Народное средство - глава II

 Женщины встретили Грига приветливо, нацепив благожелательную улыбку на лицо. Он же, сделав несколько шагов и оказавшись у кровати больной Облизаловой, зло бросил:
– Почему не мне жаловались?
Надежда от неожиданности так и осталась лежать с открытым от удивления ртом, прикрываясь, словно от удара, сжатым в ком одеялом, наконец, набравшись храбрости, в ответ произнесла:
– И долго ещё Вы хотели это терпеть?
Соседка виновницы, приподнимаясь с кровати, вмешалась.
– Все же возмущены и даже медперсонал, она только смелее других оказалась, – сказав это, присела с выдохом – «Ну и Григ!»
Этот демонстративный выдох распалил Грига.
 – Кто здесь за вас в ответе? Вы сами или я?   Если вы – то до свидания, распрощаюсь сейчас же.
– Мы вообще  здесь никому не нужны, так получается? – проявилась вредность старушки Разуваевой.
Белый колпак, активно пожиравший лоб Грига, предупредительно завис над бровями и, кажется, этим  постарался усмирить активность старушки. Наступило молчание.
– Лучше я уйду – у меня давление 160 на 110. Всю ночь не спала. Не готова я к операции.
– Вы посмеете уйти? Как ваша фамилия?
– Казаринова. Послушайте, Григорий Григорьевич, мы здесь словно приговорённые, если в этом храме страшный суд творится, то лучше с собой в миру оставаться.
– Беру! – прервал возмущение Григ, повернувшись к дверям, сделал отмашку в сторону Казариновой, вышел.
– Получается: нас выдала  операционная сестричка, которая больше всех возмущалась, – вслух размышляла Надежда, приподнимаясь с кровати. Зинаида поддакнула, старушка Разуваева начала возмущаться по поводу совершенного игнорирования претензий от старых людей.
Из коридора доносился  шум, он с каждой минутой нарастал. За дверью кто–то прокукарекал. Шум прекратился, а  кукареканье стало повторяться.
– Да уж встали все. Для кого будильник–то запел,– проворчала одетая в пестрый фланелевый халат старушка Разуваева и пошла в коридор искать шутника. Она вернулась с новостью, одинаково изумившей всех соседок по палате.
– Петушок объявился. Отпрашивался на два дня домой.
Соседки ждали продолжения, дождались. Старушка, остановив собственное умозаключение от увиденного, прошла к своей кровати, удобно уселась, продолжила:
– Так прозвали адвоката. У него травма головы. Видела несколько шрамов. Говорят: он не только кукарекает, но и лает. Сейчас все собрались у перевязочной к нашему Григу. Да, не повезло человеку.
– И не только ему, – добавила Надежда.
Женщины некоторое время посидели молча, каждая осмысливая причинно–следственную связь нового явления, которое, возможно, потребует особенных усилий.
– Интересно, как его терпят в палате?– спросила себя Надежда.
– Он же в люксе здоровье поправляет. – Включилась Зинаида, –  У меня был жених. Остался как–то ночевать. Просыпаюсь ночью от лая. Выхожу из спальни в гостиную. Лежит мой жених на диване и вроде спит. И вдруг опять лай. Наклонилась к нему. Точно – он: то скулит, то лает,  как дворняжка.
– Может, жениться не хотел, вот и придумал – как отказать, – съехидничала старушка. Логика у старушки была, на удивленье, точной.
– Надо же! А я вправду подумала, что жених с большими изъянами, отказалась встречаться, – честно призналась Зинаида.– Похоже, – тоже травмированный, что характерно для правоохранителей. Жених в прошлом был милиционером.
Темы выбирались отвлекающие от предстоящих операций - особенные нелепицы в личной жизни.
Раздался настойчивый стук в окно.  Надежда и Зинаида повернулись на стук.
– Миленькие наши! Прилетели на завтрак? Что–то завтрак сегодня запаздывает, – облокотившись на подоконник, Надежда гладила пальчиками стекло, казалось, что гладила воркующих голубей, и оправдываясь, приговаривала:
– Скоро, скоро покормлю вас. Зин, может, зря мы их приручаем? Не вечно же нам здесь оставаться, – сказала так и тут же пожалела о сказанном.
– Не сомневаюсь – они к своему порядку любых опекунов  смогут приучить.
Зинаида подошла к окну. Вглядываясь в другую жизнь, обрамляемую большим белым оконным проёмом, тоскливо  вывела:
– Интересно, успеют достроить Храм?
Даже старушке Разуваевой этот вопрос показался не ко времени скверным; она поморщилась и покачала головой, словно сказано было что–то запрещенное и грешное.
– Даже в качестве наблюдателя не хотела бы здесь задерживаться, – эту просьбу Надежда направила семье голубей, которые, обращая на себя внимание, соскальзывая и срываясь с узкого оконного козырька, натыкались  друг на друга.
Да, грешно в этих стенах гадать на то, – кто счастливее, да и вообще грешно гадать.
Схлынула очередь у перевязочной. Вышел Григ. Он молча обошел, стоящих посреди коридора двух женщин, они же, глядя ему вслед, активно заговорили. Одна из них - та что была в  пижаме, с повязкой на лице, старательно разбавляла восторги собеседницы в синем бархатном халатике более сдержанными похвалами. Их разговор становился все громче и откровеннее.
– Как повезло, что к Григу попали!
– Да, действительно!
– Как такого мужика не полюбить?
– Это же – необязательно!
– Где ещё такие мужики водятся?
–  Где–то водятся!
–  Как бы хотелось его обнять!
Женщина в пижаме, чтобы приглушить дерзкое признание собеседницы, дёрнула рукав синего бархатного халатика.
– Что ты такое говоришь? Тише – услышат!
– Каждой бабе я бы пожелала такой смелости, – ещё громче высказалась моложавая женщина в бархатном синем халате. Заметив в дверях любопытствующие лица, призывно выкрикнула: – Девки! Как жить–то хочется! И любить хочется!
На крик уже спешил, активно взнуздывая свою коляску, Сашок. Он катил свое тело, виртуозно увёртываясь  от  препятствий: почти всегда расставленных вдоль стен дежурных каталок, стульев, похожих на песочные часы колб приборов, хозяйственных корзин, столов и стеллажей. Сашок здесь самый бодрый, самый позитивный и самый оптимистичный человек. Он ко всем задирается, со всеми дружит и всякого привечает. Иногда слишком демонстративно. Он торопится быть везде, во всем поучаствовать.
– Я уже здесь!
Обладательница синего бархатного халатика, встав на пути, и препятствуя движению коляски, вскрикнула:
– Сашок! Тебе нравится Григ?
– Мне нравится Вениаминовна, а больше всего я ей, видите, каким испытательным полигоном от такой любви стал.
 Натыкаясь на любопытных ротозеек, он прокрутился на коляске, показывая спину.
 Зазвенела посуда в соседнем коридоре, словно прозвучал предупредительный звонок на важное событие. Те, кому предписана была в этот день операция, вздрогнули, вспомнив о ней. Другие заспешили на завтрак, в том числе и Сашок.