памятник

Глава 4 (дураки и дороги)

Вообще-то, сказать, что памятник всегда чувствовал себя в безопасности было бы не верным. В далёкие годы смуты и на его долю выпало немало приключений, из которых особо можно отметить посещение пункта приёма цветных металлов. История эта, конечно к нашему повествованию касательства не имеет, но ввиду своей поучительности, думаю, будет не лишней.
Теперь уже вряд ли кто вспомнит обстоятельства, при которых этот памятник появился в городке. Толи праздник какой, толи юбилей – мало ли подобных копий получили в советское время прописку. Неважно это. Стоял себе и стоял. Естественно на одноимённой площади и, само собой разумеется – в центре города, аккурат промеж городской администрацией и отделением внутренних дел. Глаз, в общем-то, никому не мозолил, а просто ответственно выполнял две важнейшие функции – служил единственной достопримечательностью города и кепкой указывал дорогу не то к светлому будущему, не то к гастроному.
А времена, как уже упоминалось, смутные были, а в такие времена, сами понимаете, первыми всегда страдают – достопримечательности и прочие указатели. Вот и нашего Ильича сия участь не минула. Сначала, в один из августовских дней – суббота помнится, была, вождь мировой революции был обнаружен вне своего постамента, а вернее –  валяющимся на клумбе, в непосредственной близости от места проживания.
Ну, в прежние-то времена оно известно, что без последствий не обошлось бы. Тут и погоны бы полетели, и должности всякие, и вообще – малой кровью за такое не отделались бы, но времена – на то они и времена. Чего греха таить. Пропажу-то только к вечеру и заметили, да оно и понятно – в светлом будущем народ уже усомнился, а дорогу к гастроному все и так знали.
Но, как ни крути, а всё-таки заметили и соответственно все меры по водворению падшего существа на своё место были предприняты, ну, или вернее – намечены. Секретарь парткома лично вызвал на понедельник трактор и заказал в тресте четверых трезвых работников дабы в связи с оказией, отмыть памятник от потусторонних вмешательств и поставить обратно.
И вот ведь незадача. Нет, конечно прежнего почтения к партработникам народ уже не испытывал, но толи  по старой привычке, толи ещё как, но к точно назначенному сроку рабочие явились. Вместе с трактором.
Вот ежели бы секретарь их во вторник заказал или в среду – до обеда, то тогда бы наверно они действительно явились ещё и трезвыми, но поскольку команда протрезветь была озвучена только в субботу вечером, то, как вы сами понимаете, за такой короткий промежуток времени выполнить задачу им не удалось. Единственное, что в данной ситуации им оказалось по силам, так это то, что в понедельник они не стали опохмеляться, что, впрочем, с медицинской точки зрения не есть положительный фактор, а уж ежели и есть на что пенять в отечественной медицине, так только не на это. Да что там! О том, что клин надо вышибать клином, так это ещё древние эскулапы знали, а медицина – так вообще, если хотите знать, с этого и началась. Любая. Хоть советская, хоть современная, ну, за маленькой поправкой на прогресс. Современная, к примеру – с боярышника начиналась.
Ну да ладно, не буду отвлекаться.
Так вот. Пришли,  значит, тряпки с собой принесли, вёдра, воды, а памятник-то – как бы сказать помягче, не то чтобы исчез, а наполовину исчез. То есть верхняя его часть – с кепкой, вроде как на месте, а вот нижней – кто-то приделал ноги, или вернее сказать наоборот – не приделал, а отпилил и куда-то умыкнул.
Ну, мужики внимания тогда особого не обратили, разве что порадовались – отмывать меньше, да и поднимать легче. В общем, поднажали, подупёрлись и, помнится, уже к обеду с честью выполнили поставленную перед ними задачу. Останки памятника отдраили, подрихтовали и при помощи нехитрых подпорок водрузили на пьедестал.
Оно может – с инженерной точки зрения и были в их адрес какие-нибудь нарекания, но зато с географической – всё было выполнено безупречно.  Не знаю как на счёт светлого будущего, а вот на счёт гастронома – всё точно. Аккурат кепкой на вино-водочный отдел, туда, кстати, сразу же и отправились, дабы достойно отпраздновать дело, ну, или вернее – половину дела.
А тем временем у здания администрации начинали уже собираться разного рода начальники, секретари и прочие, начало рабочего дня которых, по давно сложившейся традиции, как раз и совпадало с обедом. И толи погода стояла хорошая, толи не совсем ещё проголодались, но не стали они спешить на свои рабочие места, а всем скопом насобрались возле входа. Стоят, значит, сигарки покуривают да окружающим ландшафтом любуются. А полюбоваться, надо сказать, было чем – порядок же везде был – цветочки всякие, скамейки, да и асфальт тогда не ложили, а укладывали. Тут любой залюбуется.
