Аудиенция

   - Слава те, господи, кажись, стронулось, - бормотал Яков Игнатьевич, узнав о царском указе и собираясь в приказ Казанского дворца, - теперь можно  и о серебряном деле сказать. Невольно поёжился, - он до сих пор не донёс  еще  государю  о серебряных рудах по Ангаре, теперь уже и сам страшился государева гнева: почему, де, не доложил об этом сразу по приезду? Может, Иван Болотников что подскажет, надоумит? Ему можно сказать все, как есть, - он поймет. Надо только его подмазать.
 
    Стольник выбрал в  тайной своей казне трех лучших соболей и аккуратно уложил их в торбу. Туда же сложил списки казачьих зарисовок тех мест и притоков на Ангаре, где бывал Савин, отписку, составленную с его слов, и выписки из книг приказа Каменных дел.   

    В этот приказ Яков Игнатьевич ходил несколько раз, движимый желанием узнать как можно больше об опыте поисков на Руси серебряной руды. Правда, многие старых времён указы и отписки, как сказали ему подьячие, сгорели во время случившегося недавно пожара, но кое-что он все же нашёл, - указ Ивана Ш о посылке людей на Цилму, список инструментов и иных снастей, которыми была оснащена экспедиция.

    В пробирной палате показал служившему там плавильных дел мастеру-немцу один из серебряных кружков, привезенных Савиным, просил сказать доброе ли то серебро. Немец смотрел кружок через какое-то зеркальце, капал на него из полуштофа едучей водицей, после чего сказал, что это действительно серебро, а чтобы сказать доброе ли оно, надо его поплавить. Спросил, из каких оно мест, но Яков этот его вопрос оставил без ответа, и плавить кружок не дал.

    Яков Игнатьевич надел шубу, сложил  в потайной карман за пазухой Савинские кружки, еще раз подумал, не забыл ли чего, прихватив торбу, вышел на крыльцо, уселся в  возок и направился в приказ.
 
    Болотникова он нашел в просторной писчей, среди облепивших столы подьячих, писцов, толмачей и ярыжек. Все они что-то писали, непрестанно макая гусиные перья в оловянные чернильницы, читали, водя пальцами по буквам, показывали друг другу какие-то бумаги. В писчей стоял несусветный шум от множества голосов, скрипа перьев и шелеста перекладываемых бумаг.

    Иван стоял перед широким столом с раскинутой на нём большой многоцветной картой. С трёх сторон суетились возле неё писцы.  Хрипунова Иван встретил по дружески, - хлопнул по плечу, весело прогудел дьяконским басом:
  - Что не заглядываешь, воевода? Только и являешься, когда  на допрос зовут, - в голосе его слышался упрёк. – Разбогател, видно, знаться не хочешь? Полгода тебя не видел.

  - Тут тако дело, - не отвечая на вопрос, негромко произнёс Яков, - надо бы с глазу на глаз, -  кивнул на подьячих, которые, бросив дела, с любопытством прислушивались, что скажет  Хрипунов.
  - Пойдем ко мне, - сразу посуровел Болотников.

    Когда остались наедине, Яков расстегнул шубу, достал соболей.
  - Это тебе гостинец с берегов Енисея, - протянул Болотникову. Тот взял, тряхнул шкурками, с вожделением смотрел, как засверкал, заискрился драгоценный мех.  Проговорил с восторгом:
  - Хороши, ничего не скажешь!

    Хрипунов радостно заулыбался, - уж ему-то было известно, что Болотников знал толк в соболях. Под его контролем велась в приказе разборка и оценка ясачной государевой казны.
  - Благодарствую. Рад, что не забыл про меня, -  припрятал соболей  под стол.  Обернулся к Якову,  сказал, улыбаясь:
  - Когда  обмывать будем твоё возвращение? Я то думал, у тебя  что по делу.  Садись вон на лавку.

  - Есть и по делу, - Яков достал отписку, составленную со слов Терентия Савина, протянул Болотникову. Тот углубился в чтение. По мере того, как читал, улыбка сползла с его губ, он побледнел, выражение  лица его стало жестким. Направив на Якова колючий взгляд, спросил:
  - Что ж ты не доложил об этом сразу по возвращении. Так ведь и  опалу накликать можно. Не только тебе, но и мне достанет, что не прознал я того, когда  об Андреевой отписке мы с тобой толковали. Пошто тогда не сказал?

