В походе

    Всего  только три дня  и отдохнули стрельцы, - началась загрузка судов. Малые  струги, на которых сплавлялись от Москвы, оставили Строгановым. Погрузку вели  в большие дощаники, подготовленные для похода в Чусовском городке. В первых числах сентября тяжело груженые суда отчалили от Чусовской пристани под звуки торжественного молебна и гул колоколов строгановского собора.

    Строгановы, да и  Гаврилка-проводник заверяли Волховского, что продовольствием там, на месте, - в Сибири, они будут обеспечены. И мясом и рыбой. Поэтому взяли с собой служилые из расчета двухгодового похода только  хлеб, да соль. С учетом, конечно, и казаков, находившихся в Кашлыке. А это, считай, на каждого человека - по три пуда ржаной муки, по пуду сухарей, два пуда круп и толокна, пуд соли и  безмен масла.

    Сверх того, у каждого ратника - по сабле, ножу в чехле, щиту толстой кожи, да пищали с прибором; по три фунта зелья, да свинца. Опять же - в расчете и на казаков тоже.   На отряд - три полковые пушки с запасом зелья, да ядра; знамена полковые с иконами, - каждой сотне по знамени; походные шатры, - по шатру на десяток служилых. Для князя с дьяками, само собой, - отдельный. Духовникам – тоже отдельный. Он же и походная церковь. И это только основные запасы.
 
    Кроме того, везли с собой служилые и все то, что могло потребоваться в далеком странствии, - подготовленное по царскому указу Строгановыми: топоры и гвозди, конопать и лопаты, тесла*, скобели*, напарье*, ломы, охотничьи и рыболовные снасти, паруса, канаты, веревки, другая судовая надобность; котлы, бадейки, кружки оловянные, тюки с зимней одеждой и обувью. А еще  подарки ясачным людям, - опять же котлы, ножи, одекуй*, украшения всякие, камки, сукна английские…, всего не перечислишь. Да в дорогу продукты, чтобы не терять время на охоту и рыбную ловлю, - по полтуши солонины свиной на брата, сухарей, гороху сушеного, луку, редьки, рыбы вяленой, другого всякого-разного провианту.

    Заставленные бочками, тюками, мешками, ящиками, бухтами канатов, связками всякого добра, струги сидели глубоко в воде, лишь на четверть возвышаясь над ее поверхностью. Одним словом, затарились служилые так, что насилу выгребали на быстринах против течения.
 
    Шли на веслах, - по шестнадцать – восемнадцать гребцов в каждом струге. Этой тяжкой работой заняты были все, даже пастыри. На кормовых рулевых веслах – десятники, - правят, подают команду гребцам. Только воевода с телохранителем, да дьяки свободны от этой работы. Иные обязанности и у сотников.  Два из них, - по одному на семь судов, наблюдают за ходом, соблюдением дистанции, смотрят, чтобы на камень, на мель не сесть, подают команды голосом и рожками.

    Впереди, с отрывом в полверсты,  на легком четырехвесельном ертаульном дозорном судне – разведка во главе с третьим, - головным сотником - Иваном Глуховым. Дозорные наблюдают за берегом, трубными сигналами предупреждают о быстринах, мелях, перекатах. Время от времени, - когда есть попутный ветер, вся флотилия по команде с головного струга поднимает паруса.

    На носу переднего груженого дощаника стоит воевода, – князь Волховский. Вглядывается вдаль, осматривает берега, диктует что-то дьяку. Тот, сидя на тюке и положив тетрадь на бочку с солониной, строчит в ней гусиным пером, беспрестанно макая его в чернильницу на шее.

    Гаврилка с Ивашкой гребут на передовом  дозорном струге.  Гаврилка, как проводник, знаюший приметы местности, а Ивашку уговорил он сотника дать ему в напарники. Сидят рядом, наддают веслами, негромко переговариваясь. В лодке десять человек: сотник, десятник на кормовом весле, четверо на веслах, да четверо – подменные, - сидят впереди лицом по ходу с пищалями наготове.
 
    Сотник Иван Глухов, – старший по дозору, стоит на носу  судна, наблюдает за местностью и рекой, примечает мели, камни, водовороты. Время от времени  поднимает руку, дает команду сушить весла. Тогда одна пара чуть подгребает, чтобы не сносило течением, а другая - промеряет дно шестом. Ежели мелко, - один из сменных дает трубой звуковой сигнал, - один или два. С головного струга доносится ответ, - поняли, мол, и Ивашке видно, как струги один за другим правят ближе к другому берегу.