И тут как раз внимание на памятник-то  они и обратили. Смотрят и не поймут. Лицо вроде то же, кепка – та же, а вот плащ, как будто бы короче стал, да и ботинок не видно. А к слову сказать, времена хоть и смутные были, но справедливые и в чиновники всякие без образования попасть было невозможно. Бывало, что по блату или по родству, так и то – заставят сначала институт какой закончить, а то ещё и партшколу. В общем, не как сейчас.
И вот значит, смотрят они своими образованными лицами, и понять не могут. Ну, не могли же в вожди мирового пролетариата выбрать какого-то карлика. Тут на лицо одно из двух. Либо памятник дал по пояс осадку, провалившись в постамент, либо надо вызывать милицию.
Как уже было говорено – за милицией далеко посылать было не надо и, хотя столовой в райотделе не было, все прямиком отправились прямо туда. Ответственные были люди.
Само собой по факту членовредительства тут же было возбуждено уголовное дело,  а все тяготы по его раскрытию, помнится, легли на плечи молодого следователя, тогда ещё лейтенанта – Кулешова. Олегом Борисовичем – он стал уже гораздо позднее, а тогда – молодой ещё  был, горячий, в лейтенантах к тому же засиделся – тут волей-неволей пришлось проявить служебное рвение. Вот только следствие быстро зашло в тупик. Результаты дактилоскопии, как вы понимаете, в виду ответственного отношения к работе бригады мойщиков-стропальщиков не оставили ни единой зацепки, а какой-нибудь даже единственной толковой версии – кому и главное зачем понадобились такие выдающиеся  ноги на ум так и не пришло.
Единственное, что пришло на ум, так это осмотреть место преступления ещё раз, но в виду бесперспективности данной затеи, мероприятие это решено было перенести на утро.
Вот если бы этот самый осмотр было решено провести ночью, то может и история не была бы такой длинной, да и нервов бы сэкономило и самому лейтенанту, и прочему начальству, которое в виде исключения на следующий день явилось на работу вовремя.
Нечего и говорить, что план осмотра пришлось отменить вообще – в виду отсутствия нуждающегося в осмотре объекта. Постамент оказался пуст. Абсолютно. Только помятые цветы на клумбе возле памятника да разрозненные улики  в виде двух окурков «астры» оставались немыми свидетелями преступления.
Понятное дело, что по факту хищения останков тут же было собрано внеочередное собрание, естественно на самом высоком уровне, на котором было решено возбудить и второе уголовное дело, а после голосования, ещё и объединить оба дела в одно производство. 
Так же было решено  оставить ответственным за раскрытие преступления лейтенанта Кулешова, установить за оставшимся постаментом круглосуточное наблюдение и, на всякий случай, вызвать из отпуска начальника тамошнего УВД – полковника Егор Андреича Дружинина.
Вот тут-то как раз и пришло в голову нашему следователю проверить наличие отсутствующего памятника в пункте приёма цветных металлов, коий к слову сказать и был-то в городке в единственном экземпляре.
Ну, хозяин пункта естественно в отказ пошёл, мол, делов не знаю, ни о каком памятнике отродясь не слышал, а уж если на то пошло, то и отец у него и мать с бабушкой, и прочие родственники – все как один идейные коммунисты и торговать вождями пролетариата ему наследственная  совесть не позволяет. Долго, в общем, отпирался – так бы может и отвертелся, но на второй день к нему в камеру по хитроумному плану двух бомжеватого вида мужиков подселили и два отдельных, но абсолютно одинаковых ведра поставили – для естественных потребностей.
А Георгий Иваныч – ну, тот, который вёдра принёс, так ещё и надлежащую инструкцию по пользованию ими дал:
 - Ты, Абрам Моисеич, за ведром-то своим в оба глаза следи. С ихним ненароком не перепутай, потому как, вдруг у них кроме чесотки да гонореи ещё какая-нибудь трисичуха имеется, а подобные вещи в общую канализацию сливать не положено. Этак – весь город повымрёт, а мне отвечай. Так что давай, поаккуратней…
Ну, Абрам Моисеевич тогда поразмыслил немного, потом ещё немного, потом прикинул возможности, потом сопоставил их с возможными последствиями и не дал Георгий Иванычу даже дверь за собой запереть – на явку с повинной напросился, правда, с одним условием, что после допроса его переведут в отдельную камеру.
