Обещанный сюрприз от Булгакова

Вступление

Кому из нас не известно содержание повести Михаила Афанасьевича Булгакова «Собачье сердце»? Трудно найти такого. Большинство, если не прочло повесть, то общий сюжет знает наверняка, хотя бы по одноименному фильму режиссера Владимира Бортко. Но все ли правильно поняли замысел Булгакова? Для основной массы читателей ответ и на этот вопрос не вызывает сложностей. Не пересказывая содержания повести можно сказать двумя словами, в результате эксперимента над «милейшим» псом Шариком, появляется новое существо Полиграф Полиграфович Шариков,   прохвост, хам и свинья. И читателю ясно дают понять, негативные качества, это дурная наследственность, доставшаяся от Клима Чугунова. Приведенное мнение высказано профессором Филиппом Филипповичем Преображенским, проводившим эксперимент. Но единственная ли эта точка зрения? Нет, ассистент профессора Иван Арнольдович Барменталь сначала считал иначе. А какова правильная версия? Если смотреть фильм или прочитать произведение, может возникнуть мысль что профессор прав. Некоторые исследователи, полагаясь только на слова ученого, кстати, слабо подкрепленные, делают далеко идущие выводы. Абсолютно игнорируя содержание книги, а оно очень интересно. Высказываются различные толкования, иногда самые противоречивые. Но во всех толкованиях неизменно одно, виноват вор и пьяница Клим Чугунов. Основная порочность подобной логики в отождествлении Чугунова с Шариковым. Вот эти далеко идущие и не чем не подкрепленные выводы и являются самыми опасными, они не просто вводят в заблуждения, но и оглупляют и ломают логику. А потом, на этом посыле, начинаются толкования, да такие, что и Булгаков, наверное, очень удивился. Писатель, конечно, предполагал, что найдутся люди желающие заглянуть в скрытую, потаенную часть произведения. Изучая труды современных исследователей повести, то и дело натыкаешься на ненаучность методов и, самое печальное, игнорирование самого текста. Об этом ли писал Булгаков? Бытующие выводы можно сделать лишь при невнимательном чтении и то предвзято. Согласитесь, для нас главное, как думал сам Булгаков. Что он пытался нам сказать? Как считал сам Михаил Афанасьевич и будет его мнением, какое оно там ни было. К счастью Булгаков оставил комментарий к некоторым произведениям, но об этом позже.
Первым «комментатором» «Собачьего сердца» оказался агент ГПУ, присутствовавший при чтении Булгаковым «Собачьего сердца» и написавший пространный донос. Кстати, довольно точно изложил содержание, правда, снабдил свой «труд» пояснениями в духе того времени. Мы, в своем понимании повести, не далеко ушли от изложения того агента. Просто замеченную еще тогда критику коммунистического строя, современный читатель, теперь ставит в заслугу автору. В результате толкования наших современников также далеки от авторского замысла. Можно закрыть на это глаза и вопреки всему принять устоявшуюся точку зрения, если бы не один факт: «Собачье сердце», как и ряд других булгаковских произведений, изучают в средней школе. Как можно воспитывать у детей патриотизм и уважение к собственной культуре, логику и правильное понимание литературы, когда это понимание противоречит здравому смыслу и совпадает с мнением продажного и полуграмотного агента ГПУ. В конце концов, нельзя приписывать Булгакову не произнесенные им слова, и чуждые ему мысли.
Приведу типичную цитату, характеризующую одного из персонажей повести и взятую мной из интернета: «Имя Шарикова стало нарицательным: так уничижительно называют наглого малообразованного и абсолютно некомпетентного человека из низов общества, в силу разных причин оказавшегося во властных структурах». Одно радует, это единодушие, с каким осужден Полиграф Полиграфович Шариков. Уже люди конца двадцатого, начала двадцать первого веков, всех возрастов и национальностей, как один, высказали свое мнение. И с этим приходится считаться. В сотнях книг, тысячах статей и миллионах детских сочинений однозначно звучит простая истина,   если пришел в гости в чужую квартиру, веди себя в ней как принято хозяевами, а не так как ты привык вести себя на помойке.
Я упомянул, что писатель сам оставил комментарии к «Собачьему сердцу», нам только нужно суметь их прочитать. Как не странно прозвучит, но комментарии скрыты в закатном романе «Мастер и Маргарита» и ряде других произведений Михаила Афанасьевича. Берусь даже утверждать что именно «Собачье сердце» и «Белая гвардия» явились тем фундаментом, на котором базируется последующее творчество Булгакова. Без этого «ключа» просто бесполезно даже пытаться расшифровывать работы писателя. Ниже я приведу всего несколько примеров такой дешифрации, в результате, как из черно-белых фотопластинок Прокудина-Горского появляется переливающаяся цветами картина, с названием – творчество великого русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова.
Забегая вперед скажу, что под Шариком писатель имел вполне конкретную историческую личность. Мало того, Булгаков в сюжет вплел и полный его психологический портрет, описание внешности, имя и фамилию. Что б читатель не перепутал. Героев повести давно ассоциируют с реальными персонажами того времени и делают это самым произвольным образом. В случае одного персонажа пускаются в длинные логические построения, а для другого делают выводы лишь на внешнем виде. Несомненно одно, главным персонажем является собака Шарик, а затем его продолжение – Шариков. Что поделаешь, Швондер и Шариков стали именами нарицательными, с легкой руки «интерпретаторов», я не буду отступать от традиции, и тоже буду применять эти выражения, с учетом мнения Булгакова, конечно. Им теперь вместе шагать, хоть один у другого семь рублей спер, вспомнят одного, непременно помянут и второго.
Итак, отнесемся к повести как к научному, медицинскому документу. Больше чем одна треть книги описана со слов пса Шарика. Затем приведен дневник доктора Ивана Арнольдовича Борменталя, ассистента профессора, где показана революционная перестройка организма животного. Дневник продолжается до середины произведения и полностью посвящен, по сути, Шарику. С середины произведения повествование переходит к третьему лицу, показывающее события со стороны, но само в повествовании не участвующее. Именно с середины повести появляется Полиграф Полиграфович Шариков, сначала без имени, а затем нареченный. В конце несколько абзацев повествование снова идет от лица Шарика.
Не менее интересно место действие и эволюция главного героя. Вначале описан «нищий бродячий пес» прозябающий на улице, его жизнь, мысли, мечты. Второе место действие   роскошная квартира профессора Преображенского. Ситуация меняется, и в новых условиях мы снова созерцаем внутренний мир этой собаки. Причем это тот же неизменный Шарик, операция еще не проведена. Со стороны, во второй части повести, мы можем наблюдать лишь действия тандема Шарик – Клим Чугунов. О чем созданное существо думает нам неизвестно. И в конце произведения, снова видны мысли пса Шарика и его выводы из пережитого.
Как я писал, кажется, смысл повести ясен, на ее страницах «милейший пес» превращается «в такую мразь, что волосы дыбом встают», и все это благодаря «дурной наследственности» доставшийся от Клима Чугунова и обработки Швондером. Так считает «мировой светило» – профессор Преображенский, так вынужден считать и читатель, доверяя авторитету Филиппа Филипповича. Но все ли так просто? Может быть, Шарик не такой уж «милый пес» и Швондерова работа не так влиятельна? А гипофиз и семенные железы Клима Чугунова вообще не воздействуют на становление личности Шарикова. В конце концов, все факторы, повлиявшие на характер Полиграфа Полиграфовича, можно разделить на унаследованные и привнесённые. К первой группе можно отнести внутренние и внешние черты, доставшиеся от Шарика и Клима. Пусть даже если и указанные персонажи приобрели их в ходе своей прошлой жизни, обучаясь, но, за порогом квартиры Преображенского. Ведь не всем новорожденным щенкам уготована доля питаться на помойке, этому учит жизнь. В свою очередь, не каждый Клим Чугункин с рождения начинает виртуозно играть на балалайки и пить водку, этому тоже кто-то учил. Нужно выяснить эти «врожденные» черты характера, поведения и внешности. Это, наверное, самое главное, для понимания замысла автора, понять, что в Шарикове от Клима а что от Шарика. Ко второй группе необходимо отнести черты, появившиеся у Шарикова в процессе жизни у профессора в доме. И не следует думать, что это лишь влияние Швондера. Сам Филипп Филиппович, на пару с Борменталем, постоянно пытаются привить подопечному полезные навыки, иногда успешно, а иногда и нет. Хотя, они иногда обучают на собственном примере, дают уроки, не осознавая этого. Например, не Швондер же обучил Шарикова курить, на страницах повести нет ни одного эпизода показывающего, что председатель домкома подвержен этой пагубной привычке. Но и в истории болезни Чугунова тоже нет записи, что он курильщик, несмотря на важность этого, с медицинской точки зрения. Как ни странно, в данном исследовании, вне зависимости от желания автора, происходит некоторая реабилитация Швондера, как конкретного персонажа.
Итак, при всей кажущейся очевидности следует разобраться в путях формирования этого «исключительного прохвоста» Шарикова. Воспользуемся лишь материалом, который дал сам писатель, а он обширный, уникальный и самодостаточный. Для подтверждения своих слов я буду приводить цитаты, причем в некоторых случаях они будут приводиться несколько раз в процессе доказательства. Неоднократное приведение одних и тех же цитат применено из-за многогранности каждого слова, предложения, эпизода, сцены. Сделано это и потому, чтобы читателю не пришлось каждый раз заглядывать в текст повести, перепроверяя доводы. Подозреваю, и в этом случае, вам захочется, все же, убедиться правильно ли я цитирую. Ну что ж, будет повод еще раз перечитать «Собачье сердце».

Бродячая жизнь

Я писал, что начало произведения ведется от лица собаки, сначала даже безымянной. На основании этой части можно вполне узнать, чем жила псина, каковы ее мысли и мечты. Воспользуемся дневником Борменталя, и дадим внешний вид безымянного пса, будущего Шарика:
«…собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода дворняжка. Кличка – Шарик. Шерсть жидкая, кустами, буроватая, с подпалинами. Хвост цвета топленого молока». Таким выглядит Шарик перед самой операцией после недельного пребывания у профессора. Нужно отметить, что сначала повести у собаки вид паршивый, по словам горничной, а по совместительству медсестры и санитарки   Зины. На боку у него ожег и облезлая шерсть, весь он какой-то истасканный и рваный. «Испорченный бок торчал свалявшимися промерзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна обвара».

На всем протяжении своих скитаний молодой пес лишь скулит: «…тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно». Он видит в своем положении лишь отрицательные стороны:
«Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по ребрам получали? Кушано достаточно. Все испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой еще не угас... Живуч собачий дух».
Не очень понимаю, почему собачке интересно, били ли меня сапогом, и получал ли я кирпичом по ребрам. Меня, как читателя, больше интересует, получал ли кирпичом по ребрам Шарик. К сожалению, из текста этого не разобрать. Ясно одно, Шарик что-то испытал, с судьбой смирился, и сейчас плачет «от физической боли и холода». Одно радует что: «…дух… еще не угас... Живуч собачий дух». Обратите внимание на эту фразу, она пройдет красной нитью по всей повести, и наша задача лишь выяснить, что это такое «собачий дух». Но, как известно: «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится…»
Но есть у животного и приятные моменты, летом, за чертой города, где люди проводят пикники: «…нажрешься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают граждане». Рассуждения типичного тунеядца, летом за городом можно, например, грибы собирать. Ах да, он же не любит грибы. Тогда на зайчиков, тушканчиков охотиться, рыбу ловить, голубей гонять. Тут главное слово для Шарика   «бесплатно».
И, казалось бы, какие-то человеческие черты проскальзывают в собачке, так она, вроде-бы, пожалела машинистку, которая пыталась его погладить и первый раз нарекла Шариком: «Жаль мне ее, жаль! Но самого себя мне еще больше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что мы действительно не в равных условиях. Ей-то хоть дома тепло, ну а мне, а мне... Куда пойду? У-у-у-у-у!..». Но, все же, его «жалость» смазывает фраза «самого себя мне еще больше жаль». Псинка не находит преимуществ в своем собачьем положении, хотя его шерсть, по сравнению с «кремовыми чулочками» барышни, просто роскошная шуба. Шарик знает, что приходится терпеть несчастной «машинисточке», но, тем не менее, «себя ему жаль больше». Неужели злые люди надругались над Шариком также как над этой барышней.
Кстати, когда машинистка впервые нарекла его Шариком, собака обнаруживает ум и способность оценивать свое положение здраво:
«Шарик – это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрет, сын знатных родителей, а он лохматый, долговязый и рваный, шляйка поджарая, бездомный пес». Ни родины, ни флага, одним словом. Заметим, он не считает себя глупым, но, пока, и не знатным.
Собака предчувствует что скоро «сдохнет в подворотне» и поэтому:
«На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно, что мелкие собачьи слезы, как пупырыши, вылезали из глаз и тут же засыхали».
Странно, что лазанье по свалкам и помойкам и выискивание там всякой дребедени песик называет карьерой. Как впоследствии вспоминал Шариков: «…помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал». Себя собаке не просто жалко, а жалко до боли, до слез, до истерики.
Разбирая дальше «жизнь и деятельность» Шарика, мы начнем сталкиваться с чем-то очень уж невероятным для животного. Сказочность происходящего возрастает и достигает кульминации к центру произведения. Вдруг, оказывается, что собачонка прекрасно разбирается во времени. Ну и что? – скажет иной читатель, – у каждого живого организма есть внутренние «часы», по которым он ориентируются на бессознательном уровне. Скажу по-другому, Шарик ориентируется не во внутренних биологических «часах», а в часах без кавычек, в человеческом времени:
«В полдень угостил меня колпак кипятком, а сейчас стемнело, часа четыре приблизительно пополудня, судя по тому, как луком пахнет из пожарной Пречистенской команды».
Дальше больше, оказывается, бродячий пес большой гурман, он не любит каши и грибы: «Пожарные ужинают кашей, как вам известно. Но это – Последнее дело, вроде грибов». Тут он разборчивей даже настоящего пса Шарика, упитанного, аристократичного и лопающего овсянку. Все понятно, несчастная собачка с голода летом по окрестностям все же грибы собирает. Но, не тут-то было. Оказывается, «нищему» псу не нравиться: «дежурное блюдо – грибы, соус Пикан по 3 р. 75 к. порция. Это дело на любителя все равно, что калошу лизать... У-у-у-у-у...». Он знает вкус не только грибов, но и соуса Пикан и… галош.
Странно, что ему известна и цена соуса, да и вкус грибов и соуса на помойке не разберёшь, там все объедки превращены в ужасную смесь. Тут можно написать, что он знал цену хлеба, но соус Пикан не хлеб, а знал он и то что:
«…за 4,5 червонца в бар не пойдешь».
«Подумать только: 40 копеек из двух блюд, а они оба эти блюда и пяти алтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал».
Отметим, что песик имел представление о денежной системе, ценах на продукты питания, причем, не первой необходимости, забегая вперед скажем, что ему известно, у кого из людей какой доход, например:
«Иная машинисточка получает по Их разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит…».
Писатель два раза упоминает зарплату машинистки – 45 рублей. Цена ее обеда из двух блюд 40 копеек. А теперь подумайте о трех рублях семидесяти пяти копеек за одно блюдо вкус которого знал Шарик и пренебрегал им.
Способность собак определять, какие продукты питания из чего приготовлены, как раз, никого не удивляет, с их то обонянием:
«Что они там вытворяют в нормальном питании – уму собачьему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают». Это он про «машинисточек»,   «жрут», «лакают», одну из которых он, якобы, пожалел.
«Господин, если бы вы видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину. Отдайте ее мне… Для чего вам гнилая лошадь… райский запах рубленой кобылы с чесноком и перцем… называемой «Особая краковская»». Запах запахом, но… откуда пес узнал что название колбасы «Особая краковская»?
Дальше, собака поражает своими медицинскими познаниями:
«…как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легко могу получить воспаление легких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду. С воспалением легких полагается лежать на парадном ходе под лестницей». Тут все точно, даже научно, читаем дальше:
«…завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить? Летом можно смотаться в Сокольники, там есть особенная, очень хорошая трава»
Ничего необычного, всем известно, что животные и птицы в, данном отношении, ведут себя на удивление разумно. Они могут лечить себя травами, использовать минералы, даже мелкие камушки заглатывают, для улучшения пищеварения. Читатель так и подумает, поэтому мало будит обращать внимание на фразы приведенные далее:
«У нее и верхушка правого легкого не в порядке и женская болезнь на французской почве».
В приведенном монологе собака, без анализов крови и рентгена, ставит абсолютно правильный диагноз машинисточке. А чтобы не осталось сомнений, что пес знает человеческую медицину, а не собачью, писатель приводит мысли Шарика в первые минуты пребывания в доме Филипп Филипповича:
«Сейчас касторку заставят жрать и весь бок изрежут ножами, а до него и так дотронуться нельзя».
Согласитесь, касторка и ножи, в медицинский арсенал собак не входят.

Появление профессора

Дальше   больше, раскрываются новые грани, одна из них способность разумного песика оценивать человека не только по одежде, но и по поведению, манере держаться, по взгляду. Увидев Филиппа Филипповича, собака сразу складывает о нем правильное представление: «…показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже – вернее всего, – господин. Ближе – яснее – господин». Начинаем приглядываться к политической грамотности Шарика. Он знает, что все люди «граждане», а некоторые из них «товарищи», последние кардинально отличаются от «господ». «А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не такие, об этом и говорить нечего, но все же издали можно спутать. А вот по глазам – тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь. Вроде барометра. Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится».
Видно, что собака знает, что раньше носили господа, а что пролетарии. Теперь и пролетарии носят пальто, правда «воротники не такие», но, самое главное глаза, их псина и издали не спутает. Барометр… Основной вывод из приведенного текста пес по глазам определяет: «у кого великая сушь в душе». Забежим немного вперед и скажем что псу примерно два с половиной года, а на дворе конец двадцать четвертого. Господа исчезли в 17-м году, за три с половиной года до рождения Шарика. Откуда пес знает, что носили раньше господа и пролетарии?
«Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: меня, Филиппа Филипповича, обкормили».
«Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей. И сигарой».
Посмотрите, как широк кругозор животного, он знает, не хуже цирюльника, фасоны бородок и усов, имеет представления о газетах и что в них пишут. Еще раз убеждаемся, что он знает: где что продают, где берут товар господа, что едят французы: «…французы, между нами говоря. Хоть и лопают богато, и все с красным вином». В приведенной фразе, при невнимательном прочтении, можно понять, что борбосику нравиться обильность и богатство с каким едят французы, но не нравиться, что это приходится делать с вином. Для собаки ничего удивительного, вино они не любят. На самом деле эта незавершенная фраза, хотя и без многоточия, к вину отношения пса там невидно. Давайте сразу выясним отношение пса к алкоголю, как не прозвучит это странно. Приведем цитату: «Если темные бутылки с плохой жидкостью... Ве-и-ви-на-а-вина...». Казалось бы, вино Шарик называет «плохой жидкостью» и все понятно. Но темные бутылки пес видит в гастрономе «Елисеевы братья бывшие» и можно предположить, что Шарик видал вина и получше. Впоследствии выясняется, вина в Советской России и правда «плоховатые»: «Сен-Жюльен – приличное вино, – сквозь сон слышал пес, – но только ведь теперь же его нету». Второй вопросик для борбосика: Где пес насмотрелся, что едят французы, в советской России не было Французского автономного округа?
«Какого же лешего, спрашивается, носило его в кооператив Центрохоза? Что он мог покупать в дрянном магазинишке, разве ему мало Охотного ряда?», или «Елисеевы братья бывшие». Опять подтверждаются наши сомнения, что этой собаке в двадцать шестом году исполнилось немногим больше двух лет. Затем фраза, убеждающая нас в жизненной опытности пса, если не в знании человеческой психологии:
«Но ведь вы ни за что не дадите. Ох, знаю я очень хорошо богатых людей!». Вот какие мысли, оказывается, приходят в головы собак, когда они просят у людей кусок колбасы. О многом говорят мысли пса и о социальных взаимоотношениях того времени. Вот каким он видит жизненное кредо советского функционера: «Я теперь председатель, и сколько ни накраду – все на женское тело, на Раковые шейки, на Абрау-Дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует».
Далее психоанализ продолжается: «А вы сегодня завтракали, вы, величина мирового значения, благодаря мужским половым железам».
Снова неожиданность, оказывается, барбос знает не только имя и отчество господина в шубе, но и род деятельности, и некоторые интимные подробности (шутка).
Поражает ювелирная и портняжная точность, с какой определен, уже в квартире профессора, «черный костюм английского сукна», и на животе у него «радостно и неярко сверкающая золотая цепь».
Вы, наверное, убедились, что будущий Шарик и без Швондера мог прекрасно определить кто такие пролетарии, а почему Елисеевы бывшие. Напоследок темы, еще цитату, чтобы не создалось впечатление, что собачка применяла слова не обдумано, случайным образом:
««Неужто пролетарий»? Подумал Шарик с удивлением... «Быть этого не может». Он поднял нос кверху, еще раз обнюхал шубу и уверенно подумал:
Нет, здесь пролетарием не пахнет».
Кстати, вполне человеческая фраза: «…здесь пролетарием не пахнет». Наверное, эту фразу не раз говорили революционные борцы, прежде чем вести «контру» в ЧК или к стенке. Как мы убедились от гражданина в шубе: «…запах по метели от него летит скверный, больницей». Вспоминается знаменитое стихотворение Джанни Родари «Чем пахнут ремесла?» Помните фразу оттуда: «Только безделье не пахнет ничем». Так вот, на всем протяжении своей собачьей жизни пес будет давать комментарии запахов. Но ни разу он не помыслит как пах он и его помойка, и как пах Швондер с товарищами. Ниже мы еще рассмотрим отношение нашего героя к пролетариату и трудящимся. А пока заметим, что знакомые псы рассказывали ему о «барском поваре графов Толстых» Власе, бросившего собачей братии кость, на которой оставалось еще «с осьмушку мяса». Псы за это Власа часто с благодарностью вспоминали. Даже о Толстом псинка слышала, но опять лишь однобоко.
Далее разберем поразительную способность, отсутствующую у обычных кобелей, бегающих по подворотням и машущих хвостами во все стороны. Я говорю о странном интересе собачки к женщинам и ее осведомленности. Так, например, он точно знает: «…а кинематограф у женщины единственное утешение в жизни». Кино важное искусство, конечно, но не плохо еще и книжки читать.
«А ей разве такой стол нужен? У нее… и женская болезнь на французской почве, на службе с нее вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вот она... Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка она фланелевые, попробуй, он и заорет: до чего ты неизящна! Надоела мне моя Матрена, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло мое времечко...
Меня возмущают развязные рассуждения зарвавшегося пса, как можно сравнивать человека с животным. Собака явно преуменьшает теплозащитные свойства своей собачьей шубы, уподобляя ее волосяному покрову девушки.
Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовые чулочки и узкую полосочку плохо стиранного кружевного бельишка».
Тут, конечно, явное предостережение дамам, гуляющим с собачками, или пытающимся их погладить. Не делайте этого, особенно с псинками маленького размера. Заглянут под юбку, а потом все окрестные псы будут знать, какого цвета у вас белье. Больше всего в данном вопросе поражает, что собака знала что такое «…подвергает французской любви», и сопутствующие подробности.
Неудивительно, что на пороге новой жизни, теперь уже нареченный Шариком, не утратил свой своеобразный интерес к женскому полу: «…молодая красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколке предстала перед псом и его господином… юбка женщины запахла, как ландыш». Даже в женской красоте собака разбиралась.
Как говорилось, первая треть книги ведется от лица собаки, но, тем не менее, вмещает всего около двух часов. В полдень безымянную собаку повар обварил кипятком. Может быть случайно. Но все ровно собака люто его ненавидит:
«Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди».
А само действие начинается примерно в «четыре пополудня» когда уже стемнело.
«Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая гадина, а еще пролетарий».
Ненависть в словах можно понять, тем самым повар обрек пса на верную гибель. Ведь теперь он не сможет добывать еду и умрет. Такое решение о своей «дальнейшей карьере» принял сам пес, доведенный собой до психоза. То, что на собаках все хорошо заживает, псинка к себе, почему-то, не относит.
«И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут на телегу... Дворники из всех пролетариев – самая гнусная мразь. Человечьи очистки самая низшая категория. Повар попадается разный. Например – покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус…».
Но что это?! Пес ненависть к поварам переключил на дворников. И это именно ненависть. Слова, которыми характеризуются дворники, не дают сомневаться в этом. И тут можно оправдать псину, он голодный, на пороге смерти, и не кому нет до этого дела, ни кто не хочет понять.
Но, вот пришло спасенье в виде господина в шубе и куска «Особой краковской». Все, жизнь спасена, ведь «…главное во время болезни перехватить кус». Мало того, хозяин манит Шарика следующей порцией, и лохматый понимает, что скорей всего она его. Вспомним, как ошпаренный воодушевился лишь почувствовав запах колбасы:
«Запах омолодил меня, поднял с брюха, жгучими волнами стеснил двое суток пустующий желудок, запах, победивший больницу».
Мало того, Шарик видит, что его ведут в дом, и тут:
«Какой-то сволочной, под сибирского деланный кот-бродяга вынырнул из-за водосточной трубы и, несмотря на вьюгу, учуял Краковскую. Шарик света не взвидел при мысли, что богатый чудак, подбирающий раненых псов в подворотне, чего доброго и этого вора прихватит с собой, и придется делиться Моссельпромовским изделием. Поэтому на кота он так лязгнул зубами, что тот с шипением, похожим на шипение дырявого шланга, забрался по трубе до второго этажа. – Ф-р-р-р... Га..У! Вон! Не напасешься Моссельпрома на всякую рвань, шляющуюся по Пречистенке».
Сторонний наблюдатель, не знающий собачьего языка, тут бы и подумал об извечной нелюбви собак и котов. Но мы-то с вами знаем, что «все поделить» у Шарика на всякую рвань не распространялось. Поделить колбасу гражданина, между гражданином в шубе и Шариком, одно, а туже колбасу между гражданином и другим несчастным совсем другое. У собаки и в мыслях нет, что он облаял кота только за то, что он кот. Кстати тут раскрывается смысл слова поделить, как это видит Шарик. Сначала профессор делит колбасу пополам и одну часть отдает собаке. Затем, профессорскую долю тот еще раз делит пополам, и так далее. В результате весь кус достается собачонке. А теперь наблюдайте за мыслью, по утверждению собаки, летом, когда жизнь полегче: «…бумаги жирной набросают граждане, налижешься». А зимой, когда вопрос стоит о жизни и смерти пса: «Загадочный господин… (…) Не снимая коричневых перчаток, размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель». Обратили внимание, голодный пес не бросается, весело повизгивая и размахивая хвостом, вслед за своей законной добычей   жирной бумагой, а стоит и чего-то ждет. Да «идиотская бумага» собаки не к чему, ему колбасу подавай. Вам еще жалко псинку? Умеет собачка жалость вызывать. Возникают подозрения, что слова пса о себе расходятся с выводами от наблюдения за ним.
Дальше у пса включилась жадность, он, одержимый духом колбасы, все дальше заходил за господином. Надо же, нами найдена та наживка, на которую можно ловить подобную публику, рассудительность разом отключается. Но, не все так просто. Казалось бы, верх собачьего безумия следовать за Профессором:
«…провел рукой в перчатке интимно и ласково по Шарикову животу». Тут бы «говорящей собачке» следовало испугаться, мало ли зачем мужик в шубе проводит «интимно и ласково» по собачьему животу. Мы с вами знаем, что профессору нужен кобель, как обладатель семенных желез. Вот он и проверял. Видимо мужской труп тогда для пересадки найти было легче.
Песик же лишь игриво мечтал: «За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками, я слова не вымолвлю».
Или другая опасность подстерегающая псов. Почему-то Шарик даже в мыслях не допускает, что приведен он на квартиру для плохого. Он видевший от людей столько зла, такой знающий и умный, казалось, абсолютно ушел в мир фантазий. При удивительных для собаки знаниях он не рассматривает себя, например, как гастрономическую ценность. Кто знает, может быть, Филип Филиппович, или кто-то из окружения профессора,   приверженцы китайской или корейской кухни. Или, вдруг, профессор варил из откормленных собак лечебную мазь или хотел проверить волшебный рецепт из старинного фолианта. Создалось впечатление, что вся рассудительность ошпаренного пса постепенно испарилась. Странно, что в голодающем городе, где умерших своей смертью лошадок кушают, так много бродячих собак, целых сорок тысяч. При том, что там нет-нет да наркоман из Китая пробредет, тоже голодный, что самое удивительное, казалось бы: «…на, получай Шарикова и ешь его с кашей». Ан, нет.
Булгаков пишет: «…от жадности едва не заглотал веревочку». Но одновременно, Михаил Афанасьевич вполне ясно дает понять, что собака видела людей по глазам. Она снимала психологическую характеристику лучше любого психолога или детектора лжи   полиграфа (надо же, какое совпадение). Приведу, еще раз, цитату: «Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится».
«…этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин»
Снова обращаю ваше внимание, Шарик определял людей не по запаху, а по глазам. Рассуждения вполне грамотные. Хотя пес, видимо, не знал про академика Павлова и его собачек. Знания у ошпаренного слишком однобокие.
Дальше пес увидел следующий объект для ненависти: «Тут швейцар. А уж хуже этого ничего на свете нет. Во много раз опаснее дворника. Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодер в позументе». И снова слепая, омерзительная, огромная, переходящая все границы ненависть. Что характерно, по мере удовлетворения голода, и ненависть к каждому встречному движется по нарастающей. Опять промелькнувшая фраза, запомним ее, оказывается, некоторых людей Шарик ненавидит больше чем котов.
«Вот это – личность. Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя доля! Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцаров вводить в дом жилищного товарищества?
Посмотрите, этот подлец – ни звука, ни движения! Правда, в глазах у него пасмурно, но, в общем, он равнодушен под околышем с золотыми галунами. Словно так и полагается. Уважает, господа, до чего уважает! Ну-с, а я с ним и за ним. Что, тронул? Выкуси. Вот бы тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу. За все издевательства вашего брата. Щеткой сколько раз морду уродовал мне, а?».
Снова сеанс удивительного психоанализа. Все, Шарик нашел своего господа, властелина, хозяина. И тут открываются черты, не знакомые нам в псе прежде. Он, оказывается, хочет «тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу». Мало того, у него есть на это обоснование:
«…а кто сам всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай.
Раз боишься – значит стоишь... Р-р-р... Гау-гау...»
Вот он внутренний мир, жизненное кредо «добрейшего пса», цапнуть слабого. «Боишься – получай». Обратите внимание, в течение нескольких минут, каждый встречный люто ненавидим псиной. Причем, из-за действий одного швейцара он ненавидит всю их породу,   националист: «Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодер в позументе». И его «добро» лишь отсутствие черной злобы к людям, от которых можно что-то получить как от графского повара. О многом говорит набор слов, которыми Шарик характеризует людей: «грымза», «подлец», «холуй», «мразь», «человечьи очистки», «самая низшая категория», «негодяй», «гадина», «жадная тварь», «мерзавцы», они «бессмысленны», «тупы». И вместо лиц у людей «рожи», «гнусные рожы», «морды» и они не едят а «жрут», «лакают», «лопают».
Филипп Филиппович сразу же возведен в ранг божества, лишь ошпаренный увидел действия швейцара. Заметили слово «холуй», по отношению к трудящемуся швейцару. И одновременно, какое омерзительное раболепие перед только что найденным «богом» показывает псина:
«Руки ему лизать, больше ничего не остается».
«Еще, еще лижу вам руку. Целую штаны, мой благодетель!»
«За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками, я слова не вымолвлю».
О, мой властитель! Глянь на меня. Я умираю. Рабская наша душа, подлая доля!
Трудно понять, он по собачье пресмыкается или по человечески. «Слово не вымолвлю», совсем «по-человечески» звучит, собака так не пролаяла бы и не подумала. Она подумала бы по-другому... Обратите внимание, что Шарик хорошо знает швейцара, видимо, неоднократно пытался прорваться в парадную... Но зачем? Там ничего съестного нет. Даже галош, тростей и шуб уже нет. До марта семнадцатого присутствовали, а теперь нет. Но пес ведь тогда не жил, хотя вкус галош знает. Загадка…
«Эх, чудак. Подманивает меня. Не беспокойтесь! Я и сам никуда не уйду. За вами буду двигаться куда ни прикажете».
«Иду-с, поспеваю. Бок, изволите ли видеть, дает себя знать. Разрешите лизнуть сапожок».
Теперь рассмотрим следующий «талант» Шарика:
«Бок болел нестерпимо, но Шарик временами забывал о нем, поглощенный одной мыслью – как бы не утерять в сутолоке чудесного видения в шубе и чем-нибудь выразить ему любовь и преданность. И раз семь на протяжении Пречистенки до Обухова переулка он ее выразил. Поцеловал в ботик у Мертвого переулка, расчищая дорогу, диким воем так напугал какую-то даму, что она села на тумбу, раза два подвыл, чтобы поддержать жалость к себе».
«Господин оценил преданность и у самой пожарной команды… (…) …наградил пса вторым куском поменьше, золотников на пять».
Взгляните, псинка, подобно цирковому пуделю устраивает целый спектакль. Собака, в короткий срок, чтобы показать преданность играет действо, вылизывает руки, целует ботики, расчищая дорогу, дико воет и подвывает, чтобы «поддержать жалость к себе». Делается это не из преданности и благодарности, а чтобы показать преданность и благодарность. Согласитесь, это разные вещи. Да и о какой преданности можно говорить после пятиминутного знакомства. Теперь о благодарности, вот фраза, родившаяся в голове Шарика когда его еще не угостили но он уже почувствовал колбасу: «Видно, помирать-то еще рано, а отчаяние – и подлинно грех. Руки ему лизать, больше ничего не остается». Пес еще не знает, угостят ли, но он воспрял духом, как будто знает, что нужно делать в подобных ситуациях. Наличие колбасы у Преображенского вынуждает Шарика лизать профессору руки. Кроме «руки лизать» у подобной публики есть много приемов для тех с кого можно что-либо «поиметь». Например, «давить на жалость», «опоить», «отравить», «запугать», «подкупить», «оболгать», «фокус показать», им лишь кошелек «засвети» когда замызганный журнальчик покупать будешь, потом не отстанут.
После того как Шарик переступил порог дома Преображенского мы узнаем еще одну подробность о собаке. Подробность, которая, знай профессор раньше, была способна изменить всю эту историю. Дело в том, что пес знал человеческий язык:
«Какой же негодяй тебя обварил? А? Да стой ты смирно!..
Повар, каторжник повар! – Жалобными глазами молвил пес и слегка подвыл».
Все приведенное конечно фантастично, но все же можно, с известными допущениями, спроецировать на животный мир, если бы не еще одна способность будущего Шарика, уменье читать.
Предоставим слово Михаилу Булгакову:
«Шарик начал учиться по цветам. Лишь только исполнилось ему четыре месяца, по всей Москве развесили зелено-голубые вывески с надписью МСПО – мясная торговля. Повторяем, все это ни к чему, потому что и так мясо слышно. И путаница раз произошла: равняясь по голубоватому едкому цвету, Шарик, обоняние которого зашиб бензинным дымом мотор, вкатил вместо мясной в магазин электрических принадлежностей братьев Голубизнер на Мясницкой улице. Там у братьев пес отведал изолированной проволоки, она будет почище извозчичьего кнута. Этот знаменитый момент и следует считать началом Шариковского образования.
Уже на тротуаре тут же Шарик начал соображать, что «голубой» не всегда означает «мясной» и, зажимая от жгучей боли хвост между задними лапами и воя, припомнил, что на всех мясных первой слева стоит золотая или рыжая раскоряка, похожая на санки (буква «М»).
Далее, пошло еще успешней. «А» он выучил в «Главрыбе» на углу Моховой, потом и «б» – подбегать ему удобнее с конца слова «рыба», потому что при начале слова стоял милиционер».
«Изразцовые квадратики, облицовывавшие угловые места в Москве, всегда и неизбежно означали «сыр». Черный кран от самовара, возглавлявший слово, обозначал бывшего хозяина «Чичкина», горы голландского красного, зверей приказчиков, ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший дурно пахнущий бакштейн».
«Учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту. Тем не менее (ежели вы проживаете в Москве, и хоть какие-нибудь мозги у вас в голове имеются), вы волей-неволей научитесь грамоте, притом безо всяких курсов».
В трактирах и пивных «…пахло сосисками, первые буквы на белых плакатах черезвычайно удобно складывались в слово «неприли...», Что означало «неприличными словами не выражаться и на чай не давать»»
Он прочитал и «…громадные буквы полотняного плаката «Возможно ли омоложение?».
«Если в окнах висели несвежие окорока ветчины и лежали мандарины... Гау-гау... Га... Строномия. Если темные бутылки с плохой жидкостью... Ве-и-ви-на-а-вина... Елисеевы братья бывшие».
Правда, буквы «Ф» (ферт) «пузатой двубокой дряни» не было в алфавите собачонки. Не замечено в ее лексиконе и характерных персонажей: Бабушек-Ежик, дедушек Леших, кикимор болотных из сказок народных. Там присутствовали какие-то нетипичные для наших мест «волшебники, маги и кудесники из собачьих сказок», а вместо дремучих, заповедных, соловьиных лесов,   сады Семирамиды.
Все бы это могло показаться забавным и занимательным, если бы Шарик был один. Но оказывается, таких грамотных псов тысячи, они тоже умеют читать:
«Из сорока тысяч московских псов разве уж какой-нибудь совершенный идиот не сумеет сложить из букв слово «колбаса»».
«Знакомые псы с Пречистенки» ведут речи о блюдах в дорогих ресторанах и ценах на них.
А старые псы рассказывают молодежи о графе Толстом, и какая от него польза:
Мало того, в этом тайном образовании существуют социальные отношения, так будущий Шарик считает себя «холостым псом»… Или, вы считаете, что писатель имел не социальный, а ветеринарный аспект? Вопрос по сути риторический и на него существует ответ в повести «Собачье сердце». Преображенский для опыта нуждался, в этом отношении, нормальном псе.
И еще один важный штрих, зачем Шарик «вкатил вместо мясной в магазин электрических принадлежностей братьев Голубизнер на Мясницкой улице»? Понятно, он спутал мясной магазин с магазином электротоваров, понятно, он потерял нюх от бензинового выхлопа… А если бы не спутал и вкатил в торговый зал мясной? Чтобы он там делал? А я вам отвечу, он, как любой пес, стянул бы мясные изделия. А указание на то, что ошпаренный промышлял именно в торговых залах, нам дает сам Михаил Афанасьевич. Ведь на служебных входах магазинов вывески не вешают, а вешают на главных, парадных входах, ведущих в торговый зал. Именно поэтому он читал вывеску «Главрыба» как «абырвалг», так как подкрадывался к входу со стороны конца вывески, а у противоположного конца постоянно стоял милиционер. В результате ему известно, что в магазине бывшего хозяина «Чичкина», «горы голландского красного, зверей приказчиков, ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший дурно пахнущий бакштейн». Как следствие, пес ненавидит швейцаров, ведь те охраняют ни помойки со старьем, а парадные лестницы с приличными вещами. Не заметили, куда унесло пса в воспоминаниях от Моссельпрома и гнилой лошади, до «гор голландского красного», «зверей приказчиков», «бакштейна», «сосисок». Вы считаете это реалии Советской России начала двадцатых? А не был ли пес Шарик мелким воришкой до революции?.. Ах, да он же тогда не жил.
Посмотрите, если подумать, складывается ужасная картина, в Москве в начале двадцатого века, существовала общность, члены которой отлично понимали язык жителей города, многое о них знали и были более осведомлены, чем о них думали. В свою очередь, горожане, наоборот, не понимали язык пришлых, не подозревая об их ненависти и коварстве. Недаром профессор Борменталь в первые дни появления Шарикова записал в своем дневнике:
«Теперь, проходя по улице, я с тайным ужасом смотрю на встречных псов. Бог их знает, что у них таится в мозгах».

