Ошибка?

***
Сегодня я начинаю вести дневник. Мотивом стал первый и долгожданный день начала занятий в школе немецкого языка. С этого дня я буду описывать свои успехи, разочарования, коих, надеюсь, не будет, ну и просто свои впечатления.
Итак, сначала немного о себе: Я – Максим и мне 25 лет, я окончил столичный ВУЗ и работаю программистом в крупной немецкой фирме. Нас от этой фирмы послали изучать язык для, так сказать, улучшения понимания между разнонациональными сотрудниками ну и расширения кругозора. Я собственно попал в группу только по своей активной инициативе, так как мне по должности можно было немецкий не изучать, достаточно того, что я знал несколько языков программирования. Просто, я давно мечтал выучить этот язык и решил не упускать возможность.
Группа у нас оказалась многочисленная и разношерстная. Все мы так или иначе друг друга знали, и поэтому обстановка была довольно расслабленной до тех пор, пока к нам не пришел наш преподаватель. Политика курсов, на которые мы попали, была такова, что преподавали нам, начиная с нуля, только носители языка.
Так вот преподаватель наш, господин Рудольф Хоффман, внушал некое благоговение и заставлял одним взглядом притихнуть и вести себя исключительно послушно и внимательно. Он и внешне выглядел очень основательно: высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати пяти сорока со светлыми волосами, четко очерченными суровыми чертами лица и светло-серыми глазами из-под стекол прямоугольных очков. Он был в строгом костюме, правда без галстука, а верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Вообщем, не забалуешь.
Первое занятие он провел в ознакомлении с нашими нулевыми знаниями. Так же мы прошли азы приветствия и даже научились представляться.
Вообщем, занятия немецким языком обещали быть жесткими.
***
Сегодня я совершенно не мог работать, готовился к занятиям. В голове звучал его размеренный низкий голос. Он, как метал, резал все поползновения откреститься от какого-либо задания. И мы как дрессированные собачки готовили свои задания и неслись на урок, боясь опоздать.
На занятии он меня похвали, как мне показалось. Вроде слово «richtig» означает «верно». К тому же при этом он слегка улыбнулся или это был оскал? Ох, боюсь я его.
***
Мы занимаемся уже месяц. Наша группа делает успехи на фоне других учащихся. Но это и не удивительно, мы иначе, даже если бы хотели, не можем. И вот удивительная мысль меня посетила – а что мы его боимся то? Ну, высокий, ну суровый, ну жесткий. Но ведь не убьет же он нас, если мы не выучим урок, или как-то исказим заученные намертво, надо сказать, слова. Или убьет? Так или иначе, никто не пытался это проверить и, как следствие, наша группа лидировала в общекомандном зачете. Нам даже обещали премию на работе. Вот как бывает.

***
Я который день думаю о том, что хочу вызвать в нем гнев. Точнее я хочу выйти из подчинения. А еще точнее, очень хочется ему нахамить. Бесит меня этот властелин нашего курса. Ну, просто невообразимо бесит. Я даже выучил несколько ругательств на немецком, чтобы применить. Мой азарт достиг апогея перед входом в наш класс, но угас с его появлением.
«Ну, ничего, господин фюрер, я тебе покажу, где раки зимуют, чего бы мне это не стоило! Кстати, а где они зимуют то эти раки?»
На занятии я упорно делал вид, что ничего не понимаю. Он спокойно по несколько раз объяснял мне материал на своем командном немецком языке. К слову, я думал, что этот язык дает командный статус любому, кто на нем говорит, но он развеял этот миф. Весь наш класс еле блеял дрожащим голосом заученные фразы. Такое стадо недонемецких баранов на выгуле и пастух. Могучий такой пастушок. Ох, я отвлекся.
В конце мы проверяли домашнее задание. Я сделал его, конечно же, на автомате, но решил играть до последнего. Когда очередь отвечать дошла до меня, сердце мое колотилось как сумасшедшее, в горле пересохло, но я дрожащим голосом сказал свое веское «Nein».