Подельника, а как выяснилось позднее, и организатора злодеяния он покрывать не стал – сдал с потрохами. Оным оказался местный слесарь четвёртого разряда, а по совместительству ещё и отец, как минимум шестерых детей – Матвей Пронькин, который по его заверениям и задумал и в одиночку осуществил злодейство, а его – ничего не подозревающего, только и попросил сохранить до поры, пока тот его не склеит и не поставит обратно. Место, где припрятано краденое имущество тоже было им указано в точности – в погребе у тёщи, которая, само собой разумеется, обо всём происшедшем ни сном, ни духом.
Само собой разумеется, что тут уж и все фигуранты дела были арестованы и краденое имущество – отыскано и вообще…
Вы, дорогие мои читатели, наверное, подумали, что на этом история и закончилась.
Ага! Как же!
Тут она только началась, потому как, из отпуска преждевременно возвратился, недогулявший ровно половину положенного, Егор Андреич – начальник УВД.
Сегодня, конечно, подобное мало кого удивляет, да и не велика премудрость – вызвать из отпуска подопечного. Набрал по сотовому, объяснил ситуацию, пригрозил увольнением и готово, а ежели трубку, сволочь не берёт, так вот тебе СМСка – и попробуй не прочитай. Приедешь из отпуска безработным, ну или на крайность, все оставшиеся в жизни отпуска будут сопровождаться трескучими январскими морозами.
А в прежние времена по-другому было. Телефонов мобильных – не было, да и прерывать отпуск, хоть кому бы то ни было – считалось делом непристойным, а то и небезопасным. Вот ежели кого с сельскохозяйственной нивы выдернуть на пару дней раньше срока – то это ещё ничего – пережить можно, но вот ежели из каких-нибудь Гагр, или Анапы, к примеру, то точно врагом на всю жизнь останешься. А вот ежели выдернут тебя из какой-нибудь Варны, путёвки в которую дожидался лет восемь, да ещё на неделю раньше, то всё – пиши пропало, потому как месть будет настолько кровавой, что лучше самому верёвку на шею накинуть, а не доводить дело до кровной вражды и истребления всего рода, вплоть до троюродной племянницы из Владивостока, которая ко всему и о существовании вашем не подозревала.
В общем, не буду я описывать настроение Егор Андреича. Пусть останется загадкой.

А день выдался, хотя и относительно солнечный, но хмурые глубоко посаженные глаза начальника УВД сводили на нет все старания природы. Он даже на работу пришёл раньше времени – уж очень ему не терпелось кого-нибудь придушить, выпить кровь или на худой конец – уволить по неприличной статье.
- Самохвалов! – крикнул он с порога и тот сразу же попрощался  с мыслью когда-нибудь стать капитаном, - живо ко мне!
Лицо простившегося, в коем отразилась вся скорбь человеческая, моментально вытянулось, глаза забегали, а атеистически воспитанный мозг принял православие.
- О господи! – прошептали моментально высохшие и уже потрескавшиеся губы, а внезапно заболевшие параличом ноги, через боль понесли хозяина на вынесение приговора.
- Докладывай! – грозно приказал Егор Андреич на ходу и заранее приготовленным ключом, отпёр свой кабинет.
Дрожащими губами старший лейтенант Самохвалов подробно доложил о факте вандализма в особо  расчленённом размере. Рассказал, как преступники отпилили Ильичу ноги, как под покровом ночи вывезли расчленённое тело в неизвестном направлении и как весь отдел – в полном составе целых четверо суток искали таинственных похитителей.
Рассказ, само собой получился душераздирающий и максимально кровожадный, но когда он дошёл до того места где все преступные элементы всеобщими стараниями изобличены и арестованы, а пропавшее тело вождя отыскано, вирус паралича таинственным образом передался Егор Андреевичу.
- Так я не понял. А меня-то тогда…
Тут вирус начал прогрессировать и сначала челюсть вместе с недоговорёнными словами заклинила, а потом и остальные части тела – заскрипели, задрожали и обездвижились.
- Кофя? – не то с надеждой на выздоровление, не то для того, чтоб хотя бы ненадолго покинуть кабинет и отдышаться предложил Самохвалов и аккуратно, не сводя глаз с начальника, поднял запылившийся стакан.
- Ага. Водки, - кивнул головой Егор Андреевич, раскрыв тайну лечения паралича.
- Сделаем. Одну минуту, - взвалил на себя обязанности секретарши старший лейтенант и задом – вместе со стаканом выпятился из комнаты.
Когда с болезнью было покончено, полковник впал в ярость.