В квартире профессора.

Наступил новый этап в судьбе Шарика. Теперь жизни ничего не угрожало, голод и холод ушли в прошлое. Хотя «шерсть жидкая, кустами, буроватая, с подпалинами» такой и осталась. Чтобы избавить псину от блох ее вычесывал сам Филипп Филиппович, хотя и безуспешно. По словам окружающих ошпаренный стал удивительно жирным:
– Еще бы, – за шестерых лопает, – объясняла это горничная Зина.
В первый день пребывания в доме профессора, пес, не желая чтобы лечили, пытался выйти в шкаф, спутав его дверь с входной, при этом разбил стекло. Мало того, он укусил Ивана Арнольдовича Борменталя – ассистента профессора, и с тех пор приклеил к нему кличку «цапнутый». Иван Борменталь даже удивился, как удалось «…подманить такого нервного пса». Того же мнения был Филипп Филиппович, говоря: «…мы пока этого уличного неврастеника понаблюдаем».
Итак, «уличный неврастеник» сразу приклеил к Борминталю кличку «цапнутый», и мысленно ассистента всегда стал так называть. Дело в том, что у пса имелся своеобразный «Табель о рангах». Как видим, ассистенту профессора по этому табелю досталось не большое место. Выше всех он поставил хозяина квартиры и величал его: и «Пречистенским мудрецом», и «хозяином», и Филиппом Филипповичем, но, чаще всего «божеством». Второй на «социальной лестнице» стояла хозяйка «главного отделения рая», повариха Дарья Петровна Иванова. Дарью Петровну в своем табеле о рангах собака мысленно так и называла, по имени отчеству. Выше Ивана Арнольдовича Борменталя находилась и Зинаида Прокофьевна Бунина. Ее пес в своих мыслях именовал Зинкой: «Зинка в кинематограф пошла, – думал пес, – а как придет, ужинать, стало быть, будем». Тот же самый принцип «нужности» - «ненужности» людей. Пес меньше всего ожидал получить благ от Борменталя и поставил его ниже всех.
Отметим, что Филипп Филиппович, может быть, и не называл Зину по отчеству, но ни он, ни другие жильцы квартиры, Зинкой ее никогда не называли. Девушка для всех была или Зиной, или Зинуша. Видимо в прежней жизни псу встречались те, кто Зин Зинками называл. Обратите внимание на фамильярность, с какой он называет девушку. Потом такая манера общения станет главным оружием пса в борьбе за квартиру.
Приведем пример небольшого разбора текста произведения. Он подтверждает слова о том, что повесть во многом самодостаточна для расшифровки, беда в том, что современному читателю трудно погрузиться в то время. Еще сложней понять текст написанный грамотным выпускником царских гимназий и университетов.
«Видно, уж не так страшна разруха. Невзирая на нее, дважды в день, серые гармоники под подоконником наливались жаром и тепло волнами расходилось по всей квартире».
Приведенная фраза, на первый взгляд, свидетельствует о достаточном благополучии хозяйства в Калабуховском доме. Наверное, лишь жители нашей страны, в том числе и москвичи, могут знать, что такой обогрев недостаточен. Налитые жаром батареи отопления два раза в день, в декабре, это мало для комфортного существования. Пусть пророчество Преображенского «…что же теперь будет с паровым отоплением», «Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее. Крышка Калабухову» как будто не сбывается. Но вы бы согласились жить в таком «благополучном» доме. Не важно, почему не топят постоянно, или дров недостаточно, или истопник днем вынужден петь в хоре. Что жильцы страдают от такого порядка видно и мучениям одного существа: «От мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучали его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили». Что может обозначать, например, фраза: «вода волнами расходилось по всей квартире». То, что воды в квартире сначала нет, но она появляется и волнами расходится. Та же ситуация для тепла, к вечеру тепло расходится, а до этого его нет. Итак, в доме постоянно холодно, а тепло лишь два раза в день! А теперь, буквально, следующий абзац без сокращений:
«Совершенно ясно: пес вытащил самый главный собачий билет. Глаза его теперь не менее двух раз в день наливались благодарными слезами по адресу Пречистенского мудреца».
Обратите внимание на одинаковые слова, примененные в цитатах: «два раза в день», и «наливались». По аналогии с предыдущим разбором: глаза наливались не менее двух раз в день, наверняка во время приема пищи. Выходит, в остальное время благодарность у Шарика отсутствовала. Мы помним, в промежутках между «харчеванием», пес грыз из мести обувь, бил стекла, уничтожал чучел и портреты. И действовал при этом по своим правилам и понятиям, ни во что ни ставя обитателей квартиры и их слова. Последнее было бы простительно, в случае если бы собака не понимала по-человечески.
Уверен, что современные собаки не «узнают на практике, что такое ошибка и клевета», как тот армавирский черный кот из романа «Мастер и Маргарита». Напомню, что животное было приведено в милицию со связанными галстуком передними лапами бдительным гражданином. Спасло от беды то, что хозяйка поручилась за кота и дала ему самые лестные рекомендации. Современные граждане, конечно, поймав бездомную псину, не будут допытываться какие цели в их тайной собачьей организации, где явки и какие пароли и кто у них самый главный, а спокойно передадут ее «зеленым». Читатель, я думаю, теперь понимает что под Шариком, до превращения в Полиграфа Полиграфовича, и под другими бродячими псами, Булгаков подразумевал людей.

Китайская история

В качестве доказательства я буду использовать рассказ Булгакова «Китайская история».
В рассказе показаны мытарства, неизвестно как попавшего в охваченную гражданской войной Россию, китайца, который половину рассказа именуется ходей. Сразу бросается в глаза параллельность сюжетов в двух произведениях. «На ходе была тогда шапка с лохматыми ушами, короткий полушубок с распоротым швом, стеганые штаны, разодранные на заднице, и великолепные желтые ботинки».
Не имея приюта, не зная языка, китаец терпел невзгоды.
«Совершенно очевидно было, что если не сейчас, то немного погодя все-таки пойдет из этого неба холодный, мокрый снег и, вообще, ничего хорошего, сытного и приятного под таким небом произойти не может.
— О-о-о! — что-то пробормотал ходя и еще тоскливо прибавил несколько слов на никому не понятном языке».
Заметили китаец одет в общем-то хорошо для русской зимы, он страдает больше от непривычности климата, чем действительно от холода.
Вот как характеризовал эту жизнь старый китаец, торговец наркотиками: «Хлеб — нет. Никакой — нет. Сам — голодный. Торговать — нет и нет. Кокаин — мало есть. Опиум — нет».
«Холодно — есть. Чека ловила — есть… Бандит — есть!»
«Жить — нет, нет и нет. Красная армия — везде жить…
Ленин — есть. Самый главный очень есть. Буржуи — нет, о нет! Зато Красная армия есть. Много — есть. Музыка? Да, да. Музыка, потому что Ленин. В башне с часами — сиди, сиди. За башней? За башней — Красная армия».
Как и в «Собачьем сердце», вокруг разруха и сверху из домкома музыка, так раздражающая профессора Преображенского.
Лишь воспоминание о теплой родине греют душу бродяги: «Ходя зажмурил глаза, и тотчас же всплыло перед ним очень жаркое круглое солнце, очень желтая пыльная дорога, в стороне, как золотая стена,— гаолян, потом два раскидистых дуба, от которых на растрескавшейся земле лежала резная тень, и глиняный порог у фанзы. И будто бы ходя — маленький, сидел на корточках, жевал очень вкусную лепешку…»
А вот описание двора где расположен притон, в нем ходя покупал и принимал наркотики: «…покрытый полосами гниющего серого снега и осколками битого рыжего кирпича пустырь».
Но и там, в наркотическом опьянении, сквозь бред вновь являются к китайцу все те же воспоминания детства:
«…Колокола опять пошли звенеть и вызвонили наконец на хрустальном полу поросль золотого гаоляна, над головой круглое жаркое солнце и резную тень у дуба... И мать шла, а в ведрах на коромыслах у нее была студеная вода».
А теперь сравним со счастливыми воспоминаниями о детстве бродячего пса Шарика:
«Внезапно и ясно почему-то вспомнился кусок самой ранней юности – солнечный необъятный двор у Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные псы побродяги».
Видимо, старуха-разруха на этом удаленном солнечном дворе уже побывала. Конечно, разруха в головах начнется, если со стенами и головами так обращаться.
Известная исследовательница творчества Булгакова Мариэтта Омаровна Чудакова в своей статье «О поэтике Михаила Булгакова» высказала предположение, что булгаковский художественный мир «складывается, как из кубиков, из готовых элементов – сюжетно-повествовательных блоков, в принципе исчислимых». «Эта однородность «строительного материала» связана и со сквозными мотивами… о мотиве слепоты, повторяющемся от «Красной короны» до пьесы «Александр Пушкин», в особенности – о мотиве вины, а также о мотиве поисков покоя». Но такая подмена эмоционального состояния, образом, вызываемым набором определенных слов, является одним из древнейших художественных приемов, культивируемых, в том числе на востоке, в частности в Индии. Этот вопрос подробно описала в книге Ирины Львовны Галинской «Загадки известных книг», но по отношении к сборнику «Девять рассказов» Дж. Д. Сэлинджера. Можно предположить, что подобную роль отводил и Михаил Афанасьевич найденным Мариэттой Омаровной «готовым элементам – сюжетно-повествовательным блокам». Но, данный вопрос выходит за рамки данной работы и мы не будим его подробно рассматривать. Разберем лишь как подобные «блоки» объединяют, помимо некоторой схожести сюжета, начала «Собачьего сердца» и «Китайской истории». В дальнейшем будет показано, что такие наборы слов не блоки, а «цементный раствор», связывающий произведения Булгакова в одно целое. Мало того, это и своеобразная авторская подпись для некоторых произведений. Но об этом в следующий раз.
В приведенных выше отрывках встречаются одинаковые слова, вместе создающие образ тепла, покоя, необъятности, бывающий только в детстве. Но, одновременно, к прошлому возврата нет, от него остались лишь осколки. И хотя, в описании двора в «Собачьем сердце», нет слова «пыльный», мы, зная тысячи таких дворов, понимаем, что двор именно такой. В «Китайской истории» нет слова «необъятный», но «дорога, в стороне, как золотая стена, – гаолян…», раскаленность земли и желтизна песка, делают пространство необъятным.
И Шарикова и ходю одинаково донимают насекомые:
Ходя: «…часто передергивал лопатами, засовывал руку за ворот, яростно чесался»
Шариков: «…он на ходу вдруг лязгнул зубами и сунул нос под мышку.
– Пальцами блох ловить! Пальцами!...»
Оба «скитальца» проявляют, в их положении, нездоровый интерес к женщинам. И даже именуют представителей слабой половины человечества одинаково, один Зинкой вместо Зины, второй Настькой, вместо Насти. И при этом оба очень бояться, один потому что получает отпор, второй потому что у Настьки есть кавалер, бандит с финским ножом.
У обоих до середины скитаний неизвестны имена, одного пытается назвать Шариком машинистка, у второго безуспешно узнает имя некий человек в зеленой гимнастерке: «Человек, сидящий под лампой с разбитым колпаком возле пишущей машины».
В конце концов, собака соглашается на имя Шарик, а у ходи, оказывается, есть имя,   Сен-Зин-По.
Одинаково они применяют свою речь, Сен-Зин-По не понимая смысла слов произносит:
«…почувствовав, что необходимо как-нибудь отозваться на внимание, первоначально изобразил на своем лице лучшую из своих шафранных улыбок, а затем певуче и тонко сказал все, что узнал за страшный пробег от круглого солнца в столицу колокольных часов:
– Хлеб... пусти вагон... карасни... китай-са...— и еще три слова, сочетание которых давало изумительную комбинацию, обладавшую чудодейственным эффектом».
«Ходя ответил на первый раскат улыбкой № 2 с несколько заговорщическим оттенком и повторением трех слов.
— Ваня! Вали сюда! Вольноопределяющийся китаец по матери знаменито кроет!».
Причем китаец произносил слова и матерился лишь с одной целью, чтобы его посадили в вагон или накормили:
«Возле ходи бушевало, потом стихло, потом ходе сразу дали махорки, хлеба и мутного чаю в жестяной кружке. Ходя во мгновение ока с остервенением съел три ломтя, хрустящих на зубах, выпил чай и жадно закурил вертушку».
Как мы помним, Шариков в первые дни преображения произносил слова фонографически и необдуманно, и тоже жутко матерился.
«Ходя замкнулся в лучезарной и сытой улыбке. Хлеб с чаем переваривался в желудке, давая ощущение приятной истомы».
«Его слова на сонного пса падали точно глухой подземный гул… в собачьем желудке варился, плавая в соку, истерзанный кусок ростбифа».
В обоих произведениях применен излюбленный прием Булгакова, освещать подобные события одинаковым освещением (простите за тавтологию), матовыми шарами, тусклой лампочкой и т. д. В рассматриваемых произведениях события происходят под светильником в виде тюльпана:
«В этот же вечер в канцелярии под разбитым тюльпаном некий в гимнастерке доложил, что получена бумага — ходю откомандировать в интернациональный полк».
А прихожую Преображенского освещает «…опаловый тюльпан с электричеством под потолком».
В интернациональный полк Сен-Зин-По не отправили, он оказался слишком ценным бойцом. А все потому что китаец умел виртуозно играть ужасные рапсодии… нет, не на балалайке, а на пулемете:
«…как Франц Лист был рожден, чтобы играть на рояле свои чудовищные рапсодии, ходя Сен-Зин-По явился в мир, чтобы стрелять из пулемета».
«Началось с коровы, перерезанной пополам. Кончилось тем, что в полках говорили, как ходя головы отрезает на 2 тысячи шагов».
«Действительно, черт знает что такое! В первый раз вижу, — говорил пушистоусый, после того как стих раскаленный «максим». И, обратившись к ходе, добавил со смеющимися глазами:
 — Виртуоз!».
«Сукин сын какой-то! — и, восхищенно пожимая плечами, прибавил, поворачиваясь к Сен-Зин-По: — Ему премиальные надо платить!»
Сен-Зин-По из всего диалога очень понравилось два слова, смысл которых он уловил:
— Пре-ми-али... палати, палати, — ответил ходя, испуская Желтоватое сияние».
Надеюсь, что вы не будете возражать, если я скажу, что Шариков был явный сукин сын. Хотя в повести Михаила Булгакова нет сцены игры Полиграфа Полиграфовича Шарикова на балалайке, он играет за стенами, и премиальные ему не обещают:
«Очень настойчиво с залихватской ловкостью играли за двумя стенами на балалайке, и звуки хитрой вариации «Светит месяц» смешивались в голове Филиппа Филипповича со словами заметки в ненавистную кашу. Дочитав, он сухо плюнул через плечо и машинально запел сквозь зубы:
– Све-е-етит месяц... Све-е-етит месяц... Светит месяц... Тьфу, прицепилась, вот окаянная мелодия»!
Шариков играл, по-видимому, тоже виртуозно. Даже пушистоусый профессор при всей своей раздражительности начал подпевать, хотя и не сказал на этот раз свою излюбленную фразу «черт знает что такое» но через плечо плюнул. Снова совпадение, виртуозом китайца назвал красный пушистоусый командир и Преображенского Булгаков зачастую называет тем же эпитетом.
Кстати, в «Китайской истории», как я писал, тоже присутствует музыка:
«…музыка происходит из круглых черных часов с золотыми стрелками на серой длинной башне. Часы поиграли, поиграли и смолкли».
По представлению китайца, именно Ленин играл «Интернационал» на колоколах за стеной в Кремлевской башне.
И мечты у Шарика и Сен-Зин-По чем-то схожи. Один хочет жить у «божества» Филиппа Филипповича в квартире на всем готовеньком. Второй грезит:
«Ходя же жил в хрустальном зале под огромными часами… выходил очень радостный Ленин в желтой кофте, с огромной блестящей и тугой косой, в шапочке с пуговкой на темени… Погремев в колокола, Ленин водил ходю на балкон — показывать Красную армию. Жить — в хрустальном зале. Тепло — есть. Настька — есть. Настька, красавица неописанная, шла по хрустальному зеркалу, и ножки в башмачках у нее были такие маленькие, что их можно было спрятать в ноздрю. А Настькин сволочь, убийца, бандит с финским ножом, сунулся было в зал, но ходя встал, страшный и храбрый, как великан, и, взмахнувши широким мечом, отрубил ему голову…».
Смысл приведенного выше прост, маленькие черные шарики с опиумом, как и кокаин, ужасная штука. После них человек сам становиться каким-то занюханным и мечты его посещают такие же. Вышел ходя из притона: «…постаревший лет на пять… не в полушубке, а в мешке с черным клеймом на спине «цейх № 4712»».
После наркоза профессора, как мы помним, человек молодел, после «наркоза» в притоне ходя постарел. Но там, и там «фокусы» с возрастом.
И осталось Сен-Зин-По отправиться… в красную армию, где и был открыт его талант. Чуть не забыл, ему еще Ленин в наркотическом сне повесил на грудь бриллиантовую звезду. Шарикову же, Дарья Петровна подарила небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой, чем тот очень гордился.
Сен-Зин-По был заколот юнкером в бою с белыми, после того как расстрелял тех немало из пулемета. Погиб с улыбкой на устах, но, не потому что воевал за правое дело, а потому что хотел изобразить для белых одну из своих шафранных улыбок, произнося:
«Премиали... карасни виртузи... палати! палати!».
Хоть и не надеялся, но все ж рискнул,.. вдруг юнкера такие же, как все в этой стране, и это их позабавит.
Но одновременно Шарик, у которого от собаки лишь шерсть, хвост и уши, имеет много отличий от нищего китайца.
Сен-Зин-По не умеет читать и совершенно не понимает по-русски.
У него смутные представление о стране и людях ее населяющих, он лишь знает, что на башне есть часы с мелодией, главный Ленин, и, из уст пожилого китайца, что все заняла красная армия: «Красная армия — везде жить». Китаец даже ни знал, что все в России играют на балалайках, ходят в лаптях, пьют водку, едят селедку, а еще щи да кашу. Но, ему простительно.
«Гость» из поднебесной за хлеб и премию готов воевать, а Шариков нет. Может быть, китайцу под руки попалась бы швейная машина или бетономешалка он то же был бы виртуоз. Но увы…
Сен-Зин-По не имеет цели, и теряет последнее из-за пагубного пристрастия к опиуму.
Ходя, когда ему плохо, хочет вернуться в свою теплую страну. Но, «пропуск – нет… Ехать — как? Есть — что? Как-нибудь. Китай-са... Пусти ваг-о-о-н…».
И еще одно, на страницах рассказа Булгакова «виртуозный» китаец не нарушает закон. Да, он мастерски владеет пулеметом, убивает людей, готов получать за «работу» премию, но по законам тогдашней Советской России убивать белогвардейцев не преступление, а подвиг. Шарик же постоянно совершает проступки, которые, по меркам любого закона, выходят за рамки. И основное, я привел эти аналогии не ради того чтобы доказать что Сен-Зин-По,   собака, а ради того чтобы показать что Шарик,   человек. Пусть оба и не лучшие представители своих народов. Что бы понять утверждение относительно Шарика, продолжим исследование.

«Похабная квартирка»

Вернемся к Шарику и к мыслям, которые тот успел передумать. Как я писал, все что приведено Булгаковым промелькнуло в мозгу собаки не больше чем за пару часов, до того как он переступил порог дома Преображенского. Теперь нам предстоит целую неделю слышать его внутренний голос и наблюдать действия.
Самой его главной, заветной, неистребимой целью стало остаться в доме у Филиппа Филипповича. Его даже не останавливало, что у профессора до позднего вечера толпились странные посетители, рассказывающие о себе интимные подробности. Мало того собака подслушивала эти разговоры и разглядывала что у пациентов нарисовано на кальсонах. Ни посетители, ни Филипп Филиппович не догадывались, что Шарик все понимает.
«Похабная квартирка. – Думал пес, но до чего хорошо! А на какого черта я ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавелся, что ахнуть! А может, я и красивый. Видно, мое счастье!»
До конца повести звуки, производимые Шариковым в ряде сцен характеризуются как человеческие в других как звуки животного. В первом случае, к описанию речи применены вполне человеческие выражения: «голос Шарикова глухо проревел», «высказал предположение», «злобно сказал», «забубнил». В последнем случае для характеристики речи Полиграфа Шарикова Булгаков употребляет выражения описывающие звуки издаваемые собаками, чаще всего применяется слово «пролаял», бывало «отлаял», «возмущенно лаял», «гавкнул злобно и отрывисто» или «взвизгнул», «хмуро подвыл», «завыл». Подчеркну, Шариков тогда имеет все признаки человека и ходит в штанах. К характеристике слов Швондера писатель, опять же, использует вполне корректные «человеческие» выражения. Лишь возглас одного персонажа, едва промелькнувшего в квартире, характеризуется исключительно собачьими эпитетами.
Имеется в виду субъект сожительствующей с несовершеннолетней и пришедший на прием, чей «взволнованный голос тявкнул над головой» дремавшего Шарика. Судя по всему пациент,   человек близкий к власти, возможно большевик. Булгаков, в своем отношении, однозначно помещает обладателя тявкающего голоса рядом с Шариковым или даже ниже.
Меня удивляют некоторые толкователи, которые вслед за собачонкой Шариком называют квартиру профессора «похабной квартиркой». Посетители Филиппа Филипповича просто хотят стать моложе. Два из трех подробно описанных посетителей ничего противозаконного не делают и не собираются делать, и «фрукт» с зелеными волосами, и женщина скрывающая свой возраст. Описаны они как представители старого дореволюционного мира. Не будем же мы строго судить пожилого человека за то что: «Из кармана брюк вошедший выронил на ковер маленький конвертик, на котором была изображена красавица с распущенными волосами». Сейчас не времена «Домостроя», что бы принуждать женщин появляться перед посторонними в головном уборе. Больше мы ни про конвертик, ни про изображение ничего не знаем. Единственное что нас настораживает: «Субъект подпрыгнул, наклонился, подобрал ее и густо покраснел». Бывает такое, наклонился   покраснел, выпрямился   побледнел. Если есть повышенное артериальное давление, то резко наклоняться противопоказано. Не исключено что именно поэтому профессор предупредил: «Вы, однако, смотрите, – предостерегающе и хмуро сказал Филипп Филиппович, грозя пальцем, – все-таки, смотрите, не злоупотребляйте!» Оказалось «фрукт» и не злоупотреблял. Да и зачем ему фотографии, если: «каждую ночь обнаженные девушки стаями» являются, предположительно во сне.
Я думаю, в жизни нет людей, которые ни хотели бы вновь помолодеть. В литературе, как будто бы, есть единицы, но все они отказываются не помолодеть, а вернуться в свою молодость. Я бы на их месте тоже не хотел вернуться в их молодость – горе, «Че Ка», что хорошего. И именно при большевиках, именно в начале 20-х годов, когда они разрушали веру людей в жизнь после смерти, начались исследования по омоложению. Эти исследования сулили много дивидендов. Но не желай ближнему чего не хочешь себе… Главный стимул большевиков был омолодиться самим. И все происходило в разоренной стране, где царствовал произвол «продотрядов», где зачастую у людей, под страхом расстрела и пыток, отбирался последний кусок хлеба и миллионы семей обрекались на голодную смерть (я не говорю об изъятии других ценностей). Как цинично потом, тратить эти средства на омоложение. Всю сущность этих людей можно увидеть в приводимом монологе прозорливого пса. Этими словами, как предполагает пес, должен руководствоваться высокопоставленный любовник машинисточки:
«…пришло мое времечко. Я теперь председатель, и сколько ни накраду – все на женское тело, на Раковые шейки, на Абрау-Дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует».
К таким людям относиться и «тявкающий» посетитель. И хотя нам известно, что Филипп Филиппович делает свои опыты не из-за денег, а ради науки: «И вот на омоложении нарвался. Неужели вы думаете, что из-за денег произвожу их? Ведь я же все-таки ученый».
Тем не менее, возникает вопрос: а как профессор сам относиться к таким пациентам, и делает ли он то, что от него просят? Разберем: «…лысая, как тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича». Если лысая голова и обняла профессора, то вовсе не значит, что профессор тоже обнял лысую голову. Это скорей говорит о невоспитанности «тявкающего». Нужно обратить внимание, что, хотя, «лысая голова» и известна в Москве, профессор обращается к нему подчеркнуто отстраненно, как к незнакомому, чужому и представителю известного круга лиц:
«Господа, – возмущенно кричал Филипп Филиппович, – нельзя же так. Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?»
«…Ах, господа, господа!»
Казалось бы, подобное обращение ставит «тявкающего» посетителя в один ряд с «замшелыми» пациентами, но старичка он называет «мой дорогой» и «голубчик», а престарелую даму «сударыней». Но если «голубчиками» он называет всех мужчин то «господами» строго определенных людей. Впоследствии, выясняется, так же отстранено и подчеркнуто вежливо Преображенский называет только узкий круг лиц, в который входят, помимо «тявкающего», Швондер и компания:
«Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, – перебил его наставительно Филипп Филиппович, – во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские».
Собака Шарик на пороге квартиры:
«Пожалуйте, господин Шарик, иронически пригласил господин, и Шарик благоговейно пожаловал, вертя хвостом».
Ну и конечно… Полиграфа Полиграфовича Шарикова:
«Если вам угодно, чтобы вас перестали именовать фамильярно «Шариков», и я и доктор Борменталь будем называть вас «господин Шариков»».
А еще кого можно называть господином в тогдашней Москве, ведь, по словам бывшей псины, «господа все в Париже». А эксплуататорами, бездельниками, развратниками показан «господин Шариков» и подобные ему.
Читатель, сравнивая мысли Шарика с речами Полиграфа Полиграфовича, заметит разницу. Шарик с момента знакомства с профессором именует его господином, даже нарочито часто. После операции существо, получив гипофиз Клима, перестает так называть Преображенского. Казалось бы, влияние Чугунова. Но не все так просто, «сообразительная псина», перестает величать профессора этим обращением вовсе не после операции, а после подслушанного диалога того со Швондером и компанией, и разговора с «тявкающим». С этого момента, Шарик, вплоть до операции, никого не назвал господином. По-видимому, разгадал Шарик хитрость Филиппа Филипповича.
Хотя, впоследствии, выясняется, кого профессор подразумевает под господами, но, «тявкающий» так и остается в нашем сознании в ряду «прежних», дореволюционных «голубчиков» и «сударынь». А, одновременно, и квартира остается в нашей памяти «похабной квартиркой». Да и Филиппу Филипповичу, заодно, доставалось от критиков за этого посетителя.
В отличие от большевиков, которые применяли для омоложения уворованное или реквизированное, посетители Преображенского тратят собственные деньги. А своими средствами каждый волен распоряжаться по собственному усмотрению, – Хочу волосы зеленой краской покрашу, хочу обезьяньи уши пришью,   если обезьяна возражать не будет.
Возникает вопрос, откуда Михаил Афанасьевич так подробно знал об большевистских опытах? Во первых, они опыты по омоложению не скрывали, а наоборот использовали в своей пропаганде, а во вторых, писатель был родственно близок к некоторым людям из медицинской профессуры Москвы. Другое дело, опыты не увенчались успехом, о них постарались больше не вспоминать, и пришлось вводить эту закамуфлированную формулу: «жизнь дается раз», «я бы прожил ее точно так», «я не хочу заново»,   лозунги, воспетые после провала экспериментов в большевистской литературе. Талантливые люди хотят больше придумать, больше сочинить, больше сделать, и для этого им и жизни мало. А как можно не без презренья относиться к тем, кто не хочет изменить прошлое, свое и чужое, спасти невинного, остановить зло, если есть сказочная возможность. Представляете, они считали себя и свою жизнь идеальной! Если нет, так и скажите: «Это невозможно, и нечего мечтать…». Зачем поднимать в произведениях явно сказочную проблему, а затем давать лживый ответ на нее?
Что же касается лысого как тарелка, то совсем не понятно, с какой целью он пришел, не понял этого и профессор. Он боится огласки, ждет заграничной командировки, но зачем извещать еще одного, явно   «контру». Профессор ему прямо говорит, «болезнь» эта, входит скорее в рамки взаимоотношений с законом, а он не юрист. Он осуждает «тявкающего», но осудить по закону не может, даже если и хотел. Единственное чем мог помочь профессор, в рамках его специализации,   кастрировать, процедура для специалиста несложная, как нам с вами позавтракать, быстро шарики обрежет. А так же, он мог еще больше омолодить юную партнершу лысого, чтобы она снова стала как «новая», а можно, наоборот, состарить, что бы ни кто не сказал что ей четырнадцать. В последнем случае, «тявкающий» опять не по адресу, ему в другие органы, в ЧК нужно обратиться. Там с молодыми людьми за несколько часов что-то такое делали, что они выходили оттуда седыми стариками или старухами. Что в смотровой дальше происходило с «тявкающим» пациентом, неизвестно, Шарик заснул. Раз партнершу «тявкающий» с собой не привел, раз... Мнение что профессор ради денег помогал всем без разбора остается в силе, два... Лысый торопился за границу, три... За границей он бы не успокоился, что могло получить огласку, четыре… Омоложение ему не требовалось… пять. Преображенский с пациентом долго возился и гремел инструментами... шесть. Был избран радикальный метод. А вы как думаете, почему Филипп Филиппович так долго возился с пациентом и гремел инструментом? Пришивал яичники от мартышки? Видимо «тявкающий» посетитель был плохим танцором и ему что-то мешало. В отличие от «фрукта», у которого: «Левая нога не сгибалась, ее приходилось волочить по ковру, зато правая прыгала, как у детского щелкуна». Так что напрасны упреки Преображенскому, что он был на службе у большевиков, омолаживая последних. Хотя реально все же помогал большевикам, устранял проблемы. Преображенский, как и другой персонаж Булгакова, «преодолевал пространство и время» лишь с одной целью, реанимировать, омолодить «сударынь» и «голубчиков» или грозного царя из прошлого притащить. С новыми, коммунистическими «господами», он предпочитал действовать радикальным методом. И что здесь такого похабного, в некоторых «продвинутых» странах как раз сейчас такое практикуется. Настоящий ученый должен предвидеть будущее.

