Возвращение в Керчь

Еще через день мы стали собираться идти домой,  в Керчь. В Колчуре остались Алексей, дядя Миша с женой, наша семья, исключая меня и отца. Котомки с небольшим запасом пищи, и мы пешком двинулись в Ички и далее по дороге, идущей параллельно железнодорожному полотну. Я не ожидал, что путь домой будет таким непродолжительным по времени и таким не обременительным. Мы шли, а душа – пела. Все вокруг казалось прекрасным. И действительно, апрель 1944 года бы чудесен. Стояла теплая, а в разгаре дня даже жаркая погода. Кругом зелено, масса полевых цветов, не ощущать аромат, разливающийся вокруг, просто невозможно. Мне идти легче других. У всех на ногах тяжелая обувь, на моих – постолы из сыромятной кожи, легкие, облегающие ступни ног. Любая лужа воды на нашем пути для меня радость, помещаю ноги в постолах, так, чтобы вода только подошв касалась, обувь моя становится мягкой, иду как в носочках. Женщины наши скоро набили водянки на ногах. Туфли не годятся для дальнего пути. Скоро туфли перекочевали в сумки за плечами, а ноги женщин в чулках ступали по земле, теперь уже более свободно.
Путь до Ичков был короток, туда мы пришли свежими, совсем не уставшими. В районе было тихо, ни немцев, ни наших. Власть осуществляли партизаны... Было это 11 апреля 1944 года. Здесь сражений не было, некому было и сражаться. Когда немецкое руководство узнало, что фронт движется от Перекопа,- а это расстояние около сотни километров,- немецкий малочисленный гарнизон смылся. Только в Ислам-Тереке, вечером, мы увидели первых красноармейцев, да и те только охраняли огромные немецкие продовольственные склады. Там меня часовой угостил горстью круглых, как аптекарские таблетки, конфет. Я был удивлен, увидев на его гимнастерке погоны. Значит, и немцы иногда говорили правду...
Неподалеку от Владиславовки, на проселочной дороге мы увидели сгоревшую немецкую грузовую машину. Похоже, ее поразили с воздуха, потому что следов от снарядов и бомб вокруг не было. Немцы еще были живы, когда начала гореть машина, позы сгоревших человеческих тел свидетельствовал об этом. Были они черные, уменьшившиеся в размерах, обугленные, в позах боксеров. Одна фигурка свисала с борта головой вниз, не успев упасть на землю. Метрах в двадцати от машины, на зеленой траве, раскинув руки, лицом вверх лежал труп молоденького светловолосого унтер-офицера. На нем не было следов повреждений, только резкая белизна лица и открытых частей рук отличали его от живого. У меня в душе не шевельнулось и чувство жалости. Я не был готов простить даже мертвого врага. Общий вывод был сделан такой: случилось это ранним утром, когда мы начинали свой путь домой. На руке немца были часы. Мы – не мародеры, никто из нас даже не наклонился, чтобы снять их. Сделав небольшой привал и, подкрепившись тем, что мы взяли с собой, уходя, мы продолжили движение. Луна достаточно хорошо освещала нам путь. Только часа в два ночи мы остановились на ночлег. Остаток ночи провели в крепком сне внутри немецкого блиндажа. В нем было сухо, стены обшиты фугованной доской, внутри сено и солома. Что еще надо?  Удивительно, что враги даже не подожгли его?.. Утром, умывшись росой, подкрепившись, чем бог послал, мы продолжили путь. Нам повезло. Сзади послышался рокот автомобиля. Мы сошли с дороги, чтобы пропустить его. Но, водитель, остановившись, спросил коротко: «Куда?»
«В Керчь!» - за всех нас ответил отец.
« Садись!» - сказал шофер.
Мы с веселой душой лезли в кузов, усаживаясь на сиденья сделанные для перевозки людей.
Миновали Мариенталь. О, боже! Во что превратилось чистенькое, ухоженное немецкое селение?  Развалины домов, покосившиеся и поваленные телеграфные столбы, обвисшие провода. Вот вдали мелькнула и скрылась синяя полоска воды. Неужели это уже море? День ясный, на небе ни облачка, лишь ветерок, создаваемый при движении автомобиля охлаждает нас. В душе нетерпение: что нас ждет в Керчи? Навстречу нам движутся войска, автомобили, артиллерия на автомобильной тяге с орудийными расчетами из молоденьких красноармейцев. Идут танки. Мы не видим той пехоты, к виду которой привыкли, уставшей понурившей, пропотевшей. Минуем окраину Старого Карантина. Поворот налево, и машина катится под уклон, легко почти неслышно работает мотор.
Вот и начало улицы Свердлова, справа от въезда в нее блестит вода редко просыхающей огромной лужи. Мы – дома!
А вот и КПП. Машина останавливается. Мы спускаемся на землю. Каждого из нас внимательно прощупывают глаза старшего сержанта.