- А по кой хрен тогда меня вызывали? – орал он на всё, что попадалось под руку, явно намереваясь запустить этим самым в своего лечащего врача. – Я вам что…
Далее следовала весьма недопустимая к печати лексика, которую в виду экономии нервов, а также сохранения патриотических чувств я пропущу.
- Так это не мы. Это Колесавин! – воспользовавшись моментом перевода дыхания, вставил Самохвалов и тем самым предал того анафеме.
- Кто? Колесавин? – повторил начальник фамилию первого секретаря и мысленно уже вышел из пртии.
- Так точно, товарищ полковник. Сам лично! – подтвердил приговор Самохвалов. – Мы его всем отделом отговаривали, но он упёрся и нивкакую! И зам его тоже…
 Не надо договаривать, что теперь и судьба зама и его родственников мало чем отличалась от предыдущих.
- Что? И Каверин тоже?
- И Боблов с Хрюничевым, - в конец обезглавил партийную ячейку Самохвалов.
Егор Андреевич, только что познавший всю гнилую сущность коммунистической партии, волевым движением наполнил себе стакан до краёв и железной хваткой вцепился в телефонную трубку.
Номера он набирал по памяти, но удача в тот день не только повернулась к нему спиной, но ещё и самым наглым образом нагнулась. Попытки застать кого-либо из вышеперечисленных на рабочем месте натолкнулись лишь на удивлённые вопросы секретарш: «Кого, кого? Полдевятого?». И в то же время противоречивую информацию он получил от уже проклятых в седьмом колене супруг: « А мой-то, Егор Андреич, чуть свет на работу подался…»
В общем, сорвать злость по нормальному так и не получилось.
Полковник траурно поднял налитый стакан, но перед тем как выпить, мысленно оправдал инквизицию.
- Самохвалов, а где задержанные? – заговорческим голосом проговорил он, по всему видно, ещё не распростившись с мыслью снять стресс.
- Так, в камере, - порадовался изменению интонации старший лейтенант и поспешил предложить, - привести?
- Давай! По одному! Кто там у нас?
- Так, Пронькин – с Заводской и этот – как его – Цукерман, который в снабжении работал, а теперь металлоломом занимается.
- Очень хорошо, - порадовался за Цукермана Егор Андреевич и так искренне улыбнулся, что к Самохвалову вернулась надежда когда-нибудь стать капитаном. – Давай по одному. Сначала Цукермана. Или нет. Цукерман же, помнится у нас в Израиль собирался. Отпусти его.
- Как же так? – не понял Самохвалов. – Он же у нас один из фигурантов…
- А вот так! – перебил Егор Андреевич, привстал и стукнул кулаком по столу. – С почестями! А я ему ещё и сам лично благодарность отпишу – за длительное и плодотворное сотрудничество со спецслужбами. 
Самохвалов удивлённо прокашлялся и,  изобразив в лице негодование и возмущение переспросил, забыв в одночасье о субординации:
- Это с какого такого перепугу и за какие такие заслуги?
Егор Андреевич медленно повернул голову, бросил на дежурного взгляд полный коварства и, расплывшись в жуткой улыбке ответил:
- А на этот вопрос, товарищ старший лейтенант, пусть Цукерман сам ответит. – Начальник медленно обхватил голову руками, потянулся и демонстративно зевнул. – Израильским спецслужбам!
Самохвалов понял не сразу, но когда, наконец,  до него дошёл смысл сего коварства он просто фыркнул от смеха и пообещал немедленно освободить задержанного.
Егор Андреевич реакции Самохвалова порадовался, ко всему видно было, что в стремлении отомстить у него разыгрывался аппетит.
- А кто там говоришь второй? – наклонив голову и прищурив глаза спросил он.
- Так этот – Пронькин! – напомнил дежурный и тут же осведомился, - привести?
- Веди, родимый, - ласково одобрил Егор Андреевич и по голосу его Самохвалов понял, что менее чем расстрелом дело не кончится.

Просто расстрелять Пронькина полковнику показалось чересчур гуманно, к тому же преступление было совершено ещё до мысленного выхода из партии, а стало быть наказание не исключало ещё и возможности подключения всех репрессивных мер, накопленных богатейшим опытом истории.
Правда, когда Пронькина с опущенной головой и в наручниках ввели в кабинет, то первое, что пришло в голову – усомниться  в точности выбора объекта репрессий.
- Этот? – не веря глазам, переспросил полковник и оценивающим взглядом смерил тощую, без признаков наличия хоть каких-нибудь мышц полутораметровую фигуру.
- Так точно, товарищ полковник. Этот самый, - исключил возможность подлога Самохвалов и напросился выйти.