Барский пес

Вернемся к прыгающей скотине, – Шарику. После поселения в доме профессора, хотя внешне изменений не наблюдалось, самооценка пса радикально возросла:
«Я – красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито, размышлял пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой».
«Совершенно ясно: пес вытащил самый главный собачий билет… Кроме того, все трюмо в гостиной, в приемной между шкафами отражали удачливого пса – красавца».
Он начинает задумываться, не аристократ ли он по рождению:
«То-то я смотрю – у меня на морде – белое пятно. Откуда оно, спрашивается? Филипп Филиппович – человек с большим вкусом – не возьмет он первого попавшегося пса-дворнягу».
Видимо, на Шарика произвели большое впечатление слова Преображенского, когда пес «истасканным и рваным» первый раз переступал порог сказочного дома:
«Пожалуйте, господин Шарик…».
Песик еще не знал, кого Филипп Филиппович называл господами.
Шарик с энтузиазмом воспринял новую жизнь: «Глаза его теперь не менее двух раз в день наливались благодарными слезами по адресу пречистенского мудреца». Но налитые слезами очи, оказалось, не являлись мерой полного уважения у нервного пса. Может быть, и слезы пролитые во время скитаний такие же истеричные и ненастоящие. Лишь во время обедов религиозный фанатизм достигал предела, Филипп Филиппович не очень веря в благоприятный исход операции, баловал подопытного, прикармливая возле стола, не смотря на протесты Зины: «Во время этих обедов Филипп Филиппович окончательно получил звание божества. Пес становился на задние лапы и жевал пиджак, пес изучил звонок Филиппа Филипповича – два полнозвучных отрывистых хозяйских удара, и вылетал с лаем встречать его в передней».
«Вечерами пречистенская звезда скрывалась за тяжкими шторами и, если в большом театре не было «Аиды» и не было заседания всероссийского хирургического общества, божество помещалось в кабинете в глубоком кресле».
С первых часов в квартире у пса появилась непонятная идея-фикс, проходящая через половину повести,   расправиться с чучелом совы. И хотя произошедшее не выходит внешне за рамки поведения обычных барбосов впервые увидевших чучело, важно, что при этом Шарик думал. Почему-то, пса не привлекли рога оленя висевшие в прихожей, хотя тоже из мира животных.
Итак, «самым занятным оказалась громадная сова, сидящая на стене на суку», ее пес увидел в кабинете профессора. Для читателя это могло пройти незамеченным, в описании других предметов обстановки. Но не для собаки.
Дальнейшее продолжение мы находим в сцене приема пациентов: «…успел увидеть кусочек приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пук перьев из хвоста...». Узнаем, что пес с совой хочет расправиться и дело для него приятно, и важно, даже во сне сниться.
Спустя какое-то время пес просыпается, и у него мелькает мысль: «А сова эта дрянь... Наглая». Как мы понимаем, сова не имела возможности вступить с псом в словесную перепалку, украсть у него колбасу, или оскорбить действием. За что же псинка обиделось на чучело?
Снова пес засыпает, но сон этот беспокойный, тревожный, и снилось ему ужасное: «То сова с глупыми желтыми глазами выскакивала в сонном видении, то гнусная рожа повара в белом грязном колпаке, то лихой ус Филиппа Филипповича».
Пес как будто бы усмотрел в наглой сове конкурентку. Повара Шарик ненавидит, это понятно. Отметим для себя, что с совой и поваром, в одном ряду, сниться и профессор. Спустя несколько дней у пса снова мелькает мысль о сове:
«- А сову эту мы разъясним...».
Спустя время мы снова эту, не совсем понятную фразу, услышим из уст одной из сподвижниц Швондера, возмущенной заступничеством за профессора одного из большевиков:
«…лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало бы арестовать». Странно, мы привыкли думать, что свою фразеологию Шариков подчерпнул у Швондера. Оказывается и до этого у них мысли совпадали. Осталось выяснить, что обозначает эта фраза в понимание Шарика:
«Зачем ты, свинья, сову разорвал?
Зачем профессора Мечникова разбил?»
«Посредине кабинета на ковре лежала стеклянно-глазея сова с распоротым животом, из которого торчали какие-то красные тряпки, пахнущие нафталином».
Оказывается, «разъясним», значит, распороть живот и посмотреть внутренности. Вот что имели в виду большевики, посылая своих агитаторов с напутствием разъяснить что либо, мирным гражданам. Пес, для того чтобы «разъяснить» сову, применил не дюжую изобретательность и наглость. Портрет Мечникова не за что пострадал, этот ученый обычно мозги разъяснял… трупам.
«…ведь на стол вскочил, мерзавец! И за хвост ее – цап! Я опомниться не успела, как он ее всю растерзал».
На самом деле, у совы в произведение вполне определенная роль. С помощью чучела писатель однозначно дает понять что пес (который вовсе не пес), подвержен одержимостью одной идеей, которая им полностью овладевает. Но, интерес к идее, при ее достижении, пропадает. Немаловажно, что Шарик не может объяснить, даже себе, цель своих стремлений. Нужно отметить, что пес при своих выходках думал о последствиях. Он очень боялся наказания, но снова и снова раздвигал границы дозволенного:
«Ты зачем, бродяга, доктора укусил? А? Зачем стекло разбил? А? У-у-у – жалобно заскулил пес...»
«У-у! – Скулил пес-подлиза и полз на брюхе, вывернув лапы.
Пес подвывал, огрызался, цеплялся за ковер, ехал на заду, как в цирке. И начинался вой. Пса, прилипшего к ковру, тащили тыкать в сову, причем пес заливался горькими слезами и думал – «бейте, только из квартиры не выгоняйте»».
Сову в тот же день отправили чучельнику, больше она Шарику оказалась неинтересна, а может экзекуция помогла.
Рассмотрим, как благоприятные условия жизни отразились на характере нервного пса, он потолстел, но подобрел ли он? Нам известно, что пес, идя в дом профессора, мечтал «тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу» швейцара. Войдя в дом, Шарик, каким-то собачьим чутьем, находит единственного не жильца квартиры и «…с увлечением тяпнул ее повыше шнурков на ботинке». Обратите внимание, на слово «с увлечением», значит, нравилось кусать. Когда приходит Швондер с членами домоуправления отбирать у Преображенского комнату, то тема укусов получает дальнейшее развитие. С восхищением наблюдая как профессор дает отпор наглым попрошайкам он мысленно восклицает:
«Вот это парень, – в восторге подумал пес, – весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще – каким способом, но так тяпнет... Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за подколенное сухожилие... Р-р-р...».
Заметьте, Шарик словестную дуэль ставит одинаково с собачьим укусом, и одновременно укус снова приходится за ногу. Но и этого мало, укус «добрейший» пес с садисткой осведомленностью предлагает осуществить в самое болезненное место. Нет, старые повадки остались и в новых условиях. Обратим внимание, когда пес зарычал на одного из пациентов, а профессор успокоил:
«Не бойтесь, он не кусается.
– Я не кусаюсь? – Удивился пес».
Преображенский счел, что укус Борменталя вынужден, псина защищалась. А «добрейший» пес думал иначе. Многое о существе говорят слова «в восторге», «весь в меня».
Кстати, во время этого приема произошло знаменательное событие, которое не заметил профессор и которое показывает какого рода слова сразу доходят до пса, подтверждая понимание собакой человеческой речи. После того как пес несколько раз тихонько тявкнул и зарычал на посетителей, не смотря на неоднократно произнесенное Преображенским: «Молчать». Окончательно успокоился Шарик когда услышал слова: «Я тебя выдеру!» Мало того, он ни разу не тявкнул, ни на одного посетителя квартиры, до конца повести, даже когда стал Шариковым. Чтобы ни возвращаться к этой теме, подтвердим примерами, что Шариков унаследовал от собаки эту черту характера. Вот эпизод, произошедший после операции, когда существо уже не Шарик но и не стало еще Шариковым. Показаны попытки Филипп Филипповича отучить подопечного от ругани:
– Если ты еще раз позволишь себе обругать меня или доктора, тебе влетит.
Я фотографировал в это мгновение Шарика. Ручаюсь, что он понял слова профессора. Угрюмая тень легла на его лицо. Поглядел исподлобья довольно раздраженно, но стих.
А вот эпизод уже с Шариковым. После трепки устроенной Борменталем, Полиграф Полиграфович испугался и начал проявлять к нему почтительность: «Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал:
– Грузовик вас ждет?
– Нет, – почтительно ответил Полиграф, – он только меня привез.
Еще один пример, что «урок», ненароком проведенный профессором, остался в памяти Шарика-Шарикова-Шарика: «Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.
– Неприличными словами не выражаться, – вдруг гаркнул пес с кресла и встал».
Как водим, лишь угроза наказания действовала на Шарика-Шарикова. Опровергает ли произошедшее мнение профессора о том, что террором ничего не добьешься. Я думаю, что относительно Шарикова Преображенский прав. Запрети ему гоняться за котами он начнет преследовать кошек, запрети и то и другое он найдет того кто ему подобное разрешит. Начни угрожать оружием, он сам заведет револьвер. Просто, у пса есть основополагающие желания, которыми он, ни при каких условиях, не готов поступиться, и пойдет на все что бы их реализовать. Приведенные слова подтверждается одержимостью совой. Хотя в мелочах пес готов уступить под страхом наказания. Жаль, что желания эти низменны и преступны. Выше рассмотренное, постепенно, подвело нас к главной теме нашего исследования: Что в Шарикове от Клима, а что от Шарикова? На первый взгляд, пока, общих черт между Шариковам и собакой больше.
Еще один штрих. На смерть человека собака отреагировала, как должна отреагировать любая не знающая жалости собака:
«Кто такой умер? – Хмуро и недовольно подумал пес и сунулся под ноги, – терпеть не могу, когда мечутся». Не любит когда мечутся и одновременно «сунулся под ноги». Подумаешь, Клим умер... Чугунов.
А как же воля, «солнечный необъятный двор у Преображенской заставы… вольные псы побродяги». На этот вопрос отвечает сам пес:
«Нет, куда уж, ни на какую волю отсюда не уйдешь, зачем лгать, тосковал пес, сопя носом, – привык. Я барский пес, интеллигентное существо, отведал лучшей жизни. Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция... Бред этих злосчастных демократов...».
Происходит странная трансформация самомнения пса, но одновременное искажение понятий. Он считает себя и барским псом, и интеллигентным существом. Дворняжка оправдывает свое положение, высказывая точку зрения самого реакционного слоя общества. Основная ценность, мерило всего, для «интеллигентного существа» деньги. У шавки абсолютно отсутствуют метание и самокопание, характерные для определенной части общества в Российской империи. По его мнению, на митингах талантливый оратор должен не высказывать свою точку зрения, а зарабатывать деньги. Посмотрите, какая расчетливость, вот как мечтает Шарик, слушая диалог между Преображенским и делегацией домкома (прошу заметить пес мечтает, а не иронизирует, а «деляга» в его понятиях,   комплемент): «Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать, – мутно мечтал пес, – первоклассный деляга. Впрочем, у него и так, по-видимому, денег куры не клюют».
Дальнейшие эпизоды еще больше подтверждают наше предположение об истинной сущности пса. После выходки с совой на «интеллигентное существо» надели «широкий блестящий ошейник»:
«…В первый момент, поглядевшись в зеркало, он очень расстроился, поджал хвост и ушел в ванную комнату, размышляя – как бы ободрать его о сундук или ящик. Но очень скоро пес понял, что он – просто дурак. Зина повела его гулять на цепи по Обухову переулку. Пес шел, как арестант, сгорая от стыда, но, пройдя по Пречистенке до храма Христа, отлично сообразил, что значит в жизни ошейник. Бешеная зависть читалась в глазах у всех встречных псов, а у Мертвого переулка – какой-то долговязый с обрубленным хвостом дворняга облаял его «барской сволочью» и «шестеркой». Когда пересекали трамвайные рельсы, милиционер посмотрел на ошейник с удовольствием и уважением, а когда вернулись, произошло самое невиданное в жизни: Федор-швейцар собственноручно отпер парадную дверь и впустил Шарика, Зине он при этом заметил: – ишь, каким лохматым обзавелся Филипп Филиппович. Удивительно жирный.
Ошейник – все равно, что портфель, – сострил мысленно пес, и, виляя задом, последовал в бельэтаж, как барин».
Снова штрих к портрету разбираемого нами существа, направленность мечтаний Шарика – портфель. Даже факт одевания ошейника пес сумел использовать во благо себе:
«Оценив ошейник по достоинству, пес сделал первый визит в то главное отделение рая, куда до сих пор вход ему был категорически воспрещен именно в царство поварихи Дарьи Петровны...
Чего ты? Ну, чего лаешься? – Умильно щурил глаза пес. – Какой же я карманник? Ошейник вы разве не замечаете? – И он боком лез в дверь, просовывая в нее морду.
Шарик-пес обладал каким-то секретом покорять сердца людей. Через два дня он уже лежал рядом с корзиной углей и смотрел, как работает Дарья Петровна. Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть, из кур вырывала внутренности, что-то вертела в мясорубке. Шарик в это время терзал рябчикову голову».
Но пребывание на кухни любопытный пес использовал не только для набивания живота и наблюдением за подробностями разделки живности. Он с интересом созерцал и другие сцены:
«…задрав от любопытства одно ухо, глядел, как черноусый и взволнованный человек в широком кожаном поясе за полуприкрытой дверью в комнате Зины и Дарьи Петровны обнимал Дарью Петровну».
Как видим, неестественное любопытство, для собаки, к определенным сценам и ракурсам человеческих взаимоотношений у Шарика не пропал. Свой интерес пес высказывает и в постоянном мысленном восхищении горничной и медсестрой по совместительству   Зиной. В самый первый момент пребывания на пороге квартиры профессора, в мозгу «ошпаренного» промелькнуло: «…молодая красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколке предстала перед псом и его господином. Первого из них обдало божественным теплом, и юбка женщины запахла, как ландыш.
Вот это да, это я понимаю, – подумал пес».
К чему относить восхищение пса, к божественному теплу или к запаху ландышей? Божественное тепло исходит из квартиры или, опять же, от красивой женщины. Читатель, видя, как скулил пес на холоде, жалуясь на свою долю, должен понять однозначно, речь идет о тепле из квартиры. Странно, что писатель применяет двусмысленные выражения, где можно сказать более конкретно. К тому же когда в подъезде появился Шарик был вечер: «На мраморной площадке повеяло теплом от труб…». Продолжим, вот какие эпитеты применены в той части, когда повествование идет от лица собаки, но для краткости описываются эти мысли от лица рассказчика: «…за шестерых лопает, – пояснила румяная и красивая от мороза Зина», или «…обеды в 7 часов вечера в столовой, на которых пес присутствовал, несмотря на протесты изящной Зины». Тем самым дается понять, что пес оценил красоту девушки. Правда, когда идет прямая речь от лица собаки он мысленно называет девушку Зинкой. Эту цитату мы приводили.
Ради справедливости, скажем, что пес реально оценивает внешность и мужчин, в частности Борменталя:
«…вошел тот, тяпнутый, оказавшийся теперь в ярком свете очень красивым, молодым с острой бородкой…».
«Красавец тяпнутый – он был уже без халата в приличном черном костюме – передернул широкими плечами…».
Мы наблюдали как пес «умильно щуря глазами» раздвигал границы дозволенного, действуя совершенно осознанно: «Ошейник вы разве не замечаете? – И он боком лез в дверь, просовывая в нее морду». Сначала бочком, бочком, просунул морду, а через два дня уже лежал на кухне у корзины с углями. Так же будет штурмовать эту «крепость», квартиру профессора и Шариков – бочком, бочком. Это еще один эпизод, который объединяет собаку Шарика с председателем домкома Швондером. Тот с товарищами сначала просто поселились в квартире №3, затем добились переизбрания старого состава домкома. Изучив список жильцов, они пришли к выводу что Преображенский: «в общем и целом занимает чрезмерную площадь»,   семь комнат. После чего, пришли с требованием «добровольно» отдать одну комнату, не смотря на то, что с вышестоящим начальством вопрос Филипп Филипповичем был решен. С 12 августа 1924 года, «квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений». Но интересно не это, если бы Филипп Филиппович отдал им седьмую комнату, в следующий раз они потребовали шестую. Вот какую фразу проронил Швондер в разговоре с высокопоставленным Петром Александровичем: «…Целых пять комнат хотели оставить ему».
Поэтому, Преображенский отказывается покупать «…несколько журналов в пользу детей Германии». И действительно, ему не жалко полтинника и он «сочувствует детям Германии», но дело в другом, он хорошо знает этих «господ». Сначала у них купишь журнал, потом еще что-нибудь, а потом они предложат купить кирпич и соорудить у себя в комнатах перегородки для новых жильцов, как буржую Саблину. Не говоря о том, что до детей Германии деньги бы не доехали. А если бы доехали, кто-бы передал собранное детям? Предыдущий «тявкающий» посетитель профессора? Думаю у профессора и явившихся «господ» разные понятия, что такое благо для детей и что такое любовь. С первых минут разговора, Филипп Филиппович, просит посетителей: «…потрудитесь излагать ваши мысли яснее». Их язык абсолютно непонятен престарелому профессору, он постоянно переспрашивает, например: «Кто на ком стоял?» Поправляет, когда женщина о себе говорит в мужском лице, он даже не может сообразить кто перед ним женщина в мужской одежде или женоподобный мужчина. Если учесть что половину дня профессор принимал пациентов с различными специфическими заботами, то вопросы о любви к детям или пролетариату, могли вызвать у профессора не те ассоциации. Ну что делать, он же просил выражаться яснее. Может быть, когда-то профессор и вступал в дискуссии, но быстро убедился в их бесполезности. По Марксу «пролетарий»   всякий, кто работает по найму. Но в этот список как раз попадают профессора и их ассистенты, царские министры и директора концернов. Что профессор должен признаться в любви к самому себе? Некая организация, в связи с полным отсутствием среди своей национальности рабочих и крестьян, объявила, ссылаясь на Маркса, что ремесленники, мелкие торговцы, и купеческие приказчики, и даже торговые посредники, тоже пролетариат (правда для лиц этой национальности). Еще о нелюбви к пролетариату, ответь Филипп Филиппович, что любит пролетариат или нормально к нему относиться, через секунду ему сказали бы, что слова ничего не значат, и их надо подтверждать поступками. Потом он услышал бы рассказ о голодающих детях рабочих. Это, как минимум, потерянное время и остывший обед. А в худшем случае, через день Швондер бы жил во всех комнатах буржуя Саблина, а Вяземская, Пеструхин и Шаровкин проживали бы у Филиппа Филипповича. Естественно, домашняя клиника закрывается, профессор, ассистент (дите Германии), Зина, Дарья Петровна (пролетариат), начинают голодать. Преображенский так и заявил вымогателям, он не просто жил, но и работал в квартире. Им даже не важно, что профессор ведет исследования важные для государства, и нужно ценить его рабочее время.
Но не будим выходить за рамки повести. Как можно понять Булгакова, лучшее хорошее отношение к пролетариату, хотя бы рядом находящемуся, снимать галоши в парадном подъезде и не гадить мимо унитаза. Да, слова нужно подтверждать поступками! Иначе, пропрется свора в квартиру, «молча пройдут кабинет, приемную, переднюю», а при этом: «снег таял у них на сапогах». А потом изящной Зине, после того как Швондеры нагадят, мыть полы и чистить ковры. Преображенскому не ковры жалко, именно персидские от грязных ног ярче становятся, после того как те вычистят, естественно. Мастера в Персии, перед продажей, специально выбрасывали ковры перед дверьми мастерской в пыль, под ноги прохожих, для улучшения внешнего вида. Из сочувствия детям Германии, извиняясь перед своим лучшем студентом Борменталем, которого полуголодным приютил при кафедре, он тактично заменяет в своем последующем монологе, германских детей на «испанских голодранцев». Может быть в надежде, что ни один испанский голодранец разговор не слышит. Филипп Филипповичу неловко, за то, что орет на Борменталя во время операций. Извиняется за то что орет, а подразумевает, может быть, и еще что ни будь... В сущности ведь я так одинок... «От Севильи до Гренады...» – оправдывается профессор. Парадокс, но, на чужих детей воспитанные люди в нашей стране не орут…
Еще одна сквозная тема, проходящая через «Собачье сердце»,   тема имени пса. Когда машинистка впервые называет пса Шариком, он не согласен и признается: ««Шарик – это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрет, сын знатных родителей».
Не одному из этих качеств ошпаренный, по его мнению, не соответствовал, он воспринимает эту собачью кличку как комплемент:
«Впрочем, спасибо на добром слове».
Когда в тот же день, когда «божество» Филипп Филиппович повторно называет этим именем и подкрепляет свои слова «Особой краковской» пес уже не возражает: «Опять Шарик. Окрестили. Да называйте как хотите. За такой исключительный ваш поступок». За блага он готов быть хоть кем, даже Шариком.

Окрестили Шариком

В доме у профессора, пес стал круглым и упитанным, возомнил, что он собачий принц-инкогнито, и стал, почему-то, даже овсянку жрать. Будучи бродячим и голодным, пес считал, что есть кашу, как и грибы, все ровно что калошу лизать. Тут засомневаешься: А умирал ли пес с голоду?
Ведь совсем он впал в отчаянье, но почувствовав колбасный дух, решил: «…а отчаяние – и подлинно грех».
Мнительным был пес, нервным. Когда ему сделали наркоз, из него вообще полезло. Наркоз тогда делали морфием, что чистый опий. Ему пригрезилось, что он умирает: «Иду в рай за собачье долготерпение».
Когда он «воскрес» от наркоза и увидел укус на ноге Борменталя, снова посетил напрасный страх:
Угодники! – Подумал пес, – это стало быть я его кусанул. Моя работа. Ну, будут драть!
«Мягкие дробные звоночки сыпались в это время по всей квартире». Ноги у пса были нетвердые, он покачивался и дрожал. Увлекаемый зовом «божества»:
«Фить, фить. Ну, ничего, ничего. Идем принимать.
…он вошел с Филиппом Филипповичем в кабинет, и тот ослепил пса своим убранством. Прежде всего, он весь полыхал светом: горело под лепным потолком, горело на столе, горело на стене, в стеклах шкафов. Свет заливал целую бездну предметов… (просто хрустальный дворец наркомана Сен-Зин-По).
Когда перед собакой возник, в этой бездне света, некто с зелеными волосами, настолько поразивший пса, что он тявкнул и подумал что «фрукт» пришел.
«Господи Исусе, – подумал пес, вот так фрукт!
На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке они отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, но цвет лица был розовый, как у младенца. Левая нога не сгибалась, ее приходилось волочить по ковру, зато правая прыгала, как у детского щелкуна. На борту великолепнейшего пиджака, как глаз, торчал драгоценный камень».
Это был тот самый, которого Преображенский называл «мой дорогой» и «голубчик». И в этом отрывке, снова, серия непонятных фраз писателя, интересно, что они обозначают прямо противоположные значения. «Морщины расползались», в одном значение,   все лицо «фрукта» покрывали морщины, но почему тогда «вас и не узнать», в другом значение,   морщины разгладились. И вторая фраза «От интереса у пса даже прошла тошнота». От интереса к чему? К «фрукту» или драгоценному камню. Именно после описания камня у пса появляется интерес. Ни эти ли интересы защищал Швондер? «Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает». Что интерес пса был именно к камню, а не к другим внешним атрибутам пациента, говорит дальнейшее поведение, но уже Шарикова. Единственно, что отказывается надевать существо,   кальсоны, вдобавок восклицает: «В очередь, сукины дети, в очередь!». Именно в тот день у Филиппа Филипповича толпилась очередь из пациентов, и именно на «зеленном» пациенте одеты «невиданные никогда кальсоны». Опять вопрос, кальсоны невиданные Шариком, или вообще никем невиданные: «…кремового цвета, с вышитыми на них шелковыми черными кошками»? А теперь вспомним, пес определил «ценность» украшений у поварихи: «В модной прическе на уши и с корзинкой светлых волос на затылке светились 22 поддельных бриллианта». Снова припомним цепочку, и ободки очков которые собака с первого взгляда определила как золотые. Мы знаем, с какой точностью, по глазам определяла собака болезни, мысли и характеры людей. С той же точностью «как глаз» она определяла ценность ювелирных изделий и качество одежды: «На борту великолепнейшего пиджака, как глаз, торчал драгоценный камень». Итак, становится понятным основополагающие ценности пса Шарика. Сравните: «…в черном костюме английского сукна, и на животе у него радостно и неярко сверкала золотая цепь». Когда говорят, что золотая цепь сверкала радостно, что может обозначать лишь одно,   радость рассказчика от созерцания золотой цепи. А рассказ в этой части повести идет от лица пса Шарика.
Когда в кабинете появилась пятидесяти однолетняя «сударыня» и для осмотра начала раздеваться:
«Дама бормотала и выбрасывала из-под шумящих юбок скомканный кружевной клок.
Пес совершенно затуманился и все в голове у него пошло кверху ногами.
Ну вас к черту, – мутно подумал он, положив голову на лапы и задремав от стыда…»
Трудно сказать, от чего, от увиденного, или же от наркоза, «затуманилось в голове» и все «пошло кверху ногами» у пса. Но, одно можно утверждать точно, чувство стыда Шарик больше никогда не чувствовал, видимо только опиум вызывал этот побочный эффект. Не испытывал бывший пес стыда и бегая по комнатам без одежды, когда облезла шерсть, стал на ноги и по-человечески заговорил. Не мелькали больше в голове у нареченного Шариком и старозаветные и новозаветные слова. Навеян ли этот отрывок у Булгакова цитатой из романа «Жюльетта» Маркиза де Сада: «Вы кормите народ опиумом, чтобы, одурманенный, он не чувствовал своих бед, виновником которых являетесь вы сами». Эта цитата после обработки Чарлза Кингсли, который видел в религии успокаивающее и обезболивающее, попала к Марксу: «Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа». Отвечая на вопрос из «Золотого теленка»: «Почем опиум для народа?», в одной из редакций «Мастера и Маргариты», Булгаков, вместо части денег в пачке, помещает нарезанные бумажки со словами: «Религия – яд, берегите ребят». Думаю, во фразе Маркса нужно и искать разгадку названия повести – «Собачье сердце». Неожиданный поворот. Оказывается, Маркс был единомышленником с Маркизом де Садом. Но, обычно Преображенский, подобную литературу, как и переписку Каутского с Энгельсом в печку кидал. Заодно узнали, что у Маркса предки бездушные.
«Окончательно пес очнулся глубоким вечером, когда звоночки прекратились»
Второй раз, действие наркоза Шарик испытал перед операцией по пересадки ему гипофиза и половых желез: «Тут неожиданно посреди смотровой представилось озеро, а на нем в лодках очень веселые загробные небывалые розовые псы. Ноги лишились костей и согнулись.
– На стол! – Веселым голосом бухнули где-то слова Филиппа Филипповича и расплылись в оранжевых струях. Ужас исчез, сменился радостью. Секунды две угасающий пес любил тяпнутого».
Да, лишь наркоз пробуждал у «добрейшего пса» чувства стыда и любви… на две секунды. Прекрасный художественный прием применен писателем. В сюжете, между делом, показано – псинка, кроме ненависти, может испытывать стыд и любовь. Может испытывать, но на страницах повести, в своем нормальном состояние, не находит поводов испытывать эти чувства.
Почти через всю повесть проходит еще одна тема, тема калош, их в произведении крадут, грызут и с грустью вспоминают. Нами рассмотрено, что, возможно, пес до своего наречения Шариком был мелким воришкой. Ища пропитание, забегал зачем-то в торговые залы «Главрыба», сырные магазины «Чучкина» и мясные лавки. Но, из-за недостатка улик мы не беремся это утверждать. Обвинения Дарьи Петровны, что он беспризорный карманник пес также отмел, правда, странным способом, демонстрируя ошейник. Мы выяснили, что пес, до того как попал в квартиру, не один раз отведал щетки швейцара Федора. Нам известно, что Федор придерживается концепции, – за проступки нужно наказывать, а не отделываться внушениями. Хотя и профессор был противоположного мнения, он противился всякому террору, «какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый». В тоже время, Федор не лишен сострадания и справедливости. К сожалению Федор не оставил нам письменных воспоминаний об этом случае, но, странно: «в марте 17-го года в один прекрасный день пропали все калоши… 3 палки, пальто и самовар у швейцара». Кто их попер? Что попер не буржуй Саблин и сахарозаводчик Полозов, поручился профессор Филипп Филиппович Преображенский. Версию о том, что Филипп Филиппович сам у себя стянул калоши, он отверг, хотя, кто знает, происхождение то, больше чем пакостное, хуже и представить себе ничего нельзя, отец – кафедральный протоиерей. Можно заподозрить Шарика, бродил по двору без дела, вынюхивая что-то, на парадную лестницу зачем-то часто прорывался. Погреться? Но, свидетель Преображенский утверждает, что паровое отопление, в связи с социальной революцией, на парадной лестнице наработало. Хотя и тут не все ясно, проходит Шарик по лестнице,   трубы горячие, послушаешь профессора,   наработают. У каждого своя правда, мнение свидетелей разделились. В краже все указывало на пса. Но пес в самом рассвете сил, и поэтому не жил в марте 17-го, да и зачем собаке самовар, самовар собаке без надобности. Опять Шарика происхождение спасло…
Свидетель заявил в самом начале своего выступления, ссылаясь на свой авторитет в определенных кругах:
«Я – человек фактов, человек наблюдения. Я – враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт: вешалка и калошная стойка в нашем доме.
– Это интересно...
Ерунда – калоши. Не в калошах счастье, – подумал пес, – но личность выдающаяся.
– Не угодно ли – калошная стойка. С 1903года я живу в этом доме. И вот, в течение этого времени до марта 1917 года не было ни одного случая – подчеркиваю красным карандашом н и о д н о г о – чтобы из нашего парадного внизу при общей незапертой двери пропала хоть одна пара калош».
Вызывает удивление вся патриархальность и отсталость дореволюционной жизни в России. Что в деревнях, раньше, уходя из дому, не запирали дверь на замок общеизвестно, но что бы в городе. Представляете, верх легкомыслия, оставлять дорогие сердцу предметы в подъезде. Еще более удивительно, что не находилось людей готовых их присвоить. Мы-то знаем, согласно современным веяньям нужно все ценное прятать в ячейках банка. На вход квартиры устанавливать бронированные двери западного производства, выдерживающую взрыв противопехотной гранаты. Не напрасно, видимо, этот факт Преображенский подчеркнул красной чертой.
Обратили внимание, что Шарик отреагировал лишь на упоминание колоши. В дальнейшем, в ходе того же диалога собака еще отреагировала на слово «городовой»:
«Городовой! – Кричал Филипп Филиппович. – Городовой!
«Угу-гу-гу!» Какие-то пузыри лопались в мозгу пса... Городовой!
Это и только это. И совершенно неважно – будет ли он с бляхой или же в красном кепи».
Странно, что у пса от одного лишь слова «городовой», начали какие-то пузыри лопаться в мозгу. Не менее странно, как неоднократно отмечалось, что пес, которому примерно два с половиной года, вообще знает подобные слова и так эмоционально на них реагирует, на шестом году советской власти.
Ну и, вполне естественно, что пес живо отреагировал на слова:
«…Иван Арнольдович, вы все же следите внимательно: как только подходящая смерть, тотчас со стола – в питательную жидкость и ко мне!
– Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, – паталогоанатомы мне обещали.
– Отлично, а мы пока этого уличного неврастеника понаблюдаем.
Пусть бок у него заживает.
Обо мне заботится, – подумал пес, – очень хороший человек. Я знаю кто это. Он – волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки... Ведь не может же быть, чтобы все это я видел во сне... Вот проснусь... И ничего нет. Ни лампы в шелку, ни тепла, ни сытости. Опять начинается подворотня, безумная стужа, оледеневший асфальт, голод, злые люди... Столовая, снег... Боже, как тяжело мне будет!..
Но ничего этого не случилось. Именно подворотня растаяла, как мерзкое сновидение, и более не вернулась».
Снова странная фраза Михаила Афанасьевича, «подворотня растаяла и не вернулась», А что остальное, разве вернулось? Разве Шарику снова предстояло пережить безумную стужу, оледеневший асфальт, голод, злых людей, столовую, снег? Все кроме подворотни. Как мы помним в конце «Собачьего сердца», Шарик лежит у ног хозяина и вполне собой доволен. Лет пятнадцать еще проживет при таком питание. Такую собачью жизнь можно назвать каторгой лишь условно.
Что швейцар «уродовал морду» Шарику мы разобрали. Но за проступки пса склонен наказывать не только Федор. Повариха грозит применить иной метод воздействия: «Вон! – Завопила Дарья Петровна, – вон, беспризорный карманник! Тебя тут не хватало! Я тебя кочергой!..». Изящная Зина предлагает несколько иной способ воспитания:
– Его, Филипп Филиппович, нужно хлыстом отодрать хоть один раз, возмущенно говорила Зина, – а то он совершенно избалуется. Вы поглядите, что он с вашими калошами сделал.
Лишь Филипп Филиппович пытается воздействовать лаской и внушением.
Как видно и Шарик не законопослушный пес. И все те слова, что применены к Климу Чугунову можно с легкостью применить и к псу. Шарика можно обвинить в воровстве, зачем рвался в торговые залы, но прямых улик нет. Можно обвинить и в краже самовара, тут улик больше, но собачье происхождение спасает. Зачем собаке самовар? И реально, что Шариков получает, снова собачье существование до конца жизни. Для человека такое существование,   хуже каторги, но пес доволен, условия превосходные. Каторга на 15 лет, но лишь условно.
Через все «Собачье сердце» проходит юридическое понятие   «презумпция невиновности», хотя ни разу не произносится. И вся повесть,   судебная коллизия с медицинскими психологическими портретами участвующих в ней лиц. Взгляните, лишь знание некоторых тонкостей законов тех лет, позволяют Преображенскому проживать в своей квартире. Названные законы, даже законом джунглей не назовешь: кто подлей, необходим или мимикрирует, тот и живет. Раз такой «закон» стоит над юридическими законами его тоже нужно понимать. Тем более подобное беззаконие было прописано в кодексах тех лет. Посмотрите терминологию: «загнивающий класс», «вымирающий класс». «Класс» еще ходит но он уже обречен. «Наша сила единство» (хорошая фраза, главное, когда она будет говориться, у муравьев и шакалов тоже сила единство). Но и понимая это, все ровно Филипп Филиппович говорит: «На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено». Швондер тоже апеллирует к каким-то правилам новой власти: «действовали по правилам...», «Это его право – участвовать в обсуждении его собственной участи», «блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом». Шариков так же говорит о правах: «Я иск, может, имею право предъявить», «В настоящее время каждый имеет свое право...», «Вы не имеете права биться!», «Что, я управы, что ли, не найду на вас?». Упоминание милиции, жандарма, судебных следователей, уголовной милиции и следователя еще более укрепляет нас в этом. А посмотрите, сколько документов вкраплено в текст повести, кроме короткого описания Клима Чугунова, больше похожего на карточку из милицейской картотеки, чем на медицинский документ. Обратите внимание на слова Преображенского: «не читайте советских газет» и прочитайте отрывки из этих газет, репортаж о «кесаревом сечении» и заметку Швондера,   насквозь лживые статьи. Прочитайте свидетельство о происхождении профессора и Борменталя: «…дурная наследственность. Пакостнее и представить себе ничего нельзя». Происхождение, это в то время готовый приговор с отсрочкой вынесения. Как у кролика или куропатки, все ровно съедят, вопрос только когда. Прочитайте дословно воспроизведенный донос Шарикова и постановление на обыск. Прочитайте, это же документы, и сами станьте сыщиком, следователем, судьей и адвокатом для персонажей повести. Ну и конечно применим презумпцию невиновности к действующим лицам повести, в том числе и к Шарику.
Но вернемся к сюжету, после подслушанного разговора собачка растерзала сову, разбила портрет Мечникова, и… изгрызла калоши. Мало того, перед операцией, когда испуганного пса заперли в ванной, так как его нельзя было кормить, псу приходят мысли о мести:
«Хамство, – подумал Шарик, сидя в полутемной ванной комнате, – просто глупо...
Ладно, будете вы иметь калоши завтра, многоуважаемый Филипп Филиппович, – думал он, – две пары уже пришлось прикупить и еще одну купите. Что б вы псов не запирали.
Сову раздеру опять – бешено, но бессильно подумал пес. Затем ослаб, полежал, а когда поднялся, шерсть на нем встала вдруг дыбом, почему-то в ванне померещились отвратительные волчьи глаза».
Заметили, «бешено», «бессильно», все это штрихи к психологическому портрету Шарика. Теперь, наверное, понятна цена фраз «наливались благодарными слезами» или «жалость» к машинисточке. Пес и раньше грыз калоши из мести, лишь услышав про украденные в 17 -м году. Теперь-то мы смутно начинаем догадываться, за что мстило животное с красным ошпаренным боком, за себя и свою шайку. Не любят когда о них плохо говорят.
Итак, кончалась прошлая жизнь собачья, наступала новая, неизведанная. Впереди экспериментальная операция.
Глаза, пес читал людей по глазам, и в тот первый вечер встречи с профессором, и именно в глазах видел зависть ошейником встречных бродячих псов. Предположим, за глаза он и разорвал сову, потому что не мог прочитать в них ничего. Что мог он прочитать в стекляшках чучела?
«Пес здесь возненавидел больше всего тяпнутого и больше всего за его сегодняшние глаза. Обычно смелые и прямые, ныне они бегали во все стороны от песьих глаз. Они были насторожены, фальшивы и в глубине их таилось нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление. Пес глянул на него тяжело и пасмурно и ушел в угол.
– Ошейник, Зина, – негромко молвил Филипп Филиппович,   Только не волнуй его.
У Зины мгновенно стали такие же мерзкие глаза, как у тяпнутого. Она подошла к псу и явно фальшиво погладила его. Тот с тоской и презрением поглядел на нее».

Операция

Итак, место операции – квартира профессора Преображенского в Калабуховский доме. Цель операции – «…постановка опыта Преображенского с комбинированной пересадкой гипофиза и яичек для выяснения вопроса о приживаемости гипофиза, а в дальнейшем и о его влиянии на омоложение организма у людей». Время операции 23 Декабря 1924 года, в 20 часов 30 минут.
Объект операции:
«Лабораторная собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода дворняжка. Кличка – Шарик. Шерсть жидкая, кустами, буроватая, с подпалинами. Хвост цвета топленого молока. На правом боку следы совершенно зажившего ожога. Питание до поступления к профессору плохое, после недельного пребывания – Крайне упитанный. Вес 8 кг (знак восклицательный)».
Донор: «Клим Григорьевич Чугунов (по некоторым данным Чугункин), 25 лет, холост. Беспартийный, сочувствующий. Судился 3 раза и оправдан: в первый раз благодаря недостатку улик, второй раз происхождение спасло, в третий раз – условно каторга на 15 лет. Кражи. Профессия – игра на балалайке по трактирам.
Маленького роста, плохо сложен. Печень расширена (алкоголь). Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной («Стоп-Сигнал», у Преображенской заставы)».
Оперировал проф. Ф. Ф. Преображенский.
Ассистировал д-р И. А. Борменталь.
Обратите особое внимание на описание Клима Чугунова, больше никаких данных об этом человеке в повести нет. Кроме, может быть, устного заявления нетрезвого профессора, в тот момент, больше огорченного потерей трости, чем установлением фактов:
– Исключительный прохвост.
– Но кто он – Клим, Клим, – крикнул профессор, – Клим Чугунов (Борменталь открыл рот) – вот что-с: две судимости, алкоголизм, «все поделить», шапка и два червонца пропали (тут Филипп Филиппович вспомнил юбилейную палку и побагровел) – хам и свинья...
Но говоря это, профессор указал пальцем в сторону смотровой, где почивал Шариков, и эти слова относились к последнему (Заметили, профессор справедливый судья, одну судимость не учел, видимо, ту, где недостаток улик). Немаловажно, что речи профессора для Ивана Борменталя были полной неожиданностью, ассистент даже рот открыл. Но раньше к собаке Филипп Филиппович применял те же выражения:
«Я купил этому прохвосту краковской колбасы на один рубль сорок копеек».
«Зачем ты, свинья, сову разорвал?»
Вот только «хамом» собаку на страницах повести никто не называл. Наоборот, пес считал хамами всех жильцов квартиры Преображенского:
«И Шарика заманили и заперли в ванной.
Хамство, – подумал Шарик, сидя в полутемной ванной комнате, – просто глупо...».
Как видим, профессор точно такими эпитетами, прохвост и свинья, наградил и пса Шарика. Для того что бы понять что кто либо хам, тот должен произнести хотя бы одно слово. Ни Клим, ни пес Шарик речей перед профессором ни произносили. Тут профессор не справедлив к Климу. А если бы профессор мог слышать мысли «интеллигентной собаки» то он вполне убедился бы что хамства у нее в избытке. Разве не хамство, Зину Зинкой называть? Девушка его кормит, гулять водит, красивый ошейник купила. Хочу заметить, все эпитеты введены писателем намерено, для нейтрализации негативных характеристик Клима. На основании приведенного мы вынуждены для описания личности Клима Чугунова использовать лишь историю болезни и характеристику общества и социальной среды, где он находился. Прошлое пса Шарика, его мысли и поступки, мы подробно разобрали. А нужно нам это для того чтобы понять из каких кирпичиков складывалась личность Шарикова.
Повторим, на «становление» господина Шарикова могли повлиять следующие факторы: собачье прошлое, прошлое Клима Чугунова, воспитание и подражание обитателям в доме Преображенского и последнее – «Швондер научил». Этот перечень включает и научные гипотезы, высказанные Борменталем и Преображенским. Но, об этом чуть позже.
Поражает какими темпами проходила трансформация пса Шарика в существо имеющего все признаки человека. Операция окончилась 23 Декабря в 8,30 часов вечера, 17 Января Иван Арнольдович записал в своем дневнике, что облик окончательно сложился. За 25 дней из собаки получился человек. Вот что пишет Борменталь:
«8 Января. Поздним вечером поставили диагноз. Филипп Филиппович, как истый ученый, признал свою ошибку – перемена гипофиза дает не омоложение, а полное очеловечение (подчеркнуто три раза). От этого его изумительное, потрясающее открытие не становится ничуть меньше».
Тут вообще многое непонятно. Ставили операцию по приживаемости гипофиза. Последующие, в зависимости от успеха первой, будут на омоложение. Подозреваю, Преображенский стал вести свою игру, вводя в заблуждение Борменталя. Он ведь уже «…через десять дней после операции» то есть 3 января что-то понял. Нужно сказать, что 2 января профессор получил травму головы и вплоть до 6-го числа мы не знаем что вытворяло существо. Непонятно, как можно омолодить 2,5 летнего пса с помощью 25 летних органов, или пес был старше или Клим моложе. Глядя на изменения, у обоих ученых, сначала возникла мысль, что с таким прогрессом пес скоро разовьется в совершенную личность:
Вот как сформулировал свои цели Преображенский: «Я заботился совсем о другом, об евгенике, об улучшении человеческой породы». Но приведенное выше волновало профессора лишь до 3-го января. Борменталь же рассказывал о своей «…надежде развить Шарика в очень высокую психическую личность».
Странная фраза профессора, не правда ли? Не означает-ли она, что Филипп Филиппович, намеренно, омолаживал «сударынь» и «голубчиков», а «тявкающих» пациентов, наоборот, выводил из строя? Не ради денег, а для улучшения человеческой породы.
Мы выяснили, с какой целью проводилась операция, видим, какие появились надежды в ходе эксперимента, и мы знаем, что они не оправдались.

