича Г., который пожелал остаться инкогнитым. Что это была за женщина! Но я отвлекся: позавчера Иван Никифорович спорил.
 Пётр Ильич был агроном; жизнелюбие сочеталось в нём с грамотностью, он носил усы, играл в модную игру покер и читал газеты. Хотя все тогда читали газеты, но Пётр Ильич занимался этим особенно искусно. По политическому взгляду он был революционер-почвенник. В юношестве, будучи молодым юношей, он организовал подпольную организацию в университете, основным занятием которой была ностальгия по былым временам, драки и безобразия. Петра Ильича исключили; Илья Ясонович, даром что бывший почётный, хлопотал, но случился абзац. Петр Ильич ушёл в солдаты, а вернулся специалистом четвертого класса уланского саперного мотострелкового, как сам любил себя называть, знакомясь с дамами и игроками в модную игру покер.
Предметом спора, старым, как дед Яшка с выпасков, стала орнитология. Но неважно, чем всё закончилось - Иван Никифорович влюбился. Он считал себя человеком образованным, поэтом в душе и умудрённым жизнью маргиналом. В его печальных глазах отражались поездки в райцентр с мотористом Никитой, человеком пустым и шаловливым, имевшим пожилую танкетку, переделанную в мотосани, отражались в них также и васильковые дали, о которых так любил петь Семён, отставной генерал, имевший имение в двух верстах от шоссе. Вот бывает, сядут Иван Никифорович с Семёном, выпьют, закусят дивным домашним грибом... Эх, да что я вам рассказываю! Сами попробуйте Семёнов дивный гриб. Иван Никифорович влюбился в женщину поразительную, волшебную настолько, что неприличный дурак моторист Никита восхищенно матерился, кашляя в кулак, облеченный ветошной перчаткой, когда эта самая поразительная женщина проходила мимо. Иван Никифорович был менее поэтичен, прозаически называя её в минуты душевной слабости облаком в штанах - литературный техникум давал о себе знать.
Отличительной чертой дурного, по собственноручно составленному мнению Ивана Никифоровича, характера была его чрезвычайная, как он сам выражался, вескость. Будучи человеком образованным, начитанным и на некий процент интеллигентным, он ловил себя на мысли каждый раз, когда это того стоило и требовало. Главной гордостью его надомного хозяйства было собрание сочинений заграничного классика модернистской литературной традиции Френсиса Скотта Фицджеральда. Книги автора были для пенсионера Ивана жизненным кредом. Иван Никифорович любил слово в чистом, благородном его проявлении и не терпел пошлости никак. Средства для этого у него имелись. Тем временем он влюбился.
Адюльтёр, как выразился бы ныне покойный Самуил Харитоныч Саксаульский, зав. краеведческим музеем, возник спонтанно и яро. В субботний день, в тот роковой, каллиграфически хрестоматийный солнечный день с буйной растительностью, Женщина, которая стала объектом субъективной страсти, гуляла по лесам и весям, надрывно напевая торжественную часть из Чайковского. Волосы её были нежны и колосисты; ей было лет двадцать, что было всего лишь на 15 лет меньше, чем возраст матери дурака моториста Никиты. Она была натура решительно возвышенная над толпой, феноменального ума и памяти и красивой, как жемчужное колье, пропавшее месяц назад у жены Евгения Яковлевича, инженера, жившего на первом этаже.
В тот день Иван Никифорович имел желание развеяться. Наглой пенсионерской походкой, одев пиджак мужского покроя и сандалии, он шёл с песчаного пляжа. Пляж был непременным атрибутом размеренной жизни. Иван Никифорович купался, неодобрительно и нежно поглядывал на молодёжь, тривиально и по-хамски ведущую образ жизни и нырял. Мечтательно и утомлённо взирая на берег использованной реки, он раскуривал трубку, доставшуюся ему в наследство и курил, вдыхая и выдыхая дым. Тем временем Женщина проходила сквозь рогоз, который по-лакейски склонялся перед её сочным торсом.  Иван Никифорович посмотрел на часы, приподнялся над молодёжью, находившейся в счастливом неведении происходящего и, шагая, пошёл. На его пути лежал холм, лежавший, в свою скромную очередь на правом берегу реки, за ним - лесистый перелесок и станция. Станция, надо сказать, была решительно железнодорожная. Переступив черту, Иван Никифорович поднялся на платформу станции и свершилось действие, страшное, и мерцающее счастьем неизведанности событие. Их взгляды пересеклись, эта любовь была с первого взгляда, настолько прекрасная, что, как сказал бы Пётр Ильич, отведав водки, даже Афродита постеснялась бы своей раковины и Ботичелли бы ничего не оставалось, кроме как застрелиться смертным боем. Однако лето кончалось, глубокомысленно отметил Иван Никифорович, и внезапно возникшая любовная линия пресеклась, продлившись всего лишь мгновения. Два месяца страсти прошли, всепоглощающая Харибда влюблённости сгинула, Женщина уехала, а Иван Никифорович остался. Человек он был умный, а может и просто дурак, но страдать не стал. Долго ли, коротко ли, купил он себе на базаре в райцентре курицу и стал с ней жить. Пассионарная событийность последующего была огромна. Курица была живородящей. День близился к ночи, закат клонился к холмам и сопкам, дуло. Иван Никифорович варил пельмени без сои и слушал джаз, который был его страсть. Он горько усмехнулся происходящему и вскипятил воду. Раздался звонок в дверь. Три длинных и один короткий - схема, созданная им в подпитии вместе с другом Петром Ильичом. Они сели играть в шахматы и напевать, молча кушая пельмени и ругаясь. На первом этаже инженер Евгений Яковлевич ложился спать. Часы с кукушкой исчезли, как будто их никогда и не было. Посёлок постепенно канал в Лету, погружаясь в стыдные объятия Морфея. В час ночи пенсионер Иван Никифорович лег спать, однако, не успев заснуть, встал, почистил зубы щёткой, пополоскал рот раствором дуба и заснул лёжа. На улице жужжал комар.