    От Ивановых слов и его колючего взгляда у Якова мурашки по спине побежали.
  - Погодь, - взмолился Хрипунов, - ты послушай меня, Иван Дементич, -   прижал руки к груди, - ить я сам тогда завёл дело о новом остроге, и в Тобольск писал, и государю. По твоему же докладу велел государь с боярами  острог ставить, с тем и Дубенского в Тобольск послал. Видел я его там, - в Тобольске. Обнадёжил, - жди, говорю….  Да только, вишь, как затянулось дело. Вот и ждал. Потому и к тебе не заглядывал, - боялся, как бы раньше времени не проговориться. Как, думаю, идти к тебе с новой докукой, когда и с острогом-то  ещё дело не слажено. Скажу о серебре, глядь, и вовсе острогу не быть, - где ж казне на всё денег взять…

  - Это не твово ума дело, где денег взять. И что наперед, - за серебром ли идти, али острог ставить, - перебил его Болотников, - на то государь есть, и боярская дума. Государь войско нового строю готовит, иноземцев знающих к Руси зовет. Сам, поди, знаешь, - не миновать нам войны с поляками. На все деньги нужны. В боярской думе чуть не кажин день лоб морщат, - где взять серебра. Уж какой год по всем городам сибирским указы шлют, - искать серебро.

    Перед твоим отъездом  государь  гличанина Джона Ватера в Пермскую землю посылал серебро искать. Нынче вот с Герольдом и Фричем  туда Загряжский  пошел. Теперь вот приказано  отряд готовить для похода в Кабарду - на край Астраханской земли, - тоже серебро искать. Государь ни  людей, ни казны не жалеет, только бы серебро найти; не может того быть, чтобы в нашей земле его не было. А ты? Имеешь такие сведения и сидишь? А ежели там и в самом деле руда серебряная? Тогда, выходит,  по твоему недомыслию и нерадивости казна государева на полгода лишилась денежного дохода. Это как? Это же хуже измены!

    Яков обреченно опустил голову. И правда, - подумал он, - как же это я не додумал, опростоволосился так. Не сносить мне головы, если Иван не выручит.
    Увидев, что Хрипунов  не на шутку напуган, Болотников смягчился:
- Ладно, давай думать, как теперь быть, как опалы государевой избежать. Мне ведь тоже подставлять за тебя свою голову не резон.

    После твоего отъезда власть у нас в приказе сменилась. Теперь  правит нами князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский. Знаешь ведь, - родом он от Кабардинских князей, вояка отменный, а   горяч, - слов нет. Чуть что не так, -  сразу за саблю, али за кинжал.

    Сибири он не знает и  в дела сибирские сильно не вникает, - полагается на меня. Но мимо серебра не пройдёт. Это ведь он государя надоумил отряд в Кабарду послать. Будто дед  его Сунчалей-мурза сказывал ему, что селение там есть, где мастера-горцы кувшины из серебра делают, кинжалы  да сабли серебром украшают. А где они берут серебро, - никто не знает. Вот и посылают служилых, чтоб узнать, - ведь берут где-то.


    Болотников взял с другого стола и развернул перед собой большую, разрисованную разным цветом карту. - Есть ли у тебя казачьи зарисовки тех мест, - Шаманской и Аплинской землиц и того малого притока Тунгуски?
  - Есть, - поспешно ответил Яков, достал и передал дьяку несколько замызганных листков, неумело разрисованных руслами Ангары и её притоков с еще более корявыми надписями их названий. Тот положил их поверх карты, стал читать надписи, мозоля их пальцем.

  - Подожди-ка, а это еще что за река? Здесь же, мне томский воевода чертеж Тюменца Василия присылал, так у него там в этом месте Уда в  Тунгуску впадает. А  у тебя здесь,  - Чуна.
  - Чуна и есть, хотя братские люди порой Удой её называют. По-братски слово «уда», что по-русски – «река». Там и в других местах можно встретить притоки, которые они называют Удой.

  - Вон, оно что, - Болотников достал из стола тетрадку, что-то записал в ней. Снова вернулся к чертежам. - Так за Шаманскими, говоришь, порогами приток? Это что же выходит: или Ока, или Ия? Иван Деменьевич задумчиво поскрёб за ухом.  А не спрашивали твои казаки инородцев, какой из этих притоков длиннее?