Диагнозы

Теперь рассмотрим, как ученые объясняли результаты эксперимента, когда вместо собачьего гипофиза рядом с турецким седлом появился человеческий орган:
Профессор Филипп Филиппович Преображенский считал:
«…гипофиз – закрытая камера, определяющая человеческое данное лицо… Данное! – а не общечеловеческое. Это – в миниатюре – сам мозг». Мало того, он говорил, что если к собаке привить гипофиз Спинозы, то она разовьется до уровня Спинозы. Но, во-первых, собак жалко, операция очень сложная и опасная. Во вторых, зачем искусственно фабриковать Спиноз когда мадам Ломоносова может это сделать когда угодно. Честно говоря, я против каких-либо суррогатных штук Преображенского. Спиноз пусть рождает мадам Спиноза, а мадам Ломоносова пусть рождает Ломоносовых.
А вот мнение ассистента Ивана Арнольдовича Борменталя:
«Отныне загадочная функция гипофиза – мозгового придатка – разъяснена. Он определяет человеческий облик. Его гормоны можно назвать важнейшими в организме – гормонами облика. Новая область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста создан гомункул. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф. Преображенский, вы – творец. (Клякса)». Клякса от того, что шариковых ручек в то время не было, как и планшетов с картами (примечание автора).
«Итак, он поддерживает разговор. По моему предположению дело обстоит так: прижившийся гипофиз открыл центр речи в собачьем мозгу и слова хлынули потоком. По-моему, перед нами оживший развернувшийся мозг, а не мозг вновь созданный. О, дивное подтверждение эволюционной теории! О, цепь величайшая от пса до Менделеева-химика! Еще гипотеза: мозг Шарика в собачьем периоде жизни накопил бездну понятий. Все слова, которыми он начал оперировать в первую очередь, – уличные слова, он их слышал и затаил в мозгу». Иными словами гипофиз, по мнению Борменталя, определяет человеческий облик и может открыть центр речи в собачьем мозгу.
Какая же версия соответствует действительности? Сразу скажу, у теории Преображенского есть много изъянов. Один из них существенный, с научной точки зрения. Зачем хранить в гипофизе все сведенья из мозга и дублировать данные. Для большей живучести? Из причин смертности на первом месте стоят сердечно сосудистые заболевания. Природа не позаботилась, для повышения живучести, снабдить нас вторым сердцем. И следующий вопрос. Зачем природе такой объем человеческого мозга? Если аналогичные сведенья легко умещаются в гораздо меньшем гипофизе. Нет смысла носить с собой большой рюкзак, когда все что нужно умещаются в одном кармане, или в двух, один главный, второй дублирующий. Человек не использует полностью весь объем своего мозга? Все что не использует сознание, занимает подсознание. В подсознании храниться много данных, там все, что мы, например, забыли. При необходимости, данные из подсознании могут постепенно всплыть в сознании. Все приведенные рассуждения занимательны, но имеют один недостаток,   Булгаков писал не статью в медицинский журнал, а фантастическую повесть, поэтому мог выдумать любую ситуацию.
Следующий факт. Все наблюдения вел Борменталь. А где же находился Филипп Филиппович? В это время, как я писал, профессор болел, вот что случилось 2 Января:
«Русская наука чуть не понесла тяжелую утрату…
История болезни профессора ф. Ф. Преображенского.
В 1 час 13 мин. – Глубокий обморок с проф. Преображенским. При падении ударился головой о палку стула.
В моем и Зины присутствии пес (если псом, конечно, можно назвать) обругал проф. Преображенского по матери...»
Вот запись в дневнике Борменталя через четыре дня, от 7 Января: «Филипп Филиппович все еще чувствует себя плохо. Большинство наблюдений веду я. (Фонограф, фотографии)».

Наблюдение за пациентом.

Тут несоответствие, Борменталь считает, что существо произносит слова неосознанно, а с другой стороны пишет: «…обругал проф. Преображенского по матери...». Значит, к тому времени ученые не пришли к выводу, что речь Шарика пока не осознана. Филипп Филиппович вообще не пришел к такому выводу, так как отсутствовал и не следил за речью подопечного. Я думаю, удар об палку стула ни кому резвости ума не прибавляет. Поэтому мы не вправе доверять гипотезе профессора Преображенского на слово. К тому же называя Клима Чугунова свиньей, прохвостом, и хамом Филипп Филиппович был пьян. Его тогдашние свидетельства ни один суд бы не принял. Пусть он и светило, и имел огромный авторитет среди научных кругов России и Европы. Тем более, с первой гипотезой он ошибся. Немаловажно, что Преображенский на стороне Шарика, так как сам заманил шляйку домой и привык к ней за неделю: «…жаль пса, ласковый был, хотя и хитрый», «…а знаете, жалко его. Представьте, я привык к нему». Клима же Чугунова Филипп Филиппович лично не знал и поэтому не привязался. Невозможно составить мнение о человеке, повертев в руках некоторые органы да прочитав краткую историю болезни.
Сначала рассмотрим слова, как считал Борменталь, «замерзшие в сознании» и которые «оттаивают и выходят», в результате произносятся существом. В первые дни фразы произносятся необдуманно, что нам на руку. Итак, первое слово, которое с трудом произнес Шарик   «абырвалг». Преображенский сразу догадался, что оно означает. Борменталь несколько позднее записал мысль:
«Шарик читал. Читал (3 восклицательных знака). Это я догадался. По главрыбе. Именно с конца читал. И я даже знаю, где разрешение этой загадки: в перекресте зрительных нервов собаки».
Как видим, в одном случае ассистент профессора оказался прав – Шарик читал, а что дело в перекресте зрительных нервов собаки   неверно. Пес просто приближался ко входу с вывеской всегда с одного конца. Очевидно, что необычное слово пришло в центр речи из мозга Шарика, а не из гипофиза Клима. По существу можно исследование прекратить, но факты говорят за то, хотя это маловероятно, что и Клим Чугунов тоже мог заходить в магазин «Главрыба» с того угла где не стоял милиционер. Тогда идем дальше, следующие слово «Пивная». Это слово мог воспроизвести как мозг Шарика читающего вывески, так и гипофиз Чугунова. Далее, как записано у Ивана Арнольдовича, вульгарная ругань и слова «Еще парочку»:
«Ругань эта методическая, беспрерывная и, по-видимому, совершенно бессмысленная. Она носит несколько фонографический характер: как будто это существо где-то раньше слышало бранные слова, автоматически подсознательно занесло их в свой мозг и теперь изрыгает их пачками. А впрочем, я не психиатр, черт меня возьми».
Почему-то фразу «Еще парочку» все однозначно относят к пивной. Но это сочетание слов можно услышать везде, в том числе и на улице. Чтобы не приводить случаи из жизни, но и не быть голословным, я приведу цитаты из «Мастера и Маргариты»:
«А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае».
Но читатель тут же, как контр аргумент может привести цитату из черновых редакций романа «Мастер и Маргарита:
- Началось, я ж говорил, - шумно отдуваясь после пива, воскликнул толстяк и велел официанту: - Еще парочку!
Но пить вторую парочку не пришлось. Из внутренних дверей ресторана появились четверо людей и стремительно двинулись к столику Коровьева.
Тогда можно привести снова из окончательной редакции романа: «…контрамарок ему нужна только парочка, ему и Пелагее Антоновне, его супруге», «Бегемот… (…) запустил лапу в бочку с надписью: «Сельдь керченская отборная», вытащил парочку селедок и проглотил их, выплюнув хвосты».
А вот нецензурная брань, казалось бы, аргумент, во время нашего наблюдения за животным, как на воле, так и в замкнутых условиях квартиры, пес ни разу не выразился неприлично. Правда, применял более цензурные выражения: «Все-таки отделали, сукины дети, подумал он смутно, – но ловко, надо отдать им справедливость». Тут вскрывается одна из типичных черт Шариковых: перекладывать с больной головы на здоровую. Сукин сын ведь Шарик, во всех понятиях этих слов. Но продолжим, существо явно понесло. Гипофиз заработал? Тут я вынужден сделать отступление и объяснить. Дело в том, что русский язык для пса не родной. С подобными себе он объяснялся на своем родном языке, окружающим людям не понятным, и думал он тоже на своем языке. Но русский язык он понимал и даже читал на нем, но не говорил. В начале своего преобразования в человека, он еще лаял, но по мере того как центр речи, челюсть, язык, гортань превращались в человеческие, лаять он уже физически не мог. Он говорил, не зная смысл слов, а когда узнал, перестал применять нецензурную речь, а произносимые слова стал говорить правильно. В случае если бы слова оттаивали в гипофизе Чугунова, он бы знал их смысл. Во вторых, Клима невозможно было бы переучить, заставить правильно выражаться и отучить материться. У Чугунова были стойкие ассоциации к словам, у Шарика они отсутствовали, для него язык был чужим. Обратите внимание на слова «автоматически подсознательно занесло их в свой мозг и теперь изрыгает их пачками» и вспомните «матершиника» Сен-Зин-По.
К тому же нецензурная речь могла записаться в память пса на улице. Недаром в русском языке есть такие понятия как «уличная… площадная ругань», ругаешься как сапожник (а сапожники в то время сидели на улицах, площадях и базарах) и еще «бранишься как торговка на Привозе». Но, в русском языке нет выражений, «ругаешься как каторжанин на условном сроке» или «бранишься как балалаечник в трактире». Нужно заметить, в повести Булгакова, в пивных специально развешаны плакаты: «Неприличными словами не выражаться и на чай не давать». Не думаю, что Клим стал бы материться из-за боязни потерять работу. Не такой уж он дурак, три раза от наказания уходил, и все законным способом. Продолжим, выражения: «Еще парочку», «Мест нету», «Буржуи», «Не толкайся», «Подлец», «милиционер», «Я тебе покажу» и «Дай папиросочку, – у тебя брюки в полосочку», можно услышать и в пивной и на улице. Слова: «Извозчик», «Вечерняя газета», «Лучший подарок детям», «Москвошвея» «Слезай с подножки», «Признание Америки» лишь на улице. Это вывески, крики пассажиров или уличных продавцов газет. Как видим, однозначности нет, как «мозг» Шарика бывал в пивных так и «гипофиз» Чугунова бродил по улицам. И тот и другой мог записать все эти слова в подсознание, один заносил в память, не понимая смысла, другой понимал все эти выражения, в том числе и нецензурные. А теперь факты, и они бесспорные, на них трудно найти возражения. Удивляет, что в мозгу у Шарика не оттаяло ни одного музыкального термина, например: «Не тяни, гнида, струну порвешь…», «Отпусти, подлец, гриф сломаешь…» и «Если кто еще мою балалайку спрячет, я тому все меха порву, и кнопки повдавлю». Что у Шарика запечатлелись лишь русские слова, услышанные на улице, мы нашли объяснения. Почему, в гипофизе Чугунова нет специфического жаргона трижды судимого человека? Трижды судимый, скорей всего, нашел бы для слова «милиционер» более «достойную» замену. А теперь внимание! У него нет слов применяемых в быту, в застольях, в лавках, в церкви, нет и дореволюционных слов. Слова, произносимые существом, мог услышать лишь тот, кто раз десять пробежал по Москве в 23,24 году среди толчеи, а не тот, кто жил в ней постоянно в течение 25 лет. Как будто из-за границы приехал только после революции. Как видим и тут наши выводы совпадают с наблюдениями Борменталя.
«В 5 часов дня событие: впервые слова, произнесенные существом, не были оторваны от окружающих явлений, а явились реакцией на них. Именно: когда профессор приказал ему: «Не бросай объедки на пол» – неожиданно ответил: «Отлезь, гнида». Отучаем от ругани. Свистал «Ой, яблочко». Поддерживает разговор».
Как я писал, с момента операции мы не можем знать, что думает зародившееся существо, тем более 6 Января у него отвалился белый хвост. Не относящееся к делу замечание, почему революционеры слежку называли хвостом понятно, а вот почему они шпик не любили? Во-о-опрос!.. Продолжим. Но судя по всему, бывшему Шарику нравиться, что с ним происходит. 1 января 1925 года он «Счастливо лает «абыр», повторяя это слово громко и как бы радостно». Тогда же: «В 3 часа дня (крупными буквами) засмеялся, вызвав обморок горничной Зины». «2 Января. Фотографирован во время улыбки при магнии». «Смеялся в кабинете. Улыбка его неприятна и как бы искусственна». «Смеялся в коридоре, глядя на электрическую лампу». А теперь причина чему он так радовался: «Нижнюю сорочку позволил надеть на себя охотно, даже весело смеясь». Существу нравились эти превращения, что он стал похожим на человека.
8 Января Преображенский сказал: «Я вас прошу, Иван Арнольдович, купить ему белье, штаны и пиджак». Как показано, одевание сорочки существо приняло с радостью: «От кальсон отказался, выразив протест хриплыми криками: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Был одет. Носки ему велики». Как можно судить из текста лишь кальсоны отвергались. Остальные предметы гардероба приняты: белье, штаны, пиджак, носки.
– Штаны коту не полагаются, мессир, – с большим достоинством отвечал кот, – уж не прикажете ли вы мне надеть и сапоги? Кот в сапогах бывает только в сказках, мессир. Но видели ли вы когда либо кого нибудь на балу без галстуха? Я не намерен оказаться в комическом положении и рисковать тем, что меня вытолкают в шею! Каждый украшает себя, чем может. Считайте, что сказанное относится и к биноклю, мессир!
– Но усы?..
11 Января. Совершенно примирился со штанами. Произнес длинную веселую фразу, потрогав брюки Филиппа Филипповича: «Дай папиросочку, – у тебя брюки в полосочку». Начался этап «равенства» существа с профессором, оказывается у них теперь брюки одинаковые. Заметили, произнося фразу, существо потрогало брюки профессора. А теперь общее описание существа:
«Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской. На шее у человека был повязан ядовито – небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой. Цвет этого галстука был настолько бросок, что время от времени, закрывая утомленные глаза, Филипп Филиппович в полной тьме то на потолке, то на стене видел пылающий факел с голубым венцом. Открывая их, слеп вновь, так как с полу, разбрызгивая веера света, бросались в глаза лаковые штиблеты с белыми гетрами. «Как в калошах» – с неприятным чувством подумал Филипп Филиппович, вздохнул, засопел и стал возиться с заглохшей сигарой. Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профессора и курил папиросу, посыпая манишку пеплом».

Борьба за «равенство».

В «длинной веселой фразе» фигурирует слово «брюки» и «папиросочка», в описании Шарикова «брючки», «папироса». Судя по всему, брючки то и у Филиппа Филипповича тоже полосатые были. Позднее писатель применит слово «усишки» по отношении к Шарикову, а у Филиппа Филипповича росли «пушистые усы». Или вы, дорогой читатель, усов у Шарикова не заметили, нужно было псинке золотой краской покрасить. Значит, существо, зародившись, начало внешне копировать свое «божество», правда, получалась скорей пародия. Почему не принять, что и курить Шариков начал из желания больше походить на профессора. Прибывая в собачьем обличье Шарик понимал: «А курить после обеда – это глупость». В свою очередь, как говорилось, в описании Клима Чугунова нет и намека, что он курил, хотя такая подробность обычно в медицинских документах указывается. Указано же что у него: «Печень расширена (алкоголь)». Видимо Клим Григорьевич Чугунов, кушал лишь одни ликеры после обеда и вот результат. По авторитетному мнению профессора именно после обеда ликеры тяжелят и скверно действуют на печень. Расширение печени могло вызвать не одно беспробудное пьянство, но и ликеры после обеда, тоже алкоголь, но их употребление характеризует Клима уже по-другому. Как мы помним, сам Филипп Филиппович предпочитал спирт, разведенный на кухне. Самопальную водку, приготовленную в домашних условиях Дарьей Петровной. Он придерживался мнения, что 30 градусов   не водка, водка должна быть 40, чем крепче, тем лучше, догадаемся мы. Известно, потребность курить и пить не передается по наследству, а больше является результатом подражания. Когда нет осуждения этим явлениям в обществе, им подвержены люди любых социальных групп и национальностей. Так что напрасно профессор видит все пороки Полиграфа Полиграфовича лишь в дурной наследственности Клима Чугунова. Например, у Шарика могло сложиться представление о «красивой жизни», когда он все понимающей собакой сидел под столом, а Преображенский вместе с Борменталем за тем же столом кушали водку и так аппетитно и со знанием дела закусывали.
Приведем фрагмент:
«Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами.
– Стаж, – вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.
Борменталь удивленно покосился.
– Виноват...
– Стаж! – Повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, – тут уж ничего не поделаешь – Клим».
В чем здесь Преображенский усмотрел влияние Клима Чугунова? В том, что резко выплеснул содержимое рюмки, занюхал, а затем закусил хлебом или что у него появились на глазах слезы. Вот пример урока «хороших манер» проведенных Преображенским:
«…вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе в горло,   ...Мм... Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это плохо... Я ваш кровный враг на всю жизнь. «От Севильи до Гренады...».
Сам он с этими словами подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький темный хлебик».
Ради справедливости отметим, как захмелевший профессор фамильярно назвал Борменталя. Это нам пригодиться, когда мы на Шарикова всех собак будем вешать, и косточки ему перемывать. Профессора оправдывает, что они с Иваном Арнольдовичем вместе работали и Преображенский наряду с фамилией назвал и научную степень.
Да, водку профессор тоже не мелкими глоточками попивал и не через трубочку тянул. Для закуски решил не каравай использовать, а маленький хлебик выбрал. Слезы на глазах после первой рюмки появляются у человека мало пьющего. Нюхать хлеб после алкоголя имеет тот же смысл что и съеденный, пососанный или полизанный лимон, что бы рецепторам дать новые ощущения. А если человек со стажем, у него слезы появляются после первого ведра, если второго ведра нет, и ни-и-и кто-о-о его не понимает... К слову сказать, перед тем как есть, хлеб нюхают и морщатся так же избалованные хозяевами коты и собаки, да интуристы в ресторанах. Так что, граждане, в следующий раз, когда будете водку разливать и собаке и коту под столом предложите, что бы они кровным врагами вам не стали от Севильи до Гренады. А суп и холодные закуски не предлагайте,   они недорезанными большевиками помещиками себя посчитают и наглеть начнут, потом не отучите. Животные ведь все понимают. Преображенского с Борменталем одно оправдывает, собутыльники не знали, что Шарик сведущ в языках и тоже хочет все попробовать. И нечего обижаться потом на существо, когда оно налило только себе, не предложив другим. Как известно идеальных людей нет, и сам Филипп Филиппович не был идеальным и не считал себя таковым. Если внимательно читать «Собачье сердце», то можно найти эпизоды, где профессор закладывает руки в карман или грызет ногти: «Руки профессор заложил в карманы брюк…», «Как-то жалко он съежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет».
Водка, черный хлеб,   разобрались. Теперь о селедке. В истории болезни нет ни строчки что Клим Чугунов умер подавившись селедкой, там нет и того что он ее много ел, нет там и сведений что он ее вообще хоть раз пробовал. Теперь об обществе в целом. В нашей стране селедка не является традиционным блюдом. Конечно, если она первой свежести, да хорошо просоленная, да со специями, я думаю, в меру большинство возражать не будет. Вот у скандинавов сельдь традиционная пища, там ее могут употреблять во всех видах. В одной из стран скандинавы лучшую селедку четвертой свежести подают на стол королевы, а сами едят рыбу пятой свежести. Что же касается Шарика, то у него после операции наступил сложный период:
«Сегодня облез последний пух с ушей. Колоссальный аппетит. С увлечением ел селедку».
Все как у людей, начал поправляться, стал капризным, ругался, смеялся, много ел, выпадали волосы и на соленое потянуло. Вынашивал он, хоть зло, но вынашивал.

«Вот окаянная мелодия!»

И остался у нас всего один не разрешенный вопрос, который не укладывается в теорию Борменталя. Кто играл в квартире у Преображенского на балалайке. Ведь мы точно знаем, что Клим Чугунов профессионально играл на этом инструменте. Если выводил мелодии Шариков, то это наследство Клима. Не пса же Шарика? Ни кто еще не подловил не одного Тузика за этим занятием.
«Очень настойчиво с залихватской ловкостью играли за двумя стенами на балалайке, и звуки хитрой вариации «Светит месяц» смешивались в голове Филиппа Филипповича со словами заметки в ненавистную кашу. Дочитав, он сухо плюнул через плечо и машинально запел сквозь зубы:
– Све-е-етит месяц... Све-е-етит месяц... Светит месяц... Тьфу, прицепилась, вот окаянная мелодия!»
Если звук исходил сверху, то очевидно,   Швондерова работа или Вяземской. Из текста даже не ясно, один играет или трио балалаечников. Единственно, что понятно, играет не Филипп Филиппович, он подпевает, не хочет, но подпевает. Бывает такая напасть, люди не хотят петь, но поют, правда, для этого нужно, чтобы в комнату хотя бы на минутку забежал бывший регент Коровьев. Ситуацию проясняет объявление данное Иваном Арнольдовичем Борменталем на притолоке у двери в приемную:
«Игра на музыкальных инструментах от пяти часов дня до семи часов утра воспрещается».
Становится понятным, играют в квартире и музицирует, в добавок, и не Борменталь. Но мало кто и что может написать. Вот что написали в вечерней газете по поводу появления на свет существа:
«…родился ребенок, который играет на скрипке. Тут же рисунок – скрипка и моя фотографическая карточка (Борменталя) и под ней подпись: «проф. Преображенский, делавший кесарево сечение у матери»».
Остались трое подозреваемых: Зина, Дарья Петровна и Шариков. Зина и Дарья Петровна – очень подозрительные на этот счет личности. Прошлое женщин туманно и скрыто от нас. Кто нам мешает заподозрить, что устав убирать за Шариковым по углам, они, чтобы успокоиться, брали в руки инструменты и дуэтом с залихватской ловкостью выводили на балалайках хитрые вариации мелодии «Светит месяц». Тем более Шариков утверждал, что Зина и два червонца у профессора со стола сперла. Зина, Зина, изящная Зина… да она лучше «Особой краковской» питаться будет, чем со стола что-нибудь возьмет. Там все под подозрением, любой, потенциально, в той стране мог сыграть на инструментах. Тяжелое наследие Клима Чугунова. Хотя, постойте, разве Клим Чугунов был человек-оркестр, чтобы играть на инструментах, а не на инструменте. Наверное, Борменталь перестраховался, запрети Полиграфу Полиграфовичу играть на балалайке, он на скрипке начнет. А может быть, Борменталь просто ошибся. Такое бывает, Булгаков тоже во множественном числе писал слова, которые, вроде бы, в единственном нужно употреблять, или запятые не ставил: «Оркестр человек в полтораста играл полонез». Можно предположить, например, что младший брат Булгакова Иван Афанасьевич, приехал из Парижа, где был солистом-балалаечником и играл по ресторанам, в советскую Москву и исполнял в квартире Преображенского. Почему от Клима не передались более фундаментальные навыки: пользоваться ложкой, не гадить по углам, вытирать слюни. Игра на балалайке эта та железобетонная стена, которую воздвиг писатель, чтобы версия Преображенского осталась у читателя единственной. Это версия, что все плохое у Шарикова от Клима или «Швондер научил». Швондер конечно научил, но Шариков воспринял от него лишь то, что ему самому было нужно. А может и грамотный пес сам все знал? Естественно, за большевистской риторикой председателя домкома, Шариков уловил, как и все в Калобуховском доме, лишь глупость и шкурнические интересы, подкрепленные террором. Но мы вернемся еще к этой теме.
Все расставляет по местам фраза сказанная Филипп Филипповичем Зине: «Скажи ему, что пять часов, чтобы прекратил, и позови его сюда, пожалуйста». После чего появляется не Иван Афанасьевич, а Полиграф Полиграфович. Да, игра скорей всего, как то связана с Шариковым. Но и фраза «чтобы прекратил», если быть точным, не связана с музыкой за стенами.
Итак, одна из версий, существо, не восприняв от Клима не одного слова, ни одного навыка, ни одной мысли оставляет лишь игру на балалайке. Может быть, ничего страшного, не такой уж крупный недостаток. Простим Клима, а?.. Давайте простим. Но, как странно, в объявлении Борменталя фигурирует время запрета игры с пяти вечера до семи утра. И профессор тоже говорит о пяти часах. Как раз время работы Клима в трактирах, и это факт. Публика в питейных заведениях любит развлекаться по ночам. Еще одна смутная картина, к вечеру, с наступлением времени, Шариков как лунатик, механически брал балалайку и исполнял «Светит месяц», а поутру, с питухами, взвыв, отправлялся спать на полати кухни. Недаром доведенный профессор при этом сухо плевался через плечо. Нечистая…
Нечистая. В «Мастере и Маргарите» вместе с проявлениями нечистой силы раздаются звуки патефона:
«…в довершение всего тошнило, причем казалось, что тошнота эта связана со звуками какого то назойливого патефона».
«Припомнилось даже, как нанимали этот таксомотор у «Метрополя», был еще при этом какой то актер не актер… с патефоном в чемоданчике. Да, да, да, это было на даче! Еще, помнится, выли собаки от этого патефона»
«Паскудный воробушек припадал на левую лапку, явно кривлялся, волоча ее, работал синкопами, одним словом, – приплясывал фокстрот под звуки патефона, как пьяный у стойки».
«По временам эта квартира отвечала то трескучим, то гнусавым голосом на телефонные звонки, иногда в квартире открывали окно, более того, из нее слышались звуки патефона».
«Где то в глубине за углом пели и играли патефоны.
Но, минуя все эти прелести, Коровьев и Бегемот направились прямо к стыку гастрономического и кондитерского отделений».
Если за двумя стенами и играли на балалайке, подсказывает нам Булгаков, то это может быть и патефон, и граммофон и прочая, по словам Воланда,   аппаратура. На рояле, в конце концов, можно и в карты играть, тоже игра на музыкальном инструменте.
«Так не прикажете ли партию в кости? Или вы предпочитаете другие какие нибудь игры? Домино, карты?
– Не играю, – уже утомленный, отозвался буфетчик».
Оказывается, свет тоже может играть на балалайке и вовсе не в Париже:
«Под ветвями верб, усеянными нежными, пушистыми сережками, видными в луне, сидели в два ряда толстомордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли на деревянных дудочках бравурный марш. Светящиеся гнилушки висели на ивовых прутиках перед музыкантами, освещая ноты, на лягушачьих мордах играл мятущийся свет от костра».
«Два гамадрила в гривах, похожих на львиные, играли на роялях, и этих роялей не было слышно в громе и писке и буханьях саксофонов, скрипок и барабанов в лапах гиббонов, мандрилов и мартышек».
В последнем отрывке одно понятно: «два гамадрила» играют на роялях, а что играют музыку,   наши домыслы. Наверно, в шахматы играли на рояле, раз не слышно. Но как такой великий писатель мог позволить себе описать такую пошлость, игра в карты на рояле… ведь это музыка. Великий «мастер» мог позволить и возлюбленной Маргарите погром устроить и молотком на рояле «сыграть», а не то что в шахматы:
«Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши на нем провалились, костяные накладки летели во все стороны».
Напрашивается однозначный вывод, все выдвинутые обвинения против Клима Чугунова можно направить и против Шарика. В романе «Собачье сердце» нет конкретного утверждения, что Шариков играл на каких либо музыкальных инструментах. Фраза из газеты, что незаконнорожденный сын профессора играет на скрипке, к Шарикову не относится.
Воспользуемся фразой ассистента Борменталя:
«Этим историю болезни заканчиваю. Перед нами новый организм; наблюдать его нужно с начала».

Это вовсе не Клим.

Нам неизвестно о чем думал Полиграф Полиграфович Шариков, но зато мы отлично видим, что он делает, это одно. Второе, мы знаем, о чем думал Шарик в начале повести.
Фамилию Шариков существо избрало, потому что оно прямо считает себя потомком пса Шарика:
– Фамилию я согласен наследственную принять.
– Как? Наследственную? Именно?
– Шариков.
Про Клима Чугунова существо никогда не вспоминает. Имя Полиграф Полиграфович   Швондер по календарю посоветовал. С этим понятно, но почему такое имя выбрал Михаил Афанасьевич? Самое популярное объяснение, полиграф – много пишущий. Но зная, что зачастую писатель каждому слову придавал несколько смыслов, попробуем разобраться. Для начала заглянем в словарь Владимира Даля:
Полиграфия, (греч.) 1) отдел книг о разных науках, смесь; 2) Цифрованная, шифрованная, тарабарская грамота, тайнопись.
Полиграфный, полиграфический, к сему относящийся.
Полиграф, 1) знающий полиграфию; 2) писавший много о разных предметах и науках.
Иными словами, в одном из значений: полиграф,   человек знающий полиграфию, то есть, цифрованные, шифрованные, тарабарские грамоты, тайнопись. Но почему еще и Полиграфович? Шифр, рожденный из другого шифра? Или дважды зашифрованный текст? Может быть, зашифрованная книга, рожденная из другой зашифрованной книги. Даже имя Шарикова рождает множество вопросов.
Продолжим дешифрацию. Спит на кухне потому что, по словам Шарикова: «Воздух в кухне приятнее».
Но и пес, именно поэтому, боком туда лез, просовывая морду: «…вся кухня громыхала запахами, клокотала и шипела в закрытых сосудах...». Пока окончательно не утвердился и стал там спать. Псина даже считала что: «Вся квартира не стоила и двух пядей Дарьиного царства».
У Полиграфа Полиграфовича остается неистребимая ненависть к котам. Будучи собакой, он прогнал кота, боясь, что и его профессор угостит колбасой. Уже в образе человека он, в погоне за другим котом, устраивает погром и разруху в ванной и затапливает квартиру. Вот как зловеще сказочно начинается этот эпизод:
«В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушенный женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи Петровны. Затем завыл Шариков».
Виновником переполоха послужил кот, неизвестно как попавший в квартиру, сразу после ухода Швондера:
«…выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто в танце».
Мы не будим вдаваться, кого символизирует кот в тигровых кольцах и с бантиком,   городовых или белогвардейцев. Перед нами другая задача, узнать, кого символизирует Шарик. Странное дело, именно в ванной комнате заперли пса когда-то, перед операцией, и он там, испугавшись в темноте волчьих глаз, пообещал отомстить. Но откуда взялся кот? Может Зина и Дарья Петровна, несмотря на запрет Преображенского: «Котов чтобы не было» принесли котяру в дом. Тем более у кота голубая лента на шее, вдруг у Дарьи Петровны страсть, вешать животным на шею тряпочки, вот и голубой галстук она Шарикову подарила. Понимаю, глупое предположение. Все же, как кот вошел в дом? В нашей стране не делают отверстий в стенах и входных дверях для котов. Окна зимой плотно закрывают. И хотя, в последнее время замечены коты, открывающие двери, но то двери в квартирах, где коты проживали с хозяевами. Не один уважающий себя кот не зайдет в чужую квартиру, да еще где псиной воняет. Тем более, не станет занимать чужую ванную комнату, не спросив хозяев, пусть кот даже очень нечистый, да и коты иначе моются. Странно, что Шариков не может открыть дверь в ванной изнутри. Если бы у Полиграфа присутствовала хоть капелька человеческого, от Клима, он открыл бы замок не задумываясь. Недаром звучит фраза Преображенского:
– Защелкнулся я.
– Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не видели?
Если уж коты научились двери открывать, то же сможет сделать любой «человеческий детеныш» не говоря уж о взрослом. Тем более, если это взрослый с бо-о-ольшим криминальным прошлым. А тут «замка не разу не видел».
Теперь свою нелюбовь к котам Шариков уже обосновывал:
 – Какой я дикарь? – Хмуро отозвался Шариков, – ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет – как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел. Заметили намек на воровство, нет не Шарикова,   Булгакова. Сочетание слов «замок» – «своровать», в одном абзаце.
Все конечно возмущены выходкой существа, он не просто затопил квартиру, где его приютили, но и начал гонять воду так чтобы потоп перекинулся на весь дом. Тут легче кит заведется, чем кот. И фраза сказанная Филипп Филипповичем по этому поводу, относится и к этой сцене:
«Вас бы самого поучить!»
А слова, сказанные впоследствии, логически продолжает эту тему:
– Вы стоите на самой низшей ступени развития, – перекричал Филипп Филиппович, – вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости…
И хотя вопрос   «Кто убил кошку у мадам Поласухер?»   остался без ответа, читателю ясно, что Шариков перешел от угроз к действиям.
А теперь мое мнение, откуда взялся кот, правда, бездоказательное. Кота подбросил сам Шариков, поймал на лестнице и подбросил. Подбросил так, что котом лампочку разбил. Ему и врать не пришлось, формально: «Котяра проклятый лампу раскокал». Стало темно, как тогда, на этот раз испугались остальные обитатели квартиры, даже Дарье Петровне пришлось венчальную свечу зажечь. Сам заложил дверь в ванной, сломал кран, устроил темноту, потоп, переполох. Помните, он обещал в той же ванне: «Ладно, будете вы иметь калоши завтра, многоуважаемый Филипп Филиппович… …две пары уже пришлось прикупить и еще одну купите. Что б вы псов не запирали». Завтра не смог, отложил на потом. Странно, что слово «калоша» дважды фигурирует и в этом эпизоде:
Филипп Филиппович предлагает Борменталю что бы не замочить ног: «В калоши станьте». На что тот отвечает: «Да ничего. Все равно уже ноги мокрые».
Слово «калоши» произносит также один из посетителей во время потопа:
– Когда же операция? – Приставал голос и пытался просунуться в щель.
– Труба лопнула...
– Я бы в калошах прошел...
Сочетание слов «ванна», «калоши», «запирали» в эпизоде с Шариком и с Шариковым. Полиграф мстит за то, что его, когда он был собакой, запирали в ванной.
Обещанное сбылось, «многоуважаемый Филипп Филиппович» имел колоши. Вот так нужно управлять в доме: «весомо, грубо, зримо». И углы за собой помыл, и ковры персидские, и посетителей в калоши заставил облачиться. Мало того, котам отомстил и Филипп Филипповичу. Жалко, Зина с Дарьей Петровной напрасно пострадали. Мне кажется, профессор зря обругал и любознательную набожную старушку, которая по воде как посуху на кухню прошмыгнула, потому что говорящую собачку любопытно посмотреть. Сколько сказочного скрыто в этой сцене. Недаром Шариков цирк любил: факиры, фокусы, иллюзии. Я думаю, Булгаков придавал дополнительный смысл этому эпизоду, который, чтобы не вдаваться в подробности, назовем «водораздел». Меня могут упрекнуть, не слишком ли я демонизирую «глупого» Шарикова. Тем более, если он произошел не от условно каторжного Чугунова, а от «милейшего пса» Шарика. А я думаю, что величайшая глупость думать, что толстый кот, пусть даже в полосочку, может без посторонней помощи подпрыгнуть от пола до потолка и разбить лампочку. Не менее глупо верить существу насквозь лживому и ненавидящего окружающих, существу которое украло деньги, а обвинило в этом «невинную девушку»... Можно привести десятки примеров, почему Шарикову нельзя доверять, ни единому слову. Но самое главное, ни в коем случае его нельзя считать глупым. Пусть он сам при этом «Ваньку валяет». Существо, которое само научилось читать, правда, после удара изолированным проводом, а став Полиграфом Полиграфивичем не утратило этого навыка, верх легкомыслия считать глупым. Даже Борменталь отмечал: «Но следует отметить понятливость существа. Дело вполне идет на лад». Это когда Шарик начал понимать, как правильно писсуаром пользоваться. Но самое страшное, что существо невероятно быстро прогрессирует. В месячный срок (двадцать пять дней), существо из пса превратилось в человека. Остановился ли этот процесс?
Существо неказистое, плохо сложенное, научных открытий не делающее, на 200 лет от Европы отставшее. Предположим, во внешнем виде Шариков достиг того верха которое позволяло собачье прошлое и гипофиз Клима. А во внутреннем? Что является верхом и пределом мечтаний для профессора вовсе не является привлекательным для шляйки подзаборной. Главное понять, куда направлен вектор развития существа, а до той поры просто преступно доверять ему, преступно по отношению к себе и окружающим. Дело в том, что внутреннее развитие не прекратилось, но проходило по «собачьему» сценарию. А все что не столь очевидно в «Собачьем сердце» Михаил Афанасьевич прорисовал в «Мастере и Маргарите». В романе тоже мечущаяся нечистая сила, говорящие большие коты, путешествующие на трамваях, то исчезающие то появляющиеся в квартире, и неизвестно каким образом, оказывающиеся на люстре. Разве не подсказкой является фраза из закатного романа:
«– Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!
Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела: не то, что кот лезет в трамвай, в чем было бы еще полбеды, а то, что он собирается платить!»
В романе бродит сошедший с ума поэт Иван Бездомный желающий вывести нечистую силу на чистую воду, для этой цели забредший в плохо освещенную ванную в коммунальной квартире. Встретив в ванной голую гражданку, спутавшую его с каким-то Кирюшкой, Иван идет на кухню. На кухне он присваивает венчальную свечу, бумажную иконку и отправляется на бой с темной силой, попутно размышляя, не Кирюшкина ли зимняя шапка, с большими ушами, в прихожей. Странно, что мы рассматриваем эпизод как выдумку в одном произведении, ни видим ничего необычного в той же ситуации в другом.


