Преодоление. Глава 1. Я угрюмый и упрямый зодчий

Глава 1.
Н. С. Гумилёв. "Я – угрюмый и упрямый зодчий"

Поздним осенним вечером 1909 года царскосельские поэты собирались в доме своего учителя Иннокентия Фёдоровича Анненского. «Падал и таял снег, всё было чёрное и белое, – Георгий Адамович поспешал из столицы. – Как всегда, в первую минуту удивила тишина и показался особенно чистым сырой, сладковатый воздух. Извозчик не торопился. Город уже наполовину спал и таинственнее, чем днём была близость дворца: недоброе, неблагополучное что-то происходило в нём – или ещё только готовилось, – и город не обманывался, оберегая пока было можно свои предчувствия от остальной беспечной России. Царскоселы все были чуть-чуть посвящённые и как будто связаны круговой порукой». (Г. Адамович. «Вечер у Анненского». С. 142).
Иннокентий Фёдорович, в прошлом директор Царскосельской гимназии, читал новые стихи – трилистник траурный, с посылкой «вдали игравшим солдатам»… Молчание, наступившее после чтения, было прервано Николаем Гумилёвым:
– Иннокентий Фёдорович, к кому обращены ваши стихи?
Вопрос подразумевал ответ. К кому поэт обращает свои стихи? К людям, к Богу или к себе самому? Письмо или исповедь прячется в стол? Учитель исповедовался, наверное, предчувствуя, что осень эта, тишина и сырой, сладковатый воздух Царского Села теперь уже не долго будут радовать его.
Анна Горенко перелистывала старинный альбом.
Вопрошавший обращался, конечно же, к людям.
Несколько лет спустя восторженная почитательница его таланта выпалит на едином дыхании: «Вы, Николай Степанович, первый русский поэт современности». На что тот спокойно и серьёзно возразит: «Неправда. У Блока есть одно-два стихотворения, которые выше всего, что я написал за всю свою жизнь». (Цит. по: Н. С. Гумилёв. «Письма о русской поэзии». С. 317).



Посвящение к сборнику «Горы и ущелья»

I

Люблю я чудный горный вид,
Остроконечные вершины,
Где каждый лишний шаг грозит
Несвоевременной кончиной.



Вершины, которые выше всего, господствуют над местностью, покорно примыкающей к ним. Так же и в творчестве: высшие достижения знаменуют созидательное начало – мысль, солнечные вершины которой теряются за облаками. Бездны непонимания делают её неприступной. Совершенство формы преображает уличных ныряльщиков с венецианских каналов в ангелов на полотнах, – и это мост, по которому можно преодолеть бездны. «Форма – это восприятие опыта, но опыта, осуществлённого и преодолённого в знании, когда урод подобен красавцу, угнетатель примирён с угнетённым, то, что считалось формой, стало временем, то, что имело протяжённость во времени, стало формой, новым знанием» (Р. П. Уоррен. «Знание и образ человека». С. 187). Значит, есть нечто возвышенное и в долинах, и юноши, зарабатывающие нырянием в тёплую и мутную синь, не чужды ясного неба. Форма не чужда времени, но само время – знание начала вещей, знание равновременного сегодня, через которое проходят наши миллионы судеб и ещё более – судеб предшествующих поколений.


II

Люблю над пропастью глухой
Простором дали любоваться
Или неверною тропой
Всё выше-выше подниматься.



Опыт чудовищен: он порождает призраков разума и идолов площадей, кто легко уравнивает красоту с безобразием, спасение с искушением, а вдохновение с инстинктом. Битва с этим чудовищем – удел рыцарей мысли. Паладины не обманывают и не подменяют подлинные пропорции мнимыми. Их удел – охранение бытия, чтобы возделывался сад и не утратил своего очарования дом священника. Их голос – не инструмент, но сам звук, смысл. Всё, что несут они в сокровищницу пробуждённых душ, – формы прекрасного и вечного, в которых культура тайны и тайна культуры. Принять смысл таким, как он есть,  – совершить восхождение, – тогда и в нашем сегодня пребудет тот царскосельский вечер, когда паладин, прощаясь, благословлял оруженосцев на угрюмое и упрямое зодчество «храма, восстающего во мгле».


III

В горах мне люб и Божий свет,
Но люб и смерти миг единый!
Не заманить меня вам, нет,
В пустые, скучные долины.

<1902>


Письма без адресата, стихи из бездны разочарования и неверия отсылаются на небеса – к «провиденциальному собеседнику». Они очаровывают и вселяют веру; неблагополучие убогих хижин и эфемерность хрустальных дворцов не омрачает их. Опыт преодолевается в знании и, очищенный от мусора непонимания, вверяется форме.
«Кому рассказываю я это? Не Тебе, Господи, но перед Тобою рассказываю семье моей, семье людской, как бы ничтожно ни было число тех, кому попадётся в руки эта книга. И зачем? Конечно, чтобы я и всякий читающий подумали, “из какой бездны приходится взывать к Тебе”». (А. Августин. «Исповедь». С. 23).



Аудиокнига на https://youtu.be/LyPqFMd_mdU

http://www.ponimanie555.tora.ru/paladins/chapter_1.htm