Он с удивлением уставился на меня, к слову, не только он. Весь наш дружный класс смотрел на меня со смешанными чувствами сострадания и гордости – так их! Бей немцев!
Герр Хоффман спокойно так на своем немецком, кстати, я как-то слышал, что на русском он говорил не хуже, спросил меня «Почему?» ну, т.е. «Warum?» На что я, не умея изъясняться на немецком, робко так проблеял единственно вспомнившееся устоявшееся выражение: «fick dich», только произнес я так не внятно, что услышалось совсем не «dich», а «mich».Класс замер в немом ужасе.
А наш преподаватель впервые по-настоящему улыбнулся. Хищно так улыбнулся, и сердце мое съежилось и, кажется, отказалось биться дальше в представленных ему условиях.
Он сказал:
- Тебя? – и опять улыбнулся, наклонив слегка голову. Я пытался проглотить ком подступивший к горлу. И тут он выдал, - урок на сегодня закончен.
Все выдохнули, я, кажется, тоже, и начали активно, даже слишком активно, собираться. Я попытался первым смыться с места преступления, но он схватил меня за руку и сказал:
- Подожди меня внизу, - а потом собрал свои бумаги и ушел. Я, конечно, не знал немецкого языка на столько, но понимал, что он мне сказал. Вместе со всеми я спустился вниз и под сочувствующие взгляды своих сокурсников остался стоять в вестибюле, где сидели дежурные администраторы школы.
Он вышел через 10 минут в черном длинном плаще с кожаным, видимо, дорогим портфелем и, подхватив меня под руку, довольно приятно улыбнулся девушке-администратору (неужели он так умеет?), попрощался с ней и ушел, потащив меня за собой. На лицо этой милой девушки я решил не смотреть.
На улице мы подошли к его автомобилю, он открыл дверцу пассажирского сидения, и я шагнул навстречу своей погибели. Надо сказать, что я почему-то совсем не сопротивлялся и принимал его приказы как должное, будто бы был заворожен взглядом змеи.
Ехали мы молча. Господин Хоффман вел машину тихо, по всем правилам дорожного движения. Ну, от него можно было не ждать чего-то другого.
Он привез меня в свою квартиру, которая, судя по всему, была недалеко от центра. Мы заехали на подземную стоянку, потом поднялись на крутом лифте на 10 этаж, вышли и подошли к его двери. Тут то я и пришел окончательно в себя. Я попятился от него. Он оглянулся и мельком посмотрел, как я пытался, не глядя, нащупать кнопку лифта. В этот момент он открыл дверь и, обернувшись ко мне, протянул руку.
- Пойдем.
В голове пронеслось все, что он мог со мной сделать, войди я в его квартиру. Мне стало безумно страшно и я, повернувшись к нему спиной, начал нервно долбить по кнопке лифта. Попав по ней раза с пятого, я ощутил, как крепкая рука дернула меня к себе. Все пропало.
Уже в дверях его квартиры я видел, как пришел лифт, и его створки медленно открылись, в тот момент дверь передо мной захлопнулась, и я остался с ним наедине, загнанный в капкан своей собственной глупости.
Он снял плащ, разулся и кивнул спокойно так мне. Я повторил за ним несложные действия и поежился – в квартире было тепло, но меня бил озноб.
Он взял меня за руку и, не поверите, повел мыть руки. Вы видели когда-нибудь маньяка-убийцу, который мыл бы своей жертве руки? Я нет. Может все не так уж и плохо, и мы сейчас попьем чай, посмеемся, и он отпустит меня восвояси? Как же. Чай то мы, конечно, попили, точнее, попил он, но уже потом, после того, как сделал то, о чем я так по-дурацки его попросил на уроке, точнее я вроде как его послал, но не туда, как оказалось. Незнание языка не освобождает от ответственности. Такой я сделал вывод, сжавшись в комочек на его смятых после жаркого сражения простынях.
Сказать, что он был груб, что он бил меня – нет. Но его власть, его доминирование просто достигли немыслимого апогея, и я выполнял все, что он хотел. Я был полностью в его власти и к моему безумному стыду, я получил свою долю наслаждения.