Главное квартира.

Не доверяя Шарикову, а заодно уж и Швондеру с Пеструхиным,   ну куда же без них, мы с опаской перевернем следующую страницу повести. Шариков, конечно, понимал что позволено псу, который язык не понимает, не позволено человеку, который должен все понимать. А он хотел оставить привилегии собаки и получить преимущества человека. Он даже, будучи человеком, прыгает и снова разбивает стекло в том же самом шкафу, который разбил в собачьем прошлом. Но, самое главное, что он должен понять, вольготная жизнь барского пса закончилась. Человек должен сам искать жилье, заботиться о пропитание, убирать за собой. Шарику какая разница, в каком теле он будит умирать под забором в человеческом или собачьем, если его выгонят из дома. Как заставить собачью стаю себя слушаться? Стать вожаком стаи. Но вождь стаи в квартире Преображенского   сам Преображенский. Значит нужно победить Преображенского. Но, еще, будучи псом, Шарик понял, победить противника в человеческой стае вовсе не укусить за подколенное сухожилье, а задавить морально, как в первом диалоге Преображенского со Швондером. Для этого нужно сделать так чтобы профессор устал, начал чувствовать свою неправоту, стыд, растерянность. Помните «…последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай. Раз боишься – значит стоишь...». Вождь стаи   Филипп Филиппович начнет ошибаться, пропускать «укусы», ослабнет, появится страх. Начнет говорить то, о чем лучше промолчать, вот в этот момент можно науськать падальщика (или подельщика, кому как нравиться) Швондера.
Но, как заставить профессора стыдиться собой, быть неуверенным, вынудить извиняться. В повести Шариков своими выражениями, с одной стороны не очень культурными, и на первый раз не совсем обдуманными, буквально терроризирует Филипп Филипповича, ведь он то слова будит воспринимать в одном смысле. Например, Шариков называет профессора папашей, с одной стороны, весьма распространенное, обращение не совсем культурного гражданина, к любому пожилому человеку. Сродни, если к каждому встречному в друзья или родню набиваться, называя товарищем, дядюшкой, братом. Но как воспримет слова профессор? Естественно, как упрек. Если ты меня создал, то и должен обо мне заботиться. Недаром, на протесты профессора существо заявляет:
«И насчет «папаши» – это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? – Человек возмущенно лаял – хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются».
С одной стороны, упрек то верный, «не просил», «исполосовали». Что «ухватили», напрасный упрек, сам пришел вслед за колбасой. А вот слова Шарика насчет «…может своего разрешения на операцию не давал» лживы, чего стоят лишь приведенные фразы: «За вами идти? Да на край света», «Я и сам никуда не уйду. За вами буду двигаться куда ни прикажете», «…мой властитель!.. (…) Рабская наша душа, подлая доля!». А сколько раз пес называл профессора господином, а сколько раз божеством. Сам себя добровольно в рабы записал, цепь дал одеть, да еще гордился. А если в Шарикове видеть Клима Чугунова то другое дело, тот действительно разрешение на операцию не давал. Профессор уверен, что «папашей» Шарикова научил Швондер называть, так как тот написал заметку: «Никаких сомнений нет в том, что это его незаконнорожденный (выражались в гнилом буржуазном обществе) сын. Вот как развлекается наша псевдоученая буржуазия». Одно из двух, или Швондер действительно подсказал эту идею или существо-оборотень, еще обросшее и безобразное, вставало по ночам и само прочитало заметку. А что помешало бы псу вскочить на стол и прочитать документы о необходимости донорских органов. Вот что свидетельствует невинная Зина: «…ведь на стол вскочил, мерзавец! И за хвост ее – цап!»
Точно так же, сообразительный пес мог понять из разговора или прочитать на столе у профессора документы о необходимости донорских органов. Меня натолкнул на это разбор одного эпизода произведения. К чему можно отнести мысль Шарика: «Обо мне заботится... (…) …очень хороший человек». Если перед этим, Филипп Филиппович говорил Борметалю всего две фразы касающиеся пса: «…как только подходящая смерть, тотчас со стола – в питательную жидкость и ко мне!» и «…мы пока уличного неврастеника понаблюдаем». Казалось бы, ответ однозначный, собака имела в виду фразу о наблюдение. Но наблюдение процесс пассивный, точно так можно наблюдать Луну, звезды, метеориты, не означает же созерцание Луны заботу о ней. А вот поиск органов для пересадки можно расценить как заботу.
Итак, в том, что он эту формулировку   «Разве я просил мне операцию делать?»   произнес не случайно, говорит заранее заготовленная фраза:
«Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно (человек завел глаза к потолку как бы вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить!»
Обратите внимание в данной обстановке, чтобы ввернуть заранее заготовленную фразу, нужно лишь назвать профессора папашей. Итак, главная ударная сила Шарикова   наглость и фамильярность. Профессор ведь предсказуем, он начнет требовать «правильного», принятого в его кругу, обращению, как педагог с большим стажем к студентам. Тут-то его можно упрекнуть,   Он гнушается людьми,   и заставить краснеть:
«Филипп Филиппович покраснел, очки сверкнули.
– Кто это тут вам папаша? Что это за фамильярности? Чтобы я больше не слышал этого слова! Называть меня по имени и отчеству!»
Интересно, что Преображенский сам завел этот разговор, но, Полиграф Полиграфович ловко изменил тему:
«Окурки на пол не бросать, – в сотый раз прошу. Чтобы я более не слышал ни одного ругательного слова в квартире! Не плевать! Вот плевательница. С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной все разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете. Смотрите! Кто ответил пациенту «пес его знает»!? Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?»
Не менее интересно как бывшая псина переставила акценты и сама начала упрекать профессора:
«Дерзкое выражение загорелось в человечке.
– Да что вы все... То не плевать. То не кури. Туда не ходи... Что уж это на самом деле? Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даете?!»
Профессор делал замечание, чтобы существо не плевало на пол, а делало это в плевательницу, питомиц же, перевернул слова так, как будто ему вообще запрещают плевать. Преображенский запрещал окурки на пол бросать, а не чтобы вообще не курить. К тому же, вполне справедливо, когда ходишь к писсуару нужно делать это аккуратно, когда ходишь в темноте не подкарауливай Зину, если девушке не нравиться что с ней собаки разговаривают о своих собачьих похотях, называя ее Зинкой. Она ведь не комиссарша какая. Вполне резонно, зачем ходить туда, куда ходить не принято или где ты неприятен.
К концу разговора: «Глаза Филиппа Филипповича сделались совершенно круглыми, сигара вывалилась из рук. «Ну, тип», – пролетело у него в голове».
Конечно, правота была на стороне Преображенского и он ее высказал:
«…вы изволите быть недовольным, что вас превратили в человека? Вы, может быть, предпочитаете снова бегать по помойкам? Мерзнуть в подворотнях? Ну, если бы я знал!..»
Вновь, не отвечая на поставленный вопрос, Полиграф, применил весь арсенал своих излюбленных приемов. Заявив, что им гнушаются и попрекают (хотя профессор констатировал факт), сам упрекнул, его жизнью неоправданно рисковали, и, под конец, назвал профессора своим товарищем (опять фамильярность). Чего уж профессор, ни в какой форме не переносил (истина, которую Шариков или знал, или быстро понял), тем более не хотел слышать это от собаки:
«Да что вы все попрекаете – помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал. А если бы я у вас помер под ножиком? Вы что на это выразите, товарищ?»
Обратите внимание, снова Шариков себя четко соотносит с псом Шариком. Он, не задумываясь, находит оправдание своей прежней собачьей жизни. И, наоборот, при всей своей привычке цепляться к каждому слову, существо дважды пропускает любимое словечко Филиппа Филипповича: «Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?». Оборотня ни разу не заводит эта реплика, он, никогда не говорит, что в кабаке свой хлеб зарабатывал. Уже упоминалось, что грибы с соусом пикан и «Краковская» колбаса вовсе не кусок хлеба. Но к хлебу насущному мы еще вернемся.
Подошло время поговорить об этом убийственном оружие Шариковых,   подмене понятий слов. Слышал об одном литературном произведение иностранного автора, где показана фантастическая страна, где все понятия слов заменили на противоположные. Получился полный абсурд и невыносимая жизнь. Казалось бы, очень просто, для того чтобы в стране все начали чувствовать себя товарищами и братьями нужно чтобы жители друг друга начали так называть. Слово товарищ в дореволюционной России имел вполне определенный смысл: коллега, друг, соратник, компаньон, помощник, заместитель. Хочу заметить, в словаре Даля слово друг не синоним слову товарищ. Тут более уместно слово однокашник. Как можно первого встречного начать называть другом, компаньоном, заместителем? Глупо, не правда ли! Тем более, слово товарищ однокоренное со словом товар, товарка – торговка товаром. Это слово Преображенский мог применить разве что к Борменталю, и то не позволял себе такой фамильярности. Но профессор ведет свою контригру, называя большевиков, и только их, господами.
Приведу несколько примеров перевернутых значений слов. Сочувствующий,   лицо сочувствующее палачам, а не жертвам. Угнетенный,   человек с несломленным духом, поющий даже на каторге. Террорист – борец за новую жизнь. Поделить –приумножить, а отнять – прибавить. Жить веселее, – значит жить в страхе. Рабочий   гегемон, интеллигент – служащий. Призрение,   «Глаза бы мои вас не видели». И наконец, шедевр подобной логики: «Гроб Ленина – колыбель свободы всего человечества». Этот плакат весел во время похорон Ленина, если происходившее можно назвать похоронами, прощанием, проводами в последний путь. Это лишь небольшой пример, упомянутой замены значений слов на противоположные. А бесконечные аббревиатуры, которыми так недоволен Преображенский. Рассуждая подобным образом, я вовсе не пытаюсь высказать свои мысли, а пытаюсь воссоздать из пепла те тысячи «блокнотиков», сожженных или вовсе не написанных Булгаковым или людьми его круга. До революции ни кому не приходило в голову такое записывать, примеров такого абсурда не было, после революции эти незатейливые мысли стали коварными и опасными измышлениями. Как должны относиться, бывшие гимназисты, студенты, профессора к людям которые и русский язык-то полностью не освоили, но начали заниматься словообразованием. Жителей страны пытались заставить, как будто намерено, забыть свой язык, переворачивая понятия, вводя аббревиатуры. Прежде чем стать хозяевами в стране, нужно чтобы жители страны почувствовали себя иностранцами. Как люди реагируют, когда им не дают говорить на родном языке? Вот так и они реагировали. Мы теперь знаем кто в этом виноват, комментаторы помогли нам ответить,   это хам и свинья Шариков
Итак, вновь не получив на свои справедливые замечания не одного ответа, профессор впал в ярость. Вновь он говорит слова, которые Шариково-Швондировское товарищество с ограниченной ответственностью, может поставить ему в упрек:
– Филипп Филиппович! – Раздраженно воскликнул Филипп Филиппович, – Я вам не товарищ! Это чудовищно! «Кошмар, кошмар», – подумалось ему.
– Уж, конечно, как же... – Иронически заговорил человек и победоносно отставил ногу, – мы понимаем-с. Какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы в университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет свое право...
Если бы Шариков сказал, что даже в начальной школе не обучался, то это было бы правдой. Но он произносит другую фразу, она тоже правдива, конечно, но имеет совсем другой акцент. Она выводит на новый многочасовой разговор из-за своей глупости. Какие там университеты, когда элементарных навыков нет и на вопрос, на который ответит любой первоклашка из дальней, деревенской церковно-приходской школы, нет ответа. Может Преображенский не давал псу учиться, или Менделеева с Ломоносовым сразу в столичный университет пустили. Я упомянул эти фамилии потому, что они фигурируют в повести. Тут основное, почему их Булгаков привел? Казалось бы, к теме повести больше подошло упоминание академика Павлова, и нобелевский лауреат, и с собаками занимался, и большевиков не в грош не ставил, но он ни разу не упомянут. Приведение фамилии Ломоносова и Менделеева дает ответ на недовольства части населения озвученное Шариковым. Дело в том, что Менделеева не принимали в столичный университет, так как они жили в Тобольске и должен был учиться в университете, к которому прикреплен регион. В царской России, к тому времени, строго очерчивалось, в каком университете должны учиться жители каких губерний, происхождение значения не имело, хоть дворянское, хоть дворовое. Матери будущего ученого пришлось продать стекольную фабрику и перебираться с детьми в столицу. Что же касается Ломоносова, его мытарства общеизвестны, относились как не к гражданину России. В конце концов, попал же в Московский университет,   основателем. Непонятны амбиции Полиграфа Полиграфовича, не правда ли? Заметили, как песик победоносно отставил ногу, опять он «поймал» Преображенского на слове. Смотрите, псина, которой сделали замечание, что она писсуаром пользуется не аккуратно, перевила разговор совсем в другую сторону. Что, в университете учат туалетом пользоваться или чужого не брать, пусть даже на чужом клейма не проставлено? Теперь она упрекает профессора и намекает что тот чуть ли не рабовладелец и националист, поставивший себя выше людей, вор, укравший у трудового народа 15 комнат (снова набросил украденное) и ванную, клоун, проводящий пустые и не нужные церемонии. Шариков ничего такого не сказал? Да, но, он намекал, и именно это и должен Преображенский о себе подумать. Вы не согласны? Ответьте, тогда, на пару вопросов: Что «это» должен оставить профессор? И какое «право» он хочет украсть у бродяги? Заметили, как псина тонко обвинила профессора, что тот присвоил его право проживать в комнатах. Итак, Преображенский – вор.
«Филипп Филиппович, бледнея, слушал рассуждения человека. Тот прервал речь и демонстративно направился к пепельнице с изжеванной папиросой в руке. Походка у него была развалистая. Он долго мял окурок в раковине с выражением, ясно говорящим: «На! На!»...
А вот теперь, после предварительной обработки профессора, наступил черед самого дела, ради которого Шариков и пришел:
– Какое дело еще вы мне хотели сообщить?
– Да что ж дело! Дело простое. Документ, Филипп Филиппович, мне надо.
– Хм... Черт! Документ! Действительно... Кхм... А, может быть, это как-нибудь можно... – Голос его звучал неуверенно и тоскливо.
– Помилуйте, – уверенно ответил человек, – как же так без документа? Это уж – извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых домком...,
– Причем тут домком?
– Как это при чем? Встречают, спрашивают – когда ж ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?
– Ах, ты, господи, – уныло воскликнул Филипп Филиппович, – встречаются, спрашивают... Воображаю, что вы им говорите. Ведь я же вам запрещал шляться по лестницам.
Заметили лексику Шарикова, вполне грамотная, не простонародная. Когда нужно: «помилуйте», «воспрещается существовать», «многоуважаемый», «соблаговолите». Как на суде присяжных времен Николая II. Нужно отметить, что Шариков не просто шлялся по лестницам, но и сам ходил зачем-то к Швондеру, пропадая часами у него. У парня гражданства нет, а он про какие то университеты толкует, ну не нахал ли. Обратите внимание, как по мере того как у профессора пропадает уверенность она появляется у Шарикова.
«– Что я, каторжный? – Удивился человек, и сознание его правоты загорелось у него даже в рубине. – Как это так «шляться»?! Довольно обидны ваши слова. Я хожу, как все люди.
При этом он посучил лакированными ногами по паркету.
Филипп Филиппович умолк, глаза его ушли в сторону. «Надо все-таки сдерживать себя», – подумал он. Подойдя к буфету, он одним духом выпил стакан воды».
Снова, внимание, псина не выбирающая выражений с окружающими требует что бы в разговоре с ним тщательно выбирали слова. Еще, как заправский фокусник, делает отвлекающие пасы и заставляет профессора стыдиться.
«– Отлично-с, – поспокойнее заговорил он, – дело не в словах. Итак, что говорит этот ваш прелестный домком?
– Что ж ему говорить... Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает».
Опять «псина» перевернула все с ног на голову, хотя Преображенский, конечно, иронизировал, называя домком прелестным, но руганью сказанное назвать нельзя. Секунду назад Шариков высыпал поток правильно построенных фраз, а когда нужно «скатывается» к незнанию языка. Фраза «защищает интересы трудящихся» должна бы вызвать у правдивого профессора долгий и обличительный монолог. Но Филипп Филиппович сдержался лишь спросив:
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи – трудового элемента.
Филипп Филиппович выкатил глаза.
– Почему же вы – труженик?
– Да уж известно – не нэпман.
Снова фраза, с которой трудно спорить, нэпманом Шариков действительно не был. А чтобы доказать что он и не трудящийся ему нужно или прочитать курс философии, или марксизма, на худой конец. Опять бесполезная изнуряющая болтовня и трата времени. Все кто не буржуй тот трудящийся. В том числе каторжане, воры, убийцы, профессиональные нищие, алкоголики, наркоманы, сумасшедшие маньяки, шинкари, откупщики, спекулянты, проститутки, бездельники со всех концов света. Приведем фразу, говорящую о том, как производная от «барского» пса Шарика, на самом деле относился к пролетариату: «Ну, уж и женщины. Подумаешь. Барыни какие. Обыкновенная прислуга, а форсу как у комиссарши. Это все Зинка ябедничает». Прислугу, он не то что за барынь, но даже за женщин не считает, то есть за людей. Но, мы с вами договорились, что будем беспристрастны к персонажам произведения, в том числе и к Шарикову. Если он свой хлеб на помойке добывал, говорит, умирая, что «карьера его закончилась», и он пролетариат, то единственное что мы можем предположить,   он работал старьевщиком. Была такая профессия в XIX, начале XX века, ходили люди и старье подбирали, скупали калоши, трости, в общем, все что плохо лежит.
«– Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах вашего революционного интереса?
– Известно что – прописать меня. Они говорят – где ж это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве. Это – раз. А самое главное учетная карточка. Я дезертиром быть не желаю. Опять же – союз, биржа...»
Опять, если ты согласился что «существо»   человек, будь дорог, у человека должен быть документ. Тем более, какое похвальное желание, не быть дезертиром. Начнешь возражать, обвинят в преступном склонении к дезертирству.
«– Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по своему паспорту? Ведь нужно все-таки считаться с положением. Не забывайте, что вы... Э... Гм... Вы ведь, так сказать, – неожиданно явившееся существо, лабораторное. Филипп Филиппович говорил все менее уверенно.
Человек победоносно молчал».
Вот тут мы подошли, я думаю к кульминационной фразе произведения. Что есть зародившийся субъект – человек или лабораторное существо? Если человек, то он должен: принять законы того общества где живет, иметь имя (приличное в данном обществе), иметь документы. И как гражданин должен иметь свои права и обязанности. Если ты существо лабораторное, то паспорт тебе не полагается, сиди и не претендуй. Опять Преображенский почувствовал себя угнетателем, и хотя существо похоже на человека, разговаривает, разумно ли оно? Если даже не разумно, двухмесячный ребенок или психически больной тоже неразумен. Где та грань, отделяющая человека от существа. Я не завидую тем, кому приходиться решать этот вопрос, иногда за секунды. В том числе и Преображенскому. И твоя жизнь, после таких решений, разделиться на: до, и после. И сам ты после этого или останешься человеком или станешь преступником. Вот эту неразрешимую проблему и поставил Шариков перед профессором. Он победил, профессор в лапах, вопрос времени. Обратите внимание, существо само подтолкнуло профессора к мысли, что он ущемляет права человека. Шариков ни кричал, ни угрожал, не приносил чьи-либо труды, что бы зачитать цитаты. Он просто подвел Филиппа Филипповича к мысли, искажая слова профессора,   мы с тобой одной крови ты профессор и я пес бездомный. Брючки как у тебя, ботинки лакированные как у людей, галстук яркий и заметный (Какой же я карманник? Ошейник вы разве не замечаете? – И он боком лез в дверь, просовывая в нее морду). Как психологически правильно действовала «псина», важно не то, что человеку говорить, а то, что он сам поймет.
Но вернемся к диалогу:
«– Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и вообще устроить все по плану этого вашего домкома?
Ведь у вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в газете и шабаш.
– Как же вам угодно именоваться?
Человек поправил галстук и ответил:
– Полиграф Полиграфович.
– Не валяйте дурака, – хмуро отозвался Филипп Филиппович, – я с вами серьезно говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
– Что-то не пойму я, – заговорил он весело и осмысленно. – Мне по матушке нельзя. Плевать – нельзя. А от вас только и слышу: «дурак, дурак». Видно только профессорам разрешается ругаться в РеСеФеСеРе».
Опять подтасовка фактов. Преображенский не называл пса дураком, даже наоборот, он лишь предложил не валять дурака, то есть не изображать из себя того кем не являешься,   слабоумного. Снова, когда ему нужно, существо делает вид, что плохо понимает по-русски. Но сам, когда необходимо, применяет этот оборот правильно. На предложение, почему бы ему не сходить в театр, Шариков отказывается, мотивируя: «Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция одна». Он ловит Преображенского на словах, как когда-то тот ловил на колбасе. Обратите внимание на фразу профессора: «…устроить все по плану этого вашего домкома». Филипп Филиппович, с одной стороны, отлично понимает,   происходящее заранее спланировано. Одновременно, профессор не уверен до конца, что Шариков на подобные действия умственно способен и подозревает в кознях домком. Я каждый раз в дальнейшем не буду обострять внимания на ухмылках, улыбках и усмешках появляющиеся у Шарикова когда он слышит неудачный ответ и крушит защиту профессора.
«Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его. Напившись из другого, подумал: «Еще немного, он меня учить станет и будет совершенно прав. В руках не могу держать себя».
Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с железной твердостью произнес:
– Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне странным. Где вы, интересно знать, откопали себе такое?
– Домком посоветовал. По календарю искали – какое тебе, говорят? Я и выбрал».
Все, пес заставил владельца квартиры извиняться за то, что тот придерживается правил и понятий которые установленных в доме. Он просит прощение, что говорит людям в глаза правду, потому что человек фактов. Он извиняется перед существом за то, что он человек и гордился этим. Ему стыдно, что он раньше считал стыдным ходить без белья и шарится по помойкам. Еще немного и решит, что гоняться за котами занимательно, и попросит «псину» научить.
«– Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
– Довольно удивительно, – человек усмехнулся, – когда у вас в смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях, и на звонок явилась Зина.
– Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарем, Филипп Филиппович спросил:
– Где?
– 4-го марта празднуется.
– Покажите... Гм... Черт... В печку его, Зина, сейчас же.
Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарем, а человек покачал укоризненно головою».
Снова припомнила злопамятная попрошайка, эпизод, когда профессор ее без согласия Шариком окрестил. Теперь долго будут появляться на свет: Домны, Владлены (от Владимир Ленин), Кимы (от Коммунистический интернационал молодежи) и Марксы и т.д. И наконец, фраза, которая могла бы вернуть профессора к реальности, но он посчитал логическим, что псинка изберет такую фамилию. Псинка то выберет, но не Клим Чугунов. Профессор это не заметил.
– Фамилию позвольте узнать?
– Фамилию я согласен наследственную принять.
– Как? Наследственную? Именно?
– Шариков.
Дальше следует эпизод, когда в квартиру Преображенского является Швондер, чтобы получить справку о происхождении Шарикова. И хотя, в предыдущей сцене, профессор формально не дал согласия, но отказаться он не мог. Это противоречило бы университетскому образованию. Факт налицо,   зародился. Если существо похоже на человека, разговаривает и при этом показывает, что логически мыслит, то оно тоже человек. Поразительно, с одной стороны псина пользуется тем, что у профессора есть принципы и образование, а когда нужно, упрекает Филипп Филипповича за те же принципы и знания.
«– Гм... Вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто... Ну, одним словом...
– Это – ваше дело, – со спокойным злорадством вымолвил Швондер, зародился или нет... В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова».
Под давлением подобной логики профессор был вынужден написать бумажонку:
«Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем раздраженно прочитал вслух:
– «Сим удостоверяю»... Черт знает, что такое... Гм...
«Предъявитель сего – человек, полученный при лабораторном опыте путем операции на головном мозгу, нуждается в документах»...
Черт! Да я вообще против получения этих идиотских документов. Подпись – «профессор Преображенский»».
Затем наступила очередь Швондера придираться к словам и нравоучительно разглагольствовать над их смыслом:
«– Довольно странно, профессор, – обиделся Швондер, – как это так вы документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?»
Но тут прозвучала фраза Шарикова, которая стала полной неожиданностью для Швондера. Оказывается гражданин   экспериментальное существо, не желает воевать с хищниками.
«– Я воевать не пойду никуда! – Вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф».
С хищником «псина» воевать не согласна, вот слабого за сухожилье, – пожалуйста. А где же Клим Чугунов, где ура патриотизм, угарный шовинизм, и оголтелый милитаризм. Ну хоть где дубина народной войны, которая берет вилы и гонит… Нет дубины. Опять Клим Чугунов не проявился.
Зато проявились общие черты Шарика и Швондера. Каждый раз, когда Филипп Филиппович нервничает и выходит из себя на лице председателя домкома появляется ухмылка:
«Филипп Филиппович сказал в трубку: «Да...», покраснел и закричал:
– Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? – И он хлестко всадил трубку в рога.
Голубая радость разлилась по лицу Швондера. Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
– Одним словом, кончим это».
«…Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашенный загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом шнуре. Все вздрогнули.
«Изнервничался старик», – подумал Борменталь, а Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел».
Нужно сказать, в этом эпизоде Шариков показал свою изворотливость, не желая воевать с империалистическим хищником. Да, назвать идиотом его трудно:
«Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо переглянулся с Борменталем: «Не угодно ли-с, мораль».
Борменталь многозначительно кивнул головой.
– Я тяжко раненный при операции, – хмуро подвыл Шариков, – меня, вишь, как отделали, – и он показал на голову. Поперек лба тянулся очень свежий операционный шрам.
– Вы анархист-индивидуалист? – Спросил Швондер, высоко поднимая брови.
– Мне белый билет полагается, – ответил Шариков на это».
Когда гости покинули квартиру, а вслед им и инвалид со шрамом на всю голову, профессор признался Борменталю:
«Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я измучился за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот – тип, я вам доложу...».
Затем следует эпизод где: «…заглушенный женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно». Шариков гоняясь за котом сорвал в ванной кран и устроил потоп. Мы этот эпизод рассмотрели и назвали «водораздел», эпизод довольно продолжительный и разбивает обработку Шариковым профессора, в их диалогах, на сцены. Поэтому читателю трудно соединить и заметить систему в торжествующих ухмылках. К тому же, выходя из кабинета, вне диалогов, Шариков ведет себя по идиотски, аннулирует, дискредитирует звание разумно мыслящего, пусть даже и злобно мыслящего существа. Выходки эти иррациональны. Хотя они еще более нервируют профессора, что, казалось бы, на руку Шарикову в замысле, хотя больше ему вредят. Но мне кажется, что именно диалоги больше нервируют профессора, а не выходки. Без выходок можно втереться в доверие к профессору, вызнать круг знакомых, телефоны и образ мыслей, послушать доверительных бесед. А иначе приходиться вытягивать из профессора каждое компрометирующее слово. Мы считаем Шарикова недостаточно разумным именно по этой причине. По нашему мнению, чтобы считаться умным, Шариков, в данных условиях, должен действовать, как Алоизий Могарыч из «Мастера и Маргариты», вести умные беседы, расспрашивать, войти в доверие. У Шарикова совсем другая ситуация, Могарыч заранее приготовился, все разузнал. И противники у них разные, у одного обласканный регалиями, необходимый властям, самоуверенный профессор, а у второго затравленный неудачник кроме Маргариты никому не нужный. Нет, уважаемый читатель, задача Шарикова в сотни раз сложней. Представляете, Шариков за секунды перестраивает слова Профессора в нужном ему свете. Не забывает не одной нужной ему фразы и тут же произносит. Без эмоций, хладнокровно, лишь усмехаясь. А, если учесть, что Шариков лишь месяц назад начал разговаривать на языке обитателей квартиры задача усложняется в разы. Но, он надеется, что отработанные приемчики, отлаженные еще в прошлой жизни, помогут. Посмотрим.
Чтобы усвоить все юридические премудрости, которыми жонглирует Шариков, их нужно сначала найти, среди сотен других статей законов, тут, несомненно, помощь Швондера. Но, эти фразы нужно еще выучить и правильно применять. Я думаю, еще одна из причин, заставляющая Филипп Филипповича считать Шарикова не единожды судимым Климом Чугуновым,   определенная юридическая грамотность. Скорей всего у Клима такая грамотность была, то улик нет, то происхождение спасло. Улики нужно еще уметь не оставлять, а происхождение правильно подать на суде.
Получить документы хорошо, но, этот факт не значит, что профессор сломлен. Он как был хозяином в доме, так и остался. Следующая задача Шарикова, добиться того что бы профессору надоело делать замечания. Чтобы он перестал бороться за свой порядок. Когда в доме все начинает жить не по законам хозяина, он и перестает себя чувствовать себя хозяином, начнет уставать. Для реализации задуманного «гостю» нужно делать по своему, даже в мелочах, есть руками в гостях или не закладывать салфетку:
– Нет, нет и нет! – Настойчиво заговорил Борменталь, – извольте заложить.
– Ну, что, ей-богу, – забурчал недовольно Шариков.
– Благодарю вас, доктор, – ласково сказал Филипп Филиппович, – а то мне уже надоело делать замечания.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
– И другим надо предложить, – сказал Борменталь, – и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
Снова едва заметная улыбка на лице Шарикова после маленькие побед. В следующий раз он снова выпьет один. Мстительный пес, снова и снова напоминает, когда он сидел под столом, как я писал, ему ведь тоже ни кто не налил и замечательную закуску не дали попробовать. Хотя и тут Преображенский прав, наливать собутыльникам первым и чокаться, чтобы через край, древний обычай. Вот Иван Васильевич Грозный всегда бояр из своего кубка отведывать заставлял. И в то время на Руси появились уже люди, которые могли неизвестно что в водку плеснуть. Хотя, почему неизвестно? Как раз Грозный-то знал, кто и что может плеснуть. А Бунша не знал, сам пил и быстро входил в роль. Например, обиделся, когда крымского хана собакой назвали.
Не напрасно, Булгаков рядом с оценкой добротной одежды, постоянно помещает оценку собакой драгоценностей. Мог ли пес обладавший способностью к оценке вещей так безвкусно одеться. Старьевщик или скупщик в ломбарде тоже быстро оценивает вещи, это не значит, что они имеют изысканный вкус и элегантно одеваются. Уже приводился пример, что внешний вид Шарикова соответствует «истасканному» и «рваному» виду Шарика. Причем, костюм, брюки, рубашку и прочие вещи, по просьбе профессора, были куплены Борменталем, обладавшим вкусом в одежде. Существо за короткий срок довело свой гардероб до плачевного состояния. Мы уже понимаем, что Шариков не такой глупый, как хочет показаться, но ему выгодно, в определенный период, пока он не утвердился в квартире, скрывать свои способности. Люди, как известно, зачастую пытаются «встречать человека по одежде», судить о способностях человека по внешнему виду. Состояние одежды и «украшения» должны были сказать окружающим о некотором отставании владельца в развитии, притупить их бдительность.
Приведенное выше, лишь одна из причин, почему Шариков так аляповато облачился. Для дальнейшего понимания необходимо сделать небольшое отступление. С первых страниц произведения у Филиппа Филипповича появляется ореол волшебника: «Он – волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки...». Снова эпитет пригретой собаки: «Седой же волшебник сидел и напевал». Те же выражения применяет к профессору пациент похожий на «фрукта»: «Вы – кудесник…», «Вы маг и чародей…». Для Шарика-Шарикова используются эпитеты циркача: «Пес подвывал, огрызался, цеплялся за ковер, ехал на заду, как в цирке», «…как ученый циркач, на задних лапах». Немаловажно, что заполучив штаны, Шариков каждый день стал посещать цирк: «Каждый день в цирк, – благодушно заметил Филипп Филиппович, – это довольно скучно, по-моему». Но что могло нравиться в цирке псине,   фокусы, – подсказывает Булгаков. «Инструмент мелькнул в руках у тяпнутого, как у фокусника»   речь идет о ассистенте профессора. «…Филипп Филиппович на конце вилки подал псу закуску, принятую тем с фокусной ловкостью».
Можно предположить, что наряду с тем, что пес хотел внушить окружающим   разум у него тоже угнетенный как у Швондера, одновременно, он действовал как иллюзионист, отвлекая внимание от главного. Как фокусник в цирке отвлекает внимание публики с помощью пасов рукой или волшебной палочки, полуголой ассистенткой или блестящей мишурой. В роли «мишуры» могли выступать пошлость и гадость,   галстук и «сияющая чепуха»,   желтые ботинки. Вспомните как Полиграф «…посучил лакированными ногами по паркету», после чего «светило» отвело глаза в сторону. Мы не можем утверждать, что Шариков использовал данные вещи намерено. Зато нам известен произведенный эффект этими предметами гардероба. Вот как профессор реагировал на галстук: «Цвет этого галстука был настолько бросок, что время от времени, закрывая утомленные глаза, Филипп Филиппович в полной тьме то на потолке, то на стене видел пылающий факел с голубым венцом». А так на «сияющую чепуху»: «Открывая их, слеп вновь, так как с полу, разбрызгивая веера света, бросались в глаза лаковые штиблеты с белыми гетрами. «Как в калошах» – с неприятным чувством подумал Филипп Филиппович…». Представляете Преображенский псу жизнь спас, а тот в глаза галстуком и штиблетами спасителю «светит», как Мюллер Штирлицу на допросе. И снова перерожденец заставляет вспоминать и переживать из-за калош.
Рассмотрим фразу Шарикова: «Взять все, да и поделить... дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет». Про семь комнат и штаны про профессора, сорные ящики о Шарике, а где упоминание действий или высказываний Клима Чугунова. Слова «все поделить» говорились полностью, от лица Шарика, в свете его жизненного опыта. Идея Швондера, он ее высказывал и воплощал в жизнь. Неоднократно Филипп Филиппович припоминал эту фразу Шарикова, и каждый раз, абсолютно беспочвенно, приписывал ее Климу Чугунову.
Следующий вывод. Шариков вспоминает жизнь пса Шарика, имеет его привычки, мстит за него. Кому бы мстил Чугунов? – своим убийцам. Куда бы направился Клим, после обретения своего прежнего обличья? На свою квартиру, к своим друзьям, на свое место работы. «Трудящийся» Шариков боится вернуться во двор, на помойку, в грязную столовую, но он не помышляет о зарабатывание денег «игрой на балалайке». Итак, в Шарикове нет вообще ничего от Клима Чугунова.

Жизнь вносит коррективы.