    Закончат промер дна, и опять наддают веслами, чтобы восстановить сократившуюся дистанцию. Стружок легкий, - без груза, скорость набирает быстро. Казалось бы, не сравнить работу гребцов с теми, что упираются на груженых дощаниках. Ан нет, порою, когда сложный фарватер, приходится шмыгать от одной стороны к другой, промерять дно непрестанно, снова и снова наддавать, чтобы уйти вперед на полверсты. Тоже работа не мед, - и рубахи хоть выжимай, и вся задница в мыле! На то в струге и подменные гребцы.

    А на дощаниках гребут без останову, не торопясь, дружно взмахивая веслами. Втянулись служилые в работу,  иногда только видно - задерется пара весел вверх и замрет в таком положении, остальные гребут. Видно кого-то приспичило, - малую нужду справить али еще что. Тут же и справляют с борта, под смех и хлесткие замечания полчан.

    Трапезничают или передыхают служилые тоже на ходу, поочередно. То одна пара, то другая, по команде сотенного или десятника, - кто в струге старшой. Трапезничают, конечно, всухомятку, -  вяленая рыба, сухари. Испил водицы забортной  и опять за весла.

    Зато уж, как начнет солнце к земле клониться – все в ожидании. Вертят головами по сторонам: угожие ли места вокруг. Оглядываются на дозорный струг, - они должны выбрать место для стоянки и ночевки. Наконец, кто-то радостно восклицает:
  - Пошли!

                *


    Дозорный струг стремительно уходит вперед, отрываясь от флотилии. Освобожденные от гребли Гаврилка с Ивашкой цепляют к поясу сабли, осматривают свои пищали, слушают  наставления сотника Глухова о выборе места стоянки. Гаврилка знает все это не хуже сотника, но помалкивает. Да и что тут говорить, - тот раз, пять лет назад, место это выбрал сам Ермак Тимофеевич, а уж он-то знал в этом толк. Молодой казак запомнил место по скальному выступу, нависшему над рекой по правому высокому берегу. С другой стороны берег плавно поднимается, переходя в обширную поляну, обрывавшуюся кромкой  леса. Дозорный струг пристал к берегу. Ивашка с Гаврилкой ловко выскочили на берег, пошли к поляне. Сотник, еще  не сошел на песок, а уж увидел – место угожее.
 
    Когда флотилия груженых судов появилась из-за поворота реки, с берега ей уже махали руками Гаврилка с Ивашкой, а трубач играл сигнал привала.

    Глубоко сидевшие дощаники вплотную к берегу подойти не смогли, саженях в трех от береговой кромки бросили якоря, – тяжелые валуны, обвязанные веревками. Речная долина огласилась смехом, криками, плеском. Служилые соскальзывали, прыгали с бортов в воду, кто, сняв порты и обувь, а кто и так – просохнет, но при саблях и с пищалями, брели к берегу. Враз, почти на сто пудов облегченные струги, поднялись над водой. Их разворачивали, тащили  к берегу, привязывали веревками к прибрежным кустам.

    Сошедшие на берег князь с сотниками давали распоряжения толпившимся подле них десятникам, спрашивали о чем-то Гаврилку. Тот, помня прошлый опыт, убеждал, что места эти не заселенные,  бояться некого, но воевода поостерегся, - направил во все стороны  дозоры. Прикинули место расположения караульных постов вокруг лагеря,  сразу же и направили постовых по местам.
 
    Через полчаса вся поляна и берег были усеяны служилыми. Тащили со стругов котлы, катили бочонок с солониной, несли шатры, пологи, мешки и ящики с провизией. На лесной опушке затюкали топоры. Одна ватажка двинулась в лес за грибами, диким луком. Другая, сверкая белыми, незагорелыми задницами,  разбирала на берегу бредень, готовясь порадовать себя  ушицей.