После этого он, накинув халат, вышел из комнаты. Через минут десять, он помог мне подняться и дотащил кое-как до ванны. Меня мыли последний раз в очень-очень глубоком детстве, и сейчас это выглядело странно. Но я не мог сопротивляться, я ушел в себя и думал о цифрах, программах и о том, выключил ли я свет, уходя из дома, лишь бы не осознавать того, что произошло.
Я очень хотел заснуть и, проснувшись в своей кровати, смахнуть это воспоминание, как плохой сон.
Жаль, но это был не сон. После душа, господин Хоффман, одел меня в свой банный халат и повел на кухню. Там мы пили чай, точнее пил он. Аппетит у него был хороший, ну еще бы после такого то.
Он вопросительно взглянул на меня, когда я не притронулся к чаю.
- Пей.
Я помотал головой. Он взглянул на меня и сказал что-то еще на немецком, что я уже точно не понял.
- Почему Вы говорите со мной на немецком так, будто я понимаю? Вы же знаете русский. И если Вам так надо, могли бы уже сподобиться на…
- Привыкай, - он сказал это на русском. Чистом таком русском. Но я и не ждал от него другого: во-первых, я слышал, как он говорит еще там, в школе, с администратором, обсуждая расписание занятий, а во-вторых, он не был бы собой, если бы то, что дела, делал бы кое-как.
Он посмотрел на меня в упор.
- Мы будем говорить с тобой только на немецком. Тебе сначала будет сложно, но я буду объяснять и показывать, и ты научишься. Ты хороший ученик, я это понял практически сразу, поэтому ты скоро сможешь разговаривать со мной свободно. Твое поведение сегодня вечером меня очень позабавило, но больше ты так делать не будешь, - он мягко улыбнулся, а я поспешно кивнул.
«Конечно, не буду, ты мне объяснил это очень доходчиво!» - я поежился, чувствуя ноющую боль в том самом месте, на котором сидел.
- И еще, - он вывел меня из раздумий, - завтра после работы я жду тебя, как закончатся курсы. Не опаздывай.
- Но у нас завтра нет занятий! – я с ужасом уставился на него.
- Нет, но мне понравилось, - он хитро улыбнулся, приблизившись ко мне так, что я чувствовал на себе его дыхание.
Я отпрянул, вскочив, и попятился от него, натягивая до самого подбородка воротник его халата.
Он расхохотался и что-то произнес по-немецки.
***
Я тряпка. Я последнее ничтожество. Я не могу ему отказать. Это сильнее меня. Я не понимаю, как ему это удается. На нас смотрят с широко раскрытыми глазами, потому что я почти каждый день жду его у дверей школы. При этом его безупречная репутация ни сколько не страдает, а что думают обо мне, одним только им и известно.
На работе те, кто учится со мной в одной группе, очень сочувствуют, так и не понимая до конца, что происходит, или понимают, но делают вид, что нет. Секретарь Маринка, приносит мне иногда шоколадки, а Василий из отдела продаж пару раз приглашал сходить в боулинг или просто напиться. Последнее было мне очень кстати.
***
Я напился как последняя свинья. Мы с Васей уже часа два зависали в каком-то баре и напивались каждый по своему поводу. У него намечался развод, а у меня. А что у меня? Истерзанное тело и душа, а также улучшенный немецкий язык, благодаря почти постоянному общению с Рудольфом. Кстати, о нем: через минут пять он должен выйти из дверей школы и обнаружить мое отсутствие. Однажды, такое было, и он тут же мне позвонил. Я пытался объяснить, что меня задержали на работе, и я буду позже. И ведь он не поленился, приехал за мной и терпеливо ждал, когда я закончу. А потом мы опять поехали к нему, и он очень подробно в деталях объяснил мне, что я должен предупреждать его о таком заранее, и в наказание я довольно долго стоял перед ним на коленях и, как вы понимаете, явно не молился.