И хотя, на этот раз, Филипп Филиппович и Иван Арнольдович отбили нападение, каждый «куснув» по разу, один предложив поделить убытки, а второй сделав выпад: «Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице». Но это пиррова победа, можно сказать, что Шариков добился своего, он довел докторов до «белого каления», вывел из равновесия. Он заставил Преображенского сказать то, что он, в другой обстановке, не сказал бы и в любой обстановке не сделал. Узнав, что человеку, который даже Робинзона Крузо не читал, подсунули переписку Энгельса с Каутским, он возмутился:
– Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку, воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, – сидит изумительная дрянь в доме – как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах...
Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
Снова иронический взгляд, но на этот раз он и злобный. Но чего добивается Шариков на этот раз, он ведь в доме утвердился. Почему взгляд злобный, а не осуждающий, например? Конечно, нельзя людей на первом попавшемся суку вешать, это не в традициях этого мира. Проглядывает определенная направленность мстительности и предпочтений Шарикова. Забегая вперед скажу, бывший пес добивался устранения профессора и вообще всех прежних жильцов из квартиры. И поэтому нужно заставить забыть обитателей квартиры значения знакомых с детства слов, заставить забыть свои имена, заставить позабыть многовековые законы. Как впоследствии выясниться, на профессора будит собираться компромат.
Теперь о хлебе насущном:
«Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.
– Я не буду ее есть, – сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков».
Имеют привычку у нас в стране хлебным изделиям различную форму придавать. Ну что ж, некоторые не любят есть хлеб, все заложено во вкусовых предпочтениях появляющихся еще в детстве. Кстати, логически по тексту, вместо «унесла», больше подходит «внесла», и тогда понятно, что Шариков не любит хлеб, раз отказывается есть, рыжею и румяную «бабу». К тому же логичней пить кофе после того как внесли кофейник, а не тогда когда унесли. Преображенский хлебосольный хозяин и не докатился бы до того, чтобы слуги выносили кофейник, когда еще гости не закончили пить напиток. Замечу, у некоторых критиков вызывает злобу то обилие и разнообразие блюд, которыми и угощает Борменталя Филипп Филиппович. Мало ли, чем вызваны обильные ужины. Ивана Арнольдовича профессор оставил на кафедре полуголодным студентом. Уйдет домой, опять голодать будет. Может, ассистенту неудобно постоянно у профессора есть. Помните, как он покраснел, когда профессор ему деньги давал за ассистированние во время операции. Неудобно есть, не ешьте, а только попробуйте. Одно блюдо попробовал, второе, вот и наелся. Знаете, некоторым людям радостно смотреть, когда другие аккуратно кушают. Могут люди себе иногда праздник устроить или нет? Что мы знаем об обитателях квартиры? Ничего. В одном случае мы из кусочка разговора между сном песика делаем поспешные заключения,   «похабная квартирка». В другом, услышав разговор, который начался задолго, и закончиться не завтра, выносим суровый приговор: ест, когда другие голодают. Где сказано, что Преображенский склонен к обжорству? Нет такого. Много есть случаев, чтобы собраться вместе и поесть. Согласитесь. Не исключено, суета на кухне наступает, по распоряжению хозяина, когда Борменталь гостит. Конечно, дело не в еде, происходящее за столом действо скорей знак говорящий нам, что у профессора в доме все подчиняется заведенным им традициям, а традиции подчинены традициям, которые придумал не профессор. Итак, вспомним, что мы знаем: Россия, профессор, гостеприимство. Поэтому, не спишите вносить исправления, Булгаков специально поставил слово «унесла», не соответствующее тексту. Сделано это для того чтобы читатель решил для себя, как угощали в традиционных семьях в той стране. «Собачье сердце»   не путеводитель по России, это книга о тех, кто в мозгах что-то выискивает и для тех, у кого там что-то есть. Скорей всего большинство поймут эту фразу не как написано, а как правильно, как должно быть. Это психологический прием, когда читатель под гипнозом общего текста, видя набор букв слова, не рассматривая каждую букву в отдельности, а по большей их части читает смысл. Тот же прием применил писатель, применив слово «мечутся» когда для доброго пса больше подходило не любить когда «мучаются»:
«Кто такой умер? – Хмуро и недовольно подумал пес и сунулся под ноги, – терпеть не могу, когда мечутся». На подобный трюк указанно в «Дьяволиаде», когда главный герой принял фамилию Кальсонер, написанную со строчной буквы за кальсоны. Но, продолжим.
««Никто вас не приглашает. Держите себя прилично…»   ответил Шарикову Борменталь.
В молчании закончился обед.
Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы…»
Затем Борменталь с Шариковым направились в цирк. Из всех искусств, больше всего, Шариков любил цирк. Интересно в цирке, забавно, животные выступают, клоуны, бегемоты, предсказатели будущего, гипнотизеры, опять же на слона можно потявкать с безопасного расстояния. Противоположно отношение к театру, как «к дурака валянью и контрреволюции». Скорей всего, плохо он относился и к опере. Вот фраза, промелькнувшая еще у пса Шарика: «И если бы не грымза какая-то, что поет на лугу при луне – «милая Аида» – так, что сердце падает, было бы отлично». Интересно, что Преображенский именно оперу «Аида» любил, и отрывки именно из нее часто напевал под нос, наряду с отрывками из «Дон Жуана». Из «Дон Жуана» даже чаще, но на постановку в театр он не ходил, запрещен был в те годы этот ловелас. Из слов оперы «Дон Жуан» можно даже целый куплет составить: за исключением одной строчки. Понятно писатель не зря заставляет свой персонаж так навязчиво исполнять «Серенаду Дон Жуана». Для темы нашей беседы воспользуемся началом куплета из этой серенады:
«От лунного света
Зардел небосклон».
И хотя в «Собачьем сердце» он не воспроизведен, понятно в серенаде припев звучит после каждого куплета. Тут и Луна и балкон, и мечи, и кровь. Все смешалось в доме Преображенских. Роман можно целый написать.
Теперь еще одна фраза бродячего пса: «Если играли на гармошке, что было немногим лучше «милой Аиды»». Отметим, у нашего пса, который и не пес вовсе, сердце падает и при звуках гармошки. Страшно далек Шарик от народа, и того что «Аиду» слушает, и от того кто гармонь предпочитает.
Казалось бы, неделю в квартире ничего не происходило, не считать же за события восемь перебранок между Борменталем и существом, но как только Шарикову принесли бумаги из домоуправления, он снова применил свой излюбленный прием,   фамильярность. Как только существо обрело бумаги, в тот же миг воскликнуло: «Борменталь!». Наверняка рассчитывая, что ассистенту возглас не понравиться. Мы помним, как профессор относился к манере обращения людей друг к другу, Борменталь, видимо, разделял эти взгляды. Ассистент, конечно, попросил, что бы его называли по имени отчеству. Полиграф Полиграфович, в свою очередь, тоже высказал пожелание, чтобы и его называли по имени отчеству. В диспут вступил Филипп Филиппович и заметил, что по такому имени отчеству, в его квартире никто никого называть не будет. Шарикову предложили альтернативный вариант: «господин Шариков». На что профессор был поставлен в известность, что господа все изволили отбыть в Париж. На что ему также предложили отбыть в какую-либо иную жилплощадь. На что Шариков заверил, что умственные способности у него в норме, и он отлично себя чувствует, поэтому съезжать ему не хотелось бы. И выждав момент, предъявил принесённые ему ранее документы:
– Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в квартире номер пять у ответственного съемщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин, Шариков подумал и добавил слово, которое Борменталь машинально отметил в мозгу, как новое: «благоволите».
Филипп Филиппович закусил губу и сквозь нее неосторожно вымолвил:
– Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю.
Шариков в высшей степени внимательно и остро принял эти слова, что было видно по его глазам.
Филиппом Филипповичем, в свою очередь, было замечено, что согласно документу составленного, по его мнению, лягушками ему предписывается предоставить шестнадцать аршин площади в квартире, но о питании там не сказано ни слова. После чего Шарик испугался:
– Я без пропитания оставаться не могу, – забормотал он, – где же я буду харчеваться?
– Тогда ведите себя прилично! – В один голос заявили оба эскулапа.
Казалось бы, победа и в тот день осталась за ними: «Шариков значительно притих и в тот день не причинил никакого вреда». Но, мы помним что Шариков вполне законно с того дня поселился в квартире имея уже и документы.
Да хлеб   большой аргумент. Устрани он Филипп Филипповича, хлеб насущный ему пришлось бы добывать самому. Прислуга (как выражалась интеллигентная псина) ушла бы, а счета за свет, воду, тепло,   остались. Псина приуныла.
К вечеру следующего дня Шариков решил отбыть в гости. Он спер у Борменталя станок, бреясь весь изрезался, когда зашивали он выл и плакал. Слово «благоволите» в тот день не сказал ни разу, Борменталь бы отметил. Зато Шариков стянул два червонца, напился и вечером привел с собой двух личностей. Личности выразили желание заночевать в квартире Филипп Филипповича, на что им сообщили, что ночевать из-за стесненных условий, им будет неудобно (Как мы помним, профессор остро нуждался в восьмой комнате, которая нужна для библиотеки). Личностей так же уведомили, что для них вызван почетный эскорт из 45 отделения милиции, и он вот-вот прибудет. Личности милостивых сударей из отделения, всех как один сочувствующих и вычищенных, дожидаться не пожелали и соблаговолили немедля отбыть. Вместе с ними отбыла малахитовая пепельница с подзеркальника в передней, бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же трость с надписью: «Дорогому и уважаемому Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день Х».
«– Изумительнее всего, что ведь они же оба пьяные... Как же они ухитрились? – Поражался Филипп Филиппович, глядя на место в стойке, где некогда помещалась память юбилея.
– Специалисты, – пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане».
А специалисты ли? Зачем воровать трость, если ее трудно спрятать под одежду? Это сделано на глазах многочисленных свидетелей, которые могут легко опознать преступников. Зачем воровать вещь, которую невозможно реализовать? В 1924 году кому нужна трость в Советской России? Есенину да нэпманам, но, ни тому, ни другим не нужна подержанная вещь да еще с юбилейной надписью. Поэтому профессор так уверен, что очень скоро трость найдется. Опять, кто-то выводит профессора из равновесия или мстит. Помните, палки украденные с парадной в марте 17 года. О них знает только Шарик и Борменталь да, может быть, еще швейцар Федор. Два последних не могли сделать подобное в принципе, почему я скажу в конце. Остаются два «специалиста» и Шариков. Улик нет ни на кого. Когда начались разбирательства об украденных червонцах, Шариков пытался свалить ответственность на Зину. Но этому, конечно, никто не поверил. Но потом как по заказу Шарикову стало дурно:
«Но тут Зинин плач прекратился сам собой и все умолкли. Шарикову стало нехорошо. Стукнувшись головой об стену он издал звук – не то «и», не то «е» – вроде «эээ»! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась челюсть.
– Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!»
Из обвиняемого прохвост в один миг стал пострадавшим:
«И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его отводили спать, он, пошатываясь в руках Борменталя, очень нежно и мелодически ругался скверными словами, выговаривая их с трудом».
Не то «и», не то «е», ни «бэ», ни «мэ». Спустя два часа заболевшая псина вдруг выздоровела и была поймана на месте преступления. Она пыталась силой овладеть Зиной. Вот что заявила вовремя проснувшаяся Дарья Петровна неся «заболевшего» на руках:
«Полюбуйтесь, господин профессор, на нашего визитера Телеграфа Телеграфовича. Я замужем была, а Зина – невинная девушка. Хорошо, что я проснулась».
После чего возмущенный Борменталь чуть не устроил над Телеграфом Телеграфовичем суд Линча. Хорошо что профессор отнял:
«Филипп Филиппович бросился наперерез и стал выдирать щуплого Шарикова из цепких хирургических рук.
– Вы не имеете права биться! – Полузадушенный кричал Шариков, садясь наземь и трезвея».
Согласитесь, два часа рекордный срок для человека-алкоголика, чтобы выйти из интоксикации. Я конечно не нарколог и мне трудно судить. Можно подумать, что два врача должны определить, трезв ли Шариков или на глазах протрезвел и стал твердить о правах. Должны определить, да вот беда, они сами все два часа перед этим, злоупотребляли коньяком, посасывая лимончик. Вели разговоры на тему: «Ты меня уважаешь…». Филипп Филиппович хвастался, сколько придатков из мозгов выколупал. Затем сладострастно намекал, что дал бы пятьдесят рублей тому, кто разложит его в кабинете и выпорет. И как он, в сущности, одинок…
Но, приведенное выше слишком краткое содержание беседы (никогда не пользуйтесь в школе кратким изложением произведений). На самом деле они обсуждали, как избавиться от Шарикова. Профессор подготавливал Борменталя, что это придется сделать, но в рамках закона. Поглядывая на шкафчик, где стояла колба с гипофизом Шарика. Он в последнее время часто заглядывал туда. Даже доставал колбу бормоча: – «Ей-богу, я, кажется, решусь». А еще, он, как удав кролика, гипнотизировал Ивана Арнольдовича, апеллируя к своему авторитету. Профессор, делая все, чтобы Борменталь выкинул из головы свою версию влияния гипофиза человека на организм собаки и сам догадался, что он должен сделать. Вспомните слова Преображенского: «Драть никого нельзя. На человека и на животное можно воздействовать только внушением». Поминал покойного Клима Чугунова, на чем свет стоит. Врал в три короба, что через десять дней после операции о чем-то догадался. Ни о чем он не мог догадаться 3 января, в тот день он при смерти лежал. Разве что его виденье в бреду посетило.
Итак, Филипп Филиппович что-то скрывает от Борменталя, он что-то замышляет. Испытывает чувство вины, извиняется, говоря, что бить таких как он, экспериментаторов над шариками, нужно. Тут же он высказывает версию:
«Сейчас Шариков проявляет уже только остатки собачьего, и поймите, что коты – это лучшее из всего, что он делает».
«Коты – это временно... Это вопрос дисциплины и двух-трех недель».

Кожаная куртка и коты.

Наказание Шарикову за ночные безобразия на следующее утро не состоялись: «…по той причине, что Полиграф Полиграфович исчез из дома. Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то, что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это непростительно, и кончил пожеланием, чтобы Шариков попал под автобус. Филипп Филиппович сидел в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил:
– Воображаю, что будет твориться на улице... Вообража-а-ю».
Вместе с прохвостом исчезли бутылка рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя и все документы существа. Запасные мозги Шариков себе захватывать не стал, за ненадобностью, хотя у профессора много было, в шкафу на полочке припрятано.
Какая непоследовательность, сначала хотят отселить Телеграфа Телеграфовича, теперь жалеют, что тот исчез. Как мы помним, что с Зиной у Полиграфа Телеграфовича ничего не вышло, а вопрос с пропитанием еще не решен. Спустя три дня, когда Шариков вновь появился в квартире, выяснилось, что нашел работу по душе,   ловить и душить котов. По костюму было видно, он сменил приоритеты, и уже внешне не хотел походить на Преображенского. Существо поменяло своего кумира на более сильного. Оно, как всякое существо склонное к символам и намекам, внешне копировало кумира. Самое страшное, оборотень больше не будет изливать слова, он будет действовать. А еще более страшно, даже в рамках не расшифрованного произведения, что некоторых людей, например швейцаров, он ненавидел больше чем котов.
«Полиграф Полиграфович вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки со шнуровкой до колен».
Кого копировал на этот раз Шариков? Трудно поверить, что существо хотело быть похожим на Швондера, Вяземскую или тяжелый кожаный диван в кабинете профессора. Лишь эти персонажи, за исключением дивана, носят кожаные куртки в повести. Понятно, что Швондер и Вяземская сами подражают, и ясно кому. Не будем конкретизировать и назовем этих «кумиров» комиссарами и чекистами. Когда заходит вопрос об одежде, всегда встает вопрос: Чему отдать предпочтение моде (подражание) или практичности? Я думаю, Булгаков неспроста вывел на эту тему. На произведениях Михаила Афанасьевича можно целый труд написать с заголовком: «Тема мимикрии среди людей в работах М.А.Булгакова». Но нас интересует Шариков. Чем он руководствовался, одевая кожаную одежду? Если подражание, то сам подотдел очистки города Москвы от бродячих животных в отделе МКХ многие исследователи считают намеком на ЧК. Тогда чем руководствовались сами чекисты и комиссары, одевая кожанки. Снова подражанием? Во время Первой мировой войны кожанки носили люди героических профессий: летчики, мотоциклисты, водители авто, экипажи танков и бронеавтомобилей. Это была необходимость. Для летчиков, одежда защищала от ветра и холода на высоте. Для остальных имело значение, что кожаная одежда еще и легко чистилась от пыли и грязи из-под колес, или от пороховой и бензиновой гари. Значит, чекисты хотели, отличаться от остальной массы и вместе с одеждой, одеть на себя ореол чужой славы? Но и у Шарикова носить кожаную куртку с чужого плеча тоже необходимость. Коты, когда их душили, не могли быть полностью равнодушными к происходящему, поэтому отбивались, как могли и царапались. Из-за этого, одежда Шарикова оказывалась в продуктах жизнедеятельности. «Ну, что ж, пахнет». А ничего страшного, курточку снял, помыл и снова как новая. Как странно, это утилитарное свойство привлекало к кожаной одежде представителей еще одной группы профессий: палачей и мясников. Они в кожаные фартуки одевались, когда свои обязанности выполняли. Недаром сами чекисты, места своих массовых расправ, бойнями называли. Из тех же соображений, чтобы не запачкаться, профессор резиновый узкий фартук, а на руки черные перчатки одевал, когда операцию Шарику проводил. Правда, бытовала еще одна версия, почему чекисты полюбили кожанки, скорей всего придуманная самими чекистами, затем они сами с ней «боролись». Якобы, в такой одежде не заводятся вши, им де негде закрепиться. Ну что ж, нам известна потрясающая способность «шариковых», переводить разговор на другую тему. Такую версию можно рассматривать серьезно, если бы у кожанок подкладки, карманы, швы и подмышки отсутствовали, и они одевали кожанки на голое тело.
«Пальцами блох ловить! Пальцами!»
«…Известно: по специальности. Вчера котов душили, душили...»
Вот как отреагировал профессор, когда услышал приведенные слова:
«Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Борменталя».
Затем Борменталь, сам начал долго душить Шарикова, добиваясь, чтобы тот извинился перед Зиной и Дарьей Петровной за ночную выходку. Пришлось визитеру извиниться.
«Филипп Филиппович во все время насилия над Шариковым хранил молчание. Как-то жалко он съежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:
– Что же вы делаете с этими... С убитыми котами?»
Филиппа Филипповича интересовали лишь коты, да, вся его версия о том, что «коты это временно», подкрепленная большим авторитетом европейского светилы, летела насмарку. Зря видимо Борменталь не воспользовался случаем, не выпорол профессора, и не заработал пятьдесят рублей. Как видим, ненависть к котам увеличивалась.
«Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя».
Один помалкивал, потому что вопрос с питанием был решен, а Филипп Филипповича вместе с Зиной и Борменталем он мог раздавить в любой момент. Филипп Филиппович молчал, так как что-то обдумывал в свете новых фактов. Борменталь молчал, потому что все молчали.

Осуществление мечты.

Дня через два, лающий питомец привел в дом машинистку в кремовых чулках, скорей всего, ту, что пыталась погладить и первой назвала Шариком. Фамилия девушки оказалась Васнецова. Животное, решало вопрос с прислугой. Обратите внимание, он до мелочей скрупулёзно реализует свои дооперационные мечты Шарика. И Зину он тогда заприметил и Васнецову, наголодалась псина, теперь портфель есть, ну вы сами помните «…все что ни уворую».
«Я с ней расписываюсь, это – наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приемной. У него своя квартира есть, – крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков».
После чего брачующийся был взят за руку и отведен Борменталем в смотровую. А сгорающая от стыда Васнецова отведена в кабинет Преображенским. В кабинете ей рассказали, что Шариков вовсе не тот за кого себя выдает. Он не красный командир, а собака с помойки, случайно попавшая под скальпель часто пьяного хирурга. Преображенский ее пожурил за легкомысленность и дал два ее месячных оклада в качестве компенсации. Это профессор еще легко отделался, не была-бы Васнецова такая легкомысленная, она бы разорила его судебными процессами, и поделом. Нечего собаку без намордника на улицу выпускать.
«Я отравлюсь, – плакала барышня, – в столовке солонина каждый день... И угрожает... Говорит, что он красный командир... Со мною, говорит, будешь жить в роскошной квартире... Каждый день аванс... Психика у меня добрая, говорит, я только котов ненавижу... Он у меня кольцо на память взял...»
После этого Шариков пытался в устной форме изложить автобиографию в сильно искаженном виде. По ней выходило, что он собакой никогда не был, а ранен на всех колчаковских фронтах и каждый раз в голову. У него было взято назад принадлежавшее девушке украшение. Раненый вел себя вызывающе, бросал наземь кольцо, мстительно обещал девушки сокращение штатов, но красным командиром так и не стал. Даже наоборот, ему вернули прежнюю должность и звание. Мнимые белогвардейцы, фальшивому красному командиру, при этом, зачитали несколько приказов, декретов и приговоров в краткой форме. Одновременно он узнал коварные планы контрреволюционеров.
«Ежедневно, – взявшись за лацкан Шариковской куртки, выговорил Борменталь, – сам лично буду справляться в чистке – не сократили ли гражданку Васнецову. И если только вы... Узнаю, что сократили, я вас... Собственными руками здесь же пристрелю. Берегитесь, Шариков, – говорю русским языком!»
«У самих револьверы найдутся... – Пробормотал Полиграф, но очень вяло и вдруг, изловчившись, брызнул в дверь.
– Берегитесь! – Донесся ему вдогонку борменталевский крик».
Если бы жизнь сложилась иначе, Шариков, наверняка, потом рассказывал молодому поколению, как «контра» хотела сломить в застенках, но он бежал.
Однако, беречься нужно было обитателям квартиры. Шариков в ответ произвел свой «выстрел», нет, не из револьвера, гораздо страшней. От таких ударов в то время выкашивало целые семьи. «Выстрел» по одному, задевал друзей и знакомых. Питомец профессора написал донос. И собака грамотно написал, убийственно. Все те слова, которые он вытягивал из Филиппа Филипповича, всячески провоцируя, были в том доносе. И если бы профессора арестовали, то доведенный и без того старик, начал бы выходить из себя и наговорил лишнего. О плохом самочувствии говорил внешний вид Преображенского, он осунулся, сгорбился и даже как будто поседел за последнее время.
А вот последние строки довольно обширного письма, о размерах которого говорит время, потраченное профессором на чтение:
«...А также угрожая убить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранит огнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, даже Энгельса приказал своей социалприслужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить в печке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем Иваном Арнольдовичем, который тайно не прописанный проживает у него в квартире. Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова – удостоверяю. Председатель домкома Швондер, секретарь Пеструхин».
Видно от чего ухмылялся Шариков, каждая ухмылка, торжествующий взгляд или жест во время бесед, когда наивный профессор пытался привить псу элементарные понятия, были, как я сказал, строками в этом доносе. Я, наверное, не преувеличу, эта бумага была смертным приговором и возможно не для одного профессора. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, в этом случае владельцем квартиры стала бы «псина». Таких случаев тысячи. Теперь о невероятном, о фантастичном, чего так много в повести, но мало в жизни. Невероятно, что Шариков написал не несколько писем и не разослал те во все инстанции. Невероятно, что письмо попало в учреждение, где работал пациент профессора. Невероятно, что о письме непосредственно доложили пациенту. Невероятно, что пациент не стал давать письму ход, хотя, наверное, рисковал, а принес Преображенскому. Невероятно, что профессор, не хотел принимать пациента, но принял, тот добился. Невероятно, что у Филиппа Филипповича и пациента были одинаковые понятия значений слов «дрянь» и «прохвост».

На круги своя.

С утра у Шарикова зашевелились плохие предчувствия, как мы знаем, чутье его не подводило. Когда приехал домой, произошло следующее:
«Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
– Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно, – и вон из квартиры!
– Как это так? – Искренне удивился Шариков.
– Вон из квартиры – сегодня, – монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь на свои ногти.
«Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно, гибель уже караулила его и срок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятия неизбежного и: – Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Я на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть».
Затем Шариков начал усугублять свое положение, видимо не зная, что письмо не дойдет. Как пишет Булгаков: «Шариков сам пригласил свою смерть». Левой рукой он приглашал смерть, показывая Филипп Филипповичу шиш, а правой приглашал, показывая Борменталю револьвер. Смерть, приняв обличье Борменталя начала скакать в обнимку с Полиграфом Полиграфовичем по комнате, бить стекла и лабораторную посуду. Затем, оказалась на груди несчастного, душа беленькой малой подушкой. Что происходило в тот вечер на квартире Преображенского, ни кто не узнал. Документы так же были уничтожены.
Неизвестно, какого цвета псы на этот раз во время наркоза появлялись перед Шариковым, плавно переходящего снова в Шарика. Осталось загадкой, любил ли он на этот раз Борменталя и звенели ли у него в ушах звоночки. Хотел ли он вернуться в страну битого кирпича или желал еще погостить, нечего этого неизвестно, да и не интересно. Шариков достиг вершин своей карьеры и нужно было спускаться вниз.
Через десять дней, уголовная милиция и следователь явились на квартиру к Преображенскому, что бы раскрыть убийство. Огласили постановление:
– По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаиды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки МКХ Полиграфа Полиграфовича Шарикова.
Во время разговора выяснилось, что научный подход к классификации людей как вида у профессора кардинально изменился. Органы дознания, как когда-то любопытная старушка, попросили предъявить им говорящую собачку:
«…он говорил? …это еще не значит быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не убивал».
К счастью убийство не произошло, следствию Шариков был предоставлен. Полиграф Полиграфович, в который раз, кардинально менял свою внешность:
«Пятнами он был лыс, пятнами на нем отрастала шерсть вышел он, как ученый циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыре и осмотрелся. Гробовое молчание застыло в приемной, как желе. Кошмарного вида пес с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы и, улыбнувшись, сел в кресло».
Пес снова становился собой. В одном Шариков оказался прав, он как сидел, так и остался сидеть на шестнадцати аршинах помахивая хвостом.
Да, именно свет Луны один из символов дьявольского наваждения в романе «Мастер и Маргарита». Но и в «Собачьем сердце» мелодия песни «Светит месяц» сыгранная на балалайке является той окаянной мелодией, которая не дает принять версию Барменталя и успокоиться. И лишь эта мелодия, «за скупыми строками протоколов» заставляет искать человека. Она же является ключом к шифру, «вскрывающим» все двойственные фразы, и расплывчатые формулировки в повести и делающим их однозначными. Бесспорно, в новом свете повесть стает тем, что изначально предавал ей Булгаков, …одним из величайших произведений писателя. В ней показан именно тот Булгаков, которого мы знаем по биографии, дневникам, блокнотам. Немаловажно, что такую книгу мог написать лишь доктор. Он дал полное описание болезни, как на консилиуме предложил несколько диагнозов, даже описал способ, каким пациент вылечен, а название болезни предоставил выбрать читателю. Только в таком случае становятся понятными постоянные отсылки, в последующих произведениях, к «Собачьему сердцу». В повести Михаил Афанасьевич описал саму «болезнь» и ее причины, а в остальных своих произведениях ее последствия и осложнения. Тема причины разрухи в квартире Преображенского, или в доме в Обуховском переулке, или испорченности москвичей квартирным вопросом поставлен в творчестве писателя в двадцатую очередь. Булгакова больше интересовал вопрос, испортивший жителей страны. Поэтому жилище профессора иногда раздвигается до границ Москвы, вспомните солнечный двор у Преображенской заставы, а затем и вовсе до государственных границ. Поэтому в творчестве писателя каждый раз, когда речь идет о квартирном вопросе нужно делать акцент не на слове «квартирный» а на слове «вопрос». Вообще вопросы могут задавать любые говорящие существа. Хотят ли они получить при этом адекватный ответ? Но даже Преображенский, при всем долготерпении и гуманизме, из-за того что человек фактов, в конце концов, сделал свой вывод. Не следует думать, что произведение имеет лишь литературную и историческую ценность, отнюдь. Повесть   тренинг по логике, психологии, социальным отношениям и в этой роли она еще более ценна. Скажу больше, несомненно, «Собачье сердце» и прививка против вранья. А эстетическая ценность произведения! Остается лишь восторгаться тем литературным приемам, которыми показано зло и добро, и как оно скрыто. В жизни так и бывает   грязная ложь, чтобы выжить, маскируется под правду: «Глядь, а штаны твои носит коварная ложь…». Постижение произведения целиком зависит от степени подготовки читателя, способности понимать язык и вдумываться в происходящее. Нельзя считать, что прежнее, более поверхностное толкование является неправильным, это начальный уровень осмысления.
Как я писал, часто повторяется избитая фраза Воланда о том, что москвичей испортил квартирный вопрос, а в целом они те же. Но, эту фразу нужно рассматривать то же в контексте «Собачьего сердца». По существу квартира Преображенского эта та же коммунальная квартира, но она жизнь жильцам не портит. Размеренная и бесконфликтная жизнь продолжается там вплоть до появления оборотня Шарикова. В квартире номер три, где живет буржуй Саблин, такая же жизнь течет вплоть до появления Швондера. Обратите внимание: «приемная… она же библиотека, столовая, мой кабинет – 3. Смотровая – 4. Операционная – 5. Моя спальня – 6 и комната прислуги – 7. В общем, не хватает...». Отбросив комнаты занятые под клинику, в распоряжении профессора, под частную жизнь, имеем лишь спальню и столовую. Если учесть что в столовой питаются и Борменталь и Шариков то у профессора остается лишь спальня. В случае принятия предложения Швондера, у Филиппа Филипповича вообще не осталось бы комнат, где он смог побыть один, не считая уборной и ванной. В последнем случае, при условии, если там не материализуется из воздуха крупный кот или не заскочит на огонек пролетарский поэт в кальсонах. Совсем как в коммунальной квартире, одно помещение на семью, а коридор и удобства общие. Помните, у профессора ночует Борменталь, к Дарье Петровне идут и идут старухи-ходоки и гостит черноусый пожарник. А пациенты, десятки человек в день, дожидаясь очереди, они сидят, галдят и писсуаром пользуются. Но в результате всего этого столпотворения разруха не наступает. Мы видим одного послеоперационного больного профессора, – Шарикова. Но, судя по всему, были и другие случаи: «Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?» На что Преображенский отвечает «…у себя я делаю операции лишь в крайних случаях». А теперь представьте, что человеку после операции в течение определенного срока нужен полный покой, его никуда нельзя перемещать. Как мы помним, профессор делал довольно радикальные операции. Вот и живет пациент у Преображенского, и тогда Зина с Дарьей Петровной превращаются еще и в сиделок и санитарок. Кашку варят, а потом больных с ложечки кормят, пережевывают, до тех пор, пока они в столовой комнате сами не смогут кушать. Можно предположить, что показана выдуманная нетипичная квартира. А как вы представляете дореволюционный богатый дом. Возьмешь любую книгу, вечно гостят многочисленные родственники, друзья, друзья друзей, товарищи детей, сослуживцы. А после бала в богатых домах, спят, как придется, нет, не так как в коммунальной квартире, а как на вокзале во время эвакуации. Киев, зима, дом белой королевы на крутом Алексеевском спуске и, кто где, прикорнула молчаливая «гвардия». Молчат, потому-что спят.

На третьем дне.

Казалось бы, теперь во всем разобрались. Но у повести есть еще одно дно. Что если оба ученых и правы и не правы одновременно, как Преображенский, так и Борменталь. На одном собутыльники сошлись, они оба уверены, что гипофиз влияет на внешний вид существа. Иван Арнольдович верно указал на то что у Шарикова слова уличные, а значит центром речи завладел Шарик. А Преображенский считал, что гипофиз   мозг в миниатюре. И тогда все выходки это Клим,   Клим Чугунов. Что если, речью управляет мозг, унаследованный от Шарика, а телом существа   гипофиз. Ведь Шариков предположительно играл на балалайке. Тем более, замена именно гипофиза перестраивает собачий организм в человеческий. Почему бы и управление не осталось за ним. Противоречие по названию «балалайка» убрали, но тогда возникает ряд новых. Почему, в таком случае, существо и в обличье человека действовало как собака? Кусалось, бегало за котами, ловило блох зубами, не пользовалось вилкой. Это правильный вопрос. Почему? И на него есть ответ. Сразу про блох, укусы, котов, вилки, все что делается мордой, осталось за Шариковым. Руки, ноги за Климом. Теперь об остальном.
А что бы вы делали, если в один прекрасный момент, открыв глаза, поняли, что вашим телом овладела какая-то псина. При этом она вашим ртом произносит какие-то омерзительные речи. Вы, в свою очередь, все видите и чувствуете, можете шевелить руками и ногами, даже на балалайке можете играть, но произнести ничего не можете. А самое жуткое, мысли псины, воспоминания и мечтания. Слушая их, ваш человеческий гипофиз, пусть и не такой продвинутый, как мозг, начинает кипеть от отвращения. Тем более ситуация не так уж фантастична, бывают же раздвоения личности. Что вы предпримете, говорить вы не можете? Написать, письмо профессору и объяснить все, так мол и так, уберите псину от меня. Но, во первых, этим вы раскроете себя и псина начнет более тщательно контролировать свои действия. Во вторых, управляя речью, собака легко может опровергнуть написанное, при ее-то болтливости и изворотливости. В третьих, мозг пса, возможно, в какой то мере и сам управляет конечностями, не так умело, конечно, но, в рамках уменья, с какой собачонка управляет своими лапками. Поэтому, пес мог противодействовать, наконец, он мог написанное сжевать, челюсти-то в его полной власти. Тем более, опыт по пожиранию промасленных бумаг на пикниках у пса имелся. А если написать в подъезде на стене, то вряд ли профессор, как воспитанный человек, будет там читать. В четвертых, может Клим Чугунов неграмотен. Значит, нужно двигать конечностями так чтобы собака не догадалась, а Преображенский сигнал понял. Ведь можно человеку и не говорить, важно, что бы он сам понял и считал что это его мысли. В то время когда Шариков заводит разговоры с Зиной, доводит Преображенского, ругается с Борменталем нужно показывать всеми силами что существо   собака. Вот поэтому эти странные выходки, они происходят только перед очами Преображенского и они демонстративны. Демонстрируются действия, выполняемые Шариком в доме до операции, свидетелем которых был Филипп Филиппович. Обратили внимание, как изуродовал лицо Шариков, когда хотел побриться. Это в тот день, когда он одержал победу и окончательно утвердился в квартире. Или еще эпизод, гипофиз Клима, дает приказ рукам ущипнуть даму на лестнице. Та в свою очередь по собачьим «мордам», «мордам». Дальше руки Клима никаких действий не предпринимали, морду не прикрывали, сдачу не давали. Кто знал, что мозг Шарика примет решение укусить даму.
Трудно понять, почему существо очень грамотно, скрытно, но настойчиво реализующее свои мечты и похоти собачьего периода, начинает вести себя временами глупо, и этим выдает себя, воспроизводя лишь квартирные выходки. Как будто-бы в теле живет внутренний провокатор. Зная к чему все привело, обратная операция и снова возвращение Шарика, кто-то может сказать – зачем «тянуть кота за хвост», проще, для «провокатора», украсть у Борменталя пистолет и выстрелить в собачий мозг. Вот этого делать как раз нельзя, Преображенский с Борменталем подумает, что существо покончило жизнь самоубийством. Именно так произошедшее будит выглядеть со стороны. Как они объяснят поступок Шарикова? Существо развилось в высоко психическую личность, видя несовершенство мира,.. под грузом прошлого,.. не видя перспектив развития. Именно эта та ошибка которую нужно исключить в дальнейшем. Ошибка, что прививая к собаке гипофиз Спинозы, можно получить Спинозу. Нужно сделать так, чтобы ни у кого, даже в мыслях не было, проводить такие эксперименты. Из собаки можно получить только собаку, пусть и с внешностью Спинозы. Значит, нужно добиться, спровоцировать, что бы Профессор все понял, ни кому ничего не сказал, даже наоборот, ввел свидетелей в заблуждение, запутал, если они о чем-то догадываются. Затем, снова псинку шерстью наружу вывернуть, сделав тем, кем она была, и уничтожить документы.
Внимательный читатель может привести фразу: «Ну, что ж, пахнет... Известно: по специальности. Вчера котов душили, душили...». Существу, внешне похожему на человека котов может душить лишь руками. Значит ли это, что все нагромождение рассуждений о том, что Шарик управлял лишь мордой, не верно. Но, у Булгакова нет не строчки о том, что Полиграф Полиграфович сам душил несчастных котов. Приведенная фраза, вполне может быть сказана существом, отдававшим лишь приказы. Снова мы оказались в плену собственных представлений, если собачье чутье имеется и произнесена фраза «душили, душили», то Шариков расправлялся с котами своими руками. Просто он отдавал приказы, таким же как он,   «Шариковым», и те исполнили. Часто раздается мнение, что, мол, кто душил тот и виноват. Как говорится: «Заседание продолжается! …Господа присяжные заседатели». У нас есть уникальная возможность заслушать мнение котов по этому вопросу: «Королева, – вдруг заскрипел снизу кот, – разрешите мне спросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу!» Явно сволочной кот: «вспискнул», «вспухнет», «Я говорил юридически… с юридической точки…». Знаем мы, где у Бегемота «юридическая точка», потом от Шариковых «пахнет» за версту. Ну что ж, раз коты считают, что хозяин не душил, примем к сведенью.
Могут раздаться голоса, не слишком ли многими умственными способностями я наделил теперь уже Клима Чугунова? Даже если не принимать во внимания предыдущие рассуждения, а придерживаться наихудших вариантов в характеристике Клима, то бесспорно: Во первых, если мы уж поверили что собаки все понимают и даже могут сами научиться читать и даже хотят стать людьми, то, почему бы, не представить что человек тоже решил остаться просто собой. Ведь мы всегда должны оставаться людьми. Во вторых, что если приступил закон, значит недоразвитый. Вот, например, в пьесе Булгакова «Иван Васильевич» вор Жорж Милославский гораздо умней управдома Буншы, и мы воспринимаем такой факт как должное. В третьих, Клим Чугунов был сочувствующим, а это характеризует, или вы тоже перешли на большевистское арго, когда общепринятым словам соответствуют лишь им известные понятия. Насколько я знаю, доктор Борменталь на такое арго не переходил. Они как-то с Преображенским придерживались классической лексики, особенно в историях болезни. В четвертых, может быть, Климу Григорьевичу было неуютно в одной коробке с такой с-с… собакой находиться, слушая мерзкие мысли. Допустим, решило одно твое «Я», писсуаром попользоваться, а второе «Я», одновременно, ногу зачем-то поднимает, ну какая тут меткость. Тем более что Клим, может быть, против такого использования своего тела. Если тело Шарикова, это копия тела Клима? Что не очевидно, Шарик тоже ведь не красавец. В пятых, ну представьте себе (не дай бог, конечно), представились вы, открываете глаза, а перед вами вместо апостола Петра бородатый дядя с большими усами, называющий вас Шариком, по шерсти гладит и в глаза заглядывает, а в мозгу вашем какая-то собака по матери ругается. После этого вы разве возлюбили бы ближнего своего. День и ночь,   «Бу-Бу-Бу, Тяв-Тяв-Тяв...»,   планы свои собачьи мечтает. Потерпев немного, любой, пусть даже убежденный интеллигент с крепкой психикой, не выдержал бы и замечтал… поймать псину за хвост, раскрутить и запустить на Луну или окраины Вселенной, что находятся гораздо дальше созвездия Гончих псов. Так что гипофиз покойного мог преследовать вполне приземленные цели, он просто хотел покоя. Не погребут, не отпоют, ходи неприкаянный. Климка жил, Климка жив, Климка будет жить. А у Климки спросили, чтобы его гипофиз, как мозг все помнящий, с собачьим рядом находился? Ровно, как и у его близких? Такая жизнь после смерти ни кому не нужна, даже добрым словом никто не вспомнит, может он женщину в пьяной драке защищал, или честь семьи, или память предков… Один пьяный нападет, другой пьяный защищается. А что делать? И ни кто не виноват. Это очень важно знать, за что пьешь, и как утверждал Преображенский и что при этом говоришь. Это очень важно, за что дерешься и за что умираешь. Больше нашего порицания, я думаю, заслуживает те, кто хвостом в то время вилял и ботинки лизал. Да и Филипп Филиппович тоже хорош, безответственные эксперименты в домашних условиях проводит. Тоже мне, ловец рыбок на крючок. Всякую гадость домой тащит. Хорошо, что намеки Клима понял, хоть и не сразу. Когда в твой дом блохастая собака забежала, нужно эту собаку на место возвращать, а не блох у нее ловить. Вспомнишь здесь популярную фразу о следователях из ГПУ-НКВД, которые за скупыми строками протоколов не могли рассмотреть человека.
Итак, рассмотрим за протоколом   человека, что у нас осталось на Клима Чугунова, после того как выяснили что выражения «прохвост», «свинья», «подлец» применял профессор и к Шарику до преображения. Климу 25 лет, молодой еще, создавать семью не спешил,  холост. Вот Шариков спешит создать семью, хотя псу-«красавцу» всего два с половиной года и месяц в человеческом обличье. Правда, в любой из ипостасей он внешне паршивый, истасканный и рваный (вспомните порванный под мышкой, усеянный соломой костюмчик Шарикова). Что Клим холост, скорей говорит о его благоразумии, прежде чем создать семью нужно создать условия для жизни. А какая зарплата у балалаечника, смех один. Народные ансамбли разогнаны, репертуар устарел, один пережиток прошлого. Беспартийный,   наверное, для начала двадцатых или конца восьмидесятых годов это и грех, но для нас и для Булгакова скорей похвала. Ни эсер, ни анархист, тем более ни большевик, легких путей не искал, в политику не лез. Политика – грязное дело. Что «сочувствующий», как мы разобрали, просто прекрасно. «Судился 3 раза и оправдан: в первый раз благодаря недостатку улик, второй раз происхождение спасло, в третий раз – условно каторга на 15 лет». Как показано, точно такую характеристику можно дать и «псу» Шарику. Мне помниться примерно в те годы мальчиков и девочек по приговору какого-то ревтрибунала вместе с родителями расстреливали, за то, что родители, подумать страшно, «кровопийцами» или «кровавыми» были. А уголовная шушера, наоборот, выпускалась как люди угнетенные царизмом. Мы просто не знаем, за что Чугунов осужден. Кражи. Что кражи, как кражи, просто кражи? Совсем непонятно, он воровал или у него воровали. Если он воровал, то когда воровать-то? Всю ночь проиграешь по трактирам, поспать нужно. Близких людей никого, рубашки постирать, фрак погладить, обед приготовить,  время где взять. А как без фрака артисту? Вдруг какой ни будь Есенин запрется во фраке и цилиндре. Нужно соответствовать. Вот у Ильфа с Петровым в «…стульях» балалаечник с парохода «Парижская коммуна» во фраке изображен. Не исключено что Есенин «на встрече без галстуков» решит на гармошке подыграть, отказывать неудобно. Не нужно подгонять под большевистские и заграничные стереотипы: красная рубаха, штаны с лампасами, чубчик лихой и сапоги на ногах. Прямых указаний автора нет, используем презумпцию невиновности. «Происхождение спасло». Может быть, папа у Клима был известный в мире балалаечник или писатель? Мы не знаем, большевиков иногда огласка останавливала. Кражи. Преображенский тоже у Шарикова 15 комнат украл и нечего. Вы же сами читали донос Полиграфа, таким способом тогда любой мог срок «заработать». Дело может и в том что законов не было, это долгое дело   законотворчество, и в том, что зачастую судили приступные и заранее настроенные люди, и в том, что эти судьи безграмотные и даже существующие законы могли «вывернуть наизнанку», по простоте душевной. Причин много. Я писал, что его могли судить чисто по политическим, религиозным, националистическим мотивам. Нам об этом ничего неизвестно. «Профессия – игра на балалайке по трактирам». В чем здесь криминал? Человек в молодости не по подворотням шарился, а учился играть на музыкальном инструменте, виртуозно играть. Для игры на балалайке эпитет «залихватски»,   признак мастерства. Наверное, все же у Преображенского музыкальный вкус есть, раз он оперы любил, но, тем не менее, он даже подпевать стал этой игре. «Маленького роста, плохо сложен». Знаете,   Человек маленького роста,   можно сказать, наверное, о восьмидесяти процентов землян и о ста процентов японцев. Что теперь на этом основании выводы делать. Для Петра Первого с баскетболистом Кириенко мы вообще все лилипуты. А людей с формами Аполлона нам разве что со сцены, в кино, да в цирке показывают, такая они редкость. «Печень расширена (алкоголь)». Как я писал, по словам доктора Преображенского, расширение печени может вызвать употребление ликеров после обеда. Не у каждого же есть медицинский спирт. Да к тому же «что они могли в водку плеснуть одному богу известно». Факт о том что плескали, не только богу известно, но даже для Ивана IV не было секретом. Вот если они плеснут, а вы рюмку выпьете (не дай бог) то и у вас будет печень расширена (алкоголь), если выживите, конечно, или начнете, после того как разум покинет, действовать себе во зло по инструкциям большевиков. «Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной («Стоп-Сигнал», у Преображенской заставы)». Это вообще верх абсурда, судить человека которого убили, а не того кто убил. Человек находился на рабочем месте, а если он отказался «Интернационал» исполнять, кто знает. Примите во внимание, что рядом с Преображенской заставой шайка псов-побродяг орудовала, они могли убить, когда Клим Григорьевич отказаться какой ни будь «Собачий вальс» «сбацать». Он же не из их шайки, как знаменитый «старенький Герц». А вообще, возможно, это заказное убийство. Во время прогулок с Зиной, Шарик тявкнул знакомому псу, дружки и выполнили. Обратите внимание на множественное число, он играл в трактирах, а не в трактире. Можно предположить, что Чугунов отыграв свои номера, брал извозчика и отправлялся играть в следующий трактир, так практиковалось в то время. Я выше написал о том что «один пьяный нападет, а другой пьяный защищается»   наверное, зря. Пьяного человека ни потому к работе не допускают, что он пьяный, а потому что он свою эту работу не сможет сделать. Вы представляете, с пяти часов вечера до семи утра играть на балалайке, а если у него в репертуаре много произведений с таким темпом как «Светит месяц», такое выступление не каждый трезвый виртуоз выдержит. А трактиры попроще, вообще не заморачивались с музыкой или граммофон покупали.