- Ну, ступай, ступай, - махнул рукой Егор Андреевич, а сам не поленился, встал и с удивлением обошёл преступника со всех сторон. – Так, а как же ты его упёр-то? Он же…, - полковник медленно растопырил руки и не нашёл слов договорить.
Глаза Пронькина хоть и не к месту, но засияли гордостью, а приведённые им тут же подробности заставили и полковника испытать настоящую гордость за породившую такого сына страну, а за одно, не оставляли никаких сомнений о занижении его трудовой квалификации.
Вообще, в богатой практике полковника встречалось немало разного рода загадочных и не поддающихся объяснению преступлений, но затраты на любое из них всегда морально и материально  компенсировались полученной выгодой. Это же превысило все рамки допустимого безрассудства.  Украсть памятник, чтобы сдать его за копейки в металлолом, да при этом ещё затратить на подготовку и осуществление преступления, ни много ни мало, а ровно столько же  - вызывало недоумение. Кстати, чисто технически преступление было выполнено настолько безупречно, что  по одним только материалам дела можно было бы с лихвой защитить кандидатскую, а то и докторскую. А уж патентов на изобретения можно было наполучать…
Егор Андреевичу даже как-то жалко стало гноить такой талант, к тому же, как выяснилось, личной неприязни к вождю подсудимый не испытывал. А ещё детей – шестеро.
Крепко задумался полковник. Так крепко, что пришлось даже Самохвалова ещё за одной посылать.
 Несмотря на то, что вторую пили уже вместе с Пронькиным, ни о каком прощении речи быть не могло. Факт преступления оставался на лицо, а неотвратимость наказания по тем временам была… По тем временам – просто была. Это уж потом её сделали сначала частичной, а там уж и вообще – на усмотрение судьи. Народ-то, я же уже говорил, не только отнимать и делить могли, но ещё и умножать и складывать.
Теперь, конечно, странно такое слышать, но  в те недалёкие времена экономика – должна была быть экономной, а не прибыльной. Нет, конечно и о прибыли задумывались, но об общественной. Тогда ведь как – считалось, что ежели народу хорошо, то и государству тоже, отсюда и достижения всякие, а то, что ругают те времена, так это и поспорить можно.
Ну, да. Были очереди, но ведь и населения было в два раза больше, да и сканеры эти новомодные тогда ещё в новинку были, колбасы, хоть и не хватало на всех, но зато её из мяса делали, а ещё молока можно было купить, хлеба настоящего. Где теперь такое встретишь? Молодёжь-то теперь и не знает, как хлеб настоящий выглядит. Да что там говорить! Раньше дети хлеба просили – с маслом и солью, а сейчас его и куры не клюют.
Ладно. Не хочу о грустном.
А с последней рюмкой Егор Андреевич окончательно созрел для вынесения приговора и, занюхав по старинке рукавом, так озвучил свой вердикт:
- Вот что, Матвей! Простить, как ты понимаешь, я тебя не могу, но зато могу предоставить тебе право выбора. Либо я пишу докладную да оформляю тебя по всем статьям,  и ты радостно идёшь по этапу, либо я ничего не пишу, но ты ж сам понимаешь, что ежели начальство какое заглянет, а постамент пуст. Мне эти разбирательства не нужны, да и тебе, думаю, тоже. В общем, выбирай. Либо ты – по этапу, либо  сам стоишь замест памятника, вплоть до полного его восстановления и замещение тебя на оригинал.
Стыдобища конечно, но что делать – первый-то вариант куда менее привлекательный. На том, в общем-то, и порешили, а полковник напоследок сжалился и выдал памятнику собственную кепку.
Самохвалов к тому времени уже сменился, но по какому-то внутреннему предчувствию не спешил покидать место службы. Предчувствие его не обмануло.
- Самохвалов! – не без иронии крикнул в приоткрытую дверь Егор Андреевич и, заслышав торопливые шаги по лестнице, улыбнулся. – Давай быстро раздобудь лестницу и плащ. И проводи товарища на место отбывания наказания.
Сначала старший лейтенант ничего не понял, но когда смысл полковничих слов разложился в его, не выспавшемся мозгу по полочкам…
Ещё никогда в жизни он с такой охотой и рвением не выполнял чьих-нибудь приказов.
Плащ и лестницу искали всем отделом, хотели даже бесплатно выбрить Пронькину лысину, но тот, ссылаясь на отсутствие приказа, наотрез отказался сотрудничать, а так же заверил всех, что городу достался Ленин в молодости – с наличием растительности на голове.
Ему поверили.
Монумент устанавливали тоже всем отделом, кроме младшего сержанта Васютина – тот бегал домой за фотоаппаратом и вскладчину покупал плёнку.
