Записки инспектора угрозыска. Медео

"Всё может быть, всё может статься.

С женою может муж расстаться,

Жена другого полюбить,

Но, чтобы опер бросил пить?

Такого вот не может быть!"

(Уважаемые жёны, мужья, их взрослые дети, внуки и внучки! Не все порно сюжеты относятся к героям этой повести, но достоверность их несомненна).

 Холодным ноябрьским утром белоснежный лайнер Ил-62 приземлился в аэропорту далёкого города Хабаровска. Хотя на календаре и было 15 ноября 1985 года, но, встав ногами на верхнюю ступеньку трапа самолёта, Михаил Ивкин ощутил своим носом всю прелесть Дальнего Востока. Ноздри от мороза сразу же слиплись и ступеньки, трясущейся передвижной лестницы на колёсах, жалобно повизгивая, скользили под ногами, стараясь сбросить с себя надоедливых пассажиров. Розовощёкая блондинка стюардесса, улыбаясь, провожала всех успешно долетевших пассажиров до пункта назначения, желая им доброго здоровья и удачи в делах. Решив, что перед предстоящей ещё дальней дорогой, не мешало бы справить малую нужду, Мишка, подчиняясь фанерному стрелочному указателю, съёжившись, приблизился к желанному серому заведению без окон и без дверей. Войдя в летний вариант зимнего отхожего места, он, сразу же виртуозно поскользнувшись на ледяном полу из замёрзшей человеческой мочи, грузно упал на спину, успев произнести лишь одну фразу: - Опля!
- Хорошо, что мороз сегодня крепкий и лёд от этого был сухим, а то бы одежду пришлось поменять,- не теряя чувства юмора, радостно подумал он.

- Это не туалет, а какой-то каток, просто «Медео»,-  кряхтя, молвил Мишка, очутившись в потешном положении. Продолжая лежать в холодной обители, взору «материковского» парня предстали стылые сталагмиты и сталактиты. Одни росли сахарными головками из дырок отхожего места с разноцветными вкраплениями из фекалий и туалетной бумаги, выходя за обледенелый край средневекового очка до полуметра, наслаиваясь постепенно кружевными косынками замёрзшей урины, а другие свисали с потолка клозетного домика в виде желтоватых сосулек, появившихся от выдыхаемых паров спирта и чеснока многочисленных посетителей. Мишка потихоньку встал, стараясь не прикасаться ни к чему вокруг. Потом он с невероятным трудом, сильно закоченевшими пальцами рук, выудил из гульфика судьбоносную мышцу и, облив ледяного истукана тёплой утробной жидкостью,  быстро спрятал прибор в штаны, дабы не отморозить дар божий. Михаил осторожно, опираясь рукой о стенку туалета, вышел на просторы привокзальной площади и трусцой побежал к зданию аэровокзала. Сходу, открыв распашные двери, Мишка Ивкин чуть было не споткнулся о лежащих на полу бородатых мужиков в брезентовых куртках, в унтах и лохматых собачьих шапках.

- Правду пел про речку Вача и бичей Владимир Высоцкий,- подумал он, переступая через очередного отдыхающего, проходя дальше в здание вокзала. Не найдя свободного места, чтобы присесть и перевести дух, а также собраться с мыслями, Мишка подпёр спиной каменную стену около зашторенного окна кассы № 4 по продажи билетов на местные авиарейсы. Всюду был народ. Он спал на полу между диванчиков, спал вдоль стен и возле стоек регистрации пассажиров, спал сидя на корточках, спал стоя. Складывалось впечатление, что ты попал в декабрь 1941 года в блокадный Ленинград вместе с беженцами, и уже которые сутки подряд не приходит поезд для отправки их на восток. Тщетно пытался Мишка в буфете вокзала купить что-либо вкусненькое. Только бутерброды с выгнутым, горбатым сыром и варёные яйца составляли, видимо, меню последние несколько дней. Народ слонялся злой, не бритый и усталый. А по радио, то и дело девушка объявляла о задержки рейсов по всем местным направлениям, в связи с возникшей нелётной погодой. Опустив голову на карниз кассы № 4, Мишка задремал. Сколько времени он так простоял сказать трудно, но щелчок, открывшегося шпингалета окошка кассы, разбудил его. И кассирша, хриплым голосом проскрежетала, поправляя руками под широким воротником кофты, видимо съехавшие с плеч бретельки бюстгальтера: «Подходим! Есть три места до Южного!».

Это было сказано громко из окошка кассы, с лютым, почти с экстремистским пренебрежением, как будто глухим и бестолковым военнопленным.

- Мне, мне один билет до Южно-Сахалинска,- радостно проговорил Мишка, подавая в окошко кассы паспорт, деньги и разрешение на въезд в пограничную зону. Сзади, подоспевшие и замученные ситуацией люди, толкались между собой, дерзко давили в спину Мишки локтями, просовывая мимо его ушей документы и деньги в кассу. Быстро схватив билет, разрешение и паспорт, он отошёл от осаждённого дота и, чувствуя на себе завистливые взгляды тех, кому не удалось, на сей раз приобрести билет, гордой походкой отправился на посадку.

Усевшись в кресло вторым от иллюминатора, Михаил Ивкин сам себе радушно улыбался. Распределение после окончания Московской специальной средней школы милиции МВД СССР на Дальний Восток, да ещё и на Сахалин, неимоверным счастьем одаривало его душу.