Просто поражаюсь способностью Михаила Афанасьевича в небольшую повесть вложить так много смыслов. Причем картина, в зависимости от глубины восприятия, будет разной. Каждое предложение, каждое слово имеет несколько значений, и произведение раскрывается каждый раз новыми гранями. В «Собачьем сердце», конечно, затрагиваются темы, о которых имело смысл поговорить. Но темы эти глобальные и еще ждут своего исследователя. Меня больше интересует повесть, как способ передачи информации. «Собачье сердце»   одно из произведений, после прочтения которого, сразу, становится понятным,   это зашифрованный текст. Неудивительно поэтому, что многие берутся расшифровать. Я немного упоминал толкователей в начале работы. Вариантов множество. Приписывая персонажам повести прототипы, толкователи, и Булгакову приписывают взгляды, у него не было, и быть не могло. Из самых необычных интерпретаций те, где квартира Преображенского – Кремль. Преображенский – Ленин (все, что вынесено из совпадений с «Китайской историей»), Зина – Зиновьев, Борменталь – Троцкий, а чучело совы – Крупская. При подобном рассуждении если Зина – Зиновьев, то Лениным должна быть Лена, а Кировым – Кира. Нужен какой-то один подход к персонажам. Нет, чучело совы не Крупская,   слишком много ей внимания от Шарика. Сова муж Крупской – Ленин. Один из немногих кто набит красными тряпками в нафталине и из кого чучело изготовили и мозг изучали. А перед смертью у него глаза были не меньше чем у Крупской. Для лучшего понимания разумней оставить как есть: Борменталь   обрусевший немец-врач, Преображенский – русский интеллигент, квартира   место, где тот живет и работает, а портрет Мечникова это есть портрет Мечникова, а коловорот это не Сверлов, а коловорот. Иначе, при подобной логике, можно быстро договориться до того, что любопытная старуха, пришедшая на говорящую собачку посмотреть, это не старуха, а жители Российской империи, нагло идущие, чтобы на новорожденного Сталина полюбоваться и им море при этом покалено. В общем, в таких гипотезах, «кто на ком стоит»   понятно, но не убедительно.

Прототип Шарика.

В любом произведении мировой литературы можно найти любой тайный смысл. Не верите? Например, можно доказать что Булгаков персонажей Артура Конан-Дойля в «Собачьем сердце» зашифровал. Попробуем? Для этого вернемся к основному сюжету. При всем многообразии затронутых тем, на объем печатных слов в повести «Собачье сердце», есть и слова «стреляющие» в пустоту или мы пока не нашли к ним подхода. И это при бережном, продуманном отношении Булгакова к каждой фразе, каждому слову. Например, юбилейную трость c надписью «Дорогому и уважаемому Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день X», у доктора украденную, он палку обещает вернуть, но забывает, она так и не появляется. Не совсем понятна и изгрызенная обувь. Еще одно нерасследованное преступление в повести,   убийство Клима. Клим Чугунов погиб от удара ножа в трактире «Стоп-Сигнал» что у Преображенской заставы. Странно, что и молодой Шарик тоже у Преображенской заставы с такими же псами побродягами, когда-то в молодости, обитал. Произошло убийство как по заказу, когда профессору Преображенскому донорские органы потребовались. Убили человека, а никому не интересно, кто, за что, а вот собака исчезла, целое расследование устроили, вой подняли. Надо же убийцу найти?
Как можно найти преступника по художественному воплощению, да еще спустя столько времени? Попробуем. Но какую методику применить? Помните, у Артура Конан-Дойля, сыщик Шерлок Холмс и его друг, писатель и доктор Ватсон пользовались дедуктивным методом. Тем более, в «Собачьем сердце» есть фраза профессора Преображенского: «Иван Арнольдович, это элементарно...». Выберем дедукцию. Итак, повесть «Собака Баскервилей», первым эпизодом произведения является находка трости из тех, что именуются «веским доказательством» с загадочной надписью. Шерлок Холмс со своим помощником доктором проводят расследование по поиску «собаки-исчадья ада». Сюжет повести закручен вокруг выяснения, соответствует ли действительности содержание старинной рукописи. Развязка истории неожиданная, негодяем оказывается не собака, а человек Стэплтон,   натуралист, ловец и коллекционер насекомых. На первый взгляд безобидная личность. Весь ужас в том, что предупреждение в старинной рукописи оказалось правдой. Преступник, действуя как в рукописи, никем не воспринимавшуюся всерьез, себе на беду, еще больше подтвердил ее правоту. На страницах детективной повести присутствует еще один документ, письмо отправленное серу Генри от Мисс Стэплтон. Письмо интересно для нас не содержанием, а способом написания. Оно было написано не от руки, а состояло из слов, вырезанных из передовицы «Таймс» с названием «Свобода торговли». Удивляться не следует, любой текст можно так составить: из букв, слов, предложений, абзацев других текстов. Главное, чтобы текст нес информацию. И тот факт, что письмо мисс Стэплтон скомпилировано из передовицы, вовсе не означает что она не автор послания. В конце произведения, имея все улики, сыщик понимает мотив преступления, сравнив внешность злоумышленника с портретом его преступного предка – Хьюго Баскервили. Сходство с предком,   «папашей», это мы мигом. Хотя наш подследственный   Шариков, постоянно мимикрировал как хамелеон. То он угнетенный, то барский пес, то труженик, то принц-инкогнито. Как описать? Опишем на момент совершения деяния, итак:
«Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны…».
Брюки-брючки, папироса-папиросочка, пышные усы-усишки. Берем портрет «попаши» и описываем уменьшительно ласкательными терминами.
«…французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей», «…блестящими, как золотые обода его очков».
Теперь описание Шарикова данное в повести Булгаковым:
«…черная голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане», «шерсть на голове у него возвышалась, как щетка…», «…человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жесткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а лицо покрывал небритый пух. Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щетка».
Обращаем внимание на повторение слова «щетка». Ищем еще одну фразу: «Щеткой сколько раз морду уродовал мне, а?».
Итак, разыскивается особо опасный преступник, постоянно меняет свою внешность под окружающих, хитер и изворотлив. Крайне жесток, не останавливается перед любыми преступлениями, истеричен, узколоб, моральное ничтожество. Маленького роста и несимпатичной наружности. Имеет черные жесткие непослушные волосы, черные густые брови. Лицо изуродовано щеткой усишек и щеткой остроконечной бороденки, на манер французской. Не возражайте, дорогой читатель, раз уж швейцары и их идеологические оппоненты;   ведьмы, вооружены щетками, куда, нам простым смертным, деваться.
Далее, у Преображенского: «…блестящими, как золотые обода его очков», затем «…оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать», затем; «очки его блеснули», «очки сверкнули», «очки вспыхнули». Очки вспыхнули, пенсне осталось.
Преступник, носит пенсне, в начале 20-х годов XX века замечен в кожаной куртке с чужого плеча. Возможен бурый шрам на голове.
Если кто-то начнет возражать что у Шарикова не было бороды, то вот вам портрет Шарика в момент операции: «…никем не виданный лысый песий череп и странная бородатая морда». Ясно, преступник не ходил лысым   череп «никем не виданный», но с бородой. Основной подсказкой к ситуации, когда бородка есть, и одновременно ее нет, Булгаков дает в «Дьяволиаде». Основная фабула этой повести, помутнение рассудка главного героя, мелкого чиновника Короткова, не сумевшего разобраться с бородами братьев близнецов Кольсонеров. Во время поисков одного из братьев в безумие Короткова вводит постоянная смена его внешнего вида: «При воспоминании об яйцевидной голове появилась вдруг мысль о лице бритом и бородатом…». Не меньшую путаницу вносят не совсем грамотные документы составляемые работниками учреждений. Так Кальсонер писал свою фамилию со строчной буквы. В результате Коротков понял что речь идет о выдаче машинисткам и вообще всем женщинам солдатских кальсон. А в объявлении «По случаю смерти свидетельства не выдаются», главный герой не уловил второй смысл и не стал заходить в кабинет «Домового».
В повести нет фраз, что Шариков носил очки? Бывают такие личности, очки нужны, а он не носит, а другие персонажи, как Коровьев, наоборот носят пенсне, хотя оно не нужно. Если бы Булгаков дал точный портрет Полиграфа Полиграфовича, то подобная откровенность была бы опасна, повесть и так явно антибольшевистская. К тому же в «Собачьем сердце» не было бы этого шарма загадочности. Но, если вы попытаетесь составить портрет Шарикова, как он описан прямым текстом, то и в этом случае он будет сильно отличаться от привычного, «киношного». Плохо сложенный брюнет, нервный и вспыльчивый, а главное не с усами, а с торчащими как щетка усишками. Если поискать портретное сходство, то и его можно найти. Особенно если принять во внимание пророческую фразу профессора: «Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло… (…) …какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый!». Одни утверждали, что их террор вызван первым, следующие заявляли, что их террор ответ на предыдущий. Красные приводили в свою пользу доводы, зачитывая факты из жизни Ивана Грозного и Петра Первого, а реально весь «передовой» мировой опыт в своей жестокости привлекли. Белые в доводах против большевиков, к богу апеллировали, распятого Христа вспоминали. Коричневые, в свою очередь, хотели мир от большевизма избавить, большевистскими методами. Санитарами леса себя вообразили, волчьи логова устраивали, а в результате вожак их стаи в воронке вместе с собаками похоронен. Оскал истории…
Итак, разобрались, видимо трость Преображенский сам где-то оставил и забыл. Но ничего, я уверен, найдет. А калоши крал Шариков, а затем с помощью одной натравливал Швондера на профессора, а с помощью второй Швондер натравливал Шарикова на божество.
Можно долго спорить о прототипах, но автор зашифровал и имя. Берем не «стреляющую» фразу о ныне покойном поваре Власе, а вернее о графе Толстом. Обращаем внимание на зеркало в прохожей у Преображенского, в которое любовался интеллигентный, барский пес, выдвигаем гипотезу… это зеркало русской революции. Опять пример большевистской интерпретации, Толстого до зеркала докомментировали. Хотя «кость» он им, конечно, кинул, прикормил. Предполагаем, что граф Толстой   ни кто иной, как Лев Толстой. Берем живодера-повара, ошпарившего собачонку, внимательно осматриваем, разъясняем, ставим на место. В картотеке находим аналогичное преступление из рассказа «Лев и собачка». Берем льва и садим в клетку. Предлагаем льву овсянку,   отказ, солонину,   отказ. Повар-живодер, отправляется ловить свежих котов и собак и, в целях экономии, скармливает льву. Как мы и предполагали, одну собачонку заключённый лев есть не стал, а завел с ней дружбу. Они стали товарищами. Вскоре собачонка захирела и сдохла. Лев от тоски тоже перестал нормально питаться, лежал в обнимку с покойной, дружбу других собачонок жестоко отверг и тоже сдох. Следовательно, преступника зовут Лев. Как важно наблюдать за рационом подопечных. Честно говоря, мне не очень нравились в детстве некоторые рассказы из цикла для детей Льва Толстого, мрачные очень. Хотя есть и жизнеутверждающие, например,   «Филиппок».
Я думаю, разобрались с французской модой на бородки. Теперь настал момент ответить на вопрос толкователей-интерпретаторов. Тех, с легкостью приписывающих Булгакову слова, которые он не говорил и взгляды, которых он не придерживался. Вы хотели навесить удобные вам ярлыки на каждый персонаж пьесы? Писатель сам позаботился, что бы огласить свое мнение, которое он не менял и не думал менять. Он очень четко прописал и внешность, и психологический портрет, и имя и фамилию, сделал он это, чтобы интерпретаторы уж не с кем не спутали этот персонаж, и не обобщали. Воля автора, что поделаешь. Вы хотели, что бы писатель в небольшой повести дал еще и исчерпывающий обобщенный портрет, какого либо народа? Например, русского? Это я к патетической фразе некоторых: «А любил ли Булгаков свой народ?» При всей невозможности такого обобщения, в каждом произведении, если автор хочет что бы труд выглядел правдиво, он вынужден давать хоть не портрет, но штрихи к нему. Нечего удивляться, когда такие штрихи существуют даже в книгах у писателей пишущие книги, больше развлекательные, чем серьезные. Это тот же Конан-Дойль, Вальтер Скотт, Марк Твен или Финемор Купер. Поэтому, и в «Собачьем сердце» есть такой штрих, что там мало персонажей, с «известной национальностью», кроме Шарикова, Швондера и Борменталя. Тут и Преображенский (интеллигент-профессор-преподаватель и практикующий врач, а временами на своего папу протоирея похожий), и его коллеги врачи. Честная Зина (принимающая образы то горничной, то сестры милосердия, а порой выглядящая как невинная монахиня). А повариха Дарья Петровна, что «коня» Шарикова на скаку остановит,.. нет, в горящую избу заходить ей незачем, у нее на кухне и так как в аду, все горит и клокочет, что отражается вечной огненной мукой на ее лице, к тому же у нее приятель пожарник. Швейцар Федор и упомянутый пожарник с черными усами, тут и городовой-милиционер-следователь в одном лице, и лицо это с дореволюционной лексикой, и обыватели на улице, и любопытная богобоязненная старуха-ходок, по-крестьянски одетая, в платке и может быть босая (поэтому и по воде без боязни прошла). К какой национальности относится Вяземская в кожанке и ее товарищи, толи в рабочих кепках, толи в солдатских папахах   Пеструхин и Шаровкин? Куда без них. Живодер-повар и повар Влас (и повара разные бывают, страна то большая), графы Толстые, мадам Ломоносова и Менделеев, машинистка Васнецова и пациент в шлеме, буржуй Саблин и сахарозаводчик Полозов. Куда пристроить старорежимных оболганных сударынь и голубчиков, мечтающих о жизни после смерти. Тут и две пьяных личности, ведущие себя нагло и вызывающе, предположительно, своровавшие пепельницу и другие предметы. Зайдут в дом погостить, смотришь, а уже остались, ведут себя по хозяйски, вещи воруют, негодяи. Ведь, правда же, негодяи? Что персонажей промелькнувших в повести мало? Разные они все, как опишешь одним штрихом? Но, перечисленных людей одной общей чертой можно охарактеризовать, и это их объединяет. Можно утверждать, не эти люди в марте 1917 года с незапертой парадной лестницы, дома, что расположен в Обуховом переулке три трости, калоши, шубы и самовар швейцара Федора поперли. А, самое главное, Преображенский, а заодно и Булгаков недаром красной линией подчеркнули и всячески напоминали, что ни одного подобного случая, ни одного, до этого не было. НИОДНОГО. При том, профессор живет в доме с 1903 года, в подъезде еще 12 квартир и у доктора каждый рабочий день прием пациентов. Такая общая черта вас устраивает? Этим своим заявлением Булгаков двух вороватых личностей за свою черту выводит, видимо парочка   бывшие каторжане. Мы знаем, что в бытность Шариком, друзьями у него такие же как он, псы побродяги. Нам также известно, что в дружбе он ни к кому не привязывался. Но некоторых людей он все же перед профессором защищает, например Швондера: «Он интересы защищает». Аналогично он защищает и названных личностей: «…личности ему неизвестны, что они не сукины сыны какие-нибудь, а – хорошие». Если вспомнить, кого псина раньше считала хорошим: «Обо мне заботится, – подумал пес, – очень хороший человек». Можно предположить, что и личности тоже заботились о Шарикове. Например, обеспечивали алиби. Ну вот, теперь еще одну группу подозреваемых лиц оправдали, дедуктивным методом.
Ошибка кидаться в другую крайность и считать, что Булгаков не видел недостатков, как в дореволюционном, так и послереволюционном обществе. В своем творчестве он только и делал, что вскрывал эти недостатки. Только поняв подлинную сущность Шарика-Шарикова можно всесторонне увидеть и недостатки Преображенского. Вскрывая излишнюю доверчивость и веру в людей тогдашней либеральной интеллигенции, писатель возлагает часть вины в произошедшем после марта 1917 года и на нее.
Наверное, у каждого из персонажей «Собачьего сердца» есть свои минусы, но все недостатки остальных, просто ничто по сравнением с действиями Шарикова. В тени демонического Полиграфа остальные кажутся светлыми. В новом свете, кроме Шарикова и его товарищей, отрицательных персонажей в повести нет. Это компенсирует весь негатив, видный при поверхностном прочтении. Точно так, как компенсируют негативные характеристики Клима Чугунова, точно такие же характеристики Шарика.
Вам, наверное, натерпеться узнать кто такой Клим Чугунов, что погиб в трактире «Стоп-сигнал» у края, у заставы, откуда бежать дальше некуда. Сразу оговорюсь, «Стоп-сигнал» просто знак, нам постоянно о чем то говорящий. Рассмотрим Клима как символ, намек, аллюзию. Заочно приговоренный, сочувствующий, беспартийный преступник, преступления которого так ни кто и не доказал. А кто для большевистского правосудия был злейшим врагом, опасней любого садиста и маньяка? Кто вор, укравший у народа 15 комнат? У кого происхождение хуже не куда, но оно спасло? Тот чье место хотел занять псина-переросток Шариков. Они оболганные и не понятые, которые и слово не могли сказать в свое оправдание, но большинство уверенные в своей правоте. Все разные, как и оставшиеся в России и тоже россияне. Я, наверное, вас сейчас шокирую, но это, в одном из прочтений, эмигранты и… Булгаков. Одни, тогда за кордоном свой хлеб, как могли, зарабатывали, кто тараканьи бега устраивал, а кто в трактирах на балалайке играл. Кто-то жил в России как в изгнание, находясь во внутренней эмиграции. Не мог Михаил Афанасьевич сделать человека играющего на балалайке по трактирам отрицательным персонажем. Как я писал, у него брат Иван в эмиграции тоже этим средства на пропитание добывал. Вы представляете, Булгаков знал своего брата, знал людей находящихся в эмиграции и каково ему слышать тявканье Шариковых про «там» и «здесь», «раньше» и «сейчас». Происхождение спасло, потому что «хуже не куда», у кого отец протоирей, а у кого судебный следователь. Поэтому, они не питали иллюзий и уехали. Эта версия тоже объясняет запись «происхождение спасло». А кто, из их круга, остался, тот был убит в Крыму и еще по многим местам. А Булгакова и оставшихся, подобных ему, происхождение спасло, потому что в той среде, с детских лет, учили думать и работать, приобщали к литературе, музыке, наукам. Не хватало у большевиков профессионалов, что врачей, что писателей, что профессоров. А когда «угнетенные» начали пописывать, порисовывать и выдумывать то это вызывало в большинстве случаев лишь отвращение.
Преступление налицо. Но после каждого преступление должно следовать наказание. Можно ли считать наказанием пребывание в изначально богом предназначенном собачьем состоянии? И как наказан прототип Шарикова в жизни? У Булгакова есть много высказываний о собственной способности предрекать будущее. Но, несмотря на это, в реальности, в произведениях, казалось бы, предсказаний мало. До тех пор пока не расшифруешь «катраны» доктора Булгакова. Судите сами, после нежелания большенства стран принять у себя, «в гости», «интеллигентную псину»   Шарикова, он решил ознакомиться с кухнями народов мира. Поэтому, «случайно», оказался в Турции Принцевых островах, где много турецких седел и турецкоподанных. Затем в Норвегии, где селедку кушают в любом виде. Затем Франция, где обильно едят и все с вином, в том числе и лягушек. Затем попал в страну древних пирамид и древних кровавых желобков. Как раз там, где из теста лепили «грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике», как «баб» из хлеба в России. Там он стал жить размерено, решил разводить кроликов и писать «правду» о других. Книжку написал под названием «Моя жизнь» где свою борьбу изложил. Интересно, где он кроликов резал, в ванной или спальне? Меня больше этот вопрос интересует. Одному из «критиков» такая «правда» не понравилась. С Шариковыми нужно разговаривать на им понятном языке. Были созданы интербригады,   «Мать» и «Конь». «Конь», намек на троянского коня. Произошел погром, пострадали невинные: дверь, кровать, стена и подушка. Их расстреляли. «И, как видите, господа присяжные заседатели, лед тронулся». Тронулся, потому что Шариков очень радовался, когда снова в углу под столом оказался. Он объяснял свои действия работой ума, быстротой мышления и тренированностью. А группа «Мать», так названа по той причине, что одна испанская мать, своего испанского сына на подвиг благословила. Испания – страна, простирающаяся немного шире, чем от Севильи до Гренады. Может быть, этой матери не было бы никакого дела до Шарикова, но незадолго отгремела на ее родине страшная гражданская война. И шариковы (не путать со сталинскими соколами), сыграли в ней самую негативную роль. Мало того что интриговали, вносили раскол, но просто своим присутствием порочили антифашистские силы. Чем, несомненно, давали огромные козыри Франко и Гитлеру. Итог «карьеры» существа вы знаете   ледоруб, «отделали», забинтованная морда, белый билет на тот свет. Прожил Шариков после написания «Собачьего сердца» ровно пятнадцать лет и не условно, а реально. Кстати его сподвижники были так же многопишущими, один «триптих» накропал про Шарикова под названиями: «Вооруженный пророк», «Разоруженный пророк», «Изгнанный пророк».

Чугунный человек.

Фамилия некоторым исследователям много говорит, – Чугунов. На их взгляд, все понятно, чугун темный, не крепкий, не благородный металл, из него чугунки раньше делали,   котлы без ручек, применяемые у простого народа для приготовления пищи. Хочу сразу внести ясность, это не те «котлы», вытаскиваемые бродягами-карманниками у зазевавшихся граждан, и весящие у Преображенского на золотой цепочке. То изделие называется часы, хотя в начале XX века тоже с крышками были. Существуют расхожие фразы: «не благородный чугун», «благородная бронза». Мог ли Булгаков приравнять чугун и бронзу, сознательно заменить одно другим? Если уж вам так нужны символы и аллюзии то, пожалуйста. Эмигранты не знали, что с ними дальше будет. Судьба чугуна при рождении тоже еще не ясна, кто знает, останется ли он чугуном или из него сталь сварят. Дело в том, что существует «преображенский» чугун,   передельный. Из этого чугуна люди, что все теплые места заняли,   сталевары, в мартенах, как видно из названия профессии, сталь варят. А после этого качество стали различается. Из плохой стали хорошей не сделать, разве снова в чугун переплавить. И идет одна сталь на ночные горшки, а другая на броню. К тому же, любой чугун разломишь, а он внутри белый и блестящий, попробуйте. Ну и напоследок, слово чугунка имеет еще одно значение,   железная дорога. И первая чугунка, в нашей стране, была проложена на потребу царю-батюшке между Санкт-Петербургом и Царским селом. Там знатные вельможи с дамами в золоченых вагонах катались, за деньги конечно. А вторую чугунку царь пожелал своим именем назвать. Так что, чугунка хоть и дело сельское, но и царское. С фамилией Чугунов как видим тоже не все так ясно. Открою тайну, у Клима тоже есть свой прототип, современник Булгакова, оболганный и не понятый. Но разговор о нем мы оставим до особого случая.
«…Откуда то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи. Это украшение чрезвычайно обременило королеву. Цепь сейчас же стала натирать шею, изображение тянуло ее согнуться».
«…Какой то чернокожий подкинул под ноги Маргарите подушку с вышитым на ней золотым пуделем, и на нее она, повинуясь чьим то рукам, поставила, согнув в колене, свою правую ногу».
Почему пудель?   Спросите вы. Потому-что пудель как пародия на льва. Правда, один из семейства собачьих, а другой из семейства кошачьих.
Есть у Михаила Афанасьевича Булгакова пьеса «Александр Пушкин (Последние дни)». Задумывалась пьеса о Пушкине (тот самый кто «Сказку о рыбаке и золотой рыбке» написал), в соавторы был приглашен известный пушкинист Викентий Викентиевич Вересаев (Смидович). Но совместной работы не получилось, Булгаков замыслил написать пьесу о Пушкине без Пушкина, где главный герой, по ходу действия ни разу не появляется на сцене. Соавтор возражал против такого художественного приема. Булгаков в своем мнении остался непреклонен и Вересаев в письме Михаилу Афанасьевичу предложил убрать свое имя с титульного листа пьесы. Гонорар, как и договаривались, поделили поровну. Чем был дорог Булгакову этот нетривиальный сюжет? А не хотел ли он дать подсказку будущему читателю «Собачьего сердца». То, что приведенное выше находится гораздо ближе к замыслу писателя, чем прежние толкования свидетельствуют множество фактов. Взять хотя бы гипотезу, что главный герой, как и Пушкин в пьесе, не показан, а лишь упомянут в повести. Он умер, имя усопшего треплется людьми его не понявшими. Не такая ли фабула у пьесы «Последние дни»? Пушкин   поэт о памятнике которого в «Мастере и Маргарите» сказано:
«…близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар… Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем то на никого не трогающего чугунного человека».

