22. Трофимыч

            
   Апрель. Суббота. Покупателей мало. Дед в ондатровой шапке туда-сюда снует. Туда-сюда. Туда-сюда. Снег «вчерашний» что ли ищет?

- Мужчина, - не выдерживаю я его хождений.- Ждете кого-нибудь?

-Жду, - подмигивает он мне, - тебя, душа моя добрая! Чем-то бы закусить надо, а у вас всё дорого.

-Ну, пирожок возьмите!- предлагаю

-Счас, подумаю, покумекаю…Можно. А он с чем, ваш пирожок-то?

- С чем пожелаете: ливер, картошка,  яйцо с луком, капуста?

- Ну, ланно, давай с мясом. Токо я сначала выпью маненько. А ты будешь?

- Ну, что вы, не обижайте меня, пожалуйста.

-Ланно, я пошутил. Трофимычем меня кличут.


             Трофимыч достает  из-за пазухи  дешевую бормотуху  «три семерки», делает глоток, нюхает рукав, прячет бутылку обратно  и начинает одностороннее общение:

- Дома у меня бардак. Разругался со всеми. Падчерица говорит: «Ты, Трофимыч, жрать много стал», а сама за квартиру не платит.

Ох, и дрянь она вредная! Мужа похоронила и пришла ко мне, т.е. к матери своей, жене моей, жить.

 Ни за что не платит, только денег просит – дай да дай! 52 года, на пенсии, а у матери всю пенсию забирает и меня теребит.

А вот фиг ей! Счас приду, сварю пельмени, а они  пусть чё хотят, то и жрут!


        Разволновавшись,  Трофимыч опять достает «три семерки»,  оглядывается кругом и, приложившись к горлышку,  «трубит», издавая бульканье.

 Я подаю ему горячий беляш и сдачу.

- Ой, милая ты моя и хорошая, не надо сдачи, лучше ещё один  пирожок  погрей.


  Он нюхает беляш, потом осторожно откусывает уголок тремя уцелевшими зубами и, не пережевав, заторопился с разговором:

- Люди худые стали, злобные. Жить стали богаче, а друг к другу, как собаки.

- Да, - поддерживаю я разговор. – Там, где миром правят деньги,  человеку трудно оставаться человеком.

-Ой, правильно, говоришь. И где ты раньше такая добрая жила?

- 25 лет тут и жила! – рассмеялась я на комплимент. – Рядом с вами, по соседству.

С нами и правда похоже случилось что-то  такое страшное, что отбило у всех память,  и позабывали мы друг дружку.

И ходим  десятилетиями друг возле друга, как тени.  А ведь все знали друг друга раньше!

Вы же этот период нашей жизни  помните?  Хоть заново знакомься.

Вот с вас прямо сейчас и начну: сколько лет вам, любезный, скажите?

-Угадай, - кокетливо щурится Трофимыч,- сколь дашь?

-Ну-у-у, - запнулась я, - лет 75!

-Умница! – воскликнул дед. – Верно угадала.  Через два дня 76 стукнет. Вот, как думашь,
курочку себе в подарок можно позволить?

-Да, наша курочка на праздничном столе очень нарядно смотрится, когда в лаваше, кольцами маринованного лука  щедро усыпанная, а вокруг  не менее трех баночек с соусами разными.
М-м-м! Вкусно. И  чтоб обязательно  свеженькая, но остывшая!


- А я думаю, не слишком ли она жирная? У моей бабки диабет.

- Нет, жир вытапливается весь до капли при готовке.

- Небось дорого?

- Дорого, Трофимыч, не скрою.  Это еда не будничная. А на праздник – самый раз! Где-то рублей 300 уйдет.

- Ой,- испугался дед, - как дорого! Нет, не буду брать. Ланно, давай второй пирожок – допить надо эту заразу, чтоб домой не тащить.


 Трофимыч, уже ни на кого не оборачиваясь,  запрокидывает голову,   длинно  «трубит» и поворачивает свое  хмельное лицо ко мне с кривой улыбкой:

- Ты это, пирожок-то лучше себе оставь. Не хочешь? Ну, тогда мне его в карман засунь. Спасибо, милая, за беседу. Тару с собой заберу, чтоб не мусорить.

Пойду домой, а то старуха приревнует. Ох,  и ревнивая, зараза, а у меня все равно шнурок не работает.


- Ох, Трофимыч, всё – лимит общения исчерпан, -  пытаюсь я подвести черту, - куры сохнут! С наступающим Вас Днем рождения, мира Вашему дому, заходите ещё.

 - А ты шестого работаешь?- не хочет со мной прощаться Трофимыч. – Вот хорошо-то. Я тебя в честь своего Дня рождения хорошей мороженкой угощу. Не откажешься, нет?

- Есть, товарищ генерал! – вскидываю я руку, салютуя деду. – Приказываю явиться в 12.00. И «трёх семерок» больше с собой не приносить!

- Чё, воняет шибко?

-Ага, - киваю, - не люблю я этого. Мужа напоминает. Пока, Трофимыч! Замерзла я уже: час целый окно открыто, а ведь ещё не май!


Он ещё с минуту топчется у тонара, шарит по карманам, что-то перекладывает и опять ко мне:

- Слышь, милая, у меня деньги есть. Я их на книжку под проценты кладу. А падчерице ни гроша не дам! Она чё вздумала: мать к себе в деревню забрать. А старая еле ходит. Вот ведьма!

- Трофимыч, пока, в другой раз договорим! – умоляю я его и решительно отворачиваюсь к нему затылком.

                ***

Ох, чувствую, что скоро ставни моей души пожелают захлопнуться наглухо от света белого, чтобы отдохнуть в тишине  и спокойствии.

Во всем мера нужна – в общении тоже.

Поворачиваюсь через минуту – ушел, слава Богу. 

Я начинаю делать уборку, а  ушедший неухоженный дед  в моих мыслях продолжает быть рядом.
      
- Заблудился ты, Трофимыч, в своих женщинах, как в двух соснах, - итожу я часовую беседу. - 

76 лет – возраст мудреца – а ты, словно  ребенок в песочнице, играешься…

Нет, конечно, неправильно это, когда люди из молодых сразу в стариков превращаются.

Но где зрелость, господа? Где мудрость? 

Быт выгрызает червем души людей,  и нет в ней места вечному, спокойному, умиротворенному.

До самого последнего вздоха многие воюют со своими близкими, отравляя жизнь себе и ближнему сварами и склоками.

Почему так? Потому что смолоду надо к старости готовиться.

На старость надо настраиваться, к ней нужно двигаться постепенно.

А когда в 25 лет «три семерки», в 50 лет «три семерки», в 75 – тоже «три семерки», то получается, что «каким ты был, таким ты и остался».

Это песня про дурака. Потому что умный человек  м е н я е т с я не только внешне, но и внутренне.

Он каждый день не тот, что был вчера.

А у нас похоже полстраны осталось во …  «вчера».

           http://www.proza.ru/2013/10/23/1592