- Я, как Антон Павлович, еду «лечить общество» и путешествовать одновременно,- размышлял Мишка.

- И пусть злые языки говорят, что это у чёрта на рогах.

- А вот неизвестно, где эти рога?

- А может Москва и есть, чёртовы рога, а Сахалин первым вместе с Японией встречают новый день, так, что бабушка ещё надвое сказала,- к такому выводу пришёл Михаил, продолжая улыбаться.

Быстро заполнялся салон самолёта Ил-18 и, рассевшись по своим местам, пассажиры, внемля указаниям стюардессы, приготовились к взлёту. Более или менее, но взлёт прошёл успешно, не считая упавшей чьей-то сумки с полки для ручной клади Мишке на голову от лихорадочной тряски самолёта. Молодая женщина, похожая на коренную жительницу дальнего севера, с круглым плоским лицом и с узкими прорезями глаз, несколько раз суматошно извинилась перед ним. Потом она, табором расположившись наискосок от Мишки с двумя детьми,  мальчик примерно годика четыре и месяцев шесть девочка. Мамаша суетно доставала из этой злополучной сумки какие-то продукты и игрушки, отдавая их сынишке. Мишка с невинным интересом наблюдал за мамашей с детьми. Как ни как, а экзотика всё-таки. Где он до этого, проживая в самом центре России, мог напрямую лицезреть столь самобытный облик и культуру поведения малых народов дальневосточного севера? Правильно, нигде. И наслаждаясь этим северным чудом бесплатно, представив себя на мгновение в Японии, он умиротворённо сидел, надзирая за происходящим, закинув ногу на ногу, и сложив кисти рук в замок, покручивал большими пальцами вокруг друг друга.

Мишка машинально сравнивал эту, может быть, чукотскую семью с семьёй цыган, и что-то в них было общее. Природная естественность, что ли. Или скажем, животная непосредственность, перед окружающими их людьми. Да скорее это, по-видимому, так. Это утвердительно проявилось в кормлении грудничка грудью у всех пассажиров на виду.

Усадив своего сыночка в соседнее кресло, женщина положила на согнутую руку в локте малышку. Достав из расстегнутой к тому времени на себе мужской рубашки, в которую она была одета, белую грудь и ткнула коричневым соском малютке в черепаший рот. Улыбаясь спелой тыквой, мать пальцами рук давила грудь млекопитающего отростка и что-то тихо бормотала на своём «ням-нямском» языке. Всё же эротики в этом зрелище было больше, чем прямой житейской правды. Большая сочная белая грудь, туго налитая пищей, спелой альбиноской грушей висела от ключицы матери  до пятачкового носика ребёнка. Четкий контур коричневого кружочка соска и сама пуговка были словно из инородного материала, так они резко отличались по цвету и структуре от белой сиси кормящей, что Мишке нетерпимо захотелось ближе придвинуться к женщине и пальцами руки потрогать эту манящую часть женского тела. Периодически малышка отлипала от груди и на кончике пуговки соска появлялась капелька молока, медленно сползавшая вниз. В это время мать тыльной стороной ладони вытирала капельку молока и, сдавив грудь пальцами и повернув её в сторону спящего сына, несколько раз сцеживая пищу брызгала ей, как спринцовкой на пол салона самолёта. Затем она, слегка толкнув сыночка, что-то ему сказала и тот, встав, подошёл к матери вплотную. Мать достала из-за пазухи вторую грудь, и сынок, взяв её двумя руками, стал усердно сосать, как большую соску, вертя косыми глазками по сторонам. Взору Мишки сначала предстала Итальянская античная скульптура из города Рима, где  «Капитолийская волчица кормит человеческих детей своим грудным молоком». Но потом…

Итак, сынок стоя сосал мясную соску, а дочка лёжа сосала мясную грушу. И вся эта композиция уже походила на «самогонный аппарат». То есть: мама в роли бака, груди, как краники, ну, а  малолетние детки - страждущие алкоголики. Мамаша немного отвела назад голову и прикрыла щёлочки-глаза. Ей, вероятно, было очень приятно быть самогонным аппаратом или большой суповой кастрюлей. Она расслабила ноги, разведя их в стороны, и взору наблюдателя показались кривые конечности, как кегли, обтянутые спортивным трико, впившимся в вагинальную складку, подчёркивая её природную половинчатость.

Время в полёте подходило к концу. Насмотревшись за один час пятьдесят минут первобытного стриптиза, Михаил Ивкин приготовился к посадке самолёта в аэропорту города Южно-Сахалинска. Проверив в карманах наличие всех положенных документов и кошелёк с деньгами, он пристегнулся ремнём безопасности и, прижав к груди дипломат, напряг все свои внутренние мышцы.

В отделе кадров УВД Южно-Сахалинского облисполкома, находившегося в центре города на улице Ленина, ему предложили самому выбрать место дальнейшего прохождения службы, предложив вакантную должность оперуполномоченного уголовного розыска в нескольких ГОМ и ГОВД области. Михаил, поразмыслив несколько минут, выбрал середину острова, Энское Городское отделение милиции. Выбор кадровиком был одобрен и после обеда того же дня, сев на узкоколейный поезд с необычным местным названием «Матриса», Михаил Ивкин двинулся вверх по острову на север. Четыре часа пути пролетели незаметно, и поезд остановился в конечном пункте железной дроги.