Протоколы к заседанию

Ранее упоминалась повесть «Дьяволиада», где утверждалось, что якобы там скрыты подсказки к «Собачьему сердцу». Добавлю что в «Дьяволиаде» промелькнули фамилии: «За т.Богоявленского – Преображенский» или Пеструхиной. Как бы сообщая нам, что фамилии он применил одинаковые вовсе не от недостатка воображения, Михаил Афанасьевич для героев «Мастера и Маргарита» с легкостью в избытке придумывал «забавные» фамилии, причем разные для каждого варианта романа. В повести, про злоключения Короткова, включены фразы, встречающиеся в «Собачьем сердце»: «Я его разъясню», «По коридорам не ходить! Не плевать! Не курить!», «…как оглушительная зингеровская швейка, завыл и затряс все здание пулемет», «…бледненькое небо, ветерок и промерзший асфальт». Есть там ссылки и на потаенные образы текста о Шарикове: «Кальсонер со старинным мушкетоном в руках» или «парфорсное кино» (парфорс, парфорсный ошейник, на лягавых, подружейных собак: неволька, ошейник с колючками, со шпеньками, или затяжной, удавкой, который берется на свору и заставляет собаку слушаться приказаний. Парфорсная дрессировка, подневольная выучка. Словарь Владимира Даля). В последних двух случаях намек на скрытый смысл в «Трех мушкетерах» и «Собаке Баскервили». В первом романе переставлено, перепутано «добро» и «зло». Во втором произведение, сюжет которого составлено из значений английского слова «hound»: охотничья собака, гончая, борзая; негодяй, подлец, собака, прохвост; охотник (до чего-либо), любитель (чего-либо); «собака» или «гончая», один из игроков в игре «заяц и собаки», гнать, травить собаками; преследовать, загонять добычу; не отставать (от кого-либо); не давать проходу (кому-либо); натравливать, спускать собак (на кого-либо); натравливать (кого-л. на кого-либо), подстрекать (к чему-либо).
Жизнь в квартире Преображенского показана от конца декабря 1924 года примерно до февраля 1925 года. Жизнь оборотня Шарика происходит в своем, отдельном от указанного выше времени. Это время сжато, если растянуть его до человеческой жизни, она уйдет в прошлое на 20-30 лет от описанных событий. Предполагая, что в повести, течет сжатое время, не трудно понять, на какой миг приходится устроенный потоп, мной названный «водораздел». Не секрет, что Михаил Афанасьевич в своем романе «Белая гвардия» под Апокалипсисом подразумевал события 1917 и все что за ним последовало. То, что происходит в квартире Преображенского, и потоп, и конец света одновременно. Вспомним, кота похожего на городового исполняющего движения: «повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто в танце». Не трудно найти аналогию с моментом смерти полковника Най-Турса под вывеской «Принц металл» из «Белой гвардии»: «…подпрыгнул на одной ноге, взмахнул другой, как будто в вальсе». Становится понятным, почему перед Калабуховским домом, как до революции, стоит швейцар в фуражке. В 1924 году перед домом, разделенным на коммуналки он просто немыслим. К тому времени и Швондеры не ходили по квартирам с уплотнениями. Все что можно, поделили в 18-19 годах. Смещенное время показано и в «Белой гвардии». Как ни странно, события там происходят тоже в конце декабря одного года и продолжаются в январе-феврале следующего, как и в «Собачьем сердце». Вы, наверное, из истории помните, что именно в это время Россия претерпела «фокус» со временем, перешла на григорианский календарь. На самом деле, все происходившее там нужно отнести к захвату Киева большевиками. Разве зимой в мертвецкой могут быть горы не замерзших, скользких трупов, как они описаны Булгаковым. Нет, события в доме Турбиных, покрытого шапкой белого генерала, возможно и показано при петлюровцах. А вот все что происходит вне дома, под красной звездой Марс, показано в момент «царствования» большевиков. Эта тема тоже очень интересна и ждет – не дождется своего исследователя.
Возможно, время в «Собачьем сердце» уходит и в будущее, и тогда все зловеще сбывается. События первой половины XX века предсказаны с пугающей прозорливостью, затмевающей Нострадамуса. Недаром он и другие предсказатели вещали языком, зачастую понимаемым двояко, в том числе это приписывают и греческим предсказательницам-пифиям. Наверное, не напрасно Булгаков так часто обращался к теме покорения времени. Как бы подсказывая, он сгонял управдома Буншу с вором Милославским в прошлое, и их же, и еще инженера Рейна в будущее. В связи с этим возникает вопрос: Почему Булгаков так настойчиво рядом с эпизодами заглядывания в будущее настойчиво помещал немцев? Рейн кроме фамилии инженера и немецкая река, если вместо слова принц в приведенной выше вывеске «Принц-металл» подставить название реки то получим «Рейн-металл», название германской фирмы, которая изготовляла и изготовляет до сох пор вооружения и, наверное, чугун и сталь выплавляет. Вообще странная ассоциация, но в первых версиях «Мастера и Маргариты» Берлиоз и Бездомный приняли Воланда за немецкого консультанта-металлурга. И именно тогда Воланд впервые начал рассказывать «занимательные» истории из будущего. В новом свете становится понятным и отношение Булгакова к Милославскому. Недаром тот получил такую дважды положительную фамилию, образованную из двух слов: «мила» и «слава». Раскрывается секрет и ключика с шифром в «Иване Васильевиче» и «Сне инженера…», с помощью которого можно запустить машину времени, и постоянно теряемый и искомый персонажами. В «Собачьем сердце» тоже есть ключ, но он от шкафа, где находятся препарированные мозги. А Преображенский этот ключ тщательно прячет в карман жилета, скорей всего писатель тем самым хочет обратить наше внимание на этот предмет. А зачем еще, если Шариков постоянно разбивает стекло в этом шкафу и закрывать на ключ его бесполезно. Да, мозг человека загадочный объект, может, в мгновенье ока, в воспоминаниях унести нас в прошлое, а некоторых и в будущее. Покорение времени, как я сказал, подвластно и Воланду, ведь тот лично присутствовал при разговоре Иешуа Га-Ноцри с Понтием Пилатом, и завтракал с Кантом. Но на этом способности не кончаются, оказывается, он знает и будущее. Вы, наверное, помните фразу о том, что человек внезапно смертен. Он предсказывает смерть Берлиозу и буфетчику Варьете Андрею Фокичу Сокову. Казалось бы, Воланд не связан с персонажами «…сердца», но именно предсказания будущего связывают их: «…гремел он подобно древнему пророку и голова его сверкала серебром». Это Булгаков о Филиппе Филипповиче Преображенском. Профессор очень прозорливо предсказывает: «…он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь в свою очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки». В жизни так и получилось, мало того для России, Европы, да и для всего мира Швондеры и Шариковы слиплись в одну «скульптурную композицию». Несколько десятилетий, большевизм во всем мире однозначно ассоциировался с национальностью, к которой принадлежал Шариков. И Швондеры, поднимая шум в газетах, выделяя суммы, (значительно больше семи рублей), принимая у себя, хотя тоже были в гостях, однозначно показали свою идентичность с Полиграфом. Кого они обманули? Лишь себя.
Пугающе звучат слова в черновых вариантах романа. Вот что предсказывает Бездомный, попав в клинику: «И увижу все в огне пожаров, в дыму увижу безумных бегущих по Бульварному Кольцу... - тут он сладко и зябко передернул плечами». Странно, что события там разворачиваются в июле 1943 года. Есть и более конкретные даты, например, встреча Берлиоза и Бездомного с Воландом произошла: «В вечер той страшной субботы, 14 июня 1943 года». На самом деле на этот день пришелся понедельник, даже здесь воскресенье пропущено. Именно в этих вариантах, в конце, разгораются настоящие воздушные и наземные бои с шайкой Волонда. В них Москва горит пламенем, как во время наполеоновского нашествия. Но в окончательных вариантах все жуткие эпизоды сглажены, даты перенесены на тридцатые годы. Если принять мысль что роман является лишь толкованием «Собачьего сердца» представляете, при желании, можно каких «катранов» доктора Булгакова наразгадывать.
А как пророчески и издевательски звучат слова Воланда по отношению к большевистской верхушке: «…как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой ни будь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?» Издевательством эти слова звучат потому, что в те годы в СССР все подчинялось плану. Везде звучало: план, план, план. И именно к большевистской правящей верхушке, составляющей планы не зная, что скоро полетят и их головы, обращены эти слова. Хотя и тут не ясно, данные слова обращены к Берлиозу. Именно появления консультанта Воланда заставило председателя МАССОЛИТа бежать к телефону и попасть под трамвай. А какой у Берлиоза был план на тысячу лет можно только гадать.
А теперь прочитайте выдержку о себе из дневника Михаила Афанасьевича, сохранившиеся лишь потому, что работники ГПУ его аккуратно переписали:
«Позволительно маленькое самомнение. Относительно Франции  совершеннейший пророк…».
Гипотезу о том что «Мастер и Маргарита» выросла из повести «Собачье сердце» хорошо видно из черновых вариантов закатного романа. Там намеки еще более выступающие, контрастные, легче обнаруживаемые. Теперь, когда вскрылась параллельная сюжетная линия в «Собачьем сердце» становится понятными слова Иешуа Га-Ноцри когда он называет окружающих не совсем добрых людей добрыми (в черновиках симпатичными). Тут ни сколько вера писателя в изначальную доброту людей, и тем более, не осуждение Иешуа за наивность, а может быть намек. Намек на то, что могут существовать булгаковские произведения, в которых добро названо злом и наоборот.
Итак, рассмотрим ранние редакции «Мастера и Маргариты» называемые писателем «Копыто инженера» «Черный маг» и т.д. Как утверждает исследователь творчества Булгакова Виктор Лосев: «…о времени начала работы над романом (из материалов ОГПУ видно, что Булгаков уже в 1926 году осмысливал основные идеи романа, собирал материал и делал черновые наброски)». Можно сделать вывод, сразу после написания «Собачьего сердца» писатель начал работать над романом о Воланде. А первые тексты появились лишь после того как рукопись «Собачьего сердца» вернулось из ГПУ. Наверное, можно сочинить роман не записывая его. Но, невозможно написать зашифрованный комментарий к тексту, не имея его перед глазами. Поэтому Булгаков с непонятным упорством добивался возвращения «Собачьего сердца», прежде чем писать о Волонде.
Начнем с фразы «...страшный ниссан выдался...», пересекающейся со словами Преображенского о том, что все началось в марте 1917, (Нисанну, нисан по вавилонскому календарю, которым пользовались тогда в Палестине, весенний месяц, соответствующий марту апрелю).
«Иешуа шмыгнул высыхающим носом и вдруг такое проговорил по-гречески, заикаясь:
- Д-добрые свидетели, о игемон, в университете не учились. Неграмотные, и все до ужаса перепутали, что я говорил. Я прямо ужасаюсь. И думаю, что тысяча девятьсот лет (в некоторых вариантах «...две тысячи лет пройдет, ранее... (он подумал еще), да, именно две тысячи пройдет»), прежде чем выяснится, насколько они наврали, записывая за мной.
Вновь настало молчание.
- За тобой записывать? - тяжелым голосом спросил Пилат.
- А ходит он с записной книжкой и пишет, - заговорил Иешуа, - этот симпатичный... Каждое слово заносит в книжку... А я однажды заглянул и прямо ужаснулся... Ничего подобного прямо. Я ему говорю, сожги, пожалуйста, ты эту книжку, а он вырвал ее и убежал».
Тут, как видно, ссылка к «доброму» псу Шарикову, который, по его свидетельству: «Какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы в университетах не обучались». К тому же Шариков, подобно Левий Матвею, ходит за Преображенским и «записывает», перевирая слова.
По сравнению с начальными версиями, где Иешуа показан скорей как лекарь, в более поздних редакциях обладает знаниями нескольких языков, он философ. Медицинские способности философа Га-Ноцри, Пилата не удивляют, он больше удивлен дедуктивными способностями:
– Как ты узнал, что я хотел позвать собаку?
– Это очень просто, — ответил арестант по латыни, — ты водил рукой по воздуху, — арестант повторил жест Пилата, — как будто хотел погладить, и губы…
Следующая цитата: «Плеть мне, плеть! Избить тебя, как собаку! - зашипел, как дырявый шланг, Пилат». Тут что не слово то ссылка на «Собачье сердце», там и плети фигурируют, и собаки, и шланги, например: «…на кота он так лязгнул зубами, что тот с шипением, похожим на шипение дырявого шланга…»
Вот описание единственного близкого существа Пилата: «…желтый травильный дог Банга, в чеканном ошейнике, с одним зеленым изумрудом».
А так описывает смену «ценностей» у Шарикова Булгаков в «Сердце…»: «Широкий блестящий ошейник» псу купила горничная Зина. «Небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой» подарила повариха Дарья Петровна, когда он решил походить на человека Преображенского. Все эти предметы очень нравятся существу. И наконец «дутое колечко с изумрудом», присвоенное Шариковым «на память» у машинистки Васнецовой. Уважающий себя «интеллигент» носить ошейник не может. Ошейник заменен на «мерзость» и «гадость» небесного цвета,   галстук. С кожаной курткой голубой галстук не носят, украшение заменено Шариковым на кольцо с изумрудом. Все эти украшения Шарика в купе заменяют ошейник собаки Банги, ведь лишь ошейник и изумруд в украшениях Шарикова не дутые и фальшивые, а настоящие.
Нужно отметить, что Ершалаимские сцены в ранних редакциях рассказаны Воландом на Патриарших прудах, а не распределены по роману как в «Мастере и Маргарите». Последующее распределение глав еще одна находка писателя, помогающих навести параллели с повестью «Собачье сердце». Ведь если придерживаться версии что Клим Чугунов, враг Шарикова, продолжает жить и наблюдать за происходящим, и даже предпринимает действия, то это тоже параллельный сюжет. Сумасшествие Ивана, началось после разговора с дьяволом, заканчивают диалог мысли: «Симпатяга этот Пилат… псевдоним Варлаам Собакин...».
Итак, встреча на Патриарших прудах. В ранних вариантах Ивана Бездомного (Беспризорного, Безродного) окружают собаки:
- Вы - немец? - спросил густо-красный Берлиоз.
- Я? Да, немец! Именно немец! - так радостно воскликнул немец, как будто впервые от Берлиоза узнал, какой он национальности.
- Вы инженер? - продолжал опрос Берлиоз.
- Да! Да! Да! - подтвердил инженер, - я - консультант.
Лицо Иванушки приобрело глуповато-растерянное выражение.
- Меня вызуал, - объяснял инженер, причем начинал выговаривать слова все хуже... - я все устраиль...
- А-а... - очень почтительно и приветливо сказал Берлиоз, - это очень приятно. Вы, вероятно, специалист по металлургии?
- Не-ет, - немец помотал головой, - я по белой магии!
…Он стал приплясывать рядом с Христом (Изображением на песке), выделывая ногами нелепые коленца и потрясая руками. Псы оживились, загавкали на него тревожно.
- Так бокал налитый... тост заздравный просит... - пел инженер…
Как видим, Берлиоз принимает Воланда за консультанта-металлурга. Вспомним наши обобщения: – Принц-металл, чугун, инженер Рейн.
«Иванушка фыркнул, оглянулся и увидал, что он сидит не на скамейке, а на орожке, поджав ноги по-турецки, а рядом с ним сидят псы во главе с Бимкой и внимательно смотрят на инженера».
Из «Мастера и Маргариты» приведу часто цитируемую фразу: «обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». Это утверждение Воланда что москвичи напоминают прежних, то есть дореволюционных, я думаю, писатель высказал не случайно. И модно одеваться в заграничные тряпки они уже хотят и деньги любят. Не нужно забывать, что на концерт пришла в основном номенклатура с семьями. Зачем спрашивается, делали эту революцию, если все как прежде. Вот и швондеровцы уже не хуже Филипп Филипповича защищают свое жилье.
– А где же ваши вещи, профессор? — вкрадчиво спрашивал Берлиоз, — в «Метрополе»? Вы где остановились?
– Я? Нигде, — ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам.
– Как? А… где же вы будете жить?
– В вашей квартире, — вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул.
– Я… я очень рад, — забормотал Берлиоз, — но, право, у меня вам будет неудобно… А в «Метрополе» чудесные номера, это первоклассная гостиница…
Фраза, разъясняющая еще одно значение странного имени и отчества Полиграфа Полиграфовича. Если слово полиграф переводится как много пишущий, то вместе с отчеством означает   много, много, очень много пишущий. Фраза из ранних редакций романа подсказывает, на какую тему пописывал Полиграф: «Председатель Всеобписа Марк Антонович Берлиоз». Что Шарик описал весь дом нам хорошо известно. Даже прислуга подавлена была: «Повторное систематическое обучение посещения уборной. Прислуга совершенно подавлена». Вот и Швондер приходил описывать дом вместе с Вяземской, Пеструхиным и Шаровкиным. Уйдут, а от них лужи на коврах. Понятно, что это просто булгаковская игра слов, любили большевики имущество описывать. Всеобпис – придуманное Булгаковым Всесоюзное общество писателей, затем в поздних редакциях переименованное в более нейтральную,   Московскую ассоциацию литераторов, сокращенно именуемую МАССОЛИТ. Причем «игра слов» переводит наши мысли на самые простые, «антисоветские» разгадки. Интересный факт, прототип Шарикова, до революции изображал из себя писателя и делал анализы творчества некоторых русских классиков.
Не случайно, в закатном романе Маргарита выливает чернила в постель Латунского: «Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне».
Именно поэтому наглый воробей, разбив портрет, гадит также в чернильницу: «Воробушек же тем временем сел на подаренную чернильницу, нагадил в нее (я не шучу), затем взлетел вверх…».
Больной Мастер как раз чернила видит как воплощение ужаса.
«Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах».
Разгадка, как мне кажется, на поверхности. Все творчество Шариковых, писатель сравнивает с никому ненужным продуктом жизнедеятельности.
«...Странно, странно все-таки, - подумал Берлиоз, - откуда он это знает... Дикий разговор... Акцент то появится, то пропадет. Ну, словом, прежде всего, телефон... Все это мы разъясним...»
Слово разъясним, в этом смысле, мы уже слышали от Шарика и Вяземской (товарищ Швондера), то есть больше «наказать» чем «выяснить». Те же выражения встречаются и в «Мастере и Маргарите», однажды из уст мадам Петраковой воспроизведен целый отрывок из монолога Вяземской: «Вот этих бы врунов, которые распространяют гадкие слухи, – в негодовании несколько громче, чем хотел бы Боба, загудела контральтовым голосом мадам Петракова, – вот их бы следовало разъяснить!
Странно, что одинаковые слова, с одинаковым неправильным смыслом, применяют «заведующий культотделом дома» Вяземская, не умеющая даже правильно выражаться, пес Шарик, жена беллетриста Петракова – Суховей, Берлиоз и Степа Лиходеев. Да, социальное положение этих людей неуклонно росло, а культурный уровень оставался прежним.
Еще одну подсказку о терминологии дает пролетарский поэт Иван Бездомный: «На Бронной мильтон вздумал ловить, но я скрылся через забор». Помните, я писал, что трижды судимый Клим Чугунов не мог произнести фразу «милиционер». Несколько кощунственную подсказку дает Воланд «…указывая на изображение Иисуса Христа, говорит с иронией: Вот этот са/мый/... но без пенсне...». Но, потом Булгаков убрал эти эпизоды из последующих вариантов. Не трудно догадаться на чье портретное сходство писатель хотел намекнуть.
«Пруд стал загадочен, в тенях. Псы во главе с Бимкой вереницей вдруг снялись и побежали не спеша следом за Владимиром Мироновичем (писатель несколько раз менял имя и отчество Берлиоза). Бимка неожиданно обогнал Берлиоза, заскочил впереди него и, отступая задом, пролаял несколько раз. Видно было, как Владимир Миронович замахнулся на него угрожающе, как Бимка брызнул в сторону, хвост зажал между ногами и провыл скорбно».
А вот те же выражения применение в повести о псине: «Шарик начал соображать, что «голубой» не всегда означает «мясной» и, зажимая от жгучей боли хвост между задними лапами и воя…», «очень расстроился, поджал хвост и ушел в ванную комнату», «У самих револьверы найдутся... – Пробормотал Полиграф, но очень вяло и вдруг, изловчившись, брызнул в дверь». Много общего, вот только Полиграф выл лишь от своих печалей и никогда перед бедой другого, ни разу не хотел спасти человека как верная собака. Нет, Шарик не собака.
После смерти Берлиоза несчастного Иванушку стали посещать ведения, объединяющие его с «путешественником» во времени инженером Тимофеевым. Ему стало казаться что он блаженный нищий времен Ивана Грозного:
«Студные дела твои, царь, - сурово сказал ему Иванушка, - лют и бесчеловечен, пьешь губительные обещанные диаволом чаши, вселукавый мних. Ну, а дай мне денежку, царь Иванушка, помолюся ужо за тебя».
Далее Иванушка попадает в дом, очень напоминающий дом Преображенского. Начиная с того что перед входом стоит швейцар в фуражке. Что б подчеркнуть нелепость этого швейцара, в той Москве перед коммунальной квартирой, писатель вкладывает ему слова:
- Зря приехали, граф Николай Николаевич к Боре в шахматы ушли играть. С вашей милости на чаек... Каждую среду будут ходить. И фуражку снял с галуном.
- Застрелю! - завыл Иванушка, - с дороги, арамей!
Тут конечно подсказка к «Собачьему сердцу». Я вот без подсказки, не пойму: Какого дьявола торчал швейцар Федор у заколоченного парадного входа? «Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор?» Может бывший швейцар каждый вечер наряжался в форму и стоял в надежде, что кто-нибудь из жильцов коммунальных квартир ему рубль даст, если он доски оторвет и ему дверь откроет? Наверное, у швейцара Федора болезнь,   ностальгия по бесправному прошлому? Вы можете возразить, наверняка, заколочен лишь второй подъезд, а первый, где, предположительно, проживал профессор, оставили открытым. Не хотел я снова поминать снова имя Швондера, дабы не прослыть швондероненавистником и антишвондеровцем, но видимо придется. Это что получается, соседний подъезд председатель домоуправления приказал забить досками, а свой оставил не заколоченным. Вдобавок и швейцара оставил: «Проходите, господин Швондер, разрешите дверь открыть, господин Швондер». Что профессор жил со Швондером в одном подъезде говорят номера квартир. У Швондера третья, у Филипп Филипповича пятая. Правда, почему-то третья располагалась выше, и из нее раздавался каждый вечер хорал. Странный дом, запутанный. Недаром, все же, Булгаков понимал, что пройдет немного времени, и все эти тонкости не будут восприниматься как нелепость, нужна подсказка. Но вернемся к Ивану Бездомному-Беспризорному. В прихожей нашлась, наконец, бобровая шапка, не просто нелепо выглядевшая летом на вешалке, но и вообще не соответствующая жильцам и обстановке, даже Иванушка это понимает:
«Он взлетел во второй этаж и рассыпным звонком наполнил всю квартиру. Дверь тотчас открыл самостоятельный ребенок лет пяти. Иванушка вбежал в переднюю, увидел в ней бобровую шапку на вешалке, подивился - зачем летом бобровая шапка, ринулся в коридор, крюк в ванной на двери оборвал, увидел в ванне совершенно голую даму с золотым крестом на груди и с мочалкой в руке. Дама так удивилась, что не закричала даже, а сказала:
Оставьте это, Петрусь, мы не одни в квартире, и Павел Димитриевич сейчас вернется».
Как видим, в окончательной редакции внесены изменения, появилась венчальная свечка как у Дарьи Петровны, золотой крестик исчез, квартира окончательно приобрела коммунальный вид. Осталась ванна, звон колокольчиков по всей квартире, да слабенький крючок, в последней детали как раз ничего удивительного. На фоне этого крючочка выглядит нелепым сложный врезной замок в ванной Филипп Филипповича, делающей ее еще больше похожей на место заключения. Я говорил, что кот не мог разбить лампочку в ванной, те слова верны, если это нормальная ванна, а не кутузка. В некоторых камерах электролампочки устанавливают напротив окон в коридоре. В этом случае если разобьешь окно то и лампу повредишь. Значит, наш Шариков, сам устроивший «водораздел»-революцию, в тот момент находился в заключении, он расправляется с котом-«городовым» и объясняет свои действия справедливой местью. Но, и до этого, в бытность псом Шариков запирался в ванной   «кутузке». Еще раз подчеркну, что «революционер» Шарик, живет своей сжатой, полной событий жизнью, оторванной от жизни в большой квартире Преображенского. Что поделаешь, если революционеры, впоследствии, о себе такое писали, подчеркивая, что до революции была нечеловеческая жизнь. Как говориться, если говоришь, говори только за себя.
Квартира, в которую забрел Иванушка и «нехорошая квартира» «выросли» из квартиры Преображенского. Просто в одной показан вариант, где она все же расселена, а в другой она больше похожа на квартиру Филиппа Филипповича. В той и другой фигурируют голые женщины, в первой гражданка в ванной, во второй Гелла. «Нехорошая» квартира, в которой Михаил Афанасьевич поселил Воланда, в ранних вариантах, увешена коврами, как и квартира Преображенского: «Какие-то ковры всюду, много ковров». Как бы связывая два произведения Булгакова, буфетчик варьете, отправляясь в «нехорошую квартиру» «облачился в желтое летнее пальто, художническую шляпу и, несмотря на жару, в калоши».
А теперь, спустя мгновенье, снова описание гардероба буфетчика, уже в уменьшительно ласкательных фразах: «Он снял калошки, аккуратно поставил их у стоечки, пальтишко снял и так вздохнул, что человечишко обернулся, но куда-то исчез».
В окончательной редакции «Мастера и Маргариты» остались оленьи рога и три шпаги: «Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие ни будь зонтики или трости. А на оленьих рогах висели береты с орлиными перьями». Это напоминает три трости, которые поперли у Филипп Филипповича в 1917-м году. В ранних редакциях в свите Воланда есть коты: «…и тут же увидал кота с бирюзовыми глазами, сидящего на другой подставке. Второй кот оказался в странном месте на карнизе гардины». В окончательной версии кот с гардины вообще оказал сопротивление при аресте: «Вызываю на дуэль! – проорал кот, пролетая над головами на качающейся люстре, и тут опять в лапах у него оказался браунинг, а примус он пристроил между ветвями люстры». Ну что ж, если коты ниоткуда появляются в ванной, бьют там лампы, почему бы они не могли вызвать на дуэль или примусы починять.
«Над Храмом в это время зажглась звезда, и побрел Иванушка в одном белье по набережной, запел громко:
В моем саду растет малина...
А я влюбилась в сукиного сына!
В Москве в это время во всех переулках играли балалайки и гармоники, изредка свистали в свистки».
В ранних вариантах Булгаков более сурово обошелся с Иваном Беспризорным превращая того постепенно в Шарикова:
«Дежурившие в больнице санитары заметили убегающего черного пуделя «в шесть аршин». Это был Иванушка Бездомный» (из реконструкции М.О.Чудаковой). Подобно Шарику повторяющего: «Главрыба», «Признание Америки» и прочее: «В мозгу у Ивана смешивается реальная действительность с рассказанными Воландом событиями, из его уст то и дело выскакивают мудреные словечки: «Понтийский Пилат», «синедрион»...».
Сеанс белой и черной магии в театре варьете тоже менялся от редакции к редакции. Как можно судить по оставшимся записям голову в процессе представления вместе с конферансье терял и пожарный. Это в варианте «Черный маг», сеанс заканчивался триумфальным выступлением говорящей собачки. Позже конферансье (прообраз Бенгальского), всячески врал и изворачивался и объяснял потерю головы каком-то туманом и обмороком:
«…потом врал, что голова у него осталась на плечах, а просто Воланд его загипнотизировал и публику. На вопрос, а как же собака объявила:
«Сеанс окончен»? - и тут не сдался, а объяснил собачий поступок чревовещанием».
В «Мастере и Маргарите» об окончании сеанса объявляет Бегемот:
«А тут еще кот выскочил к рампе и вдруг рявкнул на весь театр человеческим голосом:
– Сеанс окончен! Маэстро! Урежьте марш!!»
Как я писал, в ранних редакциях, помимо конферансье головы лишается и пожарный:
«Пожарный был прост и не врал. Сказал, что, когда голова его отлетела, он видел со стороны свое безголовое тело и смертельно испугался. Воланд, по его мнению, колдун».
Как мы помним голову пожарный начал терять еще в «Собачьем сердце»:
– Как демон пристал,- бормотала в полумраке Дарья Петровна
– Отстань! Зина сейчас придет. Что ты, чисто тебя тоже омолодили?
– Нам это ни к чему, – плохо владея собой и хрипло отвечал черноусый. – До чего вы огненная!
Видно только простой пожарный наиболее близко смог определить сущность Воланда, как волшебника. В последнем варианте от пожарного остался лишь пожарный щит, сам он отсутствует в сюжете. Тему потери голов от любви, писатель решил исключить, оставив лишь потерю голов подлыми подстрекателями, врунами-интерпретаторами и стукачами.
Снова отрывки из черновиков к роману «Мастер и Маргарита»: «Откуда-то грянули развязные гармоники и «светит месяцем», залихватским, страшным, залили джаз».
«Несколько, но ненадолго, оживили Маргариту обещанные Бегемотом медведи. Стена рядом с площадкой распалась, и тайна «светит месяц» разъяснилась. Возник ледяной зал, в котором синеватые глыбы были освещены изнутри и пятьдесят белых медведей грянули на гармониках. Один из них – вожак и дирижер, надев на голову картуз, плясал перед ними». Сколько Булгакову нужно было применить слов, чтобы вставить фразу «тайна «светит месяц» разъяснилась». А вернее то, что тайна в «светит месяц».
«Улетая, Маргарита, оглянувшись, видела только, что виртуоз джазбандист, борясь с полонезом и «светит месяцем», бьет по головам тарелкой джазбандистов и те, приседая в комическом ужасе, дуют в свои дудки».
Снова набор слов из «Собачьего сердца»: «светит месяц», «разъяснилась», «виртуоз». Обратили внимание, на распавшеюся стену, рядом с площадкой? Словно упавший занавес.
Звуки патефона в романе как знак темной силы и наваждения. Именно эти звуки слышатся из «нехорошей квартиры», от звука патефона воют собаки во время попойке Степы Лиходеева в вечер накануне встречи с Воландом. Под патефон танцует фокстрот наглый воробей перед обалдевшим профессором Кузьминым. Именно звуки патефона помещают такого «земного» Алоизия Могарыча в разряд нечисти. Среди исследователей творчества Булгакова, этот персонаж не вызывает пристального интереса, а напрасно. У него не просто говорящее, а буквально «кричащее» имя,   Алоизий. Разве его действия не аллюзия на творимое Шариковым, если считать последнего хитрым и умным.
Когда директор театра Варьете Гарася Педулаев (позднее Степа Лиходеев) попадает в Ростов (а не в Сочи как Лиходеев) он присылает телеграмму «Молнию»: «Маслов уверовал. Освобожден. Но под Ростовом снежный занос. Может задержать сутки. Немедленно отправляйтесь Исналитуч, наведите справки Воланде, ему вида не подавая. Возможно преступник. Педулаев». Конечно, получившие ее люди в недоумении: «Снежный занос в Ростове в июне месяце, - тихо и серьезно сказал Нютон, - он белую горячку получил во Владикавказе» (Нютон - он же Благовест, Внучата, Варенуха). Снежный занос в июне в Ростове это конечно происки Воланда. А для нас это подсказка, как не может быть заносов летом в Ростове так и не может быть в январе в киевской мертвецкой из «Белой гвардии» мертвецки тепло.
В первых вариантах романа о Воланде, с названием «Черный маг» есть подсказка, что является солнечным необъятным двором у Преображенской заставы, с осколками солнца в бутылках, битым кирпичом и вольными псами побродягами. Робинский (Римский), после представления Воланда, решает бежать за границу, для этого начинает оформлять документы: «…приехал в громадный солнечный двор, пересек его, полюбовавшись на стаю кур, клевавших что-то в выгоревшей траве, и явился в беленькое низенькое здание. …В очереди стояли две печальнейших дамы в черном трауре, обливаясь время от времени слезами, и четверо смуглейших людей в черных шапочках... Сидевший в комнате, напоминающей келью, хотел было принять Робинского неласково, но вгляделся в него и выразил на своем лице улыбку. Оказалось, что сидевший учился в одном городе и в одной гимназии с Робинским».
Обратите внимание, казалось бы, документы на выезд за границу, должно выдавать серьезное учреждение, но «беленькое низенькое здание», «стая кур, клевавших что-то в выгоревшей траве» делает его более похожим на домик за чертой города. Итак, наши предположения о том, что под Преображенской заставой Булгаков имел в виду в одном из толкований границу Москвы, а в другом государственную границу нашли еще одно подтверждение. Оказалось, не сговариваясь, точно такое же решение, покинуть страну, принял Благовест (прообраз Варенухи): «В самом конце очереди, за человеком в красной феске с кипой бумаг в руках, стоял... Благовест».
Как видно ссылок и уточнений для «Собачьего сердца» в начальных вариантах «Мастера и Маргариты» предостаточно. Притом что до нас дошли лишь буквально крупицы от первых редакций. Но в окончательном варианте романа эти намеки практически полностью удалены. Правда там присутствует Тузбубен папиросного пепла собаки с чрезвычайно умными глазами. Обращает на себя внимание кличка собаки, ведь помимо прочего бубновый туз пришивали на спины особо опасным каторжанам. Но намек слишком призрачный и легко сводится к совпадению. Чего не скажешь о Ершалаимских главах романа, именно туда Булгаков перенес основную часть подсказок. Об ошейнике Банги я упоминал. Подобно Шарику собака Пилата тоже считает себя существом привилегированным: «…рядом с тем человеком, которого любил, уважал и считал самым могучим в мире, повелителем всех людей, благодаря которому и самого себя пес считал существом привилегированным, высшим и особенным». В сценах после распятья Иешуа Га-Ноцри тоже присутствуют неизвестно для чего появившиеся собаки… и ящерицы:
«Солнце сожгло толпу и погнало ее обратно в Ершалаим. За цепью двух римских кентурий оказались только две неизвестно кому принадлежащие и зачем то попавшие на холм собаки. Но и их сморила жара, и они легли, высунув языки, тяжело дыша и не обращая никакого внимания на зеленоспинных ящериц, единственных существ, не боящихся солнца и шныряющих меж раскаленными камнями и какими то вьющимися по земле растениями с большими колючками».
Левий Матвей «…то вперял безнадежный взор в желтую землю и видел на ней полуразрушенный собачий череп и бегающих вокруг него ящериц».
Причем эти две цитаты разнесены между собой, и каждый раз рядом с ящерицей появляются собаки или собачий череп. Если это блоки Мариэтты Чудаковой, то, какое настроение они призваны внушить? Скорей всего, как я сказал, если придерживаться строительных терминов, это скорей раствор скрепляющий здание возведенное мастером, подсказка, узел сети, гиперссылка. В здании, называемом,   творчество Михаила Булгакова.
«Афранию показалось, что на него глядят четыре глаза — собачьи и волчьи». Сравните из виденья Шарика в ванной перед операцией в «Собачьем сердце»: «…а когда поднялся, шерсть на нем встала вдруг дыбом, почему-то в ванне померещились отвратительные волчьи глаза».
Интересно проследить, как менялся замысел писателя от черновых вариантов «Мастера и Маргариты» к окончательному. Именно момент ликвидации из набросков многочисленных псов связан с появлением Маргариты. Писатель решил использовать еще один образ, который непонятно какой, «добрый» или «злой», «симпатичный» или не очень. В этот образ писатель запрятал еще одну группу своих ассоциаций. Вот фраза, из которой была рождена Маргарита:
– Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует.
– А ты где, тетя?
– А меня нету, – сказала Маргарита, – я тебе снюсь.
– Я так и думал, – сказал мальчик.
– Ты ложись, – приказала Маргарита, – подложи руку под щеку, а я тебе буду сниться.
– Ну, снись, снись, – согласился мальчик и тотчас улегся и руку положил под щеку.
Не буду приводить все эпизоды многочисленных погромов-разрух, произведенных королевой Марго, они общеизвестны. Битье стекол и устроенный Маргаритой потоп, мы с легкостью прощаем, но те же самые действия мы не можем простить якобы Климу Чугунову.
Как и в «Собачьем сердце» в закатном романе продолжаются расправы животных над не в чем неповинными совами, их продолжают «разъяснять», правда теперь просто расстреливая: «Маргарита сидела, заткнув пальцами уши, и глядела на сову, дремавшую на каминной полке. Кот выстрелил из обоих револьверов, после чего сейчас же взвизгнула Гелла, убитая сова упала с камина и разбитые часы остановились».
Что мы не можем простить стареющей сударыне из «Собачьего сердца»,   желание сделать трудную операцию и помолодеть ради любовника Морица, с легкостью прощаем Маргарите. Ведьма, имея мужа, заводит роман на стороне и тоже не прочь помолодеть ради любовника, намазавшись волшебным кремом. Могут возразить, что Маргарита «порядочно постарели от горя» и вправе вернуть возраст назначенный природой:
– Тогда потрудитесь получить, – сказал Азазелло и, вынув из кармана круглую золотую коробочку, протянул ее Маргарите со словами: – Да прячьте же, а то прохожие смотрят. Она вам пригодится, Маргарита Николаевна. Вы порядочно постарели от горя за последние полгода.
Но сударыня заявляет, говоря о возрасте: «Честное слово… Ну, сорок пять...». Почему мы не склонны считать, что дама так же «порядочно постарели от горя». Ведь она сказала профессору: «Я, профессор, клянусь, если бы вы знали, какая у меня драма!..» «Я вам одному, как светилу науки. Но клянусь – это такой ужас...». Мы уверены,   «драма» и «ужас» относится к тому, что женщина полюбила молодого и тот: «…карточный шулер, это знает вся Москва. Он не может пропустить ни одной гнусной модистки. Ведь он так дьявольски молод». Но у Булгакова в тексте нет на это указаний. При желании можно прочитать этот эпизод как, «драма» и «ужас» в жизни женщины отдельно, а Мориц с похождениями, отдельно. Особо не усердствуя, из текста я выбрал отрывки, перед которыми стоят фразы: «Честное слово» и «клянусь». Рассказывая о Морице, наверное правдиво, дама применяет выражения: «Я вам признаюсь, как на духу...», «Клянусь богом!» Лишь в одном случае она не клянется, когда под давлением говорит о «истинном» возрасте: «Пятьдесят один! – Корчась со страху ответила дама». Всегда считал, что «корчатся со страху» когда лгут, а правду говорить легко. Объясню, Борменталь определил возраст дамы на «глаз», ориентируясь на внешность: «Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55». После чего, на женщину было оказано психологическое давление. Посмотрите: «…на вялой и жеваной шее. Странные черные мешки висели у нее под глазами, а щеки были кукольно-румяного цвета». Как это ни ужасно, такой внешний вид имеют люди покусанные вампирами. И, пожалуйста, не говорите мне, что в повести, где мечется нечистая сила в ванной, собаки сами учатся читать, не могут существовать вампиры.
Вообще, эта «…шуршащая дама в лихо заломленной набок шляпе и со сверкающим колье» больше похожа на ожившее виденье времен мушкетеров или Французской революции. Впечатление усиливают мелкие детали, вкрапленные в текст: «указал на высокий белый эшафот в углу», «колыхнулась шляпа с перьями». Вот из какой маленькой швейцарской, по лестнице с ковром появлялись воскресшие образы на бал в «Мастере и Маргарите»:
Вылетели наконец на площадку и остановились. Маргарита увидела себя над лестницей, крытой красным ковром. Внизу она видела, как бы держа перед глазами бинокль обратным способом, швейцарскую темного дуба с двумя каминами – маленьким, в котором был огонь, и громадным, в темную холодную пасть которого мог легко въехать пятитонный грузовик.
Обратим внимание на одинаковость эпитета «пасть» примененного для печи на кухне у Дарьи Петровны: «Заслонка с громом отпрыгивала, обнаруживала страшный ад, в котором пламя клокотало и переливалось. Вечером потухала каменная пасть…».
Очевидно, если писатель вложил в уста своих персонажей, какие либо знания, то он должен знать, о чем пишет. К теме нашего разговора, в случае правильности предположения, о том, что Шариков вел целенаправленную психологическую обработку профессора, то и Булгаков должен знать об этих методах. Сейчас подобные методы принято называть психолингвистическим программированием. Есть ли сведенья о том, что бывший доктор и остаток жизни «инженер человеческих душ»   Булгаков, обладал такими знаниями? Прямых доказательств я не нашел, зато есть косвенные сведенья. Приняв во внимание некоторые факты из биографии писателя, можно понять, Михаил Афанасьевич интересовался методами психологического воздействия на людей. Например, Михаил Булгаков посещал кружок Владимира Соловьева, выявившего скрытые философские основы и подтекст (суггестивность) в поэме Арсения Голенищева – Кутузова «Старые речи», где читателю внушалось настроение безысходности, безнадежности (применительно к российской действительности второй половины 19 века). Отец писателя Афанасий Иванович Булгаков подрабатывал цензором и интересовался историей масонства. Задача цензора в том и заключается, чтобы находить в текстах попытки скрытого воздействия на читателя. Не исключено, и Михаил Афанасьевич знал от отца о таких методах. Булгаков хотел написать книгу о Григории Распутине и Николае II и собирал для этого материал. А как можно написать книгу о Распутине и не заинтересоваться причинами его непонятного воздействия на людей. Другое дело, что замысел не был осуществлен.
Примечательно, наряду с «Собачьим сердцем», дневником и еще с некоторыми бумагами, у Булгакова была изъята рукопись под названием «Чтение мыслей». Что это была за рукопись, и соответствовало ли ее содержание названию, мне неизвестно.
В упомянутом мною дневнике, названном писателем «Под пятой», от 23-го декабря 1924 года, есть такая запись: «В(асилевский) страшно ослабел. Человек, который имел чутье, начал его терять в СССР. Это, конечно, будет гибельно. Голова полна проектами, один из которых совершенно блистателен. У них у всех нет американского подхода: достаточно сказать один раз, и я уже понял. Понял. Мысленно его гипнотизировал, чтобы он делал, но так как я в этом деле дилетант, то за успех не поручусь». В последнем отрывки прямо указывается писателем на то, что он пытался применить гипноз, хотя сознается в своем непрофессионализме.
Вернемся к анализу Шарикова. Сравните цитату из разбираемой повести: «Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время», с отрывком из «Мастера и Маргариты»:
Может быть, эти сумерки и были причиною того, что внешность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел, сгорбился и, кроме того, стал тревожен... (…) … Потирая висок, в котором от адской утренней боли осталось только тупое, немного ноющее воспоминание, прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений.
Ну и, наконец, завершающие сцены романа «Мастер и Маргарита»:
«Теперь уж Маргарита видела, что рядом с тяжелым каменным креслом, на котором блестят от луны какие то искры, лежит темная, громадная остроухая собака и так же, как ее хозяин, беспокойно глядит на луну… Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница. Она мучает не только его, но и его верного сторожа, собаку. Если верно, что трусость — самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит».
А теперь концовка «Собачьего сердца»:
«Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучали его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и теплые».
– Све-е-етит месяц... Све-е-етит месяц... Светит месяц... Тьфу, прицепилась, вот окаянная мелодия!