Со временем, когда Матвей  Назарович Пронькин возглавил городской комитет по охране культурного наследия, он попытался выкупить все свидетельства своего позора, но человек, как вы знаете, крайне неохотно расстаётся со своим прошлым, а несправедливое отчество, данное ему горожанами ещё долгие годы преследовало его в страшных снах.
А тогда получилось очень даже ничего. И ростом он подозрительно совпал и внешностью. Вот только выражение лица явно не предполагало о знании нахождения светлого будущего, а винный отдел гастронома так вообще –  постоянно менял азимут.
Один раз, к великому изумлению проезжающих Ленин вообще был замечен сидячим, но, слава богу, машин на дорогах было мало и к серьёзным авариям это не привело, а то, что памятник безбожно матерился на голубей, так этого с дороги вообще не было слышно.
Большинство народа вообще не сразу заметило подлога, равно как и пропажи. Так, проходили себе мимо, нисколько не задумываясь, отчего это у памятника кепка в другой руке или чего это он с ноги на ногу переминается.
С этим делом, кстати, вообще сложности были. Только по ночам и можно было, а тут ещё и слухи по городу поползли, дескать памятник, что на площади шевелится. Ну, народу известное дело всё самим проверить надо. Навалили на площадь, смотрят – потешаются. А тут ещё автобус этот – с интуристами. И вот ведь, что любопытно. Вот никогда не останавливался. Всё время мимо проезжал, а тут на тебе – толи приспичило кого, толи поломался. А этот – главный у них – гид, так вообще гадом оказался.
- Обратите внимание налево. Здесь вы видите историко-архитектурный комплекс…
Какой к чертям собачьим комплекс. Врёт, сволочь,  и не краснеет…
- и оригинал макета памятника Ленину, что на Московской площади в Санкт-Петербурге…
Ага. Как же. Вот разве что – оригинал…
А тут как раз оригиналу нашему муха какая-то в ухо заползла, и он крайне не оригинально соригинальничал – почесался.
Ну, иностранцы, само собой рты-то поразевали и за фотоаппаратами своими полезли, а вот гид – кручёным мужиком оказался – профессионал.
- Впервые  механические памятники начали устанавливать в Советском Союзе ещё двадцать лет назад – в ознаменование столетнего юбилея вождя всех трудящихся и народов – Владимира Ильича Ленина…
А иностранцы глаза трут и только и успевают, что вспышками своими щёлкать. А гид выкручивается – как может.
- Разработана данная конструкция была специально для отпугивания голубей. Механизм работает от автономного питания – солнечной батареи, вмонтированной в кепку памятника…
А тут, значит, как раз голубь какой-то, приноровился, прицелился и попытался, значит, прям не садясь, на Пронькине отметиться. Привык, знаете ли, к безобидности и беспомощности монументов.
Но тот, знаете ли, тоже не промах. Тоже приноровился, тоже прицелился и как шандарахнет вандала солнечной батареей по наглой бесстыжей морде. Да ещё кулаком ему в след помахал.
Тут иностранцы – толи подвох какой заподозрили, толи ещё чего, но настойчиво поближе к памятнику проситься стали.
- Единственным недостатком данного вида памятников, - гид сам икнул и потёр кулаками глаза, -  является невозможность разглядеть его с близи.  Конструктивные решения, основанные на военных технологиях Советского военно-промышленного комплекса до сих пор, вопреки настойчивым требованиям ЮНЕСКО, не рассекречены и доступ к ним лиц не имеющим советского гражданства запрещён…
Иностранцы сразу головы потупили, все как один тяжело вздохнули, а один – англичанин вроде, серьёзно задумался даже о переходе на работу в МИ-6.
Был, впрочем, и более курьёзный случай. У молодёжи, знаете ли, мода такая – по ночам у памятников свидания назначать. Будь оно не ладно! И ведь всё как в жизни. Этот припёрся на два часа раньше, чтобы успеть цветов с клумбы нарвать, а подруга евойная, естественно на час опоздала, потому как, вдруг тот ещё не успел нарвать, а ставить парня на первом свидании в неловкое положение – неприлично.
Поначалу-то Матвей думал, что тот нарвёт и уйдёт, даже подсказать хотел, а то рвёт идиот всё подряд – и толку никакого и на клумбе проплешины. Но когда разобрался что к чему, серьёзно расстроился, к тому же сейчас Светка должна была прийти – поесть принести.
