Дом трёх женщин

Дом трёх женщин

По молодости или от преждевременной строгости нрава, я не придавал значения словам — люди пользуются ими, чтоб оправдываться, пообещать что-нибудь, да попросить... Пустое всё это. От самого маленького дела больше пользы. 
Когда я закончил интернатуру по специальности хирургия, найти работу в больших городах было проблемой, некоторые интерны и ординаторы бросались кто куда, просили, умоляли, но оставались безработными. Я долго не думал, солгласился на первое же предложение и начал карьеру в районной больнице более чем скромного города Градов, жил в съемной квартире, обставленной не дорогой и только необходимой мебелью.
Зарплата — копейка, но об этом не печалился, зато практики — бездна, обогащался опытом непрерывно; в течение десяти месяцев пребывания в этом городе единственное о чём я мечтал - это отдых.
Самостоятельность и новая жизнь меняли мои взгляды и ощущения: люди уважали  — приятно, робость пациентов — трогала, их улыбка — вдохновляла. И как дорого стоит слово - это я тоже понял тогда и, впервые почувствовав, запомнил на всю жизнь.

Полночь. Давно тянуло ко сну, я досмотривал какой-то глупый фильм, в котором режиссёр, словно резину, тянул концовку. Через пол часа, наконец, я с радостью потащился в спальню. Но не успел лечь, как раздался непрерывный громовой стук в дверь. «Полиция», - первое, что пришло мне в голову и тут же стало смешно. «И всё же, кто бы это мог быть? - подумал я и поплёлся открывать дверь. Ночной гостьей оказалась Рая, простите, Раиса Васильевна. Она выглядела крайне взволнованной, тряслась всем телом и заикалась от одышки. Взяв себя в руки, умоляла:
– Ради Бога, Николай Петрович, пойдёмте к нам, Маше плохо...
– Да, сейчас... только переоденусь, - сказал я несколько озадаченный.
– Через минуту мы уже спускались по лестнице. От её дома нас разделяло расстояние в один квартал, недалеко, но когда спешишь, путь кажется бессконечным — за этой женщиной я готов был и на край света пойти. Короткие пробежки сменялись быстрым шагом, я всё время отставал, а Рая несколько раз предложила понести мой чемоданчик, с которым я никогда не расставался и теперь не собирался. Настолько испуганной эту женщину я ещё не видел, она и раньше просила осмотреть дочь, но всегда выглядела спокойной. Её волнение передавалось и мне, чем быстрее она бежала, тем больше я тревожился.
–
– Не раз я бывал дома у Раи, с её дочкой Машей мы дружим. Меня провели в маленькую комнату, освещённую светом торшера. На опрятной белой кровати лежала Маша, укрытая до подбородка пушистым белым одеялом.
- Здравствуй Машенька. - Она не отвечала, глаза тускло блестели,  безразличный взгляд устремлён в потолок.
– Доченька, милая, это твой любимый доктор, поздоровайся с ним.
– Маша медленно повернула голову, посмотрела на мать тем же безразличным взглядом и продолжала молчать.
Тем временем, я тщательно, насколько позволяли условия, осмотрел маленькую пациентку: проверил кожные покровы, чувствительность в руках и ногах, пощупал пульс,   посмотрел горло, смерил температуру тела - 39,9. Со слов матери жар появился вечером, неожиданно, до этого Маша ни на что не жаловалась, вела себя, как всегда бойко, потом девочка начала слабеть и бредить, тогда мать испугалась и побежала за мной.
- Не волнуйтесь Раиса Васильевна, сейчас же начнём лечение, - пытаясь успокоить Раю, я достал из сокровенного чемоданчика одноразовый шприц и ампулу с лекарством. Сам я уже успокоился, не найдя у Маши никакой опасной болезни. После внутримышечной инъекции я сказал, что эффект будет через пол часа, и мы стали ждать... Сидели молча, не знаю о чём Рая думала, а я думал о ней. Она воспитывала дочь с нежностью и с уместной строгостью. Ей было около двадцати пяти лет, но жизнь уже успела оставить на ней отпечаток горечи, о которой я мог лишь догадываться. Взгляд её прямой, безрадостный, но добрый, широкие сдвинутые брови разделяла глубокоя вертикальная борозда, строгое лицо отличалось удивительной красотой - той, которая на всю жизнь. Больше всего меня удивляли её руки: худые и жилистые, кожа на кистях сморщенная, пальцы потрескавшиеся — это были руки пожилой трудом изнурённой женщины.
– Здравствуйте, миленкий доктор, дайте мне водички, - прервал наше молчание слабый голос Маши.
– Мы измерили температуру — 37,7. Не плохо. Всё тело девочки протёрли самогоном, напоили её тёплым малиновым чаем. Торшер выключили. Через несколько минут Маша заснула, я ушёл, пообещав Рае утром вернуться.
В девять утра я направился к моей маленькой пациентке, на этот раз неспешным шагом, ноги подкашивались от сжимающей боли. В маленьком городе не хватало врачей многих специальностей, поэтому приходилось их заменять и оказывать разностороннюю помощь больным, даже детям.
В доме куда я шёл жили трое — Маша, её мама и бабушка. Бывало спросят меня, куда  направляюсь, а я отвечал: «к трём женщинам». Про себя так и называл этот дом — дом трёх женщин. В дверях меня встретила Надежда Ивановна, мать Раи. 
- Раи дома нет, но она просила передать, что все назначения выполняли, все таблетки принимали, - сказала Надежда Ивановна. Она помогла мне раздеться, мы прошли через гостиную, а оттуда попали в комнату Маши. Когда я входил, Маша возилась со старой куклой, но заметив меня, вместе с нею нырнула под одеяло.
Маша улыбалась, я достал из чемоданчика инструменты и стал осматривать пациента, Надежда Ивановна ушла открывать дверь, в которую кто-то стучался. Вскоре в гостиной слышался мужской голос, слова доносились невнятно, но было понятно, он о чём-то просил, больше умолял. Мать Раи ахала да охала. Обрадовавшись удовлетворительному состоянию Маши, я стал собираться, уложил чемоданчик, попрощался с девочкой и оставил её комнату, но замер перед дверью гостиной, из которой послышался чёткий, сухой голос Раи, как оказалось только что вернувшейся домой.
– Зачем пришёл? - спросила она.
– Я соскучился по тебе, по дочери.
– Соскучился? И для этого тебе понадобилось столько лет...
– Но, я вас не забывал...
– А я, уже забыла... тебя забыла.
– Ради дочери... прошу тебя... Рая, давай поговорим...
– Дочь знать тебя не знает, - сухо отрезала Рая.
  В гостиной наступила тишина, я решился пойти, но меня опередила Маша, выскочив из за моей спины, она вбежала в гостиную.
– Ты мой папа? - полная надежды тоненьким хрипловатым голосом, который бывает у выздоравливающих детей, спросила Маша у молодого человека. Через открытую дверь я увидел, как тот опустился на одно колено, обнял дочь и ответил:
– Да, девочка моя... да.
– Тогда ты можешь завтра придти в детский сад и забрать меня домой!.. Пусть все-все видят, что и у меня есть папа.
  Этот голос... Эти слова.... Эта душа...  Онемевшие, окаменевшие стояли мы, как виновные перед невинным. Я очнулся первый и, не прощаясь, незаметно выскользнул из дома трёх женщин. «...и у меня есть папа», - ещё долго не оставляли меня слова маленькой девочки.