  - Спрашивали, говорят, что Ока. Хотя Ия, сказывали казаки, тоже к самым горам уходит. 
  - Где же могут кочевать там эти самые князцы? Как их, - Келтя, да Окунь?  Келтя-то еще куда ни шло, а Окунь, – это уж не иначе, как твой пятидесятник его перекрестил на русский манер, - усмехнулся дьяк. - Ну да ладно, пусть будет Окунь. Сколько, говорил Терентий, идти надо до тех князцов судами? Недель пять-шесть?

    Болотников прошел к соседнему столу, достал из настольного ларца медный циркул, что-то бормоча себе под нос, приложил его  к тонкой деревянной рейке с делениями. Потом вернулся к карте и, приставив его ножку   к устью Оки,  развернул  к югу, в направлении большого синего пятна,  изображавшего озеро.
  - Так это, братец ты мой, где-то на полпути к владениям алтын-ханов мугольских.

                *

    Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, - князь, стольник и  московский дворянин, родом из пришедших на русскую службу кабардинских вельмож, был опытным и храбрым воякой. В 1612 году, - во время Великой Смуты, он   помогал Минину и Пожарскому очищать от поляков подмосковные земли, - выгнал запорожских казаков из Антониева монастыря, а донских – из Углича. В 1613-ом с воеводой Бутурлиным ходил на Калугу и Можайск промышлять над литовскими людьми и изменниками-запорожцами;  осаждал и взял штурмом Белую. Промышлял над литовскими людьми, осадив Смоленск. В 1617 году принимал активное участие в войне с Польшей и был  ранен под Можайском.

    Одним словом, князь Дмитрий Черкасский не был чиновником, «чернильной душой», а был воином. За боевые  заслуги в 1619 году он был пожалован в бояре, а в 1623-ем назначен руководить приказом Казанского дворца, ведавшего  Сибирью. Сибири князь не знал и полагался в решении дел на своего помощника, - приказного дьяка Ивана Болотникова.
 
    По совету Ивана Хрипунов сам  передал князю Черкасскому информацию, доставленную ему Терентием Савиным. Расчет оказался верным. К сообщению  не могли  остаться равнодушными ни руководство приказа, ни сам государь, которому об этом было немедленно доложено. Михаил Федорович пожелал лично выслушать Хрипунова.

В Грановитую палату Яков вошёл в сопровождении  князя  Черкасского. Государь восседал на троне в окружении рынд с серебряными парадными бердышами в руках. Рядом с ним стоял его отец митрополит Филарет.

    Прибывшие молча склонились  в земном поклоне. Когда  выпрямились, Михаил Фёдорович внимательно вгляделся в Хрипунова. Он давно знал этого стольника, – потомка старинного боярского рода Ряполовских-Хрипуновых. От князя Черкасского  был наслышан  о его успехах на новом поприще в Сибири, - недаве только подписал указ о ставлении по его предложению нового острога на Енисее. А теперь вот новое, столь важное дело.

  - Слышал я, - обратился он к Якову, - будто объявили тебе инородцы с Енисей-реки, что родится там серебро. Верно ли это?
  - Верно, государь. Так сказал мне служилый человек, - пятидесятник Терёшка Савин, коево посылал я в те земли за ясаком.
    Государь и стоявший возле трона отец его митрополит Филарет многозначительно переглянулись.

  - И место указали?
  - Нет, государь, место указали только на словах, - что надобно идти на малых судах по притоку Ангары дён пять или шесть в земли князцов Окуня, да Келти.
  - Ладно, - государь кивнул рукой, давая понять, что Хрипунов свободен. Тот, кланяясь и пятясь задом, удалился.

  - Ну что? – обратился государь к отцу и стоявшему рядом князю Черкасскому. – Проверить надо, только где денег взять? Только что отправили отряд Дубенского, теперь вот послали служилых людей в Кабарду.  Войско денег требует. А казна-то пуста!
  - Для такого дела найдем, - ответил на это митрополит, - если надо, я у монастырей спрошу, архиепископы помогут. Вот  людей где взять? В городах сибирских для Дубенского и четырех сотен не сумели набрать.