Светка вообще была героическая женщина. Вроде и росту была невысокая и выпуклостями особо не отличалась, а шестерых детей нарожать умудрилась. И в доме у неё был порядок и в огороде, кроме сарая – там мужнино добро складывалось. Причём каждый день и по нескольку раз. Как только заметит в доме какую неопознанную деталь, так сразу же несёт её в сарай и прямо под кровать мужу складывает, а то и специально под подушку, чтоб ему спать неудобно было. На лето она его туда переселяла, потому как негоже, когда дети рождаются весной.


И вот значит, дождался этот Ромео свою Джульетту, победоносно вручил ей награбленное, благо стемнело уже и, изначального ореола обитания букета было не видно. Та, естественно, приняла, эстетически оценила жертвоприношение и, не зная ещё о своём предынфарктном состоянии, уселась на скамеечку возле памятника.
Ну, этого Пронькин терпеть уже не мог, вернее он другого не мог терпеть, но и этого тоже, ибо оба терпежа были промеж собой взаимосвязаны.
А этот – Ромео ещё недоделанный. Сидит рядом – сопли жуёт да про чепуху всякую рассказывает, от которой у любой порядочной девки феминистские настроения появляются. А в проулке – через дорогу уже фонарик Светкин замаячал.
Тут у Матвея и сдали нервы.
- Да, мать твою! Ты хоть обними её!
А времена, как я уже говорил, были хоть и не такие как сейчас, но и не такие как до этого. Вот совсем раньше – если дедушка Ленин сказал обнять, то всё – можешь даже жениться, но перестройка умы подкорректировала и ни один из нашей парочки брать на себя такую обузу не согласился. Рты только пораскрывали и на памятник уставились.
А Матвею от этого не легче, к тому ж, может глухие оказались.
- Я говорю, ты б хоть обнял её! – и кепкой указал кого конкретно.
Не знаю, верил ли до этого Ромео в бога, а скорее что и нет, но жизнь его с того момента поменялась кардинально. Спортсменом решил стать – по бегу. И надо сказать, что уже первый его результат впечатлял. От памятника и до дома – километра два будет, так за пару минут долетел и спал он, точно –  с иконой под подушкой. А вот Джульетта, так совсем наоборот. Уж и не знаю, была ли она до этого набожной, а скорее, что была, но в отличие от своего кавалера, убегать никуда не стала, а просто – глаза вытаращила и осенила Ильича крестным знамением. Нет, ей конечно, рассказывали в детстве сказки, что все игрушки, книжки и памятники по ночам оживают, да что там! Вон же оно – живое доказательство, но тем не менее…
Ну, кто с историей знаком, тот без труда вспомнит, что Ленин всю сознательную жизнь был атеистом и, как оказалось, таковым остался и после смерти и даже в виде памятника. Знамение, как вы понимаете, не сработало и даже, я б сказал, наоборот – рассердило.
- Ты, может быть, ещё и псалом мне какой-нибудь споёшь? – не то попросил спеть, не то осудил лженаучность религии памятник.
А фонарик уже приближался, и попутный ветер донёс до Пронькина чарующий аромат жареной картошки с грибами.
А Джульетта истолковала слова памятника буквально и действительно открыла рот. Уж не знаю, какой там псалом начинается со слов « Аа-а! Помогите!», но к великому сожалению, установить это так и не удалось. Сразу же после вступительной части арии, певица потеряла сознание.
Пронькин выругался. Нет, ну как это называется! Мало того, что свидетельница объявилась, так ещё и слабонервная оказалась –  того гляди помрёт со страху и отвечай за неё. Секунду поколебавшись, Матвей принял решение прийти на помощь. Пришлось слезать.
Спасательную операцию, правда, пришлось ненадолго отложить, но исключительно для того, чтобы зайти за постамент, а то Джульетта так неожиданно и громко  запела свой псалом, что памятник едва не прослезился не в том месте.
Сделав дело, Матвей сразу же вернулся к потерпевшей. Даже молнию (крайне опрометчиво) забыл застегнуть.
- Эй, ты. Как тебя там? – схватил он девчонку за плечи и потряс. – Жива что ли?
Пострадавшая не ответила. Только голова её адекватно отреагировала на встряску и беспомощно завертелась в разные стороны.
- Ээ-й! Да чтоб тебя!
Пронькин огляделся по сторонам. Никого не было, но самое страшное – он не увидел и фонарика.
- Этого ещё не хватало! – выругался он, не столько опасаясь остаться голодным, сколько боясь быть замеченным в компании посторонней женщины. Поди докажи потом, что их двое было. Светка – она  конечно не очень ревнивая. Хату не спалит. А вот сарай – может. А тут ещё и луна вышла – полная. Всё как на ладони.