«Предъявите документы!» - приказывает он. Мы лезем в карманы, извлекая наши бумаги. Документы женщин и мое свидетельство о рождении едва удостоилось внимания. Билый билет (освобождение от военной службы) тоже не подвергался исследованию. Более внимательно просматривались документы моего двоюродного брата. Это вызвано было тем, что он не по годам имел крупное, крепко сколоченное тело. Но достаточно было кинуть взгляд на его слегка округлое лицо с пухлыми губами и широким носом, как сомнения исчезали. Остальных мужчин задержали. Из них будут формироваться военные подразделения для отправки на Севастополь. Всех нас зарегистрировали в книгу. Против моей фамилии, имя и отчества стояла цифра – 37. «Неужели, я тридцать седьмой житель освобожденной Керчи?» - подумалось мне. Да, Город освобожден, но он – мертв, весь лежит в развалинах, По тротуарам не пройти, они завалены камнями от разрушенных стен, через булыжник мостовой проросла зеленая трава, местами ее высота выше колена. Она еще не сильно примята, сочная, с выброшенными метелками соцветий. В сторону сдвинута поврежденная техника, чтобы не мешала проходу.
Нас предупреждают, что ходить мы должны только там, где установлены таблички с надписью – «Мин нет» Под надписью фамилия минера. Да, в таком городе не разгуляешься. Улицы пересекают окопы. В окопах – матрасы, подушки. В одном, на перекрестке Карла Маркса и Крестьянской в окопе - мешки с деньгами. Деньги все дореволюционного выпуска. Для меня, не знавшего ничего о нумизматике, такие деньги ничего не значили.
 А вот и наш дом. Крыши нет, ворот, ведущих во двор тоже. Переплета окон нет. Полов нет. В стенах  провалы, им соответствуют ходы сообщения,  - становится ясным, почему сорваны полы. Есть потолок с большим количеством отверстий в нем. Есть множество неразорвавшихся минометных мин, с целыми взрывателями. В наружной стене нашей квартиры тоже зияет пролом. Соответственно ему во всех стенах домов нашей стороны улицы – такие же проломы. Ходы сообщения идут через всю улицу. В нем, в разных местах можно найти валяющиеся подушки, матрацы, одеяла. Но мы стараемся не касаться их, опасаясь того, что они могут быть заминированы. Немцы воевали, не отказывая себе в некотором комфорте. Расчистив кусок земли в бывшей комнате матери и отца, мы, поужинав тем, что у нас еще было с собой, крепко уснули. Мы привыкли спать на голой земле, подложив кулак под голову. Утром нас ждала работа, много работы. Меня утром направили искать съестное. Но сейчас войск в городе, как это было в 1942 году, не найти. Все силы брошены на Севастополь. Прохожих нет. Город пуст. Кое-где копошатся, как и мы, бедолаги, вернувшиеся к своим развалинам. Перебрасываемся фразами. Заботы у всех единые. Узнаю, что на Шлагбаумской открыт магазин. Направляюсь туда. Сегодня, мне кажется, еще страшнее выглядит город, чем вчера.. Я иду между развалин, стараясь придерживаться осевой линии улицы.  Еще на улицах разбитая техника. В речке Мелек- Чесме целый танк, с боеприпасами. Ввалился поперек ее, да так и застрял. Но трупов не видно, хотя трупным смрадом откуда-то тянет. На Шлагбаумской нахожу магазин. Это сохранившиеся стены какой то комнаты, с металлической дверью. Ни крыши, ни потолка. Естественно нет и прилавка. Нет и продавца. Есть легко раненый, с перевязанной рукой наш боец. Стоят четыре открытых бочки соленой песчанки. Больше ничего в этом «магазине» нет. Я спрашиваю:
«Можно взять песчанки»
Он протягивает мне старую газету и отвечает: «Бери!»
Я набираю песчанки килограмма три и направляюсь домой. Здесь уже кипит работа, в которую включаюсь и я. Первым делом нужно освободить квартиру от взрывчатых веществ. Пригодилось мое старое знакомство с этими предметами. Нахожу веревку, привязываю конец ее к стабилизатору мины и, сам, спрятавшись за угол, выдергиваю ее из стены, или земли. По-счастью ни один взрыватель при проведении такой операции не сработал. Невзорвавшуюся мину я беру за стабилизатор и забрасываю через стену в соседний двор.
Разряжать мины я не собирался, а в соседнем дворе людей не было, как впрочем, и в большинстве дворов. Естественно, можно было натаскать разного барахла, бродя по городу.
Но, жизнь дороже...
         На следующий день отправились на Литвинку. Дом стоял, но не было в нем ни крыши, ни рам, ни полов. Такими же были и дома, расположенные рядом. Разрыв навоз мы увидели какую-то грязную массу вместо мешков. Но, копаясь в ней, мы добрались до сохранившейся муки,  просто вокруг муки образовалась плотная оболочка. Выбирая ее из  подгнивших мешков, мы собрали почти два мешка муки. Она и обеспечила нам питание в течение первого года после освобождения, являясь добавкой к выдаваемом нам по карточкам хлебу.
       Мы разделились на две бригады. В одной отец, тетя Ира и я. Вторая – Мелиховы Володя и Зоя. Каждый теперь на территории свободной от мин, работает по наведению порядка в квартире. Первым делом следует заложить проемы в окнах, провалы в стенах. Камня вокруг в избытке, раствором служит глина и песок. Я занимаюсь поиском и доставкой из соседних домов и дворов уцелевшей черепицы и досок, извлекаю из досок гвозди, выравниваю их. На мою долю вышла работа над кровлей квартиры. Мне легче ходить по потолку, не боясь провалиться или отвалить штукатурку потолка... Оказалось, что укладывать рядами черепицу, перекрывая ее сверху не трудное занятие. Я вполне с этой задачей справился.  Первый хороший дождь оценил мою работу на отлично.