Было ровно восемь часов десять минут. Я вздрогнул, покосившись на часы. Вася непрерывно болтал о своей жизни, запивая свое горе уже энным бокалом пива. Раздался звонок.
Телефон выводил суровую трель – я поставил на него самую тяжелую, какую только знал, композицию. Вася прервался и вопросительно посмотрел на меня. Трубку я брать не хотел.
Звонок повторился еще пять раз, пока я не выдержал.
- Ты где? Что-то случилось? – его голос был встревоженным. Я удивился.
- Тебе какое дело? – я выпил достаточно, чтобы быть смелым.
- Ты что пьян? Назови адрес.
- Иди ты! Я тебе не собачка, чтобы все время ждать тебя под дверью!
- Успокойся, Макс. Просто скажи, где ты и я приеду.
- Я больше так не хочу! – по-моему, сейчас я крикнул на весь бар, потому что на меня уставились со всех ближайших столиков.
- Макс, успокойся, - его голос обволакивал и… успокаивал. Я вздохнул. Гнев, такой праведный, проходил. На его место пришла усталость, - я приеду, Макс, и мы поговорим. Только поговорим и все.
- И все?
- Да. Обещаю.
И я назвал ему адрес бара, в котором сидел.
Когда я поднял глаза на Ваську, то столкнулся с ошарашенным взглядом.
- Не фига себе ты шпрехаешь! Ну, ты даешь, когда ты успел ТАК выучить язык? Прошло то всего-навсего месяца три - четыре.
И тут до меня дошло, что ругался я с Рудольфом на немецком. Рассказывать Васе о том, каким образом я выучил этот язык, мне как-то не хотелось, и я просто пожал плечами. Напомните, почему я вообще так рвался его изучать? Сидел бы работал, горя не знал. А тут такое.
Через минут двадцать к нашему столику подошел он. Я это узнал не только потому, как расширились глаза Васи, а еще и потому, что научился чувствовать его шаги. Я обернулся. Меня удивило то, каким взволнованным выглядел этот безупречный человек. Пока Вася приходил в себя, он подозвал официанта, получил от него расчет, расплатился (за всех что ли?) и, попрощавшись с Васей, который прибывал все в том же шоке, мы вышли на улицу.
Шел дождь. Его машина стояла рядом со входом. Я привычно сел на пассажирское место рядом с ним и уставился в одну точку. Мне было плохо. Голова шумела, мысли путались, но я был готов к разговору.
- Поговорим? – спросил он неожиданно на русском.
- О чем?
- О нас, - он вел машину все также ровно, но я чувствовал, что он нервничает. Но почему?
- О нас? Ты не ошибся? Разве есть мы?
- Да, есть и давно. Ты не заметил?
- Нет. Есть только твое насилие и мое подчинение. Больше ничего.
Он съехал в ближайший переулок и, остановив машину, посмотрел на меня. Я не мог понять что, но в его взгляде что-то изменилось и передо мной, вместо нерушимого изваяния из камня под названием Рудольф Хоффман, был вполне обычный человек, красивый, сильный, волевой мужчина, но все же не статуя, не бесчувственный мертвец, каким он мне представлялся.
- Разве я насилую тебя?
- А как это называется?
- Я не принуждаю тебя. Ты же всегда можешь сказать нет и уйти.
- Я не могу! Ты что-то делаешь со мной, и я не могу!
Он улыбнулся и провел ладонью по моей щеке. Я напрягся. Он ведь обещал. Но он уловил мой взгляд и, опустив руку, стал серьезным.
- Поверь мне, Макс, я ничего не делаю. Да, я - такой как есть, и ты знаешь это. Я не буду другим. Но неужели ты не понимаешь моего отношения к тебе? Неужели ты думаешь, что я могу что-то сделать против твоей воли?
- И что по твоему я сам предложил тебе?
- Да, - он расхохотался, и я вспомнил о своей ошибке, после которой все так вот пошло и сам рассмеялся.
В этот вечер между нами ничего не было. Мы просто поговорили, отчего мне стало как-то легче на душе, а потом он отвез меня домой, но не к себе и уехал, сказав мне на прощание:
- Макс, тебе не надо больше меня ждать.