    Диск солнца еще только коснулся горизонта, а по всей поляне уже стояли шатры. В центре – воеводский, расписной, рядом с ним шатер-церковь. Меж шатров полыхают костры, булькает в котлах запашистое варево, – гороховый суп с солониной, уха, заправленная диким луком, грибной суп. Служилые кто как лежат, сидят вокруг костров, поджаривают на огне нанизанные на прутья рыжики, крупных окуней, харюзов, стерлядей, угощают друг друга сладкой, уже подвяленной первыми заморозками черникой, ароматной поздней лесной малиной. А под берегом рыбачки-гурманы коптят подсоленных щук-травянок на дымоходах, вырытых на скорую руку в береговом откосе, ворошат тлеющие ольховые сучки и сосновые шишки.

    Ужинают молча, не торопясь, по очереди черпая из котлов деревянными ложками горячее варево. Сначала - бульон, юшку, а когда котел наполовину опростали,  по команде десятника, - со дна гороховую гущу с кусочками свинины, разваренными стеблями дикого лука. Вкусно! Ложки бережно несли ко рту,  поддерживая их краюхами хлеба. Вздыхали, - со свежим то хлебушком - последние денечки, когда еще придется его откушать?

    После трапезы потянулись служилые на вечернюю молитву. В полотняной походной церкви полумрак, - горят лишь лампады под святыми ликами, да одинокая свеча в подсвечнике, закрепленном на распорной жердине в центре шатра. Под свечой священник, держа в руках книгу,  бормочет что-то себе под нос,  другой - поправляет лампаду под образами.

    Служилые с обнаженными головами укладывают наземь свои пищали, становятся на колени, шепчут скороговоркой молитву, крестятся, сгибаясь в поклоне, позвякивая саблями. Моление недолгое, - по-походному. Молча, подхватив пищали, поднимаются с колен,  еще раз, склонив головы перед образами, размашисто осеняют себя крестом и спиной, бочком выходят вон из шатра. Напяливают  колпаки.

  - Штой-то холодает, - молвит в пространство уже не молодой чернобородый с проседью стрелец, - Данила Вепрев, зябко поеживаясь. Ему никто не отвечает. Смотрят служилые на звездное небо, молча расходятся по шатрам. Ивашка с Гаврилкой, отстоявшие свои два караульные часа еще до ужина, тоже  отмолились, и теперь сладко спят в шатре на пахучем еловом лапнике, прикрывшись пологом.

                * 

    Уже за полночь, проверяя посты, сотник Ефим Урванцев увидел вдруг, как под берегом блеснул огонь.
  - Кто там еще не угомонился, - сердито подумал он, зашагал к берегу.
    Двое  молодых служилых, - лет по восемнадцати со смоляными факелами в руках, негромко переговариваясь, острожат с борта струга, причаленного к береговым кустам.

  - Мать вашу так, - взъярился сотник, - вы что это еще до се не в шатрах, валандаетесь здеся, тудыть вас растудыть!
    Молодые, заслышав  грозный голос, дружно ахнули, сунули в воду зашипевшее смолье, опрометью бросились к берегу.
  - Кто за вас завтре грести будет? На  веслах спать будете? – продолжал шуметь сотник.

  - Дак ить вон ленки какие,  - с опаской поглядывая на сотника и с трудом поднимая за кукан чуть ли не аршинную рыбину, попытался было оправдаться один из рыбачков, - Петрушка Данилов. Другой, молча, скрывая лицо, прошмыгнул мимо.
  - Вот я те щас покажу ленков! – сотник шагнул к рыбачку. Петрушка  кинулся к шатрам, волоча за собой рыбину по траве. – Воины, мать вашу так, сопливые, - крикнул им вдогонку   сотник.

  - А вы что уши развесили! – продолжил свой разнос Ефим, теперь уже обращаясь к кустам, где затаились караульные постовые. – Вас здеся на што поставили? Спать? Вы суды должны смотреть, караулить! А вы што?
  - Не спим мы, - донеслось из кустов, - да ведь  и свои же!
  - Свои? С огнем то? Не хватает еще, чтоб струги пожгли! А утресь розог не хотите? Мать вашу так!  Караульнички!

    В ответ ему было молчание. Сотник, наконец, успокоился. Еще раз окинул взглядом поляну, берег реки, черневшие на воде струги. Бормоча что то себе под нос, зашагал к шатрам.
    Над лагерем опустилась тишина. Только время от времени слышалось в разных местах вокруг лагеря протяжное:
  - Слу-у-у-шай! – Это проверяли друг друга караульные.