- Да очнись ты, дура! – грозным голосом приказал Пронькин и потряс дуру уже не за плечи, а дабы избежать механических колебаний головы – за шею.
Сработало. Девчонка открыла глаза и даже попыталась пошевелиться, но крепкие ладони Матвея намертво зафиксировали горло Джульетты в позе Дездемоны.
В открытых глазах на мгновенье отразился неописуемый  ужас, губы  её задрожали и чрезмерным усилием выдавили из груди сдавленный крик:
- За что?
Последнее, что промелькнуло в её  глазах, перед тем как снова упасть в обморок это красочные заголовки завтрашних газет: « Комсомолка пришла возложить цветы к памятнику Ленина, но памятник жестоко расправился с девушкой», «Монумент-маньяк по ночам оживает и душит случайных прохожих», и наконец, последний – самый безобидный – «Ленин, действительно оказался живее всех живых». 
Глаза Джульетты сомкнулись, и как показалось Пронькину, уже навсегда.
- Чёрт! Померла что ль?
В ужасе он отнял правую руку от горла и, не зная, что в таких случаях делать, машинально приложил её туда, где по его разумению у женщин прощупывают пульс. Билось сердце или нет – понять он не успел.
Последнее, что он увидел, перед тем как начать заикаться, это просвистевший в воздухе странный тяжёлый предмет, очертаниями напоминающий сковородку с жареной картошкой, и услышал сердитый голос ангелов.
- Ах ты, кобель похотливый! Ах ты, маньяк! Я тебе сейчас покажу. Я тебе сейчас устрою…
Ну, о том, что Матвей Пронькин увидел, а так же что конкретно ему отремонтировали, я, пожалуй,  рассказывать не буду, потому как дело это сугубо личное, а вот оправдываться ему пришлось очень долго. Ладно ещё Светка на Джульетту переключилась.
- А ты чего разлеглась, корова не доенная! Я тебе покажу, как чужих мужиков соблазнять! Я тебе устрою…
Показала ли Светка Джульетте, как и каким образом соблазняются  чужие мужики и было ли то местью или просто – обмен опытом – пусть останется тайной. Впрочем, исключать подобное нельзя, потому как через полчаса, когда всё вроде бы утряслось и разъяснилось, она сама вызвалась отвести полуживую Джульетту домой, а незадачливый  Пронькин, возложив себе бесхозный букет, печально вздохнул и голодным полез на постамент.
К его счастью, на следующий день никто не заметил, что светлое будущее он указывал просто – рукой, а предназначенная для этого кепка, козырьком прикрывала монументу левый глаз.

Да-а. История, конечно, получилась. Вот рассказать кому – так не поверят. А всё из-за того, что коллеги Матвея по цеху обещания свои несвоевременно выполнили. Обещали часа за два отремонтировать памятник, а сдержали обещание только к вечеру третьего дня. Ну, или почти сдержали.
Вообще-то ремонт памятника занял у них не больше часа, а доставка с установкой и того меньше, но  вы сами должны понимать.  Люди-то – русские. К тому же, Пронькину никто и не обещал, что через пару часов его заменят, а сказали только, что здесь работы на пару часов, что, в общем-то,  не одно и то же. С юридической стороны не докопаешься, а запоздали – так что ж.
Это всё бригадир виноват.
- Пойдём, - говорит, - мужики, сперва на памятник посмотрим. С объёмом работ, так сказать ознакомимся, а заодно Пронькина навестим. Может передачку ему какую передадим. Всё ж – не чужой.
И пошли. Посмотрели.
На счёт передачки не знаю – врать не буду, а вот то, что со смеху перепились   вусмерть, так это и ежу понятно. Где уж тут памятники ремонтировать. Вся квалификация – насмарку. На завтра решили ремонт перенести.
Спозаранку, как и было решено, решили решенья свои не отменять, для чего искорёженное тело вождя было перенесено на варочный стенд и сопоставлено согласно законам биологии – в точном соответствии с учебником  по зоологии за 7 класс.
Уже оставалось только сварочный аппарат включить, подварить да зачистить,
как неожиданно конфуз произошёл – на всём заводе свет на пять минут отключили.
Через десять минут его конечно уже включили обратно, но было уже поздно. Гонец вернулся, и закуска уже порезана была. Ну, а подваривать вождя пролетариата в подвыпитом состоянии – тут уж пролетарская совесть не позволяла. В общем, вернулся Пронькин в свой сарай лишь к вечеру третьего дня.
Много, конечно, ещё курьёзов всяких приключалось, но пора уж нам и к нашему повествованию возвращаться. Скажу только, что после этого случая ни у кого даже и мысли не возникало памятнику навредить.