«Что это было? Он отпустил меня?»
Я радостно взлетел по ступенькам до своей квартиры, распахнул дверь и почувствовал дыхание свободы.


***
Ломка началась не сразу. На уроках он был таким же жестким, но мне было это не страшно. Потом, нам роздали листочки с тестированием, после чего меня перевели на два уровня выше досрочно, так как мои ответы оказались выше положенного. Еще бы столько заниматься.
Этот перевод на удивление меня опечалил. Какая-то пустота образовалась в моей душе. Я ходил все также на работу, три раза в неделю на курсы и приходил в свою пустую квартиру по вечерам. Я видел его мельком и всегда он немного печально здоровался со мной, но не больше.
***
И когда это я вдруг я успел так привязаться к нему? Или это комплекс жертвы? Но он же был прав, я сам к нему пришел. И ни разу потом не сказал, что не хочу. Так что же получается? Я сам его попросил, ну да это была ошибка, но он ею воспользовался, а я не возражал.
Мне захотелось ему позвонить, но я не стал. Да и что я скажу: возьми меня, пожалуйста, еще раз! Унизь меня, заставь меня бояться…
От этих мыслей мне стало совсем плохо и я, не став ужинать, просто лег спать.
Сон не шел.
***
- Хоффман уехал! - радостная Маринка помахала очередной шоколадкой перед моим носом. Я побледнел, мое сердце сжалось.
- Как уехал? – я не мог унять беспокойство и скрыть свое волнение.
- Ну как. В Германию свою уехал. У нас в группе замена. Тетка прикольная. Она очень удивлена, как хорошо мы знаем материал, и какие мы дисциплинированные, - она рассмеялась, - еще бы!
- Он вернется?
- Ну откуда мне знать? – Маринка пожала плечами. Видимо, мое волнение она приняла за радость.
Я лихорадочно набрал номер телефона школы, но там мне не дали точной информации.
***
Уже три дня меня лихорадит. Мне даже дали больничный.
Похоже, болезнь под названием Рудольф меня никак не отпускает. И я решился.
***
- Макс? Что-то случилось?
- Рудольф, - мой голос дрожал. Я впервые назвал его по имени.
- Я не в Москве, ты можешь мне сказать, что случилось? Почему ты звонишь?
- Я знаю. Потому и звоню.
- Я не понимаю.
- Ты вернешься?
- А ты хочешь?
Молчание. Я пытаюсь совладать с голосом и выдавить то, что на самом деле хочу.
- Макс! – я молчу, я слышу, он вздохнул и добавил,- понятно. Мне надо идти. Auf wiedersehen.
Тишина…
Я набираю номер.
- Слушаю.
- Да.
- Что да?
- Я хочу.
- Я приеду.
Он повесил трубку, а я еще долго стоял, крепко сжимая во вспотевшей руке телефон.
***
Прошла неделя. Мне почему-то было очень легко, когда я разобрался в том, что чувствую и что действительно хочу. Я повеселел и стал больше общаться со сослуживцами. На курсах, я делал успехи и постоянно смотрел фильмы на немецком языке. Он стал для меня не просто абстрактным красивым языком сильных людей, который я так хотел выучить, а потом так ненавидел. Он обрел лицо и голос.
Я ждал его.
***
Вечером после курсов, мы с товарищами по классу решили пройтись вместе до метро, наперебой рассказывая смешной стишок, который выучили на занятии. Мы вышли из школы, и я увидел высокую фигуру в черном пальто. Сердце зашлось в диком биении. Я остановился. Он увидел меня и подошел.
- Рудольф, - только и выдохнул я, когда его крепкие руки сжали меня в объятиях.
Мы ехали к нему. Он вел машину, как обычно очень спокойно и аккуратно, но на его лице, когда он повернулся ко мне на светофоре, явно читалось нетерпение. Он подмигнул мне и надавил на педаль газа. Кажется, я попал, скользнула в моем сознании мысль и потонула в сладком ожидании.